Та, что надо мной

Глава 7

Дорога и приступ, конечно, измотали осаждающих, по бòльшей части воины, полагаю, спали теперь почти беспробудно. И всё-таки напасть ночью на их лагерь было бы наглостью, граничащей с глупостью. Наша цель была скромнее.

Семерых наших волков я пустил первыми, велев им как следует напугать людей и лошадей в обозе. Ни слова об их втором облике сказано не было, но я был уверен, что каждый из них всё понял. На юге редко встречаются такие бòльшие стаи, но нам повезло, и сначала охрана обоза приняла их просто за зверей и стала отгонять огнём. Потом из темноты вынырнули Кнот и Койт, самые проворные из отряда, и начали резать верёвки, которыми кони были стреножены. Никто из них не получил копытом по лбу только потому, что мы нашли им самые острые ножи и велели заточить их заранее. Лошади разбежались, и часть обозников была занята попытками их поймать и вернуть. Мы вышли к оставшейся охране с уже обнажённым оружием и начали оттеснять их от повозок с продовольствием. Зима стояла сырая и промозглая, но мешки с мукой и крупой были надёжно укрыты. Я сдёрнул с них шкуры и рогожу. Шестеро стоявших вокруг ребят из отряда принесли с собой меха с горючим маслом. Я скупил у лавочников всё, что нашлось, так что жителям ближайшего городка всю зиму придётся сидеть при свечах. Ребята вылили масло на мешки.

— Всем отойти, — командую я.

Мне случалось видеть ожоги, полученные при неосторожности с петролейными лампами, а их одежда сейчас пропитана горючим.

Несколько раз я вхолостую чиркаю кресалом, наконец, факел в моих руках вспыхивает и я швыряю его на мешки. Занимается пламя. Повозки стоят рядом, огонь быстро перекидывается с одной на другую.

Мы, люди и волки, уходим во тьму по тропе, которую приметили заранее. Наши немногочисленные преследователи быстро отстают, одного зарубает на ходу бегущий последним Рин. На ногах уже весь лагерь Атки, но по бòльшей части они растаскивают мешки и заливают водой повозки, не думая пока о том, что провиант в них уже испорчен петролейным маслом и сыростью.

Мы долго петляем по лесу пока я, наконец, не убеждаюсь, что за нами никто не гонится. Если по следу и пустили кого-то из оборотней, то запах горючего масла скорее всего перешиб его нюх. Наши волки тоже чихают, морщат морды и на полдороге решают обернуться людьми, хотя в первом облике они, как и мы, подмерзают и тонут в снежной каше.

— А здорово загорелось, — говорит Койн.

Я вижу восторг на лицах тех, кто помоложе. Сам я доволен тем, что дело прошло без потерь, но веселиться мне не хочется. Среди благородных считается особым шиком показать, что вещи для них ничего не значат, но ни мой отец, ни моя неграмотная нянька такого бы не поняли. Атка остался без части припасов. Теперь, даже если осаждённые будут сильнее, чем он полагал, барон вряд ли пошлёт за подкреплением — или же всадникам придётся тащиться вместе с обозом. Треть луны, самое меньшее. Как командующий он, конечно, достаточно хорош, чтобы поддержать порядок даже среди полуголодных воинов. Но, по всей вероятности, Атка попытается добыть продовольствие в соседних деревнях — и вряд ли будет за него платить. Не по низости душевной — просто Малва достаточно богат, чтобы позволить себе такие расходы, а Атка может распоряжаться только тем, что выдал ему из казны Сулва. Это значит, что кто-то умрёт без хлеба — и его убийцей буду я.

За последние несколько дней я неплохо изучил здешние леса, излазив их на снегоступах. Мы выходим к пустому домику, где останавливаются охотники. Очаг зажигать нельзя, но скоро здесь и без этого становится достаточно тепло. Кнот с видом победителя вытаскивает свой трофей — мешочек с сушёным мясом. Поднеся кусок к носу, он кривит лицо — мясо пропиталось запахом горючего масла — однако начинает его жевать. Кнот предлагает добычу товарищам-волкам, но те брезгливо отворачиваются. Даже в первом облике нюх у них сильнее, чем у бòльшинства людей.

— Дай немного и мне, — говорю я.

Начавшийся наутро снегопад окончательно заносит наши следы. Мы остаёмся в охотничьем домике, и к вечеру даже отваживаемся развести огонь, поесть горячего и хорошенько протопить наш приют на ночь. Душновато, зато к следующему утру у меня совсем перестаёт болеть нога. Я неплохо разработал её, разведывая дороги в лесу, но вчерашние скитания чуть меня не доконали. По счастью, луна скоро начнёт прибывать.

Люди Атки сейчас настороже, и рискованно посылать кого-то в рощицу возле замка, откуда я в прошлый раз наблюдал за осадой. По счастью, отряд подбирал я сам, и в нём есть ворон. Рин. Это высокий угрюмый человек моих лет. Владения его дома далеко на севере, однако волосы у него угольно-чёрные. Он бесстрашен, но недоверчив. Я долго колебался, прежде чем заговорить с ним о его второй природе, и ему стоило бòльших усилий открыться всем прочим в отряде. Ребята связали себя клятвой молчать о тайнах своих товарищей, но воинам помоложе это представлялось, похоже, волнующим приключением из древних времён. О своей природе я никому не сказал, хотя это было не вполне честно.

Рин облетает округу и возвращается со словами, что Сорен держится. Это повторяется и назавтра, и на следующий день. Я задумываюсь над тем, не поменять ли убежище, но здесь слишком мало хвойных лесов и идущих довольно хорошо видно с воздуха. Дозорного может выслать и Атка.

Пока что ребята играют в кости на щелбаны, а когда темнеет — пугают друг друга страшилками про йортунских колдунов и про ульфов. Меня подмывает открыть им, кто такие ульфы на самом деле, но кто-то может узнать историю Лаури, и я насильно затыкаю себе рот. Вместо этого днём я объясняю, как лечить раны и обморожения, а по вечерам рассказываю о павийских преданиях. Для того, чтобы учить обращению с оружием, здесь слишком тесно, а скука нам сейчас опасна, поскольку способна ослабить готовность сражаться не меньше, чем страх.

На четвёртый день вернувшийся Рин встречает нас известием, что к одной из ближайших деревенек едут подводы с вооружёнными людьми, по всей видимости — за провиантом. Это может быть ловушкой, но, судя по тому, что в прошлые дни нас не искали, люди Атки не ожидают снова встретиться с отрядом.

Завидев волков, лошади рванули так, что все, кто сидел на повозках, оказались в снегу. Шестеро коней, оборвав постромки, скачут прочь, ещё четверо волочат за собой перевернувшиеся подводы. Мы выскакиваем из засады и нападаем на воинов Атки, ещё не успевших выбраться из сугробов и встать вместе для обороны. Самые разумные сразу же обращаются в бегство, и мы им не препятствуем. Очень скоро трое наших врагов остаются лежать на дороге, а прочие решают присоединиться к отступившим.

Пока они не добрались до своего лагеря, мы спешим в другую деревню поблизости. Там нас встречают настороженно, но убедившись, что мы не разыскиваем коней, успокаиваются. Похоже, одна-две лошадки уже нашли себе приют в крестьянских конюшнях. Нас пускают пересидеть под крышей до ночи и даже продают немного провизии. С наступлением темноты я веду отряд по лесу к нашему новому убежищу.

Мы проводим там несколько дней, пока Рин не сообщает, что по одной из дальних дорог снова движутся люди Атки. Лошадей они на сей раз с собой не взяли, сделав выводы из прошлых ошибок. Зато с ними было много слуг. Пешими они шли не быстрее нас, но расстояние было бòльшим, и развернуть их мы не успевали. У нас с Рином было договорено, что он предупредит крестьян. Мужланам было бы разумнее всего спрятать припасы и уйти вместе со скотиной в лес, но они опасались, что тогда подожгут их дома. Поэтому, как обычно, они надеялись прибедниться и убедить непрошенных гостей, что у них самих ничего нет. Я решил поспешить, но мы застали противников, только когда они разворачивались в обратный путь.

В деревне посланцы Атки забрали, кажется, всё подчистую. Слуги тащились, согнувшись под своими мешками, и пока не решились их побросать, благородным от них помощи не было. Возможно, это нас спасло. Люди Атки, похоже, скупили в ближайших городках всю лимонную цедру, и вместе с дымом и гарью даже на воздухе всё это било в нос запахом кондитерской лавки с утра, когда выпекают пирожные. Для наших волков этот аромат был непереносим, и им пришлось вернуться в свой первый облик, в котором бòльшинство из них были гораздо слабее. Я сражался с тремя противниками сразу, да и Рину пришлось не легче. Когда враги ретировались, оставив свою добычу, у нас оказалось двое серьёзно раненых, и хорошо, что они были оборотнями.

Жители деревни, почуявшие, что главная опасность миновала, прибежали сюда и обступили нас, неуверенно поглядывая на награбленное. После того, как я объявил, что они могут всё забрать, крестьяне до сумерек препирались о том, где чей мешок или окорок. Семье хозяина, который был убит за строптивость, зерно отдали только после того, как я достал кинжал и выразительно им помахал. После этого выяснилось, что хранить припасы им негде, поскольку дом и все дворовые постройки спалили. Так что о том, кто поселит у себя старика с невесткой и троих детей, пришлось договариваться примерно тем же способом. Эти препирательства вымотали меня до крайности, а надо было ещё вести по темноте наш отряд. Двое раненых идти сами пока не могли, и мы тащили их на плащах, время от времени меняясь. Не будь Владычица уже в полной силе, я едва ли добрался бы до охотничьей избушки, которая уже была раньше нашим пристанищем. Однако всё это оказалось много, много лучше, чем жечь зерно.

Ещё через несколько дней я с тревогой понимаю, что три четверти луны, о которых просил Великий герцог, скоро истекают, и за известиями от него придётся отослать Рина. Так что два дня подряд наш очередной дозорный залезает на высокий бук неподалёку от избушки. На высоте его разросшиеся из-за болезни ветки сливаются в зловещего вида «ульфову шкуру» — удобное укрытие от тех глаз, что могут глядеть сверху. Я в это время отсыпаюсь, а в сумерки и ночью заступаю в свой дозор.

Рину довольно быстро удалось отыскать войска Малвы, так что на третий день он уже вернулся. Герцог передал с ним, что скоро выступает, и будет рядом с крепостью менее чем через четверть луны. Ещё Рин добавляет от себя, что вдалеке на севере по дороге движется войско. Атка послал-таки за подкреплением, и, как я и ожидал, идёт оно медленно. Мы успеваем устроить засаду в подходящем месте и по всем правилам.

Жечь продовольствие я на этот раз не собираюсь, но в руках у нас заткнутые бутыли. У меня осталось немного петролейного масла, и я смешал его с обычным, добавив ещё кое-что, чтобы скопившиеся в бутыли пары легче воспламенялись.

На второй же день осады замка приведённые Аткой плотники сколотили несколько требушетов. И обороняющимся, и городской стене они наносили заметный урон, так что за ночь каменщики не успевали поправить то, что было разрушено за день. По счастью, в здешних местах было немного подходящего дерева для этих снарядов, да и канаты сильно отсыревали в нынешнюю гнилую зиму. Так что, сделав два-три выстрела, требушет обычно разрушался. Последнюю четверть луны Рин вообще не замечал этих махин рядом с крепостью. Похоже, плотникам и обслуге требушетов надоели скудные харчи, и они разбежались кто куда.

Подкрепление, идущее к Атке, должно было везти с собой не только продовольствие, но и новых, более искусных мастеров, и хорошее дерево. Ну что ж, дерево и как следует просмолённые канаты хорошо горят. Со мной в засаде только Кнот и Койн, мы собираемся бросить бутыли и быстро уйти по лесу на снегоступах. Из-за сугроба мы осторожно глядим на вереницу движущихся по дороге повозок, всадников, пеших слуг и лучников.

— По всей колонне расставили стрелков, — шепчу я близнецам. — Бросайте одну бутылку, скорее отползайте в лес и уходите на снегоступах как можно дальше.

Проезжает роскошная крытая повозка с дорогими стеклянными окнами. Со всех сторон её окружает конная и пешая стража — люди Кори. Я чувствую ненависть ещё до того, как успеваю заметить, что в окне мелькнуло лицо Оллина. «Докинуть, поджечь повозку и покончить со всем, а там — будь что будет», — думаю я. Но шансы слишком малы.

Наконец, показываются подводы, которых мы ждём. Из-под рогожи торчат концы брёвен и досок. Мы тихонько уговариваемся, какую кто берёт на себя. Ребята попадают точно, я оказываюсь чуть менее ловок, и моя бутыль разбивается об угол подводы. Койн и Кнот замахиваются снова, и успевшие прицелиться лучники стреляют. Через мгновенье смесь разгорается со всей силы, и тёмный густой дым мешает им видеть нас. Но поздно. Кнот заваливается набок и замирает неподвижно, из его груди торчат две стрелы. Несколько стрел пробили и куртку Койна, но он так взбудоражен, что, похоже, пока даже не чувствует боли.

— Оборачивайся, — шепчу я ему. — Нам надо уходить.

— Я должен посмотреть, что с братом.

— Он убит. Оборачивайся немедленно или уходи из отряда.

Я не был бы так жесток, но теперь, после того, как я увидел старшего Кори, нам надо вернуться любой ценой. Я насильно вгоняю Койна во второй облик, кладу к себе за пазуху бьющегося окровавленного горностая и ухожу на снегоступах, пока дым не рассеялся.

К позднему вечеру следующего дня наступает срок, когда я обещал Миро передать известия от Великого герцога. От деревеньки осталась пара обгоревших домов, да торчит несколько печных труб. Рощица стараниями плотников тоже сильно поредела, найти здесь укрытие уже непросто, но я надеюсь, что меня ждут. С неба сыплется снег и почти так же тихо, как он идёт, до меня доносится:

— Ты здесь, Шади?

— Здесь. Малва должен подойти уже дней через пять. Готовьтесь выступать из крепости. Он собирается ударить по Атке одновременно с вами.

— Шади, сегодня были переговоры. Руф собирается назавтра сдаваться.

— Почему? Ну да, к Атке пришло подкрепление. Но стены почти целы, потери в людях не так велики и продовольствия у вас достаточно. Вам надо продержаться всего несколько дней.

— Я не знаю, Шади. Кори потребовал, чтобы они после переговоров остались вдвоём. Руф вышел оттуда с лицом человека, которого пытали.

Я холодею. Будь это кто-то другой, не Оллин, я не поверил бы в такое. Но род Руфа жил в его фамильном замке на землях, которые сейчас под властью Сулвы. Он и его дети — волки. Неужели семью коменданта взяли в заложники?

Вассалы Малвы живут по преимуществу на юге, рядом с его землями. Но и тут хватает владений, принадлежащих незначительным благородным, которые в бòльшинстве перешли на сторону Сулвы. А в других краях немало поместий тех, кто давно был приближен к королю и выступил за Великого герцога. Есть ещё жёны из родов, которые теперь оказались враждебными, есть дети и внуки от этих браков. На войне с чужими павийцы порой захватывали заложников — обычно тех, кто мог держать в руках оружие. Но в нашем нынешнем положении это безумие.

Надежда лишь на одно. На то, что угрожать Руфу участью его семьи — личное решение Оллина Кори. Отвергнутому сопернику трудно непредвзято глядеть на вещи, но я не могу не признать, что для Атки есть то, что ему не позволит сделать честь. Или хотя бы здравый смысл. И, бесспорно, каким бы скверным не был нрав Малвы, он на подобные поступки тоже никогда не пойдёт.

— Миро, — спрашиваю я, — тот, кто нам сейчас помогает, видел когда-либо Атку?

— Да, много раз, — сейчас мне отвечает уже другой голос.

— В эту пору он должен быть один в своём шатре. Руфу надо рассказать ему о том, чем угрожал ему Кори. Убеди его, прошу. Я уверен, что Атка ничего не знает. Пусть комендант даст ему клятву, что никто с нашей стороны не будет брать семей их воинов в заложники. Великий герцог, полагаю, потом подтвердит её. И пусть Руф потребует от Атки того же.

У нас обычно клянутся предками, именем и второй природой. Нарушивший слово может сохранить связь со своим иным обликом, но ему остаются лишь самые низкие и скверные его проявления. Оллина Кори это вряд ли остановит, Атку же — пожалуй, да. Я сам совершил в жизни немало дурного и очень много ошибок, но всё же всегда опасался разгневать мою госпожу, и она не обделяла меня своими дарами.

— Я попробую, — говорит Миро. — Жди здесь.

Я словно бы вижу, как он порывисто разворачивается и уходит прочь. Снег уже не идёт, начинает подмораживать. Я стою, чувствуя, как превращаюсь в ледяную статую наподобие тех, что делают для урготских зимних праздников — от холода или всё-таки от нестерпимого ожидания?

— Ты был прав. — Даже в той слабой тени голоса Миро, что доносится до меня — изумление и гнев. — Атка ничего не знал. Он потребует от Кори освободить пленников, и пообещал не брать заложников, если мы не станем этого делать.

— Я буду ждать тут. Расскажи мне, как всё обернётся.

У Оллина нет закреплённой законом власти, и всё его могущество в столице основано, похоже, на влиянии на Сулву. Но здесь нет его патрона, а в войсках Кори, ничем не проявивший себя в сражениях, уважением не пользуется. Разумней всего для него было бы уступить, однако когда он поступал разумно?

Чуть раньше казалось, что мне пришлось ждать долго. Я ошибался. Ночь кончается, а Миро всё ещё нет. Уже светает, когда я слышу взволнованный голос:

— Беда, Шади! Оллин пошёл за пленниками, вернулся и сказал, что они убиты.

— Что с Руфом?

— Я не удержал его.

— Что с ним?

— Он покончил с собой.

— Миро, ты должен принять командование.

— Я даже не вступил ещё в права владения. Я…

К роще идут несколько вооружённых людей.

— Миро, тебя здесь знают. Твоего отца тоже.

Я ещё немного мешкаю на месте, но не дожидаюсь ответа и понимаю, что пора бежать.

Я петлял по лесу, пока не убедился, что удалось оторваться от преследователей. В избушке меня ждали и уже волновались. Койн, не поднимая головы, произнёс:

— Я сходил с ребятами к дороге, нашёл брата и похоронил. Они так его там и оставили. Ты был прав — он умер мгновенно. Крови почти не было.

— Прости, я должен был сказать вам, что сразу вижу чью-то смерть. Хорошо, что вы это сделали. За вами никто не увязался?

Койн отводит взгляд, его мысли явно были заняты другим, но сразу несколько волков откликаются:

— Всё в порядке, мы проследили.

За эти дни отряд научился действовать дружно и согласованно, как стая, выросшая в одном логове. Я сообщаю известия. Кто-то сжимает кулаки, кто-то бормочет проклятия — адресованные Кори, Руфа здесь слишком хорошо понимают, чтобы его проклинать. Для волка нет ничего важнее семьи, для воина ничего важней чести, он потерял и то, и другое.

— Подождём, — говорю я. — Возможно, Оллин солгал, и нам ещё придётся их вызволять.

Я отправляю Рина, переплетая пальцы на удачу — летать ему предстоит над самым лагерем противника.

Ждать его приходится долго, так же долго…

— Я видел, как выкопали три могилы, две — совсем маленькие, — говорит он. — Потом меня прогнали от них, решив, что я хочу поживиться падалью.

В избушке почти так же холодно, как в лесу, печь уже остыла. Я замираю за столом, спрятав лицо в ладони. Рин подходит ко мне:

— Ты же знаешь Оллина. Даже сдай Руф крепость, Кори всё равно убил бы их.

Почему я тогда не бросил эту бутыль? Почему?

— Есть ещё известия?

— Кори с охраной уехал из лагеря.

— Ты уверен?

— Трудно перепутать его повозку. По всей видимости, Атке не пришлось по нраву, что делами распоряжается кто-то кроме него. Потом я дождался атаки на замок и видел, что всеми командует Миро.

«Продержись!» — мысленно умоляю я мальчика.