Темная сторона демократии: Объяснение этнических чисток

НЕМЕЦКИЙ ВОПРОС

Мы подошли к самому известному и наиболее документированному проявлению геноцида. В моей книге «Фашисты» доказывается, что фашизм был по существу движением экстремистского органического национализма и этатизма, ставящим целью искоренение социально-групповых, и в особенности классовых, конфликтов методами военного и государственного насилия. У нацизма есть две особо опасные черты, отличающие его от других фашистских движений: концепция нации как расы, а не культуры и агрессивный имперский реваншизм, ставящий целью восстановление утраченной германской мощи. Я постараюсь доказать, что германская экспансия, обращенная на Восточную Европу, опиралась на эти две идеологемы, что и привело к нацистскому геноциду, но не ранее, чем лидеры рейха и исполнители его политики прошли через фазы последовательной радикализации. Эта глава посвящена радикализации нацизма, две последующие главы — геноциду.

Почему Германия так терзалась из-за «расовой проблемы», которую нацисты потом пытались решить самыми бесчеловечными способами? Это и есть Немецкий вопрос. Впрочем, у данного вопроса более широкая география, ибо в этом смысле Германия не была единственной страной. Расовый вопрос не давал покоя и Северной Европе. Как мы выяснили в главе 4, испанцы и португальцы с большей охотой ассимилировались с аборигенами (в том числе и через смешанные браки), чем колонисты из Северной Европы. Расовая теория овладела многими умами в конце XIX и в начале XX века. Социал-дарвинизм, помноженный на современную биологию, медицину, социологию и психологию, породил расово-генетические представления о человеческом прогрессе. Многие уверовали в то, что немцы или англичане генетически отличаются от славян и евреев, что одна раса может превосходить другую и что такие социальные проблемы, как преступность или психические расстройства, можно искоренить методами евгеники в рамках борьбы за «чистоту расы». Нацистская политика уничтожения умственно неполноценных людей логически вытекала из практики принудительной стерилизации, широко применявшейся тогда в Северной Европе. Третьим фактором стал общий подъем органического национализма по всей Европе в конце XIX века — тема, которую мы уже обсуждали ранее.

Но между этими тремя предпосылками и геноцидом как таковым пролегает немалая дистанция. Почему Германии удалось ее преодолеть в кратчайшие сроки? Некоторые находят ответ в специфике немецкого национализма. Национализм принято делить на два типа: этнический и гражданский. Немцы сделали выбор в пользу расового, наиболее радикального национализма (напр., Brubaker, 1992: 180). Тот, кто долго прожил во Франции или Италии, может с полным основанием считать себя представителем французской или итальянской нации. Такая дефиниция гражданства позволяет ассимилироваться людям различного этнического происхождения. Но в Германии только этнические немцы вне зависимости от места проживания могли называть себя законными сынами немецкого народа. В этом и усматривают корень немецкого национализма, значительно более узколобого и агрессивного, чем гражданский национализм. Здесь есть доля правды. Но, как мы отмечали в главе 1, не существует объективных критериев этничности. Поэтому Германии еще предстояло решить: а что такое истинный немец? Ответ на вопрос определялся двумя условиями: немецкий язык как родной и немецкая кровь. Язык можно выучить, но кровь достается тебе только от предков. Неукоснительное следование этим критериям определило исключительность немецкого национализма. В конце XIX столетия евреи и поляки, жившие в Кайзеррейхе, были частично ассимилированы немецким народом через немецкий язык и культуру. При этом поляков все равно дискриминировали и считали гражданами второго сорта. Евреи и славяне прошли через чистилище добровольной ассимиляции и институционального принуждения. Антисемитизм в Германии накануне Первой мировой войны мало чем отличался от антисемитизма французов. И для того чтобы понять, почему финал был таким трагическим, нам придется разобраться с первопричинами, предопределившими специфику немецкого национализма.

Так чем же была тогдашняя Германия? Чем-то большим, чем «географической метафорой» предшествующих столетий. До 1914 г. существовало две Германии, причем миллионы немцев не жили ни в одной из них. Германия была незавершенным государством. Поэтому, анализируя немецкий национализм, необходимо рассмотреть геополитические отношения (между государствами) и межнациональные отношения (между немцами и между немцами и остальными), учитывая притом, что эти отношения не совпадали с линиями государственных границ. Такой подход будет справедливым при рассмотрении всех стадий немецкой радикализации. Геополитические амбиции и раздражающий Германию восточный вопрос стали причиной радикализации немецкого национализма и антисемитизма.

Немецкие националисты стремились объединить всех этнических немцев в одном государстве. Этого события ждали с радостным предвкушением и нетерпением, ибо большинство немецких земель находилось под юрисдикцией двух великих держав — немецкой Пруссии и габсбургской Австрии. Но вожделенная мечта — все немцы под крышей единой Германии — непреложно требовала имперской экспансии на территории, принадлежавшие другим этническим группам. Поэтому отличительной чертой немецкого национализма конца XIX века был не только его этнический (а не гражданский) характер, но и имперский дух — победоносная Германия, устанавливающая свои порядки на новых землях. Империалистические захваты не были чем-то новым для Европы, но Германия опоздала к дележу пирога, поэтому ее притязания приобрели более выраженную этническую окраску, чем у более «зрелого» английского или французского империализма. Демократия означала власть народа, а не только высших классов, а значит, классический империализм мог мобилизовать массы под знаменем этнонационалистического реванша. Социал-дарвинизм давал подсказку: лишь война является окончательной проверкой жизнеспособности сильнейших наций.

В Германии теоретики расизма утверждали, что голландцы и французы несут в себе арийскую кровь, в отличие от евреев и славян, живущих к востоку от немецких границ. Эти восточные этничности можно и нужно было рассматривать как чуждые германской расе.

Оба германских государства были династическими монархиями, исключающими народовластие. Но между ними была разница. Экспансия Пруссии вобрала в себя в основном немцев и породила этническое немецкое государство-нацию, kleindeutsch-Германию (малую Германию). Незначительные этнические меньшинства пользовались ограниченным суверенитетом, усеченным гражданством и подвергались ассимиляции. В отличие от Пруссии, Австрия раздвигала свои пределы на восток и на юг, покоряя в основном ненемецкие народы и создавая gгossdeutsch-Германию (большую Германию), «лоскутное одеяло», этнически неоднородную империю. Полиэтническим государством управляла немецкая династия. Габсбурги не могли быть националистами. Им приходилось управлять страной, сочетая ассимиляцию (навязывание немецкого языка и культуры) и мультикультурный конфедерализм (раздел власти с этнически чуждыми элитами). Первоначально австрийский вариант немецкого государства был gгossdeutsch-империализмом, далеко не органическим. Это продлилось недолго. Как показано в главе 3, борьба подчиненных этнических групп за демократические права в империи Габсбургов вылилась в органический национализм. В ответ на это немцы и мадьяры начали отстаивать свое уже этническое, а не только культурное доминирование. Таким образом, к 1900 г. австрийские немцы создали мощное движение немецкого органического национализма в противовес национальным претензиям подчиненных этнических групп.

Две этнические группы внушали особые опасения. В основном немецкая экспансия была устремлена на Восток, а значит, Россия представала в образе могучего соперника — огромного по территории, малоцивилизованного и, что хуже всего, славянского. В воспаленном воображении немцев дикие славянские орды могли в любой момент разделаться с «высшей» немецкой расой. Вторая угроза исходила от евреев, давних врагов истинной веры и «плутократических эксплуататоров» всей Европы. При этом в европейских странах развивался процесс секуляризации, и евреи успешно ассимилировались, что было видно на примере той же Пруссии. Далеко не так обстояли дела в Восточной Европе. Австрийскую монархию раздражал всякий национализм, немецкие националисты не были исключением; в противовес национализму автократическая власть поддерживала религиозную терпимость и такие космополитические группы, как евреи. Оба немецких государства старались ассимилировать евреев, при этом в Габсбургской монархии отношения между немецкими националистами и евреями были более конфронтационными, чем в Пруссии. Напряженность возросла, когда российские евреи, спасаясь от погромов, перетекли в Австро-Венгрию. Их непонятный язык, необычная одежда, пейсы казались странными и дикарскими. Неприязнь немцев к восточным славянам и евреям усилилась к концу XIX века.

Объединившись, эти тенденции радикализировали агрессивность немецкого национализма, в основном в Австрии и в меньшей степени в Германии. Первая мировая война принесла трагические перемены. Австрия и Германия потерпели сокрушительное поражение. Военный разгром покончил с обеими немецкими династиями и их имперскими геополитическими проектами. Империя Габсбургов прекратила свое существование, а сама Австрия превратилась в небольшое государство, коим оно остается и поныне. Осколки империи унаследовали новые государства с гомогенным доминирующей этнической группой, в основном славянской. В странах-наследницах уже немцы подвергались дискриминации как неполноценные граждане. Прусская Германия тоже стала республикой, но оставалась великой державой, хотя и уменьшившись в территории, населении и утратив автократический контроль над национализмом. В обеих республиках произошла политическая поляризация между левыми марксистами и правыми националистами. Оскорбительный для Германии Версальский мир разбудил этнический имперский ревизионизм — стремление пересмотреть границы, вернуть «утраченные территории», создать национальную Германскую империю. После расчленения Австро-Венгрии только прусская Германия, известная уже как просто Германия, могла справиться с этой задачей. Габсбургский мультикультурный проект был мертв, а прусский этнический идеал трансформировался в великогерманский (grossdeutsch) экспансионизм. Как подчеркивает Майкл Бёрли (Burleigh, 2000), Третий рейх вырос на «дрожжах национального унижения».

Вторым последствием войны стала большевистская революция, воскресившая в Европе призрак великих классовых битв и посеявшая явный страх. Европа рассматривала этот катаклизм как сугубо русский, а также еврейский, поскольку среди революционных лидеров России было много евреев. В 1918–1919 гг. Германия, Австрия и Венгрия подавили коммунистические восстания, в которых активную роль играли все те же евреи. В связи с этим русских и евреев стали рассматривать чуть ли не как этнополитический тандем, угрожавший Германии. Помимо этого, евреи олицетворяли финансовое могущество и союз с враждебными западными олигархиями. Советский Союз оставался главным препятствием на пути немецкой экспансии, а «жидобольшевистский» альянс расценивался еще и как внутренняя угроза. Многие верили, что этнические и классовые враги тайно объединились, чтобы основать свое государство на руинах поверженной Германии. Естественно, евреи не собирались создавать свою государственность (во всяком случае, в Европе), но считалось, что именно они натравливали на Германию славян и коммунистов, которые были способны это сделать.

Великая депрессия довела обнищание народа до предела. Нацисты оседлали власть не только на волне антисемитизма, они смогли предложить внятную программу экономического роста за счет примирения классовых конфликтов. Все это было густо замешано на националистической риторике. На выборах 1928–1932 гг. обозначилась слабость либеральных центристов и партий-лоббистов групповых интересов — немцы проголосовали тогда за консервативных националистов. На тех выборах нацисты набрали символическое число голосов. Но вскоре почва начала уходить из-под ног консерваторов, и главными бенефициарами этого стали нацисты. В отличие от консервативного национализма, идеология нацизма представлялась внеклассовой, общенародной и в высшей степени органичной. Гитлер обещал править Германией твердой рукой, обеспечить немцам классовый мир, примирить групповые интересы, объединить нацию и воссоздать Великую Германию. Во время предвыборной кампании нацисты умерили антисемитскую риторику, но мало кто сомневался, что когда-нибудь их руки дойдут и до евреев. Многие немцы с этим были вполне согласны. Национал-социалисты не призывали в тот момент к войне, такой лозунг был бы крайне непопулярным, но большинство немцев ждало и жаждало восстановления германской мощи и возврата утраченных земель. Новые выборы принесли нацистам свыше трети голосов, и лишь социалисты и коммунисты смогли сформировать весомую оппозицию. Остальные консервативные партии тоже радикализировались, чтобы не проиграть конкуренцию Гитлеру. Заключив коалицию с консерваторами, будущий фюрер получил парламентское большинство, с помощью которого нацисты провели почти легальный захват власти. Да, они пришли к власти формально демократическим путем, только демократия эта уже была органической (Mann, 2004: гл. 4). После этого с «народовластием» было сразу покончено. Лишь меньшинство немцев предполагало такой исход событий, и большинство из этого меньшинства проголосовало за социалистов и коммунистов. Никто не ожидал тогда мировой войны и геноцида.

В какой-то степени эти выборы были похожи на сербские 1990–1991 гг. Избиратели голосовали за Гитлера или за Милошевича с теми же надеждами и по тем же причинам. Оба лидера обещали сильную экономическую политику, оба выступили с позиций народного органического национализма. Имперский ревизионизм, переформатирование классового самосознания, геополитическая нестабильность и экономический кризис породили в высшей степени органический немецкий национализм. Либеральные и социалистические принципы гражданского народовластия потерпели поражение при этом с полным соблюдением демократической процедуры и уступили место органическому государству. Демократия была раздавлена, а этнонационализм приобрел чудовищный облик расистского фашизма. В Германии и Австрии понятия демоса и этноса как источника власти вначале слились, а затем партия этноса уничтожила демос. Была создана партийная диктатура — будущий инструмент геноцида. Немецкие националисты не были одиноки в неприятии славян и евреев, враждебность к ним была вызвана геополитическими проблемами на Востоке и общей международной ситуацией. В ходе «окончательного решения» евреи уничтожались не просто как евреи, а как пособники тех, против кого сражалась немецкая нация. Лишь в этом опосредованном смысле нацистский геноцид подпадает под мой третий тезис: угроза кровавых чисток возникает тогда, когда два соперничающих этнических движения претендуют на одну и ту же территорию, причем каждый из них считает свое право истинным и практически осуществимым. С точки зрения нацистов это могло выглядеть именно так. Пусть евреи даже и не тешили себя надеждой получить государственность или автономию на немецких землях, но (в этом были убеждены немцы) именно они стояли за спиной русско-большевистской угрозы. Исходя из этого, немецкий нацизм (опять-таки с некоторыми оговорками) является частным случаем моего четвертого этнического тезиса. Считая мировой еврейский заговор объединяющим началом враждебных Германии держав, нацисты обрушили превентивный удар на эту беззащитную группу, чтобы успеть задушить «жидобольшевизм», пока тот не задушил Германию.

МАСШТАБЫ НЕМЕЦКОГО ГЕНОЦИДА

Нацистский режим находился у власти 12 лет. За последние четыре года нацисты уничтожили приблизительно 20 миллионов человек мирного населения[47]. И хотя главной жертвой стали евреи, они составили меньше трети всех потерь, кроме того, геноцид евреев был далеко не первым в череде массовых убийств.

Первыми были жертвы городских погромов и уличных столкновений, полицейских репрессий, уничтоженные в концентрационных лагерях Германии в 1930-х гг.

Все это лишь несколько тысяч погибших, но для исполнителей тот период был полезен как отработка карательных навыков и как психологическая адаптация населения к государственному насилию. На первом этапе пострадали не столько евреи, сколько политические противники режима, в особенности левые. Было важно очистить политическое пространство от умеренных, что обычно и происходит при всех случаях кровавых чисток. И хотя это были политически неизбежные, избирательные репрессии, врагам навешивались ярлыки в духе органического национализма — «чужие», «антинемцы» и так далее.

В 1938 г. во время Хрустальной ночи и аншлюса Австрии ярость нацистов обратилась на евреев, но в следующем году главной задачей стало первое в истории нацистской Германии систематическое уничтожение людей в рамках так называемой программы умерщвления (эвтаназии) под кодовым названием Т4 (штаб операции находился в берлинском квартале Тиргартенштрассе, 4).

Согласно «Акции Т4» уничтожались умственно отсталые, люди с психическими расстройствами, чтобы лишить их потомства. По некоторым оценкам, нацисты умертвили не менее 250 тысяч беззащитных жертв — значительную часть умственно и физически неполноценных во всей Германии (Burleigh, 1994; de Mildt, 1996; Klee, 1983). По определению ООН, это был геноцид, но он не был геноцидом этническим. Расово-биологические идеи нацизма также требовали уничтожения «асоциальных элементов», (включая преступников-рецидивистов), гомосексуалистов, наследственно отягощенных больных, людей с дефектами телосложения (таких, как карлики), иными словами, всех тех, кто одним лишь фактом своего существования нарушал биологическую чистоту арийской расы. Убийства проводились слишком хаотично, чтобы стать геноцидом, многие сумели выжить, но достаточно серьезно пострадали малочисленные неарийские меньшинства, такие как кашубы и немецкие сорбы.

Вскоре дошла очередь и до цыган. Цыгане представляли для нацистов этнографическую дилемму. В 1939 г. некоторые нацистские лидеры считали цыган такими же недочеловеками, как евреев или поляков. Из-за кочевого образа жизни и склонности к мелкому воровству цыган определяли как антисоциальный элемент. При этом некоторые теоретики Третьего рейха прослеживали в цыганах арийские корни. Гиммлер посчитал нужным сохранить как образец «древнюю чистоту расы» и вычленить из цыганских племен прямых потомков ариев для содержания их в специальных резервациях. Но его евгеническим экспериментам положил конец Мартин Борман (по требованию Гитлера). С 1942 г. в Освенциме цыган расстреливали, морили голодом и непосильной работой, на них ставил свои чудовищные эксперименты доктор Иозеф Менгеле. Газовые камеры для цыган заработали в 1944 г. Были уничтожены цыгане из Бельгии, Хорватии, Эстонии, Голландии, Литвы, погибло три четверти австрийских и германских цыган. Остальные каким-то образом спаслись. По некоторым оценкам, было уничтожено от 200 тысяч до 260 тысяч цыган, четвертая часть всех цыган Европы, хотя определить, кого следует относить к цыганам, довольно трудно (Crowe, 1996; Hancock, 1996; Höss et al., 1978: 62–68; Kenrick & Puxon, 1972: 183–184; Pearson, 1983: 200). Много спорят, действительно ли цыгане были подвергнуты геноциду. Такое решение было принято, но многие потенциальные жертвы сумели спастись, так что речь идет лишь о попытке геноцида. Он был бы завершен, если бы нацисты выиграли войну. Славян убивали больше, чем кого бы то ни было (Hunczak, 1990: 122–124; Kumanev, 1990: 140). В 1939 г. при оккупации Польши жестокость нацистов превзошла все мыслимые пределы, чего не было за всю историю европейских войн. Генерал-майор Эрвин фон Лахузен на Нюрнбергском трибунале признал, что Гитлер требовал установить над Польшей двойной военно-гражданский контроль для «уничтожения населения» и «политического очищения территории» (Nuremberg Tribunal, 1946: VIII: 588). Нацисты убили почти всех высокообразованных поляков, которые попали в их руки. Генерал СС Готтлоб Бергер советовал: «Лучше убивать по два поляка в день, чем одного раз в два дня. Дикой страной нельзя управлять цивилизованными способами». Были уничтожены чуть меньше трех миллионов поляков нееврейского происхождения — возможно, это самый крупный в истории XX века политицид — истребление национальной элиты. Поляки, свидетели геноцида евреев, понимали, что после войны очередь дойдет и до них (Gordon, 1984: 101; Gutman, 1990). В действительности нацисты предусмотрели более сложный план — политицид для трети населения, сегрегацию еще для одной трети, а треть оставшихся ждали дикие депортации в Россию.

Когда в середине 1941 г. Германия напала на Советский Союз, массовому уничтожению подверглись советские граждане и евреи[48]. Истребительную политику проводили айнзацгруппы («специальные войска»), расстрельные команды, СС, полиция, войска вермахта. Были созданы и лагеря смерти. Нацисты уничтожили от 6 до 7 миллионов советских мирных граждан нееврейского происхождения (около 4 миллионов украинцев, почти два миллиона белорусов, полтора миллиона выходцев из других республик) плюс к этому 3,3 миллиона советских военнопленных — 57 % всех, оказавшихся в плену. Для сравнения: Британия и США потеряли лишь 4 % военнопленных погибшими в немецких лагерях (англосаксы рассматривались как арийская раса). Около трети советских гражданских лиц и военнопленных были расстреляны или уничтожены в газовых камерах; остальные как «расходный материал» погибли на принудительных работах или просто умерли от голода и болезней (Streit, 1978: 10). Медленной смертью умерли «лишь» 15 % украинцев, около 10 % поляков и 10 % белорусов, в то время как 90 % польских евреев были просто уничтожены. Если говорить не о процентах, а об абсолютных цифрах, то результат бросает в дрожь. Назвать это геноцидом в чистом виде нельзя, потому что русских было слишком много, чтобы истребить их всех. Целью нацистов было уничтожение тех, кто мог им противостоять организационно (политицид), часть населения нужно было депортировать в восточные районы страны и оставшуюся треть изолировать в резервациях. Русские должны были разделить судьбу поляков, но у них хватило сил вырвать победу.

Итальянский писатель Курцио Малапарте, сопровождавший немецкие войска в качестве военного корреспондента, дает фотографически точную картину происходившего. В разоренной украинской деревне немцы заставили 118 советских военнопленных вслух читать газету «Правда». Им было сказано, что те, кто лучше других с этим справится, получат административную работу в учреждениях по делам военнопленных, что конечно, гораздо лучше, чем надрываться в каменоломнях. 31 человек успешно справились с заданием и стояли отдельной группой, «радостно возбужденные удачей». Потом их выстроили у ближайшей стены и расстреляли. Сержант расстрельной команды объяснил Малапарте:

В терминологии расизма политические жертвы были унтерменшами (Untermenschen), недочеловеками; евреев иногда вообще не считали людьми и тоже навешивали им политические ярлыки. Гейдрих говорил: «Иудейство породило большевизм, и поэтому должно быть стерто с лица земли». В карательных директивах указывались и политические, и расовые цели: «евреи, цыгане, расово неполноценные, люмпены и советские политические комиссары» или «все расово или политически нежелательные элементы среди заключенных» или «второсортные азиаты». Хэдленд (Headland, 1992: 54) перечисляет 44 перекрещивающиеся «целевые группы», упомянутые в документации айнзацкоманд, определяемые по этническим, политическим и другим, более расплывчатым признакам (враждебно настроенные, саботажники, агитаторы). Пресловутый «Приказ о комиссарах» предписывал немедленное уничтожение советских политработников: «политические комиссары — инициаторы варварских азиатских методов ведения войны». Многих советских граждан с «азиатскими чертами лица» тоже убивали (Gordon, 1984: 143; Jacobsen, 1968: 530; Krausnick, 1993: 62–63,532). По сравнению с евреями, психически больными и цыганами в меньшей степени уничтожали славянских женщин и детей — полный геноцид народа не входил в намерения нацистов. Но почти все их жертвы были мирными гражданами, невооруженными и даже не коммунистами. Отсюда и парадоксальная статистика донесений СС и вермахта: в обычной акции, где было уничтожено 1500 партизан, лишь у ста из них были винтовки. Нацисты подвергли русских двойной политико-этнической чистке с элементами геноцида. В отношении евреев применялся полный геноцид.

С 1939 по 1941 г. славян было убито больше, чем евреев. В сентябре 1941 г. на советских военнопленных в Освенциме был впервые опробован газ «Циклон Б». В следующем месяце на 40 русских пленных в лагере Заксенхаузен впервые был испытан газенваген. В машину смерти загнали раздетых догола людей и повезли на местное кладбище. Через 20 минут стуки и крики изнутри прекратились. Потом дверцы открыли и извлекли тела. К удовлетворению эсесовцев кожа сохранила розовый цвет, что означало отравление выхлопными газами, а не асфиксию (Browning, 1985: 62–65). Газенвагены-душегубки использовались по всей Восточной Европе от Польши до Сербии. Технология уничтожения совершенствовалась и достигла своего предела в газовых камерах лагерей смерти, где нашли свой конец миллионы евреев.

В 1942 г. окончательное решение еврейского вопроса, известное также как Шоа или Холокост, стало краеугольным камнем нацистского геноцида. Удушение в газовых камерах предназначалось для евреев, славян большей частью расстреливали или заставляли умирать голодной смертью. Смерть приходила в разных обличьях и была одинаково беспощадной. Были ликвидированы гетто, созданы пять лагерей смерти, ударными темпами шло уничтожение евреев в тысячах других лагерей. При приближении наступающей Красной армии начались поспешные эвакуации, превратившиеся в марши смерти для тех, кто еще мог идти. Узники умирали и после освобождения — они были слишком истощены, чтобы выжить. 6 миллионов жертв Холокоста кажется оценкой несколько завышенной. Хилберг (Hilberg, 1978) дает цифру в 5,1 миллиона, Сергей Максудов (Maksudov, 1993) добавляет к ним еще 300 тысяч советских евреев. Вероятно, цифра в 5,5 миллиона погибших евреев является наиболее точной. В Европе были убиты почти три четверти евреев, выжить удалось в основном тем, кто проживал в странах, лишь частично контролируемых нацистами. Смерть собрала более обильную жатву на Востоке, но и на Западе уничтожение было не менее беспощадным. Это был явный геноцид, самый масштабный геноцид из всех, осуществленных нацистами.

«Окончательное решение» стало самой целеустремленной попыткой тотального геноцида за всю историю человечества. Нацистские лидеры собирались убить всех евреев в Европе. Мечтая о мировом господстве, они ставили задачу уничтожить всех евреев и повсюду, этой цели они добивались с фанатическим упорством. С точки зрения инструментальной рациональности это было полной бессмыслицей. Это также не имело смысла ни в военном, ни в экономическом отношении. Это отвлекало от военных задач огромные ресурсы в людской силе, транспорте, снабжении. И этот абсурд продолжался до последнего дня войны. Это было не инструментальной рациональностью, а ценностной рациональностью (по Веберу), раздутой до гипертрофированных размеров. Для некоторых нацистов это стало высшей целью, целью всех их усилий, величайшим достижением, благодаря которому они должны были остаться в памяти человечества. Так и случилось, но в совершенно противоположном смысле. В их чудовищных злодеяниях, как в зеркале отразилось лицо нацизма, а многие люди и по сей день отождествляют нацистов с немцами.

Память о величайшем из зол породила огромный поток мемуаров, свидетельств уцелевших, расследований военных преступлений. И поскольку множество людей сочли своим моральным долгом рассказать нам об этом ужасе, мы можем читать и читать эти страницы, пока не закружится голова и к горлу не подкатит тошнота. По своим огромным масштабам, непреклонной решимости, бесчеловечной жестокости истребление евреев является тягчайшим злодеянием, которое отторгает наш разум — безвинных, ничего не понимающих, еще на что-то надеющихся людей как скот вели на убой. Судебные материалы и мемуары помогают нам приблизиться к пониманию сущности зла. Почему был геноцид? Почему люди могли убивать и убивали с такой беспощадностью? Никто не способен исчерпывающе ответить на эти вопросы, но ключ к ответу у меня, кажется, есть. Изучив и сам процесс, и его участников, можно понять, как развивался геноцид и как мотивировали свои действия его исполнители. Как и в других случаях, мы будем оценивать каждую фазу этого процесса как часть логической цепи последовательных эскалаций, либо спланированных заранее, либо связанных друг с другом в упорядоченной прогрессии. Можно также предположить, что никакого плана не было изначально, а эскалация развивалась под воздействием внешних непредвиденных факторов. Я снова обращаюсь к методологии поэтапного и раздельного анализа всего процесса, идентифицируя в нем План А, План Б, План В и так далее. Объект моего изучения — разработчики и исполнители геноцида, я также попытаюсь проанализировать их меняющуюся мотивацию на каждой стадии этого процесса.

МОТИВАЦИЯ ИСПОЛНИТЕЛЕЙ

При анализе ситуации бросаются в глаза две контрастные предпосылки, из которых можно сделать первоначальные общие выводы. Во-первых, обреченных на смерть уничтожали в строгом соответствии с бесчеловечной идеологией: очищение немецкой расы и рейха. Эта мысль неотвязно преследовала нацистскую элиту. В книге «Фашисты» я подчеркивал, что с самого начала нацизм развивался как экстремистский проект нации-государства (крайний национализм плюс крайний этатизм). В этой главе мы рассмотрим, как с 1933 по 1941 г. этот проект эволюционировал в идеологию массовых убийств во имя «расовой гигиены».

Проект потребовал исполнителей, причем в массовых масштабах и во всех государственных структурах: эвтаназии в больницах, айнзацгруппы в тылу, подразделения Ваффен-СС и вермахта на фронте, сотни ликвидированных гетто, пять лагерей смерти и еще свыше 1000 концентрационных лагерей, трагические «марши смерти», персонал и его руководители, транспорт и снабжение. Большинство исполнителей (хотя и не все) были немцами. Их общее число неизвестно, хотя Даниэль Гольдхаген (Goldhagen, 1996: 168) называет приблизительную цифру в 330 тысяч человек. На долю каждого профессионального палача приходилось таким образом 65 убитых. Это были массовые и постоянные экзекуции, к которым были привлечены тысячи людей, вначале слабо или никак не связанных с нацизмом. Обычные люди при необычных обстоятельствах становятся убийцами (тезис 8).

В главе 1 дано перечисление таких мотивов. Фанатичные убийцы были заражены предрассудками, свойственными всей Германии. Заурядные бюргеры были кровавыми антисемитами, пишет Гольдхаген (Goldhagen, 1996), нацистам даже не приходилось натравливать их на евреев. Такими же были и обычные украинцы, предполагает Сэбрин (Sabrin,1991: 242). Остальные тоже вполне обычные люди были вынуждены делать то, что делали их коллеги из организаций, которые мы описали выше. Попытка остаться непричастным могла быть сурово наказана вплоть до увольнения из рядов организации. Люди убивали, потому что их вынуждали убивать, утверждает Кристофер Браунинг (Browning, 1993), ссылаясь на случай 101-го полицейского батальона, приданного для усиления айнзацгруппе. Р. Б. Бирн (Finkelstein & Birn, 1998: 98-100) подтверждает мнение коллеги: «исполнителями казней были вполне нормальные люди, знающие разницу между добром и злом», «обычные мужчины и женщины, такие же, которых можно найти в любой стране» и которые «могут совершать величайшие преступления в истории». Бирн подытоживает: «…и это есть самая сенсационная правда об исполнителях “окончательного решения”». Это могли быть убийцы из ненависти, убийцы по долгу службы, убийцы «за компанию». Это могли быть и функционеры бюрократического аппарата. Их причастность к геноциду мотивировалась не идеологическим или институциональным принуждением, а рутинной работой государственного механизма, что очень точно подметила Ханна Арендт (Arendt, 1965) в своем определении «банальности зла», воплощенного в кабинетных убийцах. И наконец, убивать можно ради карьеры или просто чтобы иметь надежную работу в трудное военное время. Другая категория — это хладнокровные прагматики, мародеры, убивавшие в целях личного обогащения — это убийцы ради наживы. В чистом виде такие типы встретить трудно, исполнителями двигали смешанные мотивы, меняющиеся применительно к обстоятельствам.

РАДИКАЛИЗАЦИЯ НАЦИЗМА

Исполнителей геноцида нам следует рассматривать в меняющемся историческом и социальном контексте эпохи, их собственной карьеры и биографии. Определив базовые составляющие нацизма, можно будет понять и разнообразие мотиваций. Исполнители были детьми своей эпохи — они прошли через Первую мировую, Веймарскую республику, нацистскую Германию, Вторую мировую войну. Нацистские представления об образе врага могли быть политическими, расовыми, антисемитскими. В зависимости от обстоятельств они могли меняться. Ганс Моммзен (Mommsen, 1991, 1997), Мартин Бросцат (Broszat, 1981) и другие исследователи про следили последовательность кумулятивной радикализации нацистского движения в 1933–1941 гг. Разберем, какое влияние это оказало на исполнителей.

Напомним также, что массовые казни начались далеко не сразу. Усиление кровавых репрессий шло по нарастающей в течение всего периода нацистского правления — единичные убийства, убийства десятков, потом сотен, потом тысяч людей… В 1930-е гг. граждане погибали в массовых уличных столкновениях, и число жертв постоянно росло. Людей уничтожали в учреждениях, где понятие смерти было привычным — в больницах и тюрьмах, и это были убийства по долгу службы, а не в приступе ярости. В 19401941 гг. массовые убийства переместились на поля сражений и были обусловлены логикой и законами войны. И лишь начиная с 1942 г. уничтожение людей стало институализированной практикой, резко отличной от убийств, узаконенных юридическими нормами или традицией. Впоследствии пролитие крови потребовало еще большей жестокости от исполнителей, да и сами они успели пройти к тому времени хорошую практику и закалку. Мы не должны впадать в ошибку теории демократии и считать, что глобальные результаты являются прямым продуктом личностной мотивации или идеологии отдельных лиц. Это наивная социология. Массовые движения опираются на институты власти, где идеология определенных людей в какой-то момент становится главенствующей. Лидеры, активисты и простые обыватели, ставшие случайно или осознанно исполнителями государственного проекта, могут иметь разные ресурсы власти и разные мотивы действий. Даниэль Гольдхаген (Goldhagen, 1996) явно заблуждается, утверждая, что немцы всегда были приверженцами истребительного антисемитизма. Критику этого положения мы находим у Финкельштейна и Бирн, а также у Поля (Finkelstein & Bim, 1998; Pohl, 1997). До 80-х гг. XIX века в Германии не было еврейских погромов. В период перед Первой мировой войной антисемитизм в Германии достиг пика в конце XIX века. Даже сами нацисты воздерживались от антисемитских лозунгов на выборах, поскольку 0,7 % населения страны было невозможно обвинить во всех бедах, переживаемых тогдашней Германией. Антисемитские «почвеннические»[49] партии перед Первой мировой войной большой популярности не имели, исключая разве что Австрию. Антисемитизм существовал в Германии на бытовом уровне и никогда не претендовал быть краеугольным камнем государственной идеологии. Между бытовым антисемитизмом и расстрельными рвами для евреев — дистанция огромного размера. Лишь немногие семиты уезжали тогда из Германии. Большинство считало, что все скоро снова войдет в свою колею. Нацизм, внезапно пришедший к власти, вызывал разноречивые оценки. Уинстон Черчилль писал:

Черчилль до конца не понимал Гитлера и его мотивы. Не понимал этого и Сталин. Не понимало большинство евреев. Не понимали потому, что к тому времени нацизм еще не завершил весь цикл радикализации. В этом процессе были кульминационные моменты. Немецкий расизм и антисемитизм обозначились в 1920-х гг. вначале среди крайне правых, потом в 1930-х гг. внутри рядов активистов нацистского движения, с 1939 г. эта идея овладела умами рядовых нацистов и немцев как таковых, в 1941 г. эта политика стала основополагающей. Перечисленные всплески радикализации мы можем объяснить лишь тем, что нацизм есть порождение фашизма, но при ином соотношении политических сил и с иной социальной базой. Нацистское движение как организационная структура базировалось на иерархии и военизированном товариществе. Эти факторы воздействовали на нацистское руководство, на массовое движение активистов и на радикализацию немцев вообще.

РАДИКАЛИЗАЦИЯ РУКОВОДСТВА

Он старался отдавать поменьше письменных приказов, своими руками он никого не убивал и даже не присутствовал на казнях, но именно он, Гитлер, был главным виновником геноцида. Соратники объясняли это так: «Гитлер приказал» (Gordon, 1984: 141). У Гитлера было две почти равновеликие страсти: ненависть к евреям и имперский этнический реваншизм. И то и другое было направлено на Восток. Он утверждал, что евреи виновны в Первой мировой войне и Русской революции. С 1919 по 1945 г. он твердил одно и то же: «Очистить нашу нацию от евреев». Его реваншизм не ограничился довоенными границами 1914 г., ему было нужно «жизненное пространство» (Lebensraum) на Востоке. Но «жидобольшевистский» режим стоял на его пути. С 1919 г. он призывал к уничтожению и евреев, и большевиков силами возрожденного рейха. Эта тема неизменно присутствовала в его речах, двухтомном «Майн кампф», «Застольных беседах».

Оставалось лишь определить дату «похода на Восток» и способ уничтожения его народа. Гитлер и элита рейха варьировали термины — Vernietung (истребление), Entfernung (устранение), Verbannung (запрещение). Термин Ausrottung (ликвидация) нечасто фигурировал до 1940 г., но и он не всегда означал физическое уничтожение. Было время, когда Гитлер ратовал за такие меры, которые бы вынудили евреев к «добровольной эмиграции» (Naimark, 2001: 62–64). Но то, что он неизменно называл евреев недочеловеками и паразитами, большевиков — непримиримыми врагами, а славян — низшей расой, говорит о том, что этот человек был начисто лишен морали, что бы мы ни подразумевали под этим словом. В «Майн кампф» он написал, что «можно было бы сберечь миллионы жизней в Первой мировой войне, если бы 12–15 тысяч еврейских предателей нации уничтожили отравляющим газом». Вероятно, это и было первоначальным планом Гитлера — уничтожить несколько тысяч, чтобы остальные в ужасе бросились вон из страны (Kershaw, 1998: 151–152, 249–250; 2000: 41–42,146,151).

Надо думать, что гитлеровский План А означал тотальную этническую чистку через вынужденную эмиграцию. Затем он перерос в План Б — «дикие» депортации. Политика в отношении славян и большевиков была не столь определенной, но от этого война на Востоке не стала менее бесчеловечной. Ведь речь шла о «жизненном пространстве» для немцев. Приверженность Гитлера к этническим чисткам и империалистической агрессии была ценностной рациональностью в чистом виде: политика подчиняется высшей цели, ценность которой абсолютна, а жертвы не принимаются в расчет. Теории рационального выбора для Гитлера не существовало: ради конечной цели он был готов поставить на карту все — судьбу страны и собственную жизнь.

Когда Гитлер стал канцлером Германии, он получил возможность сделать мечту явью — начать большую войну за жизненное пространство на Востоке и массовое уничтожение этнически враждебного населения. Отвращение к прогнившим западным демократиям побудило его вести войну и на этом фронте. По мнению Гитлера, это была война с мировым еврейским заговором, и, когда выяснилось, что его планы невыполнимы, ярость фюрера не имела пределов. В январе 1939 г. прозвучала страшная угроза:

Без Гитлера могли быть и еврейские погромы, инспирированные нацистами, и жестокая война, но, возможно, не было бы геноцида. Без Гитлера люди с физическими недостатками влачили бы жалкую жизнь, евреи и цыгане скитались бы, не находя себе пристанища, время от времени случались бы и погромы, на левых надавили бы так, что им пришлось бы капитулировать, вполне вероятно, были бы восстановлены и довоенные границы Германии. Сегрегация, принудительные депортации меньшинств во благо титульного большинства стали бы желанной и неизбежной политикой в авторитарно-националистических государствах Европы — могло быть все что угодно, но не геноцид. Геноцид принес Гитлер, человек, по которому можно судить не столько о роли личности в обществе, сколько о самом обществе, которое, обожествив Государство, выдвинуло личность на роль абсолютного диктатора как крайнюю форму фашистского Принципа лидерства.

Геноцид не является изобретением только Гитлера. Крайний этатизм, антисемитизм и антикоммунизм объединяли все правые силы в Австрии и Германии. Огромное влияние на Гитлера и на первых нацистов оказали выходцы из Католической партии, литераторы и журналисты Баварии, Австрии, Богемии и Моравии. Их идея создания Grossdeutschland (Великой Германии), союза всех немцев в едином рейхе, своим острием была направлена на Восток. Предтечи нацизма считали евреев особо опасными из-за их космополитизма и обособленности. Евреев связывали с коммунистическими восстаниями 1918–1919 гг. в Будапеште, Вене, Берлине, Мюнхене. Семиты и большевики вместе угрожали Западу и арийской цивилизации с Востока. Шауль Фридлендер (Friedländer, 1997: 87) называет это искупительным антисемитизмом (redemptive anti-Semitism).

После Первой мировой войны подобные идеологи из Юго-Восточной Европы объединились с немецкими реваншистами и австрийскими ветеранами войны, которые отказывались признавать поражение и создавали иррегулярные военные формирования, участвуя в полупартизанских действиях у немецких границ. В середине 1920-х гг. эта идеология начала пользоваться все более широкой поддержкой избирателей. В то время влияние антисемитизма еще не было ощутимым. Лишь немногие нацисты примкнули к движению, привлеченные юдофобскими лозунгами. Лучше всего это доказывает конкурс сочинений на тему: «Почему я стал нацистом» (Mann, 2004: 144)[50]. Неофиты в два раза чаще указывали своим главным врагом большевиков, а не евреев.

Пока нацисты были не у власти, их антиеврейские настроения сводились большей частью к агрессивной риторике, и мало кто из них помышлял о реальных этнических чистках. В течение двух лет после захвата власти репрессиям подвергались в основном коммунисты. К 1935 г. коммунисты, социалисты, либералы были разгромлены, и в концентрационные лагеря стало больше некого сажать. Нужен был новый враг, и он нашелся. Это были евреи. Нацисты воспринимали этот народ не как культурную или религиозную, а как расовую угрозу. Евреев (в отличие от коммунистов) нельзя было перевоспитать или ассимилировать. После прихода Гитлера к власти в 1933 г. повсеместно начали применяться законы, ущемляющие права евреев. Их изгоняли из государственных учреждений, армии, систем народного образования, искусства. Запреты на профессии множились. В 1935 г. как из рога изобилия посыпались запреты на посещение евреями театров и кино, стадионов и бассейнов. Нюрнбергские расовые законы определили понятие «еврей». Были запрещены смешанные браки между евреями и немцами (Friedländer, 1997: 141–151). Режим начал проводить политику жесткой дискриминации на грани сегрегации. Делалось все, чтобы вынудить евреев к бегству из страны. Так в Германии начал разворачиваться План А. Более консервативные нацисты, включая высшую элиту, считали вполне достаточной политику частичной сегрегации евреев как подданных Германии, но не полноценных и не полноправных граждан рейха. Так гласил новый закон о гражданстве. Внутри нацистского движения произошел раскол: часть рассматривала еврейскую проблему исключительно в правовом поле, другая часть стремилась к бесконтрольному насилию. Нацисты-консерваторы (и большая часть немцев, не входящих в движение) выступали за первый вариант, немногие нацистские радикалы — за последний. Прошло 8 лет, и радикалы победили. На то было четыре главных причины.

1. Между 1933 и 1938 г. Гитлер выбил почву из-под ног национальной элиты, не разделявшей идеи нацизма. Он подчинил себе политические партии, гражданские организации, большой бизнес, церковь и, наконец, генералитет. Это были силы прозападной ориентации, и с их разгромом в рейхе усилилась ориентация на экспансию в восточном направлении. Внутри нацистской верхушки изменился баланс сил. Отпала нужда искать компромиссы с умеренным крылом, что ослабило позиции таких нацистских консерваторов, как Шахт, умело решавших подобные задачи. Консерватор Герман Геринг стал радикалом, чтобы сохранить свои позиции. Воодушевленные успехом радикалы приняли новый пакет законов в 1938 г. Евреи были выведены из системы социального страхования, еврейских детей отчисляли из школ, большая часть еврейской коммерческой деятельности оказалась под запретом. Многие еврейские предприятия были экспроприированы. Некоторые консерваторы среди нацистов одобряли и такие законы, считая, что они в какой-то степени защищали евреев от прямого, народного, «погромного» насилия. Жить евреям в Германии становилось все труднее, но большинство все еще на что-то надеялись. Они по-прежнему считали себя немцами и не могли поверить, что нацисты думают иначе.

2. Между 1936 и 1938 г. Гитлер возвратил утраченные территории. Это был успех радикалов, вызвавший раздражение у консерваторов. После присоединения Рейнской области внимание Германии приковал к себе восток Европы, вначале Австрия, потом Судеты и Польша, где якобы томились миллионы якобы порабощенных этнических немцев. Это усилило позиции «восточников», этнических немцев за пределами Германии, стремившихся к расширению Германии (Lebensraum). Это усилило и ощущение потенциальной опасности «жидобольшевизма» в самой Германии. Аншлюс Австрии спровоцировал мощный выплеск политического австрийского антисемитизма, по стране прокатилась волна погромов, каких не было за последние сто лет. Тысячи евреев бежали за границу, многих выдворяли насильственно, у некоторых за возможность эмигрировать требовали взятку. Пришло время Плана Б — «диких» насильственных депортаций. В ноябре немецкое руководство решило применить эту политику и в Германии. Гитлер в приватной беседе сказал: «Евреи должны понять и почувствовать гнев народа». Дело было доверено разнузданным штурмовикам СА, а не дисциплинированным СС (Kershaw, 2000: 138–139). В погромах Хрустальной ночи погибло более 100 евреев, 80 тысяч бежали из страны. Разгул насилия был таков, что смутил и самих нацистов, и обычных немцев. Кто-то из гауляйтеров даже отказался выполнить приказ о погроме. Михаэль Мюллер-Клаудиус в 1947 г. написал книгу, где в деталях воспроизведены споры в нацистской элите по этому вопросу. В 1938 г. из 41 крупных функционеров партии 28 (63 %) выразили крайнее неодобрение, и только два человека (5 %) полностью одобрили преследования евреев (см. Gordon, 1984: 263–265). Геринг был обеспокоен тем, что погромы нанесли большой ущерб экономике, и даже Гитлер тревожился из-за того, что беспорядки вышли из-под контроля. И режим отыграл назад.

3. Радикалов усилила абсолютизация «принципа лидера». Все больше и больше нацистов практиковало то, что Ян Кершоу (Kershaw, 1997, 1998: гл. 13) называл «слиянием с фюрером». Надо было предугадать и предвосхитить его желания, а желания вождя были радикальными. Нацисты рассматривали массовое уничтожение как допустимый вариант, и когда пробил час геноцида, то фюреру воспротивились очень немногие: никто не захотел рисковать карьерой. Слепые исполнители, дисциплинированные карьеристы были даже полезнее, чем убийцы по идеологическим мотивам. В нацистской иерархии все больший вес приобретали «люди, умеющие делать свое дело», они заражали своим примером более осторожных и умеренных коллег. Радикализация стала диффузным, внебюрократическим процессом. Открытого неповиновения практически не наблюдалось, а несогласные попадали в опалу.

4. Война с Польшей и странами Западной Европы в 1939 г., начало войны с Советским Союзом в 1941 г. дали радикалам новую точку опоры — милитаристский патриотизм. Война стала концом любой антигитлеровской оппозиции. Мюллер-Клаудиус фиксирует тот факт, что в 1942 г. из 61 члена высшей элиты рейха 15 человек (26 %) одобряли расовые чистки, 42 (69 %) относились к этому безразлично и только три человека (5 %) выражали свое несогласие (Gordon, 1984: 263–266). Когда в 1939 г. началась война, и в особенности когда в 1941 г. она распространилась на Россию, рейхсляйтеры, гауляйтеры, члены СС, гражданские власти и генералы начали осуществлять массовый террор.

Ближайшее окружение Гитлера единодушно поддержало эту политику. В 1938 г. Гиммлер в речи перед высшими эсесовскими чинами заявил: «В следующем десятилетии мы станем свидетелями идеологического наступления еврейства, франкмасонства, марксизма и церковников всего мира. И если эти силы — а их идейными вдохновителями и источником всякого зла я считаю евреев — если им не удастся сломить Германию и Италию, то мы уничтожим их… и сделаем это с беспрецедентной жестокостью» (Kershaw, 2000: 130). Когда начались массовые уничтожения, Гиммлер доверительно признался своему врачу, что он чувствует на себе то же бремя, что несли на себе американские первопоселенцы: «Это проклятие великих наций, что мы вынуждены шагать по трупам, чтобы построить новую жизнь. Но мы должны создать новую жизнь, для этого мы должны очистить почву, иначе она никогда не принесет плодов. Это тяжкое бремя, и мне его приходится нести». В 1941 г. Геринг, Гиммлер и Гейдрих сформулировали принципы «окончательного решения». Геринг говорил: «Это не Вторая мировая война, это Великая расовая война». Геббельс в дневнике пишет: «Арийская раса ведет войну не на жизнь, а на смерть с еврейской заразой». Немцы должны «жестоко» управлять восточными нациями. Потом, исходя из тактических соображений, Геббельс предлагал проводить более сдержанную политику вплоть до окончательной победы в войне, когда можно будет вернуться к прежней политике порабощения низших рас (Goebbels, 1948: 126, 148, 185, 225, 246; Gordon, 1984: 100; Kersten, 1956: 120). Лидеры Третьего рейха понимали, какую ненависть они вызывают у своих современников, но при этом считали, что их поступки исторически детерминированы и морально оправданны. В будущем, говорили они, нас поблагодарят за то, с каким мужеством мы перешагнули через условности общечеловеческой морали. Это были идеологически мотивированные убийцы.

РАДИКАЛИЗАЦИЯ И «ТОВАРИЩИ ПО ОРУЖИЮ»

Чтобы понять все возрастающую агрессивность нацистского движения, мы должны обратиться к его истокам, к тем радикальным организациям, которые опирались на насилие. Образно выражаясь, они были похожи на зверей, которые попали в клетку и начали беситься. Эти группы были связаны между собой, их члены свободно перетекали из одной организации в другую по мере того, как шли дела и развивалась их карьера. В двух первых «клетках» обретались те, кто и породил нацизм как таковой.

1. Парамилитарные ветеранские организации. Эти полувоенные организации появились в 1918 г. Их создали ветераны Первой мировой, не пожелавшие смириться с поражением Германии. Фрайкоры (добровольческие корпуса) продолжали воевать на Востоке, стремясь вытеснить славянское население с бывших немецких земель. Wehrverbände (отряды обороны) тренировались, накапливали оружие, вели партизанские боевые действия против французских и бельгийских оккупантов на западе Германии, а также подавляли выступления немецких и австрийских коммунистов. В эти отряды в основном входили немцы-беженцы с утраченных немецких территорий. Евреи не были их главными врагами, хотя эти бойцы вполне разделяли идеи «народного» антисемитизма. Сто тысяч молодых немцев уверовали в то, что политические проблемы можно решить силой оружия. Элиас (Elias, 1996: 182–197) считает, что это «стало началом конца немецкой цивилизации», ибо были смещены моральные понятия и стерта грань между законом и беззаконием. Так обычно и происходит со всеми добровольческими парамилитарными формированиями. Немцы и австрийцы хотели вернуть утраченные земли, и многие из них винили коммунистов в том, что они «воткнули им нож в спину». Они восхищались мужеством отрядов обороны, считая их насилие и убийства законными и справедливыми. Социальная структура парамилитарных отрядов была эгалитарной и внесословной. Офицеров уважали за доблесть, а не за погоны, дух товарищества и равноправия притягивал новых членов из разных социальных кругов. Для этих людей идея нации стала важнее идеи класса.

Из Wehrverbände вышло много нацистов (о чем я писал в книге «Фашисты», глава 4). Кэмпбелл (Campbell, 1998) пишет, что из Wehrverbände вышло много лидеров СА, а почти 30 % высших командиров Ваффен-СС Второй мировой войны начинали как бойцы фрайкоров. Именно эти ветераны из довоенных парамилитарных организаций стали основными исполнителями геноцида. Путь к этому был долог, но они его прошли. Итальянским аналогом немецких боевиков были фашистские squadristi (чернорубашечники), расправлявшиеся с социалистами. После захвата власти они успокоились и почили на лаврах. Американский легион в США (точнее его радикальное крыло) ограничился убийством нескольких коммунистов. Так что же способствовало националистической радикализации в Германии? Посмотрим на обитателей другой «клетки».

2. Лагеря/ассоциации беженцев. В конце войны в Германию хлынули миллионы беженцев. В лагерях для беженцев, в создаваемых организациях культивировался озлобленный национализм, а в немецком обществе они продолжали оставаться изгоями. Большинство этнических немцев раньше жили в Польше, Дании, Эльзас-Лотарингии. Некоторые бежали из Советского Союза и балтийских государств. Была и категория полубеженцев из западных районов Германии, живших под управлением стран Антанты. Убежденные этнические немцы стремились в Германию, другие ждали, когда Великий рейх сам придет к ним, вернув проигранные земли. Восточные немцы считали евреев советскими коллаборантами, они и заразили Германию ненавистью к «жидобольшевизму». В 1934 г. после неудавшейся попытки переворота Дольфус выдворил из Австрии в Германию 4 тысячи радикальных нацистов. Ну а те немцы, что остались на оккупированных территориях, оказались весьма восприимчивыми к идеям Гитлера. Его прорыв к Рейну вызвал бурю восторгов. На Саарском плебисците 1935 г. 91 % проголосовал за воссоединение с Третьим рейхом. Многие беженцы-репатрианты вошли в состав СА, СС, Австрийского легиона, НСДАП. Насилие и кровопролитие стали нормой их жизни, профессией, вырвав их традиционного социума. Эти «старые бойцы» или «испытанные ветераны» (члены партии до 1933 г.) начали свою нацистскую биографию рано и закончили ее, пройдя через все круги ада. Как мы узнаем из следующей главы, полицейско-репрессивные органы рейха были до отказа забиты именно такими вернувшимися этническими немцами. Большинство были мужчинами, женщин было немного, все они вышли из разных социальных слоев.

Проследим судьбу этих людей, их биография в общем типична для тех, кто осуществлял геноцид. Семья Густава Соржа, в исследовании Дика (Dick, 1972) выступающая под псевдонимом S2, была насильственно выселена из родной Силезии в 1919 г., после того, как они отказались принять польское гражданство. 8-летнего Густава и его тетю оставили, чтобы сохранить права на домовладение и маленький земельный надел. Из-за того что «они не учили нас на немецком языке», немец Густав и его друзья невзлюбили поляков. Мальчик боготворил ветерана из фрайкоров, который научил его плавать. В 1930 г. подростка депортировали из Польши. Он жил в немецкой Силезии вместе с дядей, нацистским активистом. В партию и в СС юноша вступил в 1931 г.: «Все наши парни инстинктивно объединились против поляков и чехов». Работы он себе не нашел, зато проявил себя в уличных стычках с коммунистами и вскоре стал профессиональным боевиком СС. Это дело ему нравилось. Связи с родственниками были давно утрачены, и его новой семьей стал СС. Он был телохранителем видного эсесовца и участвовал в «ночи длинных ножей» в 1934 г., когда Гитлер провел кровавую чистку рядов СА. Потом он стал охранником концентрационного лагеря, дорос до звания унтер-офицера и получил прозвище Железный Иозеф. Это был фанатик и беспощадный убийца. На этом примере видно, как униженный немецкий беженец стал мстительным палачом.

3. СА (штурмовые отряды). До конца 1930-х гг. это была самая крупная нацистская парамилитарная организация. Никакой региональной структуры у нее не было, СА охватывал всю Германию. После 1930 г. в СА шли рабочие, в основном это была безработная молодежь. В отличие от СС, более идеологизированной организации, в СА любили конкретику и специализировались на уличных потасовках. В штурмовых отрядах безработные молодые мужчины получали все, в чем нуждались: еду, жилье, эмоции, чувство товарищества. Для них это стало чем-то вроде пролетарской общины, родным домом, братством близких по духу и по судьбе. Для Эрнста Рёма и некоторых офицеров СА было и надежным прикрытием для гомосексуальных контактов. Есть сведения, что Гитлер считал гомосексуалистов подходящим материалом для осуществления репрессивных акций. До 1933 г. СА был в сложных отношениях с полицией, которая использовала боевиков то как подстрекателей, то как козлов отпущения. В 1933 г. Германия стала нацистской, и СА превратились во вспомогательные полицейские силы главным образом для кровавых репрессий против левых. От них доставалось и другим политическим партиям и, конечно, евреям. СА патрулировали улицы, устрашали, избивали, проводили облавы против политических врагов рейха, отправляли их в наспех построенные лагеря, где по меньшей мере 500 заключенных были убиты, а многие другие подвергались пыткам. Кстати, и в современном обществе насилие, санкционированное государством, привлекает прежде всего молодых. Вскоре СА начали раздражать армию, и Гитлер решил подыграть вермахту, чтобы умиротворить генералитет. Он отдал приказ провести «ночь длинных ножей», во время которой Рём и его сподвижники были убиты. Состав СА сократился на 40 %, организация утратила былую силу и влияние.

Получив хороший урок тоталитарной дисциплины и покорности лидеру, СА все же уцелели. Для нацистов эта организация стала школой товарищества, где коллективное насилие, часто переходящее в массовые, хотя и не преднамеренные убийства, становилось нормой. К 1935 г., когда с левыми было покончено, боевики, натасканные на насилие и погромы, вдруг оказались без врагов. Я уже писал (Mann, 1997) о противоречиях «перманентной революции» фашистского или коммунистического толка: с одной стороны, после прихода к власти победители должны провести радикальные преобразования, с другой стороны, режиму необходимо институционализировать свое правление через компромисс с элитами — в случае с Германией это была буржуазия, армия и церковь. С этими могущественными структурами лучше было не враждовать. Это противоречие понимали и нацисты, и обычные немцы. Большинство тяготело к компромиссу и порядку, а не к революционному хаосу. Надо было сместить, перенаправить революционную ярость на других потенциальных врагов, этим способом можно было снять диалектическое противоречие между радикализацией и компромиссом, чтобы продвигаться вперед. Жертва была выбрана — ярость народа была направлена на расово чуждых евреев (Kershaw, 1984: 275–276). Так осуществилась (в очередной раз) подмена классового конфликта этническим.

Нацистский активист всегда выступал в образе уличного громилы. Теперь можно было бить витрины еврейских лавок и глумиться над евреями. Именно так делали себе успешные карьеры боевики из СА (в меньшей степени из СС) и гитлерюгенда с середины 1930-х гг. В движении преобладали молодые люди из рабочего класса, они «играли бицепсами», подчеркивали свою брутальность — как сейчас футбольные фанаты, — но с дозволения государства. Хрустальная ночь стала новым витком эскалации узаконенного бандитизма. Называть это самозащитой было нелепо, потому что евреи, в отличие от коммунистов, не оказывали коллективного сопротивления. Жертвами погромщиков стали уважаемые коммерсанты и квалифицированные специалисты — сословие людей, которое в нормальном государстве всегда защищено от люмпен-пролетариев. Погромы шли рука об руку с ужесточением антиеврейского законодательства, деградировали понятия нравственности и закона со всеми вытекающими последствиями для общественных устоев. В 1938 г. рядовые нацисты начали безнаказанно убивать людей публично. Фанатизм, карьеризм, боевые навыки — все это соединилось в гремучую смесь ненависти и насилия. После Хрустальной ночи СА снова отстранили от активных дел, но многие особо рьяные штурмовики нашли себе место в других репрессивных органах. СА были первыми штурмовыми отрядами нацизма, беспощадными, фанатичными, сплоченными, сделавшими себе карьеру на крови.

4. СС (отряды охраны). Главным инструментом массового уничтожения впоследствии стали СС. Свой путь они начали как личная охрана Гитлера, и в ту пору их было немного. Численность, функции, влияние этой организации стремительно росло в 1930-е гг. С 1934 г. в ведении СС оказались концентрационные лагеря. С 1936 г. под их контролем находилась большая часть сил безопасности в рейхе. В 1941 г. СС отдавало приказы айнзацгруппам. На оккупированной территории СС осуществляли массовые казни в тылу. И если СА можно отнести к раннему этапу стихийного насилия, то СС представляли собой хорошо отлаженную идеологическую машину, которая подчинила себе почти весь государственный аппарат и несла ответственность за геноцид. Трудно было оставаться в СС, не запачкав руки в крови. СС имело куда более сложную идеологию, чем СА, сложностью и изощренностью эта структура апеллировала к среднему классу и образованным слоям населения. Ядро организации строилось по региональному принципу. Большая часть верхушки не были выходцами из протестантской Пруссии. Гиммлер и Гейдрих были католиками из Мюнхена и Галле. Розенберг был балтийским этническим немцем, Бергерт, католик из Швабии, имел родственников в Восточной Европе. СС обладали сильным влиянием на востоке и юго-востоке, эти территории были их вотчиной.

Идеология СС базировалась на биологическом расизме, принципе харизматического лидера и милитаризме. В пропагандистской литературе для эсесовцев объяснялось, что «тевтонские арийцы» обладают «расовой чистотой» и несут с собой высокие принципы «идеализма» и «добродетели». Менее арийские народы, как англичане или французы, растлили себя декадентской, прогнившей демократией, а посему должны стать вассалами Великой Германии. Неарийские народы были «низшими расами», биологически неполноценными и грязными, «недочеловеками», «паразитами», «вшами». Против них нужно вести войну на уничтожение. В 1940 г. была сделана важная поправка. Низшие расы, обладающие государственностью, следовало завоевать и очистить от враждебных элементов. Расы, не имеющие своего государства, необходимо было уничтожать полностью. Для СС это были в первую очередь евреи, потом цыгане и, наконец, африканцы — так был подписан смертный приговор многим темнокожим солдатам из колониальных войск Франции, попавших в руки эсесовцев в 1940 г. Главари СС оправдывали массовые убийства с точки зрения морали. Гиммлер заявлял: «У нас есть моральное право перед нашим народом уничтожать тех, кто мог бы уничтожить нас»[51].

Рядовые эсесовцы не слишком интересовались расовым оккультизмом нацистской элиты. Даже Эйхман раздраженно заметил: «Тевтонско-германские партийные шишки ведут себя так, как будто обросли шерстью и отрастили себе рога». Но любой из эсесовцев был готов повторять как мантру простейший расистский девиз: славяне — недочеловеки, евреи — вообще не люди. Эсесовский генерал Бах-Зелевски так объяснил причины геноцида на Нюрнбергском трибунале: «Если из года в год, из десятилетия в десятилетие вдалбливать в головы, что славяне — это низшая раса, что евреи вовсе не люди, это неизбежно приводит к страшному взрыву».

Во-вторых, эсесовцы обожествили принцип Вождя. Гиммлер провозгласил два схожих девиза СС: «тот, который подарил нам Фюрер: “Верность — это моя честь”» и старинный немецкий девиз «Моя честь называется верность». Членам СС внушалось, что Гитлер олицетворяет нацию, что его воля — закон, а неподчинение — национальное предательство. Гитлер был превыше Бога, законы СС — превыше любых других законов. Принцип Вождя пронизывал фею структуру СС. Ряды СС росли стремительно, по образу и подобию главного вождя множились карликовые фюреры, и над всеми над ними нависала титаническая фигура Гитлера (Buchheim et al., 1968: 320, 366).

Ссылка на бездумное повиновение всех немцев стала попыткой снять с себя вину после поражения. Победителям объясняли, что вся нация была зомбирована и что военные преступники рефлекторно воспринимали как истину государственную идеологию. Принцип Вождя снимал вину с каждого, давал индульгенцию всем. Идеализация Фюрера стала своего рода национальной психотерапией.

И наконец, в-третьих. СС как рыцарский орден заполнял пустоту между личным «я» и Вождем. «Политические солдаты» были «знаменосцами национал-социалистической революции» и несли коллективную ответственность как боевое содружество единомышленников. Вегнер пишет, что защита и очищение рейха нуждались «в элитарной организации «политических солдат», свободных от общепринятых норм и законов и возвышавшихся над «обычными» государственными институтами» (Wegner, 1990: 126–127). Элитарность СС создавала его членам корпоративную Нишу, где они чувствовали себя свободными от морали и закона. Убийца мог испытывать раскаяние, но еще мучительнее было чувство стыда, если ты не смог убить, если переложил эту ношу на плечи своих товарищей и заслужил их справедливое презрение как трус и слабак, недостойный великого предназначения братства СС. Такое воспитание выковывало из обычного человека идеального, убежденного убийцу.

Отбор и подготовка эсесовцев подчинялись трем принципам. В 1930-е гг. гораздо важнее была расовая чистота кандидатов, чем их умения и боевые навыки. Эсесовцы должны были доказать расовую безупречность своих предков вплоть до 1800 г., быть совершенными образцами человеческой породы и иметь «арийскую внешность». Это внушало чувство превосходства над остальными, давало право на власть. Идеологическое воспитание занимало чуть ли не пятую часть всей общей подготовки. Как сказал один эсесовский генерал, «каждый боец должен стать фанатиком ненависти». Идеология СС восприняла и традиционные ценности: верность, послушание, боевая дружба, исполнительность, честь, патриотизм. Эти понятия были привычны и дороги сердцам тех, кто составил костяк СС, — бывшим полицейским, солдатам-ветеранам, гражданским чиновникам, образованным специалистам. Считается, что ряды СС пополняли в основном выходцы из Австрии и Баварии (Wegner, 1990: 15, 206–207). К 1937 г. «черный орден» насчитывал 20 тысяч членов, эта была сплоченная элитарная организация, куда входили только мужчины. С началом войны армейские призывы ослабили монолитность организации, зато у СС появились две новые зоны ответственности — там, где насилие переросло в убийство.

5. Концентрационные лагеря. Довоенные лагеря в Германии находились в основном на востоке. Шесть из семи концентрационных лагерей середины 1939 г. располагались по дуге на востоке и юге страны. Дахау и Флоссенбург были в Баварии, Маутхаузен находился недалеко от Линца в Австрии, Заксенхаузен и Равенсбрюк располагались в Пруссии к северу от Берлина, а Бухенвальд был ближе к центру — в Веймаре. Исключением был Нейнгамм, построенный рядом с Гамбургом. На западе страны лагерей не было. Поскольку шесть из этих семи лагерей изначально предназначались для немцев (а не для евреев), не очень понятно, почему они их сосредоточили на юге и на востоке, разве что потому, что именно эти районы поставляли основных добровольцев в СС.

Лагеря создавались не для массового уничтожения, хотя режим был очень суров. В 1933 г. на открытии первого концентрационного концлагеря Дахау комендант произнес зажигательную речь:

Когда палачи вконец разнуздались, командование СС обеспокоилось и назначило нового коменданта, чтобы тот восстановил порядок.

Теодор Айке был беженцем из Эльзаса, сыном начальника железнодорожной станции. Во время Первой мировой войны 17-летний патриот добровольцем ушел на фронт. Когда ему было 20 лет, он бежал из Эльзаса, не нашел себя и в Веймарской республике, которую ненавидел за утрату своей малой родины. Он сражался в отрядах фрайкоров. Как ветеран войны, имел право служить в полиции Германии, но его отовсюду выгоняли как ярого националиста. Стал нацистом в 1928 г. и непримиримо враждовал с местным нацистским гауляйтером, которому почти удалось упечь своего подчиненного в психиатрическую больницу (о докторе Хайде, который вызволил Айке, мы расскажем в главе 9). Был судим за хранение взрывчатки и бежал из Германии. В 1933 г. его призвал сам Гиммлер для участия в «ночи длинных ножей». Он лично расстрелял Рёма, и в поощрение был назначен комендантом Дахау, где и стал одним из первых создателей страшной нацистской машины уничтожения. В лагерную охрану он предпочитал брать эсесовцев со стажем и ветеранов фрайкоров. Позже, когда система лагерей разрослась и обнаружилась нехватка профессионалов из СС, Айке начал рекрутировать молодых членов НСДАП, которые, по его мнению, лучше других подходили для этой работы. Унтер-офицеров вермахта он отвергал, потому что им не хватало твердости. Отбирая лучших из лучших, Айке считал, что, пройдя через такую школу, эсесовцы начнут считать концентрационный лагерь не просто работой, а родным домом. Вот так в лагерном капкане оказались не только жертвы, но и их палачи. Вершиной его карьеры стало командование дивизией Ваффен-СС. Он был убит в начале 1943 г. на Восточном фронте.

Режим, который создал Айке, стал эталоном для всех предвоенных немецких лагерей и впоследствии для лагерей смерти. В Дахау проходили подготовку офицеры и унтер-офицеры, которые потом продолжили службу в других крупнейших лагерях, за исключением лагерей смерти, созданных в ходе выполнения «Операции Рейнхардт» (см. главу 9).

Айке требовал от лагерных охранников, чтобы они не избивали заключенных и не глумились над ними в припадках ярости, а делали это хладнокровно и систематически, чтобы сломить их морально. Подчиненным он объяснял, что узники являются «унтерменшами и врагами рейха».

Хёсс, комендант Освенцима, прошел подготовку у Айке и вспоминал потом, как его спрашивали заключенные: «Почему эсесовцы нас так ненавидят? Мы такие же люди, как и они». Режим Айке был беспощадным. Его подчиненные были убийцами и насильниками по должности, связанными круговой порукой. У них были унифицированные взгляды, они говорили на одном лагерном жаргоне и принадлежали к одной лагерной субкультуре. Они делали свое дело, не задумываясь о том, что делают (Orth, 2000).

Франц Хоффман был типичным лагерным охранником. Не доучившись в ремесленном училище, он в 1932 г. в возрасте 26 лет вступил в нацистскую партию и в СС. В 1933 г. прошел суровую школу в Дахау, был замечен самим Айке и удостоился его похвалы. Застрелил старого еврея, когда обнаружил его в туалете после комендантского часа. Вместе с другими соратниками участвовал в традиционной эсесовской забаве: заключенных гнали на колючую проволоку и убивали «при попытке к бегству». Хоффман отслужил в лагерной охране год, получил звание капитана, был комендантом второстепенных концлагерей. Цыгане вызывали в нем особую ненависть. Оправдываясь на послевоенном трибунале, он утверждал, что был «маленьким человеком», повиновавшимся еврейской и эсесовской верхушке. В 1965 г. был приговорен к пожизненному заключению за участие в уничтожении двух тысяч человек, из которых 30 он убил лично.

Охранникам была дана абсолютная власть. Они пользовались ею садистски, ежедневно. Эта власть «освобождала их от всех моральных устоев». Беспредельное насилие стало рутиной, оно «создавало привычку убивать людей бессмысленно и рефлекторно, стирая грань между пытками, чтобы выбить из жертвы нужную информацию, и пытками ради пыток». Террор стал нормой поведения, объединившей всех в одну группу, а личная ответственность охранника растворялась в коллективной ответственности его соратников по лагерной охране (аналог «принципа вождя»). Никто не нес дисциплинарной ответственности за насилие, что давало право действовать бесконтрольно. Лагеря множились и укрупнялись, условия содержания становились все хуже, все больше и нагляднее становилась социальная дистанция между откормленными, затянутыми в красивую униформу охранниками и дрожащими от холода, завшивевшими, умирающими от голода, беспомощными заключенными. В глазах охранников эти ходячие полутрупы переставали быть людьми. Убийства в лагерях смерти были поведенческой нормой (Sofsky, 1997: 16–24, 223–240).

Существовало еще около тысячи принудительных трудовых лагерей разного типа. В некоторых местах заключения даже евреи находили себе место под солнцем, входя в особые отношения с охранниками и администрацией, — таким удавалось выжить (Straede, 1999). Но и трудовые лагеря были все теми же лагерями, поставщиками рабского труда. Заключенные как неквалифицированная рабочая сила находились под государственным контролем. До 1941 г. во всех лагерях применялась практика обычного террора. Позднее лишь в лагерях уничтожения практиковался геноцид. Цепочка из последовательных звеньев: избиения и издевательства — периодические убийства отдельных лиц — тотальный геноцид — не требовала от исполнителей особого насилия над собой. С 1941 г. для немца в военной форме концентрационный лагерь был землей обетованной, там хорошо кормили и платили, там можно было и отсидеться от Восточного фронта. В обычных лагерях, по принятой нами классификации, мы находим исполнителей разных психологических типов: убийц «ради идеи», убийц «ради карьеры», убийц «потому что все такие», убийц «потому что так приказали». Эти люди могли потакать своим самым темным инстинктам, у них не было ни моральных, ни профессиональных запретов.

6. СД (служба безопасности). В 1935 г. СС установили контроль над крипо (криминальная полиция) и гестапо (политическая полиция). На их основе была создана СД, полиция безопасности, еще одно ответвление СС. Гиммлер говорил, что назначение СД — это «защита нации изнутри в «величайшей битве человеческой истории» против «разрушительной силы мирового большевизма». Вернер Бест, один из руководителей гестапо, назвал СД «санитаром» на страже «политического здоровья нации» (Kershaw, 1998: 541). Лишь немногие сотрудники крипо или гестапо были до переворота членами нацистской партии или СС (эти организации тогда стояли вне закона), но 20–40 % примыкали к пронацистским организациям. В 1933 г. из рядов полиции вычистили недовольных, и их место заняли ветераны движения. Но большинство кадровых работников полиции подчинились новому нацистскому порядку (Browder, 1996; Gellately, 1990: 50). Нацистская идеология борьбы с врагами государства нашла отклик в их сердцах, и немецкие полицейские с удвоенной энергией взялись за искоренение крамолы. Гиммлер и его заместитель по СД Гейдрих не желали усиления влияния НСДАП и в рядах полиции предпочитали видеть жестких и опытных профессионалов, а не плохо контролируемых партийных фанатиков.

Генрих Мюллер стал для них идеальным вариантом. Мюллер отличился как летчик в воздушных боях Первой мировой, потом пошел по стопам отца и начал работать в мюнхенской полиции, где заслужил репутацию непримиримого борца с коммунистами, часто нарушая закон, чтобы состряпать следственное дело. Мюллер ненавидел левых, но не примыкал ни к одной политической организации, утверждая, что политика его не интересует. По своим убеждениям был правым, сторонником твердой руки, правду и справедливость ставил выше юридических норм и судебного крючкотворства. Его считали тупым и твердолобым. Шелленберг, сотрудник СД, считавший себя интеллектуалом, пишет в мемуарах, что он был шокирован, когда Мюллер начал разговаривать с ним «с ужасным баварским акцентом», а потом доверил шефу заветную мечту: «Как бы я хотел сунуть всех этих грамотеев в угольную шахту и взорвать их всех» (Schellenberg, 1956: 8). Верный новым хозяевам, Мюллер был счастлив проявить все свои таланты на службе у СС. Он дорос до поста шефа гестапо и до звания группенфюрера СС. В 1945 г. он исчез, оставив за собой шлейф самых невероятных домыслов. Кто-то считал Мюллера тайным узником в американской тюрьме, кто-то предполагал, что он укрылся в Южной Америке. Судьба его так и осталась неизвестной, но, скорее всего, шеф гестапо уже умер.

Вильгельм Харстер был более политизированной личностью. Его биография — еще одно доказательство того, какую притягательность имел нацизм для выходцев из полицейско-репрессивного аппарата. Харстер тоже был сыном полицейского, жил в предместьях Мюнхена, успешно учился в университете, где присоединился к молодежной секции фрайкоров. Он закончил университет с дипломом юриста и в 1929 г. поступил в полицию. В его досье написано, что он был «сознательным и исполнительным сотрудником». Был он также и ярко выраженным консервативным националистом. В 1932 г. он вступил в ряды партии и СА и радостью принял приход нацистов к власти. Для него это означало конец «уличным потасовкам, безработице и версальскому позору». Вскоре его перевели в гестапо, где Харстер показал себя во всем блеске: Берлин и Вюртемберг в 1930-е гг., Австрия во время и после аншлюса, Польша в 1939 г., оккупированные Бельгия и Голландия, где он был куратором депортаций. После войны его признали причастным к смерти 82 956 человек (среди них Анна Франк). Нет свидетельств, что он когда-либо проявлял личную жестокость и ненависть. Харстер утверждал, что среди его друзей были и евреи, при этом он считал, что «евреям не место среди немцев».

Судебная власть и судопроизводство в Германии тоже претерпели пагубные изменения. Старшие офицеры полиции имели тесную связь с государственными прокурорами — дипломы они получали в одних и тех же университетах. Из тех и из других выросла генерация «нацистов-идеалистов» с моральными принципами. Одним из таких «идеалистов» был Вальтер Шелленберг из Саара, сын разорившегося владельца фабрики музыкальных инструментов. Семейный бизнес был утрачен после того, как Саарскую область захватили французы. Но вскоре семья оправилась после этого удара и продолжала жить в мире и согласии. Вальтер рос под сильным влиянием образованной и религиозной матери. Мальчик был талантливым ребенком, бегло говорил по-французски, был, честолюбив и считал себя космополитом. Диплом юриста он получил в 1933 г. По его воспоминаниям, некий судья посоветовал ему связать будущую карьеру с нацистским движением. (Не исключено, что Шелленберг лукавит, он явно был много ближе к нацизму, чем говорит.) В 23 года он вступил в партию и в СС, завороженный, по его словам, элегантностью эсесовской формы и перспективой «соединить свою судьбу с элитой нации». Он читал лекции членам СС, его нападки на католическую церковь привлекли одобрительное внимание Гейдриха, и вскоре Шелленберг оказался в местном отделении СД, что очень встревожило католическую оппозицию. Вскоре он возглавил внутреннюю разведку СД, стал правоверным наци, составлял аналитические доклады, занимался сбором разведывательной информации. Он работал в белых перчатках и был одинаково далек и от грязной полицейской работы, и от расистского радикализма Гиммлера. После войны он утверждал, что несколько раз отказывался от назначений в айнзацгруппы. Он принял нацизм как идею, но не запятнал себя как нацистский палач. Ему повезло — став во главе внешней разведки СД, он оказался вдали от лагерей и расстрельных команд СС. Большинству членов СД такая удача не улыбнулась.

По мере того как ослаблялись юридические ограничения, ужесточались методы полицейской работы СД. К 1939 г. немецкая полиция научилась выбивать показания и «нейтрализовать» врагов режима такими способами, которые в большинстве демократических стран считались бы противозаконными. С 1939 г. понятие «враг» приобрело угрожающую коннотацию, связанную с военным временем. Когда верхушка СС приступила к формированию истребительных айнзацгрупп, их ядро составили члены СД — высокопрофессиональные, идеологически мотивированные, честолюбивые, дисциплинированные убийцы.

7. Проект эвтаназии Т4. До начала войны единственным проявлением геноцида стала программа умерщвления как часть евгенической политики Третьего рейха. Речь шла не о славянах и не о евреях — уничтожению подвергались неполноценные граждане по биометрическим данным, генетическим и антропологическим характеристикам, клиническим исследованиям и другим достижениям современной науки. Психиатры и врачи считали, что некоторые неизлечимые больные — тяжкое бремя для государства, а посему они заслужили «уничтожения жизни, недостойной жизни». Программу Т4 инициировал сам Гитлер, потом она расширилась, распространившись на новые группы безнадежно больных. Программа принудительной эвтаназии мобилизовала многих администраторов, врачей, медсестер, санитаров, чиновников, солдат, преданных рейху и готовых отдать ему свой опыт, знания и силы. К этому проекту были причастны больницы, медицинский, управленческий персонал, университеты. В нем участвовали женщины-врачи, медсестры, священники. Программа имела и географическую привязку — санации подверглись в основном восточные и южные области Германии. Т4 познакомил нацистов и немцев как таковых с еще одним понятием — «расовой гигиеной» народа с помощью легитимированного убийства. При исполнении этого проекта была апробирована технология засекречивания, свойственная рейху: устные, а не письменные приказы, анонимная документация, коды, шифры. Был отшлифован и метод скрытного, методичного «научного» убийства людей без пролития лишней крови. Это был хороший тренинг для тех, кто потом работал в лагерях смерти в Польше, проводил медицинские эксперименты на евреях и славянах.

Доктор Ханс-Бодо Горгасс, сын железнодорожного инспектора из Лейпцига, родился в неблагополучной семье, но ему удалось выйти в люди. В 1933 г. в возрасте 24 лет он вступил в СА и стал убежденным нацистом. С 1937 работал в государственной больнице под началом доктора Бернотата, энтузиаста эвтаназии, этот доктор и порекомендовал в 1939 г. задействовать своего подчиненного в программе Т4. Нацистский чиновник Виктор Брак откровенно сказал ему, что ему нужен «особо доверенный врач» для эвтаназии душевнобольных, что никаких колебаний тут быть не должно, ибо в программе участвуют известнейшие врачи Германии. Позже в Бухенвальде Ханс-Бодо Горгасс действовал уже «не как врач, а как мясник».

Доктор Георг Ренно, сын чиновника, был эмигрантом из Эльзаса. Еще студентом он стал нацистом, в партию вошел в 1930 г. в возрасте 23 лет, в 1931 вступил в ряды СС. Он играл на флейте в эсесовском оркестре и ничем иным не прославился. В 1930-е гг. пациенты называли его «добрым, внимательным доктором». Он попался на глаза директору эсесовской больницы Ницше, который пригласил его на работу. Некоторое время Ренно был полковым врачом Ваффен-СС, а затем с 1940 г. начал официально работать в программе Т4. На суде он сказал: «В то время я считал эвтаназию актом милосердия для моих больных». И еще: «Мне и в голову прийти не могло, что государство может принять противозаконный закон». Ну а потом, расслабившись, он все же не удержался: «Пустить газ в камеру не такое уж и страшное дело». В Т4 работали убийцы и рангом пониже. Пауэль Рёйтер батрачил на ферме, потом устроился садовником в Гессен-Нассау. В партию нацистов вступил в 1930 г., «чтобы преуспеть в жизни». Постоянно участвовал в партийных сходках в Нюрнберге. В 1936 г. поступил в медучилище. Служил в Польше, потом был переведен в центр эвтаназии Т4. Работал в транспортном отделе, убеждал больных, что их ведут в ванную, там вводил им смертельную инъекцию, сам и хоронил. По его словам, ему сказали: «Это приказ фюрера, и мы должны выполнять его приказы».

Паулина Кнайсслер эмигрировала из Одессы в 1918 г., когда город был захвачен большевиками. Семья купила небольшую ферму в Вестфалии, но в годы Великой депрессии ее пришлось продать. Отец устроился работать на железную дорогу, Паулина была швеей, потом санитаркой. Стала нацисткой только в 1937 г. в возрасте 37 лет, до того была активисткой пронацисткой Церкви евангелических христиан, участвовала в работе Союза немецких женщин. В конце концов она пришла к выводу, что «церковь противоречит законам природы». С такой биографией ей нетрудно было найти себя в программе Т4. Ее удручало, что обреченных на смерть больных надо было обманывать, она жаловалась, что постоянные убийства действуют ей на нервы, тем не менее Кнайсслер уничтожила больше людей, чем любая другая медсестра.

В следующих главах мы увидим, как все эти проявления насилия, «узаконенные беззакония» закалили и ожесточили нацистов, чьей профессией стало убийство. Это были представители всех социальных слоев Германии. Большинство были мужчинами, значительная часть — выходцами из южных и восточных районов страны — такова была социальная география нацизма. Образ врага в их глазах менялся. До середины 1930-х это были большевики, потом евреи. И когда от них потребовали массовых убийств, многие были морально к этому готовы. Не все они были идейными нацистами, но диктатура социума неизбежно превращала их в беспощадных, сплоченных, дисциплинированных, усердных убийц. Бесконечная эскалация насилия — этот закон стал общим и для нацистов, и для простых немцев Германии.

РАДИКАЛИЗАЦИЯ ОБЫЧНЫХ НЕМЦЕВ

Немцы были очень разными. Они могли голосовать за нацистов не только по идеологическим, но и по более тривиальным мотивам. В работе «Фашисты» я проанализировал социальную базу поддержки нацистов и не обнаружил выраженных классовых или гендерных составляющих. Нацизм опирался на военных, полицию, государственных служащих, на экономический сектор, лежащий вне классовых столкновений между трудом и капиталом (мелкая буржуазия, но не крупная промышленность, заводы, шахты и проч.); опорой мог быть и образованный средний класс, и этнические немцы, проживавшие на бывших германских или австрийских территориях; по конфессиональному признаку они скорее протестанты, чем католики. Представители таких общественных групп считали авторитарный национализм и этатизм панацеей от всех бед Германии. Это и привело их к нацизму. До 1933 г. не было явных предпосылок, что все это закончится массовыми репрессиями и убийствами. Но в сложившихся исторических условиях некоторые обычные немцы могли пойти по этому пути. За исключением немцев-протестантов, так оно со многими и случилось.

Оппозиция в Германии была разгромлена в середине 1930-х гг. Половина из 300 тысяч немецких коммунистов оказалась в концентрационных лагерях. Поскольку протестовать публично было крайне опасно, истиной в последней инстанции для всех немцев стала идеология нацизма, опиравшаяся на мощный пропагандистский аппарат. Лучше всего о настроениях в обществе свидетельствуют материалы гестапо и ушедших в подполье социал-демократов, а также многочисленные воспоминания очевидцев (Bankier, 1996; Gellately, 1990; Gordon, 1984; Kershaw, 1984; Kirk, 1996). Ян Кершоу (Kershaw, 1984) афористически подытоживает: «Дорога в Освенцим была построена ненавистью, но вымощена безразличием». Немногие немцы участвовали в грабежах и приватизации собственности жертв нацистского режима. Их занимали семейные дела, работа, церковь, в своем кругу (с некоторым риском) можно было и подшутить над бонзами рейха. Нюрнбергские законы, запретившие евреям занимать общественные должности, лишившие их права на высшее образование и предпринимательство, вызывали скорее одобрение, чем негодование. Так же к этому отнеслись и по всей Европе. Отчасти это можно объяснить завистью и алчностью, а отчасти и тем, что немцы ждали от Нюрнбергских расовых законов порядка, прекращения дикого, бесконтрольного нацистского насилия. Большинство немцев с возмущением отнеслись к указу 1941 г., обязавшего евреев носить желтую звезду, многие публично выражали евреям сочувствие. Началом беззакония стала Хрустальная ночь, которая вызвала всеобщий прилив энтузиазма. Немцы считали, что еврейское влияние необходимо ограничить дискриминационными законами. Пришло время, и они уже не возражали против физического уничтожения евреев, но только по закону. Так считало и большинство нацистов.

Новый режим пользовался популярностью, Гитлер прочно встал на ноги. Треть избирателей проголосовала за нацистов, пятая часть поддержала авторитарные националистические партии. На политический Олимп Гитлера забросила волна народной надежды на Новый порядок. Гестаповский офицер, позже причастный к заговору против Гитлера, вспоминает: «Редкий народ с такой готовностью жертвует всеми правами и свободами, как это сделали мы, захлебываясь от восторга, опьяненные надеждой в первые месяцы нового “тысячелетнего рейха”» (Gisevius, 1947: 102). Гитлер построил кейнсианскую милитаризованную экономику, он дал людям работу, порядок и чистоту на улицах. Перегрев экономики в конце 1930-х гг. вызвал некоторое недовольство, язвительные замечания о самом фюрере, многие были недовольны нападками нацистов на церковь. Но гестапо держало ухо востро и с недовольными разбирались быстро. Положительную реакцию вызвали триумфальные военные успехи Гитлера в 1936–1941 гг. Они восстановили попранную немецкую гордость и утвердили великодержавный этнический национализм как государственную идею. С 1933 г. массовое вступление в ряды НСДАП или СС свидетельствовало о проснувшейся национальной гордости, при этом не исключались и карьерные амбиции. «Я хочу участвовать в строительстве новой Германии» — эйфорическое слияние личности с государством было сильнее всех подспудных опасений, которые все-таки внушал немцам нацизм. Начиная с 1939 г., война и мобилизация сплотили народ вокруг правящего режима. Евреев объявили пособниками врагов, их ждали лагеря и гетто. На них можно было возложить вину за бомбардировки, нехватку продовольствия, смерть родных и близких на фронтах. Евреев расчеловечили, превратили в пропагандистский жупел и, наконец, превратили в ничто, отправив в тюрьмы и в изгнание. Банкиер (Bankier, 1996) считает индифферентность механизмом психологической защиты. Раздумья о судьбе евреев могли вызвать внутреннее беспокойство, даже угрызения совести, значит, лучше о них вовсе ничего не знать. Ученый считает, что это бессознательное чувство усилилось, когда начались массовые истребления. iO массовых расстрелах рассказывали вернувшиеся с фронта солдаты, сообщало Би-би-си, с самолетов разбрасывали листовки. Немцы знали об этом, но старались спрятать эту информацию в самом дальнем уголке сознания. Иногда это прорывалось наружу. Когда Геббельс объявил народу о катынском расстреле польских офицеров, информаторы СД сообщали о такой реакции: «Некоторые немцы бормочут, что не стоило бы нам об этом говорить… мы сами разделались с поляками и евреями так, как русским и не снилось». И все же большинство считало, что Восточный фронт — это «битва не на жизнь, а на смерть» с «жидобольшевиками», а английские бомбардировки немецких городов тоже дело рук «еврейских плутократов». Это не было гражданской войной, но взрывы бомб стирали грань между фронтом и тылом. Быть немцем, невзирая на социальную принадлежность, означало общую судьбу. Быть евреем означало смерть. Этничность стала бесконечно важнее классовой и любой другой стратификации. Начиная с 1941 г. в Германии появилось много иностранных рабочих. Невыносимые условия, в которых они трудились, вызывали жалость у многих немцев. Но с первыми поражениями 1942 г. у народа появились нехорошие предчувствия. Если Германию победят, месть союзников будет ужасной. Некоторые считали, что англо-американские бомбардировки были возмездием за концлагеря. Антирусские и антисемитские разговоры вышли из моды: немцы предпочитали теперь держать язык за зубами и думать про себя; молчать было безопаснее, чем говорить. Мы не знаем, что стояло за этим молчанием. Трудно понять, считали ли немцы евреев смертельными врагами, заслуживающими смерти. Но поскольку режим истерически винил во всем евреев, поскольку на немецкие города падали бомбы, неся смерть и разрушения, поскольку уже исчезнувшие евреи по-прежнему были символом зла, многие немцы продолжали в это верить. Сделав такое допущение, мы поймем мотивы обычных немецких исполнителей геноцида, о которых речь пойдет в следующих главах. До 1942 г. в Германии никто не сомневался в нацистской идеологии. Внутренние успехи Гитлера дополнялись исключительными геополитическими выгодами. Фюрер находился в военном экстазе, Германия — в военной мобилизации. Гитлер обладал широчайшей базой поддержки, оппозиция попросту отсутствовала. Классовые отношения были вытеснены расовым этнонационализмом — сработал этнический тезис 2 в новой версии. К концу войны поведение немцев изменилось: охранники шли на послабления для заключенных или, наоборот, уничтожали свидетелей, немецкая армия стремительно отступала, гражданское население было озлоблено и деморализовано. Но прежде чем опустился занавес истории, обычные немцы прошли еще через одну стадию радикализации. Мировая война сделала почти всех соучастниками одного преступления.

ОКОНЧАТЕЛЬНАЯ РАДИКАЛИЗАЦИЯ: ГЕНОЦИД

Окончательный переход к геноциду был осуществлен внутри нацистского движения. Общество не предъявляло таких требований и крови уже не жаждало. На более поздней стадии обычные немцы участвовали в массовых уничтожениях, но к началу геноцида они не были причастны. Радикализация нацизма была перманентным процессом, поэтому мы не можем привязать ее к определенным датам. Историки потратили много сил, чтобы обнаружить приказ или распоряжение об окончательном решении еврейского вопроса, но документ так и не был найден. Гитлер стремился уничтожить евреев, но до 1941 г. репрессии ограничивались принудительной эмиграцией с переходом в «дикие» депортации. В 1939–1940 гг. Адольф Эйхман разрабатывал планы депортации евреев в Палестину и на Мадагаскар. Подразумевалось, что большинство изгнанников не выживут в пути и не доберутся до пункта назначения. Но Британия была владычицей морей и могла легко воспрепятствовать такому плану. Эйхман начал вычерчивать новую схему.

Еврейский вопрос решался не сам по себе. В 1939 г. судьба евреев увязывалась с судьбой поляков. Война с Польшей не была обычным захватом территории, потому что поляков не собирались германизировать в границах рейха. Гитлер заявил:

Из записок Геббельса: «Гитлер обрек поляков на уничтожение. Они скорее животные, чем люди… Они грязь под нашими ногами». Гитлер сказал, что не повторит ошибки былых германских завоевателей. Ассимилируя поляков, они произвели на свет нечистых «славянизированных» немцев. «Теперь, когда нам стали известны расовые законы, мы будем действовать соответственно с ними». Западная часть Польши (треть ее территории), предварительно очищенная от поляков и евреев, должна была войти в рейх. Вторая треть должна была стать протекторатом с поляками в качестве дешевой рабочей силы, расселенными в славянских кварталах. Польских евреев предполагалось изолировать в гетто вместе с немецкими евреями, что и стало бы решением еврейского вопроса. Восточная треть Польши должна была отойти Советскому Союзу и не тревожить немцев до поры до времени.

Все это было сделано ценой беспощадных депортаций и массового уничтожения польской интеллигенции по Плану В — политицид. Моральным оправданием (как и во всех подобных случаях) было «возмездие», хотя элита рейха понимала, что это явная ложь. Из этнических немцев СС создали народную милицию. Вот призыв одного командира: «Теперь вы раса господ… Не будьте мягкотелыми, будьте жестокими, очистите эту землю от всего ненемецкого». Начальник штаба Верховного командования Франц Гальдер признавал: «У фюрера и Геринга было намерение ликвидировать, уничтожить поляков». И добавил: «Но в письменном виде на это нельзя было даже намекнуть» (все цитаты даются по: Kershaw, 2000: 237–252).

Тут же начались проблемы с логистикой. Свыше миллиона евреев и несколько сотен тысяч поляков нужно было переселить на территорию генерал-губернаторства, но у нацистов не было возможности разместить их там. Кроме того, новые хозяева очень не хотели, чтобы их вотчину превращали в мусорную свалку для унтерменшей, что свело бы на нет все усилия установить новый порядок на завоеванной территории. В высшем руководстве рейха началась яростная грызня, от ее исхода зависела судьба евреев и поляков. Когда началась война с Россией, судьбы русских и евреев переплелись. Война на Востоке стала войной на уничтожение. Первыми жертвами должны были стать пленные коммунисты и «жидобольшевистская» интеллигенция. Об этом прямо говорилось в плане «Барбаросса» — операции по разгрому России. Кристиан Герлах утверждает, что немецкая армия должна была обеспечивать себя за счет оккупированной Белоруссии. Это обрекало население на массовый голод «на грани геноцида». Большинство белорусских евреев были городскими жителями, а значит, страдали бы вдвойне. Как пишет Герлах, «это стало последним, окончательным толчком к полной ликвидации евреев» (Gerlach, 1999: 44–81). Молниеносная победа рейха, вероятно, решила бы еврейский вопрос, не прибегая к геноциду. В этом случае планировались массовые депортации всех евреев и миллионов поляков на восточные территории разгромленного Советского Союза. Гейдрих по требованию Геринга или Гиммлера должен был составить план «окончательного решения» к январю 1941 г., но и тогда речь шла, скорее всего, о территориальной депортации, а не геноциде. Эйхман разрабатывал планы переселения для 5,8 миллиона человек. Но даже письмо Геринга к Гейдриху от 31 июля не раскрывает, какими средствами это должно было быть сделано:

О средствах не говорится ни слова. Но нацистские бонзы и функционеры СС знали, что нужно делать: выселяемые народы должны были голодать, мерзнуть, работать до изнеможения, как рабы. Официального решения о геноциде принято пока не было, но он уже осуществлялся. Из Западной Польши, ставшей частью рейха, высылали на восток евреев и славян, но и на землях генерал-губернаторства их тоже не хотели видеть. Было принято решение, которое устроило всех: поляков и евреев надо было загнать еще дальше, на восток бескрайней России. Через два дня после начала «Барбароссы» Гиммлер потребовал у подчиненных подготовить к переселению на Восток 31 миллион человек, главным образом славян. Цифра почти невероятная! Но для евреев и других возмутителей спокойствия разработчики предлагали нечто иное, хотя прямо об этом не говорилось, — «ликвидация всех, но за пределами Европы». Виктор Брак, ответственный за план эвтаназии Т4, признался после войны, что «уничтожение евреев… было секретом полишинеля в высших партийных кругах».

В начале лета 1941 г. офицеры айнзацгрупп получили приказ убивать коммунистов и партизан. Опыт СС в Польше 1939 г. подсказывал командованию, что часть армейских подразделений откажется участвовать в расстрелах мирного населения. Оптимистичный план молниеносной войны предусматривал создание айнзацгрупп общей численностью всего лишь в 3 тысячи человек. Они физически не могли убить всех евреев на столь обширной территории. Спецподразделениям помогла армия — офицеры вермахта, устрашенные активностью партизан, хорошо усвоили нацистскую догму: главный враг Германии — «жидобольшевики». Некоторые из них убивали с энтузиазмом (Streit, 1978). То же делали и местные коллаборанты. Так Гейдрих получил помощь, откуда он ее не ожидал. В июле 1941 он увеличил численный состав айнзацгрупп и масштаб репрессий. Командиры получили приказ убивать всех взрослых еврейских мужчин, а в некоторых случаях детей и женщин. Количество жертв резко возросло (в некоторых районах десятикратно) в середине августа. К концу 1941 г. численный состав айнзацгрупп увеличился в 11 раз, мясорубка геноцида работала безостановочно, такое количество жертв нельзя было себе представить даже в случае самых жестоких депортаций. Складывается впечатление, что никакого Генерального плана все-таки не было. Кто-то убивал мужчин во цвете лет, а где-то убивали стариков, неспособных трудиться. Разнообразные службы и структуры — СС, вермахт, оккупационная администрация — действовали достаточно независимо друг от друга, но то, что всех их объединяло, это: нацизм, карьеризм, ненависть к евреям, ужас перед партизанами и колоссальная работа по уничтожению огромных масс людей. Они соревновались друг с другом в технологиях массового убийства: расстрелы, газовые камеры, голодная смерть (Gerlach, 1999; Lower, 2002; Musial, 1999; Pohl, 1996; Sandkühler, 1996). Ожесточенное сопротивление Красной армии, застывшая линия фронта к концу 1941 г. означали, что все версии Плана А — депортации из рейха на Восток — стали неосуществимыми как минимум на ближайшее будущее. Возникло неразрешимое противоречие — восточные депортации были необходимы, но депортировать было некуда. План Г — геноцид — стал неизбежностью. Только таким способом можно было избавить Германию и подвластные ей территории от физического присутствия евреев. Любое иное решение стало бы предательством нацистской идеи. «Окончательное решение» было принято нацистской верхушкой в конце 1941 г. и согласовано со всеми эшелонами бюрократической иерархии на Ванзейской конференции в январе 1942 г. Принятые документы прямой уликой, тем не менее, не являются, и никакого письменного приказа о геноциде, скорее всего, не было. Но на практике геноцид на Востоке уже давно осуществлялся, и немцы не имели и тени сомнения в том, что именно этого от них ждет Гитлер[52]. Геноцид не был упорядоченной чередой решений и приказов, это был общий процесс эскалации насилия, осуществленный фанатичной элитой, чьи первоначальные планы были сорваны.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Из всех разобранных нами случаев нацистский геноцид менее других вписывается в разработанную мною систему тезисов. Насилие имело ярко выраженный государственный и предумышленный характер. Само государство было стабильным и идеологически последовательным. Его бессменный диктатор стремительно и не колеблясь переходил от одного плана к другому. Уже в 1919 г. Гитлер хотел очистить будущий Великий рейх от коммунистов и евреев. Чтобы достичь этих «конечных целей», фюрер был готов пойти на любое насилие. Судя по всему, у него не было Генерального плана, но стадии его осуществления — вынужденная эмиграция, насильственные депортации, политицид, геноцид — быстро сменяли друг друга, когда наталкивались на какие-либо препятствия. Гитлер никогда не уклонялся от заданной цели, разве что из тактических соображений, как, например, в 1930-е гг., когда ему было нужно подавить оппозицию. Но даже ему не приходила в голову мысль о геноциде вплоть до начала войны. Грустно сознавать сейчас, что великие державы объединенными усилиями могли бы сдержать экспансию Германии в 1936-1939 гг., и тогда миллионы жизней были бы спасены. Последующая эскалация насилия оправдывалась как самозащита с подачи Геббельса, Гиммлера, Гейдриха и других. Современные немецкие историки утверждают, что молодая поросль нацистов с высшим образованием разделяла те же самые ценности и так же, как и старшее поколение, считало, что в отчаянные времена нужны отчаянные средства. Поэтому План Г, геноцид, стал закономерным исходом. Когда все немецкие усилия на Востоке рухнули, как карточный домик, оставалось обратиться к последнему средству — геноциду. Классическая война и истребительная политика объединились, чтобы навсегда покончить с «жидобольшевизмом».

Холокост не был прямым следствием крайнего антисемитизма. В глазах нацистских радикалов истребление евреев было лишь частью общей этнонационалистической политики и борьбы с врагами рейха. Для нацистов и простых немцев этот процесс разворачивался необычайно стремительно. План А, ассимиляция, никем даже не рассматривался, в том числе и самими немецкими евреями. Надо было приложить немало сил, чтобы создать армию послушных исполнителей преступных приказов. Как и через какие стадии шел этот процесс, мы узнаем в двух следующих главах. Речь пойдет о биографиях конкретных исполнителей геноцида.