Тайна «Libri di Luca»

30

Йон с усилием повернул голову в сторону Ремера. В руке его он увидел пистолет. Главарь Теневой организации скалил зубы, из-за чего его залитое кровью лицо напоминало гротескную красно-белую маску клоуна. Переключив свое внимание на Катерину, Йон увидел светящийся в ее глазах страх.

Йон по-прежнему сжимал правой рукой книгу; собрав последние силы, он сосредоточился на очередной странице и начал громко, как только мог, читать. Он уже был не в состоянии зарядить текст, но Ремер резко отшатнулся и заслонился одной рукой.

— Сейчас! — крикнул Катерине Йон. Девушка отскочила от него к двери, где Ремер уже не мог ее видеть. Там она остановилась и снова повернулась к Йону. Несмотря на то что он настойчиво кивал ей, Катерина не двигалась с места.

— Беги! — крикнул Йон, вкладывая в голос всю злость, на какую был способен.

На лице Катерины появилось испуганное выражение, однако она взяла себя в руки и стремительно исчезла.

Йон с облегчением выпустил из рук книгу, с громким шлепком упавшую на пол. Полностью обессиленный, он закрыл глаза и с улыбкой на губах поник в своем кресле. Некоторое время спустя вокруг него послышался шум, забегали какие-то люди, что-то возбужденно обсуждая. Кто-то — похоже, По — стонал, и Йон надеялся, что это действительно был По.

Стоявший в комнате запах напомнил Йону о сеансе активации в «Libri di Luca». Воздух был насыщен электричеством, резко пахло горелым деревом и пластмассой, во рту чувствовался металлический привкус. Такой же глубокой, как и тогда, была и ощущаемая им усталость: невозможно было пошевелиться без концентрации на каждом движении всех еще оставшихся сил.

По-другому протекало лишь само чтение. Во время активации он полностью отключился. Это было похоже на кратковременную потерю памяти. Он не воспринимал абсолютно ничего из того, что происходило вокруг.

Недавнее же измерение его силы складывалось совершенно иначе.

Поначалу он не замечал ничего необычного. Поскольку книга была у него в вытянутой руке, расстояние от нее до глаз оказалось немного большим, чем то, к какому он привык, и, читая, ему приходилось слегка щуриться. Боль от удара по голове также давала о себе знать, так что первые страницы он читал, слегка запинаясь. Но постепенно чтение становилось все более беглым и плавным, и в конце концов у Йона возникло уже знакомое ощущение контроля над текстом.

Читая первые пять страниц «Франкенштейна», Йон намеренно не допускал никаких отклонений, старательно искал нужный ритм, что позволило ему в результате в полной мере распоряжаться пространством, текстом и собственной энергией. Он экономил свои силы, как бегун перед спуртом, сдерживал свои способности, как спортсмен, готовый в любой момент совершить решающий рывок.

Когда Йон дошел до того места, где описывалось начало охоты крестьян на монстра и его отчаяние, он позволил себе полностью погрузиться в текст, и возникающие картины прояснились, стали красочными и приобрели четкие очертания. На этот раз реальная обстановка, в которой находился Йон, не исчезла в один момент, словно после нажатия на клавишу выключателя. Теперь все происходило гораздо ровнее, как будто кто-то медленно поворачивал ручку настройки телевизионного приемника. Окружающие Йона предметы постепенно становились частями материального мира описываемой в тексте истории: кресло перед ним обратилось в помост, на котором доктор Франкенштейн создавал своего монстра; фигуры тех, кто наблюдал за Йоном через стекло, превратились в силуэты деревьев, раскачивающихся за окном замка.

Йон немного добавил чувств, и картины наполнились светом, стали контрастнее, как будто увеличилась выдержка, накал эмоций в рассказе возрос настолько, что они казались уже материальными участниками событий, наподобие второстепенных героев повествования. По мере усиления отчаяния монстра и жажды крови со стороны народа нарастало ощущение ужаса, пронизывающего каждую сцену. Теперь картины существовали уже как бы самостоятельно, независимо от пространства и реального места. Их наполняли эмоции, отраженные на лицах, сменяющихся все быстрее и быстрее по мере учащающейся пульсации, с которой картины возникали. Йон еще увеличил темп, и они закружились в вихре: лица и образы теряли свои очертания, наплывали друг на друга, превращались в бесконечную, извивающуюся спиралью ленту. Цвета вышли из-под контроля, и картины стали выглядеть как негатив. На искаженных гримасами лицах обнажались угольно-черные оскалы зубов, походившие на прожженные в изображении дыры. Зрачки героев сияли белизной, и казалось, что, вращаясь, они оставляют светящийся след на черной сетчатке глаза. Йон в последний раз напрягся и погрузился в водоворот картин.

К его изумлению, внутри водоворота царила полная темнота и было очень тихо.

— Поздравляю, Кампелли!

Голос Ремера вернул Йона к реальности. Он медленно открыл глаза и взглянул на Ремера, стоявшего в нескольких метрах от него с опущенными руками. Из небольших ранок на его лице сочилась кровь, одна щека была черна от сажи.

— Ты установил рекорд, — продолжал он, оглядываясь по сторонам. — Разумеется, не стану отрицать, что кое-каких жертв избежать не удалось, но в общем и целом, должен признаться, все выглядело весьма убедительно.

— Что с Катериной? — хрипло произнес Йон.

— Не волнуйся, далеко ей не уйти, — сказал Ремер.

Йон улыбнулся. Это означало, что из здания ей, по крайней мере, выбраться удалось. Собственное положение Йона не особо волновало — он чувствовал, что не побежден.

— Ну, и сколько же я набрал?

Ремер усмехнулся:

— Точные цифры нам неизвестны. Шкалы тебе оказалось недостаточно, а такого прежде никогда не случалось.

— Рад был доставить вам удовольствие, — саркастически заметил Йон. — Могу я теперь идти?

Ремер снова усмехнулся:

— Да ты ведь только пришел. — Улыбка исчезла с его лица, в настороженном взгляде серых глаз отразилось некое ожидание. — Мы давно уже искали такого человека, как ты, Кампелли. Именно тебе предстоит вывести нас на новый уровень.

Йон покачал головой:

— Ты, видно, сумасшедший. Я никогда не стану вам помогать.

— Не торопись с выводами, — сказал Ремер. — Я убежден: когда ты узнаешь, что именно мы можем тебе предложить, мнение твое изменится.

Йон презрительно фыркнул.

— Кроме того, существуют иные методы, — продолжал Ремер, — без участия твоей подруги. И если ей все же удастся сбежать, мы их применим. — Он вздохнул. — Однако было бы лучше, если бы ты не вынуждал нас к этому. Для тебя будет лучше, если ты по собственной воле перейдешь на нашу сторону.

В том, как Ремер высказал свою угрозу, было нечто настораживающее. Он не намекал на физическое давление, не был даже агрессивен — скорее создавалось впечатление, что это его удручает.

У Йона непроизвольно сжались кулаки. Что бы там Ремер ни прятал в рукаве, он, Йон Кампелли, ни за что не примкнет к тем, кто непосредственно повинен в убийстве его родителей!

— Должен тебя разочаровать, — сквозь стиснутые зубы процедил Йон. — Этого не будет никогда.

Ремер позвал кого-то через открытую дверь, а сам сделал шаг по направлению к Йону.

— Сейчас ты устал, Кампелли, — снисходительным тоном произнес он. — Подожди, вот немного выспишься и совсем по-другому на это взглянешь.

В камеру вошел высокий черноволосый мужчина с выделяющимися на лице непропорционально развитыми челюстями. Он протянул какой-то предмет Ремеру; тот кивнул на свободную руку Йона. Мужчина шагнул к креслу и, прежде чем Йон успел пошевелиться, железной хваткой прижал его руку к подлокотнику. Предмет в руках Ремера оказался шприцем. Ремер подошел к Йону и сделал укол ему в руку, по-прежнему остававшуюся стянутой скотчем.

— Просто ты еще не сумел отдохнуть, — повторил Ремер и улыбнулся.

Йон попытался было сопротивляться действию препарата, однако и вправду был уже настолько измотан, что почти моментально провалился в сонное забытье.

С самых детских лет Йону никогда не снилась его мать, Марианна. Тогда это были сны об утрате. Либо она уезжала на поезде, в который он так и не успевал сесть, либо срывалась в глубокую пропасть, чему он никак не мог воспрепятствовать. В этих кошмарах он и мать всегда бывали только вдвоем, и в итоге она каждый раз его покидала, чаще всего — погибала. Некоторые такие сны он видел еще до ее гибели; они были словно некими предвестниками трагедии. Долгое время Йон даже считал эти сны причиной смерти Марианны — просто из-за того, что они ему снились. Хотя, как правило, после них он просыпался в отчаянии, позже у него возникло ощущение, что в конечном итоге ночные кошмары даже отчасти помогли ему смириться с потерей. Они как будто бы стачивали наиболее острые грани его скорби. В конце концов кошмары прекратились, и с тех пор он никогда не видел во сне мать.

И вот теперь Йон снова увидел ее — вместе с Лукой. Похоже, это был его, Йона, день рождения. Стол был накрыт бумажной скатертью и украшен флажками и воздушными шариками, как во время детского праздника. Вот только в торт было воткнуто слишком много свечей — ни сосчитать, ни тем более задуть их все он не мог. Наконец после того, как некоторое время он безрезультатно пытался сделать это, счастливые родители сжалились над ним и отдали ему свой большой подарок. Тот был упакован в синюю бумагу и перевязан серебряной лентой. Не мешкая, Йон разорвал бумагу. Под верхним слоем оказался второй, красный, а под красным — желтый. Так продолжалось довольно долго. Йон злился, все с большим раздражением срывая каждый последующий слой, а Марианна и Лука между тем с энтузиазмом приветствовали его продвижение к цели. В тот момент, когда он уже готов был сдаться, показался последний слой. Вокруг Йона высились вороха рваной бумаги, из-за которых родителей уже совсем не было видно. Правда, прислушавшись, он все еще мог услышать их ободряющие возгласы, однако они звучали приглушенно, как будто из-под толстого покрывала. Подарок был туго завернут, и когда Йон сорвал наконец бумагу, оказалось, что в руках у него книга.

Это был «Дон Кихот».

Снились ему и другие сны, однако они были бессвязными и какими-то размытыми. Несколько раз он видел самого себя, лежащего на больничной койке, в окружении разных людей. Иногда среди них он видел Катерину, иногда — Иверсена и Ремера, или же возле его кровати стояли совсем незнакомые ему люди. В одном из снов он нырял под воду без специального снаряжения. По мере погружения вода все сильнее стискивала его голову, и ему казалось, что еще немного, и череп его треснет. В конце концов он потерял сознание и камнем пошел ко дну.

Очнувшись, Йон обнаружил, что действительно лежит на больничной кровати. Он чувствовал нестерпимую жажду, язык был шероховатым и казался гораздо крупнее, чем обычно. Повернув голову, Йон увидел небольшой стол, на котором стоял стакан с водой. Йон хотел было протянуть к нему руку, но не смог: оказалось, что он крепко связан. Оба запястья были туго притянуты ремнями к металлической раме кровати.

Йон в отчаянии посмотрел на свои путы, как будто надеялся усилием воли освободиться от них, но ремни были надежно застегнуты, и, сколько бы он ни дергался, ослабить их он не смог. Взгляд его скользнул вверх по правой руке и остановился на локтевой впадине. В ней отчетливо видны были пять следов от инъекций. Посмотрев на левую руку, Йон насчитал еще семь таких следов.

Сколько же времени он был без сознания?

Он ощущал себя одновременно отдохнувшим и разбитым; опустив подбородок и коснувшись им груди, он почувствовал, что чисто выбрит.

Помещение, в котором он находился, не наводило ни на какие мысли, поскольку в нем ничего не было, кроме кровати и столика. В комнате могли бы поместиться по крайней мере еще три кровати, однако вокруг себя Йон видел лишь белые стены, которые в сочетании с красноватым мраморным полом лишь подчеркивали ощущение пустоты. Дальнее от кровати окно прикрывала белая занавеска, сквозь которую пробивались лучи яркого солнца. Несмотря на то что окно было распахнуто настежь, а Йона прикрывала лишь тонкая белая простыня, ему было на удивление тепло, даже жарко.

В помещении была одна дверь, кровать стояла перпендикулярно ей. Дверной глазок строго взирал на Йона; ручка с внутренней стороны отсутствовала, а сама дверь, судя по заклепкам, была металлической.

В какой-то момент Йону показалось, что он помещен в психиатрическую клинику, и все события последних недель — не более чем галлюцинации. Это было бы, по крайней мере, правдоподобнее того, что ему пришлось испытать наяву. Однако все эти мысли сразу исчезли, как только дверь открылась и в комнату вошел Ремер.

— Кампелли! — с улыбкой сказал он. — Рад, что ты наконец-то пришел в себя!

Во рту у Йона так пересохло, что он не смог произнести ни звука. Видя это, Ремер подошел к кровати, взял со столика стакан и дал Йону напиться. Хотя вода оказалась тепловатой, Йон с жадностью осушил стакан. После этого он снова опустил голову на подушку и принялся разглядывать Ремера. Кое-что в его облике изменилось. Ранки на лице пропали, а кожа имела совсем не такой оттенок, как при их предыдущей встрече. На нем был светлый легкий костюм — по всей видимости, летний.

— Сколько дней я был без сознания? — спросил наконец Йон.

Ремер пожал плечами.

— Дня три-четыре, — ответил он.

Йон покрутил головой. Почему-то ему казалось, что это не так. Солнце, тепло, костюм, который был на Ремере. Двенадцать отметин на внутренней поверхности рук лишь запутывали ситуацию. Он не знал, чем его напичкали, и не имел ни малейшего представления о времени действия каждого укола.

Видя его замешательство, Ремер усмехнулся, подошел к открытой двери и крикнул что-то в проем на незнакомом Йону языке — не то по-турецки, не то по-арабски.

— Как ты себя чувствуешь? — осведомился Ремер, вернувшись к кровати. — Ничего не беспокоит? Голова не болит?

Йон сделал отрицательный жест. У него затекла спина, и он по-прежнему ощущал некоторую сонливость, однако после нескольких дней, проведенных в постели, ничего странного в этом не было. Демонстрировать свою слабость перед Ремером ему не хотелось.

— Неужели было необходимо так меня накачивать? — спросил он, кивая на свою левую руку.

— К сожалению, да, — ответил Ремер. — Мы посчитали, что так будет надежней во время перевозки…

Он умолк при появлении смуглой женщины в белом халате, которая тихо вошла в дверь со стаканом воды в руках. Даже не взглянув на Йона, она поставила стакан на столик, повернулась и вышла. Когда женщина проходила мимо Ремера, тот что-то сказал ей; Йон вновь не сумел разобрать ни слова.

— Итак, как я уже говорил, — продолжил Ремер, — лучше было, чтобы во время путешествия ты был без сознания. Нам совсем не хотелось, чтобы ты устроил какую-нибудь сцену по дороге. — Он усмехнулся. — Взгляни на это с другой стороны: тебе ведь удалось избежать всех этих очередей, ожидания, проблем с багажом.

Йон внимательно посмотрел на него. Несмотря на то что Ремер явно куражился, видно было, что он говорит правду.

— И где же я теперь? — спросил Йон.