Тайна «Libri di Luca»

40

С того самого момента, как Йон понял, что Катерина в зале и пытается общаться с ним, на него нахлынула волна воспоминаний. Снова и снова в его сознании появлялись картины того, как он и Катерина были вместе, и отделаться от них он никак не мог. Смутные воспоминания напоминали ему, что вдвоем они были счастливы, во всяком случае, он был счастлив так, как никогда в жизни, и постепенно ему стало хотеться, чтобы состояние это вернулось. Читать он продолжал, однако уделял все меньшее внимание тому, чтобы заряжать текст, выгадывая тем самым время на то, чтобы вспомнить. Что же произошло такого, что смогло их разлучить?

В памяти его всплыла сцена тестирования в школе Деметрия, когда он сам прогнал Катерину, опасаясь причинить ей вред. После этого возникло воспоминание об ощущении полной беспомощности, испытанном им, когда Поуль Хольт читал ему в первый раз, и о том, как в конце концов он сдался.

Все это напоминало то, как человек постепенно приходит в себя после ночного кошмара.

А что он, Йон, делает сейчас?

Он попытался прекратить чтение, однако не смог. Кто-то удерживал его, точно так же, как в тот раз, когда Катерина впервые продемонстрировала ему свои способности улавливающей в «Libri di Luca». Заметив возле себя Патрика Веделя, Йон решил, что это работа рыжеволосого улавливающего, однако вскоре выяснилось, что Ведель не единственный, кто ему препятствовал. Йону не оставалось ничего иного, как продолжать чтение, тем не менее он стал обращать большее внимание на расстановку акцентов в тексте.

Главный герой повествования по-прежнему находился на кладбище. Он начал свой монолог, обращенный к стоящему перед ним черному могильному памятнику. По велению Йона над долиной, где находилось кладбище, сгустились черные тучи; намокшие и покрывшиеся грязью надгробные плиты сразу же приняли мрачный и неухоженный вид. Возникло почти физическое ощущение того, насколько вязка влажная темная земля под ногами главного героя, как копошатся в ней могильные черви, пробираясь от дерна все глубже и глубже вниз сквозь жирную почву.

Внезапно Йон обратил внимание, что справа от главного героя повествования появилось какое-то туманное сероватое пятно. Йон стал вглядываться в картину. До сих пор он сохранял полный контроль над всей сценой, ему была знакома форма каждого надгробного памятника, длина каждой травинки, ее положение. Но над серым туманом он был не властен. Пятно постепенно изменялось: кое-где становилось темнее, гуще, в других местах, наоборот, прозрачнее — и вскоре приобрело вид человеческой фигуры. Йон попытался с помощью ветра разогнать это человекообразное облако, однако у него ничего не получилось: фигура становилась все более и более плотной. Что это, призрак? Хоть это и вписывалось в обстановку, однако в тексте не было ни одного упоминания о призраке, и сам Йон даже не думал добавлять ничего подобного к зрительным образам.

Итак, поначалу неясные, расплывчатые контуры силуэта начали обретать четкость; создавалось впечатление, что молекулы человеческого тела заняли наконец надлежащие им места, и в один момент неясный призрак превратился во вполне материальную, похожую на статую человеческую фигуру. Последними проявились черты лица, и когда все детали образа оказались на месте, у Йона больше не осталось сомнений относительно того, кто это.

Он никогда не задумывался над тем, что, будучи Чтецом, сам является неотъемлемой частью контролируемого им сценария. Йон всегда считал себя стоящим над происходящим, неким режиссером, способным воздействовать на видеоряд наравне с редактором кинофильма, который вполне может вырезать тот или иной кадр.

Наблюдая за появлением образа Ремера, он понял, что сам в том или ином качестве также должен занять место в созданном им на основе текста мире. Ему стало абсолютно ясно, что, едва переступив порог — в момент, когда возникли первые искры, — он сам оказался невольно вовлеченным в нить повествования. Этим объяснялось и возникшее у него приятное чувство освобождения от своего физического естества.

Появление образа Ремера означало, что реактивация началась и он, Ремер, уже приобрел некоторые из качеств Йона.

Фигура Ремера начала осматриваться. При этом глаза, обозревая окружающую обстановку, оставались неподвижными, лишь голова поворачивалась из стороны в сторону. Когда взгляд Ремера устремился в ту точку пространства, в которой должен был находиться наблюдающий за всей этой сценой Йон, лицо его замерло. Все еще бесцветные губы искривились в усмешке.

Йон почувствовал одновременно страх и гнев. Он понял, что любой ценой должен помешать Ремеру стать сильнее себя. Он мысленно сделал над собой усилие и включил все свои возможности. Моментально краски стали настолько насыщенными, что вся картина стала походить на компьютерное изображение такой контрастности и четкости, каких не может передать ни один монитор. Фокусируя внимание на всех деталях, окружающих фигуру Ремера, Йон попытался полностью стереть его образ за счет увеличения насыщенности изображения всего остального.

Черты лица Ремера исказились и начали тускнеть, очертания фигуры постепенно становились туманными и расплывчатыми, как у попавшей под сильный ветер статуи из песка. Верхний ее слой как будто распался на атомы и превратился в шлейф частиц, подобный хвосту кометы. Усмешка становилась все шире, пока не превратилась в сплошную линию, рассекающую голову пополам; руки и ноги словно повисли в воздухе, утратив связь с телом. Внезапно из этого облака стал доноситься какой-то жалобный звук, который не мог принадлежать никому из живых существ.

Йон сделал еще одно усилие, однако почувствовал, что не в состоянии долго находиться в таком сильном напряжении. Фигура Ремера уменьшилась почти вдвое, за ней вытянулся длинный шлейф частиц, однако Йона не оставляло впечатление, что он никак не может пробиться к ее ядру, чтобы полностью стереть изображение.

Постепенно Йон стал ощущать, что концентрация его на тексте ослабевает, насыщенность красок деталей картины, вызванной чтением, и ее контрастность снижались. Исходящий из облака звук изменился — теперь он походил на злобное рычание; фигура Ремера начала снова складываться воедино и расти, как при обратной перемотке фильма. Вскоре она достигла прежних размеров, а очертания ее стали даже более резкими, чем раньше.

— Что ж, Кампелли, — раздался голос Ремера в тот момент, когда регенерация его образа закончилась. — Все это и вправду впечатляюще! Однако разве так следует приветствовать старого друга?!

Катерина попятилась, потрясенная тем, что видит.

От Йона к Ремеру протянулась мощная, похожая на змею электрическая дуга, которая, бешено извиваясь, постепенно становилась все толще и ярче. В какой-то момент тело Ремера резко содрогнулось, он скорчился, однако не оторвал глаз от книги, которую держал в руках.

Большинство присутствующих охватила паника. Некоторые кинулись к дверям, пытаясь покинуть зал, однако в спешке начали спотыкаться и падать на пол под ноги бегущим следом, которые в свою очередь валились на них. Видя образовавшийся завал из тел, кое-кто попытался перелезть через перила и спуститься на нижний этаж. Остальные беспомощно скорчились на полу возле стен или же попытались найти укрытие за колоннами.

Лицо Ремера исказилось, точно от боли, однако он продолжал читать, изогнувшись над книгой так, словно пытался защитить ее своим телом.

У кафедры по-прежнему оставались около ста человек, которые принимали непосредственное участие в ритуале, либо вещая, либо поддерживая вещающих. Многие из них время от времени со страхом косились на Ремера и Йона, после чего опять возвращались к тексту.

В зале появился запах гари, воздух был насыщен электричеством настолько, что волоски на руках Катерины поднялись вверх.

Искрящая дуга между Йоном и Ремером начала понемногу бледнеть. Она извивалась уже гораздо медленнее и постепенно становилась тоньше. Одновременно фигура Ремера стала распрямляться, страдальческие черты, искажавшие выражение его лица, исчезли.

Зато возникли новые потоки искр, перекинувшиеся на двух прочих Чтецов. Одни из тех, кто стоял рядом с ними, отпрыгнули в сторону или же, издав полный боли крик, лишились чувств. Прочие благоразумно попятились или резко отшатнулись. В зале стоял поистине невообразимый шум: одни Чтецы продолжали читать, другие громко переговаривались, третьи с криками пытались спасаться бегством, — и все это сопровождалось злобным шипением сыплющихся градом искр.

Катерина, продолжая помогать Йону, осторожно отступила дальше от кафедры и огляделась по сторонам. Она надеялась, что скоро появятся ее помощники. Разумеется, остановить реактивацию уже нельзя, однако они обязаны сделать все, чтобы насколько возможно ограничить ее влияние. Отходя назад, Катерина достигла колонны и прислонилась к ней спиной. Мимо девушки, стремясь как можно скорее достичь выхода, один за другим пробегали Чтецы. В их глазах отражался ужас. Катерина постаралась отвлечься от всего этого и всецело сосредоточилась на поддержке Йона.

Один из тех двух Чтецов, которые подверглись реактивации после Ремера, вдруг издал вопль и упал. Произошло это совершенно внезапно. За мгновение до этого по его виду совсем не было заметно, чтобы он испытывал боль или же слабость. У Катерины возникло чувство, что подобное могло произойти с любым из присутствующих в библиотеке.

По обе стороны от фигуры Ремера возникли два новых облака. Хоть они еще не окончательно оформились, в них угадывались человеческие силуэты.

Ремер улыбнулся.

Йон заметил, как картина снова дрогнула: это был сигнал со стороны Катерины, который он истолковал как предупреждение. Йон почувствовал, что поддержка ее возросла, и напряг все свои силы. Затянувшие небо облака были угольно-черными, на кладбище с ревом налетал ветер. Надгробные памятники падали один за другим, выворачивая комья земли, как будто опрокинутые торнадо.

Хотя с Ремером Йону справиться не удалось, однако двух новых пришельцев он не намерен был терпеть. Еще до того, как фигуры их успели сформироваться, он создал вокруг них максимально насыщенные визуальные эффекты. Он стремился уничтожить пришельцев, выкинуть из повествования, стереть, как досадную ошибку, какой, по существу, они и являлись. И они начали исчезать. Один пропал почти моментально, подхваченный вихрем и унесенный с такой быстротой, будто его засосало в вытяжку. Второй все же устоял на месте.

Ремер больше не улыбался. Он попеременно смотрел то на своего спутника, то на Йона.

Внезапно один из надгробных памятников рядом с Йоном изменил форму, и от неожиданности и испуга Йон потерял концентрацию. Прямо на глазах у него гранит растекся и поменял форму: прямоугольный камень превратился в крест.

Йон в замешательстве огляделся по сторонам. Поблизости от него продолжали происходить изменения: вокруг некоторых могил появлялись ограды, где-то вырастали новые кусты, где-то исчезали старые. Небо стало проясняться, ветер улегся.

— Это настоящая фантастика! — в восторге подняв руки к небу, воскликнул Ремер.

Фигура рядом с ним наконец полностью сформировалась, и Йон узнал одного из тех Чтецов, с которыми он беседовал в вестибюле. Вновь прибывший изумленно осматривался. За его спиной возникли еще три туманных силуэта.

Ремер рассмеялся.

— У тебя нет ни единого шанса, Кампелли! — крикнул он. — Сдавайся!

— Зачем тебе это? — спросил Йон. — Ты ведь уже получил, что хотел.

— Верно, — согласился Ремер. — Однако у нас в Ордене по-прежнему найдется место для такого, как ты. — Он сделал руками круговые движения. — Посмотри, что мы можем сделать с тобой вместе!

— Ты обманул меня! — гневно произнес Йон. — Вынудил предать тех, кто мне дорог.

— Все это уже было изначально в тебе, Кампелли. Я просто дал этому проявиться, выйти на свет.

Три силуэта за его спиной становились все более четкими.

— А все остальное погрузил во мрак, — с нарастающей яростью сказал Йон. — Катерину, магазин отца, всю мою семью. Ты заставил меня забыть семью, Ремер!

— Что толку болтать о прошлом, — с раздражением проговорил Ремер и прибавил: — Даже твой отец оценил бы это. Ему бы тоже наверняка захотелось войти в историю, суметь воздействовать на нее, как это можем теперь мы.

— Но ведь это ты лишил его этой возможности. Ты убил его.

Ремер пожал плечами.

— Это пришлось сделать, — сказал он. — Нам никогда не удалось бы обратить его в свою веру.

Йон ощутил, как гнев захлестнул его с новой силой. Тучи над ними вновь стали черными; внезапно раздался гулкий грохот, и небо прочертила молния.

Ремер растерянно покосился на тучи.

— Кто именно его убил? — сквозь плотно стиснутые зубы произнес Йон.

— А какое это имеет значение?

— Кто?! — крикнул Йон, едва не заглушив своим голосом очередной удар грома.

— Патрик Ведель, улавливающий, — равнодушно ответил Ремер. — Это было необходимо.

— Патрик Ведель, — повторил Йон. Не более часа назад они сидели рядом в автомобиле, направляясь сюда, в библиотеку. Ярость Йона возросла до предела, и он понял, что Патрик Ведель это заметил: на мгновение рука, присутствие которой на своем плече он ощущал все это время, слегка ослабила свою хватку, но тут же вцепилась в него с новой силой. Йон отдавал себе отчет, что именно Патрик Ведель удерживает его, не давая отвлечься от текста рассказа.

— Лука обнаружил то, чем мы здесь занимались, — продолжал между тем Ремер. — Думаю, он догадывался, насколько далеко зашло дело.

— Мой отец побывал здесь? — с удивлением сказал Йон. Мысль о том, что Лука мог уехать так далеко от своего любимого магазина, казалась ему невероятной.

— Из него вышел бы неплохой сыщик, — заметил Ремер. — Впрочем, как и из тебя. И я полагаю, то, что он разнюхал, его ошеломило. — Ремер покачал головой. — А от человека в таком состоянии можно ждать чего угодно. Его следовало любой ценой остановить.

— И вы его убили.

— Но ведь ему могло прийти в голову обратиться к властям, — с досадой произнес Ремер. — А это не пошло бы на пользу ни твоей подружке, ни ее приятелям-книгочеям. Никто из Чтецов не выиграл бы от этого, уверяю тебя, никто!

Три человеческие фигуры за спиной Ремера обрели тем временем окончательную форму. Все трое изумленно оглядывались по сторонам. Одним из них был Поуль Хольт.

Ремер усмехнулся:

— Ну так что будешь делать, Кампелли?

Катерина чувствовала, что задыхается. Воздух в читальном зале с каждым мгновением становился все тяжелее, дым проникал девушке в легкие. В пространстве постоянно светились три или четыре большие искрящиеся дуги, которые, извиваясь и распрямляясь, упирались то в потолочные перекрытия, то в колонны, то в иные предметы. Некоторые из спасающихся бегством Чтецов, придя в соприкосновение с ними, были опрокинуты на пол, где и лежали без движения либо продолжали ползком пробираться к выходу.

Концентрация энергии в библиотеке заметно усилилась со времени прихода сюда Катерины. Если раньше она окутывала читальный зал наподобие мягкого покрывала, то теперь была сродни стремительному пенистому водяному потоку, противостоять которому не может никто.

Катерина стояла, прислонившись к колонне, и могла одновременно видеть и Йона, и Ремера. В веренице картин, поступавших к ней от Йона, внезапно мелькнул образ рыжеволосого мужчины. Девушка узнала в нем того человека, который гнался за ней на рынке. Судя по тем мыслям, которыми Йон сопровождал создаваемые им образы, рыжеволосый мужчина, мягко говоря, не принадлежал к числу его друзей. Сопутствующая его появлению ярость была поистине безграничной, а когда на короткое время в череде образов возникла фигура Луки, Катерина поняла причину этой злобы.

Рыжеволосый мужчина был тем самым улавливающим, который убил Луку. Ярость немного снизила концентрацию внимания Йона, и Катерине пришлось унять собственный гнев, чтобы помочь Йону сосредоточиться вновь. Несмотря на то что это причиняло ей боль, она постаралась, как могла, перенести эмоции с образа Луки на текст читаемой истории. Постепенно Йону удалось обрести прежнюю концентрацию и сфокусировать свои силы на продолжении вещания. Катерина не могла видеть, что происходит с ним в том измерении, где он ныне находился, однако наверняка там было нечто такое, что не исчерпывалось простым значением произносимых им слов и фраз: там, куда попал Йон, каждая озвученная буква заключала в себе многое.

Катерина приблизилась к кафедре и стоящему на ней Йону. Рядом с ним она все же чувствовала себя лучше, хотя в данном случае расстояние почти не имело значения. На окаменевшем лице Йона не отражалось никаких чувств, вообще ничего, что могло бы помочь Катерине составить представление об его состоянии.

Внезапно Катерина почувствовала, что с нее стаскивают капюшон мантии; на плечо ей легла чья-то рука. Девушка медленно обернулась.

Перед ней стоял знакомый ей рыжеволосый мужчина с рыночной площади, тот самый, на которого Йон только что указал ей как на убийцу Луки.

— Что, заблудилась? — злорадно ухмыляясь, спросил он.

Сердце Катерины затрепетало; она ощутила, что ей не хватает воздуха. Лишившись защиты капюшона, она чувствовала себя совсем беспомощной, одной перед целой сотней врагов. Бежать ей было некуда. Она проиграла!

— Пойдем-ка лучше со мной, — сказал рыжеволосый мужчина, увлекая ее куда-то за плечо.

В сознании девушки снова всплыли воспринятые ею от Йона картины, в которых присутствовал образ рыжеволосого улавливающего, однако теперь их окрашивали уже ее собственные эмоции.

Катерина постаралась набрать в легкие как можно больше воздуха.

Изловчившись, она изо всех сил толкнула рыжеволосого мужчину, который от неожиданности покачнулся, попятился и, споткнувшись, с криком повалился на пол. Почти все, кто стоял поблизости, повернулись в их сторону; послышались недоуменные возгласы. Издавая громкие крики, Катерина начала расталкивать тех Чтецов, которые были рядом с ней. От испуга они отходили в разные стороны, а девушка продолжала прокладывать себе путь сквозь толпу, неистово расталкивая тех, кто не уступал ей дорогу. Если удавалось, Катерина вырывала из рук встречных книги и на глазах изумленных владельцев отбрасывала их далеко в сторону. Продолжая бросаться на толпу и толкаться, она громко кричала и визжала. По всей видимости, не существовало ни единого шанса, что кто-то придет к ней на помощь, однако так она, по крайней мере, надеялась хоть ненадолго нарушить концентрацию внимания собравшихся, чтобы дать Йону возможность прекратить чтение.

Постепенно окружающие ее Чтецы начали понимать, чего она добивается, и к девушке потянулся лес рук, чтобы немедленно ее задержать. Бесчисленное количество раз она вырывалась, однако в конце концов возбужденно галдящие на разных языках противники, распаляясь все больше и больше, стали действовать гораздо решительнее. Вскоре наступил момент, когда она уже не в силах была пошевелиться. Не менее шести человек вцепились в девушку мертвой хваткой, в то время как седьмой ладонью зажал ей рот. Катерина укусила его за руку, однако так и не смогла крикнуть, потому что руку сейчас же сменил переплет книги, которую кто-то вставил ей между зубов.

Внезапно кто-то выкрикнул несколько арабских слов, заглушив град многоязычных ругательств, сыплющийся на девушку со всех сторон. Она увидела, что к ней приближается один из облаченных в мантию охранников; на ходу он что-то властно говорил окружающим, успокаивая их. Подойдя к Катерине, он грубо стиснул ее локти железной хваткой; державшие девушку Чтецы один за другим отпустили ее и отошли. Охранник повел ее в сторону дверей. Под гневными взглядами расступающейся толпы Катерина чувствовала себя так, будто ее прогоняют сквозь строй солдат со шпицрутенами. Не оставаясь в долгу, она дерзко и непокорно смотрела на проплывающие мимо лица Чтецов; почти все они наблюдали за разыгрывающейся сценой. Йон между тем продолжал читать, как и небольшая группа находящихся вблизи кафедры участников церемонии, которых происходящее в зале, казалось, нисколько не занимает. При виде этого Катерину охватило отчаяние. Силы оставили ее настолько, что она едва держалась на ногах, однако охранник безжалостно тащил ее дальше. Когда они уже почти достигли дверей, девушка в последний раз попыталась вырваться, однако добилась лишь того, что хватка араба стала еще жестче.

— Черт возьми, да расслабишься ты наконец?! — внезапно шепнул он на чистом датском языке. — Это я, Мухаммед.