Темная лошадь

Мэри Х. Герберт

Темная лошадь

Для Кейт. Вы действительно заслужили это!

Глава 1

Габрия остановилась, и устало оперлась на посох. У нее не было сил идти дальше. Нога ныла после неудачного падения, плечи стерты до крови непривычной ношей. Ветер, принесший холод с заснеженных перевалов, забираясь под ее шерстяной плащ, пронизывал до костей. Она не ела уже два дня с тех пор, как убежала из дома в Корин Трелд.

Скинув мешок, девушка опустилась на камень. У нее оставалось еще немного хлеба и вяленого мяса, но Габрия не знала, как долго ей придется идти, а ранней весной на равнине трудно было отыскать какую-нибудь пищу. Лучше она оставит запасы на крайний случай. Впрочем, сейчас ей есть не хотелось. Девушка была слишком истерзана горем и отчаянием.

Габрия устало осмотрела свою обувь. Подошвы стерлись, пока она пробиралась по острым камням. Стоптанная обувь, признак скитаний… Внезапно у нее перехватило дыхание; и на секунду она почти поддалась боли, которая хищной птицей вцепилась в нее, стараясь вырвать всю ее решимость.

— Нет, — еле слышно воскликнула Габрия, — я не могу плакать. Еще не пришло время.

Девушка в отчаянии била кулаком по колену, другой рукой судорожно сжимая короткий кинжал, висевший у пояса. Все ее тело дрожало, словно она пыталась побороть охватившую ее ярость. Но не время было предаваться отчаянию, да у нее и не оставалось сил жалеть себя. Ее семья и весь клан подверглись резне, учиненной в их зимнем лагере в Корин Трелд. Она единственная уцелела, чтобы заставить убийц отплатить за кровь, обагрившую траву возле родного дома. Габрия станет мстить, и только потом она сможет дать волю слезам.

Девушка сосредоточилась на своем беспощадном замысле. Это был единственный способ выжить, мысль об отмщении придавала ей сил и целеустремленности перед лицом одиночества и страха. Габрия была изгнанницей и, следовательно, умерла для людей своего клана, пока другой род не возьмет ее к себе. До тех пор она оставалась неприкасаемой. Но ей нужно будет найти клан, который признает ее своей, и вот тогда она отомстит за уничтоженную семью.

Постепенно дрожь утихла, и ненависть, грозившая, овладеть ею, была загнана внутрь. Габрия вспомнила, как отец рассказывал о том, что глубокие чувства обладали той силой, которую следовало подчинить себе и использовать как оружие. Девушка поднялась, на ее губах, подобно волчьему оскалу, застыла дикая усмешка. С севера, откуда она пришла, протянулась гряда облаков, а ей казалось, что это виден дым, все еще клубящийся над ее домом.

— Я отомщу за тебя, отец, — поклялась Габрия. — Наш враг умрет.

По привычке подняв руку, чтобы поправить выбившуюся прядь, она вдруг коснулась коротких, грубо остриженных волос. Девушка тяжело вздохнула, вспомнив ту боль, которую она испытала, когда она обрезала свои косы и сожгла их вместе с телами четырех погибших братьев, среди которых был и ее близнец, Габрэн. Мальчики всегда гордились ее длинными густыми волосами, но она, не раздумывая, положила их на алтарь скорби, взяв взамен личность брата-близнеца. Сейчас его одежды покрывали девичье тело, его оружие держала она в руке. Отныне не существовало девушки Габрии — ради своего спасения она приняла облик юноши, Габрэна.

По законам клана женщина не имела права одна требовать мести, ее должен был сопровождать мужчина. К несчастью для Габрии, в клан не допускалась изгнанница, если она не обладала исключительной красотой или талантом. Девушка понимала, что у нее мало шансов быть принятой за ее личные качества. С другой стороны, она росла стройной и сильной, а иногда даже боролась с четырьмя расшалившимися ребятами, которые частенько забывали, что Габрия всего-навсего девочка. Если ей повезет и она будет осторожна, то вполне сумеет сойти за юношу. В случае, если обман раскроется, ее настигнет смерть, но так или иначе это был единственный шанс выжить и отомстить.

Не обращая внимания на боль в ноге, Габрия вновь взвалила на плечи мешок и, прихрамывая, медленно двинулась вдоль склона холма. Девушка находилась в Хорнгарде, бесплодных пустынных предгорьях, лежавших как смятая ткань у подножия Дарнхорнских гор. Ближе к югу, в укромных долинах, она надеялась отыскать Хулинин, клан ее матери, возглавляемый лордом Сэвриком. Габрия полагала, что родственные связи позволят ей избежать позора изгнанницы. Девушка молила, чтобы так и случилось, иначе, подгоняемая лишь жаждой мести, она не сможет справиться сама. Хотя клан Хулинин находился на расстоянии многих дней пути, но из-за вывихнутой ноги она не могла идти куда-то наудачу, да и еда закончится раньше, чем Габрия найдет другой клан.

Девушка торопилась, с трудом переставляя свои усталые ноги. День клонился к вечеру, и ей хотелось устроиться на ночлег еще до наступления темноты.

Внезапно послышался вой волков. Голодные и настойчивые их крики прозвучали в темноте, как первобытная музыка. Когда дикий вой раздался снова, девушка вздрогнула и крепче сжала посох. Она поняла, что волки преследуют не ее. Они находились выше в горах и чуть впереди, но все-таки слишком близко. Одна, практически беззащитная против целой стаи, Габрия не испытывала никакого желания встречаться с этими мерзкими тварями. Она остановилась и прислушалась к звукам погони.

Вой продолжался несколько минут. Звери двигались на юг, держась параллельно ей. Потом крики раздались ближе, очевидно, жертва пыталась выбраться на открытое пространство. Габрия вся напряглась, внимательно следя, не покажется ли где-нибудь среди скал приближающаяся стая. Но вот вой прекратился, послышался радостный визг. Девушка с облегчением вздохнула — звери настигли добычу и в ближайшее время не будут больше охотиться. Она уже собралась идти дальше, как вдруг услышала леденящий душу звук — яростный хрип готовой к бою лошади.

— О Матерь всего живого, — прошептала девушка. — Нет!

Не успев даже обдумать свои действия, Габрия поспешила на звук замирающего эха. Раздалось гневное рычание, наполненное злобой и разочарованием. Девушка побежала быстрее, скользя израненными ногами по каменистым склонам. Боль пронизывала вывихнутую лодыжку, тяжелый мешок колотил по спине. Габрия понимала, что крайне глупо было бы бросить вызов, шайке убийц, посягнув на их законную добычу. Но это совсем иной случай. Лошадь являлась особым, священным животным для нее и всех ее сородичей, живой легендой, любимицей богини Амары. Ни один человек из клана не смел повернуться спиной к лошади, невзирая на любую опасность.

Вой внезапно усилился, в хрипах загнанного животного появился оттенок ярости и отчаяния. Габрия рванулась вперед, она задыхалась, ноги были наполнены болью. На какое-то мгновение она отчаялась добраться до бедной лошади раньше, чем все будет кончено. Звуки становились громче, но расстояние казалось непреодолимым. Скинув на бегу мешок, девушка обернула руку плащом.

Вдруг все стихло. Габрия пыталась понять, где она могла сбиться с пути. Остановившись, она прислушалась снова, определяя место сражения. Вокруг завывал ветер, принесший с гор, окутанных наступающими сумерками, запах поздней зимы. Над лугами вставала полная луна.

— О господи, — произнесла, задыхаясь, Габрия, — где же они?

Как будто откликаясь на ее мольбу, новый яростный хрип послышался из темноты. В ответ раздался злобный вой. Сейчас звуки доносились совсем близко, быть может, из соседней долины.

Неслышно шепча слова благодарности, Габрия бросилась вперед. Вскарабкавшись на холм, она спустилась в ложбину и вновь полезла вверх по склону. Оказавшись на самой вершине, она взглянула вниз. Земля, открывшаяся ее взору, исчезала в глубине оврага, расположенного между тремя холмами. С них в чашеобразную низину сбегало несколько ручейков. Недавняя оттепель согнала растаявший снег в середину, образовав лужу грязной, застоявшейся воды, окаймленную небольшими льдинами.

В центре водоема, среди мерзкой пенящейся грязи стояла огромная лошадь, разъяренная, но живая и невредимая. Габрия просияла от радости, когда узнала животное. Это была хуннули, самая крупная представительница породы лошадей. Легендарные кони принадлежали могущественным волшебникам, хотя их хозяева уже канули в небытие, разрушенные завистью и лютой ненавистью. Немногочисленные, давно одичавшие лошади почитались людьми, а запрячь их удавалось только самым смелым и сильным мужчинам. По преданию, первый хуннули был зачат громом и прародительницей обыкновенной кобылы. Узнавали породу по зигзагообразному шраму на лопатке, оставленному вспышкой молнии.

Габрия никогда раньше не видела этих замечательных животных, но сомнений быть не могло. Даже в наступивших сумерках она разглядела зазубренную полоску на лопатке лошади. Но девушка не верила, что восьми или девяти волкам удалось загнать этого великолепного коня.

Габрия спряталась за ветками стоящей неподалеку сосны. Волки кружили на безопасном расстоянии от лошадиных копыт. Животное было порядком измучено, от ее вздымающихся боков поднимался пар.

Внезапно с яростным хрипом хуннули рванулась вперед, стараясь лягнуть крадущегося волка. Девушка понимала, почему лошадь не убегает — если бы та попыталась это сделать, то просто бы глубже увязла в трясине. Задние ноги животного до самых лопаток были погружены в застывшее месиво, а передними она отчаянно била по скользкому краю ямы. Лошади придется отбиваться только с помощью зубов, иначе она рискует еще больше завязнуть в грязи.

Кобыла фыркнула и устало осела назад. Тем временем двое волков отвлекли на себя ее внимание, пока третий, крадучись, подобрался к ней сзади и полоснул клыками по незащищенным сухожилиям.

Габрия пронзительно вскрикнула. Лошадь, резко повернув морду, швырнула обидчика в трясину. Извиваясь змеей, она злобно накинулась на двух оставшихся тварей. Один волк взвыл и свалился в грязь с раздробленной лапой. Другому повезло больше, он вцепился в холку лошади, нанеся ей глубокую рану в опасной близости от яремной вены. Свора, сбившись в кучу, громко завыла.

У девушки пересохло во рту, ноги подкашивались от усталости и страха. Как бы ей сейчас пригодились лук и стрелы, чтобы уничтожить этих подлых разбойников! Но ее оружие было погребено под пеплом родного шатра, а обращаться с кинжалом, висевшим у пояса, она еще не научилась.

Оставался посох. Взвесив его на руке, она с трудом проглотила слюну. Времени на размышления не оставалось, иначе все будет потеряно. Лошадь слабела с каждым движением, а стая завывала наглее.

С диким криком девушка бросилась вниз, припадая на раненую ногу. Волки в растерянности завертелись, встретившись с новой угрозой. Лошадь заржала, как бы бросая вызов. Хищники еще не осознали всей опасности происходящего, а Габрия была уже близко, размахивая посохом как косой. Лязгнув зубами, звери ринулись на нее. Девушка сражалась с невиданной силой, один волк уже валялся с перебитой спиной, другой с раздробленным ребром, скуля, катался по земле. Пытавшийся уползти, он был подброшен вверх мощными копытами лошади. Используя навернутый на руку плащ вместо щита, а посох — как обоюдоострый меч, Габрия теснила волков все дальше от лужи. У подножия гор, оставшиеся в живых, трусливо поджав хвост, бросились наутек.

С вершины холма девушка наблюдала их бесславное бегство. Затем она повернулась и с удивлением оглядела валявшиеся вокруг трупы. Что-то дрогнуло у нее внутри, она тяжело оперлась на посох, чувствуя себя полностью разбитой и измученной. Габрия еле держалась на ногах, прерывисто дыша, вся взмокшая от пота.

Обернувшись, она посмотрела на дикую лошадь. Огромное животное стояло неподвижно. Девушка с радостью увидела, что лошадь смотрит в ее сторону. Казалось, та понимала, что Габрия не причинит ей никакого вреда.

Наступила ночь. Полная луна заливала долины мягким серебристым светом, отражаясь в мутной воде оврага. Габрия с трудом добрела до края лужи и села передохнуть, наблюдая за лошадью. Даже погруженное в трясину, животное казалось огромным. Его длина от холки превышала восемнадцать ладоней. Девушка испытывала благоговейный страх при мысли, что она спасла такое прекрасное животное от смерти.

Было ясно, что теперь она не оставит хуннули в беде. Волки могли вернуться, а лошадь не в состоянии сама выбраться из ловушки. Габрия должна будет найти выход из создавшегося положения. Но как? У нее не было ни инструмента, ни веревки, она устала после тяжелой битвы с волками. Конечно, судя по размерам, лошадь обладала невероятной силой, но если бы она попыталась освободиться из топкой ловушки, то это бы только усугубило ее положение.

Девушка задумчиво покачала головой. По крайней мере, лошадь не погружалась глубже. Габрия надеялась, что земля под грязью замерзла и выдержит животное в течение всей ночи. Больше она ничего не смогла сейчас сделать, она слишком устала, чтобы о чем-то думать или что-либо предпринимать.

Девушка поднялась, чувствуя себя немного лучше, и медленно обошла лужу. Взглянув на пленницу, она нахмурилась. Было в лошади нечто странное, а что именно — она не могла ясно разглядеть при свете луны. Черная, глянцевая шкура была запачкана грязью, из глубокой раны на шее сочился тоненький ручеек крови. Но дело было не в этом, что-то еще, необычное для здоровой лошади… И тут Габрия догадалась.

— О нет! — прошептала она.

Вот почему удалось так легко загнать хуннули — у нее скоро должен родиться жеребенок.

Теперь другого выбора не было. Габрия решила погибнуть, но спасти лошадь. Девушка заметила, что кобыла пристально смотрит на нее. Габрия никогда не встречала таких глаз у живого существа. Они сверкали как ночные звезды, в их глубине светился невероятный ум, а удивительный взгляд был подозрительным и таил в себе почти человеческие искры нетерпения.

— Как же это ты могла попасться? — тихо промолвила Габрия, ее голос был проникнут благоговейным страхом.

Кобыла презрительно фыркнула.

— Прости, я поступила нетактично. Лучше пойду соберу дров. Я скоро вернусь.

Девушка не удивлялась тому, что разговаривает с лошадью как с человеком, но у нее было странное чувство, что животное все понимает.

Похолодало. Габрия накинула на плечи плащ и отправилась на поиски своего мешка. На обратном пути она наткнулась на поваленное дерево и наломала веток для костра. Потом ей пришло в голову, что следовало вытащить мертвых волков из оврага, чтобы ветер не доносил к ее лагерю неприятный запах.

Девушка развела под скалой небольшой костер, так чтобы лошадь могла ее видеть. Часть дров она положила на всякий случай позади себя. У нее был только черствый хлеб и немного вяленого мяса, но Габрия с благодарностью съела свой скудный ужин. Впервые с тех пор, как она покинула разгромленный Корин Трелд, девушка почувствовала себя проголодавшейся.

Габрия сидела, задумчиво глядя на лошадь. В темноте очертания животного неясным контуром вырисовывались на фоне гор. Сейчас казалось, что лошадь изменилась, и в глазах ее отражались летящие искры. Девушка вздрогнула, мрачные мысли стали одолевать ее. Пламя вспыхивало в ее воспаленном мозгу, причудливые тени, отбрасываемые костром, плясали на темных скалах. По жилам пробегал огонь, то затухая, то разгораясь сильнее. Везде чудилась кровь. Ее ладони, одежда, даже алый плащ были в крови и пахли смертью.

Девушка взглянула на свои руки, на жуткие несмываемые пятна. Ее ладони никогда больше не станут чистыми! Габрия тщательно вытерла их об одежду, стараясь избавиться от гнетущего впечатления, и застонала, как раненое животное. Она хотела заплакать, но слез не было. Ее плечи сотрясались в беззвучных рыданиях.

— Прости, отец! — крикнула она.

А в небе по невидимой дорожке плыла луна, и холодный пронизывающий ветер проносился над вершинами гор. Из оврага слышались звуки потасовки — волки раздирали тела погибших собратьев.

Наконец костер погас, и призраки покинули воспаленный мозг Габрии. Двигаясь как старая женщина, она подбросила дров в огонь и закуталась в плащ. Вскоре она уснула, крайне изможденная.

* * *

Лошадь заржала резко и требовательно, стуча копытами по мерзлой земле. Фигуры всадников, видимые лишь наполовину, поджигали факелами войлочные шатры. На мечах плясали отблески пламени, когда нападающие рубили людей, и крики эхом отражались в густом тумане, пока не слились в один мучительный вопль.

Габрия проснулась, сердце ее колотилось, стон замер на устах. Она плотнее завернулась в плащ, все еще дрожа от ночного кошмара. Лошадь зло фыркнула, неожиданный звук разогнал сон и окончательно разбудил девушку. Он уже не принадлежал ужасам ночи. Она приподнялась и взглянула на хуннули. Лошадь наблюдала за ней с явным нетерпением. Габрия увидела, что солнце поднялось над равнинами, но его тепло пока не достигло глубины оврага. Холод ночи еще таился в затененных местах, и мороз разукрасил все вокруг, даже запачканную грязью гриву лошади.

Девушка вздохнула с облегчением, радуясь, что ночь прошла и волки не напали снова. С огромной осторожностью она поднялась на ноги, уверенная, что может упасть в любой момент. Каждая частичка ее тела оцепенела от ночного холода.

— Прости, — обратилась она к лошади. — Я и не думала спать так долго, зато сейчас чувствую себя получше. — Габрия слегка потянулась, чтобы размять онемевшие мышцы. — Может быть, теперь я смогу тебе помочь.

Лошадь фыркнула, как бы говоря: «Этого следовало ожидать», — и подобие улыбки промелькнуло на лице девушки, осветив на какое-то мгновение ее светло-зеленые глаза. Но потом исчезло, и боль, искажавшая ее лицо, вернулась опять.

Присев около вновь сооруженного очага, Габрия вывалила на землю содержимое своего мешка. Среди вещей не было ничего, что помогло бы ей вытащить огромное животное из вязкой трясины, только корзинка с едой, несколько банок целебной мази, кинжал из отличной стали, принадлежавший ее отцу, еще одна накидка и кое-какая мелочь, которую она сумела вынести из горящего шатра. Но на этот раз она обменяла бы все, что у нее было, на лопату и длинную прочную веревку.

Девушка в растерянности не знала, что делать. Потом она встала, обошла лужу, выискивая хоть какую-нибудь зацепку, а лошадь тем временем внимательно следила за ней. При свете дня Габрия заметила, что кобыла была лишена изящной грации, свойственной харачанским лошадям, к которым она привыкла. Голова хуннули казалась слишком маленькой по сравнению с ее могучей шеей, плавно переходившей в крепкую спину. Грудная клетка была широкой и мускулистой, а в лопатках таилась сила и выносливость. Иначе говоря, ее кости были сделаны из гранита, мышцы — из стали, а в крови пробегал огонь.

— Ладно, — сказала Габрия, — есть только одна вещь, о которой я могу сейчас подумать. Пища.

Она переложила на плащ содержимое своего мешка, затянула узлом и откинула в сторону. Взяв пустой мешок, она отправилась на поиски корма. Остановившись на вершине холма, Габрия долго смотрела, как солнце плавно движется по безоблачному небу. День обещал быть прекрасным, хотя весна только наступила. Ветер утих, от теплой земли поднимался свежий запах едва проросшей зелени. Островки нерастаявшего снега еще лежали в тени скал, но основной покров зимы уже исчез.

Перед ней среди холмов раскинулась широкая и плодородная долина Хорнгард, любимое место стоянки конкурирующего клана Гелдрин. Далее местность повышалась, постепенно переходя в горы Химачал. Ряд острых вершин высился над сенокосными лугами. От их подножий до морей, принадлежавших восточным королевствам, простиралась безбрежные долины Рамсарина. Это были владения двенадцати кланов Валориана и царство харачанских лошадей, быстроногих младших братьев хуннули. Летом в степях стояла жара, зимой — холод, большая часть года была засушливой. Степи безжалостно относились к тем, кто не испытывал благоговейного страха перед их величием. Ничего, кроме ветра и гнетущего одиночества острых скал, они не могли предложить людям, но их превосходные пастбища были большим сокровищем для кланов, чем все дворцы востока.

Позади Габрии сначала на юг, а затем, отклоняясь к западу, тянулись горы Дархорн. Где-то за этим изгибом и находилась долина реки Голдрин с расположившимся там зимним лагерем клана Хулинин. Девушка вглядывалась вдаль, надеясь увидеть то, что могло хоть как-то приободрить ее, но все ориентиры, о которых она знала, терялись в багровой дымке. Она стиснула зубы, представляя те мили пути, что предстояло ей преодолеть, и вернулась к своему заданию.

Вскоре она наполнила мешок высохшей травой для лошади и найденными под снегом ягодами для себя. Пищи было явно недостаточно для животного таких размеров, но все же в ней содержались какие-то питательные вещества, и она немного подкрепит хуннули. Лошадь с нетерпением ожидала возвращения девушки, приветствуя ее радостным ржанием.

— Это все, что у меня есть, — сказала Габрия. — Попозже я принесу еще.

Она осторожно положила траву, и кобыла жадно потянулась к предложенному корму, стараясь есть как можно быстрее.

В это время Габрия размышляла над тем, что делать дальше. Она проверяла каждую идею, приходившую ей в голову, независимо от того, насколько нелепой она сперва казалась. Но выход из создавшегося положения виделся только один — она должна будет попытаться откопать лошадь.

К счастью, за ночь вода ушла, оставив только глубокую вязкую грязь. Все свойства, что делали ее ненадежной, помогут теперь вызволить лошадь из плена. Грязь стала вязкой, и на ней можно удержаться. Но если хуннули занервничает и не подпустит девушку к себе, то помочь будет невозможно.

Пожав плечами, Габрия подняла пустой мешок. Она могла только надеяться, что кобыла поймет ее попытки. Девушка брела по размытому дну ручья, сбегавшего в овраг, и наконец, нашла то, что ей было нужно. Вокруг в изобилии валялся гравий и осколки сланца. Она быстро наполнила ими мешок и вернулась к луже. После нескольких таких походов Габрия сложила огромную груду камней на краю ямы.

Затем она отправилась собирать сломанные ветки, прутья, засохший кустарник и все то, что помогло бы ей привести в исполнение свой план. У неподалеку стоящей сосны она срезала ветки с молодыми иголками и подтащила их к выросшей куче. Наконец все было готово.

Слегка задыхаясь, девушка обратилась к лошади:

— Я знаю, что не имею права рассчитывать на твою дружбу, но ты должна доверять мне. Я собираюсь откопать тебя, и поэтому мне нужно быть уверенной, что ты не причинишь вреда.

Хуннули наклонила голову и фыркнула. Приняв это за положительный знак, Габрия направилась к передним ногам лошади, заметив, что голова кобылы повернулась в ее сторону. Лошадь стояла неподвижно, одни только уши были насторожены.

Габрия опустилась на колени возле животного. Длинным плоским обломком она стала соскребать грязь с ее ног. Здесь было неглубоко, и девушка смогла в нескольких местах добраться до мерзлой земли.

— Я собираюсь сделать уступ, так чтобы ты могла стоять не скатываясь.

Хуннули относилась к происходящему спокойно, очевидно, выжидая.

Ближе к полудню Габрия вся взмокла от пота, а грязь покрывала ее, как второй слой одежды. Она встала, вытерла руки о накидку и оглядела работу, на мгновение испытав гордость за себя. Передние ноги лошади были очищены от грязи, копыта стояли на небольшом возвышении из веток, окаймленном камнями и сухим кустарником. Брюхо и лопатки все еще покрывала грязь, но Габрия почувствовала возрождающуюся надежду.

Девушка наскоро перекусила и вернулась к работе. Сперва она соорудила узкую платформу вокруг лошади, чтобы было удобно работать, не опасаясь увязнуть в трясине. Она чистила и скребла каменной лопатой, голыми руками и, в конце концов, удалила всю грязь с боков лошади. Потом, набрав полный мешок гравия, укрепила им платформу. Это была изнурительная работа. Уже вскоре спина Габрии превратилась в одну ноющую боль, кожа на руках была содрана и покрыта волдырями. Лошадь постоянно наблюдала за ней, оставаясь неподвижной, изредка покачивая головой. Один лишь хвост вздрагивал, выдавая ее нетерпение.

Зажглись первые звезды, когда Габрия закончила намеченную работу. Грустно взглянув на лошадь, она промолвила:

— Прости, мне нужен еще один день, и тогда я вызволю тебя отсюда.

Девушка тяжело вздохнула и поднялась на ноги. Откапывание шло медленней, чем она предполагала.

За весь следующий день она очистила лишь маленький участок, окружавший огромное животное. Таким темпом это займет несколько дней, прежде чем она освободит кобылу. Усталая и измученная, Габрия собрала немного травы и насухо вытерла передние ноги лошади, чтобы та не переохладилась. За это она была вознаграждена мягким ржанием.

С удивлением девушка посмотрела на хуннули. Лошадь ответила спокойным взглядом, ее глаза блестели, как черные жемчужины. Внезапно Габрия прильнула к ней, зарывшись в густую гриву. Девушке казалось, что никогда уже после того, что случилось с ее домом и ее семьей, она не сможет испытывать подобное, что все умерло в ней, когда она смотрела на изувеченные тела братьев. Только месть придавала ей силы и наполняла ее сердце. Но вот несчастная, оказавшаяся в ловушке лошадь пробудила родственные чувства; истерзанные остатки ее прежнего бытия безнадежно потянулись к душевному комфорту. Возможно, думала Габрия с безумной надеждой, что прекрасное животное позволит стать ей другом. Если это случится, то такая дружба стоила целой жизни, наполненной трудом.

Спустя некоторое время она встала и вытерла слезы, упрекая себя за несбыточные фантазии. Хуннули подпускала к себе только воинов и мудрых волшебников, но никак не скитающихся девушек. Смешно было даже думать об этом. Габрия хорошенько вычистила одежду и развела огонь. Съев немного хлеба, она уснула раньше, чем погасли последние угольки костра.

Следующее утро встретило ее мрачным рассветом и непродолжительным, но сильным снегопадом. Вершины гор были окутаны покровом из серебристо-серых облаков, по равнине гулял ветер. Проснувшись, Габрия застонала. Она продрогла до костей и была так измучена, что не могла пошевелиться от боли, пронизывающей все тело. Ее плечи и спина ныли, а руки онемели от вчерашнего напряжения. Внимательный осмотр ноги показал, что опухоль еще не спала. Болезненно застонав, Габрия выкинула ботинок прочь. Смахнув снег с плаща, она замотала им лодыжку, надеясь, что ее бедное тело постепенно привыкнет к холоду.

Хуннули наблюдала за ней, пока она завтракала, уже не выказывая нетерпения предыдущего дня. Она и не думала стряхивать упавшие снежинки, которые сверкали на ее черной шкуре как полночные звезды. Габрия взглянула на лошадь с беспокойством, словно бы спрашивая, что случилось. Дикое животное казалось странно ослабленным.

Когда кобыла отказалась от предложенной травы, девушка встревожилась не на шутку. Глаза лошади были пусты и безразличны, как будто все их сияние ушло глубоко внутрь.

— Пожалуйста, скажи мне, что это неправда, — воскликнула Габрия, вздрогнув от пришедшей ей в голову мысли.

Кобыла беспокойно двигалась, поворачивая нос к брюху. Под всей этой грязью трудно было что-либо разглядеть, но одно казалось очевидным: если Габрия не ошибалась, лошадь должна вскоре ожеребиться. Травмы, нанесенные ей во время погони, и два дня, проведенные в холодной воде, привели к преждевременным родам.

Габрия сочувственно посмотрела на распухшие бока кобылы и с отчаянием принялась за дело. Тот объем, который она рассчитывала сделать за два дня, нужно было выполнить сегодня же. Немного грязи скопилось за ночь, но стенки насыпи держались крепко. Продолжив работу, Габрия постепенно откопала живот и задние ноги. Она уже могла видеть очертания жеребенка и надеялась, что работать станет полегче. Кобыла закоченела и ослабла в своей ловушке, и была, вероятно, не в состоянии справиться с тяжелыми родами.

Утро тянулось долго, сопровождаемое снегопадами и изредка пробивавшимися сквозь тяжелые тучи лучами солнца. Габрия прервалась на несколько минут, чтобы собрать побольше камней и веток, а потом продолжала так быстро, как только могло позволить ее израненное тело. Один раз ей пришлось бросить работу и забинтовать кровоточащие раны и ссадины на руках.

Ближе к вечеру силы ее были уже на исходе. Только желание освободить кобылу и ее неродившегося жеребенка придавало ей силы продолжать откапывать. Она работала как автомат: выгребала грязь, отбрасывала ее в сторону, укрепляла насыпь. Боли в руках и спине слились в одну общую боль, которая отступала, когда Габрия принуждала себя работать на пределе человеческой выносливости. Через какое-то время она уже не обращала внимание на снежинки, таявшие сквозь ее одежду, сосредоточившись на борьбе со своей все возрастающей усталостью.

Внезапно кобыла пришла в движение. Слабые толчки пробегали вдоль ее боков, и она раздраженно вскидывала голову. Отчаявшись успокоить лошадь и заставить себя что-то делать, Габрия заговорила вслух:

— Прости, красавица, что это у меня заняло так много времени. Но обещаю тебе, я скоро закончу. Просто я не была готова к чему-либо подобному. — Она горько рассмеялась и отбросила в сторону комок грязи. — Знаешь ли ты, что остается после сожженного селения? Очень мало, почти ничего. Только куча сожженного тряпья, немного почерневшего металла и горы пепла. Много тел — исколотых и израненных, пронзенных стрелой или раздавленных лошадиными копытами, или сожженных, но мертвых. Все мертвы, даже дети. Лошади и домашний скот угнаны. Ничего не остается, только смерть, и пустота, и зловоние…

Хуннули затихла и смотрела на Габрию сверхъестественным взглядом, полным понимания и жалости. Но девушка была слишком занята работой и не могла заметить выражения, промелькнувшего в глазах лошади.

— Ты знаешь, раньше никогда такого не случалось. О, мы часто сражались. Нет ничего, что бы человек клана любил больше честной схватки. Но не такой, совсем не такой. То была резня. — Она смахнула набежавшие слезы. — Я нашла своих братьев всех вместе, — продолжала Габрия мрачно. — Они сражались плечом к плечу, и кровь их врагов лилась ручьем, я видела это. Убийцы забрали с собой раненых и мертвых, но осталось море крови. Мои братья, должно быть, слишком много значили для них. В конце концов какие-то трусы пронзили их копьями, вместо того чтобы сражаться с ними в честном бою… Отец погиб перед нашим шатром, а его преданные воины бились до последнего. В живых не осталось никого.

Девушка замолчала, и призраки мертвых вновь стали преследовать ее. Даже боль в теле не могла затмить горечь одиночества, заполнившего сердце.

— Я единственная уцелела, — прошептала она, — потому что была далеко. А они так во мне нуждались… Я сбежала из дому, как капризное дитя, так как отец сказал, что я должна выйти замуж. А когда я вернулась, чтобы просить прощения за свои необдуманные слова, он был уже мертв. Я справедливо наказана. — Она задумалась на минуту, а затем продолжала: — Мне нужно заслужить право вновь вернуться в клан. Я не мужчина, не женщина: я изгнанница. — Она бросила пригоршню камней в грязь. — Что самое страшное, на наш клан напала банда отступников, посланная этим негодяем, лордом Медбом. Он заплатит за это своей кровью. Хуннули, он думает, что никто не остался в живых, кто бы знал о совершенном им злодеянии, но он забыл обо мне. Я знаю, что лорд Медб умрет. Я, Габрия из клана Корин, собираюсь отомстить ему. Он и не подозревает, что я еще жива, но скоро он об этом пожалеет. Может, его сердце дрогнет при мысли, что весть о его вероломстве разнесется по всему миру.

Внезапно Габрия почувствовала головокружение и припала к лошади. Девушка, задыхаясь, прижалась к живому теплу спины, а ее тело дрожало от ярости и негодования.

— Я должна продолжать, — ее голос прерывался.

Хуннули стояла неподвижно, давая Габрии отдохнуть, пока та не успокоится. Наконец девушка поднялась. Ее лицо не выражало ничего, только губы были сжаты в одну прямую линию, как знак трудно выигранной битвы с собой.

Приближались сумерки, падал легкий снежок. Несмотря на свою усталость, Габрия с тревогой заметила, что кобыла стала проявлять признаки нетерпения. Если лошади случится родить прямо здесь, то потом она не сможет выбраться из трясины. Наступило время для последнего рывка.

Колени девушки были изранены от долгого и неудобного стояния. С трудом она доползла до края насыпи. Кобыла нетерпеливо заржала, ее глаза бешено вращались от боли.

— Ну, вот, теперь все, — сказала Габрия. — Хорошо, если я найду веревку.

Она бросила еще немного гравия на насыпь, чтобы лошадь не соскальзывала. В основном пространство вокруг хуннули было очищено от гравия, но на задних ногах и под брюхом еще висели тяжелые комья. Габрия надеялась, что, пользуясь уступом, лошадь напряжет всю свою силу и сумеет выбраться. Ничем другим она уже не могла помочь.

— Теперь все зависит от тебя, — сказала Габрия.

Лошадь поняла. Она успокоилась, затихла и прикрыта глаза. Ее мускулы напряглись, словно она пыталась вложить всю свою силу в один рывок. Шея изогнулась и задрожала, ноздри раздувались, воздух вырывался из них, как из жерла вулкана. Внезапно кобыла подалась вперед. Все ее существо вытянулось над раскинувшейся грязью, мышцы вдоль шеи и холки собрались в тугие жгуты. Ее жилы были так натянуты, что Габрии казалось, они не выдержат напряжения и лопнут. Цепляясь огромными копытами, кобыла медленно продвигалась вперед, сражаясь за каждый дюйм свободы.

Габрия опустилась на колени, очарованная борьбой лошади. Она ничем не могла помочь и просто смотрела, понимая, что ее жалкие попытки померкли бы перед проявлением колоссальной силы черной лошади.

Медленно грязь начала сдаваться. Передние ноги кобылы немного продвинулись вперед, втаптывая ветки глубже в землю. Лошадь дюйм за дюймом подтягивала задние ноги вперед, к насыпи. Она почти уже выбралась из трясины, только кое-где еще оставались комья грязи. Вложив остаток сил в последнюю попытку, кобыла рванулась вперед. Сначала одна задняя нога, затем другая благополучно достигли насыпи. Лошадь вырвалась из ловушки с триумфальным ржанием, разнесшимся далеко вокруг. Габрия вздохнула с облегчением. Они сделали это! Забросив каменный скребок как можно дальше, она закричала от радости, услышав звук падения.

Внезапно она замерла. Хуннули, гордо закинув шею, возвышалась над девушкой. Габрия еще не успела понять, что произошло, как лошадь стала на дыбы. Несмотря на уставшее тело и подкашивающиеся от изнеможения ноги, кобыла откинула голову назад и поднялась во всем своем величии в древнем приветствии уважения и почета. Затем она легко выбежала из оврага и скрылась в темноте.

У Габрии закружилась голова. Хуннули приветствовала ее, просто девушку, изгнанницу. Никто и никогда не удостаивался такой чести! Габрия не могла поверить, что это произошло именно с ней.

Она неподвижно уставилась на трясину, которая медленно затягивалась грязью. Глаза Габрии слипались, вершины гор кружились в быстром танце. Девушка упала на землю и забылась глубоким сном.

Глава 2

«Помоги мне! — чудилось во сне. — Помоги мне, Габрия!»

Она отвернулась от настойчивого зова, желая, чтобы он прекратился. Голос был странный, явно не человеческий, но что-то подсказывало, что он женский, хотя ей это было все равно. Габрия хотела, чтобы ее оставили в покое. Ей было холодно, она не желала знать, кто ее зовет. Что-то теплое коснулось ее щеки, она лениво отмахнулась, удивившись, почему ее рука была такой неуклюжей. Но это не имело для нее никакого значения, ведь требовались усилия, чтобы выяснить, в чем дело, а спать было гораздо приятнее.

Что-то дотронулось до нее более настойчиво.

— Оставьте меня в покое, — пробормотала она.

Внезапно позади нее послышался звук падения. Девушка вздрогнула и заставила себя открыть глаза. Луна еле проглядывала сквозь тяжелые тучи. В кромешной темноте невозможно было что-либо разглядеть на расстоянии вытянутой руки. Разбитая и продрогшая, Габрия перевернулась и попыталась сесть. Она увидела огромную черную тень, нависшую над ней. Страх сковал все ее тело, и она закричала, заслонив лицо от неведомого призрака.

«Помоги мне!» — голос послышался снова.

Габрия приникла к земле, озираясь по сторонам. Она была так перепугана, что могла слышать биение собственного сердца. Но откуда же раздается этот голос? Черная тень не двигалась, стояла неподвижно, однако что-то поблескивало бледным призрачным светом. Внезапно Габрия услышала мягкое нетерпеливое фырканье.

Она с облегчением вздохнула и спросила:

— Это ты, хуннули?

Габрия поднялась и с удивлением посмотрела на лошадь. Произошло что-то страшное. За себя Габрия уже не боялась. Она дотронулась до нее рукой и с тревогой заметила, что животное мелко дрожит и взмокло от пота, несмотря на холодный ветер.

Габрия бросилась к маленькому лагерю, подбросила дров в костер, превратив его в ревущее пламя. Огонь осветил хуннули, и в его мерцающем свете девушка поняла, что оправдались ее худшие предположения: у кобылы начались роды, ее шкура блестела, уши нервно вздрагивали. По низко опущенной голове и судорогам, пробегавшим по телу лошади, Габрия определила, что это продолжается уже некоторое время.

Осторожно, стараясь не потревожить кобылу, Габрия провела рукой по ее брюху. Она никогда не принимала роды одна, но часто помогала отцу и знала, на что следует обратить внимание в первую очередь. Лошадь стояла неподвижно, тяжело дыша, пока Габрия ее осматривала.

— Бедняжка хуннули, — промолвила девушка, — что тебе пришлось пережить. Да и твой жеребенок слишком большой. Быть может, он даже перевернулся внутри.

Она молила, чтобы не случилось ягодичного предлежания. У кобылы уже отошли воды, и ее родовой канал был сухим.

Если жеребенок закрутился, то Габрии не хватит сил и знаний исправить положение. Она могла только надеяться, что это будут легкие роды. Девушка даже не знала, жив ли жеребенок, но нужно было срочно что-то предпринять, если она собиралась спасти его и кобылу.

Габрия быстро набрала снега в кожаную сумку и поставила ее возле огня. Она перебрала все свои вещи, взяв баночку с мазью и накидку. Затем она разорвала тунику на длинные полосы и связала их в одну веревку, сделав на конце петлю. Как только снег в сумке растаял, она вымыла руки и, зачерпнув мазь, смазала их.

Девушка взяла веревку и подошла к кобыле. То, что она собиралась сделать дальше, должно быть, причинит лошади боль, но, возможно, у той не хватит уже сил сопротивляться. С величайшей осторожностью Габрия ввела свою руку с веревочной петлей в родовой канал кобылы. Лошадь вскинула голову, но не воспротивилась этому.

Вскоре девушка добралась до передних ножек жеребенка. Она крепко затянула вокруг них петлю, затем протолкнула руку дальше, преодолевая сопротивление при каждой следующей схватке. Она с облегчением вздохнула — к счастью, жеребенок лежал правильно, только его головка была повернута и крепко прижата к тазовой кости.

Но все надежды на благополучный исход угасли, когда Габрия дотронулась пальцами до щеки жеребенка. У нее замерло сердце. Тело малыша было неподатливым и не совершало никаких движений, свойственных живому существу. В отчаянии она развернула головку жеребенка и вынула руку. Кобыла, как бы почувствовав облегчение, легла на землю, а Габрия тем временем ухватилась за веревку. С каждой схваткой она настойчиво вытягивала жеребенка, тихо разговаривая, чтобы успокоить кобылу и побороть свой собственный страх.

Наконец жеребенок родился. Он лежал на холодной земле, а в глазах его застыла смерть. Габрия вынула его из последа и прочистила ноздри, хотя отчетливо понимала, что все ее попытки были напрасны. Крошечный жеребенок задохнулся во время долгих родов.

Девушка тяжело опустилась на землю, вглядываясь в мертвого малыша. Как же это несправедливо, кричало ее сердце, почему она всегда опаздывает. Жеребенок был совершенных пропорций, с белым зигзагообразным шрамом на темной лопатке. Глаза Габрии наполнились слезами. Если бы ей удалось спасти малыша, то он сейчас открывал бы для себя новый мир.

Кобыла лежала не шевелясь, измученная тяжелыми родами. Она даже не посмотрела на своего жеребенка, словно бы зная, что он в ней не нуждался. Ее глаза были закрыты, прерывистое дыхание понемногу выравнивалось. Габрия бессильно уронила голову, в ее сердце медленно проникала новая боль.

Огонь угасал, его свет постепенно вытеснялся лучами восходящего солнца. Ночной мрак отступал. Где-то в зарослях кустарника запела ранняя пташка. Тучи рассеялись, оставив вершины сверкать снежным великолепием. Воздух над степью был чист и прозрачен.

Солнце окончательно разбудило Габрию. Его тепло проникало в скованное холодом тело, грело шею, пока девушка не встала. Вздохнув полной грудью, Габрия потянулась, чтобы размять застывшие за ночь мышцы.

Солнце было восхитительным. Так приятно было нежиться под его лучами! Но нагревшаяся спина напомнила Габрии о возможной опасности — снег с вершин скоро начнет таять, и вода заполнит каждую трещинку и ложбинку. Недавняя оттепель, которая образовала озеро талой воды в низине, затронула только подножия холмов. Если же снег сойдет с самого верха, то овраг, в котором они находились, может быть полностью затоплен. У них будет немного времени, чтобы собраться, но Габрия не хотела зря терять ни минуты. Она и так провела здесь слишком много времени. Еда у нее кончилась, и силы быстро оставляли ее.

Девушка стряхнула с себя налипшую гальку. Стоило ли вообще отсюда уходить? Она так устала. Габрия знала, что если бы она была в хорошей форме, то ей потребовалось бы пятнадцать дней, чтобы достигнуть Хулинин Трелд. Но, покачав головой, она поняла, что в данном случае это невозможно. Никогда в жизни Габрия так далеко не уходила, а сейчас к тому же ее ноги были покрыты волдырями, а обувь изорвана после двухдневного перехода из Корин Трелд. Ее все еще болевшая лодыжка не заживет под напряжением постоянной ходьбы, а мышцы, потерявшие свою упругость, не вынесут долгой дороги. Руки были все в порезах, а желудок постоянно требовал пищи. Она все бы отдала за мягкую постель и горячий завтрак.

Габрия вздохнула. В действительности не имело никакого значения, сколько еще проблем она перечислит. Но в душе она была уверена, что не сдастся. Габрия, последняя из рода Корин, она не доставит лорду Медбу удовольствие видеть ее мертвой в грязном овраге.

Девушка взглянула на погибшего жеребенка и поняла, что ей делать дальше. Малыш должен быть похоронен. Она и в мыслях не допускала, что маленькое тело может достаться на растерзание волкам и хищным птицам.

Казалось, кобыла спала, и тогда Габрия взяла жеребенка на руки и направилась к вершине холма. Тельце было на удивление легким, даже для новорожденного жеребенка, но нести его по скользкому склону было неудобно. Габрия, тяжело прихрамывая, вскоре достигла вершины.

Она положила свою печальную ношу в углубление между двумя валунами и воздвигла пирамиду из камней на могиле жеребенка. Работая, она пела ту же погребальную песнь, что и над телами погибших братьев. Когда все было закончено, она, наконец, дала волю переполнявшему ее отчаянию.

— О Матерь всего живого, — застонала она, — я так больше не могу. Неужели к этому я должна была прийти — хоронить тех, кто что-либо значил для меня?

«Не оплакивай моего сына», — послышался вдруг голос.

Габрия вскочила, внезапно выведенная из своего состояния. Это был тот самый голос, который чудился в ее снах. Она стиснула руки, боясь закричать. Слова звучали у нее в голове, и она прекрасно знала, что ни один смертный человек, кроме древних колдунов, не обладал даром телепатии.

Голос раздался снова:

«Мой сын умер, но, быть может, он придет ко мне в новом облике».

— Кто это? — спросила Габрия, ошеломленная вторжением в свои мысли.

«Мое имя непроизносимо для вашего языка, ты можешь звать меня Нэра».

Внезапно Габрия поняла, кто с ней разговаривает. Удивленная, она обернулась и увидела стоящую рядом хуннули.

— Так это ты? — прошептала девушка.

«А кто же еще?!»

Кобыла выглядела ужасно, вся в грязи и засохшей крови, со спутанной гривой и хвостом. Но ее гордый дух не был сломлен, а глаза сияли мудростью, изумившей девушку.

«Мы почти не общаемся с вами, только с некоторыми избранными».

Габрия прислонилась к камню, как бы ища поддержки, ее ноги подкашивались.

— Но почему?

«Это очень тяжело. Человеческий мозг слишком сложен для нашего восприятия, хотя отдельные люди заслуживают внимания».

Габрия несмело указала на себя:

— Но почему именно я?

«Я обязана тебе жизнью, — голос немного смягчился. — И ты нуждаешься в моей поддержке».

— Ты можешь читать мои мысли?

«Нет. Я могу только передавать свои».

— Если бы ты могла их прочитать, то узнала бы, что я недостойна твоей поддержки, даже не стоило мне ее предлагать. Я — изгнанница.

Кобыла наклонила голову, покосившись черным глазом в сторону девушки.

«Я знаю, кто ты и что произошло. Я многое знаю про тебя, о чем ты сама даже не догадываешься. — Лошадь фыркнула. — Я Нэра из породы хуннули и выбираю только тех, кто мне нравится».

— Но я не достойна тебя.

«Ты слишком упряма. Забудь об этом. Теперь ты мой друг».

Габрия отвернулась, чтобы скрыть непрошеные слезы.

— Но я же не смогла спасти твоего жеребенка.

«Мой сын умер до того, как я пришла к тебе. Из-за своей гордыни я хотела родить первенца сама, без чьей-либо помощи, но была слишком слаба».

— Прости меня, — сказала девушка, чувствуя бесполезность слов.

«У меня будут еще дети. А теперь я пойду с тобой».

Габрия хотела продолжать спорить. Ее потрясло, что хуннули, существо из легенд, которые она слышала в детстве, предлагает ей свою дружбу. Могла ли она это принять? Ведь она была изгнанницей, не принадлежала ни одному клану, не имела семьи, которая бы ее защищала, наконец, у нее не было будущего. Вся ее жизнь была подобна комку глины, выброшенному кем-то за ненадобностью; у нее ничего не осталось на память о семье, кроме жалких обломков и разбитых черепков, и мысли, что все это было. Что она могла предложить хуннули? Только страх, неопределенность, подозрение и смерть.

Нет. Как бы она не мечтала о таком счастье, она не должна соглашаться на предложение Нэры.

Желудок Габрии был наполнен свинцовой тяжестью, ее била дрожь, вызванная отнюдь не ветром.

— Нэра, я думаю, во мне не осталось совсем ничего, что я могла бы предложить взамен твоей дружбы.

«Если бы это было так, я бы не вернулась».

— Я стремлюсь только отомстить, — голос девушки прервался.

Она не могла думать ни о чем другом, кроме своей цели. Хотя она не собиралась отказываться от данного обещания, все же ей было страшно. Многие пытались убить лорда Медба и в открытом бою, и один на один, но он по праву считался искусным и жестоким воином, а еще, говорили, его охраняют тайные силы. Если это было действительно так и хорошо обученные воины проигрывали в схватке с ним, на что могла надеяться она. Горе и отчаяние не освободят ее от выполнения долга, но насчет будущего у нее не было никаких иллюзий.

Нэра приблизила нос к плечу Габрии и глубоко вздохнула, словно хотела привыкнуть к новому другу. Девушка могла чувствовать тепло ее тела, приятный запах, в котором смешались трава, солнце и какая-то сладость, свойственная только лошадям. Знакомый аромат благоприятно подействовал на ее издерганные нервы, и все ее возражения показались такими незначительными, что, когда Нэра сказала ей: «Пусть все идет своим чередом, а я отправлюсь с тобой», Габрия лишь только кивнула, не в силах что-нибудь сказать.

Потрясенная, Габрия возвращалась в лагерь. Она быстро поела и собрала свои пожитки в мешок. Изорванная накидка ни на что больше не годилась, и она выбросила ее, не раздумывая. Оставшаяся туника была такой же грязной, как и она сама, и девушка подумала, что не мешало бы вымыться. Это единственное, о чем ей оставалось мечтать.

— Есть ли здесь поблизости ручей или водоем? — спросила она Нэру.

«Да, но чуть дальше находятся горячие источники».

— Горячие ключи? — воскликнула Габрия, не веря в свою удачу. — А где именно?

«Надо лишь спуститься вниз».

Девушка взглянула на ряд вершин и устало улыбнулась. Наверно, это где-нибудь вблизи перевала Волчье Ухо, горы причудливой формы с двумя вершинами. Она подняла мешок и, набросив на плечи плащ, указала посохом:

— Веди, Нэра.

Кобыла посмотрела на нее, и в сияющих глазах промелькнула веселая искорка.

«Не кажется ли тебе, что верхом ты доберешься быстрее?»

Габрия не поверила своим ушам.

— Ты позволишь мне сесть на тебя? — Она запиналась на каждом слове.

«Ты ведь умеешь ездить верхом, не правда ли?»

— Конечно, но я…

«Я не собираюсь тащиться целый день, поджидая тебя, и кроме того, мне тоже следует побыстрей вымыться».

Габрия была удивлена:

— Нэра, но ведь женщины не имеют права ездить верхом на хуннули.

Кобыла фыркнула, что очень походило на человеческий смех:

«Это все сказки, распространяемые мужчинами, которые боятся амбиций своих жен».

Девушка засмеялась, и словно тяжелый груз упал с ее плеч. Она отбросила посох и, забравшись на огромный камень, залезла на спину Нэры. Габрия удивилась, какое горячее тело было у лошади; оно вздрагивало, испуская тепло, как затухающий огонь. Девушка вытянула руку, чтобы потрогать черную, выгнутую шею Нэры, восхищаясь силой, таившейся под гладкой шкурой. Казалось, что заряд молнии, оставивший след на лопатке лошади, был спрятан в глубине тела.

Нэра двинулась из оврага и, пробираясь среди острых камней, легко преодолевала милю за милей.

Габрия уцепилась за гриву, но не потому, что боялась упасть, а просто чтобы чем-то занять руки. Ей не нужно было удерживать равновесие или направлять лошадь. Кобыла двигалась удивительно плавно и грациозно, и девушке казалось, что она слилась в единое целое с Нэрой, словно припаянная теплом ее тела. Габрия откинулась назад, позволяя ветру играть ее волосами, а солнцу нежно ласкать лицо. Она отдыхала, наслаждаясь этой великолепной поездкой.

Они мчались по земле, будто тени облаков, гонимых ветром, до тех пор, пока овраг в Хорнгарде не стал всего лишь воспоминанием, а южные вершины Дархорна не поднялись, как часовые, на их пути.

Они разбили лагерь в маленькой долине горячих ключей и минеральных источников. Габрии это место казалось сверхъестественным, наполненное вырывающимся паром, странными запахами и необычного цвета водоемами, в которых постоянно что-то булькало. Но Нэра нисколько не удивлялась окружающему ландшафту и вскоре отыскала углубление, наполненное горячей водой. Там они и искупались, а вместе с грязью уходила боль недавно пережитого, и постепенно Габрия забыла свою неприязнь к этой долине, нежась в теплой воде источника.

Они остались здесь на несколько дней, чтобы их измученные тела могли немного поправиться. Габрия ухаживала за Нэрой, смазывая глубокую рану на ее шее целебной мазью, а та кормила ее своим полезным и питательным молоком, предназначенным для жеребенка. Габрия слышала истории, как влияет молоко хуннули на людей, но ее желудок настойчиво требовал пищи, и она пила молоко с благодарностью, приписывая свое скорое выздоровление чудодейственным водам источника.

Прошло два дня, и Нэра почувствовала приближение весенней грозы. Неохотно собрав свои пожитки, Габрия забралась на спину лошади для последнего перехода. Хуннули и ее всадница ехали по холмам, окружавшим долины Дархорна. Местность постепенно менялась, воздух становился теплее и суше, деревья забирались все выше по склону, уступая место кустарнику и сочной траве. Сглаженные ветром и водой, горы потеряли свои резкие очертания и казались Габрии мягким морщинистым ковром. Вершины Химачала остались далеко позади, а на востоке, до самого горизонта, простиралась безбрежная степь.

Раньше, чем предполагала Габрия, горы начали поворачивать на запад. Она едва могла поверить в то, что они так быстро добрались сюда. Обычно дорога из Хулинина в Корин Трелд занимала семеро суток верхом, а Нэра преодолела это расстояние за три.

Вечером третьего дня они достигли Маракора, одиноко стоящей вершины горы Часовой Ветров, которая охраняла северный вход в долину реки Голдрин.

За Маракором горы, образуя огромную арку, поворачивали на запад, а затем вновь на юг, теряясь в пустынных пространствах степи. Внизу, в серпообразной долине, по которой протекала река Голдрин, клан Хулинин устраивал свой зимний лагерь. Все поколения этого рода бродили по степям, пасли там свои стада на сочных пастбищах, но каждую зиму возвращались под прикрытие гор. Под защитой Маракора и Криндира, второй вершины, расположенной к югу, они жили, совершали обряды, праздновали рождение жеребят, как делали это их отцы много веков назад.

Здесь — на вершине, находящейся чуть ниже Маракора, — Нэра и Габрия остановились. Отсюда они могли видеть черные шатры, раскинувшиеся внизу, как крылья огромной бабочки. Габрия была поражена размерами становища, она никогда раньше не видела весь клан, собравшийся в одном месте, и, несмотря на рассказы ее матери, не была готова к гигантским размерам селения. Ее клан едва насчитывал сто человек. Но этот! Здесь должно быть несколько сотен людей.

Девушка отвела взгляд от лагеря, повернувшись к пастбищу. Количество лошадей и домашнего скота было показателем благосостояния, и девушка определила, глядя на размеры стада, разгуливающего вдоль реки, что Клан Хулинин действительно очень богат.

Устроившись на ночлег, Габрия попыталась вспомнить все, что знала о Сэврике, вожде племени Хулинин. Хотя он управлял кланом ее матери, видела она его всего несколько раз на общих праздниках. Но тогда ей было не до деталей. В памяти всплывал лишь смутный образ темноволосого, бородатого человека, у которого на плече постоянно сидел сокол.

Габрия знала, что ее отец любил и уважат Сэврика, в детстве они были друзьями, но она не имела представления, как далеко зашла их дружба и повлияет ли это обстоятельство на решение Сэврика принять ее в свой клан.

Ей хотелось узнать побольше об этом человеке, прежде чем она отважится вступить в его окружение. Как он отнесется к тому, что единственный уцелевший человек из клана Корин придет со своими проблемами и страхами, прося его о помощи. Если ее переодевание пройдет успешно, примет ли он ее в свой клан? У него было достаточно пищи, чтобы прокормить многих, даже таких слабых и бесполезных, как она, но, по всей вероятности, в воинах он не нуждался. Кроме того, Сэврик не захочет рисковать, принимая изгнанника из другого клана.

Итак, думала Габрия, тот факт, что ее мать была из рода Хулинин, вкупе с дружбой отца должен оказать влияние на решение вождя. И конечно, с ней была хуннули. Так мало людей умели обращаться с этими замечательными животными, и Сэврик дважды подумает, перед тем, как отвергнуть Габрию, отказавшись от той славы, что принесет его народу Нэра.

С другой стороны, если он узнает, что она переодетая девушка, вопрос о ее принятии отпадет сам собой. Закон клана строго запрещал женщине становиться воином. Вождь племени должен будет немедленно убить Габрию за то, что она оделась юношей и попыталась проникнуть в его окружение.

Она могла только надеяться, что обман не раскроется, иначе у нее не оставалось ни одного шанса быть принятой и, следовательно, отомстить лорду Медбу. Она будет верить в свою счастливую звезду и рассчитывать на защиту своей покровительницы, богини Амары. А пока она решила ни о чем больше не думать. Закутавшись в плащ, Габрия попыталась заснуть, но прошло много времени, прежде чем сон сморил ее.

Она проснулась на рассвете, разбуженная доносившимися звуками рожка. Восточные звезды гасли в бледном свете, игравшем на вершине гор. Рожок зазвучал вновь, разносясь над долиной с призывным обращением к солнцу. Габрия вскочила на ноги и бросилась на вершину холма.

Далеко внизу, перед входом в лагерь, часовой верхом на лошади третий раз поднес к губам рожок. Темнота отступала, давая дорогу дню. Золотые лучи солнца пронзили темный горизонт, разукрасили землю яркими красками, затмив свет исчезающих звезд.

«Они хорошо делают, что приветствуют Солнце».

Габрия взглянула на стоящую рядом Нэру.

— Однажды я ходила встречать рассвет с Габрэном, моим братом-близнецом, — медленно произнесла она. — Отец не знал об этом, иначе бы он отругал меня за то, что я поехала со всадниками. Но я просила и умоляла, и наконец, Габрэн разрешил пойти с ним. Мы стояли на вершине холма, высоко над лагерем, и он трубил в свой рожок, радостный и веселый. Мне он казался воплощением нашего героя, Валориана, вождя клана, созывающего людей на войну.

«Я знала Валориана, это он научил хуннули разговаривать».

Габрия рассеянно кивнула, задумавшись о чем-то своем. Всадник вернулся к стадам, и весь лагерь ожил. Девушка наблюдала за ним, как вдруг ее лицо стало жестоким, она стиснула зубы, и слеза скатилась по щеке.

Нэра мягко дотронулась до плеча Габрии, прервав ее воспоминания. Девушка вздохнула, а потом рассмеялась. Вытерев слезы, она коснулась заживающей раны на шее лошади.

— Время начинать эту игру, Нэра. Ты доставила меня сюда, но дальше я пойду одна.

Нэра, фыркнув, искоса взглянула на Габрию сквозь густую челку:

«Игра давно уже началась, я хочу посмотреть, как она будет продолжаться».

Девушка улыбнулась и на мгновение благодарно прильнула к сильному телу лошади.

Они вернулись в лагерь, и Габрия быстро завершила последние приготовления к своему переодеванию. Она специально не выстирала одежду, которая казалась достаточно грязной, запачканной потом и кровью. Сморщив нос, Габрия понюхала свою накидку — за три дня она так и не привыкла к отвратительному запаху. Девушка потерла грязью лицо, руки и волосы. Если все пройдет удачно, за слоем пыли никто не разглядит, что она вовсе не юноша. Позже ей придется еще что-нибудь придумать, чтобы маскировать лицо. Она не собиралась всю жизнь ходить грязной.

Габрия прикрепила короткий меч к кожаному поясу, а кинжал отца с серебряной рукояткой, инкрустированной рубинами, запрятала в ботинок. Собрав мешок, она перекинула плащ через плечо и глубоко вздохнула.

Нэра взобралась на вершину горы и призывно заржала. Ее зов разнесся далеко над пастбищами Хулинина и эхом отразился от высоких скал. Все лошади внизу задрали головы, и на крик Нэры раздалось приветственное ржание жеребцов.

Игра началась.

Глава 3

Незнакомец прискакал в лагерь утром, лишь только рожки подали сигнал к возвращению ночной стражи. Остановившие его часовые были настороже и держались на почтительном расстоянии от хуннули, рядом с которой бывшие под ними харачанские жеребцы казались совсем небольшими. Замерев, люди с испугом смотрели вслед не обращавшему на них внимания незнакомцу. Новость быстро облетела шатры. Мужчины и женщины устремились ему вслед, шепотом обмениваясь тревожными догадками.

Незнакомец выглядел юношей четырнадцати или пятнадцати лет с гибкой фигурой и лицом, покрытым маской грязи. Его золотистые волосы, обрезанные короче, чем у юношей его возраста, были такими же грязными, как и лицо. Он сидел на хуннули свободно, его тело было расслабленным, но лицо напряжено. Он пристально и неподвижно смотрел вперед, не обращая внимания на толпу позади себя. Его плечи, как символ огня и смерти, покрывал красный плащ.

Плащ не являлся чем-то необычным, его имел каждый мужчина степного клана. Но только один маленький клан, Корин, носил кроваво-красные плащи. По сообщениям недавних вестников этот клан был полностью вырезан всего двенадцать дней назад. Что-то в этом событии наводило на мысли о колдовстве.

Кто был этот юноша, который носил плащ уничтоженного клана и ехал на хуннули?! Даже в сказках, рассказываемых бродячими певцами, не говорилось о том, чтобы юноша смог приручить дикого хуннули, особенно такого великолепного, как эта кобыла. Она блестела, словно покрытое черным лаком серебро, и ступала пружинисто с настороженной гордостью боевой лошади. На ней не было нарядной сбруи, да она бы и не допустила этого. Окружавшие их люди ничего не могли поделать и были поражены тем, что юноша, еще даже не воин, сумел завоевать дружбу такой, как она. Уже одно это стоило того, чтобы об этом говорили.

К тому времени, как три всадника достигли круглой площадки для общих собраний перед холлом верода, большинство членов клана уже ожидали их здесь. Юноша и его сопровождение спешились. Не было произнесено ни слова, и тишина была гнетущей. Из арочного входа в холл показались пятеро воинов с обнаженными мечами и в золотых плащах с разрезами на спине и жестами указали юноше на вход. Они забрали его меч и мешок и кратко приказали предстать перед вождем. Сопровождавшие юношу стражи следовали за ним.

Хуннули перебирала копытами на одном месте и угрожающе всхрапывала на окружающих ее людей. Они быстро ее поняли и оставили в полном одиночестве. Люди собрались в шумно переговаривающиеся группы и терпеливо ожидали результатов встречи.

В отличие от зимних лагерей многих других кланов, Хулинин Трелд был основан несколько столетий назад. Поколения Хулинина возвращались к естественной защите долины, пока она постепенно не превратилась для клана в символ дома. Для полукочевого народа долина была олицетворением устойчивости и постоянства, поселением, в которое они могли возвращаться из года в год. Гордость за свой дом послужила причиной тому, что, согласно древним традициям лагеря, Хулинин выстроил постоянное помещение для советов клана, сооружение, которое уцелело бы до тех пор, пока отзвук удара последнего копыта был слышен в долине.

Пещера для холла была вырыта в склоне высокого холма неподалеку от водопада реки Голдрин. Часовые, стоящие по сторонам массивного арочного входа, могли видеть через площадь все становище, распростершееся, подобно замершему оползню, по дну долины. Над входом колыхались на ветру золотые знамена клана Хулинин.

Главный зал холла простирался вглубь холма. В два ряда по длине зала располагались деревянные колонны, доставленные с гор. На каждой колонне горели вставленные в железные скобы факелы, а с потолочных балок свисали, раскачиваясь, золотые лампы. В большом каменном очаге в центре зала горел огонь. Языки пламени трепетали в тщетных попытках последовать вслед за дымом в вентиляционные отверстия. Столы на козлах, редкость в лагере, были составлены вдоль стены, готовые к пирам и празднествам, за ними стояли несколько бочек с вином и медом. На побеленных стенах висели гобелены ручной работы и захваченное в битвах оружие.

В дальнем конце зала на возвышении из темного камня сидел вождь. Он внимательно следил из-под полуопущенных век своими темными глазами за представшим перед ним незнакомцем. Позади него полукругом стояли его личные охранники, члены хитгарда. Люди с трудом раздвигались, когда юноша проходил среди них. Сэврик мог ощущать их гневное возбуждение. Ничего удивительного, что им было не по себе, они все были встревожены слухами о колдовстве и ужасах резни в Корин Трелд. Прежде кланы не сталкивались ни с чем подобным. Отзвуки этого ужасного деяния никогда не смогут угаснуть, и одни боги ведают, какие еще потрясения сулит им появление этого юноши.

Сэврик скрывал свои опасения относительно юноши, но он видел, что остальные были настроены откровенно подозрительно. Даже сын Сэврика Этлон, стоящий по правую руку вождя, наблюдал за юношей с нескрываемой настороженностью.

В четырех шагах от вождя юноша преклонил колени и поднял в приветствии левую руку:

— Приветствую тебя, лорд Сэврик. Я доставил тебе поклон от моего умершего отца, — произнес он сильным низким голосом.

Сэврик слегка сдвинул брови и наклонился вперед.

— Кто твой отец, юноша? Кто приветствует меня из могилы?

— Датлар, вождь исчезнувшего клана Корин.

— Мы слышали о трагедии, постигшей этот клан. Но кто ты, и как случилось, что ты выжил, если ты действительно сын Датлара?

Габрия почувствовала острую боль. Она ожидала, что вопрос о том, как она осталась в живых, будет задан, но так и не смогла отвечать на него без острого чувства вины. Она опустила голову, чтобы скрыть свое пылавшее от стыда лицо.

— Ты болен? — резко спросил Сэврик.

— Нет, лорд, — ответила Габрия, по-прежнему опустив глаза. — Мои глаза не привыкли к полумраку этого зала. — По крайней мере, это было правдой. После яркого утреннего солнца ей было трудно что-либо рассмотреть в темноте зала. — Моя величайшая вина в том, что я остался в живых. Я — Габрэн, младший сын Датлара. Я заблудился в тумане, когда охотился в горах на орлов.

— Туман? — сардонически прервал ее Этлон.

Ропот изумления и скептицизм наблюдающих за разговором воинов усиливали его недоверие.

Габрия пристально взглянула на Этлона, впервые ясно разглядев его. Он отличался от окружающих его людей, будучи выше ростом, крепко сбитым и светлокожим. Его каштановые волосы были коротко обрезаны, а густые усы смягчали резкие линии рта. В его поведении чувствовались естественная привычка повелевать и несомненная одаренность. Так как он носил пояс вер-тэйна и возглавлял воинов, он мог представлять собой большую угрозу для нее, чем Сэврик. Сэврик был верховным вождем, но как военачальник Этлон возглавлял верод. Если Габрия будет принята, она окажется под его непосредственным началом. При мысли об этом Габрия упала духом, так как он выглядел человеком скорее сильным, чем обаятельным, скорее решительным, чем терпеливым. Он мог стать грозным противником.

Габрию раздражало то, как Этлон смотрел на нее. Его карие глаза подозрительно щурились, обдавая ее ледяным холодом. Рука сжималась на поясе, на волосок от рукояти короткого меча.

— Да, туман! — резко бросила она Этлону, заставляя его снова усомниться в правдивости ее слов. — Вы знаете, в холодные весенние дни у нас не бывает тумана. Но он пришел. Поэтому всадники отправились к стадам, а женщины и дети оставались в шатрах.

«За исключением меня», — с горечью подумала она. Она заблудилась в тумане на пути к дому и никогда не забудет его промозглую сырость.

— Туман был густой и холодный, и когда нас атаковали со всех сторон, сигнала тревоги никто не подал. Они вырезали всех и прочесали лес вокруг, чтобы быть уверенными, что не спасся никто. После этого они собрали в табун лошадей, перебили домашний скот и сожгли шатры. — Габрия повернулась к Сэврику, гневно вскинув голову: — Это было тщательно спланировано, лорд. Это была умышленная резня не с целью грабежа. Я знаю, кто несет за это ответственность. Я хочу отомстить.

— Я вижу. — Сэврик снова сел и стал медленно постукивать пальцами по колену.

Вождь и вправду был так красив, как это помнилось Габрии, среднего роста с темной аккуратно подстриженной бородой и ястребиным взглядом черных сверкающих глаз. Его лицо, опаленное солнцем и резкими ветрами, несло на себе следы многих сражений. На правой руке не хватало мизинца.

Теперь он сидел, изучал Габрию, пытаясь увидеть проявления слабости или какие-либо промашки. Он угадывал в юноше фамильное сходство, но странным образом Габрэн напоминал ему больше свою мать, Самару, чем его друга Датлара. Сэврик был склонен поверить тому, что сказал юноша, каким бы невероятным это ни казалось. Внутреннее чувство подсказывало вождю, что юноша не является предателем, а это чувство никогда его не обманывало. Но прежде чем объявить свое решение о принятии юноши в клан, он решил удовлетворить любопытство воинов.

— На тебе красный плащ твоего клана, Габрэн, и мы принимаем на веру твой рассказ, так как нам мало что известно об этой засаде. Но я не имею очевидных доказательств того, что ты действительно тот, за кого себя выдаешь.

Габрия ответила гневным взглядом. Конечно, следовало ожидать, что они не сразу поверят в ее рассказ. Слухи о войне множились с прошлой осени, и после уничтожения целого клана любой вождь в степи проявлял бы осторожность.

Она сбросила плащ на пол перед собой. Его яркий цвет притягивал к себе все взгляды, как будто зачаровывая.

— Мой отец, Датлар из клана Корин, женился на Самаре из клана Хулинин двадцать пять лет назад. У них было четыре сына и одна дочь. — Она говорила медленно, как будто наизусть повторяя свой рассказ. — Моя мать была прекрасна и так же белокура, как ты темноволос. Она умела играть на лире и флейте, и у нее была золотая брошь в виде лютика. Она умерла десять лет назад. Мой отец был твоим другом. Он много раз рассказывал мне о тебе. В залог вашей дружбы ты дал ему это.

Она вынула из своего башмака кинжал и бросила его на плащ. Он лежал на алой ткани молчаливым вестником, и красные камни на его рукоятке сверкали, как капли крови.

Сэврик встал и наклонился за кинжалом.

— Моя стража становится небрежной, — тихо произнес он. Вождь пристально смотрел на сверкающее лезвие, поворачивая кинжал в руках. — Если ты действительно сын Датлара и он был убит предательски, тогда я тоже должен отомстить за моего кровного брата.

Габрия была ошеломлена. Кровный брат! Она не ожидала этого. Если Сэврик поверил ей и той подтасованной версии о резне, которую она изложила, он мог ограничиться во имя клятвы дружбы с Датларом тем, что позаботится о его семье — о том, что от нее осталось. Но кровная дружба обязывала так же, как кровное родство, и налагала ту же ответственность. Для Сэврика теперь не имело никакого значения то, что Габрия изгнанница. Она должна была только убедить его, что она говорила правду и, что гораздо труднее, что ей действительно известен убийца. И тогда он сделает все возможное, чтобы помочь ей.

— Лорд Сэврик! Именем хуннули, которая доставила меня сюда, и богами, которые уберегли нас, клянусь, что я — дитя Датлара, и я знаю, кто уничтожил мой клан: — Она говорила со всей возможной силой убеждения, пристально глядя в черные глаза Сэврика.

Сэврик снова сел, все еще держа кинжал и так пристально его разглядывая, как будто он до сих пор хранил отпечатки человека, который когда-то носил его.

— Хуннули, как ничто другое, является самым сильным доводом в твою пользу. Она одна может служить твоим ручательством.

Этлон шагнул в сторону отца.

— Хуннули или нет, но в Корин Трелд имело место колдовство. Мы не можем так просто поверить словам этого юноши. — Он наклонился и подхватил плащ. — Всякий мало-мальски изобретательный человек может заполучить алый плащ и сочинить увлекательную историю.

Габрия вырвала плащ из его рук и крепко прижала к груди. Ее глаза пылали яростью.

— Да, туман в Корин Трелд возник посредством волшебства, волшебство направляло руку лорда Медба. Но не я!

Имя лорда Медба прозвучало впервые, и значение этого имени не ускользнуло от наблюдающих за всем происходящим воинов. Они невнятно переговаривались между собой, и казалось, что никто из них не удивлен выдвинутым ею обвинением. Этлон также не был удивлен и даже не пытался скрыть своих подозрений о безбожности лорда Медба.

— Может быть, и нет. Но ты можешь оказаться прислужником Медба, посланным шпионить за нами. Совершенно ясно, что ты не мог уцелеть во время резни или заполучить кобылу хуннули без посторонней помощи, — ответил Этлон с обдуманной издевкой.

— Конечно, нет, — парировала Габрия. — Как ты убедился, это невозможно было сделать.

— Я знаю, что простой юноша не может заслужить расположения хуннули. Я ездил на жеребце хуннули, и приручить его задача не для ребенка.

— Я вижу, почему это было так трудно для тебя, — заметила Габрия с сильным сарказмом, — хуннули хорошо разбираются в характерах.

Несколько стражников засмеялись. Сэврик скрестил руки и с интересом следил за перепалкой. Юноша обладал гордостью и отвагой, необходимыми для мести. Несомненно, он унаследовал эти качества у своего отца.

Этлон пожал плечами:

— Тогда ты легко достиг своего с помощью колдовства или принуждения, зная, что хуннули поможет тебе проникнуть в наш клан. Как мы можем не считать тебя самозванцем?

— Самозванец?! — Габрия почти кричала, заглушая его.

Она испугалась, что высокие звуки ее голоса выдадут ее, и быстро понизила его, надеясь, что никто не заметил женственного звучания ее голоса. Она знала, что Этлон намеренно провоцирует ее, но она уже достаточно терпела его высокомерные обвинения и его самого. Он не знал, как близок он был к истине.

— Ты, никому не известный пожиратель грязи, разгребатель дерьма.

Она продолжала пространно и разнообразно описывать привычки и характер Этлона, используя все ругательства, которые она когда-либо слышала от своих братьев, пока люди вокруг нее не начали задыхаться от сдерживаемого хохота. Даже Сэврик был захвачен врасплох. Лицо Этлона начало наливаться кровью, а рот затвердел как гранитная щель. Наконец, прежде чем лопнуло терпение его сына, Сэврик одним жестом остановил Габрию.

— А теперь, — обратился он к Этлону, — я бы хотел знать, почему ты думаешь, что этот юноша может быть самозванцем.

Фигура стоящего на помосте Этлона олицетворяла суровость. Он чувствовал, что что-то в этом юноше было не так. Но не мог определить что. Как бы невероятно не звучал рассказ юноши, он был вполне правдоподобен. Этлон отлично знал, что хуннули нельзя завоевать принуждением или вероломством. Однако какая-то неясная тревога точила его. Юноша не сказал правды о чем-то.

Он тяжело смотрел на Габрию, будучи не в состоянии объяснить свои подозрения.

— Медб хотел бы иметь доносчика в нашем лагере. Почему бы и не мальчишку с его историей о родстве с Датларом? — он скривил губы. — А может быть, он просто несчастный изгнанник, воспользовавшийся украденным плащом для того, чтобы быть принятым.

— Я — изгнанник! — закричала Габрия. — Медб сделал меня им! Из-за него мой клан больше не существует! — Горькая печаль просочилась в ее сердце, сдерживая возмущение. — Я пришел просить места в Хулинине, искать помощи против лорда Медба, так как он слишком силен для меня одного. Нет никакого колдовства или вероломства в моем появлении у вас. Только кровные узы. Я приручил хуннули только благодаря упорному и тяжелому труду.

Она протянула свои руки ладонями вверх, и мужчины впервые увидели глубокие порезы.

Глаза Этлона потеплели, и гнев его угас при виде страдания на лице Габрии. Он взглянул на отца и коротко кивнул ему.

Сэврик встал, и стража двинулась за ним.

— Я бы с радостью принял тебя в клан и сделал все, что смогу, чтобы помочь тебе исполнить твой долг крови. Мои глаза говорят мне, что ты сын Датлара, а сердце — что ты честен и отважен. Но тебя должен поддержать клан. Поэтому он должен сказать свое слово. Идем.

Он направился ко входу. Этлон, Габрия и все остальные последовали за ними. Нэра, увидев девушку, окруженную стражей, начала проталкиваться между ними и Габрией, пока мужчины не отошли на безопасное расстояние. Габрия протянула руку и запустила пальцы в черную глянцевитую гриву лошади.

«С тобой все в порядке?» — спросила Нэра.

Габрия кивнула, повернувшись лицом к наблюдающему за ними народу. Люди молчали, пока Сэврик излагал им историю Габрии и причины, по которым она ищет помощи в Хулинине. Они внимательно слушали. Мужчины в теплых шерстяных куртках, мешковатых штанах и сапогах, стоящие впереди толпы. Женщины в длинных юбках и туниках ярких цветов, стоящие позади мужчин подобно яркому обрамлению. Несмотря на страх, пронизывающий лагерь, многие лица ничего не выражали.

Когда Сэврик кончил говорить, несколько человек протолкались через толпу и несколько минут говорили между собой. Габрия узнала в них старейшин клана, советников Сэврика. Один из них носил знак хозяина стад, главы пастухов, а еще один был жрецом Валориана. Больше никто в толпе не произнес ни слова. Казалось, решение принадлежит старейшинам.

Наконец хозяин стад подошел к Сэврику и произнес с неохотой:

— Лорд, мы не хотим подвергать наш клан опасности вредоносного и порочного колдовства, которое принес с собой этот юноша, но в его истории много такого, что не позволяет бесповоротно ему отказать. Он прискакал на хуннули, и прогнать кобылу означает навлечь на себя гнев богов. Если ты согласен, то нам кажется, что надо ему дать испытательный срок. Если он будет верно тебе служить и следовать законам клана, мы позволим ему остаться. Если нет, он будет по справедливости изгнан.

Сэврик удовлетворенно кивнул:

— Габрэн, ты можешь остаться в клане. Добро пожаловать тебе и хуннули… пока. — Он улыбнулся ей, в то время как люди клана медленно расходились, — Этлон будет твоим наставником, — произнес он, не обращая внимания на испуганный взгляд Габрии. — После того как ты вымоешься и поешь, я хотел бы продолжить разговор о Медбе и о том, как тебе удалось завоевать хуннули.

Габрия склонилась к Нэре и ответила слабым голосом: — Да, лорд.

Ошеломленная девушка была слишком измучена, чтобы как-либо реагировать, когда в ее голове прозвучали слова Нэры: «Первое состязание ты выиграла».

Глава 4

— Почему ты так уверен, что именно лорд Медб приказал устроить эту резню? — спросил лорд Сэврик, опершись о свое покрытое мехом сиденье. — Ты не представил нам доказательств, достаточных для того, чтобы поверить в выдвинутое тобой обвинение.

Габрия почувствовала, как рушатся ее надежды:

— Я рассказал вам все, что смог.

— Этого недостаточно. Ты выдвинул серьезные обвинения против вождя клана. Откуда ты можешь знать, что произошло в лагере? Или то, что это была банда отщепенцев, уничтожившая клан? Ты сказал, что тебя там не было.

— Да, меня не было там во время убийства, но я знаю! Я умею прочесть следы битвы, и я знаю, кто устроил бойню! — воскликнула девушка.

Габрия сидела перед помостом лицом к Сэврику, Этлону и старейшинам клана, располагавшимся полукругом перед ней. Они допрашивали ее уже несколько часов, и она вновь и вновь повторяла им все, что могла вспомнить о том ужасном дне в Корин Трелд и о последующих за этим днях. Но они все еще не были удовлетворены.

Позади нее молчаливыми группами вокруг горящего очага сидели мужчины племени, пришедшие послушать ее рассказ. Габрия чувствовала большую неловкость, находясь среди такого большого скопища мужчин. Они сидели очень тихо и внимательно слушали. Слегка повернув голову, она могла видеть их, их темные грубые лица, смотрящие на нее со смесью удивления, неверия и раздумья. Фляга с вином пошла по кругу, но только несколько воинов пригубили ее.

Девушка желала, чтобы, наконец, закончился этот допрос. Уже была ночь, и совсем поздняя. В течение дня она получила возможность поесть, немного счистить грязь и отдохнуть. Но сейчас она почувствовала усталость. Она отказалась расстаться со своим плащом и сидела, собрав его в складки на коленях.

— Как вы не можете понять, — сказала она с горечью. — Лорд Медб нуждался в союзе с моим отцом. Наш клан был небольшим, но мы были первыми, от кого он попытался добиться сотрудничества с собой. Остальные вожди на севере уважали отца. При его поддержке Медб смог бы держать в своих руках север и запад.

Сэврик кивнул в ответ своим мыслям. Уже в течение некоторого времени он следил за замыслами Медба, но даже он был потрясен тем, как далеко тот ушел в своих приготовлениях.

— И твой отец отказался от этих предложений дружбы?

— Наотрез! — Она горько рассмеялась, вспоминая точные слова отца. — Медб сделал только одно предложение. Когда оно было отвергнуто, он прибег к запугиванию и угрозам и, в конце концов, к ультиматуму.

Этлон сидел на кожаном табурете рядом с отцом. Он лениво трепал за уши большую гончую собаку, в то время как глаза его следили за Габрией и за реакцией людей вокруг.

— Что за ультиматум? — требовательно спросил он.

Габрия отвечала медленно, подчеркивая каждое слово:

— Лорд Медб дал ясно понять, что он хочет быть верховным вождем всех кланов. Для достижения этой цели он предложил отцу господство над всеми северными землями. Если отец откажется, наш клан будет уничтожен.

Люди возмущенно зашумели. Слухи о намерениях Медба захватить власть над всеми кланами передавались из клана в клан всю зиму. Но сама идея единственного повелителя казалась столь неестественной членам клана, что мало кто обратил на нее особое внимание.

— Нет! — прорезался сквозь шум голос главы пастухов. — Я не могу в это поверить. Ни один вождь не может обладать такой дерзостью. Как он может предлагать власть, которой не вправе распоряжаться?

— Власть пока еще не в его руках! — воскликнула Габрия. — Но он сдержал свое слово в отношении моего отца.

Главный пастух повернулся к Сэврику, который задумчиво смотрел на Габрию:

— Лорд, как ты можешь слушать такое? Клан лорда Медба находится на расстоянии многих дней конного пути от владений Корина. Ему нет смысла обращать свой взор так далеко.

— Однако, согласись, он обращает, — ответил Сэврик.

— До нас давно доходили слухи о растущих вожделениях Медба. Но это абсурдно, — ушел от прямого ответа тот.

Сэврик встал и обернулся к присутствующим.

— Так ли это? — обратился он ко всем. — Подумайте об этом. Медб нуждается в союзниках, которые помогли бы ему захватить жизненные пространства степи. Корин был наилучшим выбором. Если бы Датлар принял его предложение, Медб приобрел бы ударную силу на севере. Нанеся удар со своим кланом на юге, он сокрушил бы в центре нас. Но, — Сэврик говорил, указывая на Габрию, — когда Корин отказался, Медб использовал его, чтобы на его примере показать другим кланам, что противиться ему смертельно опасно.

Голоса воинов стихли, и даже главный пастух задумался, полностью осознав смысл слов Сэврика. Вождь, стоя на возвышении, на минуту ушел в свои мысли.

Габрия закрыла глаза и уронила голову.

Казалось, вождь наконец все понял, а если это так, то только это и имело значение. Она была слишком измучена, чтобы беспокоиться об остальных. Все, чего она сейчас хотела — это спать. Девушка чувствовала, что ее тело оседает, а голова, казалось, наливается тяжестью. Она слышала, как Этлон поднялся на ноги и что-то сказал отцу.

Затем кто-то поставил на пол чашу, и, ударившись о плотно утрамбованную землю, металл глухо зазвенел. Звук, похожий на лязг скрестившихся вдали мечей, привлек внимание Габрии. Она с трудом разлепила глаза, и ее взгляд упал на огонь, горевший в очаге. Все безмолвствовали; она чувствовала устремленные на нее глаза людей, но не видела их. Она не могла оторвать взгляд от языков пламени. Ее дыхание участилось, и сердце заколотилось в груди.

В глубине сознания Габрия слышала глухие раскаты, подобные стуку копыт, которые смешивались с треском и ревом пламени. По мере того как звук становился громче, она пыталась шевельнуться, чтобы избавиться от шума и того ужаса, который пришел с ним, но раскаты грома поглотили ее и помчали в огонь. Языки пламени взметнулись ввысь, унося прочь и ее сознание. Люди, зал, даже огонь исчезли во тьме, тогда как ее сознание беспомощно металось в мрачной мгле, пока не возникла посмертная связь с Габрэном, ее близнецом. Рожденные вместе, они всегда ощущали особую связь между собой, и сейчас, как прикосновение руки умершего, его присутствие вырвало ее из хаоса и увлекло назад, на тропинки Корин Трелда.

Ее зрение прояснилось. Перед ней простирался знакомый лагерь, подернутый пеленой сгущающейся дымки.

— Туман, — пробормотала она, — надвигается туман. Откуда он взялся? — Ее голос изменился и, казалось, принадлежал другой личности.

Этлон коснулся руки Сэврика и кивнул на девушку. Вождь нахмурился и шагнул вперед, жестом приказав своим людям хранить молчание.

Габрия раскачивалась, ее взгляд был прикован к огню:

— Стада на месте. Все здесь, но… подождите. Что это за голос? Талеон, иди к отцу. Я должен найти Габрию. Приближаются кони. По звукам похоже на большой табун. — Мертвенно побледнев, она все быстрее выговаривала слова. Люди вокруг зачарованно смотрели на нее.

— О боги, они атакуют нас! — с криком вскочила она, бурно жестикулируя. — Они жгут шатры. Мы должны пробиться к отцу. Где Габрия? Кто эти люди?

Внезапно она гневно и яростно возвысила голос:

— Нет! Отец упал. Мы должны устоять и сражаться. Женщины и дети бегут, но слишком поздно. Мы окружены всадниками. Всюду огонь. Ничего не видно в дыму и тумане.

— О боги! Я узнаю этого человека со шрамом. Эти люди предатели! Это Медб послал их. Он поклялся убить нас, и он выполняет свое обещание. Эти трусы, они пускают в ход копья. О Габрия, спасайся…

Ее речь перешла в крик боли и замерла в пустой тишине, полной отчаяния. Связь Габрии с братом оборвалась, и видение исчезло. Она бурно содрогалась, рухнув на пол.

Сэврик долго стоял, глядя в огонь. Наконец он произнес:

— Мы услышали достаточно на сегодняшний вечер.

Не говоря ни слова, Этлон с помощью одного из воинов завернул Габрию в алый плащ и вынес из зала.

* * *

Знахарь, высокий жилистый человек в бледно-розовой мантии, дотронулся прохладной ладонью до лба Габрии и взглянул на Сэврика:

— Прости меня, лорд, но вы оказали на него слишком сильное давление. Юноша истощен.

— Я знаю. Пирс, но я должен был разузнать все, что он нам смог рассказать.

— Неужели это не могло подождать?

— Может быть, и могло. — Сэврик указал на завернутую в алый плащ изнеможенную фигуру, спящую на соломенной подстилке. — Юноша хорошо это скрывал. Он сильный. Я не представлял, как он истощен, пока не стало слишком поздно.

Рот знахаря скривился в улыбке:

— Час-другой допроса перед старейшинами клана могли бы утомить и льва. Ты упомянул видение?

— М-м-м… — Сэврик налил вино в два рога и сделал глоток из одного из них, прежде чем ответить. — Казалось, что он снова видит убийство своего клана, но не своими глазами. Может быть, он придумал то, что рассказал нам? Или у него на самом деле было видение того, что произошло в лагере?

Пирс опустился на низкий табурет и поднял свое вино. Сэврик снова прислонился к центральному столбу шатра.

— Тяжелое потрясение и истощение могут творить странные вещи, — задумчиво произнес Пирс. — Ему может казаться, что это с ним произошло, или… — Знахарь презрительно пожал плечами: — Я не знаю. Медб жестокий человек и владеет необычными силами. Может быть, эта история была внедрена в сознание юноши, чтобы запутать нас, а может быть, у него действительно было видение. Это было известно до того, как все произошло.

Сэврик криво усмехнулся:

— Не очень-то ты помог. — Он с любопытством взглянул на знахаря: — Что заставляет тебя думать, что у Медба есть нечто, позволяющее ему совершать такие вещи?

— Вести разносятся быстро, лорд. Тем не менее только у Медба достаточно возможностей и честолюбия, чтобы уничтожить целый клан, — ответил Пирс.

— Ты не думаешь, что это была банда отщепенцев или грабителей? — спросил Сэврик.

— Я сомневаюсь в этом. Подобные им налетчики захватывают женщин и добычу. А это нападение было направлено на полное истребление. Нет, я думаю, юноша сказал правду, и если это так, Медб становится все наглее.

Сэврик кивнул. Беспокойство отразилось на его лице:

— И сильнее. Мы слишком долго не обращали внимания на его попытки захватить власть, Пирс. Если мы вскоре не остановим его, он станет слишком силен для любого из нас.

Рот Пирса затвердел:

— Ты понимаешь, что объявляешь войну? Войну, которая может уничтожить кланы.

— Нас уничтожит Медб, если станет верховным правителем. Я лучше умру свободным вождем, чем буду жить под его властью.

Пирс осушил чашу и налил своего любимого светлого ароматного вина. Он сделал большой глоток, затем сказал:

— Говорят, Медб может вызывать черные силы.

Сэврик взглянул на спящего под плащом юношу, затем обернулся к Пирсу:

— О нем многое говорят, но это я могу принять с трудом. Его клан не должен был терпеть то, что их вождь занимается магией. Это означало бы бесчестье для всех в клане Вилфлайинг.

— Нет, если они уже в его власти. Магия может быть использована и для других вещей, помимо создания тумана.

— Значит, ты уже тоже слышал об этом, — рассмеялся Сэврик. — О чем ты еще не сказал?

Прежде чем ответить, знахарь некоторое время пристально смотрел на крошечный огонь в очаге:

— Есть у тебя какие-нибудь вести от Кантрелла или Пазрика?

— Нет. О Кантрелле я не беспокоюсь. Бард давно собирает для меня сведения. Он в состоянии позаботиться о себе даже в лагере Медба. Но Пазрик к этому времени уже должен был вернуться с юга. Заключение торгового соглашения с племенами Турика не должно было занять так много времени.

Пирс кивнул. Некоторое время мужчины молчали, озабоченные каждый своими мыслями. Их молчание было дружеским, основанным на долгой дружбе и уважении.

Наконец Пирс произнес:

— Этот юноша является загадкой. Возможно, он владеет ключом, который ты сможешь использовать, чтобы отыскать средство уничтожить Медба.

Сэврик тряхнул головой и выпрямился:

— Вряд ли. Даже взрослые люди не могут убить Медба. — Он пошел к выходу. — Однако позаботься о нем, Пирс, а не то разгневанная хуннули растопчет твой шатер.

— Этот паренек действительно спас хуннули?

— Действительно.

Пирс поднял свою чашу вина в насмешливом приветствии:

— Тогда с ним надо обращаться, как с героем.

Сэврик ответил на его приветствие и покинул шатер.

* * *

Габрия проспала всю ночь и большую часть следующего дня, неподвижно лежа под своим плащом, слишком усталая, чтобы хотя бы шевельнуться во сне. Пирс озабоченно следил за ней и несколько раз даже проверял, дышит ли она. Нэра терпеливо ждала около шатра знахаря. Сэврик зашел один раз, чтобы узнать, как чувствует себя юноша, но Габрия все еще лежала как мертвая, не издавая ни звука.

Во второй половине дня Пирс поил слабым чаем Габрию, вливая его маленькими глотками в ее ослабевшие губы, когда внезапно она начала метаться и рваться из его рук. Ее лицо исказилось ненавистью, дыхание с клокотанием вырывалось из горла.

— Нет! — хрипло закричала она. — Ты не получишь еще и меня!

— Тише, мальчик, тише. — Знахарь уложил Габрию и успокаивал ее до тех пор, пока страшный сон не оставил ее. Она начала постепенно приходить в себя. Тело Габрии расслабилось, дыхание успокоилось. Ее взгляд блуждал, пока не остановился на озабоченном лице знахаря.

— Я не знаю тебя, — прошептала она.

Пирс присел на корточки у края постели и позволил себе редкую для него улыбку. Юноша, очевидно, был на пути к выздоровлению, так как в его голосе не было страха или неуверенности.

— Я знахарь клана Хулинин — Пирс Арганоста.

— Какое странное имя для члена клана, — сказала Габрия. Ее голос окреп, и краски вновь заиграли на лице.

Пирс испытал облегчение при виде того, что юноша не погружается вновь в свое горе. Сэврик был прав, парень оказался очень сильным.

— Я не член клана, — объяснил он, — я из города Пра-Деш.

— Что ты делаешь в степи? — с любопытством спросила она.

— Среди варваров? — спросил он с оттенком иронии. — Город перестал привлекать меня.

Габрия ощетинилась при слове «варвары», но потом поняла, что Пирс не хотел оскорбить, а просто повторил фразу, которую часто слышал. Она подумала, что его лицо было бы приятнее, если бы не легкий налет печали, а его затуманенные глаза напоминали ей слюду — дымчатую и непрозрачную. В нем не было ничего претенциозного — свойство, которое она не ожидала встретить в человеке из Пра-Деш, величайшего из восточных городов. Действительно, казалось, он намеренно старался не привлекать к себе внимания. В нем было мало блеска, ничего такого, что привлекло бы глаз. Он был бледен, белокож, с коротко стриженными светлыми волосами.

Его простой шатер был скудно обставлен переносными лекарскими сундуками, несколькими светлыми драпировками и некрашеным ковром. Драпировки из окрашенной в кремовый цвет шерсти висели по стенам, а еще одна скрывала его постель. Бледно-розовый цвет его одеяния знахаря был единственным непривычным цветом, который Габрия смогла заметить.

— Я никогда не был в Пра-Деш, — сказала Габрия.

Тем временем он встал и принес чашку супа из маленького котелка на огне.

— Тогда ты очень счастлив.

Габрия неожиданно разозлилась. Как он смел сказать ей такое. Он ничего о ней не знает.

— Я никогда не был счастлив, — огрызнулась она. — Ничем.

— Ты остался в живых, мальчик. Наслаждайся этим! — воскликнул Пирс.

— Я не имею права на существование. Мое место там, где мой клан.

— Твое место там, куда боги сочтут нужным направить тебя. — Он протянул ей чашку, но Габрия не обратила на нее внимания и пристально смотрела на открытый вход в шатер, через который послеполуденное солнце бросало косые лучи.

— Ты чужестранец. Что можешь ты знать о наших богах и их намерениях? — возразила она.

— Я знаю, что в самоистязании нет пользы, поэтому воспользуйся случаем и зря не растрачивай на самобичевание подаренную тебе жизнь.

Габрия продолжала пристально смотреть наружу.

— Могу я теперь встать? Должно быть, уже поздно.

Пирс вздохнул. Очевидно, его совет не был принят во внимание.

— Если тебе так кажется. Хуннули ждет тебя, и я думаю, что в холле ты найдешь, что поесть.

— Спасибо, Пирс, — сказала она холодно.

— Всего хорошего тебе, Габрэн.

Девушка вздрогнула при звуках этого имени и поразилась тому, что она когда-нибудь сможет привыкнуть к той боли, которую оно ей причиняет. Она с трудом встала на ноги, о чем немедленно пожалела. Ее мускулы дрожали, голова кружилась, и вся она сотрясалась как в лихорадке. Она сделала несколько неуверенных шагов, затем в ушах у нее загрохотало, а желудок восстал. Пирс молча подал ей табурет. Она с благодарностью опустилась на него и оперлась головой о руки, пока тошнота не одолела ее.

— Что со мной? — простонала Габрия.

— Неужели ты ожидал, что пройдешь через все, что выпало на твою долю, и не заплатишь за это? Ты использовал свое тело сверх его возможностей. И ты едва ли что-либо ел. Дай себе время оправиться. — Он подал ей суп. — А теперь ешь это.

Она взяла чашку и маленькими глотками выпила мясной бульон.

— Спасибо, — снова сказала она, на этот раз более искренне.

Пирс шагнул к выходу из шатра и окликнул проходившего мимо воина.

— Скажи лорду Сэврику, что юноша очнулся.

Человек поспешил прочь, и через несколько минут Сэврик вошел в шатер. Он был покрыт пылью и потом, а на его подбитом ватой плече, с которого свисал золотой плащ, сидел большой сокол.

— Сегодня была прекрасная охота, Пирс, — произнес вождь, глядя при этом на Габрию.

Она сидела на табурете, устремив взгляд в пространство. Растеряв все мысли, она позабыла о своей рискованной маскировке и не поднялась, чтобы отдать вождю воинские почести. Только когда Габрия поняла, что мужчины смотрят на нее, она вскочила, разливая по ногам горячий суп.

— Прости меня, лорд, — с запинкой произнесла она.

Сэврик отмахнулся от ее извинения:

— Здесь твоя забывчивость едва ли имеет значение. Но не теряй памяти на виду у других воинов.

Габрия кивнула и, огорченная, села. Она покраснела от смущения. Пирс дал ей тряпку вытереть пролитый суп и снова наполнил ее чашку.

— Твой новый воин скоро будет готов приступить к своим обязанностям, — сказал знахарь Сэврику. — Он будет слаб день-другой, но он окрепнет.

— Хорошо. Юноше придется продемонстрировать все, на что он способен.

— Как я понимаю, Этлон назначен наставником Габрэна, — сказал знахарь.

Сэврик хихикнул:

— Конечно. Этлон желает лично вести подготовку юноши.

— Этлон может угодить в лужу, — пробормотала Габрия.

Вождь повернулся к ней с суровым выражением:

— Что ты сказал, юноша?

Габрия вздрогнула. Она не собиралась вести себя так легкомысленно. Ей надо было помнить, что она больше не в своей семье. Она покраснела еще сильнее и молча уставилась в землю.

— Веди себя прилично, Габрэн, — приказал Сэврик, пряча улыбку, в то время как Пирс подмигнул ему. — Завтра, если ты сможешь держаться верхом, начнется твоя служба.

— Да, лорд, — промямлила Габрия вслед уходящему Сэврику. Она плюхнулась на табуретку и все еще трясущимися руками схватила чашку.

«Я идиотка! — подумала она о себе. — Сначала я забыла поприветствовать вождя, а затем высмеяла военачальника перед его отцом. Небрежности и ошибки, подобные этим, могут привлечь нежелательное внимание и разоблачить мою неумелую маскировку. Так много других вещей, о которых надо помнить, если хочешь походить на юношу, чтобы позволить поймать себя на дурацких остротах. Мне надо быть внимательнее».

Взглянув в сторону Пирса, Габрия вытянула ноги на мужской манер и уперлась локтями в колени, допивая суп.

— Твоя хуннули ждет. Может быть, тебе удастся выйти и успокоить ее, — предложил Пирс, когда Габрия вернула ему чашку.

Девушка кивнула и встала, ожидая головокружения. Но теперь суп подкрепил ее, и Габрия обнаружила, что может передвигаться не качаясь. Нэра находилась у входа в шатер и восторженно заржала при виде вышедшей девушки.

«Я боялась, что ты можешь заболеть».

— Нет, я только сильно устала, — ответила Габрия. Она запустила пальцы в черную гриву Нэры. — Ты что-нибудь ела?

«Нет, я ждала тебя».

— Давай пойдем к реке. Мне надо подумать.

Они пошли рядом через лагерь, не обращая внимания на лица, поворачивающиеся к ним, и пальцы, указывающие им вслед. Никто не приветствовал их и не предлагал своего гостеприимства, и никто не пошел вместе с ними. Габрия почувствовала облегчение, когда они с Нэрой миновали шатры и вышли на берег реки. Было трудно скрывать свою слабость, проходя с достойным представителя Корина видом мимо людей этого клана. Ее ноги опять задрожали, и она почувствовала головокружение, в то время как Нэра отыскала уединенное место у воды.

Габрия с благодарностью опустилась среди высокой сочной травы на безлесном берегу, а Нэра тем временем начала пастись. Девушка откинулась назад, позволяя ветерку обвевать ее лицо. Метелки травы щекотали ей шею, пока она слушала журчащую мелодию реки.

«За нами следят».

Мысль Нэры грубо пробудила ее к действительности. Кобыла продолжала пастись, внешне беззаботная, но она повернулась от девушки в сторону лысого холмика, на котором стоял одинокий конь, повернув голову в их сторону.

Габрия пристально посмотрела на маячившего вдали коня, затем с негодованием отвернулась.

— Я не удивляюсь. Где всадник?

«Его нет. Это жеребец хуннули».

— Этлон, вер-тэйн, — Габрия бросила камень в воду и наблюдала за разбегающимися по поверхности воды кругами. — Он послал своего хуннули следить за нами, чтобы быть уверенным, что мы не стараемся встретиться с Медбом или не занимаемся еще чем-нибудь подозрительным, — сказала она с сарказмом.

«Он осторожен, и в этом есть необходимость, — заметила Нэра с легким укором. — Ему надо доверять».

— Доверять! — вскричала Габрия. — Он убьет меня, если когда-нибудь раскроет мой секрет. Одна ошибка, малейший промах в моей маскировке, и он пристрелит меня, как шакала. — Она плотнее запахнула плащ и добавила: — У нас женщинам не позволено быть воинами. Но я должна постараться им стать. Если мне это не удастся, то единственное, в чем я могу доверять Этлону — что заработаю от него смерть.

«Очень плохо, что тебе так кажется. Он мог бы стать могущественным союзником».

— Единственный союзник, который мне нужен — это ты. Ты, мой меч и благосклонность богов.

Они долго оставались у реки. Пока Нэра насыщалась сочной травой, Габрия наблюдала за жаворонками в вышине над пасущимися стадами. Они обе не обращали внимания на следящего за ними жеребца.

Но Габрия обнаружила, что ее спокойствие улетучилось. Она не могла отдыхать или наслаждаться природой, когда жеребец хуннули сторожил каждое ее движение. Она не привыкла к тому, чтобы ей не доверяли или обращались с такой неприязнью. За все свои семнадцать лет она никогда не чувствовала себя такой одинокой, так как с ней всегда были Габрэн, ее семья, ее клан. Она оказалась неподготовленной к той бесконечной неразберихе и опустошенности, которые преследовали ее по пятам с самого дня убийства.

Она не была членом клана Хулинин и никогда им не станет, но ей хотелось, чтобы хоть кто-нибудь здесь раскрыл ей дружеские объятия. Ей хотелось тепла, уюта и дружеского участия, а не прятаться по темным углам, подобно вороватому попрошайке.

По-вечернему холодало, когда Габрия с кобылой вернулись в лагерь. Нэра направилась к шатру знахаря. Пирса не было, когда Габрия вошла, но она увидела новую чашку с супом, греющуюся на огне, и свой узел, лежащий на постели. Все вещи были выстираны, починены, и к ним добавлена новая туника из мягкого льна. Засыпая на ходу, Габрия прикончила суп, завернулась в плащ и опять провалилась в крепкий сон без единого движения.

* * *

Этлон явился за Габрией на рассвете, едва затихло эхо утреннего рожка. Сидя верхом на своем играющем жеребце, он крикнул, чтобы Габрия выходила, так что начало ученичества едва не застало ее врасплох. У нее только и хватило времени схватить теплую булочку со стола у Пирса, набросить плащ и выскочить из шатра до того, как военачальник пустился галопом в луга. В спешке она вскарабкалась на спину Нэры и со вспыхнувшим раздражением последовала за ним.

— Давай, парень, твоя служба начинается с восходом солнца, — сказал Этлон, когда Габрия наконец догнала его. — И смотри, чтобы я не заметил, что ты увиливаешь.

Он привел ее на учебное поле, где было выставлено несколько мишеней и чучел.

— Прежде чем я начну тебя тренировать, — заявил он, соскользнув с коня, — мне необходимо знать, что ты умеешь. — Его тон подразумевал, что многого он и не ожидает. Тут его взгляд заледенел. — Где твои меч и лук?

Габрия почувствовала, что внутри у нее все оборвалось. День едва начался, а она уже допустила ужасную ошибку. Ни один воин не покинет свой шатер без оружия, а она не взяла даже кинжала.

— Вождь, прости, — она задохнулась, — у меня нет лука, и я… оставил мой меч… в шатре.

Этлон неторопливо обошел лошадей, пока не оказался около Габрии. Стояла звенящая тишина.

— Ты что? — взревел он с обжигающим презрением. — Если подобная беспечность присуща твоему клану, то не удивительно, что его стерли с лица земли.

Габрия замерла, как будто он ударил ее. Она мертвенно побледнела, а ее рука метнулась к пустой перевязи.

«Внимание! — предостерегла Нэра, бочком отодвигаясь в сторону. — Сохраняй спокойствие».

— Возвращайся с мечом, — приказал Этлон, — если ты знаешь, как он выглядит.

Прежде чем Габрия смогла что-либо ответить, Нэра повернулась и легким галопом поскакала в лагерь. Как только они оказались вне пределов слышимости, Габрия пронзительно закричала, вцепившись в черную гриву хуннули.

— Собака! Бесчувственная свинья! Он оскорбил целый клан, а я ничего не могу поделать.

Они подскакали к шатру Пирса. Габрия как буря ворвалась внутрь и схватила свой короткий меч, тот, который она приняла из рук Габрэна.

— А ты говоришь, доверяй ему! — ярилась она, снова вскакивая на лошадь. — Я скорее гадюке доверюсь.

Нэра не удостаивала ее вниманием. Она доставила разгневанную девушку обратно на поле, где нетерпеливо ожидал Этлон. Следующие несколько часов она провела, тщательно обуздывая свое горе и гнев. Этлон обучал ее сражаться на мечах. Они начали верхом, здесь жеребец Этлона, Борей, мог помогать, уступая Нэре. Затем они спешились. Этлон заставил Габрию использовать все ее силы и умение.

Тысячу раз Габрия благословляла братьев за то, что они обучили ее основам обращения с оружием. Она не являлась соперником для военного вождя, но принятый ею облик мог не подвергаться сомнению, так как она сумела сражаться с Этлоном во всех его проверочных упражнениях. Ни одной женщине не могли быть известны те боевые приемы, которые использовала Габрия.

Этлон вконец измотал ее, как духовно, так и физически. Он караулил каждое движение Габрии, ожидая, что от злости или невнимательности она допустит ошибку. Он нарочно говорил ей колкости, отдавая краткие команды, и не давал ей никакого отдыха. Когда наконец поздним утром он остановился, Габрия, задыхаясь упала на колени, вся мокрая от пота. Этлон отступил назад и разглядывал ее. Слабый сигнал тревоги в его голове теперь бешено звенел, но он все еще никак не мог понять причин своей подозрительности. Юноша умел держать меч в руках и знал большинство основных приемов, но некоторые важные детали боя с мечами были ему неизвестны, хотя так не должно было бы быть. Кроме того, в его атаках была нерешительность, обычно не свойственная сражающимся мальчикам. Этлон вложил свой меч в ножны и свистнул Борею. Каким бы ни был секрет парня, последние несколько часов с очевидностью показали, что он обладает огромной решимостью. Это говорило в его пользу.

— Продолжай отрабатывать последние три приема, которые я тебе показал, — приказал вер-тэйн. — Помни о том, что надо сохранять равновесие, а то очутишься в пыли. Позднее я отведу тебя к седельному мастеру. — Он вскочил на коня.

Габрия смотрела на него, слишком уставшая, чтобы двигаться. Не задумываясь, она произнесла:

— Зачем? Мне не нужно седло.

— Нет, — ответил с сарказмом Этлон, — Нэра удержит тебя верхом. Но тебе нужны и другие предметы экипировки, приличествующие воину.

Когда жеребец затрусил прочь, Габрия прикусила губу. Она опять сделала это. Она, как дитя, допустила грубую ошибку. Вести себя правильно оказалось гораздо труднее, чем она предполагала. Обдумывая свой план, Габрия воображала, что она очень просто войдет в жизнь клана Сэврика, с большой легкостью и без особого труда играя роль мальчика, пока не поймает подходящий момент для вызова на дуэль лорда Медба. Если она умеет владеть мечом и луком, она сможет играть роль юноши так долго, сколько это будет необходимо.

Но Габрия никогда полностью не представляла, какое бессчетное множество различий существует между мужчиной и женщиной, не только физических и духовных, но также и социальных. Мальчик никогда бы не задал военачальнику вопрос о седельном мастере, так как он уже знал бы наизусть все, что входит в перечень воинского снаряжения. С другой стороны, кожаные изделия для себя женщины изготавливали сами. У них не было необходимости посещать шорника, так как он был мастером по изготовлению воинского снаряжения — седел, упряжи и кожаной экипировки — вещей, которые женщины использовали мало.

В кланах считалось, что место женщины — в шатре. Она находилась под защитой мужчин ее семьи или семьи ее мужа, а от нее, в свою очередь, требовалась покорность. Несмотря на эти ограничения в их жизни, женщины кланов были умны, деятельны и порою жестоки, но они понимали и разделяли общественные установления кланов и привычно им следовали. Никто из женщин не был допущен в военную дружину, совет или другие важные органы кланов. Только жрицы Амары и жена и дочери вождя занимали иное положение.

Как дочь Датлара, Габрия имела влияние в своем клане, а как единственная девочка в семье из пяти мужчин она росла в атмосфере любви, уважения и равноправия. Ее семья предоставляла ей больше свободы и доверия, чем большинству других женщин кланов, и она была счастлива и довольна. До резни Габрия даже вообразить не могла, чтобы притвориться юношей, или вступить в военную дружину, или объявить месть вождю.

Но теперь ее жизнь решительно изменилась, и она была вынуждена принять это несколько радикальное решение. Габрия избрала этот обман, так как считала, что обладает достаточной верой в себя и вполне достаточным знанием мужчин, чтобы выиграть. Сейчас она не была в этом так уверена. Существовало такое множество деталей, о которых необходимо было постоянно помнить, и столько моментов, с которыми она никогда раньше не имела дела, что это приводило в смятение!

Габрия все еще размышляла, когда Нэра подошла к ней и потерлась бархатистым носом о щеку девушки.

«Ты собираешься весь день просидеть в грязи?»

Габрия тряхнула головой, улыбнулась и встала. Меч свободно повис в ее руке. Девушка знала, что теперь слишком поздно менять свои намерения. Она могла вообразить некоторые предстоящие трудности ее маскировки, а были и такие проблемы, которых она не могла предугадать, но только теперь надо преодолеть все ловушки, которые будут встречаться на ее пути, и надеяться на удачу. Габрия с нежностью погладила Нэру по шее, и они вместе отправились на поиски обеда.

Во второй половине дня Этлон взял Габрию к седельному мастеру. Девушка должна была получить полное снаряжение, куда входили щит, перевязь, башмаки, кожаная куртка, шлем и колчан для стрел. Старый мастер пообещал выполнить весь заказ через несколько дней и, кроме того, отдал Габрии свой старый лук с тетивой, который ему был совершенно не нужен.

А еще Габрия отыскала старую широкополую шляпу в куче обрезков, которую шорник собирался выбросить. Старик со смехом отдал ее девушке и добавил кожаный ремешок, чтобы удержать шляпу на голове. Девушка натянула поля до самых глаз и старалась выглядеть небрежно, пока ожидала Этлона, прислонившись к столбу.

Этлон еще разговаривал с мастером, когда появился мальчик и передал ему послание от Сэврика. Военачальник быстро закруглил беседу и, не говоря ни слова, поспешил с Габрией в холл клана.

Сэврик ожидал их в главном зале холла. Он стоял рядом с высоким шестом и кормил лакомыми кусочками своего сокола, разговаривая с двумя воинами. Воины отдали приветствие появившимся Этлону и Габрии, затем быстро покинули холл.

— Я рад, что вы сразу смогли прийти, — обратился к ним вождь, направляясь к помосту. — Мне только что сообщили, что прибыл гонец. Я бы хотел, чтобы вы оба остались и послушали.