Габрия присела на каменный край очага и постаралась быть незаметной. Она боялась, что принесенные гонцом вести каким-либо образом касались ее. Она ничего не предприняла, чтобы скрыть свои следы в Корин Трелд, и вполне возможно, что кто-то догадался, где может находиться уцелевший, и разнес эту весть. Прошло достаточно времени, чтобы новости достигли самых отдаленных кланов.


— Габрэн, — сказал Сэврик, прервав ее размышления, — сними свой плащ и не держи его на виду.


— Да, лорд.


Она отстегнула красный плащ, сложила его и села сверху. Она сама должна была помнить об этом. Если другой клан узнает о ее присутствии в Хулинине, ее анонимность будет утеряна, а если у нее не будет защиты до тех пор, пока она не будет готова бросить вызов Медбу, ее жизнь не будет стоить и ломаного гроша.


Ожидая, девушка наблюдала за тихо разговаривающими вождем и вер-тэйном. Она поражалась взаимопониманию, царящему меж двух мужчин. Оба были сильными личностями с совершенно разными характерами, и все же их любовь и уважение друг к другу угадывались безошибочно. Многие вожди опасались бы такого умного и волевого сына, как Этлон, если встал бы вопрос о власти в клане, но, насколько знала Габрия, между ними такой вопрос никогда не поднимался. Они вместе руководили большим и сильным кланом Хулинин.


При других обстоятельствах Этлон мог бы в конце концов понравиться Габрии, как нравился ей вождь. Нэра была права: военачальник мог оказать сильную поддержку, но они с Габрией конфликтовали с самого начала, и их отношения становились все хуже. Он раздражал ее уже одной своей непробиваемой самоуверенностью. Его высокомерие, его язвительное презрение и постоянная подозрительность не позволяли ей воспринимать его просто как человека. В ее сознании он нависал над ней как грозовая туча, затмевая другие опасности и подавляя ее своей потенциально смертоносной бдительностью. Рядом с Этлоном Габрия была постоянно испугана и насторожена. Не удивительно, что в его присутствии она вела себя как бестолковая дурочка.


Она все еще разглядывала двух мужчин, когда гонец в зеленом плаще клана Гелдрин был введен в холл Сэврика. Увидев зеленый плащ гонца, Габрия отодвинулась подальше в тень колонны, надеясь, что тот не обратит на нее внимания. Корин часто сталкивался с Гелдрином, и между кланами существовали многочисленные связи. Человек мог узнать ее, если встречал в прошлом ее или Габрэна.


Но гонец, сосредоточенный на доставленных им вестях, только бросил на нее беглый взгляд, проходя мимо. Он склонился перед Сэвриком и передал приветствие своего вождя.


— Лорд Брант приказал мне сообщить тебе…


Сэврик выпрямился в изумлении.


— Брант! И когда же он стал вождем?


— Прямо перед резней в Корин Трелд. Лорд Джустар совершенно внезапно умер от болезни сердца.


— Причиной «болезни сердца» был кинжал? — сухо спросил Сэврик.


Гонец казался смущенным, как будто эта мысль уже приходила ему в голову.


— Я не знаю, лорд Сэврик. Только его жена и Брант были с ним, когда он умер, и жена своими руками подготовила его тело к погребальному костру.


Сэврик молча обменялся задумчивым взглядом с Этлоном. Габрия обнаружила, что она уже не старается спрятаться от гонца из Гелдрина. Лорд Джустар уважал ее отца, но Брант яростно ненавидел Корин. Если бы она направилась к нему, Брант выдал бы ее Медбу. Было хорошо известно, что Брант поддерживает вождя Вилфлайинга.


Сэврик слегка пожал плечами:


— Хорошо. Продолжай.


— Мы обнаружили Корин Трелд через два дня после убийства и некоторое время оставались там, разбирая следы побоища. Мы установили, что кто-то уцелел, но не знали, кто это и куда он отправился.


— Как вы это узнали? — спросил Этлон.


— Около развалин было что-то вроде погребального костра, и пять тел были сожжены. По щиту и шлему мы определили, что одним из них был Датлар. Ни один враг, вырезавший подобным образом клан, не стал бы оказывать вождю подобную честь. Мы также нашли следы ног, ведущие из лагеря на юг. Но затем мы потеряли их во время дождя. Лорд Брант подумал, что нам надо обыскать предгорья, и послал сообщение во все кланы, чтобы они искали уцелевшего.


— Конечно, — согласился Сэврик с большим энтузиазмом, — этот уцелевший может оказаться последним из Корина.


Этлон бросил короткий взгляд на Габрию, сидевшую неподвижно, подобно высеченной из камня.


— Остальное не совсем ясно, — гонец колебался, как будто не вполне был уверен. — Но кажется, на лагерь напала большая банда изгнанников.


Реакции, которой ожидал гонец Гелдрина, не последовало. Сэврик лишь приподнял бровь и сказал:


— Действительно?


— Ты можешь мне не верить, — холодно ответил гонец, — но лорд Брант считает, что это может быть правдой. Отпечатки копыт были от неподкованных лошадей, и мы нашли несколько сломанных стрел с неокрашенным оперением. Напавшие сожгли или забрали своих убитых.


Сэврик в раздумье барабанил пальцами по колену.


— Брант — любимец лорда Медба, не так ли? — неожиданно спросил он.


Гонец Гелдрина вздрогнул от неожиданного вопроса, и его рука метнулась к мечу.


— Я не знаю, лорд.


Сэврик поднял руку, успокаивая его:


— Прости. Я не должен был задавать этот вопрос тебе. Мне просто хотелось знать, были ли другие причины, кроме моего неведения, для того чтобы предупредить меня о творимых изгнанниками гнусностях.


— Я только передаю то, что мне сказали, — гонец помолчал, — а ты не удивлен тем, что изгнанники собираются в банды и имеют оружие. Для нас всех это может означать больше смертей и грабежей.


— Они разграбили лагерь? — спросил Этлон.


На лице молодого мужчины отразилось удивление, когда смысл вопроса дошел до него.


— Нет. Нет, они всё сожгли и угнали скот.


— Значит, были другие причины для нападения, помимо алчности нескольких разбойников. — Сэврик внезапно показался очень усталым. — Если это все твои новости, тогда, пожалуйста, дай себе отдых и прими от меня приветствия лорду Бранту.


Гонец вновь поклонился и вышел. В холле воцарилось молчание. В дверном проеме были видны стражники, стоящие в потоке солнечного света, струящегося с запада.


Наконец Сэврик шевельнулся и медленно встал на ноги. Он выглядел так, как будто все еще осмысливал значение новостей, доставленных из клана Гелдрин. Наконец он позвал:


— Габрэн!


Габрия взглянула в лицо Сэврику. На мгновение он показался ей таким старым, как будто пламя трагедии и обмана, разгорающееся между кланами, было ему не по силам. Затем это прошло, усталость и растерянность отступили, а глаза заблестели.


Неосознанно Габрия пожала плечами.


— Да, лорд?


— Кажется, твоя история полностью подтвердилась. Но ты все-таки был неосторожен. Медб скоро узнает, что его бандиты не довели дело до конца.


— Я предполагал, что он обнаружит это тем или иным путем, лорд.


Вождь невесело улыбнулся.


— Это так, но нам надо быть более осторожными. С этого момента ты будешь носить плащ клана Хулинин. Я не хочу удивлять никаких посетителей.


Габрия кивнула. Она хотела сохранить свой плащ. Он был единственной связью с ее прошлым и с теми радостями, которые она знала тогда. Но она понимала, что носить его было бы опасно, а также наносило бы оскорбление клану Хулинин, который принял ее на испытание. Она послушается. На этот раз.


— А также, — продолжал Сэврик, — ты можешь выбрать, где тебе спать: вместе с другими холостяками в этом холле или с Этлоном в его шатре.


Габрия даже не задумывалась о выборе:


— Я буду спать в холле.


Сэврик усмехнулся. Это было обязанностью Этлона — заботиться о своем ученике, но если юноша хочет быть сам по себе, пусть так и будет. Приволакивая ноги, вождь спустился с платформы.


— На этот раз ты отправишься с вечерней стражей.


— Да, лорд.


— И береги себя, мальчик. Ты — последний из Корина.

Глава 5


Запахи пищи, приготовляемой к вечерней трапезе, будоражили лагерь, когда Этлон доставил Габрию к главе всадников клана и передал ее под его начало. Им был воин лет тридцати с приятным лицом, собранными в спутанный узел черными волосами и несколькими золотыми нашивками на правой руке.


Он доброжелательно улыбнулся Габрии:


— Меня зовут Джорлан. Я рад иметь хуннули среди нас. Я надеюсь, она не возражает против такой черной работы, как сторожевая служба.


Нэра весело заржала и потерлась носом о спину Габрии. С уходом Этлона Габрия немного расслабилась и радовалась неожиданному дружелюбию командира. Это помогало не замечать враждебных взглядов других всадников и демонстративных жестов, которыми они отгоняли нечистую силу.


— Она вовсе не возражает. Наоборот, она обязана что-нибудь делать, чтобы оправдать всю ту траву, что она съедает, — сказала Габрия.


Джорлан засмеялся. Он разослал своих людей по их постам, затем вскочил на своего гнедого коня и указал на луга, где паслись стада клана.


— Этой ночью ты будешь охранять племенных кобыл. Они должны скоро ожеребиться.


Габрия была поражена. Неудивительно, что конники были так враждебно настроены. Племенные кобылы были наиболее тщательно охраняемым табуном, и эта обязанность обычно поручалась воинам, заслуживающим наибольшего доверия. Кроме того, как новичка среди проходящих воинскую подготовку, ее не должны были посылать часовым в дальний конец долины. Но с другой стороны, с точки зрения командира это была отличная идея — поместить кобылу хуннули и ее всадника с ценными племенными кобылами. Нэра была наилучшим из возможных защитников, в котором соединялись скорость, сила и сообразительность сразу нескольких человек и их лошадей. Эта обязанность была возложена на них не в награду, а по достоинству.


— Я возьму тебя в луга прямо сейчас, чтобы встретиться с вожаком, — добавил Джорлан.


Они поскакали хорошо утоптанной дорогой с холма в обширные луга, покрывающие долину. К северу, где поля защищал от ветра хребет Маракор, несколькими табунами паслись харачанские лошади, каждый табун под водительством жеребца или кобылы. Самый большой табун составляли рабочие лошади, следующими шли однолетки и полуобъезженные молодые лошади, третий составляли племенные кобылы.


Но над всеми господствовал вожак, самый выдающийся по всем качествам жеребец. Каждый клан имел вожака, которого выбирали в табунах по превосходным способностям и статям, и этот жеребец был душой и гордостью клана. Ни один человек, за исключением вождя, не отважится поднять на него руку. Убийство племенного жеребца было преступлением, которое каралось самой страшной казнью. Летом производитель бился за свое положение с избранными самцами. Если он побеждал, он сохранял свое положение на следующий год, если проигрывал, его с почестями возвращали богине Амаре и новый вожак правил табунами.


Вожака Хулинина звали Вайер. Он стоял на невысоком холме у реки, на нем восседал всадник. Даже на расстоянии Габрия угадала в нем вожака. Она никогда не видела харачанского жеребца, равного ему по формам, красоте и силе. Он был темно-гнедой с золотой гривой, спадающей с его высокой выгнутой шеи, и огненными отблесками на коже. Хотя харачанские лошади не могли равняться по размерам или уму с хуннули, этого жеребца опыт прожитых лет наделит мудростью, и он носил свой титул так же, как носил свой хвост — уверенно, как королевское знамя в битве.


Когда Джорлан и Габрия достигли холма, Вайер приветственно заржал. Пока Джорлан говорил с ним, Габрия присмотрелась внимательнее и увидела, что морда коня была седой от возраста, а его огненную шкуру покрывали рубцы от множества битв. Но мускулы его все еще были тверды, и царственная отвага пылала в золотых глазах. Вайер степенно обнюхал Нэру и фыркнул. Она требовательно заржала в ответ. Жеребец, явно удовлетворенный, коротко заржал в сторону людей и затрусил прочь. Всадники смотрели ему вслед.


Джорлан с конником задержались на минуту, пока Габрия разглядывала косяк молодых лошадей поблизости. Это были сильные и здоровые, хорошо перезимовавшие животные. Их длинная зимняя шерсть еще не потускнела и была густая и лохматая. Только через несколько недель будет виден их красивый гладкий облик.


Жеребята напомнили Габрии о лошадях Корина. Она переживала о том, что стало со всеми лошадьми клана. Угнали ли бродяги большинство из них, или лошади разбрелись по степи и прибились к диким косякам? Может быть, некоторые из них нашли дорогу в другие кланы. А одну лошадь ей хотелось бы вернуть — Балора, вожака Корина. Он был счастьем и гордостью ее отца.


— В этом году у нас хорошие однолетки, — обратил внимание Габрии Джорлан.


Габрия кивнула с отсутствующим видом. Мысленно она была еще с пропавшим жеребцом.


— Амара наградит тебя новым богатым потомством, — сказала она.


Оба воина уставились на нее с гневным недоумением. Мужчины никогда не упоминал и вместе Амару и потомство из страха навлечь беду. Амара была женским божеством.


— Тебя преследуют несчастья, — резко сказал Джорлан, — не навлекай их и на нас.


Габрия вздрогнула от упрека. Он был вполне заслужен, так как она сказала это не подумав.


Габрия решила, что ей следовало бы держать язык за зубами, а она так легко возвращалась к старым привычкам. Хуже того, она забыла то, о чем Джорлан напомнил ей: она все еще носит клеймо изгнания и смерти. Многие отказываются не замечать этого, и если случится какое-нибудь несчастье, особенно плохой приплод, они найдут повод обвинить в этом ее. Она была удобным козлом отпущения, особенно, если клан узнает, что она не юноша.


Джорлан больше ничего не сказал Габрии и, попрощавшись с всадником, проводил ее к табуну племенных кобыл.


Кобылы паслись в маленькой долине у самых гор, по которой сбегал ручей и впадал в реку Голдрин. Тополя, ивы и березы обрамляли берега ручья, а травы и кустарники густо покрывали днище долины.


Весна еще не вошла в полную силу, но трава уже была зеленая и сочная, а деревья выпустили листья из почек. В долине царило тонкое, почти осязаемое ощущение предвкушения, как будто возрождающаяся в деревьях, травах и потоке жизнь объединилась с солнечным светом, благословляя кобыл и их еще неродившихся жеребят. Почти пятьдесят лошадей привольно паслись среди деревьев, в то время, как возглавляющая табун кобыла Халле бдительно следила за всеми.


Нэра приветственно заржала, когда Джорлан привел их в долину. Халле ответила своим кличем, и все кобылы тут же повторили звенящий приветственный крик. Кобылы собрались вместе, чтобы приветствовать хуннули. Они двигались тяжело из-за раздутых животов, но, обнюхивая хуннули и ее всадника, грациозно покачивали головами.


Другой сторож окликнул Джорлана из ручья и зашлепал вниз по течению, чтобы встретить их.


— О боги, она прекрасна, — крикнул он. Его конь выбрался на берег. — Я слышал, что в лагере есть хуннули, но не мог этому поверить.


Он не обращал внимания на Габрию, уставившись на громадную черную лошадь. Это был высокий, обманчиво вялый мужчина с мутными глазами и бессмысленной усмешкой.


Габрия немедленно невзлюбила его.


— Кор, — окликнул Джорлан через головы кобыл, — это Габрэн. Они с хуннули будут этой ночью на страже вместе с тобой.


Доброжелательность молодого воина мгновенно исчезла, а лицо потемнело от гнева.


— Нет, Джорлан. Этот парень — изгнанник. Он не может охранять кобыл, не то его злая судьба погубит жеребят.


Габрия стиснула кулаки на бедрах и, глубоко несчастная, уставилась в землю.


— Как ты хорошо заметил, парень прискакал на хуннули. Ты прекрасно знаешь, что она не потерпит никакого зла рядом с собой, — ответил Джорлан. Его голос был полон сарказма и раздражения, и Габрия испугалась, что он тоже сомневается относительно ее влияния на кобыл.


Кор сильнее затряс головой:


— Я не поеду с ним. Позволь мне взять хуннули. Я могу приручить ее. Но изгнанник пусть убирается.


— Кор, я понимаю твое беспокойство, но юноша и хуннули останутся.


Кор послал своего коня ближе к лошади Джорлана и закричал:


— Почему этому парню позволяется нести охрану кобыл только по той причине, что у него есть хуннули? Почему он не может нести службу, как все остальные?


Терпение Джорлана истощилось.


— Еще один выкрик с твоей стороны, — твердо заявил он, — и ты будешь отстранен. Твое непослушание и наглость нестерпимы. Я делаю тебе предупреждение относительно твоего поведения.


Лицо Кора побледнело, и мускулы вокруг глаз напряглись в гневе:


— Сэр, изгнанник навредит кобылам. Это неправильно!


— Он член клана, а не изгнанник.


Всадник ударил кулаком по ножнам своего меча и хотел еще что-то сказать, но, взглянув в лицо Джорлану, остановился.


— Возвращайся к своим обязанностям, — прорычал Джорлан. Его тон не допускал возражений.


Что-то плеснулось в мутной глубине глаз Кора, как будто щука ударила хвостом. Он бросил яростный взгляд на Габрию, поворачивая своего коня, и угрюмо поскакал вверх по долине.


— Сэр… — начала Габрия.


— Габрэн, ты должен запомнить, что я не потерплю подобного самомнения или обсуждения моих приказов.


— Но ты не считаешь, что я навлеку несчастье на кобыл?


— Что считаю я, не имеет значения. Мне приказал лорд Сэврик. — Затем Джорлан заглянул в лицо Габрии, и его голос смягчился: — Не беспокойся о Коре. Он получил уже несколько предупреждений относительно его мстительности и дурного характера. Если он получит еще одно предупреждение, он потеряет свою службу в конной страже. Похоже, ему надо больше беспокоиться о себе, чем о кобылах.


Габрия с благодарностью взглянула на него. Это было большим облегчением узнать, что поведение Кора объясняется не только ее виной.


Джорлан резко свистнул, и две большие собаки подбежали к нему, продравшись через подлесок. Он бросил им несколько кусочков мяса из маленькой сумки на поясе.


— Хуннули может охранять табун лучше наших людей, но держись поближе к этим псам. Охотники обнаружили следы льва в горах поблизости. — Джорлан тронулся прочь, затем вернулся. — Если тебе понадобится помощь, на этом дереве у ручья висит горн. Твой сменщик будет здесь около полуночи.


И Джорлан покинул ее, направив свою лошадь в лагерь.


Габрия поняла, что на время она осталась одна с Нэрой и кобылами. Она могла расслабиться в их нетребовательном обществе и насладиться вечерним покоем. Вечер был прелестен, ясный и мягкий. Сумерки незаметно переходили в ночь. Дул прохладный ветерок, и звезды сверкали над головой блестящими россыпями. Ночь была полна привычных Габрии звуков: журчание ручья, шелест деревьев, звуки, издаваемые довольными лошадьми. Она напевала про себя какую-то мелодию, проезжая на Нэре вдоль ручья и оглядывая окрестные холмы. Она охраняла кобыл, опасаясь нападения хищника. Псы молча следовали за ней.


Она всего несколько раз видела Кора за время их дежурства. Он оставался в верхней части маленькой долины и держался один.


Луна, сейчас убывающая, взошла к — концу дежурства Габрии. Они с Нэрой стояли под деревьями на выходе из долины вместе с Халле. Ночь была тиха. Собаки, тяжело дыша, растянулись на земле.


Вдруг Нэра насторожилась. Она вскинула голову и ее ноздри затрепетали.


«Габрия, там опасность».


Случайный ветерок повеял с холмов, насторожив кобыл. Халле нервно переступала, издавая негромкое тревожное ржание. Собаки вскочили на ноги. Габрия достала горн, подвешенный поблизости.


В этот момент леденящий кровь визг разорвал тишину ночи. Кобылы запаниковали. Как подхваченная бурей, Нэра понеслась вверх по ручью, собаки следовали за ней по пятам. Габрия отчаянно вцепилась в хуннули и прижала горн к груди. Впереди раздавались крики и дикое ржание. Перепуганные лошади галопом мчались вниз по долине, прочь от этого ужаса. Нэре приходилось быть внимательной, чтобы избегать столкновения с ними.


Маленькая долина сужалась, и деревья теснились вдоль потока, затрудняя бег Нэры. Собаки вырвались вперед. Они вскарабкались по каменистому берегу, свернули и, перескочив через поваленное дерево, выскочили на поляну. Кор был уже там, пеший, с мечом в руках он сторожил движения льва, пригнувшегося над телом мертвой лошади. Слабый лунный свет высвечивал клыки льва и белое пятно на морде мертвой лошади.


Казалось, на мгновение эта картина замерла, когда Нэра и собаки ворвались на поляну, затем все рассыпалось хаосом звуков и движений. Собаки со всех сторон наскакивали на рычащую кошку, а Нэра нанесла передними копытами удар по голове льва. Кошка была отброшена этим ударом от мертвой лошади в мечущийся клубок огрызающихся собак. Габрия подняла горн и издала одну за другой резкие трели.


Во время схватки Габрия забыла о Коре. Он скользнул под укрытие деревьев и наблюдал за боем, не делая попыток помочь. С минуту он изучал все происходящее, затем сжал свой тонкий рот в расчетливой ухмылке. Безмолвно он канул во тьму.


Вскоре лев получил достаточно. Он вырвался от собак и метнулся в подлесок, визжа от ярости и боли. Собаки было последовали за ним, когда вдруг свист вернул их назад. Всадники с факелами и копьями заполняли поляну, следуя за Джорланом. Их лица были мрачны, когда они смотрели на мертвую лошадь и мальчика верхом на хуннули. Несколько человек наклонились к телу и изучали нанесенные львом раны, затем они исчезли в кустарнике, идя по следу льва Джорлан взглянул на Габрию:


— Докладывай, всадник.


Габрия объяснила, как смогла, что произошло. Только теперь она поняла, что Кор скрылся. Ее сердце оборвалось. Уже то, что это отвратительное убийство произошло в ее первую ночь на посту, было ужасно. Но, если Кор не подтвердит ее рассказ, люди клана во всем обвинят ее, неважно, заслуженно или нет. Лев подстерег отбившуюся лошадь близ того места, где находился Кор, и даже Нэра вовремя не обнаружила его присутствия. Но это были одни оправдания. Хулинин никогда не простит ей потери отборной лошади.


Габрия могла разглядеть лица мужчин в мерцании факелов, и было совершенно ясно, что они думали. Только Джорлан, казалось, был в недоумении. Он спешился и сосредоточенно расхаживал по поляне, внимательно разглядывая землю.


Нэра заржала, когда Кор показался из-за деревьев. Он вел за собой прихрамывающего коня. Его одежда была грязная и порванная. Приветствуя Джорлана, он старался казаться испуганным и удивленным.


— Это был твой сторожевой пост, Кор. Где ты был? — потребовал ответа командир.


— Мой конь понес какое-то время назад и свалился в овраг к северу отсюда. Как ты можешь видеть, он повредил переднюю ногу. Я немало намучался, вызволяя нас оттуда. — Кор произносил это с несчастным видом, но не мог полностью скрыть удовлетворения в голосе.


Нэра презрительно фыркнула.


Джорлан скрестил руки и гневно оглядел его:


— Пока ты так подходяще отсутствовал, кошка убила дочь Вайера.


Кор ткнул кулаком в сторону Габрии:


— Это изгнанник! Его целью было навлечь это на нас. Я старался предупредить тебя.


Остальные воины неуверенно смотрели на своего командира. Они не знали, как надо относиться к этому странному юноше и неожиданным поворотам его судьбы. Легко было отнести вину за это несчастье на счет Корина, но они хорошо знали Кора и чувствовали, что в этой истории что-то было не совсем верно.


Джорлан не захотел откликнуться на притворный гнев Кора.


— Юноша сказал мне, что ты был здесь раньше его, пеший, и что ты не пытался помочь ему.


— Он лжет! — закричал Кор.


— Я так не считаю, — сказал Джорлан, — я видел твои следы.


Кор взглянул в сторону Габрии и понял, что допустил серьезную ошибку. Он облизнул губы.


— Изгнанник не охранял кобыл. Он виноват в том, что произошло.


Он остановился, чувствуя, что ему не верят. Остальные воины тихо переговаривались между собой, а Джорлан разглядывал мертвую лошадь. Габрия наблюдала за Кором со спины хуннули, как будто ожидая, что он сам себе подстроит западню. Гнев и растерянность Кора внезапно вытеснили из его головы здравый смысл, и он метнул свой меч в хуннули. Меч пролетел мимо и упал у ее ног.


— Хорошо. Я был здесь, — разъяренно закричал он, — мой конь скинул меня. Но причиной послужил этот прислужник колдуна. Он привлек сюда льва и намеревался и меня отдать ему на съедение. Мы не можем позволить ему остаться в клане! Он погубит нас так же, как погубил Корин.


Джорлан одним махом достал Кора, повалил его на землю и встал над ним.


— Ты разжалован. Ты освобождаешься от всех обязанностей конника, и о твоем поведении будет доложено вождю для дальнейшего решения. — В голосе Джорлана звучало отвращение.


Кор дико озирал темную поляну в поисках поддержки со стороны других воинов. Увидев на их лицах только презрение, он вскочил на ноги и помчался в гущу деревьев. Никто не шевельнулся, чтобы остановить его.


Последний час своего дежурства Габрия провела как в тумане. Она была глубоко потрясена нападением льва и той ненавистью, которую она увидела в глазах Кора. Единственное, на что у нее хватило сил, не позволить своим рукам дрожать, когда она помогала мужчинам хоронить лошадь на поляне. Позднее сюда придут женщины, чтобы благословить могилу и направить дух мертвой кобылы к Амаре, но Габрия задержалась настолько, чтобы успеть тихо прошептать молитву о мире. Привычные, успокаивающие слова немного облегчили ее боль, и, когда в полночь появился ее сменщик, Габрия была в состоянии пожелать спокойной ночи остающимся мужчинам и, выпрямившись, покинуть долину.


Поездка в лагерь через поля была ее последним спокойным моментом в эту ночь. Весть о нападении широко разнеслась по лагерю, и весь клан был в волнении. Собирался охотничий отряд. Группы мужчин роились вокруг шатров, обсуждая значение этой новости, в то время как женщины оплакивали лошадь и ее неродившегося жеребенка. Кор вихрем ворвался в холл и, осушив флягу вина, во весь голос поносил Габрию и Джорлана, отрицая свою вину. Джорлан и большинство его всадников уже вернулись и доложили обо всем Сэврику.


Габрия и Нэра остановились в конце лагеря и несколько минут наблюдали царящее в нем оживление. Габрия соскользнула с лошади, а хуннули нагнула голову и нежно потерлась носом о грудь девушки. Габрия поскребла Нэру за ушами. Девушке хотелось бы позаимствовать часть неиссякаемой энергии лошади, чтобы поддержать свои ослабевающие силы. Сейчас она была измучена, но этой ночью она должна была спать в холле вместе с другими холостяками. Она сомневалась, что ей удастся хорошо отдохнуть.


«Я отправляюсь на луг. Если я тебе понадоблюсь, я приду».


Габрия кивнула и шлепнула напоследок лошадь. Когда Нэра затрусила прочь, девушка плотнее запахнула свой новый золотой плащ и устало побрела в лагерь. Вокруг нее плясали огни факелов и лагерных костров. Черные шатры стояли как шумные сгорбленные существа, повернувшись к ней спиной. Народ был занят подготовкой к охоте на льва, и, как показалось Габрии, никто ее не видел. Она проходила мимо, печальная тень среди всего этого гама, не замечаемая никем, кроме одного.


Этлон стоял в темном проеме своего шатра и наблюдал, как Габрия проходила по тропинке мимо. Его красивое лицо было скрыто во тьме, поэтому она не заметила его, проходя мимо. Он подождал, пока она не миновала часовых при холле, прежде чем вернулся взять копье из шатра.


Но что-то все же беспокоило его в этом юноше. Тревожащее подозрение не проходило. Почему? Корин, несмотря на его горе, продемонстрировал отвагу и силу духа, и личность его теперь, кажется, твердо установлена. Джорлан благоприятно отозвался о юноше и его действиях во время нападения льва. Ни эти качества, ни его несомненная любовь к хуннули не походили на черты, присущие прячущемуся изгнаннику или шпиону честолюбивого вождя.


Другой странностью, связанной с этим юношей, была кобыла. Хуннули приняла его, а лошади этой породы безошибочно судили о характерах. Даже Борею нравился Корин, хотя конь находил что-то забавное в кобыле и ее всаднике. Если бы мальчик обладал злой или предательской натурой, ни один хуннули и близко бы к нему не подошел.


Этлон слышат очень давно, что лорд Медб пытался приручить хуннули, захватив его в плен и держа его запертым в ущелье, как в загоне. Насколько он помнил эту историю, лошадь чуть не убила Медба, прежде чем сама бросилась на скалы, предпочтя смерть службе лорду клана Вилфлайинг. Этлон не знал, насколько правдивы были слухи о ранах Медба, но он был сильно опечален и совсем не удивлен смертью хуннули.


Тем не менее Этлон не мог примириться с присутствием Габрэна. Что-то в этом юноше было неправильно. Множество мелких деталей в речи и движениях не соответствовали его облику. Кто же он?


На секунду Этлону припомнились Изменяющие Облик, волшебники из древних легенд, которые учились изменять свой облик, чтобы избежать наказания за применение колдовства. Он содрогнулся. Но это было давным-давно. Еретическая магия умерла, и ее приверженцы умерли вместе с ней. Однако не в этом дело.


Мальчик был не колдун, а просто член клана, имеющий секрет, который может оказаться опасным для всех.


Этлон нашел свое копье и вышел из шатра, чтобы присоединиться к охоте на льва. Ему оставалось только надеяться, что он узнает, в чем заключается секрет парня, прежде чем это навлечет несчастье на кого-либо из клана.

* * *


Огромные двери холла были еще открыты, когда Габрия вернулась. Она неохотно вошла в холл и стояла, моргая от яркого света. Внизу, в очаге, горел огонь, и несколько ламп еще светили с потолочных балок. Привыкнув к свету, девушка увидела свой узелок и новый лук, лежащие у ближайшей колонны. Подняв глаза, она увидела справа у стены нескольких мужчин, уже спящих на шкурах и одеялах под красочными гобеленами, изображающими приключения Валориана. Кладовые были закрыты, а тяжелый занавес над входом в личные покои Сэврика опущен.


Четверо мужчин сидели с противоположной стороны костра у стола. Двое играли в шахматы, один наблюдал, а четвертый ссутулился над флягой с вином.


Каждому мужчине клана, как только он достигал возмужалости, предоставляли собственный шатер. Огромный черный войлочный шатер изготовлялся его семьей и дарился ему при посвящении в воины. Но шатры было трудно содержать, и обычно поддержанием огня в очаге, латанием дыр и сохранением в шатрах чистоты и уюта занимались женщины. Поэтому большинство холостяков избирали местом своего ночлега холл. В нем было тепло, относительно удобно, и его не надо было складывать при каждом перемещении. Они могли в нем есть и развлекаться до поздней ночи, не нарушая покоя лагеря.


И все же, несмотря на свободу и удобства холла, большинство мужчин не задерживались там надолго. Женитьба и собственный шатер были предпочтительнее холостяцкой жизни. Мужчине нужна была женщина, очаг и уединение в войлочных стенах. Кланы выживали благодаря единству и сотрудничеству, но свою особенность они сохраняли потому, что каждый мужчина ценил свою собственную индивидуальность и силу, которой наделял его собственный дом, даже если этот дом каждое лето грузился на телегу.


Габрия определенно не чувствовала себя дома в этом странном зале с колоннами, Она была неспокойна, находясь в таком тесном помещении со всеми этими мужчинами. Ей было видно, что по крайней мере один из спящих под своим одеялом мужчин ничего не имел на себе из одежды. В ее собственной семье это ее не волновало, так как она все время видела в разной степени раздетых мужчин. Но здесь не было братьев, чтобы защитить ее, жилища вождя, обеспечивающего безопасность, и никакого покровительства как дочери вождя. У нее не было ничего, кроме ее маскарада, да и то слишком ненадежного.


Молча она проскользнула к правой стене в самый темный угол, подальше от спящих мужчин. Габрия страстно надеялась, что никто ее не заметил. Если она сможет закутаться в одеяло, которое ей дал Пирс, возможно, они не разберутся, что она здесь.


— Новый член в наших прославленных рядах, — раздался грубый голос, — обратите на него внимание. Мальчик едва оторвался от материнской груди, а уже потерял свой клан и убивает наших кобыл.


Габрия съежилась от этих слов. Она медленно обернулась и посмотрела на говорившего. Это был Кор. Он сидел за столом, указывая чашей с вином в ее сторону. Трое других до этого не обращали на него внимания, но теперь они внимательно наблюдали в предвкушении развлечения. Габрия отвернулась от них, стараясь не замечать хихиканья Кора. Кор слегка покачивался, но язык у него не заплетался.


— Он сидит на своей громадной черной лошади и плюет на нас, а сам тем временем осаждает лордов своими жалобами и показной невинностью.


Кор качнулся в сторону девушки, в то время как остальные с интересом наблюдали за происходящим.


Габрия опасливо прислушивалась.


— Но я тебя знаю. Я вижу, что ты прячешь под своей уверенной миной.


Габрия напряглась. Ее глаза расширились.


— Ты трус! — зашипел Кор. Он был так близко к Габрии, что его дыхание щекотало ей шею. — Бесформенная куча овечьего дерьма, которая бросила свой клан, вместо того чтобы стоять и сражаться. А может, ты руководил напавшими на лагерь? Ты такой храбрый, когда сидишь на этой черной лошади, а насколько ты смел, червяк, когда стоишь внизу, на земле, на двух слабеньких ножках?


Кор злобно вцепился в плечо Габрии и развернул ее лицом к себе.


Девушка отступила, прижавшись спиной к стене, слишком испуганная пьяной яростью, которая корежила лицо Кора, чтобы бежать. Остальные воины подбадривали их обоих и подначивали Кора с помощью насмешек и заключаемых пари. Ни один не двинулся, чтобы помочь Габрии. Со стороны разбуженных мужчин послышались недовольные крики. Насмешки, крики и оскорбления слились в лишающую присутствия духа какофонию. Габрия вскинула голову.


— Прекрати! — закричала она. — Отстань от меня!


— Отстань от меня, — насмехался Кор. — Бедный червячок после всего, что произошло, уже не так храбр. Он хочет к мамочке. Но она умерла и гниет вместе с остальными Корин.


Он раскачивался перед Габрией, дыша винным перегаром. Казалось, его мускулы напряглись под туникой.


Внезапно Кор дал ей пощечину. Габрия уставилась на него, потеряв дар речи.


— Это ты наслал льва. По твоей вине кобыла умерла, а я потерял свою службу. Никто не станет слушать меня… но ты будешь. Ты собираешься слушать меня до тех пор, пока я не раздавлю тебя своим сапогом. — Он захихикал сам с собой. Не видя никакой реакции со стороны Габрии, Кор снова нанес ей жестокий удар. Она попыталась избежать его, но слишком поздно. Удар заставил ее пошатнуться, и кровь из разбитой губы брызнула на тунику. Остальные мужчины смотрели, не помогая, но и не мешая. Кор снова подступился к ней.


— Прекрати! — заплакала Габрия. — Уходи!


— Уходи, — передразнил он. — Еще нет, мой малыш, нет, пока ты не приползешь к моим ногам и не будешь умолять меня о прощении. — Он снова размахнулся и изо всех сил ударил ее по лицу.


Габрия врезалась в стену и рухнула на пол. В голове у нее звенело от боли, из носа сочилась кровь.


— Ползи, червяк! — весело закричал Кор.


Он ударил ее ногой в бок. Победно салютуя остальным, Кор стоял над Габрией как победитель, пожирающий глазами свою награду. Он снова пнул ее.


Габрия продолжала лежать, задыхаясь от страха и боли. Затем она увидела приближающуюся руку Кора. И тут загнанные глубоко внутрь эмоции, крушение надежд и страхи, которые она испытывала последние несколько дней, слились вместе в неистовый всплеск энергии. Неведомая ей аура начала медленно разгораться вокруг ее рук, как будто раскаленная добела энергия ее эмоционального взрыва достигла каждого мускула, каждого нерва, вытесняя слабость и боль. Энергия заполыхала в ее глазах. Она завизжала как кошка.


Неосознанным движением Габрия нашарила за спиной свой новый лук и схватила его. Невидимая аура из ее рук перетекла в оружие. Прежде чем Кор успел что-либо сделать, она размахнулась и обеими руками нанесла ему мощный удар между ног. Деревяшка угодила ему точно в пах. Брызнул сноп бледных синих искр.


Кор взвыл от боли и согнулся пополам.


Габрия перевернулась, вскочила и припала к земле, держа лук перед собой как топор. Но Кор едва мог шевелиться. Он медленно осел на землю и лежал, скрючившись и издавая стоны. Когда другие воины двинулись в его сторону, Габрия забилась в угол, дрожа от ярости и все еще сжимая свой лук. Ее зеленые глаза гневно сверкали.


— Отличный удар, парень, — ухмыльнулся один из воинов.


— Кор не сможет скакать верхом день-два, — добавил другой.


— Особенно на девках!


Все разразились бешеным хохотом.


Габрия молча смотрела на них. Воины покивали ей и оставили в покое. Они подняли своего хнычущего товарища и без церемоний оттащили на его одеяло. Затем те, кто до этого спал, снова улеглись, шахматисты продолжили игру, и в холле снова установилась тишина. Только слабые стоны Кора нарушали эту иллюзию дружеского покоя.


Габрия неподвижно стояла в своем углу. Ее гнев и бледно-голубая аура, которую никто не заметил, исчезли, оставив ее измученной и опустошенной. Она не смела шевельнуться, боясь нарушить хрупкий мир.


Габрия знала, что в холле постоянно случались драки и ссоры, часто лишь из шутливого соперничества.


Но ненависть и неистовство нападения Кора не были проявлением дружеских чувств. Он возлагал на нее вину за свой позор и желал отомстить. Габрия взглянула на Кора, боясь, что он снова может на нее напасть, но он по-прежнему лежал, свернувшись, как младенец в утробе, хныча и постанывая. Она боялась даже подумать о том, что сделает Кор, когда оправится. Он не был похож на человека, способного легко забывать.


Габрия задрожала и опустилась на колени.


Может быть, ей стоит перебраться в шатер Этлона? По крайней мере, он не будет ее бить. «Нет, — резко одернула она себя, — он убьет меня, если узнает, кто я, а в тесноте шатра будет гораздо труднее скрывать это. Но безопаснее ли здесь, среди множества глаз, которые могут видеть, и ушей, которые могут слышать? Безопаснее ли, если рядом кинжал Кора, который легко может добраться до моего сердца? О боги, как мне поступить? Любой выбор означает смерть».


Девушка накинула одеяло на плечи, с благодарностью ощущая его успокаивающее тепло, и забилась в угол. Она чувствовала себя ужасно. Лицо ее опухло и покрылось запекшейся кровью. Но она не собиралась покидать свой угол. Здесь она была в безопасности, по крайней мере в эту ночь. Может быть, она завтра надумает, что ей делать дальше. Кор может решить оставить ее в покое, хотя она и сомневалась в этом. А может быть, ее богиня сможет защитить ее. Амара никогда ее не оставляла. Габрия утешилась этим и, спустя какое-то время, когда огонь угас, она уснула.


Габрия проснулась задолго до рассвета. В этот глухой ночной час ей приснилось голубое пламя в уголке ее сознания. Она старалась прогнать его, но оно было частью ее, и от него нельзя было избавиться. Оно набрало силы и волнами изливалось из ее рук, приобретая форму разряда молнии, которая била в окружающий мрак и жгла с мстительностью умирающей звезды. Без промаха она ударила в едва заметную фигуру мужчины, и та взорвалась бесчисленным множеством пылающих осколков.


Габрия проснулась, как от удара, полная ужаса. Она знала без всяких сомнений, что за смертельный огонь это был. Волшебство. Она испуганно затрепетала, разглядывая свои руки в тусклом свете единственной еще горящей лампы. Она смутно надеялась, что все еще увидит синее пламя на своих пальцах, из которых ударила молния.


Как могло такое случиться? Почему ей приснилась магия? Она ничего не знала о колдовских таинствах, кроме полуправдивых легенд и суждений клана, запрещающих использование их непосвященными. Волшебство было искоренено много поколений назад, и любой виновный в попытках воскресить его немедленно предавался смерти. Итак, откуда зародился этот сон? Габрия никогда не собиралась использовать такую силу, и она никогда не думала, что ей присуще владение магией.


С самого рождения Габрию учили, что волшебство является злой ересью. Жрецы утверждали, что колдовство — это отвратительная симуляция силы богов, нанесение им оскорбления, и того, кто его использует постигает ужасное возмездие.


Габрия содрогнулась, припомнив свой сон. Не может быть, чтобы она сама могла создать это синее пламя. У нее не было умения или желания сделать это. И все же, почему ей сейчас приснилась эта сила? Она замерла, скрючившись и размышляя над ускользающими образами своего сна, страшно боясь уснуть и снова увидеть тот же сон.


Когда отдаленные звуки утреннего рожка донеслись до холла, Габрия все еще не спала. Воины поднимались ото сна, посмеиваясь, зевая и ворча. Они сворачивали свои пожитки, убирали их в кладовую позади гобеленов и приводили себя в порядок перед наступающим днем. Обслуживающие их девушки подали дымящиеся чаши с вином и булочки с мясом. Габрия оставалась на прежнем месте.


Этлон, вернувшийся с ночной охоты, застал ее там же, где она провела большую часть ночи: закутавшись в одеяло, она забилась в угол и вперила в никуда свой взгляд.


Распространяя запахи утренней свежести и конского пота, военачальник стремительно вошел в комнату и приветствовал всех. Увидев в углу Габрию, он гневно искривил рот. Выругавшись, он сдернул с нее одеяло и рывком поставил ее на ноги.


— Я предупреждал тебя насчет увиливания… — его голос оборвался, когда она резко оторвалась от него и он увидел синяки и засохшую кровь на ее избитом лице.


Она слабо отталкивалась от него и старалась стоять сама, но тупая боль растеклась по ее лодыжке, и со стоном она упала на пол. В один из моментов драки с Кором она снова вывихнула свою едва зажившую лодыжку.


— Что случилось? — что-то похожее на жалость промелькнуло в твердом взгляде Этлона.


— Я упал в степи прошлой ночью, — равнодушно ответила Габрия.


Отталкиваясь от стены, полная боли, она утвердилась в стоячем положении. Она покачивалась на одной ноге, глядя на военного вождя и предоставляя ему полную возможность опровергнуть ее.


Жалость пропала, и Этлон повернулся к воинам, которые ели, наблюдая за ними.


— Что случилось? — резко повторил он.


Один из мужчин ткнул пальцем в сторону Кора, который все еще лежал, свернувшись на своей постели, очевидно, продолжая спать. Этлон приподнял бровь и шагнул в сторону лежащего воина. Он наклонился над Кором, намереваясь тряхнуть его за плечо. Но едва прикоснувшись к нему, отдернул руку, будто обжегшись.


— Святые боги, — изумленно произнес Этлон, — он весь горит. Табран, быстро позови знахаря. — Затем он вспомнил о Габрии, стоящей в углу с кровью на лице, и его назойливые подозрения превратились в отчетливую тревогу, но он все еще не мог понять почему. — Остальные приступайте к своим обязанностям, — приказал Этлон. — Сейчас же.


Мужчины встревоженно переглянулись и, разобрав свое снаряжение, вышли друг за другом. Этлон остался около Кора. Лицо его было холодно, а тело напряжено от безымянных подозрений.


— Я снова хочу спросить тебя, — сказал он, не оборачиваясь, — что случилось?


Габрия тут же почувствовала перемену в его голосе. Он явно подозревал, что между нею и Кором произошло что-то необычное.


— Я ударил его луком, — огрызнулась она.


— Почему?


— Я думаю, это совершенно ясно, вождь, — раздался от двери голос Пирса. — Ты только взгляни на него. Мальчик весь избит.


Этлон и Габрия повернулись к вошедшему в холл знахарю.


— Я спрашиваю юношу, — сказал Этлон, которому не понравилось, что знахарь немедленно встал на защиту Габрии. — Я хочу знать, что случилось с Кором.


— Я знаю, что ты имеешь в виду.


Тусклые глаза Пирса походили на тучу в зимнюю бурю, когда он помогал Габрии добраться до очага и усаживал ее на его каменный край.


Габрия украдкой наблюдала за двумя мужчинами. Даже, несмотря на ее боль и усталое безразличие, она сумела заметить признаки давней неприязни между знахарем и военным вождем. Движения Пирса были быстрыми и порывистыми. Это выглядело так, как будто он не надеялся освободиться от требовательного присутствия Этлона. Этлон, в свою очередь, казался раздраженным и нетерпеливым, общаясь с тихим иноземцем. Габрия сочла интересным испытываемое Этлоном неудобство и плотнее прижалась к заботливым рукам Пирса.


Этлон смотрел на них, раздраженный тем, что юноша так быстро нашел союзника в лице знахаря.


— Юноша будет жить. Я позвал тебя сюда осмотреть Кора.


— Если Габрэн жив, то не благодаря твоим усилиям. Вчера я просил тебя обращаться с ним полегче, пока он не оправился, а ты нарочно загонял его до изнеможения.


Пирс пожал плечо Габрии и пошел проверить лежащего без сознания воина. Коснувшись Кора, знахарь слегка приоткрыл от удивления рот. Он быстро распрямил тело воина и внимательно его осмотрел.


— Как странно. Я никогда не видел ничего подобного, — с беспокойством произнес Пирс. — Что, ты говоришь, с ним случилось?


Этлон указал на Габрию.


— Он ударил его луком.


— Ясно, что простой удар не мог вызвать это. — Пирс снова осмотрел Кора и недовольно нахмурился: — Хм. Я удивлен… Пусть несколько человек отнесут его в мой шатер.


Этлон позвал стражников и отдал им приказ. Затем спросил Пирса:


— Что с ним?


— Я не знаю. Кроме всего прочего, у него сильный жар, но это что-то совсем необычное. Габрэн, тебе тоже будет лучше пойти со мной.


— Ему есть что делать, — категорически заявил Этлон.


Знахарь тряхнул головой.


— Не сегодня. Не в его состоянии.


— Твоя защита не к месту, знахарь. Совершенно очевидно, он сам может о себе позаботиться, — заявил Этлон, поднимая упавший лук Габрии.


Габрия не могла смотреть на Кора. Она уставилась в пол, а воспоминание о ее сне как тайный стыд вернулось к ней. Угрызения совести заставляли ее дрожать, но она не могла поверить, что сон был хоть на сколько-нибудь правдив. Она только ударила Кора деревянным луком, и никакой магии. Он был еще чем-то болен, чем-то, что легко объяснимо.


— Знахарь прав, Этлон, — раздался женский голос из глубины холла.


— Доброе утро, мама, — улыбнулся Этлон маленькой белокурой женщине, стоящей у входа в покои вождя.


— Доброе вам утро, сын, Пирс и ты, Габрэн. Я — Тунголи, супруга лорда Сэврика.


Габрия ответила на приветствие и впервые с тех пор, как появилась в Хулинин Трелд, почувствовала, что встретила друга. Широко открытые, тепло улыбающиеся глаза Тунголи были зелеными, как само лето. Это была миловидная женщина, чей подлинный возраст скрадывался мягким очарованием, которое усиливалось грацией и излучаемым ею внутренним удовлетворением. Ее волосы были заплетены и покрыты темным с золотом покрывалом. Тонкие руки были сильными и уверенными. Она двинулась в их сторону свободным широким шагом, при котором ее зеленая юбка обвивалась вокруг ног.


— Мальчик нуждается в отдыхе, — сказала Тунголи Этлону. — Нет смысла в том, чтобы получить сразу двух больных воинов. Но, — добавила она успокаивающе, опережая следующие слова Этлона, — если ты настаиваешь на том, чтобы он был занят, у меня есть несколько дел, в которых он может мне помочь. — Она взяла Этлона под руку и отвела в сторону, не переставая разговаривать с ним.


Пирс вздохнул едва слышно и тряхнул головой.


— Тунголи и Сэврик — единственные, с чьим мнением Этлон считается, — мягко обратился он к Габрии. — Будь осторожен с ним.


Затем появились несколько человек и помогли Пирсу переложить Кора на самодельные носилки. Знахарь велел:


— Жди здесь, Габрэн. Я пришлю их назад за тобой.


Краем глаза Габрия заметила, что Этлон наблюдает за ними, и гордость заставила ее подняться на ноги. От боли она цедила дыхание сквозь стиснутые зубы.


— Нет. Теперь я сам пойду, — задыхаясь, произнесла она.


— Тогда не тяни, — потребовал Этлон.


Тунголи с нежным упреком подняла глаза на сына.


— Этлон, твоя невнимательность отвратительна. Габрэн, позволь им помочь тебе. Когда, как считает лекарь, ты сможешь прийти ко мне?


— Мама, ты снова вмешиваешься.


— Я знаю. Но если не я, то кто это сделает? Весь лагерь трепещет перед тобой, — сказала она со смехом в голосе.


Габрия снова скрючилась на каменном крае очага, с благодарностью глядя на женщину. Тунголи чем-то неуловимым напоминала Габрии ее собственную мать, и было бы прекрасно провести некоторое время с ней, освободившись от железной руки Этлона.


Пирс кивнул Габрии и последовал вслед за носилками. Габрия не ответила, так как была полностью поглощена наблюдением за Тунголи и Этлоном. Выступление маленькой женщины против высокого, мускулистого воина казалось таким безнадежным предприятием, но Габрия была уверена, что мать выходила победительницей из большинства их столкновений. На ее собственный мягкий манер Тунголи была так же упряма, как и Этлон.


— Хорошо, хорошо. Мальчик твой на столько времени, на сколько он тебе нужен. Только не испорть его! — воскликнул Этлон.


Тунголи скрестила руки и кивнула:


— Конечно.


Габрия почувствовала, как тяжелый груз свалился с ее плеч. На время она была свободна от Этлона, а от Кора она освободилась на срок, достаточный, чтобы успеть собраться с мыслями. Габрии по-прежнему надо было решить, где она собирается спать в будущем, и кроме того, она хотела поразмыслить над своим сном. Может быть. Пирс сумеет помочь ей разобраться в нем. Будучи родом из Пра-Деш, он не будет испытывать такого ужаса перед волшебством, как кто-либо из членов клана. Возможно, знахарь скажет ей и этим несколько успокоит, что ее сон был только плодом ее воображения.


Габрия все еще ощущала беспричинную вину за внезапную болезнь Кора. Хотя она и была уверена, что не виновата в этом, она не могла забыть синее пламя, ударившее из ее рук с такой убийственной силой, и неопределенные опасения в глубине сердца, что между дракой и ее сном существует связь.


— Давай, мальчик, — подошел к ней Этлон, — я отведу тебя к знахарю и вернусь, прежде чем моя мать начнет снова выступать.


К удивлению Габрии, он закинул ее руку себе на плечо и помог ей подняться. Габрия была слишком поражена его поведением, чтобы протестовать. Молча смотрела она на Этлона с расстояния всего в несколько дюймов. Он встретил ее взгляд, и впервые карие глаза не пытались сокрушить взгляд зеленых. Военачальник подарил ей подобие улыбки, и они двинулись наружу.

Глава 6


Когда Этлон и Габрия покинули холл, шел дождь — холодная мелкая морось, которая в считанные минуты пропитывала одежду и выстуживала все, погружая в оцепенение. Над горами медленно ползли низко нависшие тучи, как будто бы тоже не хотели спешить. Габрия закрыла глаза, не желая видеть унылый рассвет, и устало прислонилась к Этлону.


Его дружественный жест поразил ее. Она скорее ожидала, что он будет подгонять ее, ударяя плашмя мечом, чем поддержит своими сильными руками.


— Знахарь был прав. Кор здорово избил тебя, — сказал Этлон, глядя с близкого расстояния Габрии в лицо.


Девушка быстро отвернулась. Если он находился так близко и так внимательно разглядывал ее, он мог заметить детали, которые она старалась скрыть, такие, например, как гладкие щеки. Здесь не было грязи, чтобы измазать кожу, а загара бы до мало, чтобы на таком близком расстоянии скрыть нежность ее лица. Спасали синяки, но военачальник приобретал все более озадаченный вид.


Габрия нарочно споткнулась и, падая, ударила Этлона по ногам. Он потерял равновесие, споткнулся о веревку шатра и упал на Габрию сверху. Она застыла в испуге. Его вес вдавил ее в грязь, но это было несущественно по сравнению с боязнью того, что он может обнаружить, лежа на ней сверху. Она не собиралась повалить его подобным образом!


— Прости, вер-тэйн, — выпалила она из-под путаницы одежд и мечей. Этлон сполз с нее. Все синяки и ушибы на теле Габрии ныли. Потребовалась вся ее сила воли, чтобы не закричать от боли. Этлон поднялся и протянул ей руку. И снова военачальник поразил ее — он смеялся.


Она пошатнулась и уныло оглядела себя. Этлон никогда не перестанет изумлять ее. Вместо того чтобы обругать ее за неуклюжесть, он смеялся, как будто это была шутка. Они оба были покрыты грязью — по крайней мере на время, ей не нужно будет беспокоиться о лице, — и все же он не сердился. Спасибо богам, он не попал руками куда не следует.


— Продолжай в том же духе, юноша, и ты не проживешь достаточно долго, чтобы успеть отомстить, — сказал Этлон.


Она неуверенно улыбнулась ему и ответила:


— Я отомщу, если сумею заставить Медба ползать на коленях, и тогда заколю его.


— Еще никто не пытался этого сделать, — Этлон снова подхватил ее, и его веселье исчезло. — Ты самый упорный щенок, которого я знаю. Эта черта приводит в ярость, но она может оказаться и большим преимуществом.


Он замолчал, и оставшуюся часть пути до шатра Пирса они проделали в полной тишине.


Когда они вошли, знахарь широко раскрыл глаза, пораженный не то поведением Этлона, не то их появлением в таком виде. Габрия не смогла этого определить, так как он только указал на мех с водой и склонился над своим пациентом.


Габрия неожиданно почувствовала, как у нее на сердце потеплело от того, что военачальник был на ее стороне. Это был первый дружеский знак в ее адрес с тех пор, как она здесь появилась, и холод в ее сердце отступил. Тем временем Этлон усадил ее на низкий стул, набрал в чашку воды и подал ей вместе с тряпкой.


Этлон задержался у клапана шатра, прежде чем выйти. Полоска грязи перечеркнула его лицо и наполовину замазала его усы. Еще больше были измазаны грязью его золотой плащ и ноги, а мягкие башмаки были покрыты сплошной коркой грязи.


— Когда ты закончишь свои дела здесь, отправляйся к леди Тунголи. Но не надейся, что она будет долго нянчиться с тобой. Я буду ждать тебя. — Голос военачальника снова стал ледяным. Скрытая угроза вернулась.


Габрия загляделась вслед воину, за которым закрылся темный клапан шатра. Казалось, что между ними и не было этих мгновений товарищества. Подозрения военачальника опять захлопнулись вокруг нее как капкан. Девушка вздрогнула. Всего лишь на минуту у нее появилась надежда, что он оставит ее в покое, а может быть, даже поможет, как советовала Нэра. Но его сбивающие с толку манипуляции остановили ее и подобно гранитной скале погребли под собой ее надежды.


— Вер-тэйн — интересный человек, — произнес Пирс.


Габрия оторвала взгляд от входа и посмотрела на знахаря, энергично хлопочущего над Кором.


— Ты всегда знаешь, о чем я думаю?


— Не надо уметь читать мысли, чтобы объяснить это выражение на твоем лице. Прекрасный сын вождя тебя поразил. — Он тряхнул головой: — И не тебя одного.


— Я заметил, что ты не чувствуешь себя спокойно с ним, — сухо отметила Габрия.


— Нет. Этлон имеет большой вес. Сэврик правит кланом, а Этлон выражает его характер. Куда бы он ни направился, народ всюду последует за ним. Даже Пазрик, второй командир, не может добиться такого полного повиновения воинов.


Габрия вытянула ноги, чтобы более удобным положением облегчить боль, и полусердито отряхнула грязь с лица, не переставая размышлять над словами Пирса. Кор с пылающим лицом лежал на мате, на котором до этого спала она. Пирс укутывал его в теплые одеяла.


— Кто такой Пазрик? — спросила она после долгого молчания.


— После Этлона он второй командир, — ответил Пирс.


— Я не помню его.


— Он на юге. Встречается с одним из караванов Турика.


— Войска всегда беспрекословно подчиняются Этлону? — спросила Габрия.


Она старалась придумать, как повернуть разговор на свой сон и состояние Кора. Каким бы ужасным ни оказался ответ, она должна знать, есть ли между ними связь. Сон был таким странным совпадением, и только Пирс обладал достаточной непредвзятостью взглядов, чтобы помочь ей понять его.


— Я понял, что вы с Этлоном недолюбливаете друг друга. Нужно время, чтобы разобраться в нем. — Поднявшись, Пирс пожал плечами. — Однако даже это может не помочь. Но никогда не выступай против его авторитета, а иначе весь верод растерзает тебя в клочья.


Знахарь достал несколько предметов из своего медицинского сундука и высыпал небольшую чашку темно-серых зерен в ступку. Когда он стал растирать их, острый запах заполнил шатер. Он напоминал Габрии гвоздику, и она сделала глубокий вдох.


Пирс трудился несколько минут, прежде чем снова заговорить:


— Что произошло между тобой и Кором? Могу я предположить, что начал он?


— Я не знаю, — невнятно пробормотала Габрия, снова испытывая чувство вины. — Он хотел драться со мной из-за того, что случилось в поле прошлой ночью.


Пирс добавил несколько сухих листьев в ступку и продолжал растирать. Его мантия мягко колыхалась при каждом движении:


— Ты не привык драться, не так ли? Габрия насторожилась.


— Что ты имеешь в виду? — осторожно спросила она.


— Это очевидно. Ты избит в кровь, а на нем нет ни отметины. Ты победил благодаря удаче… или еще чему-нибудь.


Когда Габрия ничего не ответила на это, он положил пестик и повернулся лицом к ней. Его светлые глаза были печальны, но на лице застыло странное выражение настороженности. — Ты знаешь, что с этим человеком? — его голос был мягким, но ранил как сталь.


Габрия почувствовала, что у нее душа ушла в пятки. Холодный ужас стиснул ее желудок, а дыхание перехватило, хотя она и старалась его восстановить. Совершенно очевидно, что Пирс не считал состояние Кора просто обычной болезнью. Все ужасы ее сна опять нахлынули на нее в лице его невысказанных обвинений.


— Нет, — прошептала она. Слово сорвалось с ее губ и кануло в его молчание. — Что я ему сделал? — закричала она, уперев руки в бока.


— Итак, ты признаешь, что этот вред нанес ему ты.


Габрия с несчастным видом уставилась на знахаря.


— Я не знаю, что я ему сделал. Я только ударил его луком… Но позднее мне приснилось синее пламя, которое ударило из моих рук и поразило человека. Я не знаю, почему мне приснилось подобное. Все, что я сделал — это ударил Кора, чтобы он перестал меня бить. — Она внезапно прервала поток слов, сделала глубокий вдох и спросила: — Что с ним не так?


— Я ни в чем не уверен, — тихо ответил Пирс. — У меня есть очень хорошая идея, если я только смогу в нее поверить.


Габрия сгорбилась, как будто ее желудок пронзило болью.


— Какая?


— Он испытал тяжелое потрясение. У него сильный жар, и очень быстро бьется сердце. Для простого удара в пах симптомы необычные.


— Ты просто так говоришь мне это? — вскричала Габрия.


— Нет. — Пирс быстро шагнул в ее сторону и склонился над ней, не скрывая больше своего гнева. — Скажи мне, Габрэн. Ты просто ударил его деревянным луком, как ты утверждаешь, но этот человек был поражен волшебной силой, носящей имя Силы Трумиана. Откуда она взялась? — Внезапно он схватил ее за плечи и рывком поставил на ноги. Она закачалась, глядя на него в немом испуге. — Этот человек может умереть, и я хочу знать, отчего. Свою силу ты получил от Медба?


Звуки этого имени потрясли Габрию подобно удару. Она вырвалась из рук знахаря и, чтобы удержаться, ухватилась за центральный столб шатра.


— Я ничего не получил от лорда Медба, кроме смерти, и это единственное, что он получит от меня. — Габрия задохнулась, дрожа от гнева.


Скрестив руки, Пирс разглядывал ее с сомнением. Ему хотелось верить, что мальчик не агент Медба, но лорд Вилфлайинга был единственным, о ком шла молва, что он проник в тайны волшебства, а Габрэн был единственным, о ком Пирсу было известно, что он накануне поразил Кора.


— Тогда как случилось, что Кор страдает от Силы Трумиана?


— Я не знаю! Я даже не знаю, о чем ты говоришь. — Она прислонилась к столбу, умоляюще глядя на него. — Я не хотел ему вреда. Я только хотел, чтобы он оставил меня в покое.


Пирс следил за выражением ее лица и остался доволен. Юноша говорил правду, по крайней мере об этом. После проведенных при дворе в Пра-Деш лет он научился определять по лицам людей как правду, так и скрываемую ложь. В зеленых глазах, с которыми встретился его взгляд, не было коварства. Пирс видел только растерянность и отчаянную мольбу, которым можно было верить.


Знахарь вздохнул, глядя в эти глаза.


Раньше Пирс не мог сказать, какого они цвета. Теперь он знал, что они зеленые, как море, с теми же неуловимыми проблесками и тем же ощущением силы. Он тряхнул головой, пораженный глубиной пристального взгляда Габрии. Знахарю показалось, что, даже если у юноши нет таланта магии, у него, очевидно, достаточно внутренней силы для того, чтобы владеть ею.


— Хорошо. Садись, — велел он. Он налил чашу теплого вина, в которое добавил немного макового экстракта. — Вот, выпей это.


Габрия смотрела на него, не двигаясь.


— Что это, зелье правды?


— Нет, мальчик. А сейчас садись. Оно приглушит боль, и я смогу осмотреть твою лодыжку.


Габрия с колебаниями взяла чашу и вернулась на стул. Отношение Пирса изменилось. Подозрение исчезло из его голоса и сменилось мирными интонациями. Ей хотелось бы знать, к какому заключению он пришел. Было трудно разобраться в этом выходце из города, так как он скрывал свою суть за несокрушимым фасадом — лишенные эмоций черты лица, неподвижный взгляд и скромные манеры. В нем не было ничего от необузданного характера степных кланов. Безграничные, дикие, легко вырывающиеся наружу эмоции народа кланов были чужды образу жизни Пирса. Тем не менее знахарь отказался от своего стиля жизни и начал новую жизнь на равнинах. Сделал ли он это дня того, чтобы забыть свое прошлое, или чтобы найти новую жизнь, Габрия не знала. Но ей хотелось бы знать, что заставило его покинуть Пра-Деш. Ответ на этот вопрос мог бы многое объяснить.


Габрия на минуту поставила свое питье на стол и наблюдала, как Пирс продолжает растирать порошок. Никто не произнес ни слова. Казалось, знахарь удовольствовался тем, что на время отложил решение проблемы, и вернулся к своей рациональности перед тем, как взять следующее препятствие. Габрии было легче от его молчания. Возможность волшебства была признана. Но сейчас, когда это было высказано вслух, она не была уверена, что ей хотелось бы знать, она ли источник этого колдовства. Было достаточно и того, что она должна выдерживать тяжесть своего горя и необходимости отомстить, без этого страшного бремени еретической силы, которой она вовсе не желала. Нет, молча умоляла она, стискивая руки. Это должно быть невозможным. Волшебству учатся. Это не врожденный талант.


Пирс отложил в сторону чашу и снова открыл свой лекарский сундук. Большой деревянный сундук, единственная вещь, которую он взял из Пра-Деш, был заполнен несметным множеством ящичков и лотков. Габрия заметила, что каждый из них был набит пакетиками, мешочками, пузырьками, бутылками, скрученными узелками и кусочками бумаги. Все они были четко подписаны. Знахарь пошарил в нескольких ящичках, затем из одного из самых маленьких лотков достал гладкий красный камень, размером с орлиное яйцо. Прежде чем заговорить, он несколько раз подбросил его.


— Сорок лет назад, когда я был учеником старшего лекаря при мэре Пра-Деш, на рыночной площади я встретил старика. Он заявил, что он выходец из клана и был изгнан потому, что случайно убил своего двоюродного брата с помощью волшебства. Он избежал смерти только потому, что бежал прежде, чем его схватили.


Габрия посмотрела на камень в руке знахаря.


— Почему ты мне это рассказываешь?


— Потому что этот человек был Корин.


Она встревожилась.


— Ты лжешь, — выпалила она, хотя произнесла эти слова более с надеждой, чем с убеждением.


Пирс тряхнул головой.


— Мой учитель был знатоком магии и изучал историю ее применения. Он тщательно проверил этого человека и подтвердил его правоту. Корин, который не имел подготовки и никогда не присутствовал при совершении волшебства, имел врожденный талант вызывать силы по своему приказу.


Габрия оцепенела. Хотела она этого или нет, правда вышла наружу. Ей нужно было где-то найти силы посмотреть в лицо вероятности того, что она может оказаться волшебницей.


— Что такое Сила Трумиана? — спросила она. Страх в ее голосе угрожал перейти в слезы.


Пирс увидел напряженные линии, изменившие лицо юноши. Упорное выражение этого лица демонстрировало его силу и желание выжить. Он заметил это и раньше, а сейчас это совершенно ясно проглядывало в стиснутых челюстях, напряженных мускулах вокруг рта и в том, как юноша не старался избегнуть правды. Это было хорошо. Габрэну понадобятся любые преимущества, чтобы дожить до следующей зимовки. Знахарь встал на колени перед Кором и посмотрел на воина. Дрожь пробегала под челюстями Кора, там, где кровь прилила к коже, и от жара на лбу выступили капельки пота.


— Чары, — медленно произнес Пирс, как будто вспоминая давно забытый отрывок. — Это расположение в определенном порядке различных потоков энергии, составляющих магию, в одну разрушительную силу, которая может проникать через большинство преград. Они часто проявляются в виде синего пламени. Они сильны только в той мере, в какой силен владеющий ими человек. Но, если они неподконтрольны, они могут проявиться как непроизвольные действия в моменты сильных переживаний.


— Я не понимаю. Ты полагаешь, эта сила пришла из меня? — тихо спросила Габрия.


— Возможно, ее породил еще кто-нибудь в комнате, но на это не похоже, — ответил он.


— Пирс, я ничего не знаю об этом волшебстве. Как же я могу насылать какие-либо чары?


Пирс прямо посмотрел на Габрию и скулил:


— Есть только две возможности. Если это не Медб наделил тебя этой способностью, тогда она перешла к тебе от предков.


— Нет, этого не может быть! — крикнула Габрия исполненным ужаса голосом.


Пирс зажал камень, а свободной рукой потер подбородок.


— Я упрямый старик, Габрэн. Я вижу нечто, чего я не могу понять, и я стараюсь добиться ответа, потому что мне страшно. Ты являешься единственным ответом, который мне виден. Если ты не использовал Силу Трумиана, даже неумышленно, тогда это превосходит мое понимание. Я не уверен, что имело место волшебство. Только это может ответить на наш вопрос.


Он протянул камень к огню и любовался теплыми отсветами, растекающимися по его рукам подобно крови.


— Мой учитель сказал мне однажды, что давным-давно степные кланы породили величайших волшебников, потому что они не управляли магией, а вживались в первобытные силы. Он всерьез полагал, что способность владеть этими силами является врожденным талантом. — Он помолчал, затем произнес: — К сожалению, легенды о тех годах со временем стали смутными и полны предрассудков. После разрушения города Мой Тура и гонений на волшебников никто не желает помнить, откуда возникает такой талант.


Внезапно большой камень в руке Пирса начал вспыхивать. Сначала Габрии показалось, что это было всего лишь мерцание костра, отражающегося в темной глубине драгоценного камня. Но свечение усиливалось, исходя из непрозрачной глубины, пока камень не заполыхал алым свечением, затмив дневной свет и пламя костра. Весь шатер заполнился красноватыми сполохами.


— Теперь мы знаем. Завяжи клапан шатра, — приказал Пирс. Очень осторожно он протянул камень к лицу Кора, в то время как снопы сверкающих вспышек во все стороны вырывались из камня. Габрия послушно заковыляла и трясущимися пальцами завязала концы завязок. Она вернулась к знахарю и стала наблюдать в благоговейном страхе. Казалось, лучи света из камня проникали в голову воина.


— Что делает этот камень? Что он из себя представляет? — прошептала она.


Пирс медленно ответил:


— Я не знаю точно, чем он является, а только, что он делает. — Слабая улыбка коснулась его губ. — Раньше у меня не было нужды пользоваться им.


— Он ему поможет?


— Надеюсь, что да. Мой старый учитель дал мне его перед смертью. Он сказал, что это излечивающий камень, который может обрести силу только в присутствии магии. Предполагается, что камень способен удалить все следы магии из пораженного ею человека.


Пирс положил камень Кору на лоб, и они стали молча наблюдать. Лучи света собрались в один нисходящий поток, который плясал над лицом Кора. С изумлением Габрия обнаружила, что лучи не освещали его кожу, а впивались в нее, как яркие иглы. Ей казалось, что она должна была бы прийти в ужас от этого явного проявления ереси и бежать, пока она не втянута в это дальше, но она сдержалась и следила за этим светом с неосознанной зачарованностью.


Камень бью прекрасен, и, если он может лечить, он является положительным явлением. Кроме того, он привел ее к пониманию магии. Вероятно, волшебство является более сложным и многоликим, чем она представляла, с добрыми и злыми проявлениями и всеми оттенками между ними. Ее душа была потрясена этим открытием. Считалось, что волшебство всегда бывает только злое, что это темная сила, которая толкает людей на совершение отвратительно жестоких и безнравственных деяний. Казалось, что магия едва ли может быть полезной. Она отбросила эти беспокойные мысли и вместо этого стала тревожиться о том, что может сказать знахарь, когда камень завершит свою работу.


Как бы в ответ на ее вопрос вокруг головы воина начал образовываться синий туман. Это были остатки Силы Трумиана. Сначала свечение было тусклым, неясным как холодное дыхание, затем оно стало сильнее и ярче. Красный камень яростно запылал. Кровавый свет растекался вокруг синего тумана и заключал его в узы своих лучей. Постепенно красный свет начал отступать внутрь камня, унося туман с собой. Казалось, синяя сила боролась, прорываясь через свои оковы крошечными пурпурными лучиками. Но красный свет становился все сильнее и наконец увлек последние усики синего тумана вглубь камня. Фиолетовая вспышка — и свет исчез. Камень лежал, тусклый и темный, на лбу у Кора. Кор вздрогнул и погрузился в сон. Гримаса боли на его лице сменилась выражением покоя. Пирс поднял камень и мягко вытер пот с лица своего пациента.


— Что произошло? — выдохнула Габрия.


Она была потрясена случившимся. До этого момента магия для нее была чем-то неопределенным, непонятным, о чем она могла только догадываться. Теперь это была реальная истина. Эта сила, добрая ли, злая ли, существовала.


— Кажется, камень сделал свое дело, — ответил Пирс. Он не скрывал своего сильного облегчения. — Кор спокойно отдыхает. Его лихорадка тоже спадает.


Габрия резко опустилась на стул. Она едва могла поверить в то, что только что произошло. В горле у нее пересохло, и, не задумываясь, она одним глотком осушила чашу с вином, стоящую на столе. Тут же убаюкивающее тепло поползло из ее желудка и постепенно растеклось по всем ее членам. Она начала засыпать. Она забыла о маковом экстракте.


Девушка покосилась на Пирса.


— С Кором будет все в порядке? — спросила она севшим голосом.


— Он выздоровеет. В чем он сейчас нуждается, так это в сне. — Пирс снова завернул камень и положил его обратно в сундук. — Я надеюсь, мне не придется снова им воспользоваться.


Не глядя на Габрию, он пересыпал содержимое ступки в маленькую чашку и добавил горячей воды, заваривая чай. Он осторожно вылил жидкость в рот Кору. Уверившись в том, что с воином все хорошо, он открыл клапан шатра и обернулся к Габрии.


Увидев ее снова сидящей на стуле и опирающейся о центральный столб шатра. Пирс был поражен. Она уперлась ногами перед собой, а глаза ее были затуманены лекарством и усталостью. Не говоря ни слова, знахарь ослабил шнурок на ее ботинке и осторожно снял его. Он старался не тревожить опухоль на лодыжке. Сустав был фиолетово-красным, и от первого вывиха еще оставались зеленые тени. Он медленно повернул его, ощущая под тонкой кожей сухожилия и порванные мускулы.


Пирс взглянул в лицо своему пациенту. Лекарство расслабило мускулы Габрии, и выражение ее лица было вялым и ненастороженным. В этот момент солнце вышло из-за туч, и яркий луч проник через открытый клапан шатра, осветив ее лицо.


Руки Пирса замерли, тело окаменело. Не веря себе, он перевел взгляд с лица на изящную лодыжку в своих руках, и его, как удар, осенила догадка. Взгляд Габрии был устремлен в пространство, и она не заметила своего ужасного разоблачения. Лекарство одурманило и усыпило ее. Она даже не помнила, что он был рядом.


Пирс откинулся на пятки и поразился, почему он, как и все, не заметил этого раньше. Этот загадочный «мальчик» с его сверхъестественным талантом магии и дружбой с хуннули теперь был даже более необъясним. Тысячи вопросов скрывали ее происхождение, и Пирс только сейчас начал понимать часть из них. Он вспомнил некоторые из их предыдущих разговоров и услышанное от других членов клана, и поразился ее искусной игре. Это чудо было делом рук богов, если он постарается поверить в них, что девушка так долго продержалась неразоблаченной.


Знахарь решил рассказать все Сэврику, хотя знал, что наказанием для девушки за нарушение законов будет смерть. Габрэн, или как там ее зовут на самом деле, совершила одно из наиболее серьезных преступлений против законов клана, вступив в переодетом виде в боевую дружину, а если узнают еще и о происшествии с волшебством, пощады не будет. Правда, будучи родом из Пра-Деш, Пирс не разделял ненависти кланов к магии. Тем не менее он жил с кланами десятки лет, и их законы и обычаи были обязательны и для него. Если ему не удастся раскрыть преступление этой девушки, он будет так же виновен, как и она, и понесет такое же наказание.


Пирс пошел к выходу из шатра. Поблизости должны быть воины, которые смогут позвать Сэврика. Через несколько минут все будет кончено. К счастью, Габрэн умрет раньше, чем кончится действие мака. Затем Корин перестанет существовать, хуннули уйдет и колдовство прекратится. Пирс полностью исполнит свои обязанности перед народом своего клана. Рука Пирса нащупала выход.


— Отец? — прошептал слабый голос. — Пирс остановился и с удивлением заметил, что весь дрожит. — Отец, не уходи. Мне так страшно, — снова раздался голос, как будто говорил испуганный ребенок.


Знакомый отзвук горя и отчаяния пробудил воспоминания Пирса, хотя он и старался их прогнать. Испытывая ноющую боль, он обернулся, как будто ожидая увидеть вместо высокой грязной фигуры, поникшей на стуле, другую девочку с длинными белокурыми волосами и светло-голубыми глазами. Глаза Габрии были закрыты, а голова свесилась на грудь. Ее плащ лежал на полу, а голая нога находилась в полном несоответствии с остальной одеждой. Она дрожала.


— Отец, что означает вся эта кровь? — заплакала она. Ее пальцы дернулись, как будто она прикоснулась к чему-то отвратительному. — Она покрывает все. Отец, пожалуйста, не оставляй меня!


Пирс поднял плащ и набросил ей на плечи. Она завернулась в него и произнесла:


— Мне так холодно. Где Габрэн?


Знахарь печально слушал, как она бормотала в забытьи о своей семье и о тех сценах их убийства, которые остались в ее памяти. Картины их смерти смешались с его собственными воспоминаниями о другой ранящей его душу смерти. Давным-давно он бежал из Пра-Деш, унося с собой свое неискупленное горе и ярость, и вину за то, что он покинул свою собственную дочь. Он взглянул на девушку, последнюю Корин среди кланов, и вдруг его поразила мысль о том, что, может быть, ему предоставляется шанс искупить свою вину. Десятки лет назад он проявил слабость и последовал приказу своего повелителя вопреки своему здравому смыслу. В результате его дочь умерла, а он ничего не сделал, чтобы спасти ее. Теперь у него есть шанс спасти хотя бы эту девушку.


Он поднял ее и осторожно положил на свой матрас за занавеской. Он обернул ее лодыжку в холодное и пошел греть воду для горячего компресса. Пирс мог понять, почему Хулинин принял изгнанника, несмотря на нежелание. В выдумке Корин было слишком много противоречий. Теперь он добавит свои собственные поводы. Подобно ему, девушка была изгнанником, и все же ей так долго удается выжить благодаря отваге и сообразительности. Она заслужила этот шанс, а не измену. Он просто воспользуется своими шансами во время гнева Сэврика, если — нет! — хулинины раскроют секрет девушки.

* * *


Габрия проснулась поздним полднем. Она лежала на теплой постели, чувствуя себя удобно и спокойно, как не чувствовала уже много дней. Затем она услышала громыхание горшков и открыла глаза. Ее взгляд упал на кремовые занавески, и разом нахлынули воспоминания последних дней. Все было правдой — резня, поиски Хулинина, Нэра, смерть кобылы и драка с Кором являлись мучительной реальностью. Она вздохнула.


— Пирс, — позвала Габрия.


Занавески раздвинулись, и за ними показался знахарь.


— Добрый день, Габрэн, — сказал Пирс, старательно пряча лицо.


Глаза Габрии округлились.


— День? Как долго я спал?


— Всего несколько часов.


— О нет! Леди Тунголи…


— Именно она велела мне дать тебе отоспаться. Этлон возглавил следующую охотничью вылазку на льва.


Габрия села и очень осторожно пошевелила лодыжкой. Она двигалась слегка скованно, но опухоль заметно уменьшилась, и она могла двигать ею, порою даже без боли. Пирс протянул ей руку, и она встала. Она доковыляла до стула. Знахарь подал ей суп и хлеб с сыром. Девушка вдохнула густой аромат супа и внезапно почувствовала, как она голодна.


Окончив есть, Габрия отодвинула в сторону тарелки и сидела, наслаждаясь полным желудком. Она взглянула на тюфяк и увидела, что Кор все еще спит под одеялами. Его лицо не выдавало признаков боли, не было и следов магии, неожиданно поразившей его.


— Как себя чувствует Кор? — наконец спросила она.


В этот момент Пирс отрезал себе ломоть хлеба и, взглянув на воина, ответил:


— Я уверен, что он будет жить, но он никогда не сможет взять себе жену.


Он почувствовал жалость к молодому мужчине. Удар лука Габрэна и колдовская сила, вероятно, разрушили сексуальное естество Кора. Он был злобным глупцом, но он не заслужил позора импотенции.


Габрия долго смотрела в землю. В ее сознании вихрилось столько мыслей, воспоминаний и эмоций, что она не могла думать. Она не знала, что теперь делать.


Спустя некоторое время Пирс овладел собой и подсел на другой стул к столу. Габрия взглянула на него.


— Что ты скажешь Сэврику? — спросила она, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно.


Длинные руки знахаря играли коркой хлеба. Его лицо выглядело старым и усталым.


— Я весь день старался придумать, что я скажу.


Габрия побледнела, зная, что в этот момент ее жизнь в руках знахаря. По закону Пирс должен был обвинить ее в волшебстве перед вождем клана и предоставить решение ее судьбы вождю и старейшинам. Но, если он так сделает, Пирс сам будет подвергаться риску, так как он использовал магию лечебного камня. Это была щекотливая проблема, и Габрия не могла даже предположить, что будет делать знахарь.


— Ты что-нибудь придумал? — спросила она как только могла спокойно.


— Сейчас я просто скажу, что Кор был болен в результате осложнения его травмы от удара, но что теперь он выздоравливает. — Пирс приподнял бровь: — Это подойдет?


Слабый вздох слетел с губ Габрии. Она быстро кивнула:


— Благодарю тебя.


Пирс наклонился вперед, упершись руками в край столешницы:


— Но мы все же должны взглянуть в лицо тому факту, что Кор был поражен магической силой.


Габрия напряглась.


— Я знаю, — сказала она. — Я согласна, что он был поражен чем-то большим, чем мой лук. Но у тебя нет доказательств того, что это сделала я. Ни я, ни ты не знаем, откуда взялась эта сила.


— Я знаю, но…


Габрия вскочила, опрокинув стул. Страхи и эмоции переполняли ее так, что ей захотелось завизжать. Ей надо было уйти из шатра куда-нибудь и собраться с мыслями. Она должна была подумать.


— Нет. Достаточно. Что бы ни случилось, это никогда не должно произойти вновь!


Пирс обошел вокруг стола и схватил ее за руку.


— Ты не знаешь этого, — воскликнул он. — Если у тебя есть этот талант волшебства, он никуда не исчезнет. Он всегда будет с тобой, ожидая нового повода, чтобы снова проявиться.


— Если! Ты только скажи если! — вскричала Габрия. — Ты не знаешь наверняка. Если я даже обладаю такой способностью, что я могу с ней сделать?! — она заковыляла к выходу, надеясь уйти прежде, чем знахарь успеет еще что-нибудь сказать.


— Габрэн, — тихо произнес Пирс.


Габрия коротко отрезала:


— Спасибо за помощь, знахарь. Я благодарен тебе.


Затем она выскользнула за дверь и исчезла. Дождь к этому времени уже перестал, и тучи распались на огромные пушистые острова. Солнце проникало сквозь все просветы между ними и покрывало холмы подвижной мешаниной света и тени. Свежий ветер повеял на Габрию из степи за Хулинин Трелд. Она глубоко вдохнула Бодрящий холодок немного успокоил ее и помог разобраться в своих мыслях и понять, что она хотела сейчас сделать. Она хотела найти Нэру.


Девушка откинула назад свои стриженые волосы и заковыляла между большими шатрами в сторону далеких пастбищ. Вероятно, Нэра паслась там, и Габрия отчаянно хотела оказаться рядом с успокаивающей мощью хуннули.


Большинство мужчин покинуло лагерь, выслеживая льва, но многие женщины вышли из шатров, наслаждаясь ярким солнцем. Никто не поприветствовал проходящую Габрию, поэтому она спешила, стараясь не поддаваться чувству одиночества и жалости к себе, нараставшим в ее душе.


К тому времени, когда она достигла сторожевых линий на границе лагеря, она опять сильно хромала. Она остановилась передохнуть. На поле перед ней несколько мужчин объезжали молодых лошадей. Другая группа воинов практиковалась в стрельбе из лука. Габрия отказалась от мысли пройти к пастбищам, так как, чтобы миновать их, не попавшись по пути, ей нужны были быстрота и ловкость. Сейчас их у нее не было.


С минуту она наблюдала за лучниками, которые пустили своих лошадей полным галопом по лугу. Как один они издали свирепый крик, поворачивая лошадей назад и посылая тучу стрел за спину в мишень, и отступили с веселыми возгласами на исходную позицию. Габрия с удивлением наблюдала этот странный маневр. Он был сложен, требовал умелого обращения с луком и лошадью, а также расчета времени. Воины выполняли его безукоризненно, и мишень была изрешечена, свидетельствуя об их меткости.


— Они хорошо действуют, — произнес кто-то позади нее.


Габрия повернула голову и увидела Джорлана, командира ночной стражи, стоящего в нескольких шагах от нее, рядом с шатром кузнеца. Он держал недоуздок кусающейся кобылицы. Кузнец, дородный мужчина с огромными руками, зажал переднюю ногу кобылицы между своих ног и приводил в порядок копыто.


— Где они научились этому? — спросила Габрия.


— Это часть новой тактики, которой обучает Этлон. Он перенял ее у налетчиков из Турика, которые являются мастерами наскоков и набегов, — ответил Джорлан.


Габрия оглянулась на лучников, выстраивающихся для новой попытки.


— Зачем такому большому клану беспокоиться о тактике налетов?


Джорлан скривил губы и похлопал кобылицу по носу.


— Лорд Медб стал очень могущественным. Он присоединяет к себе другие кланы или поступает с ними как с Корином. Мы не непобедимы. Я думаю, что война будет еще до того, как кончится лето.


Кузнец фыркнул, по звуку неотличимо от лошади:


— Лорд Медб глупец. Он не может надеяться, что будет контролировать все степи или кланы. Он скоро обожжется.


— Может быть, — задумчиво произнес Джорлан, — пока он мимоходом не подпалит нас.


Кузнец захохотал, испугав кобылицу.


— Стой смирно, девочка, — стал успокаивать он ее. — Ты волнуешься больше, чем моя жена.


— Вы не видели хуннули? — спросила Габрия. Она не хотела обсуждать Медба. Лагерь давил на нее, и она хотела бежать.


Джорлан указал в сторону реки.


— Я думаю, она у реки. Ты хорошо действовал прошлой ночью. Я сожалею о Коре, — добавил он, как будто это только сейчас пришло ему в голову.


— Я тоже, — отпарировала Габрия, раздраженная напоминанием об этом инциденте.


Она не хотела думать о прошлой ночи, пока не выберется из лагеря. Она обернулась, сунула пальцы в рот и издала пронзительный свист. Она подождала немного, беспокоясь, услышала ли ее Нэра.


Затем в ответ на ее призыв раздалось громовое ржание. Этот зов разнесся по Хулинин Трелд подобно звукам боевой трубы. Все в лагере оставили свои дела и снова прислушались к этому ржанию, полному гордости и ликования. В полях все замерло. Как люди, так и лошади следили за тем, как Нэра появилась на вершине далекого холма. Она снова заржала, на этот раз приветственно, и Габрия засмеялась от удовольствия, чувствуя радость кобылы.


Девушка свистнула еще раз. Нэра, распустив хвост, поскакала с холма и галопом помчалась в лагерь. Ее грива металась, как трава перед бурей, а копыта сверкали, когда она выбрасывала вперед ноги. Как черная комета ворвалась она на переполненное поле и пронеслась между людьми и лошадями. Они расступались перед ее силой и великолепием. Она прогрохотала вверх по склону и остановилась в нескольких дюймах от Габрии. Кобыла нежно фыркнула.


Габрия снова засмеялась, слыша вокруг себя возбужденные выкрики людей. Она ухватилась за гриву хуннули и вскочила на нее.


— Пошли!


Нэра крутнулась и помчалась, обгоняя ветер, на равнину.


Джорлан наблюдал, как они исчезли вдали, затем усмехнулся:


— Я отдал бы моих лучших кобыл, чтобы испытать такое.


Кобыла несла Габрию вдоль берегов реки Голдрин к началу долины и быстро промчалась между двумя сторожевыми пиками перед выходом на равнину.


По ту сторону Маракора и его двойника предгорья переходили в степи долин Рамсарина. От сени гор и до сумеречного горизонта разворачивались засушливые степи. Равнина представляла собой бесконечные лиги земли, приводящие в трепет человека своей полнейшей безбрежностью и утонченной красотой, особенностями, которые больше нигде не встречались среди земель, на которых обитали кланы. Особенностью высокогорных степей был непрерывный ветер, который обтачивал камни и гнул высокие травы; резкие краски, которые смешивались мириадом оттенков; острый аромат жестких кустарников, растущих в каждом овраге; жестокость зимних буранов и жара летних засух. Степи были пустынными землями, которые не обещали легкого приема, но они подходили кланам и их беспокойным табунам и были любимы ими.


Нэра скакала на восток, следуя вдоль Голдрин. Она чувствовала, что что-то беспокоит Габрию, но держала свои мысли при себе и ждала, чтобы ее всадница сама заговорила об этом.


Когда Маракор уменьшился позади них, и Габрия уже не чувствовала следящих за ней глаз хулининов, она успокоилась и уселась поудобнее на широкой спине Нэры. Хуннули перешла на шаг, и они медленно брели вдоль отмелей широкой реки. Ветерок обвевал их, холодный от утреннего дождя и наполненный тяжелым духом влажной земли. В заводях плескались утки, и несколько антилоп с любопытством наблюдали за ними с безопасного расстояния.


Габрия глубоко вздохнула.


— Он обвинил меня в волшебстве, Нэра, — наконец произнесла она.


«Кто?»


— Знахарь. Он думает, я использовала какой-то вид силы, чтобы победить Кора в драке прошлой ночью. Хуже всего, что я не знаю, прав ли Пирс.


«Почему знахарь думает, что ты использовала магию?»


Габрия в отчаянии тряхнула головой.


— Кор был поражен силой, называемой Сила Трумиана. Пирс сказал, что я единственная, кто мог это сделать. Он считает, что я обладаю внутренней способностью к использованию магии… Но у него нет доказательств. — Она помолчала некоторое время, затем добавила: — Я видела сон прошлой ночью. Он был ужасен.


«О волшебстве?»


— Да. Ох, Нэра, с самого рождения мне твердили, что магия является чем-то отвратительным и развратным. Но я не такая.


Габрия обвила руками шею хуннули. Девушка хотела верить в себя, во внутреннее добро, которое было частью ее и ее любимой семьи. Если она обладает талантом к волшебству, тогда, надеялась она, ее вера относительно магии была ошибочной, так как она никогда не согласится с тем, что она является носительницей зла.


Нэра остановилась. Она повернула голову так, что ее блестящие черные глаза смотрели прямо в несчастное лицо Габрии.


«Как, ты думаешь, хуннули стали такими, какие они есть?»


Габрии перехватило горло.


— Они были созданы богами. Амара приняла облик первой кобылы, а Шургарт в облике бури оплодотворил ее, — она говорила нерешительно, как будто не была уверена.


«Эта часть правдива, но наше создание пошло дальше. В начале мира мы с харачанскими лошадьми были едины».


Габрия глубоко вздохнула. Она чувствовала себя так, будто стояла на краю обрыва. Позади лежала ее жизнь, основные понятия и нравственные устои которой не изменились. Перед ней лежали новые взгляды и странные истины, самой странной из которых была идея того, что магия не является вредоносной силой. Все, что ей нужно было сделать, это прыгнуть с обрыва и задать хуннули оставшиеся невысказанными вопросы. Девушка уже угадывала суть ответа, но те неизвестные области, в которые это знание могло привести, ее путали ее больше, чем все, с чем она до этого сталкивалась. Это могло означать полное разрушение всего ее образа жизни и мыслей. Это могло означать, что в течение двух столетий кланы верили в ложь.


Нэра все еще продолжала с состраданием смотреть на нее, ожидая, когда Габрия заговорит. Габрия медленно провела пальцем вдоль белой в виде молнии отметки на лопатке Нэры, стараясь найти в себе отвагу в любых словах выразить вопрос, который был у нее в сознании.


Она подумала, что зазубренная полоса была также и меткой богов на животных, которых они любили. Харачанские лошади не имели метки в виде молнии, хотя Нэра сказала, что они с хуннули имеют общее происхождение. Итак, почему у хуннули есть отметка расположения богов, а у харачанских лошадей нет?


— Что произошло? — прошептала она так тихо, что даже Нэра едва расслышала ее.


Но хуннули поняла глубинный смысл вопроса.


«В ваших легендах есть повествование о Валориане, в котором он спасает корону Амары от демонов Сорса. В ее освобождении ему помогал черный жеребец. Конь был тяжело ранен ударом молнии, и Валориан, вернув корону богине, ухаживал за ним, пока конь не выздоровел. В благодарность за помощь богиня повелела, чтобы жеребец навсегда остался верховым конем Валориана, а его потомство всегда носило белый шрам в его честь. После этого Валориан научил коня общаться с собой и защищать себя. Он сделал жеребца неуязвимым к магии и злу. Своим волшебством герой дал хуннули новую жизнь».


Бездна была преодолена. Габрия почувствовала, что ее бросает в жар, а руки начинают дрожать.


— Валориан был волшебником?


«Ваши жрецы о многом не удосуживаются вам сказать».


— Нэра, я думаю, что хочу вернуться в лагерь.


Хуннули согласно заржала. Она легко затрусила назад в поселение, давая Габрии время на осмысление информации, которая потрясла ее веру. Понадобятся дни, чтобы девушка полностью осознала, что магия является частью ее. — Нэра знала правду с того первого дня, когда она встретила Габрию, — и еще больше дней, прежде чем она осознает реальность этой своей силы. Но это произойдет. Габрия должна будет разорвать оковы своего предубеждения и признать свой талант владения магией, если она надеется бороться с лордом Медбом и уцелеть.


В начале лагеря Габрия соскочила с лошади и постояла минуту, удерживая готовые брызнуть стелы. Она погладила пальцами черные волосы на холке у Нэры.


— Я всю свою жизнь презирала волшебство. — Она остановилась и тяжело сглотнула. — Ты сказала мне, что являешься волшебным созданием, но я не могу тебя ненавидеть. Ты мой друг.


Габрия стиснула зубы и решительным шагом направилась в сторону холла. Нэра с минуту наблюдала за ней, затем заржала и повернула в сторону тихих пастбищ на окраинах Хулинин Трелд.

Глава 7


В этом году ранней весной шли обильные дожди. Вода переполнила ручьи и реки, залила низины. Целыми днями дождь лил порывистыми потоками, пока шатры не начали гнить, скот болеть, а людям отказывать нервы. Голдрин подмыла свои берега и угрожала табуну племенных кобыл в долине, так что лошадей пришлось перевести в убежища в пределах лагеря. Рабочие поля превратились в болота, а пересекающие лагерь тропинки предательски засасывали в грязь.


Холл надолго превратился в единственное сухое место в Хулинин Трелд и был переполнен людьми, жаждущими передышки. По ночам у костров мужчины клана допивали остатки вина и шептались о еретическом применении волшебства Медбом. Может ли такое быть, поражались они, чтобы Медб стал таким могущественным, что может управлять погодой? Неужели он надеется деморализовать кланы, подвергая опасности их табуны и приводя в негодность их шатры и пищу? Может быть, он старается доказать этим силу своей власти?


Эти пересуды достигали даже отдаленных кланов, вождей которых мало заботили планы Медба на верховную власть. Имя Медба было у каждого на уме, и влияние его деяний, реальных или выдуманных, обволакивало все подобно сгущающемуся туману. История о резне в Корин Трелд переходила от клана к клану. Первоначальные ужас и негодование, вызванные новостью, окончательно утонули в оговорках. Люди слушали рассказ, но никто не хотел признавать того факта, что Корины были вырезаны. Схватки между кланами с целью развлечения, мести или выгоды были обычным делом. Но намеренное полное уничтожение целого клана было для этих людей чем-то непостижимым.


И все же резня была реальностью, и вожди в глубине души понимали, что нечто, подобное этому, может произойти снова. К сожалению, никто не знал, почему Корины были уничтожены в первую очередь. Все знали, что Датлар испытывал отвращение к Медбу. Может быть, вождь Корин слишком часто злил лорда Вилфлайинга, и ему пришлось испытать всю силу гнева Медба. Некоторые вожди полагали, что, если это действительно так, было бы мудрым избегать неудовольствия Медба. Они начали тайком принимать эмиссаров Вилфлайинга и выслушивать обещания богатства и власти, которые будут даны им в обмен на сотрудничество.


Лорд клана Гелдрин Брант, едва дождавшись окончания траура по лорду Джустару, женился на вдове умершего вождя и присягнул на верность лорду Медбу. Тем временем десятки изгнанников, объединившись в хорошо вооруженный конный бандитский отряд, начали мародерствовать в степи. Насилия не было, но часто находили убитый скот, а после того, как банда проходила по землям какого-либо клана, пропадали лошади. Эти грабежи повергали кланы в тревогу и ожесточение, но банда была так велика и передвигалась так быстро, что кланы по отдельности мало что могли предпринять против нее. Только Совет Лордов, собиравшийся каждое лето на ежегодной встрече кланов, был способен организовать совместные действия против изгнанников. К сожалению, последние три месяца Совет не собирался.


В своем громадном холле на южной окраине степей Медб принимал известия от своих шпионов и лазутчиков и со все возрастающим удовлетворением наблюдал как его планы начинали приносить результаты. По ночам он удалялся в тайное помещение и перелистывал хрупкие страницы древнего тома, который он приобрел у нищего в Пра-Деш. Он до сих пор был потрясен тем, что легендарная Книга Матры попала в его руки. Матра, величайший среди волшебников кланов, погиб при разрушении Мой Туры, но, несмотря на многолетние поиски, его рукопись так никем и не была найдена. Эта книга содержала результаты трехсотлетнего изучения колдовских тайн, и многие жаждали завладеть этими бесценными знаниями. И теперь, спустя столько времени, рукопись была обнаружена нищим, когда он рылся в развалинах города волшебников, и который как будто был послан Медбу самим божественным провидением. Книга запросто могла быть уничтожена или отдана кому-нибудь другому. И все-таки она досталась Медбу. Теперь у него было средство преодолеть увечья, нанесенные ему бешеной хуннули, а также власть для осуществления своих мечтаний. Ни человек, ни целая армия не смогут противостоять ему, пока магические силы будут в его руках. Он будет владеть империей.


К большому веселью Медба, сильные дожди не были делом его рук, но они стали одним из звеньев в цепи событий, ведущих прямиком к его победе. Разрушения и беспорядки, вызванные непогодой, все больше подрывали уверенность кланов в себе, а постоянные ливни держали их разобщенными, пока Медб копил силы. Скоро он будет готов приступить к следующей части своего плана.

* * *


К концу весны дожди наконец прекратились. Хулинины с облегчением приступили к работе по починке прогнивших шатров, уборке нанесенного потоками мусора, сбору первой свежей пищи сезона и заботам о скоте. Много лохматых длинноногих коз заболело, и слишком много новорожденных козлят умерло. Прошло много дней, прежде чем выздоровели последние козы и удалось подсчитать потери. Племенные кобылы чувствовали себя немного лучше, и, как только их долина просохла, они были выпущены пастись на зеленую траву, ковром пробивающуюся через нанесенную грязь.


Кор выздоровел и вернулся к своим обязанностям, хотя всем было ясно, что удар Габрии разрушил нечто большее, чем его способность иметь детей. Он был угрюм и одинок и лелеял в себе ненависть, питаемую из глубины его души. Когда холмы наконец достаточно обсохли, чтобы возобновить охоту на льва, он ушел один и вернулся спустя пять дней с телом льва, переброшенным через его седло.


Не обращая внимания на звучащие вокруг поздравления и выражения одобрения, а также награду Сэврика за совершенное, он сбросил мертвого льва к ногам Габрии.


— Твой слуга, — рявкнул он на нее и прошествовал прочь.


Габрии не надо было смотреть в его глаза, чтобы понять, что это были не последние слова, которые она слышит от него. Облегчение она испытала только от того, что Кор перенес свои пожитки из холла в шатер своего отца и на время оставил ее в покое.


Жизнь медленно возвращалась в нормальное русло. Козы были острижены, и новые войлочные циновки были изготовлены для новых шатров. Женщины занимались прядением и ткачеством. Мужчины и лошади возобновили тренировки. У каждого было слишком много дел, чтобы беспокоиться о призраках. Медб стал казаться отдаленной угрозой, и мысли о войне были оттеснены требованиями жизни.


Единственным мрачным моментом в этих весенних радостях было исчезновение Пазрика. Второй вер-тэйн не вернулся из пустыни, и Сэврика беспокоило его отсутствие. Не в правилах Пазрика было так долго отсутствовать или не присылать гонца с вестями. И все же клану еще было о чем беспокоиться. Подходил срок жеребиться кобылам, и необходимо было к этому подготовиться. Волнение нарастало день ото дня. Многие молча молили богов о том, чтобы злая судьба Корина не повлияла на наступающие события. Наконец однажды ночью Нэра почуяла волнение среди кобыл. Габрия разбудила клан, и к утру родился первый жеребенок. Мокрый и неуклюжий, он старался подняться на ноги, а хулинины наблюдали за ним с молчаливыми благоговением и благодарностью. По всем признакам, потомство должно было быть хорошим, так как первый новорожденный был сильным как лев гнедым жеребенком.


Как будто в возмещение гибельных дождей последующие дни были удивительно теплыми и сухими. Племенные кобылы с радостью ощутили это, и не проходило ночи без того, чтобы не родился один, а то и два жеребенка. В зацветающих лугах малыши резвились под присмотром матерей, не ведая, что они олицетворяют продолжение существования клана.


Габрия мало радовалась в период появления жеребят на свет. Ее сердце было переполнено ее собственными мыслями и желаниями, так как она пыталась разобраться в своем изменившемся отношении к магии. Рост стад клана Хулинин мало что значил для нее, за исключением того, что враждебность по отношению к ней стала уменьшаться. Она проявляла радость ради Сэврика, которого полюбила, но заботы клана в это время казались далекими и несущественными.


Этлон, все еще полный подозрений в адрес таинственного Корина, чувствовал ее отстраненность и продолжал бдительно следить за нею. Их тренировки становились все более продолжительными и напряженными, так как Этлон искал возможность сломать ее оборону. Габрия пылко невзлюбила его, и ее бесконечно раздражало, что она ничего не может поделать, чтобы избавиться от него.


Несмотря на характер Этлона, Габрия должна была признать, что он хорошо обучал ее. Вер-тэйн был скор на расправу, но в своих решениях он был очень мудрым и справедливым. Девушка поняла, почему он заслужил неколебимую верность верода. Этлон был невероятно гордым, отважным и всего себя посвящал долгу, и он в полной мере получал от других то, что отдавал им.


К тому времени, когда наступило лето, Габрия невольно начала испытывать уважение к вер-тэйну. В результате его кропотливых занятий с ней ее мускулы стали крепкими, координация и умение держать равновесие улучшились, и она так владела мечом, будто он являлся продолжением ее руки. Он не давал ей пощады — а она знала, что и Медб этого не сделает — и не проявлял никаких дружеских чувств. Изредка Этлон коротко ободрял ее, понуждая к еще большим усилиям. Габрия знала, что она никогда не достигла бы такой сноровки в воинском искусстве без его помощи. Если бы он только забыл о своих подозрениях.


В период появления жеребят на свет у Габрии было мало времени для отдыха, и стало еще меньше, когда приблизился День первородства. Этот праздник был днем выражения благодарности тем божественным силам, которые ниспосылали плодовитость кланам и их стадам. Главной силой жизни являлась Амара, богиня-мать. День первородства праздновался в ее честь. Она одаривала жизнью, была силой, которая сохраняла эту жизнь, и стояла на страже продолжения существования кланов.


Но Амара была только половиной единого целого. В то время как Амара олицетворяла положительную сторону жизни, ее сестра, богиня Крат, являлась ее темной стороной. Крат правила разнузданной страстью и скрытностью, насилием и завистью. Она владела силой разрушения, но не так, как ее братья, два мужских бога, которые командовали силами войны. Ее сила была коварной, медленной и незаметной. Вместе Амара и Крат составляли единое целое, которое олицетворяло собой женщину клана.


Странным образом женщины считались физически неполноценными по сравнению с мужчинами. Но, так как женщины обладали способностью продолжения жизни, они были наделены потенциально большей духовной силой. В кланах считали, что то, что женщины меньше и слабее мужчин, компенсируется данной им могучей внутренней жизненной силой. Поэтому было естественным, что именно женщины, пользующиеся особенной благосклонностью Амары, исполняли обряд воздаяния почестей в День первородства.


До резни Габрия наслаждалась этим праздником. Тайные обряды церемонии плодородия и молитвы о стадах были первыми словами, которым она научилась, а веселые празднества, продолжающиеся всю ночь, были самыми счастливыми моментами в ее жизни. Но в этом году она не смела даже про себя напевать песнопения. Когда родился последний жеребенок и процессия одетых в красное женщин собралась около холла, Габрия укрылась в шатре Пирса.


Пока женщины в молчании шествовали к могильным насыпям клана вдалеке от лагеря, чтобы исполнить обряды в присутствии своих предков, мужчины оставались на месте, дожидаясь, когда полная луна достигнет зенита и обряды закончатся. Они побаивались таинств Дня первородства, но наслаждались безудержным разгулом веселья после обрядов. Пока богиня не оставляет клан своими милостями, женщины в эту ночь могут делать все, что ни пожелают.


Выпал чудесный вечер для праздника. Луна блистала подобно жемчужине на груди у ночи. Музыка, исполняемая барабанами и флейтами, становилась громче по мере того, как стихал ветер. Факелы плясали вокруг далеких могильных холмов. Тишина, все более напряженная по мере ожидания, стояла в лагере. Даже животные вели себя тихо. Лошади настороженно следили за мигающими огнями, а собаки держались поближе к своим хозяевам. В шатре Пирса Габрия слушала, как музыка взмывает над молчанием лагеря подобно ветру, веющему над землей. Она будоражила мысли Габрии, побуждая ее двигаться, напевать знакомые слова. Удары барабана возвращали ее память назад, в Корин, где она пила вино плодородия и танцевала в честь богини. Девушка сидела, охватив руками колени, а песни звучали у нее в голове. Понадобилось напряжения всей ее силы воли, чтобы удержать тело в покое и оставаться сидеть у костра, изображая равнодушного юношу. Пирс вышел, но мог вернуться в любой момент, и на этот раз она себя не выдаст.


Когда музыка достигла полной силы и женщины издали торжествующий крик, Габрия глубоко вздохнула. Заключительные слова ритуального благословения пронеслись в ее уме. Все закончилось. Теперь женщины вернутся, чтобы благословить стада, и родившийся первым жеребенок будет с благодарностью принесен в жертву Амаре. Скоро клан начнет праздновать.


Габрия уже могла слышать настраивающих свои инструменты музыкантов и возбужденные голоса ожидающих мужчин. Она собиралась на некоторое время присоединиться к ним, но сейчас она так устала, как будто только что сама завершила обряд. Она не хотела видеть буйного веселья. Вместо этого она завернулась в одеяло и загляделась на пламя костра в очаге Пирса. Девушка скорее почувствовала, чем услышала появление Этлона. Она мгновенно насторожилась.


— Мы приглашаем тебя присоединиться к нам, — мягко произнес Этлон, стоя у входа.


— Я не могу, — ответила она, надеясь, что он поймет и оставит ее.


Вер-тэйн перевел дыхание, затем произнес:


— Ты хорошо служил моему отцу эти дни. Так и продолжай.


Клапан шатра опустился, и он ушел. После его ухода Габрия долго сидела, глядя в черную стену шатра.

* * *


К рассвету клан уснул, усталый и довольный праздником. Габрия проснулась рано и выскользнула из шатра Пирса. Знахарь вернулся очень поздно, благоухая вином, и свернулся на своей постели. Она не была уверена, заметил ли он ее вообще. В этот утренний час лагерь был тихим, и Габрия испытала облегчение, нигде не заметив Этлона. Солнце едва показалось над горизонтом, но уже было жарко, и мухи роились меж шатров.


Она решила воспользоваться случаем и провести некоторое время в одиночестве. Уединение было редким подарком в большом лагере, и Габрия не хотела упускать такой шанс. Она отыскала Нэру. Они ускользнули из лагеря и легкой рысцой потрусили в горы. Но Нэра знала, что за ними кто-то следует. Высоко над Хулинин Трелд Нэра отыскала поток, который впадал, беспорядочно завихряясь, в ущелье и устремлялся к реке Голдрин. Она направилась вверх по течению. Кобыла прокладывала свой путь через густой подлесок, следуя видным только ей следам, минуя крошечные болота, через заросли ежевики и оленьей травы.


Постепенно невысокие заросли уступили место одиночным деревьям и рощицам, и звучание воды, бегущей по каменистому ложу, стало громче. Нэра забиралась все выше и глубже в горы, а солнце пригревало спину Габрии.


Наконец кобыла остановилась у крутого скалистого откоса, с которого срывался поток, рассыпаясь каскадом брызг. Выступающие из стены скалы, покрытые темно-зеленым мхом, делили падающую воду на тонкие ручейки, пронизанные лучами солнца и рассеивающие водяную дымку. У подножия водопада вода собиралась в глубокий пенящийся омут, прежде чем продолжить свой путь к реке. Влажные серо-зеленые лишайники увешивали растущие поблизости сосны и можжевельник. Травы, кустарники и цветы сплошным ковром покрывали испещренную солнечными пятнами землю. На дереве над ними застрекотала белка. Стрекоза коснулась поверхности воды.


Габрия соскользнула с лошади и опустила руку в холодную воду.


— Я собираюсь искупаться, — заявила она, восторженно глядя на омут.


Нэра оглянулась назад, в ту сторону, откуда они пришли. Ее ноздри затрепетали от нежного ржания.


«Будь осторожна. Я скоро вернусь».


— Подожди. Там… — начала было говорить Габрия, но Нэра уже ускакала.


Девушка была очень удивлена быстрым исчезновением Нэры, но, может быть, кобыла хотела попастись на лугу поблизости. Габрия пожала плечами. Единственное, что имело сейчас значение, холодная, прозрачная как стекло вода, ожидавшая ее за искрящейся водяной дымкой.


Она сбросила одежду — мужские штаны, тунику и фетровую шляпу, которые она уже возненавидела, и голышом нырнула в заводь. Это было восхитительно. Она вертелась в воде как выдра. Пузырьки воздуха щекотали ее кожу, а вода омывала тело, лаская и унося прочь усталость и напряжение. Габрия смывала пыль и пот и пальцами расчесывала волосы. Потом она отдыхала, греясь на солнышке.


Было так прекрасно забыть обо всем, не чувствовать никакой вины или двуличности, так мучающих ее. Не было глаз, постоянно за ней следящих, никакой злобы, претензий, воспоминаний. Она снова ощущала себя женщиной. Габрия хихикнула, когда водоросли скользнули по ее бедру, затем она блаженно потянулась и поплыла к водопаду.


Вдруг за шумом водопада Габрия расслышала ржание хуннули. Нэра. Затем раздалось ответное ржание, и ее сердце оборвалось. Был только один другой хуннули…


— О боги, — пробормотала она и попыталась встать.


— Привет, Габрэн.


От страха у нее заныло под ложечкой. Она рухнула обратно в воду и остановилась у каменной стены рядом с водопадом. Этлон стоял на берегу около ее одежды. Он лениво пошевелил ногой ее меч и сбросил перевязь собственного меча.


— Как водичка? — как бы между прочим спросил он. Габрия только смотрела на него, онемев от ужаса. Он снял тунику и расшнуровал башмаки. — Я следовал за тобой, чтобы убедиться, что с тобой ничего не случилось. Эти горы могут быть предательскими. — Его штаны присоединились к куче одежды, и он потянулся, стоя в теплых солнечных лучах. У него было худое, мускулистое тело, покрытое множеством белых шрамов. — Искупаться — это отличная идея. Думаю, я присоединюсь к тебе.


Габрия смотрела, как он нырнул в заводь, и уткнулась лицом в мох.


— О, богиня, — умоляла она, — помоги мне сейчас.

Загрузка...