Темная сторона демократии: Объяснение этнических чисток

Геноцид имеет место там, где есть массовость жертв и массовое стремление убивать. Мы не знаем точного числа армян, убитых после 1915 г. Мы даже не знаем, сколько армян проживало в Турции[38]. 1,2–1,4 миллиона погибших в 1915–1916 гг. — цифра наиболее близкая к истине. Резня вспыхивала и после ухода британских и французских оккупационных войск, когда погибли еще тысячи человек. Вполне возможно, что армяне потеряли две трети своего населения. Многим удалось спастись, уехав заграницу. К 1922 г. в Турции оставалось не более 10 % армян, живших там в 1914 г. А значит, это был едва ли не самый страшный геноцид XX столетия. Погибло гораздо больше мужчин, чем женщин и детей. Из тех 180 тысяч армян, что выжили в лагере Дейр-эз-Зор в мае 1916 г., лишь 10 % были мужчинами (в основном пожилого возраста), 30 % — женщинами, 60 % — детьми (Kévorkian, 1998: 224). Но и мужчин, и женщин, и детей убивали в огромных количествах, выживших детей и женщин насильственно обращали в ислам, и то, что произошло, было не чем иным, как попыткой уничтожения армянского народа. Слова «геноцид» тогда еще не существовало, но, судя по цифрам, произошел именно он.

Был ли он преднамеренным? Был ли он заранее разработанным планом правительства?

Многие исследователи говорят, что да (напр., Dadrian, 1995; Melson, 1992). Некоторые с ними не соглашаются (Adanir, 2001; Suny, 1998). Я отчасти разделяю точку зрения последних: и планирование, и организация массовых убийств могли быть спонтанной реакцией на изменчивые обстоятельства кризиса. Но неопровержимого доказательства, что четкий приказ на геноцид был отдан верхушкой государственной власти, не существует (нет таких доказательств и во всех остальных случаях, рассматриваемых в этой книге)[39].

Тем не менее правящая партия «Единение и прогресс» в 1914 г. становилась все более радикальной, что впоследствии подтолкнуло ее к проведению геноцида. Кое-кто из правящей верхушки говорил, что война — это уникальный шанс устранить армян и раз и навсегда решить армянский вопрос. Что под этим подразумевалось, не вполне ясно. Младотурки пока не имели большинства, не было у них и безоговорочной поддержки двух столпов турецкой политики — Энвера и Талаата. Энвер явно склонялся к радикалам после возвращения в Константинополь с Кавказа, где он потерпел поражение от русских. Еще 22 января 1915 г. он похвалил армян и армянских солдат за верность родине, а через месяц гневно обрушился на них же, переложив вину за свои стратегические ошибки на армян. Некоторые немецкие военные советники предлагали выселить армян из пограничных районов, чтобы они не сотрудничали с русской армией (Dadrian, 1995: 34–42). Впоследствии Талаат-паша сказал американскому послу, что вопрос о депортациях «решился не сразу… это был итог долгих и трудных размышлений» (Morgenthau, 1918: 333).

Да, депортации планировались в 1915 г., но что именно предполагалось? Некоторые турки использовали это слово как эвфемизм, обозначавший нечто куда более страшное, но остальные-то нет. Принудительные депортации можно было провести в рамках Плана Б, после того, как рухнул План А — совместная борьба с армянскими националистами против общего врага. Первоначально План Б предполагал переселение потенциально неблагонадежных армян из зоны, где велись боевые действия, чтобы они не смогли в них участвовать. Подобная акция таила в себе то, что я бы назвал тактическим капканом: раз начав что-то делать, трудно остановиться на достигнутом. Этот план мог легко перерасти в План В: депортацию армян подальше от уязвимых коммуникаций и оперативного тыла, что означало бы выселение почти всех армян из Анатолии. Их могли бы отправить в более «спокойные» и почти не приспособленные для жизни пустыни на юге. После военных катастроф начала 1915 г. произошло именно это. В январе Восточный фронт трещал по всем швам под натиском русских, британцы одержали победы в феврале в зоне Суэцкого канала и в апреле в Месопотамии. Высадка английского десанта на побережье Сирии становилась практически неизбежной. Вместо этого 18 марта флот Антанты нацелился на Константинополь, войдя в Дарданелльский пролив. Операция провалилась, и тогда 25 апреля англичане высадились в Галлиполи, всего в нескольких милях от столицы. Это была попытка окончательно вывести Турцию из войны. Константинополь был охвачен паникой. Последнюю ставку власти сделали на Анатолию, этот редут должен был устоять любой ценой, если войну вообще можно было выиграть.

Чтобы понять, почему Османская империя перешагнула через грань и обратилась к кровавым чисткам среди армян, будет полезно взглянуть на карту 6.1. Обратите внимание на связь между расположением фронтов и армянскими депортациями.

Среди турецких правителей было распространено убеждение, что армяне могут стать коллаборантами, отсюда и их желание очистить от армян турецкую Анатолию. Массовые депортации вначале рассматривались как временная необходимость, но радикалы считали, что они могут стать долгосрочным и окончательным решением армянского вопроса в Османской империи.

План Б был (и остается) для турок рациональным выбором, тем более в той ситуации, когда армяне начали помогать русским (напр., Izzet Pasa, 1992: 200–209; Yalman, 1970: 326–332). План В оправдать труднее, хотя Халил Берктай (Milliyet, 20 окт. 2000) обосновывает его в жестких терминах военного времени:

Карта 6.1. Геноцид армян в Турецкой империи, 1915 г.

Предоставлено Армянским национальным центром (ANI). https://armenian-genocide.org

Размер кругов, выделенных розозовым, соответствует количеству уничтоженных.

ѻ — концентрационные лагеря

План В ни в чем не противоречил традиционной османской практике выселения непокорных народов. В 1913 г. христианские деревни в восточной Фракии были сожжены войсками специального назначения (подробнее об этом позже), чтобы устрашить и принудить к бегству всех окрестных христиан. В середине 1914 г. некоторые греческие поселения и фермы по побережью Эгейского моря тоже подверглись разгрому. Осенью полицейские силы обрушились на сионистские общины в Палестине. Приказ об этих репрессиях поступил от губернатора Яффы (Kaiser, 2000b, 2001а; Karsh & Karsh, 1999: 166–167). Это чем-то напоминает кровавые этнические чистки в Югославии в 1990-е гг.: резня, поджоги, изнасилования для того, чтобы вселить ужас в оставшихся в живых, но не для того, чтобы уничтожить народ. Исходила ли эта политика от всего правящего режима или лишь от радикальной фракции партии «Единение и прогресс», которая в годы кризиса контролировала весь репрессивный аппарат? С уверенностью я этого сказать не могу, хотя и склоняюсь к последнему варианту. Думаю, что позже, в конце 1915 г., военные поражения заставили Энвера и Талаата пойти именно на такие беспощадные меры.

Но даже и в военное время План В не проводился как единое целое и не помещался в отведенные ему рамки классических полицейских депортаций. Ведя войну, одряхлевшая империя из последних сил старалась обеспечить армию. По сравнению с другими воюющими великими державами, куда большая часть прибавочного продукта в Турции шла на нужды войны. И этот продукт часто отбирался у народа силой. Во время войны около 240 тысяч турок умерли от голода и болезней, в боевых действиях погибло 325 тысяч (Ahmad, 1993; McCarthy, 1983). Это был невероятно высокий уровень страданий[40]. В условиях общей разрухи массовые депортации сотен тысяч армян должны были привести к столь же массовым жертвам. Нам неизвестно о каких-либо организованных планах их переселения, их просто вышвырнули в безлюдную пустыню. Армянам было запрещено владеть собственностью, они не получали государственной помощи и, конечно, не имели навыков выживания в пустыне. Большинство было обречено на смерть. Даже если мы согласимся с турецкой интерпретацией этих событий, мы все равно обнаружим все те же кровавые депортации с элементами политицида, беспощадным обращением с жертвами и переходом к этноциду. Кто автор этих планов? По непроверенным воспоминаниям Хусейна Кахита, Центральный комитет в середине февраля 1915 г. принял решение о геноциде. Он пишет, что трое из десяти присутствовавших членов (Гёкалп, Кара Кемаль и Митхат Шукру) голосовали против. Он пишет также, что в Комитете преобладали радикалы, как то Энвер-паша, Талаат-паша и три лидера «Специальной организации» Тешкилят-и Махсуса (Teskilat-I Mahsusd), которые уже были причастны к зверствам на Балканах и которые впоследствии совершили большую часть актов геноцида. Это были д-р Бехаэддин Шакир, д-р Назим и Атиф Реза. Третий триумвир в тот день на заседании отсутствовал. Многие наблюдатели считали, что он был в ту пору сторонником насильственной тюркизации (Morgenthau, 1918: 172–174). Оценка Кахита, пусть и слишком эмоциональная, представляется нам достаточно точной.

Шукру, бывший бухгалтер из Салоник, по политическим взглядам был умеренным, о протесте интеллектуала Гёкалпа у нас нет достоверной информации. Радикализм Энвера и Талаата нам хорошо известен по документам 1915 г. По более ранним источникам то же самое можно сказать и об Атифе Реза и о двух докторах наук — Назиме и Шакире.

Д-р Назим заявлял, что его предшественники во власти «не оказались столь дальновидны, чтобы очистить страну от христианского элемента» (Bryce, 1972: 8)[41]. Один немецкий генерал обвинил Шакира за резню в Эрзеруме в апреле 1915 г. Турецкие источники приписывают Шакиру такой ответ: «Депортации противоречат государственным законам и законам милосердия. Я готов взять на себя личную ответственность за нарушение этих законов и заплатить за это жизнью». В будущем, говорит он, его «вспомнят как человека, который пожертвовал собой во имя родины» (цит. по: Yalman, 1970). Удивительно, но среди турок даже такой человек пользовался репутацией гуманиста. В 1916 г. он организовал лекторские выступления в Константинополе. Врачи, социологи, политики привлекли внимание к положению в Анатолии, где обнищавшие крестьяне страдали от малярии, сифилиса и других болезней, от беспросветной бедности и неграмотности. Его собственная лекция произвела особое впечатление и заставила анатолийские власти заняться социальными и санитарными реформами (Stuermer, 1917: 172–173).

Разброд и шатания раскололи партию «Иттихад» на три течения. Небольшая часть по-прежнему желала компромисса с армянами — Плана А. Центристы выступали за принудительные депортации из прифронтовой полосы. Но поскольку русские и англичане не прекращали наступления, депортации стали распространяться на всю Анатолию. Планы Б и В (депортации) оказались неэффективными. План Б потерял смысл, когда фронты начали перемещаться вглубь страны, а План В неизбежно приводил к массовым жертвам. Третья и самая радикальная фракция партийной верхушки настаивала на Плане Г — полном уничтожении. Радикалы и выиграли давний спор, который начался еще в последнюю Балканскую войну. Первая мировая потребовала депортаций. Категорический отказ армян поднять восстание на российской территории, усугубленный военными неудачами, сыграл на руку радикалам и дал им возможность перейти к массовым депортациям по Плану В с последующей эскалацией в План Г — геноцид. Две последние эскалации координировала верхушка — министр внутренних дел Талаат и военный министр Энвер. Никто заранее не попытался оценить возможные последствия этих репрессий: подавить сопротивление, депортировать армян на юг от зоны боевых действий и даже из Анатолии, насколько беспощадно это нужно сделать, как осуществить это технически, что станется с переселенцами на новом месте? Мало кто предполагал такие последствия изначально, за исключением, возможно, самых махровых радикалов, считавших План Г самым простым и самым оправданным[42]. Этот сценарий кажется мне наиболее правдоподобным. Он не предполагал тщательно спланированного геноцида, но он неизбежно привел к нему.

Воистину, это был геноцид спонтанный, хаотичный и стремительный.

РАЗВИТИЕ ГЕНОЦИДА

Геноцид был эволюционным процессом. Последовательность его этапов изучил Кайзер (Kaizer, 2001а), то же можно проследить по карте 6.1. Первый инцидент произошел в конце февраля в Дортиоле, крупном армянском поселении неподалеку от сирийского побережья. Там высадились два британо-армянских лазутчика, местные оказали им гостеприимство, а потом шпионы попали в руки турок. Дортиол считался оплотом армянских националистов. Власти полагали, что лазутчики должны были поднять восстание, когда английская морская пехота высадится на берег. Британцы знали, что могут рассчитывать на поддержку армян, и хотели, чтобы турки поверили, что высадка будет произведена именно в том месте, что на самом деле в их планы не входило. Многие местные армяне уклонялись от призыва в армию. Правительство негодовало и нервничало. Ходили слухи о готовящемся крупном восстании, и власти решили предотвратить его превентивным ударом. Губернатор Аданы направил в Дортиол большую воинскую команду. Большинство армянских мужчин были схвачены и отправлены на принудительные работы. Потом этот инцидент послужил оправданием приказа Энвера-паши от 27 февраля о разоружении двухсот с лишним тысяч армян, призванных в армию. Взамен их заставили служить в трудовых батальонах. Ту же участь разделили и другие немусульмане. Ааронсон (АагопвоЬп, 1916) вместе с другими палестинскими евреями был призван в трудовую армию, где часто приходилось работать в чудовищных условиях. Это была явная попытка обезвредить и разоружить опасных армянских коллаборантов в стратегически важной зоне, особенно тех, кто уже встал под ружье. Было ли это сделано, чтобы предотвратить угрозу мятежа, или для того, чтобы лишить армян возможности сопротивляться чему-то худшему, что уже планировалось? Давайте разберемся, какой сценарий лучше вписывается в канву последующих событий. После Дортиола последовало затишье, прерванное другим инцидентом, который наводит на мысль не о некоем разработанном плане, а о вынужденной реакции.

Первая полномасштабная депортация гражданского населения произошла 26 марта в городе Зейтун, в киликийской провинции Мараш. На карте 6.1 видно, что город находился далеко от линии фронта, но на важной линии коммуникации, по которой шли поставки в турецкую армию. В городе проживала многочисленная и самодостаточная армянская община с немалым числом вооруженных националистов. В окрестных горах действовали боевые армянские отряды, в которые стекались и дезертиры из армии.

Когда в середине марта инсургенты начали громить армейские интендантские обозы, армянских старейшин вынудили участвовать в совместной воинской операции на окружение. Это сработало; большинство повстанцев было убито, взято в плен или разогнано, после чего власть ослабила давление. Когда активность партизан снова усилилась, власти (с некоторыми основаниями на это) решили, что местное население больше не помогает местным чиновникам. Немецкий офицер, служивший там, пишет жене, что местные армяне ненавидели тупого и жестокого начальника жандармерии. Это привело к перестрелке, несколько жандармов было убито. Офицер считает, что местные жители оказались тогда между двух огней. «Власти они больше не доверяли, но очень боялись, что бандиты будут им мстить, если они их не поддержат. Жители не понимали, насколько взрывоопасна была ситуация, — пишет немец, — ведь это был важный стратегический район, и власть не могла спокойно взирать на происходящее» (Kaiser, 2001b: 13).

Правительство решило покончить с проблемой раз и навсегда — уничтожить опасность, которую представляли собой непокорные горцы. Зейтун атаковали крупными силами, армянских мужчин убивали три дня подряд начиная с 8 апреля. Немногие укрылись с оружием в горах, где они продолжали обороняться, что вызвало раздражение у старейшин армянских общин, опасавшихся еще более тяжкой кары. Но все уже было решено, и кара последовала незамедлительно — начались депортации. Большую часть мужчин выслали в Сирийскую пустыню, к югу от города Дейр-эз-Зор. Женщины, дети, старики были депортированы в другом направлении, на северо-запад от городов Султания и Конья, что отличалось от последующих депортаций. По дороге никого не убивали, обе группы добрались до места назначения, чего тоже не случалось впоследствии. Выжившие рассказывали, что власти не знали, что с ними делать. Акции устрашения в Дортиоле и Зейтуне были разделены во времени, обращение с депортируемыми было не таким, как при более поздних депортациях, мы вправе предположить, что это была показательная спецоперация, оставшаяся страшным примером в памяти армян. То, что власти разоружили армянских солдат, свидетельствует об их недоверии ко всем армянам. Тем не менее армянские новобранцы продолжали служить в трудовых батальонах, не началось пока и массовое истребление армян.

И снова было затишье, но только на 10 дней, после чего одновременно, но в разных местах произошли еще две трагедии. Первая случилась в крупном, стратегически важном городе Ван в восточной Анатолии недалеко от границы с Россией и Персией. Там проживала большая колония армян. К концу 1914 г. относительно либеральный губернатор Ташин-паша сдал свой пост радикальному иттихадисту Джевдет-бею, шурину Энвера-паши. Разъяренный поражением своих войск на фронте, Джевдет во всем обвинил армян. 16 апреля он вызвал якобы на переговоры пятерых армянских старейшин и убил их. Возмущенные армяне начали строить баррикады. Обе стороны изготовились к обороне. В окрестностях озера Ван начались расправы с армянами. 20 числа после попытки насилия над армянской женщиной в городе началась стрельба, армянский квартал подвергся осаде. Беспорядки переросли в настоящие боевые действия, а к городу тем временем приближалась наступающая русская армия, в передовых отрядах шли армянские добровольцы. Ван был взят 19 июня, но отбит в августе турецкой армией и курдскими иррегулярными войсками. Ван стал городом, где развернулась полномасштабная этническая и гражданская война, где фронт и тыл слились воедино.

Это событие страшно обеспокоило режим, все симпатии которого были, естественно, на стороне турок, а не армян. Губернатор-радикал отправлял панические отчеты. 19 апреля, когда противостоящие стороны начали строить укрепления, турецкое правительство известило Германию о том, что больше не доверяет армянам. События в Ване всегда использовались впоследствии как оправдание всех массовых депортаций армян и как пример справедливого возмездия за измену (Documents on Ottoman-Armenians, 1983). В парламенте некоторые депутаты обвинили правительство в несоразмерном применении силы. Некоторые турецкие офицеры говорили о том, что генерал Камиль, командующий 3-й турецкой армией, сам спровоцировал беспорядки и исказил факты, чтобы выставить армян предателями общего дела и добиться их физической ликвидации (Dadrian, 1994b: 93). Депутат из умеренных Ахмет Из-зет-паша был потрясен размахом репрессий, но и он, став командующим Восточного фронта, утверждал, что армяне действительно совершали злодеяния (Izzet Pasa, 1992: 200209). Де Ногалес, венесуэльский солдат удачи, командир турецкой батареи близ города Ван, достоверно рассказывает об обоюдной жестокости сторон. Никто никому не уступал и пяди, всех пленных ждала смерть. Освободив город в июне, армяне залили его кровью. Когда в августе их выбили турки и курды, последовал ответный локальный геноцид (сведения о событиях можно найти в следующих источниках: Bryce, 1972: 32–77; Dadrian, 1996: 31–34; de Nogales, 1926; McCarthy, 1995: 188–192, 223–230; Morgenthau, 1918: 296–300).

Ван захлестнула волна насилия, в столице тоже было неспокойно. Правительство ожидало неизбежного наступления Антанты. Десант в Галлиполи шел на прорыв. Лихорадочная политическая активность развернулась в Константинополе. 20 апреля вышел приказ о переселении мусульманских беженцев из Европы в Зейтун: этот город очистили от армян навсегда, но судьба их оставалась неясной. 22 или 23 апреля лидеры «Иттихада» и военные приняли ряд важных решений. Константинополь готовился к городским боям, было решено выслать из города свыше 200 армянских лидеров и очистить от радикальных националистов другие города. 25 апреля эти люди были заключены в концентрационные лагеря. Вторая волна депортаций армянских руководителей последовала после высадки войск Антанты.

24 апреля депортированные из Зейтуна, высланные первоначально на северо-запад от Конья, были перенаправлены в Дейр-эз-Зор. Это изменило их судьбу. В Конья они могли бы уцелеть, но шанса выжить в Сирийской пустыне практически не было. 27 апреля Талаат-паша известил посольство Германии, что политическая автономия всех религиозных общин отменяется. Между 25 и 30 апреля опустели города и села Киликии, оплота армян, и населенные пункты на армейских коммуникациях. Изгнанников отправили на юг. Когда в апреле сошел снег на Армянском нагорье, османские войска и силы Специальной организации начали резню близ Вана, Муша и по всем поселениям, граничившим с русским фронтом. Неясно, когда начали убивать депортированных армянских лидеров. Вероятно, радикал-националистов вначале пытали, чтобы выбить из них информацию, и уничтожали потом. Большинство из них были живы до конца мая — начала июня. Неясно также, когда начались убийства армянских солдат из трудовых батальонов, но к концу мая эти экзекуции шли вовсю. К июлю были казнены почти 200 тысяч армянских военнослужащих. Лишь немногие армяне пустились в бега, остальные остались верными присяге. После тотальной чистки Османская армия уменьшилась, а силы Антанты начали ставить под ружье армянских беженцев. Армянский легион Франции насчитывал 4500 бойцов. Турция оказалась в капкане собственной паранойи. Подобную ситуацию мы рассматривали в главе 1. Хотя вероятность восстания армянских солдат была и невелика, последствия могли бы быть чудовищными. И лучше ударить первым, чтобы не пожалеть потом, — вероятно, так и решили турецкие власти. На самом деле далеко не все армянские общины угрожали обороноспособности страны. Режим наносил не точечный удар по реальной угрозе, а тычок растопыренными пальцами, упредительный и устрашающий. Потом Талаат-паша сквозь зубы признал и это.

Итак, до 23–25 апреля четко проработанного плана, скорее всего, не было, проводились показательные репрессии там, где их неумолимо требовала ситуация. Но за эти три дня план был составлен. Он был нацелен на армянских лидеров, солдат, сплоченные общины в деревнях и городах в стратегически важных районах. От показательных репрессий и ограниченных насильственных депортаций турецкое правительство переходило к политициду: уничтожению армянского военного и политического руководства во избежание измены и сотрудничества с врагом. Полиция провела обыски в армянских кварталах в поисках оружия, и оно было найдено. Закон разрешал владеть оружием, и многие армяне хранили его для самообороны. Если оружия не было, полиция его подбрасывала и «находила» потом. После этого следовал арест. До сих пор неясно, сколько людей при этом было убито.

Ширились казни и депортации. — К маю почти вся Киликия была зачищена, армянское население выслано на юг, куда позже отправили и всех остальных (Bryce, 1972: 465491, 646–648). Массовые убийства и высылки прокатились к западу от Вана. Разрозненное сопротивление вызывало особую ярость карателей, но большинство армянских общин были застигнуто врасплох. Позже уцелевшие националисты и дезертиры объединились в отряды и смогли оказать существенное сопротивление, укрывшись в горах. Впрочем, в полноценную партизанскую войну это не превратилось, к ней армяне готовы не были (Bryce, 1972: 84–95; U.S. Documents: 1,24–25,49-50; II, 108; Barton, 1998:100–103, 108–112; Kaiser, 2001b: 20–28; Kévorkian, 1998: 323; cp.: Miller & Miller, 1993: 74–75). К тому времени все симпатии армян были на стороне противников Турции, ибо только турецкое поражение могло спасти их от уничтожения. Трудно сказать, что именно изначально планировала власть, но в мае эскалация насилия вплотную подошла к Плану Г — геноциду.

В последнюю неделю мая правительство развернуло лихорадочную активность. 24 мая страны Антанты известили Турцию, что все виновные в геноциде предстанут перед судом после завершения войны. Все последующие административные распоряжения мы можем интерпретировать как попытку упорядочить депортации, придать им видимость юридической силы и законности. Возможно, этими приказами систематический геноцид возводился на уровень государственной политики, но возможно, что режим таким образом пытался обезопасить себя на случай, если война будет проиграна. О физическом уничтожении в приказах не было ни слова. 26 мая Талаат-паша распорядился депортировать армянские общины вблизи от Восточного фронта, а также армян из провинции Адана и округа Мараш. На следующий день правительство обнародовало более общий «Приказ о депортациях», предписывающий меры борьбы с коллаборационистами, включая насильственное переселение. Никаких упоминаний о конкретных районах или этнорелигиозных группах там не было. Но тремя днями спустя правительство разрешило мусульманским беженцам селиться в брошенных домах, при этом собственность армян изымалась и выставлялась на торги. 9-10 июня власти в провинциях получили распоряжения о депортациях и изъятии собственности (Kaiser, 2001а; Institut Für Armenische Frage, 1988: 12–13).

Власть старательно делала вид, что проводит План Б — депортации, связанные с военной необходимостью. На самом деле это был геноцид. В начале сентября от армянских общин ничего не осталось, кроме тех, что находились в крупных городах, таких как Константинополь, Смирна, Алеппо. Талаат-паша практически признал геноцид в телеграмме губернатору Диярбакыра:

Талаат пытался остановить избиения христиан, но не армян. Опираясь на дневник протестантской миссионерки и учительницы Берты Морли Хильмар Кайзер смогла восстановить последовательность событий, произошедших в небольшом городе Марсован (Kaiser, 1999а). Ее отчет дополняет соответствующая глава из отчета Брайса (Bryce, 1972: 331–377). Марсован не был стратегическим пунктом. Тучи сгустились над городом 29 апреля 1915 г., когда, как вспоминает Морли, были арестованы 13 армянских мужчин, еще 21 взяли под арест 10 мая. В мае и июне полиция прочесывала город в поисках дезертиров и тайников с оружием. Тайник с гранатами, найденный в одном винограднике, тут же навлек подозрения на армян. В отчете Брайса (Bryce, 1972: 332) говорится, что оружие было никуда не годным, и тем не менее «ярость турок дошла до белого каления». Морли вспоминает, что тех людей, на чьей земле нашли злополучный тайник, арестовали и сослали в местность, где свирепствовал тиф. Она не пишет, было ли это настоящим оружием, в ее дневнике мы также не находим ни одного упоминания о сопротивлении армян. 10 июня губернатор заявил, что не хочет прибегать «к крутым мерам», но «на него сильно давят со стороны». 23 июня стало началом всеобщей депортации. Всем пришлым армянам было велено вернуться в свои родные места, оставшихся загнали в оцепление и малыми группами стали выводить из города.

1 июля пронесся слух, что многих изгнанников убили по дороге. 3 июля турецкий юрист из миссии обмолвился, что «скорее всего, с ними покончат в пути». Морли вспоминает: «У меня было чувство, что они хотят стереть с лица земли весь народ». На следующий день, пишет она, всем армянам приказали покинуть город. Когда одна армянка хотела купить себе хлеба в дорогу, булочник рассмеялся и сказал: «Столько тебе не понадобится». Местные турки прекрасно знали, какая судьба ждет армян. 5 июля армяне впопыхах начали распродавать свое имущество. Некоторые турки усмехались: «Не стоит покупать все это. Оно и так скоро будет нашим». И уже 6 июля до них дошла «достоверная информация», что все армяне были уничтожены при этапировании. 6 июля в городе возникла «серьезная угроза» погрома. Мэр обратился к местному партийному комитету, и был водворен порядок. Серьезных кровопролитий в городе не произошло. Женщины были депортированы через две недели, и в Марсоване осталось лишь несколько сотен армян из 12 тысяч. Для всех стало очевидным: «правительство решило уничтожить армян как народ, и они не в силах себя защитить» (Bryce, 1972: 334).

Мисс Морли ничего не рассказывает об ужасах геноцида. Она не была свидетелем сцен кровавой резни. Хищные мародеры грабили дома высланных, а дружелюбные турки уговаривали армян принять ислам и тем сохранить свою жизнь. Такие скоропалительные обращения ничем помочь уже не могли, местные власти не позволяли себя дурачить. И мисс Морли это радовало! Для пастыря душ вероотступничество было едва ли не страшнее, чем смерть. Она пишет, что 12 июля некоторые турки пришли в ужас от всего происходящего и тут же подыскали этому объяснение: «Наша вера никогда бы не позволила нам творить такие жестокости, во всем виноваты Германия и христиане». Брайс (Bryce, 1972: 348) сообщает, что двое турок были повешены за то, что укрыли у себя своих армянских друзей. По воспоминаниям Морли, убийства в городе начались 14 июля. Турецкий солдат пожалел армянского протестантского священника и спрятал его. Обозленные солдаты пригрозили ему смертью, и тот убежал, оставив клирика на произвол судьбы. Начался спор. Некоторые не хотели поднимать руку на пастора и настойчиво предлагали ему принять ислам. Тот отказался и принял мученический венец вместе с псаломщиком, который тоже не захотел изменить своей вере.

17 июля городской мэр попытался найти хоть какое-то оправдание происходящему. Он сказал: «Это лишь малая доля того, что армяне делали с турками повсюду… а в городе Ване в колыбели не осталось ни одного живого турецкого младенца». 20 июля, пишет Морли, армянские женщины благодарили своих турецких конвоиров за то, что те защитили их от черкесских мародеров. Машина репрессий работала беспощадно, но упорядоченно. У миссии потребовали выдать других армян-протестантов (как и католиков, их вначале щадили). 18 июля власти занялись экспроприацией собственности армянских общин. В августе 1915 г. один чиновник поведал о том, что видел и казни, и трупы по берегам Евфрата. Мисс Морли ведет свой скорбный дневник еще месяц. Через месяц армян в Марсоване уже не осталось.

Из таких источников возникает картина последовательного осуществления общего плана, который родился в июне 1915 г. (может быть немного раньше). Вначале — быстрая изоляция политических и духовных лидеров и тех, кто владел оружием. Некоторые были брошены в тюрьмы, другие успели уехать и исчезли бесследно. Оставшиеся армянские мужчины призывного возраста были согнаны, построены в колонны и депортированы на юг, во внутренние районы страны. Локальные чистки были проведены в Киликии и вдоль границы с Россией. Так происходило не везде. Да, вначале это выглядело как депортации, но почему первыми жертвами всегда были мужчины? Ответ простой — их доводили до безлюдных мест и там убивали. Через несколько недель то же самое происходило с женщинами, детьми и престарелыми — их угоняли в пустыню. Прямой угрозы для Турции они не представляли, поэтому их не убивали сразу, смерть поджидала их на долгом и трудном пути. Некоторые умирали от голода и болезней, многие погибали под саблями кочевников и бандитов, нападавших на колонны. В европейских провинциях Турции все происходило иначе. Депортированных из Европы грузили в вагоны и без особых проблем довозили до пунктов назначения на юге. Проблемы начинались потом — Анатолия и прилегающие к ней районы были полностью очищены от армян-переселенцев с Запада. Их уничтожили физически.

Американский консул Лесли Дэвис был свидетелем событий в Харпуте и в провинции Мамурет-ул-Азиз, которую он назвал «скотобойней». Консульские вояжи позволили ему увидеть (и сфотографировать) до 10 тысяч, по его оценке, трупов армян, валявшихся в пустыне. Большинство из них были раздеты или полураздеты, местная голытьба не погнушалась снять одежду с убитых (Davies, 1989: 86–87; U.S. Official Documents, 1995: гл. III). Выжившие изгнанники описывают сцены бесчеловечной жестокости, иногда сменяемые приливами жалости. Молодых женщин постоянно насиловали, некоторых делали проститутками или брали во временные наложницы.

Жены турецких офицеров отбирали из маршевых колонн себе в прислугу женщин помоложе и покрепче. Нищие турки и курды угоняли армянских девушек для своих сыновей, за таких невест не надо было платить огромного калыма. Этим молодым женщинам выпала очень нелегкая доля, но им хотя бы сохранили жизнь. Многие ассимилировались и вскоре забыли, что когда-то были армянками. Потомство считалось по мужской линии, и дети от таких браков получали новую этническую идентичность. Мы не знаем, сколь; ко армянок смогло выжить таким образом. Возможно, статистику общей смертности стоит несколько пересмотреть. В этом этническом геноциде практически не прослеживается расовый подход. Полезных и неопасных армян можно было принудительно ассимилировать. Пол и возраст, как правило, решали, жить тебе или умереть. Поэтому выживали молодые женщины, мужчин и стариков уничтожали беспощадно.

Эскалация развивалась стремительно. Эпизодические убийства и тотальный геноцид разделили всего лишь три месяца, гораздо быстрее, чем решение «еврейского вопроса» Гитлером. На карте 6.1 показано, что убийства и депортации начались в районах максимального сосредоточения армян в Киликии, на северо-восточной границе, потом они распространились внутрь страны, в центральные районы Турции у черноморского побережья и на юго-восток вдоль Багдадской железной дороги. От 600 до 800 тысяч армянских мужчин были убиты в первой волне геноцида в Анатолии. Многих других в 1915 г. привезли по железной дороге из европейской части Турции. Эти не погибли сразу. Женщин, детей, стариков вывезли на юг в Сирийскую и Месопотамскую пустыни. Обратные потоки наблюдались редко, за исключением самой первой депортации из Зейтуна.

Потом прокатилась вторая волна истребления — вероятно, еще 630 тысяч человек погибли в лагерях смерти в Сирии и Месопотамии, обозначенных знаком (кружок и точка) на карте. Там большинство людей умерли от истощения и болезней (Kévorkian, 1998). В окрестностях этих лагерей убийства продолжались с апреля по сентябрь 1916 г. К тому времени армянские общины практически полностью были вырезаны. Только в Константинополе, Смирне и Алеппо армян пощадили — видимо, из-за того, что эти города были на виду у всех. Британские войска появились в Сирии в начале 1917 г., и им удалось спасти многих в южных районах. Но истребление армян шло вплоть до 1923 г., массовые расправы продолжились после отступления англичан и французов и после освобождения самых отъявленных головорезов из-под британского ареста (Marashlian, 1999).

На сей счет мы располагаем самой полной информацией. В 1916 г. лорд Брайс направил британскому Министру иностранных дел большую подборку свидетельских показаний, как армянских, так и иностранных — свидетельствовали миссионеры, медсестры, путешественники, консулы и другие люди[43]. Это лучший источник информации о ранней стадии геноцида, подкрепленный свидетельствами выживших армян (Kazanjian, 1989; Kévorkian, 1998; Miller & Miller, 1993) и другими документами, заслуживающими доверия. Отчеты независимых американских консулов, бизнесменов и миссионеров написаны в обвинительном ключе (подборка в работе Barton, 1998; U.S. Official Documents, 1993–1995). Эти свидетели находились в северной части Турции и видели в основном облавы, депортации и эпизодические убийства. Они располагали достоверными сведениями о массовых уничтожениях и маршах смерти, но сами их не видели. Иной вес имеют свидетельства тех, кто был на юге и воочию видел, как это происходило. Среди них консулы Дэвис и Джексон, а также мистер Верно, которого я цитировал в начале предыдущей главы.

Еще более впечатляют отчеты союзников — высокопоставленных немецких и австрийских офицеров, которые видели все, что происходило за кулисами большой политики. Вначале они искали оправдание союзникам, мучились сомнениями, потом они пережили шок и омерзение к тому, что сами потом назвали «истреблением», «уничтожением», «искоренением», «систематической резней» армянского народа. Большинство соглашаются с тем, что это была «сознательная политика правительства младотурков» или (как вариант) «значительной части движения “Иттихад”»[44]. Немецкий персонал Багдадской железной дороги видел все воочию. На поездах перевозили тысячи депортированных, и станции часто превращались в концентрационные лагеря и лагеря смерти. Кайзер (Kaiser, 1999b) приводит страшные свидетельства железнодорожных служащих. Высшие чины среди путейцев знали и о том, что Талаат-паша — один из руководителей геноцида. Иногда он делал вид, что прислушивается к протестам, публично он даже осуждал кровопролития, но среди своих был откровенен и требовал от подчиненных неуклонного продолжения политики геноцида.

Во время осады Вана солдат удачи из Венесуэлы майор Рафаэль де Ногалес был начальником штаба турецкой полевой жандармерии. И он потребовал отставки:

В 1919 г. турки тоже признали тяжесть совершенного преступления. Новое османское правительство инициировало судебные разбирательства в трибунале. Министр внутренних дел без обиняков написал:

К сожалению, то правительство было свергнуто другим, более националистическим, и судебный процесс был остановлен. С тех пор все турецкие правительства либо отрицают геноцид, либо замалчивают его, хотя немногим мужественным турецким историкам и журналистам удается доносить до общественности свою точку зрения. Танер Акчам (Yeni Binyil, 8 окт. 2000) пишет: «Вне всякого сомнения, события 1915 г. следует квалифицировать как геноцид по Конвенции ООН от 1948 г.». Акчам добавляет, что сам Ататюрк назвал эти преступления бойней, что означает именно геноцид, поскольку тогда это слово еще не существовало. Халиль Берктай (Radical, 9 окт. 2000) столь же откровенен. Он проводит разницу между «армянскими бандами», способными на «ограниченное насилие», принесшими смерть «одной или двум тысячам» мусульман, и систематическими депортациями, которые осуществил режим с помощью кровавых карателей из Специальных войск, убивших «по меньшей мере 600 тысяч человек».

В настоящее время турецкие власти признают лишь насильственные депортации, а не геноцид и даже не массовые расправы. Талаат решил просветить американского посла Моргентау следующим образом:

Моргентау обратил его внимание на катастрофические экономические последствия депортаций. Талаат быстро нашелся с ответом:

Конечно, обобранные до нитки женщины и дети не могли выжить в пустыне. Талаат объяснил немецкому журналисту, почему репрессии должны распространяться на весь армянский народ.

Талаат признал, что депортации были направлены против не только реально существующей, но и против потенциальной угрозы. Турки наносили превентивный удар и оправдывали его исторической необходимостью. Та же логика, как мы вскоре узнаем, была и у Гиммлера. Энвер-паша был столь же откровенен с Моргентау:

Моргентау дал ему шанс снять с себя часть вины. Посол сказал, что, по его ощущению, ретивые исполнители перестарались и сделали много больше, чем требовал от них Комитет. Эти слова возмутили Энвера:

Депортации были ширмой, за которой разыгрывался куда более кровавый спектакль. Для победы в войне годились все средства. Мораль и экономика могли катиться к черту.

Для турок в роли угнетенной, униженной жертвы перед лицом завоевателей депортации могли показаться разумным решением. Отправить армян туда, где они не смогут снюхаться с врагом и где не надо будет держать войска, чтобы за ними присматривать, — что может быть лучше? Принудительные переселения были османской традицией; они стали частью военной стратегии в XX веке. Нам доподлинно неизвестно, как и когда разрабатывался план депортаций, мы также не знаем, когда именно ему на смену пришла политика массового уничтожения. Многие сходятся на том, что решение о геноциде все-таки было принято официально. Он не проводился с немецкой методичностью, как геноцид в годы нацизма. В Турции много было по-другому. Как мы уже знаем, сочувствующие пытались задержать этот процесс и даже спасти армян, предложив им обращение в ислам. Во многих местах щадили армян протестантского или католического вероисповедания, но не всех и не всегда (на адептов Армянской апостольской церкви это вообще не распространялось; см. подробное описание в: Barton, 1998; Bryce, 1972). И все же нескончаемые колонны армян, которых гнали в одном направлении, две «фазы» депортаций, растянувшихся от апреля до сентября, — все это говорит о едином, четком плане, который последовательно выполнялся.

ТУРЕЦКИЕ ЭЛИТЫ: ЧЬЯ ВИНА?

ИСПОЛНИТЕЛИ ГЕНОЦИДА: КЕМ ОНИ БЫЛИ

Я мало знаю о биографиях отдельных преступников. Среди тех первых, кто предстал перед английским судом, преобладали мужчины среднего возраста, женщин не было, видимо, потому что исполнители геноцида были людьми высокого статуса.

Среди членов партии «Единение и прогресс» преобладали учителя и преподаватели. Как мы знаем из предыдущей главы, они были основной социальной базой, на которую опирались младотурки. На более высоком уровне встречались офицеры, особенно военные врачи. Несколько врачей входили в Центральный комитет, из 100 главных организаторов геноцида 23 были врачами. Некоторые явно проводили над армянами бесчеловечные эксперименты (вводили им инъекции с возбудителями болезней), есть свидетельства (не вполне достоверные), что на обреченных испытывали отравляющие газы. Доктор Резид заявил:

С захваченных турецких территорий хлынул поток беженцев, в основном с Балкан, а также с Кавказа. Указ о депортациях разрешал беженцам селиться в домах депортированных армян. Штюрмер считает, что исламские беженцы (мохаджи) стали главным тараном репрессий (Stürmer, 1917: 53, 166–168). Дэвидсон (Davidson, 1985: 77–78) пишет, что начальник полиции в Адане «был родом с Балкан, и когда он встречал армянина, то впадал в ярость, как бешеный пес». Еще один уцелевший свидетель утверждает, что партию «Иттихад» заполонили турецкие чиновники, «во множестве бежавшие с Балкан в конце войны» (Merdjimekian, 1920: 5). Турецкий писатель Танер Акчам (Akçam, 1992: 77) обращает внимание на неутоленное чувство мести, которое привезли с собой турецкие беженцы после балканской войны: «Они уцелели в резне для того, чтобы обрушить еще более беспощадную кару на христиан в Анатолии, на армян прежде всего». Беженцы по этническим мотивам, появляющиеся чуть ли не в каждой главе этой книги, были участниками почти всех политических или этнических чисток. В репрессиях участвовали и турки, жившие в неспокойных приграничных областях — это стандартная ситуация при подобных обстоятельствах. Во время судов, инициированных турецким правительством после войны, одним из главных доводов защиты был примерно такой: мой подзащитный мстил за тестя, которого замучили русские солдаты, а армяне помогали этим русским (Bedrossyan, 1983: 161; Dadrian, 1996: 229; 1997Ь; Yeghiayan, 1990, 1991).

Информации явно недостаточно. Но можно сделать вывод: главными исполнителями геноцида, если не считать рядовой состав Специальных сил, были убежденные сторонники турецкого органического национализма. Эта тема нуждается в более углубленном изучении.

УЧАСТИЕ ИНОСТРАНЦЕВ. ГЕРМАНСКИЙ СЛЕД

Страны Антанты косвенно виновны в судьбе армян. Они подыгрывали армянам в их стремлении к независимости, они пытались использовать их как троянского коня в начале войны. Беспощадный ответный удар турок по армянам был в какой-то степени реакцией на взаимную симпатию армян и христианской Антанты. И когда это произошло, Антанта уже ничем не могла помочь. Для союзников это был второстепенный театр войны, ограниченное наступление России и Британии погоды не делало и жизни армян спасти не могло. Армяне, затаив дыхание, следили за ходом боевых действий, надеялись на победоносное наступление союзников, молились за успех британского десанта в Галлиполи (такая удача могла бы положить конец войне вообще). Европа дала армянам надежду, а потом бросила их на произвол судьбы. Мы еще не раз убедимся в том, что великие державы не способны остановить кровавые чистки в военное время. Вина Антанты относительно невелика, если учесть, что основные силы воюющих держав были сосредоточены на других, жизненно важных фронтах.

Куда весомее была ответственность Германии и Австрии. Германия, главный союзник Турции, была единственной страной, которая могла бы охладить ее пыл. Большинство немцев и австрийцев в Турции к концу 1915 г. прекрасно понимали, что означают депортации. Их осуждали миссионеры, офицеры, консулы. Немецкое посольство заявило формальный протест, указывая на то, что депортации обоснованны лишь тогда, когда есть военная необходимость. Турецкое правительство тут же ответило, что такая необходимость есть, и немецкое посольство вполне удовлетворилось этим ответом. Но протесты немцев в Турции продолжали поступать непосредственно в Берлин, что сильно обеспокоило Вильгельмштрассе — германское Министерство иностранных дел. Канцлер Бетманн Хольвег отверг план своего министерства хоть как-то приструнить турок. На сей счет он высказался без сантиментов, но с неопровержимой геополитической логикой: «Предложенное вами публичное осуждение союзника во время войны стало бы беспрецедентным демаршем во всей истории. Наша единственная цель — удерживать Турцию на нашей стороне вплоть до окончания войны, независимо от того, погибнут армяне или нет» (Kaiser, 1996: 43–44). Немецкий журналист Штюрмер охарактеризовал немецкую политику как «безграничное предательство» (Stürmer, 1917: 65). Тем не менее большинство немецких дипломатов и офицеров осуждали массовые репрессии, особенно когда стали понятны и их масштабы, и их очевидная бессмысленность (Dadrian, 1994а; Trumpener, 1968). Некоторые немцы продолжали демонстрировать лояльность союзнику. Впрочем, среди тех, кто был свидетелем трагедии Багдадской железной дороги, полного единодушия не было, заключает Кайзер (Kaiser, 1999b). Такие несхожие настроения были свойственны всему немецкому дипломатическому корпусу в Турции.

Имеем ли мы право изменить каузальность и возложить на младотурок часть вины за нацистский геноцид? Сходство отчетливо прослеживается (Astourian, 1995; Melson, 1992). Отношение к армянам как к политико-этнической угрозе для государства, их беззащитность в военное время, их относительно крупные состояния — все это напоминает положение евреев в нацистской Германии. Дадрян (Dadrian, 1993: 80) также обращает внимание на смертельно опасный симбиоз «политического милитаризма и милитаристской политики» младотурок — столь же отчетливо проявивший себя в войсках СС и в истребительной политике вермахта на Восточном фронте. Мелсон также указывает и на различия между двумя геноцидами (Melson, 1992). Турки не были расистами в той же степени, что и нацисты. Они не угрожали стереть с лица земли всех армян, в отличие от нацистов, которые обещали сделать с евреями именно это. Мелсон предполагает, что геноцид армян осуществлялся во имя очищения нации, но это не распространялось на незначительные и «безобидные» армянские общины в турецком Ливане и Палестине. Армянские женщины и дети имели куда больший шанс уцелеть, чем еврейские женщины и дети в нацистской Германии, а это главный индикатор того, что турки не были обесчеловечены биологическим расизмом. Исполнители геноцида свято верили, что патриархальное турецкое общество сможет поглотить и ассимилировать армянских женщин и детей. Множество богатых армян в больших городах смогли выжить — взятка открывала им путь к спасению. И все же идеология младотурок была инфицирована расизмом, достаточно вспомнить процитированные рассуждения турецкого врача. Позже националисты повели наступление на другие армянские общины, а также на греков. И армяне, и греки могли получить шанс на спасение, если бы им удалось бежать из страны, но они не успели и пали жертвой последней резни. В результате страна прошла почти через тотальный этнический геноцид (Graber, 1996: 140-50; Rummel, 1994: 233–235). Впрочем, даже если с натяжкой сравнить «Иттихад» младотурок с НСДАП Германии, а Специальные силы с Ваффен-СС, то в Турции было гораздо меньше идеологически зомбированных палачей. Лишь немногие из прямых исполнителей разделяли идеи «Иттихада», скорее, ими руководила пролетарская ненависть к армянско-иностранным эксплуататорам. Кроме того, эсесовцы сочли бы турецкие методы геноцида варварскими, в отличие от своей технологии уничтожения, упорядоченной и педантичной.

В ту эпоху технология геноцида была далека от современной. Да, с помощью телеграфа можно было отдавать распоряжения и координировать депортации. Но наряду с винтовками и пулеметами фигурировали топоры и ножи. Использовались железные дороги, но не автотранспорт (в стране его было очень мало). Большая часть депортированных брела по этапу пешком под конвоем жандармов, тоже пеших. Турецкое правительство приберегало технику уничтожения для войны, чего не скажешь о нацистах. Организаторы депортаций погрязли в коррупции и бюрократии. Очевидно, что нацисты использовали более современные методы убийства, как и положено было высокоразвитой нации поколение спустя. И все же геноцид в Турции был современен хотя бы в одном, но очень важном аспекте. Далее я постараюсь доказать, что в этом они ничем не уступали нацистам. Младотурки совершили массовые убийства, отравленные современной идеологией органического национализма, которая предстала в смешанной пролетарско-имперско-ревизионистской форме. Геноцид осуществляло характерное и для нашей эпохи партократическое государство. Так что окончательное решение еврейского вопроса — событие для истории не уникальное. Но трагедия еврейского народа, как мы вскоре убедимся, стоит особняком среди других попыток геноцида. Их общий генезис — массовые движения органического национализма, прогрессирующие в условиях национального и глобального кризиса и нарастающего антагонизма социальных и этнических групп. Переплетение таких множественных факторов часто приводило к этническим чисткам и даже к геноциду.

Так есть ли каузальная связь между турецким и нацистским геноцидом? Вряд ли. Мирный договор с Советским Союзом в 1922 г. и с Грецией в 1923 г., устойчивое правление Ататюрка привели к ослаблению внутренней напряженности и отказу от практики этноцида. Европа оказала влияние на движение младотурков, то же воздействие испытало и правительство Ататюрка, но обратной связи не было. И хотя Европа знала об армянской трагедии, она рассматривала ее в терминах «ориентализма», как порождение варварской азиатской отсталости, а не как современное политическое явление. Турцию, союзника Германии по Первой мировой войне, посетила большая немецкая делегация. В ее составе было несколько человек, ставших впоследствии убежденными нацистами, среди них — Рудольф Хёсс, будущий комендант концлагеря Освенцим (эти персоналии перечислены у Дадряна (Dadrian, 1996: 199–204), биографию Хёсса см. в главе 8 настоящей книги). Маловероятно, что турецкие события оказали на германский нацизм большее влияние, чем события на других фронтах Первой мировой. Нет у нас и доказательств того, что немецкие офицеры, наблюдавшие геноцид армян, сделали из этого некие выводы для себя. Нам известна лишь одна прямая связь между двумя явлениями, и это заставляет задуматься. В обращении к немецкому генералитету накануне нападения на Польшу Гитлер призывал к уничтожению польского гражданского населения (тогда еще не евреев!) в таких словах:

Но большинство европейцев восприняло армянскую трагедию совершенно иначе — она не прозвучала для них грозным предупреждением наступления органического национализма в других странах. Точно так же, как нацистский геноцид часто объяснялся некими качествами, имманентно присущими немецкому народу — Sonderweg (особый путь), так и геноцид армян интерпретировался как своеобразие турецкого национального характера — традиционной восточной жестокости страшных турок. Это далеко не так. Я объясняю эти массовые убийства в контексте объективных социально-исторических процессов — соперничающие претензии на политический суверенитет, антагонизм великих держав, борьба политических фракций, непропорциональное распределение политической и военной власти внутри общества и старые как мир человеческие инстинкты — страсть к наживе, карьеризм, страх, ненависть.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ: ИСТОКИ ГЕНОЦИДА

Было ли это темной стороной демократии? Было, но не в прямой форме поселенческих демократий и даже не в искаженной форме демократизации по югославскому образцу. Это было перерождением политического движения, изначально выступавшего за демократическое правление, а потом скатившегося к авторитаризму и милитаризму. Возникла и победила идея государства-нации в его самых экстремистских проявлениях. В течение Первой мировой войны Турция оставалась все той же Османской империей, и младотурки взяли себе на вооружение ее худшие методы — политику «разделяй и властвуй» между мусульманами и этническими меньшинствами, показательные репрессии против несогласных, депортации мятежных и ненадежных народов. К началу Первой мировой войны младотурки пришли как создатели уникального симбиоза всех пороков современного государства — нации и средневековых рудиментов древней многонациональной империи. Лишь после геноцида и окончания Первой мировой войны новая когорта младотурков смогла заняться построением органического национального государства. Власть Ататюрка была достаточно мягкой и прогрессивной, хотя бы потому, что главное дело было сделано — в Турции почти не осталось национальных меньшинств.

Мой следующий этнический тезис более конкретно объясняет геноцид. В его основе лежит неравное по силам столкновение двух соперничающих этнонационалистических движений, претендующих на идеологически обоснованный и практически достижимый суверенитет над одной и той же территорией. В силу традиции турки-османы легитимно владели землей, на которой жили армяне. Турки располагали достаточными военными силами и средствами, чтобы сохранить свой суверенитет над этими территориями. Армянские националисты начали претендовать на создание своего собственного национального государства, предъявляя в качестве идеологического обоснования древнюю историю армянской государственности. Обладая недостаточными политическими и военными ресурсами, армяне получили поддержку извне: великие державы вторглись на территории, где проживали миллионы армян. Россия, выступая в качестве квазиродины армян, давала им призрачную надежду на справедливое будущее и независимость. Армяне были слабейшей стороной, но, как и все в мире, верили в победу современного политического национализма. У турецкого правительства были все основания опасаться и того и другого. Османский режим со страхом наблюдал за проармянской политикой России, ибо это угрожало Анатолии — сердцу всей империи. Турецкие националисты ненавидели армянский национализм, ибо и те и другие были игроками на одном поле — их светлым идеалом было создание национального государства.

Таким образом, столкнулись лоб в лоб партийные фракции двух этнических групп, претендующих на одну и ту же территорию; одну из них поддерживала великая держава с большим армянским анклавом. Последующие события развивались по смешанному сценарию моего тезиса 4: упреждающий геноцид, развязанный все еще доминирующей группой, боящейся утратить свои исторические позиции, что требовало самых радикальных мер. Цена армянского вопроса для Турции была высока, в решении его были задействованы могущественные структуры государства, что привело к геноциду.

Были и вторичные, более субъективные причины. Ослабление политических и геополитических институций изменило первоначальные планы основных действующих сил, как показано в тезисе 5. Это не было конфронтацией двух внутренне монолитных организованных и непримиримых противников. Как указано в предыдущей главе, Османская империя начала распадаться под натиском христианских националистов и великих христианских держав. Череда катастроф, политические кризисы, следовавшие один за другим, привели к междоусобной войне между различными группами, при этом их идентичность, влияние, цели менялись в зависимости от политической ситуации. Турция, как и большинство стран Европы, взяла курс на органический национализм, но этот курс не был прямолинейным. Перевороты 1908 и 1913 гг. привели к власти младотурок. Внутри этого политического течения вскоре возобладали патриоты-государственники. Оборотной стороной стремления к централизации стал «Иттихад», с его органическим национализмом и нетерпимостью к национальной автономизации. Это поставило под угрозу союз, который пытались заключить турецкие конституционалисты с этнонационалистическими группировками, включая армян. Два тяжелейших кризиса стали результатом грубейших ошибок младотурок — авантюристическое решение вступить в Первую мировую войну и самоубийственное вторжение армии Энвера-паши на территорию России. Военные катастрофы усугубили кризис, озлобили младотурок и выдвинули на политическую и военную авансцену крайних радикалов.

Этничность была базовым структурным принципом османского общества. Конфликты различных групп, классовые противоречия, конфессиональные разногласия выстраивались вдоль этой оси. И все же этнические отношения полностью возобладали над классовыми лишь во время войны. Война сделала часть армян предателями. Вспышки насилия в Ване и Киликии раздули большой пожар национально-гражданской войны, перемешав тыл и фронт воюющего государства. Классово-имущественное расслоение между армянами решало лишь один вопрос: можешь ли ты купить себе жизнь и спасение? Возрастные и гендерные различия тоже могли дать шанс на выживание. Молот войны обычной и этнической, гражданская мобилизация выковали из турок-османов единую идентичность: турки против армян (или курдов, или черкесов). Этничность подавила и социальные, и все иные различия, согласно тезису 2.

Как указано в этой и в предыдущей главе, геноцид как политический выбор оформился не сразу, но эскалация была стремительной — в соответствии с тезисом 6. План А младотурок оставался в силе больше двух десятилетий, до начала августа 1914 г. Это была попытка альянса с армянскими националистическими партиями против их общих оппонентов. Между августом 1914-го и февралем 1915 г. План А сменился более жестким вариантом Плана Б — принудительными депортациями. Ситуация была нестабильной, турецкие войска откатывались назад, военные действия могли развернуться и в сердце Турции, где тоже проживало опасное меньшинство. В 1915 г. началась схватка именно за эту территорию, решающе важную для обеих этнических групп. Для турок, имеющих подавляющее военное превосходство, ситуация казалась критической. Чтобы разрешить кризис, надо было любой ценой провести этническую чистку. Опираясь на превосходящую военную мощь, как кадровую, так и парамилитарную, турки потопили армянское сопротивление в крови. Точная дата неизвестна, но между 23 апреля и концом мая 1915 г. османское правительство начало проводить геноцид. Для этого была задействована вся мощь государства, потрясенного военными поражениями, внутренним кризисом, фракционной борьбой в правительстве. Если бы не совокупность этих обстоятельств, трагедии такого размаха можно было бы избежать.

Геноцид был устрашающе-беспощадным. Решения принимались наверху, и исполнялись нижестоящими. Турция не была в полной мере партократическим государством, опиравшимся на широкое народное движение. Власть находилась в руках немногочисленной националистической элиты. Ее главной социальной опорой были военные и политизированный средний класс, среди них наибольшую активность проявляли беженцы и репатрианты. В руках этих радикальных националистов оказались главные рычаги аппаратной власти, и им удалось убрать треть провинциальных администраторов, несогласных с геноцидом. Из их среды вышли компетентные и лояльные управленцы, заменившие ушедших в отставку. Правительству подчинялись все репрессивные органы — полиция, специальные войска, армейские части. Это был ударный кулак репрессивной системы. Туда входили и искренние фанатики идеи, и честолюбцы, спешившие сделать карьеру на крови (см. тезис 7). Через два с лишним года офицеры Специальных сил были морально и идейно готовы к палаческой работе.

Спекулируя на низменных человеческих инстинктах, вооруженные радикалы смогли созвать под свои знамена и обычных турок, и других людей. Преступники вступали в Специальные силы, получая в награду свободу и право на грабеж. Курдские и черкесские вожди получали больше автономных прав и землю, а их воины становились мародерами. Они и тысячи турок из народа использовали геноцид как способ обогащения. И те и другие, убивая армян, утоляли ненависть и зависть к чужакам, а также чувство военного патриотизма. Это были дисциплинированные убийцы, безукоризненно исполнявшие приказы. Простые турки, курды, черкесы участвовали в геноциде (см. тезис 8), причем ярко выраженной мотивацией их действий была алчность. Такая комбинация факторов привела к утрате рациональности. Исполнителями были не «турки» (как постулируется националистическими теоретиками). Скорее, некоторые турки (и другие национальности) были втянуты в процесс кровавых этнических чисток, начатый сверху вниз вертикалью власти (согласно теориям этатизма). Но и сам этатизм стал побочным продуктом фракционности и радикализации, вызванных серией кризисов, порожденных неудачной войной и тяжелыми геополитическими обстоятельствами. Геноцид не был очередной вспышкой застарелой вражды (как то утверждают теории примитивизма или теория «перрениализма»), и тем не менее в конфликте переплелись две исторические фазы этнического противостояния. Достаточно долго (по меньшей мере столетие) между христианами и мусульманами сохранялась этноконфессиональная напряженность. Современный органический национализм обострил ее до пределов общенациональной взаимной ненависти и задал нужный вектор, на что потребовалось всего два года. Геноцид осуществлялся акторами, преследующими рациональную цель (согласно теории рационального выбора), но в той ситуации они не были способны ни контролировать процесс, ни принимать рациональных решений. Психология «битвы в последнем окопе» вызывала у всех действующих лиц особое ожесточение.

Младотурки погрешили не только против морали, но и против истины. Армяне не представляли смертельной угрозы, и их уничтожение лишь ослабило военный потенциал государства — геноцид способствовал поражению. Правители страны отправились в изгнание, и там их настигали пули армянских мстителей. Как утешительное оправдание приводится тезис, что в долгосрочной перспективе исчезновение армян сделало страну более устойчивым и централизованным государством. Но и по сей день дамокловым мечом нависает над Турцией наследие младотурок: военный авторитаризм и органический национализм, ныне преследующий курдов, а не армян. Проводя политику органического национализма, младотурки подорвали основы турецкого государства, в их тени продолжают ту же работу последователи.