Высаживаясь вслед за Робином из экипажа во дворе Маллорен-Хауса, Торн понимал, что чувство подозрительности выводит его из равновесия, но поверить в полную добропорядочность целей Ротгара он не мог.
Войдя вместе с Робином в дом, Торн, будучи не в духе, насторожился. Их проводили в комнату скромных размеров, которая каким-то странным образом напомнила Торну гостиную в гостинице Апстона. Тем же самым было общее ощущение уюта, хотя стены были кремовыми, а не абсолютно белыми, картины — более изысканными, а огонь весело горел в очаге мраморного камина; но огонь одинаково согревает и короля, и крестьянина.
Перед камином стояли два кресла и небольшой диван, а в другом конце комнаты — скромный стол, сервированный на четверых.
На четверых?
Радуясь, что догадался одеться правильно — в таком же свободном стиле, Торн поприветствовал хозяина, и завязался непринужденный разговор — о скаковых лошадях и художниках, об изобретениях и механизмах. Торн подумал, не было ли увлечение Ротгара придумано для того, чтобы продемонстрировать его отношения с королем, но оно оказалось несомненно подлинным.
Ротгар проявлял неподдельный интерес к хронометру мистера Харрисона — и Торн тоже, но в связи с использованием его для навигации. Маловероятно, что он когда-то уйдет на шхуне далеко от береговой линии, но иметь возможность пересекать океаны — это великолепно. Торн обнаружил, что обсуждение по-настоящему доставляет ему удовольствие, и решил не отказывать себе в этом.
— И Возрождение? — спросил Торн.
— Оно было наиболее милостивым, но изменения уничтожаются. Так и должно быть. Многие считают, что больше нет необходимости в традиционном образе жизни. И так бывает всегда. Вспомните вращающееся колесо.
Торн постарался не показать, что прозевал связь вращающихся колес с темой их дискуссии.
— Прядильная машина, — догадался Робин. — Скоро отпадет надобность в кустарях-прядильщиках.
— А затем, как вы понимаете, отпадет надобность и в надомных ткачах, — добавил Бриджуотер. — Я против. Ведь будет уничтожен весь уклад жизни.
— Ваши каналы тоже влияют на работу возчиков и погонщиков вьючных лошадей, — напомнил ему Торн.
— Да, верно.
— Но как Канут, мы бессильны остановить любой прилив, — сказал Ротгар.
— На прилив можно воздействовать, — возразил Торн. — Построить дамбы и волнорезы.
— Это так, но следующая большая волна может снести творение человеческих рук.
— Не сможет, если все правильно спроектировать, — заявил Бриджуотер.
— Тем не менее, — сказал Торн, — иногда лучше приспособиться к морской стихии, понять и использовать ее. Ничто не должно сопротивляться ветрам.
— Как в ветряной мельнице, — заключил Ротгар. — Таким образом, мы должны понять и использовать новые веяния нашего века.
Торн с досадой понял, что Ротгар все время намеренно направлял их к этому выводу.
— Мы можем искать причины, обвиняя наших философов в постановке неприятных вопросов или монархов и политиков в создании несправедливостей, но это ничего не изменит. Лучше понять наше время и использовать зарождающиеся силы на благо мира и процветания. Согласны?
Робин и Бриджуотер сказали «да», а Торн задумался.
— Вы строите теорию ветров и волн, но в какой порт мы направляемся?
— Хороший моряк готовит свой корабль к любому ветру. И к шторму.
— А вы его ожидаете?
— Да, — без колебаний ответил Ротгар. — Возможно, даже ураган.
Они, разумеется, не говорили о безумии короля, такой разговор был бы близок к предательству, но эта тема чувствовалась за всеми словами.
Если король был безумен, то мог потопить весь корабль, особенно в штормовом море.
В конечном счете Торн признался, что самое умное — это выработать способы предотвращения катастрофы, и, к собственной досаде, понял, что ему придется объединить усилия с маркизом Ротгаром.
Белла попросила Китти разбудить ее пораньше, и когда спустилась в кухню позавтракать, было еще темно. Она хотела выйти из дома, пока весь город еще спал, а до этого ей нужно было поговорить с Пег о будущих планах.
В кухне, как всегда, было чисто, сияли медные кастрюли, с потолка свисали душистые травы, на краю плиты стоял большой чайник, который в мгновение можно было довести до кипения. Белла заняла свое место за простым деревянным столом и взяла из корзины еще теплую булочку.
— Чему мы обязаны таким удовольствием? — подмигнув ей, поинтересовалась Пег.
Она тоже сидела за столом, наслаждаясь хлебом с ветчиной и большой кружкой чая, Эд Грейндж и Китти сидели рядом, а Энни готовила Белле шоколад.
— Планам, — ответила Белла, намазывая маслом булочку. — Я собираюсь снова стать самой собой.
— Что ж, спасибо, Господи, за это.
— И наверное, уеду из Лондона. Как вы отнесетесь к этому?
Пег пила чай, и Белла скривила губы, зная, какой крепкий и горячий чай она любит.
— Мне здесь нравится, — наконец сказала Пег, — но я не возражаю переехать куда-нибудь еще. В пределах страны, конечно. Я не поеду в чужие места.
— Я тоже против этого, — согласилась Белла.
— И мы должны позаботиться об Эде, — напомнила Пег, нежно обняв мальчика за плечи.
— Конечно, Эд поедет с нами.
Белла чуть не забыла про Эда, а они с Пег были как мать и сын.
— Китти и я останемся ненадолго с вами, мисс, если мы вам нужны, — сказала Энни, подавая шоколад.
— Вы очень добры, — улыбнулась ей Белла, — но я не собираюсь разлучать вас с вашими женихами и надеюсь еще до своего отъезда потанцевать на ваших свадьбах.
— Тогда мы устроим их поскорее, мисс, — улыбнулась Энни, и у нее в глазах засияли звезды. — Мы договорились, что некоторое время будем жить все вместе.
— Превосходная мысль. — Белла налила себе шоколада и снова обратилась к Пег: — Не знаю, куда я поеду, но только не в окрестности Карскорта.
— Меня это не волнует, дорогая. Как насчет Дувра? — спросила она, глядя на Беллу поверх своей чашки.
— Пег, я ездила туда по делам.
Белла молилась, чтобы выражение лица не выдало ее.
— А потом?
— Еще дела.
— С мужчиной?
— Пег…
— Я знаю, я вам не мать. Но вы молоды, милая, и в вас всегда было что-то от мартовского зайца.
— И что же это? Вы думаете, я сумасшедшая?
— Нет, — усмехнулась Пег, — но даже в детстве вы больше бегали, чем ходили, больше прыгали, чем стояли спокойно. В своей неугомонности вы были больше похожи на мальчишку. Вы были больше мальчишкой, чем ваш брат, — добавила она, скривившись от отвращения. — Во всяком случае, эта неугомонность толкнула вас на то свидание, которое привело ко всем этим неприятностям. Разве не так? Вы не были околдованы тем молодым человеком, вам просто хотелось приключения.
— Вы, конечно, правы, но я надеюсь, что уже получила урок.
Пег выразительно подняла брови.
— Ну ладно, в моем последнем приключении было немного мартовского безумия, но поездка оказалась стоящей.
Несмотря на сердечную боль, Белла все же испытывала удовлетворение от унижения Огастуса.
— Что ж, тогда хорошо. Ну а что касается того, куда ехать, это вам самой решать. Может быть, стоит посоветоваться с любезным мистером Клаттерфордом?
— Он захочет, чтобы я поехала в Танбридж-Уэльс.
— А что в этом плохого?
— Я боюсь небольшого городка. Честно говоря, я сама не знаю, чего хочу, но как только Китти и Энни выйдут замуж, мы уедем. Думаю, лучше держаться подальше от леди Фаулер и ее последователей.
— Тогда почему бы нам не уехать сейчас?
— Потому, — вздохнула Белла, — что я должна позаботиться о них.
Она вышла и пешком прошла короткое расстояние до дома леди Фаулер. На темных, пустых улицах Белла чувствовала себя неуютно, однако добралась благополучно и вошла в дом через черный ход, напугав слуг.
— Я рано встала и решила прийти, — небрежно сказала она. — Еще многое нужно сделать.
Повар и служанка безучастно посмотрели на нее, и она вышла из комнаты. Белла знала, что никою из них не волнует то, что происходит наверху. Слуги в доме долго не задерживались: леди Фаулер всегда была сумасбродной.
Белла прошла к типографской комнате — и нашла ее запертой. С каких пор ее запирают? Или она всегда бывала заперта по ночам? Белла поднялась наверх, рассерженная и встревоженная. Теперь ей нужно придумать причину своего столь раннего появления, а иначе у сестер Драммонд возникнут подозрения.
В доме было тихо и холодно, потому что камины еще не разжигали, и Белла, не снимая накидки, вошла в скрипторий. Положив на стол лист бумаги и проверив перо, она открыла чернильницу и увидела, что в ней сухо. Значит, теперь, когда появилась печатная машина, никто не переписывает послания? Найдя немного чернил, Белла вылила их в чернильницу и начала писать.
Заполнять всю страницу не было необходимости, поэтому она часто останавливалась, чтобы подумать о другом. Сколько пройдет времени до того, как она окончательно убедится, что женщинам здесь ничто не угрожает? Что ей делать с собственной жизнью?
Мартовский заяц — это правда, призналась себе Белла, и ей следует быть чрезвычайно осмотрительной, чтобы не прыгнуть в опасность. Мартовский заяц в ней затаился на четыре года, проведенных в Карскорте, и она полагала, что уехала оттуда изменившимся, здравомыслящим человеком.
Однако, задумавшись над своими последними приключениями, Белла поняла, что тот заяц, по весне сходящий с ума, все еще живет и здравствует. И это означает, что ей необходимо найти себе какое-то дело. Не ради заработка, а что-то такое, что могло занять ее время и мысли. Но Белла не могла представить, что именно ей нужно.
— О, Беллона! Что вы делаете здесь так рано? — Это была кутавшаяся в шаль Клара Ормонд. — Пойду принесу горячих углей.
Она торопливо вышла и, быстро вернувшись из кухни с ведром, выложила раскаленные угли на дрова, и вскоре пламя уже лизало уголь, оставшийся с прошлого вечера.
Дрова гораздо приятнее, подумала Белла, но их недостаточно, чтобы согреть помещения, поэтому нужно радоваться и углю, хотя от него в воздухе полно копоти.
Неужели практически всегда должен существовать компромисс и немного грязи?
— Ну вот, — заговорила Клара, — хорошо и приятно. — Она улыбалась, но ее глаза, как всегда, оставались тревожными. — Что вы писали?
— Во время своей поездки я услышала кое о чем, что могло бы пригодиться для нового послания, — ответила Белла.
— О, мы больше этим не занимаемся. Леди Фаулер интересует только информационный бюллетень, а его пишет Хелена Драммонд. Я по-настоящему встревожена. Теперь, когда от нас нет пользы, разрешит ли она нам здесь жить?
— Не сомневаюсь, что в ближайшее время произойдут какие-то изменения.
Белле было глубоко жаль пожилую Клару.
— Да, пожалуй, вы правы.
Они обе имели в виду смерть леди Фаулер.
— Если вам придется уйти отсюда, куда вы пойдете? — спросила Белла.
— В работный дом, — помрачнев, с тоской ответила Клара и села.
— О, только не это. — Белла подошла и обняла ее. — У вас, должно быть, есть родственники.
— Нет, никого, — покачала головой Клара. — У меня были брат и сестра. Дорогой Элджернон был приказчиком у коммерсанта, но он утонул, когда плыл во Францию. Милая Сара пошла в гувернантки и живет на содержании одной из своих воспитанниц, на жалком содержании, нужно сказать. Меня там никто не примет. Сара всегда завидовала, что я вышла замуж. Ох как ужасно быть старой одинокой женщиной.
Белла крепче обняла ее и сказала единственное, что могла сказать:
— Я не допущу, чтобы вы пошли в работный дом, Клара. Если что-то случится, вы можете жить со мной.
— Вы не шутите? — Клара посмотрела на нее глазами, полными слез. — Это правда? — Слезы потекли по ее морщинистым щекам. — О, Беллона! Вы лучшая. Вы святая.
— Нет-нет, и, прошу вас, не рассказывайте об этом, у меня нет места для всех.
— Я понимаю, — прошептала Клара. — Буду хранить нашу тайну.
Когда Белла вернулась в типографию, которая уже была открыта, отпечатанных листов там не оказалось. Пресс не работал, и наборщик еще не пришел, но опасные сообщения исчезли.
Белла смотрела на станок, пытаясь найти какую-нибудь маленькую деталь, которую можно было бы унести или сломать, но все они выглядели прочными. Оставалось только одно — применить топор, другого способа Белла не видела.