Ушедший к Оресту Подкова оставил Карантая за себя, и теперь тот, обрадовавшись власти, сурово покрикивал на подначальных. Они занимались оборудованием убежища.
Бункер уже был покрыт бревнами и досками. Теперь занимались маскировкой. По одному, по два уходили как можно дальше, возвращались с жирными пластами дерна. Володька Задорожный и его ровесник Проворный занимались укладкой. Карантай указывал:
— Здесь поплотней подложь. Не на один день робим. Не видишь, слева просвет.
— Возьми да поправь! — огрызнулся Проворный.
— Ты с кем— говоришь, сука?
Кася фыркнула.
— Не скаль зубы, шлюха! — обозлился Карантай. — Заставлю дерн таскать.
Она примолкла, продолжая штопать какие-то тряпки.
Стемнело. Работу прекратили. Карантай опустился в бункер и остался доволен. Было приятно думать, что сегодняшнюю ночь можно будет провести под крышей. Он распорядился, чтобы все спустились в бункер, часовым поставил Проворного.
— Сегодня не моя очередь, Зоряна.
— Очередь устанавливаю я. И тебя спрашивать не буду. Задорожный пусть отдыхает, заслужил.
Глубокой ночью Володька осторожно выбрался бункера.
— Ты что? — спросил Проворный.
— Не спится.
— А у меня глаза что камни, книзу тянут.
— Давай, постою. А завтра ты меня подменишь. Проворный колебался.
— Не хочешь, как хочешь.
Володька закинул автомат за спину и отошел к кустам.
— Подмени, — сказал Проворный. — Засну, еще хуже будет. Подкова убьет, если спящим застанет.
Он зевнул и спустился в бункер.
«Слава богу, — облегченно подумал Володька, — а то оглушить бы пришлось».
Он отошел от бункера.
Прошумела крыльями ночная птица. Покопавшись в кармане, Володька достал сигарету, прикурил. Послышался крик филина. Через минуту крик повторился. Володька зашагал по старой листве.
— Кто идет? — спросили из темноты.
— Часовой.
— Время?
— Полночь! — чуть не закричал Володька.
— Ну, как, — пожимая руку ему, спросил Башкатов. — Все на месте?
— Все в порядке, товарищ лейтенант. Спят. Пойдемте скорее.
Из темноты потянулась цепь солдат.
Карантай проснулся сам не зная отчего. Несколько раз повернулся с боку на бок, задумался. Ему причудилось, что он разузнал какие-то очень важные секретные сведения. «Взял я этот секрет в зубы — и-и-и прощай, мачеха Украина. Махнул через границу к самому Степану». Представилась ему эта картина необычайно явственно. «Здравствуй, — говорю, — голоштанный повелитель. Привет тебе от Карантая собственной персоной». Позеленел Степан от злости, да как вскочил, как закричал: «Да ты знаешь, что я сам Бандера, да я тебя…». — «Не горячись, пан Бандера, — останавливаю я его. — Что с того, что ты Бандера. А я вот Карантай, собственной персоной. И плевал я на тебя, на всю твою «самостийную». Понял? Почему? Да потому, баранье твое рыло, что секрет знаю. Добыл такой секрет, что ты от зависти лопнешь». — Залебезил передо мной Степан — и туда и сюда: скажи, мол, что за секрет. А я ему: «Веди меня до самого главного американца, только ему открою тайну. Ска жи ему, пусть приготовит сто тысяч долларов, нет — двести тысяч, самых настоящих, американских». Некуда деваться Степану, повел меня к самому, что ни есть главному американскому генералу. А я ему тихонько на ухо: «Прогони отсюда Степана, не хочу, чтобы он знал мой секрет, и баста». Рявкнул генерал — пан Бандера как сквозь землю провалился. Посадили меня в бархатное кресло, угостили сигарой с золотым ободком. Поставили коньяк, виски, шампаньское, какие только миллионеры и генералы пьют. «Ну, сказал, Карантай, что за секрет ты принес мне?» Я ему в ответ: «Вали наличными полмиллиона и баста… Вот сюда, прямо на стол — пачками». Выложил он мне доллары — новенькие, только отпечатанные. Я, конечно, их пересчитал, сложил в карман, — нет, в кожаный портфель, или еще лучше в чемоданчик, и — бах ему в ухо секрет… Побледнел генерал от счастья: «Да мне и миллиона не жалко за такой секрет, что ж ты раньше не сказал, дорогой мой… О-кэй! Да я озолочу тебя!» — «Не надо, говорю, мне и этих хватит». Но он настоял. Вышел я на улицу уже не просто Карантаем, а паном Карантаем, а там дожидается меня Степан. Вытащил пачку долларов — так и быть — бросил ему и сказал еще раз: «Плевал я на твою «самостийную»! Понял, плешивая твоя морда? Езжай сам туда, поброди по горам, по лесам, а я вольный казак теперь. Захочу в Париже жить — давай Париж, захочу — в этом самом, как его, ну — самый главный американский город — давай и его… Потом сел в машину, прихватил дивчину — и-и…» — Карантай горестно вздохнул.
Поворочавшись, он решил выползти на воздух. Поднялся, закурил.
— Эй, Проворный, иди закури — тихо позвал он. — Ты что, оглох?
Никто не отвечал.
«Здесь что-то нечисто», — уже не на шутку забеспокоился Карантай.
Где-то хрустнула ветка. Опытного бандита нельзя было провести. Так она может хрустнуть только под ногой человека. Думая, что это возвращается Проворный, Карантай притаился за деревом, с нетерпением ждал минуты, когда он сможет обрушить на его голову ругань.
Но что это? Отойдя в сторону, Карантай замер. Когда люди приблизились — он не увидел, а скорей догадался, что это солдаты, и бросился бежать в лес.
Оцепив бункер, Башкатов легонько подтолкнул Володьку.
— Вызывай.
Тот крикнул:
— Карантай! Проснись! Всех наверх давай!
В бункере кто-то заворочался.
— Чего там?
— Наверх вылазьте. Подкова с эмиссаром зовут. Вместо Карантая вылез Гарасько-рябой, — Подкова? Где ты?
— Руки вверх! — крикнул Башкатов. — А ну, выходи по одному! Оружие оставить на месте.
Гарасько поднял руки.
С четырех сторон вспыхнули яркие факелы. Взлетела ракета. Лес ожил.
В бункере раздался лязг затвора ручного пулемета. Потом послышались возгласы и какая-то возня.
— Предупреждаю в последний раз — выходите, — снова закричал Башкатов, — или применю оружие! Ну?!
Возня прекратилась. Из люка показалась голова Проворного, потом стали вылезать другие бандиты. Последней появилась Кася.
— Все, товарищ лейтенант, — сказал Володька.
Солнце еще только бросило первый луч и позолотило вершину Магуры, а уже все село было на ногах.
— Когда мне приехать за тобой? — спросил Башкатов.
— Не хитри. — Лукашов рассмеялся. — Ты ведь уже узнал у врача.
— Скоро уже. Полежи, потом выпишешься, возьмем отпуск и поедем куда-нибудь к морю.
— И-и, к морю, — снова перебила его Оксана. — Лучше уж поправляйтесь у нас, в Радинском. Наши девушки живо вас на ноги поставят. Поправляйтесь, мы все будем ждать вас.
— Остановитесь у нас, — сказала Ольга.
— Ладно, ладно, — замахал руками Лукашов. — Не уговаривайте. Решено. Вместо моря отдыхаем в Радинском, у подножья нашей красавицы Магуры.