Та, что надо мной

Глава 12

Когда нам оставался один небòльшой переход до Вилагола, разведчики вернулись с известием, что урготцы сейчас почти в такой же близости от столицы как наша армия. Какое-то время мы совещались, не следует ли оставить обоз и поспешить к городу налегке. Однако Атка уже сутки как был в столице, и враги, понимавшие, что им придётся штурмовать стены, везли с собой заготовки для осадных башен и других махин, что заметно замедляло их продвижение. В непосредственной близости Вилагола хорошего леса не было.

Мы всё-таки успели. Когда город можно было уже хорошо разглядеть, я заметил, что он укреплён лучше, чем я ожидал, и куда лучше, чем это можно было сделать за сутки. Стены были починены и подновлены, из бойниц торчали стрелы лучников, а самые отважные (или самые жадные) крестьяне поторапливали прочь от города свои повозки, на которых доставили сюда провизию.

— Кто успел подготовить город к обороне? — спросил я с удивлением.

— Как, Шади, ты ещё не знаешь? — отозвался Миро. — Стурин остался в столице и бòльшая часть гарнизона и жителей — тоже.

— Стурин остался в столице? Что же, они не поладили с Сулвой и Оллином?

— Похоже, что так.

Эта новость кажется мне не слишком правдоподобной, но если она верна, то это, скорее хорошо, чем плохо. Сейчас для нас важнее прогнать врага, чем решить, за кем будет власть.

Мы приближаемся к воротам, и самые нетерпеливые начинают в них колотить. Кто-то по ту сторону раздумывает, впустить ли нас, потом ворота начинают медленно подниматься, и армия в боевом порядке заходит в город. Даже крестьяне пытаются держать строй. Я замечаю, что у внутренних стен уже разводят костры под котлами для вара. Мы движемся по улице мимо воинов Атки. Рони бросается к немолодому человеку такого же крепкого сложения, как он сам:

— Отец!

Тот отстраняет его и сурово спрашивает:

— Ты был с ними?

Парень колеблется, не зная, правда или ложь бòльше разгневают его родителя. Я вмешиваюсь:

— Нет, сир! Рони охранял путников на южных дорогах. Я встретился с ним, когда он нанялся к странствующим актёрам. Могу засвидетельствовать, что если было необходимо защитить их от опасности, вёл он себя весьма достойно. И очень неплохо научился сражаться на кинжалах.

Занятие охранника не считается особо почётным, но оно вполне приемлемо для небогатых благородных. И в случае чего я и правда могу подтвердить, что видел Рони в деле.

Его отец глядит на нас с сомнением, но уже без гнева.

Тем временем, к воротам приближаются урготские войска, ведомые штатгальтером Роотом. Наши стрелки и простолюдины уже взбираются на стены, становясь туда, где людей всё ещё слишком мало. Кто-то из них тащит по лестнице ведро дымящегося вара, кто-то попросту кладёт себе за пазуху лежащие на земле булыжники.

Мы с Миро тоже поднимаемся наверх на галерею, чтобы разглядеть врагов. Сейчас в армии Роота можно увидеть и сосчитать уже каждого. Я прикидываю её силу: если во время марша всем казалось, что победить нам будет невозможно, то сейчас мне представляется, что это просто будет довольно трудно. Роот не мог привести много войска, и понадеялся, что ворота ему откроет предательство — вот только предателей было меньше, чем он полагал. Собравшимся в Вилаголе следовало бы дать ему бой в поле перед городом, тогда, пусть не с первого раза, у нас будут шансы их разгромить. Но для сражения надо согласовать действия командиров и перестроить армию, а времени на это у нас нет.

— Я иду к Атке, — тихо говорит мне Миро. — Он сейчас командует теми, кто обороняет вторые городские ворота. Не знаю, долго ли мы будем вести переговоры, и чем дело кончится. Имей в виду, мне сказали, что молодой Архивариус уже в городе.

— Они уверены?

— Разве Архивариуса можно с кем-то спутать?

Воины Роота тем временем уже почти закончили собирать две бòльшие, несколько выше наших стен, осадные башни. И подкатить их они явно собираются к нашим воротам, которые показались им уязвимее для осады. Прикрываясь щитами, его люди настилают на землю огромные доски — всё ближе и ближе к стене, хотя иные из них уже с криком падают на землю, корчась от пролитого на них вара или от нашедшей брешь стрелы. Махины на колёсах ставят на этот помост, и, прикрывшись ими, начинают толкать их к городу. Я прикидываю, сколько человек может там поместиться, и, поняв, что дела наши плохи, обнажаю свой палаш. Для находящихся в башне влезть на стены и захватить галерею, освободив путь остальным урготцам — дело довольно быстрое. Или прорваться вниз и открыть осаждающим ворота. Но я позабочусь о том, чтобы с нашей стороны они не прошли.

Неожиданно с улицы задувает ледяной, как зима, ветер, добираясь даже до меня на этой высоте. У толпы внизу и у стоящих здесь вырывается дружный возглас изумления. По улице, один за другим, движутся два огромных, покрытых грубой кожей слона, и все спешат убраться с дороги. Этот зверь ужасен и неостановим в своём неистовстве, он растопчет каждого, кто встал у него на пути.

Я знаю, что сейчас услышу ещё один возглас, поскольку знаю то, что остальным ещё предстоит понять. У идущих нет бивней, и по всем признакам это не слоны, а слонихи. Куда более разумные и осторожные, но от этого ещё более опасные, если под угрозой их стадо и дети. Кто-то догадывается открыть перед ними ворота, и они направляются к одной из башен.

Другая уже почти перед нами, на расстоянии в четыре человеческих роста. Сверху из бойниц махины на нас сыплются стрелы, застревая в досках поновлённой крыши над галереей. Я знаю, что сейчас башню подкатят ещё ближе, чтобы осаждающие могли перепрыгнуть на стену, и даю приказ всем, кто вооружён пикой или хотя бы рогатиной, чтобы они просунули своё оружие в бойницы и упёрлись в эту махину. По моей команде они одновременно наваливаются на пики, а потом слегка отпускают их, потом снова наваливаются и снова отпускают. Башню толкают снизу, поэтому нам не удаётся её сдержать, и когда наши воины ослабляют напор, она всякий раз рывком надвигается на нас. Двое урготцев, не ожидая, пока перекинут лестницу, прыгают сверху, пробивая крышу, и мне приходится с ними разбираться. По счастью, пикинёры удерживают прежний ритм, махина начинает раскачиваться, сначала едва заметно, и вдруг неожиданно со скрипом и скрежетом опрокидывается на землю, разваливаясь на куски. Изготовившиеся к нападению враги срываются, ещё успевая прокричать на лету проклятья, поскольку высота тут немалая. Стоявшие внизу разбегаются из-под обломков прямо под наши стрелы.

Я перевожу взгляд направо. Две слонихи стоят между стеной и махиной, которая защищает их от лучников основного войска Роота. Те, кто сидит в башне, тоже не могут в них попасть, поскольку стрелять для этого надо точно вниз. Прорывающихся к ним они хватают хоботом, подбрасывая в воздух, и затаптывают упавшего. Мощные ноги крушат оббитые кожей доски башни, гибкий и ловкий хобот с пальцем на конце довершает дело там, где они треснули. Махина шатается, скрежещет и, наконец, рушится вниз. Одну из слоних задевает обломками, она заваливается на землю, в последнем усилии стряхивая их с себя. Через мгновенье среди остатков башни и раздавленных тел лежит маленькая сухонькая старушка. Вторая слониха подхватывает её хоботом, кладёт себе на спину и, пошатываясь, идёт к воротам, не обращая внимания на стрелы.

Ей открыли вовремя. Я сбегаю вниз и, вспомнив о том, что в комнате для караула высокие потолки, завожу её туда. Слониха перекатывается по полу и трубит от боли после того, как я вытаскиваю стрелу, пробившую огромное ухо. Когда она успокаивается, я подхожу чтобы помочь ей, потому что её ноги и хобот в ранах и занозах. Слониха дрожит всем телом, но лежит смирно. Я нахожу в караулке ведро чистой воды. Она жадно пьёт, и раны начинают затягиваться.

Вскоре передо мной сидит молодая женщина — довольно высокая, чуть выше меня, но хорошо сложенная и стройная, с прямым взглядом серых глаз, сейчас заметно заплаканных. Лицо у неё расцарапано.

— Как мне пойти домой? — говорит она. — Муж не знал, что я такая, такое…

— Самое разумное и благородное существо из всех, ходящих на четырёх ногах, — продолжаю я. — Что бы с нами дальше ни случилось, но сегодня вы спасли город, госпожа моя. Возвращайтесь в дом, залечите раны, похороните и оплачьте свою свекровь. Вы ведь любили её?

Женщина начинает тихонько всхлипывать.

— У вас есть более важные заботы, чем щадить чувства вашего мужа, госпожа. Ему стоит примириться с вашей второй природой, тем более, что у его матери она была такой же. А если он не захочет этого понять, то для поединка я всегда к его услугам.

Она испуганно взглядывает на меня и, поблагодарив, идёт к двери. Я велю трём воинам сопроводить Лори домой с необходимым почётом и донести тело её свекрови. Вокруг уже густеют сумерки, и всем понятно, что второго приступа врага сегодня не будет.

Ко мне подходит один из дворцовых слуг:

— Его Величество Стурин зовёт вас для аудиенции.

Стурин сидит за знакомым мне с юности дубовым столом. Сейчас вся столешница завалена картами столицы и окрестностей, чертежами оборонительных сооружений, книгами об искусстве войны и даже какими-то фолиантами по магии. Щёки его горят, в глазах застыло лихорадочное выражение. Он очень похож лицом на свою мать — темноглазый, с чёрными вьющимися волосами, хотя черты чуть крупнее и грубей. И ещё бòльше похож на ту молодую крестьянку, которую я видел мёртвой в её доме. Едва ответив на моё приветствие, он с разбегу, словно боясь передумать, заявляет:

— Сир, вы должны сказать мне, кто мой отец. Все говорят, что вы можете это узнать. Поклянитесь, что я услышу правду.

— Какое это имеет значение, Ваше величество? Покойный король видел в вас своего наследника, и когда вы остались в столице, то подтвердили, что он не ошибся.

— Но почему он не сделал меня преемником? — юноша почти выкрикивает эти слова.

— Потому что он уже тогда знал, что ваша болезнь опасна, возможно — смертельна, — за сказанное мной сейчас я сам прибил бы любого лекаря. Но сейчас это единственное, что я могу ответить, не покривив душой, и что надо услышать Стурину.

— Значит, и это правда…

— Кто ещё говорил вам об этом, Ваше величество?

— Граф Сулва и Оллин. — он не хочет продолжать дальше.

— Что они предлагали вам? Здоровье? Непобедимых воинов?

— Да, но такой мерзкой ценой, что я не могу об этом сказать. Что бы то ни было, я король. Я обязан защищать своих подданных, а не… Как они посмели так забыться?

Он закашлялся.

— Они судили по себе, Ваше величество. Я почти наверняка знаю, что они задумали, и согласен, что это дело редкой гнусности. И весьма опасное для государства, о котором вы должны печься.

— Да. Лучше нам всем погибнуть с честью, чем пойти на такое. Я был слишком болен, чтоб проверить слухи о последних делишках Кори. Но сейчас силы ко мне вернулись, и я не дам им навязать мне свою волю.

Сейчас Стурин почти спокоен. Как ни странно, я верю тому, что он сказал. При этой болезни долгие безразличие и слабость порой сменяются лихорадочной деятельностью, не всегда бесплодной, но обычно дающей лишь ложные надежды на выздоровление.

— Я полагаю, что возможность победить их есть, Ваше величество. Но сначала мы должны одолеть врага. Окажись мы разгромлены, и то, чего они хотят, может соблазнить многих. Нужно соединить силы двух армий. Те, кто принёс вам клятву, были правы в своей верности. Но наши воины тоже связан с герцогом Миро обетом, который нельзя переступить. Вы должны хорошо знать нашу историю, Ваше величество, и можете найти в ней ответ.

— Орен и Зуль?

— Да.

— Тем более, что непонятно, сколько я ещё проживу.

Он невесело усмехнулся.

— Чем дольше вы проживёте, тем менее вероятно, что смута возобновится, Ваше величество. Теперь лишь близость врага не даёт многим схватиться за палаши.

Мы прощаемся — как ни странно, почти дружески. Похоже, юноша, как и я в молодости, искал хоть кого-то, кто был бы с ним честен.

По счастью — и к моему стыду, Стурин, при всех своих слабостях и обидах, оказался куда более благороден и, пожалуй, простодушен, чем я ожидал. Впрочем, удивительно ли это? У его матери не было сердца, и сын служил для неё всего лишь орудием. Любовь он искал у отца, а Хайдор, надо полагать, твердил ему о королевском долге и чести, ведь с детьми все мы хотим быть достойнее.

По правде говоря, я думал, что Оллин сделал ему это омерзительное предложение ещё осенью. Однако Сулва знал Стурина лучше и попытался его сломить, лишь когда дела во многих отношениях стали почти безнадёжны. Я представляю себе, что наговорили юноше — и о его настоящем происхождении, и о том, что он играет роль всего лишь куклы в чужих руках, и о том, что его болезнь неизлечима. Однако преодолеть его упорство не удалось — и это позволило столице продержаться, во всяком случае, до нынешнего дня.

Люди устроены различно. Многие из тех, что выглядят безупречно, удерживаются лишь страхом наказания и обычаем. Но дай им право делать всё, что вздумается, и сотворённое ими будет отвратительно. Об этом часто говорят, да и пишут, особенно в поучениях правителям. При этом нередко забывают добавить, что есть и другой род людей. Они подчас совершают дурное, когда считают, что связаны необходимостью, и выбора у них нет. Однако стоит им увидеть, что всё зависит от них, такого рода люди оказываются способны и на самоотверженность, и на поступки, требующие изрядного мужества. Солдин, молодой Архивариус, сделан из того же теста, и как ни ужасно в моих глазах его решение пройти обряд, я понимаю, что привело его на этот путь. Останься он просто человеком, он мог бы стать много хуже. Быть может, бòльшое счастье, что мы не всесильны, но и не бессильны.

Прошло совсем немного времени, и я, забыв об этих мудрых рассуждениях, вновь проклинал своё бессилие. У калитки возле моего дома меня встретила с лампой в руке Мег, жена Вула. По её заплаканному лицу я сразу понял, что случилось.

Уходя из города, войска Сулвы перестали соблюдать даже видимость законности, и разграбили дома тех, кто был с Миро — и даже просто тех, кто не захотел им подчиниться. К ним присоединилось много городской швали и ворья. По дороге сюда я видел несколько сгоревших зданий. Остатки гвардии остановили погромы, но далеко не сразу.

Мой дом был цел, хотя из него вынесли те ценные вещи, которые я сам в своё время не успел распродать. Но Вул, несмотря на моё предостережение, попытался остановить грабителей, хотя сам он был мне много дороже всего этого хлама. Я не решился расспросить, как его убивали, и утешением мне оказалось лишь то, что Мег домоправитель всё-таки вовремя спрятал. Книги он тоже успел вынести и уложил в подвале.

Стоя у их домика рядом с его могилой, я сказал Мег:

— В ближайшие дни я буду здесь только ночевать, да и то не всегда. Возьми деньги, чтобы ты могла нанять кого-нибудь для помощи по хозяйству.

— Зачем, я и сама управлюсь.

— Ты беременна от Вула — и полагаю, что это будет мальчик.

Мег смутилась. На мгновенье на её лице появилась улыбка, потом она опустила голову и сказала глухо:

— Я только поэтому не побежала ему на выручку, господин.

У них долго не было детей, хотя они желали этого. Я даже пытался помочь делу кое-какими снадобьями. И вот теперь у моего молочного брата будет сын, но он его уже не увидит.