Темная сторона демократии: Объяснение этнических чисток

Информацию о конкретных исполнителях преступных приказов мы черпаем главным образом из материалов и приговоров послевоенных судов над нацистскими преступниками. В этом есть определенные трудности. Появляется искушение принять за чистую монету три способа самооправдания, о которых мы говорили в предыдущей главе: обвиняемые ссылались на то, что подчинялись приказам, боясь наказания, также повинуясь дисциплине или просто бюрократическим нормам.

Все обвиненные в кровавых преступлениях с пеной на губах отрицали, что они были антисемитами, нацистами, убежденными убийцами. Все они как один повторяли: «Я боялся за себя», «Я был маленький винтик в государственной машине», «Я все время работал в гараже» (или в отделе кадров, или поваром на кухне). Никто не сознался в том, что ему нравилось убивать, почти никто не рассказывал о своих нацистских подвигах и успешной карьере в СС. Мало кто признавал себя виновным, более того — обвиняемые даже не сознавались в том, что вели какие-то разговоры со своими коллегами о творящемся повсюду геноциде.

Принимать на веру все эти объяснения было бы по меньшей мере наивно. Если истинная мотивация скрыта от наших глаз, трудно понять и невозможно проанализировать психологический тип убийцы. Были ли они предрасположены к насилию, получали ли от этого удовольствие? Судебные психиатры провели тщательную экспертизу обвиняемых и пришли к выводу, что это были вполне вменяемые люди. Один из психиатров Нюрнбергского трибунала констатировал: «Отклонений не наблюдается, это адекватные люди, таких можно найти в любой стране мира». Большинство выживших узников концлагерей согласны в том, что среди лагерной охраны была лишь горсточка явных садистов, которым доставляли наслаждение муки и страдания людей. Но был и коллективный, узаконенный садизм как порождение условий жизни и среды, и этот феномен, конечно, нуждается в социологическом анализе. Мы должны откровенно признать, что у нас нет возможности детально проанализировать личностные характеристики исполнителей — для этого мы не располагаем достаточной психологической экспертизой.

Попытаемся дать оценку, к примеру, коменданту Освенцима Рудольфу Хёссу, самому добропорядочному из палачей. В 1945 г. он оставил нам мемуары (Höss et al., 1978), вполне откровенные, ибо скрывать ему было нечего — в любом случае его ждала петля. Приговоренный к смертной казни Хёсс не скрывает чудовищных масштабов истребления людей, которым он руководил. Его мемуары это обстоятельное, педантичное перечисление всех организационных мероприятий в лагере смерти, начальник которого был психически совершенно вменяемым человеком. Более того, человеком вполне заурядным. Кац (Katz, 1993: 61–79) называет Хёсса «нацистским бюрократом», «административным управленцем», «приверженцем порядка, организованности, чистоты и послушания начальству». Это идеальный образец, пишет Кац, «обычного современного бюрократа».

Но было бы большой экстравагантностью назвать обычным бюрократом коменданта Освенцима. Совсем еще мальчишкой Хёсс ушел добровольцем на фронт во время Первой мировой войны. После войны в возрасте 19 лет он вступил во фрайкор. Убивал поляков, латышей, немецких коммунистов. Его отряд был расформирован, когда они убили одного из своих соратников, заподозрив его в измене. Исполнитель приговора Хёсс был признан виновным в убийстве, арестован и освобожден в 1928 г. Вступил в Лигу артаманов (Artamen League), пронацистскую аграрную организацию. Был ее активным членом до 1934 г., когда получил новое назначение и начал работать охранником в одном из первых концентрационных лагерей Дахау. Оставался в структуре управления лагерей до 1945 г. В наши дни Хёсс вполне мог бы стать эффективным менеджером, но в свои дни он был убежденным, идейным нацистом, начавшим свою карьеру в нацистских и протонацистских организациях, связанных с насилием. Поэтому язык не поворачивается приравнять такого человека к обычному управленцу современной «эпохи менеджеров». Собственно в этом и заключается мой метод: я изучаю исполнителей, обращаясь к заурядным, тривиальным обстоятельствам их биографии и карьеры. Какие события в их жизни предшествовали чудовищным преступлениям? Как рождались их мотивации?

Исследования моих предшественников не дают исчерпывающего ответа на этот вопрос. Ни в одной работе не приводится полного анализа репрессивного аппарата, изучены лишь отдельные подгруппы. Но внимание большинства исследователей привлекают три характерных феномена: все исполнители жили обычной человеческой жизнью, совершая при этом необычные, страшные дела. У них были семьи, они писали любовные письма, соблюдали семейные традиции, увлекались женщинами. 72 % всех судимых в 1945 г. за военные преступления были женатыми людьми (Oppitz, 1976: 170). Во-вторых, это были заурядные люди, и никто из них не обладал исключительными талантами. Арад (Arad, 1987: 198) подтверждает мнение своих коллег в работе «Операция Рейнхардт». В-третьих, их изначальные профессии и занятость типичны для всех немцев. Хилберг пишет: «Нацистская машина уничтожения представляла все социальные слои, типичные для всей Германии. Среди военных преступников были представлены все профессии, возрасты и социальное происхождение» (Hilberg, 1978: 649). Александр Ласик (Lasik, 1994а: 279) пишет, что «персонал Освенцима имел обычную биографию среднестатистического немца» (см. Browning, 1993; Goldhagen, 1996; von Hentig, 1977). Недавние исследования об истории нацизма сходятся в том, что нацисты рекрутировали активистов во всех социальных слоях Германии (см. мою работу «Фашисты», гл. 4, 5; Fischer, 1995). Лишенные парадных мундиров, чванства и самоуверенности, те, кто сидел на скамье Нюрнберга, ничем не отличались от обычных немцев, которых можно увидеть везде и повсюду. Нам было бы спокойнее, если бы чудовищное зло массовых убийств предстало бы перед нами в свирепом обличье их исполнителей. Тогда бы мы увидели — они ничего общего с нами не имеют. Но это не так.

И все-таки мы мало знаем о биографиях людей, совершивших преступления против человечности. У нас нет точных сведений, насколько тесно они были связаны с бизнесом и производством. Хотя мы точно знаем, что большинство из них были государственными служащими. Исследователи согласны в том, что они были выходцами из всех земель Германии, хотя география нацизма представлена в слишком общих терминах (север — юг, Пруссия — Австрия и т. д.), подо что можно подвести любую теоретическую базу. Меркль еще раз исследовал данные по нацистам 1930-х гг., собранные Абелем (Abel, 1975: 133–138). Он обнаружил непропорционально большое число нацистов среди выходцев из бывших немецких территорий и угрожаемых пограничных земель, именно там идеи нацизма пользовались максимальной поддержкой у населения. Это то, что я называю базой рекрутирования или кадровым резервом нацизма. Многие ученые также считают, что кузницей нацистских кадров была Австрия. Много нацистов было и среди этнических немцев-репатриантов. Коэл (Koehl, 1983) считает, что СС с особым успехом рекрутировал членов организации среди австрийцев и судетских немцев, но точной статистики не приводит. Банах (Banach, 1998: 50) высказывает мнение, что в этом отношении ни Австрия, ни Судеты, ни другие территории Германии ничем не выделялись среди других земель, за исключением католических Бадена и Баварии, где нацистов было статистически меньше. По его мнению, в репрессивных структурах Германии вообще было мало католиков (Banach, 1998: 142). Ласик (Lasik, 1994а), исследовав конфессиональную принадлежность персонала Освенцима, приходит к прямо противоположному выводу, опровергая общепринятый тезис, что нацисты в основном были протестантами. В то же время Ласик в своем исследовании не разграничивает немцев и австрийцев и признает, что австрийские католики могут исказить общую картину.

Были ли исполнители изначально причастными к нацистским организациям и насилию? Лучше остальных нам известны исполнители плана Т4. Они уничтожали немцев нееврейского происхождения и ответили за свои преступления на послевоенных трибуналах. Исследователи обращают внимание на то, что это были очень разные люди: тщательно отобранные надежные нацисты высокого статуса, посвященные в тайну, и обычные члены партии, даже не знавшие, чем им придется заняться (Horwitz, 1990: 64–68). В то же время де Милдт (de Mildt, 1996: 311) уверяет, что у тех и у других была карьерная мотивация:

Банах (Banach, 1998), Броудер (Browder, 1996) и Джеллатели (Gellately, 1990) указывают, насколько разнородным был кадровый состав гестапо и любой другой полиции. Да, они мало чем отличались от обычных людей и были не очень похожи на фанатичных нацистов, но их деятельность не противоречила их убеждениям, с чего я, собственно, и начал свой мотивационный анализ. Этика и методы обычной полицейской работы никак не расходятся с ценностными ориентациями нацизма. Лишь немногие из исполнителей были нацистами до 1933 г., но почти все мастера сыска были счастливы, что им дали особые полномочия в деле розыска и в методах допроса подозреваемых. Броудер не согласен с тем, что всесилие тайной полиции есть порождение и необходимое условие существования исключительно нацистского государства. Обычные полицейские, ощутив свою значимость в тоталитарной Германии 1930-х гг., были благодарны радикальному нацизму за то, что он снял все ограничения с применения насилия, традиционно свойственного любой полицейской деятельности. Порядок — превыше всего. Эта мысль, сидящая в голове у любого полицейского, идеально совпадала с нацистской идеей этатизма. Два вполне обычных, изначально далеких от нацизма полицейских стали исполнителями его самых кровавых дел. Это Адольф Мюллер и Артур Небе.

Проктор (Proctor, 1988) то же самое относит и к медицине Третьего рейха. Германская раса, расовый отбор были предметом заботы немецкого здравоохранения еще до того, как нацисты пришли к власти. Немецкие врачи не нашли ничего криминального и чудовищного в биологических экспериментах нацистов, в их потугах добиться расовой чистоты по последнему слову науки. Нацизм был им профессионально близок. Аллен (Allen, 2002) обратил внимание на то, что научные сотрудники Главного административно-экономического управления СС (SS-WVHA), ответственного за концентрационные лагеря, не видели противоречия между своими идеями эффективного менеджмента и стремлением нацистов создать упорядоченное, рациональное общество. Так, целые профессиональные сообщества и субкультуры смыкались с нацизмом, благонамеренные граждане становились исполнителями геноцида. Социологическая наука рассматривает идеологию не как абстрактную, отвлеченную доктрину, но как инстинктивный выбор того или иного поведения, основанного на накопленном опыте прожитой жизни — так размывалась грань между обычным человеком и убежденным нацистом. И этот тезис я попытаюсь обосновать. Обычные полицейские, врачи, инженеры и не вполне обычные люди могли иметь предрасположенность к радикальному нацизму.

Два исследования айнзацгрупп (мобильных карательных отрядов) показывают, что вспомогательный полицейский батальон 101 не имел в своем составе ярко выраженных нацистов. Браунинг утверждает, что это были обычные люди, проводившие геноцид, повинуясь иерархической дисциплине и чувству товарищества. Гольдхаген предполагает, что это были обыкновенные немцы, которые убивали, ослепленные (как и все немцы) идеей окончательного решения еврейского вопроса. Впрочем, мой коллега не говорит, какие мотивы двигали ими, когда они убивали русских. Оба исследователя сходятся в том, что в полицейский батальон они были мобилизованы, а не отобраны по какому-то принципу; лишь немногие были нацистами перед войной, и оба исследователя также утверждают, что у них были профессии, типичные для Гамбурга, откуда они все были родом. В следующей главе я попытаюсь оспорить некоторые из этих утверждений. И все же очевидно, что исполнителей идейно мало что объединяло, как справедливо указывает Браунинг. Но были и неопровержимые закономерности. Чем выше ранг, тем больше ты нацист. Истинных нацистов было гораздо больше в аппарате СС и НСДАП, чем в приданных полицейских частях (Browning, 1993: 45–48; Jansen & Weckbecker, 1992: 79–81; Lichtenstein, 1990; Pohl, 1996: 81–96; Sandkühler, 1996). Высшие офицеры айнзацгрупп были убежденными нацистами (и высокообразованными людьми — Headland, 1992: 208). Высокое положение в нацистской иерархии предполагало идейную убежденность и значительный стаж. Бирн предлагает нашему вниманию биографии 45 гестаповцев высшего ранга. Все эти люди когда-то были связаны с политическим насилием. Их отбирал сам Гиммлер и «сравнивал себя с садовником — отбор, прополка, подкормка удобрениями» (Brin, 1986; 1991: 351). Сегев рассказывает, с какой тщательностью, хотя и не без ошибок, отбирали комендантов 30 концентрационных лагерей. То же пишет и Ханс Сафрян (Safrian, 1993) о подчиненных Эйхмана.

Исследователи также заметили, как менялись во времени институты геноцида. Их основатели понимали, насколько кровавы их задачи, и отбирали людей, которые, не дрогнув, смогут их выполнить — «старых борцов», надежных, холодных как лед, испытанных и проверенных. Новые карательные органы укомплектовывали кадрами из старых профессионалов, прошедших через огонь и воду. После аншлюса среди австрийцев особым доверием пользовались те, кто участвовали в провалившемся нацистском мятеже 1934 г., укрылся в Германии и проходил боевую подготовку в Австрийском легионе. Когда открылись первые лагеря смерти (Собибор, Белжец, Треблинка), их персонал был сформирован из 97 человек, ранее задействованных в программе эвтаназии Т4. Кадровый состав Освенцима был сформирован из тех эсесовцев, которых так хорошо натаскивал комендант концлагеря Дахау Айке в еще довоенные времена. Кандидаты в СС должны были быть ветеранами нацистского движения как минимум с середины 1930-х гг. Но потом критерии отбора перестали быть такими жесткими. Началась война, хлынул поток пленных, концлагеря множились, как грибы после дождя. Нацисты уже не могли позволить себе роскошь отбирать лишь самых достойных и надежных и начали вербовать кого ни попадя: полицейских резервистов, вышедших на пенсию и раненых солдат, которые не могли продолжать службу в вермахте. Все больше обычных, случайных людей попадали в карательные структуры по мере того, как они расширялись. Нам следует проанализировать, как выстраивались отношения субординации между офицерами и рядовыми, между убийцами со стажем и новичками без подготовки. Софски (Sofsky, 1997) утверждает, что отношения «старший — младший» лишь способствовали выполнению задачи геноцида. Так ли это?

ТИПЫ ИСПОЛНИТЕЛЕЙ

В работах моих предшественников исполнители геноцида предстают как некая аморфная масса случайных и не совсем случайных людей. Чтобы структурировать эту мешанину, нам предстоит сделать статистическую выборку среди всего корпуса исполнителей. В противном случае исследователи будут до бесконечности спорить, опираясь на изученные подгруппы, биографии отдельных лиц и выстраивать на этой основе свои любимые доморощенные теории. Но некой «популяции» военных преступников, откуда можно было бы сделать выборку, в природе просто не существует. Разумнее всего было бы опереться на материалы послевоенных трибуналов. Некоторые несомненные преступники погибли на войне, другие бесследно исчезли, иных и вовсе не судили; они счастливо избегли наказания, либо потому, что уничтожили всех потенциальных свидетелей, либо потому, что суд проявил непостижимую мягкость (некоторые врачи, осуществлявшие программу умерщвления Т4, были оправданы, «ибо не ведали, что творили»). В некоторых странах правосудие было более либеральным, чем в других, так как руководствовалось своим национальным законодательством. Так, суды Западной Германии предъявляли обвинение в убийстве лишь при наличии «преступной мотивации» (например, антисемитизм) или «жестокости» (что предполагало прямой контакт с жертвой)[53].

Учитывая такие особенности судопроизводства, нетрудно предположить, что некоторая категория преступников имела больший шанс предстать перед судом, чем остальные. Основной удар Фемиды пришелся по тем, кто возглавлял лагеря смерти или исполнял их преступные приказы, если оставались живы свидетели (как правило, обвинения предъявляли лагерным врачам — против них свидетельствовал медперсонал из уцелевших узников.).

Многие рядовые исполнители, беспрекословно исполнявшие приказы, не были выявлены и остались на свободе. Таким образом, среди приговоренных военных преступников преобладают офицеры, а не рядовые, и мужчины, а не женщины, поскольку женщины не имели права на офицерское звание.

У нас остаются таким образом две несовершенные методологии отбора данных. Наиболее объективна та скудная информация, что содержится в личных делах всего персонала самых известных лагерей смерти. Именно такую методологию применили Ласик (Lasik, 1994а), изучая Освенцим, и Браунинг (Browning, 1993) в своем исследовании о полицейском батальоне 101. Это лишь небольшая часть материалов, на которые я могу опереться. Среди них — биографические сведения об участниках двух групп, коллективно вовлеченных в акции геноцида, хотя далеко не все они могут считаться военными преступниками.

1а. Офицеры концлагерей. В эту группу я включаю весь офицерский состав концентрационных лагерей, отслеженный по всему реестру офицеров СС от 1945 г.[54] Поскольку женщины не могли быть офицерами СС, мы получаем исключительно мужскую группу в 357 человек. Мы располагаем неполной информацией о 80 из них. Почти все эти 80 человек начали службу в системе лагерей в 1944 г. Они недавно получили звание лейтенанта или капитана. Родились около 1900 г. и вскоре после. Это были мужчины среднего возраста, призванные в вермахт или в Ваффен-СС и получившие фронтовые ранения, вследствие чего их перевели в тыловые структуры СС, такие как концентрационные лагеря. Это был самый текучий состав офицерской охраны. Некоторые вполне могли участвовать в массовых уничтожениях, большинство, скорее всего, не были прямыми участниками акций геноцида. Это позволяет мне сконцентрировать внимание на оставшихся 257. Мне известны их звания, дата вступления в НСДАП, место рождения и дата рождения. Точность данных о 39, входящих в основной список, вызывает сомнения — их стаж в нацистской партии обозначен неверно. В общем реестре СС 12 человек обозначены как беспартийные. В реальности шестеро из них были членами партии. Этих персонажей я исключаю из выборки.

На вершине пирамиды стоял Рихард Глюке, группенфюрер СС, главный инспектор концентрационных лагерей.

Сотни и тысячи других сотрудников этой системы не оставили своего имени в истории. Большинство из них не были судимы. Но именно эти безвестные офицеры несут вину за акции геноцида в полном объеме, хотя некоторые из них лично не совершали военных преступлений.

1б. Офицеры СД в 1945 г. На основе тех же источников по СС я обнаружил еще одну группу офицеров, призванных в лагеря из состава СД, службы безопасности Германии.

Я выбрал мужчин, чьи фамилии начинаются на Н и (во избежание региональной или конфессиональной погрешности). Выборка дает биографические данные на 406 человек, как и в случае 1а[55]. Эта группа офицеров занималась более разнообразной активностью, чем их коллеги по лагерю. Они выискивали евреев, большевиков и других врагов рейха, внедряли провокаторов, допрашивали, пытали, расстреливали и так далее. Из досье на офицеров СД видно, что не все они в прошлом были профессиональными полицейскими, с неохотой подчинялись культу грубой силы, царившей в СС, и придерживались более цивилизованного кодекса поведения офицера разведки. Из них лишь 15 находятся в моей выборке прямых исполнителей. В этом я усматриваю существенное различие. Члены СД, служившие в Германии, гораздо реже привлекались к акциям геноцида, чем их коллеги в Польше или Югославии.

ЕЩЕ ОДНА ВЫБОРКА: 1581 ВОЕННЫЙ ПРЕСТУПНИК

Эта выборка основана на материалах судов над военными преступниками. Даже если эти суды не были вполне беспристрастными, они располагали обширной информацией. Это поможет нам узнать много нового о возможных преступниках среди тех, кто не был найден, и среди тех, кто, к своему счастью, был убит. Речь идет о реальных военных преступниках или о тех, чья вина окончательно не доказана, что и является предметом нашего изучения. Я собрал биографические данные о 1581 предполагаемом военном преступнике, основываясь на судебных отчетах, газетных публикациях и работах моих ученых коллег[56]. Justiz und NS-Verbrechen («Право и нацистские преступления»), 22-томный свод материалов судов, состоявшихся в Западной Германии с 1947 по 1965 г., дал мне свыше трети имен, вошедших в выборку. Остальные взяты из широкого круга источников (как правило, опубликованных и обозначенных звездочкой в библиографии к: Mann, 2000).

Моя работа является вторичным исследованием и представляет собой первую попытку количественного анализа. В будущем собранный материал может и должен быть дополнен первичными архивными исследованиями. В свою выборку я включаю людей, виновных в убийствах или в пособничестве убийствам, осужденных на послевоенных трибуналах в разных странах (993 человека), а также тех людей, чья вина практически очевидна, но они либо погибли на войне (101 человек), либо совершили самоубийство (62 человека), либо бежали от правосудия (339 человек), либо их судьба неизвестна (87 человек).

Моя личная оценка виновности или невиновности объектов исследования по этим четырем категориям может быть и не вполне объективной.

Я мог бы избежать этого, основываясь лишь на обвинительных приговорах судов, но это привело бы лишь к большей достоверности выборки за счет уменьшения ее обоснованности.

В список входят самые крупные нацисты: высший командный состав СС (RuSHA — Главное управление СС по вопросам расы и поселения), гауляйтеры НСДАП, старшие офицеры айнзацгрупп. В более низких эшелонах сведения о конкретных исполнителях становятся обрывочными и неполными. Самые известные персоналии в среднем офицерском составе — это такие люди, как Эйхман и Клаус Барбье; Иозеф Менгеле — самый известный из врачей-убийц. Исполнителей низших званий в основном помнят по их страшным прозвищам — Второй Ангел Смерти (первым был Менгеле), Чудовище из Бельзена, Бухенвальдская Ведьма и так далее.

Их палаческая биография известна, это были мужчины и женщины, которые отдавали приказы или сами неоднократно убивали евреев, славян, цыган, душевнобольных и прочих. Эта выборка небезупречна в том смысле, что в ней присутствуют скорее ведущие, чем ведомые, многие из них были судимы и осуждены, их хорошо помнят заключенные. Поэтому я не рискую утверждать, что эта выборка репрезентативна для всех повинных в массовых убийствах, это, скорее, лидерская группа, с помощью которой мы выясним, как складывались отношения между ними и обычными, рядовыми исполнителями. И именно эта группа дает наибольший массив информации о массовых убийствах.

Я собрал данные о дате и месте рождения, вероисповедании, обстановке в семье (нормальной или аномальной), трудовой занятости, профессии родителей, начале нацистской карьеры, причастности к насилию, деятельности во время войны и их послевоенной судьбе. Главный изъян этого исследования — это вариабельность данных, исчерпывающих для одних и неполных для других объектов исследования. Можно составить более подробную выборку и найти недостающую информацию в архивах СС и НСДАП, хранящихся в Берлине, следственных делах прокуратур Людвигсбурга и Вены и в послевоенных архивах бывших социалистических стран. К этим источникам я не обращался, надеюсь, что кто-то это сделает вместо меня.

В этом исследовании я стремился выявить четыре опорных пункта биографии:

(1) Были ли исполнители ветеранами нацистского движения? До 1933 г. в ряды нацистской партии вступали в основном офицеры, полицейские, государственные служащие, представители экономического сектора, где не было выраженного конфликта между трудом и капиталом (то есть крупные производства, добывающая промышленность, где классовый антагонизм преобладает над этничностью); высокообразованный средний класс; люди, проживавшие на утраченных или угрожаемых территориях. Во всех этих подгруппах преобладали скорее протестанты, чем католики. Эти факторы толкали людей к крайнему национализму или крайнему этатизму, этот сегмент и был социальной опорой нацистов до 1933 г.[57] До прихода Гитлера к власти мало кто мог предположить, что эта идеология приведет к массовому уничтожению. Но, может быть, перечисленные предпосылки жестко и необратимо сформировали их идеологию? И можем ли мы считать, что их участие в геноциде было обусловлено лишь идейными принципами?

(2) Они присоединились к нацистскому движению на его ранней стадии и/или в юные годы?

(3) Были ли они вовлечены на раннем этапе и/или в юности в противозаконные, насильственные и кровавые акции до начала главной фазы массовых убийств? Ответ позволит выяснить, была ли у них природная склонность к насилию.

(4) Были ли они жертвами социальной маргинальности, безработицы, тяжелых семейных отношений? То, что Стауб (Staub,1992: гл. 3) называет психологией тяжелых времен, может подтолкнуть людей к агрессии или к поискам виноватых. Не располагая данными психологических исследований, я все же могу себе позволить опереться на эту посылку: люди с тяжелой судьбой, искалеченной психикой могли быть склонны к насилию. Обратите внимание, что при наложении пункта (1) на пункт (3) боевик штурмового отряда, привыкший к насилию, через социализацию с единомышленниками мог превратиться в идейного нациста. Так складывались карьеры профессиональных убийц. И наоборот, обычные немцы с обычной судьбой, никак не укладывающиеся в вышеописанную схему, могли становиться исполнителями преступных приказов в массовом порядке.

СТАТИСТИКА ГЕНОЦИДА

ТАБЛИЦА 8.1.

Нацистские преступники: выборка исполнителей по характеру преступной деятельности

(а) — эта цифра занижена. Из источников не всегда ясно, работали ли врачи ранее в общественном или частном секторе, (б) — сюда же включены и те, кто заслуживал такого приговора, но был убит или смог скрыться, (в) — сюда не включены врачи и дантисты, которые обозначены отдельной колонкой, (г) — Сюда не включены врачи и дантисты, которые обозначены отдельной колонкой, (д) — сюда входят 72 гражданских служащих, 58 военных (главным образом из Ваффен-СС) и 70 человек других профессий (журналисты, бизнесмены и т. д.).

В таблице 8.1 представлена выборка исполнителей геноцида, их характеристики и их принадлежность к различным организациям, проводившим геноцид[58]. 95 %, представленных в выборке, — мужчины. Женщины превышают 5 % рубеж только в программе Т4 (медсестры и секретарши) и в лагерях (надзиратели женских лагерей). Это отражает реальный уровень участия женщин в нацистском геноциде. Женщины составляли около 10 % персонала лагерей уничтожения и всех лагерей вообще (Schwarz, 1994: 35).

Учитывая подчиненную роль женщин в ту эпоху и невозможность их полноценного членства в СС, их причастность ограничивалась вспомогательной административной работой. В этой выборке женщины менее образованны, чем мужчины. Их социальный статус ниже. Только шесть женщин-врачей имели звание, эквивалентное званию офицера. В нацистской партии состояли немногие. По документам только 16 % женщин вступили в нацистские структуры до 1939 г. Никто не участвовал в актах насилия до начала своей карьеры, и лишь немногие добровольно ее выбрали. Большинство лагерных надзирательниц указывали, что пошли туда по мобилизации и имели краткосрочную подготовку в одном из главных лагерей (Schwarz, 1994). Послевоенные обвинители, как правило, не могли доказать, что обвиняемые были нацистами по убеждениям. Но их родственники часто были активными нацистами (в моей выборке присутствует зловещая супружеская пара Кохов из Бухенвальда). Выжившие узники утверждали, что лишь немногие женщины-надзирательницы выражали свою приверженность идеям нацизма. Пример с женщинами отражает методологические трудности такого рода исследований. Но разве нехватка информации доказывает ее отсутствие? Совсем необязательно. Некоторые женщины могли быть преданы идеям нацизма еще до того, как им представилась возможность показать это на деле, хотя очень немногие были ветеранами движения и участвовали в актах насилия перед войной. Патриархальность немецкого общества и та роль, которая отводилась в нем женщинам, были естественной преградой, препятствующей участию женщин в геноциде, даже если у них и были такие намерения.

ТАБЛИЦА 8.2.

Нацистские преступники: социальная мобильность среди мужчин в разных поколениях.

Процентное соотношение всех мужчин в каждой категории

Примечание. Нам известно, что в общей сложности 581 военный преступник переместился из одного статуса в другой (вертикальная мобилизация). Обозначенное социальное положение распространяется на отца и на его потомка до начала его нацистской карьеры. Трудовая занятость и социальное положение представлены по переписи 1933 г. Элитная занятость (профессия): крупные землевладельцы, предприниматели, топ-менеджеры, крупные чиновники, профессионалы с высшим образованием. Нижний средний класс: люди свободных профессий, средний технический персонал без высшего образования, «белые воротнички», государственные чиновники низшего звена, мелкие торговцы, фермеры. Рабочие: неквалифицированные, со средней и высокой квалификацией.

Во втором ряду таблицы 8.1 обнаруживается, что в выборке преобладают офицеры (или люди с гражданским званием, приравненным к офицерскому чину). Хотя они не составляют абсолютного большинства в колонке «лагеря», их все же непропорционально много — по сравнению с данными, приведенными Ласиком (Lasik, 1994а: 282) по лагерю Освенцим. Я обладаю достаточно полными данными о крупнейших концентрационных лагерях. Возможно, мой коллега включил в свою выборку лишь преступников, привлеченных к суду, а не весь кадровый состав. Принципы формирования моей выборки иные. Тем же можно объяснить и разночтения по профессиям в моей таблице (по сравнению с Ласиком). За исключением колонок «лагеря» и «программа Т4», рабочие в моей выборке немногочисленны, тогда как исполнители с высоким социальным статусом превосходят их десятикратно. Примерно 41 % в выборке составляют люди с университетским образованием.

Геноцидом заправляла элита.

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ТРАВМЫ

Таблицы 8.1 и 8.2 не содержат достаточной информации о житейских драмах и психологических травмах и не подтверждают гипотезу 16 о том, что подобные люди чаще других склонны к насилию. Только 16 %, представленных в выборке, пережили до 19 лет семейную травму (смерть родителей, грубое обращение, побои, развод). Эта цифра невелика, учитывая среднюю продолжительность жизни в 50 лет и последствия Первой мировой войны. Только 30 человек (4,6 %) среди 650, выросших в нормальных семьях, потеряли родителей или встретили их психологическими сломленными после войны (22 отца, 5 матерей, в 3 случаях — гибель обоих родителей). Тяжелая биография гестаповского садиста Клауса Барбье хорошо известна (Linklater et al., 1984). Его отец вернулся с войны совершенно деморализованным. Он много пил и избивал семью. У Клауса не было счастливого детства, и, возможно, его юношеское благоговение перед Гитлером вытеснило сыновью привязанность к отцу. Однако в моей выборке таких примеров немного, что идет вразрез с теорией Лоуэнберга (Loewenberg, 1983: 259–280), по которой потеря отца вызывает у сына тоску по сильной руке и преклонение перед авторитарным лидером. Если принять эту теорию всерьез, то все военные преступления можно было бы легко списать на непростые отношения Гитлера с его отцом. Как бы то ни было, главный пункт в биографии Барбье — это его сотрудничество с гестапо начиная еще со школьных времен. Потом он стал кадровым сотрудником этой организации и никогда уже с нею не расставался. Гестапо стало его домом, его убежищем. От потери работы пострадало 24 % (таблица 8.1, ряд 7). Опять-таки это небольшая цифра. Ведь в 1933 г. безработица зашкаливала за 30 %. Броудер (Browder, 1996) обнаружил, что 32 % будущих офицеров СД были в свое время безработными. Мой пункт «неудачи в карьере» помимо безработицы включает в себя банкротство и обвинения в должностных хищениях. Что же касается безработицы в Германии, то штурмовики СС и СА должны были стать ее первыми жертвами: их выгоняли с работы, потому что в ущерб профессии они были страстно увлечены своей деятельностью (есть и такая теория). Для половины из них нацизм стал прибежищем после «неудачи в карьере» как следствие потери жизненной ориентации, для ⅙ части житейские беды и приверженность к нацизму слились воедино так, что им трудно было понять, где причины, а где следствия. Таким образом, 16 % из моей выборки могли пережить такой кризис, ожесточиться и стать психологически предрасположенными к экстремистским действиям. Но большинство из них не были неудачниками. В донацистской Германии от безработицы страдал в основном рабочий класс. Многие говорили потом, что стали нацистами лишь ради того, чтобы найти себе какую-то занятость. Это служило дежурным оправданием на послевоенных судебных процессах («Я же не нацист, я простой немец, я пошел к ним, чтобы получить работу»), но это было и мотивом для тех, кто поспешил вскочить на подножку поезда, для тех, кто примкнул к нацизму в 1933 г. исключительно из карьерных побуждений.

Мы не находим свидетельств, что сколь-либо значительная часть довоенных нацистов вышла из уголовной среды. Лишь 10 % из них проходили по уголовным, а не политическим делам. Но реальная цифра могла бы быть гораздо выше, если бы эта информация не утаивалась. Если бы я включил в свою выборку капо, привилегированных лагерных бригадиров, то получилась бы совсем иная картина. Эти личности никогда не работали, бродяжничали, занимались мелким воровством, бросали семьи. Они немало отсидели в лагерях, и отсидели по заслугам, но вряд ли они примыкали к нацистам в довоенные годы. В таблице 8.2 дана общая картина социальной мобильности среди нацистских преступников. Большинство (60,6 %) из них не проявили ни вертикальной, ни нисходящей мобильности по сравнению со своими отцами. И даже наоборот, социальный спуск продемонстрировали 25,2 %, в то время как карьерный рост — 14,1 %. Но примерно в половине этих наиболее документированных случаев объяснение этого феномена лежит на поверхности: нацисты, преданные своему делу, не заботились о служебной карьере. В отличие от нацистского руководства (в особенности гауляйтеров; Rogowski, 1977), рядовые члены движения вертикальной мобильности не проявляли. Примерно такую же картину дает Ямин (Jamin, 1984) в своем исследовании о довоенных СА: карьерного роста у них не наблюдалось, скорее, наоборот (но тут есть доля преувеличения). Таким образом, лишь немногие исполнители испытали житейские трагедии, которые могли бы привести их к фрустрации, агрессии или поиску виновных за личные несчастья. Это лишь частный феномен, не типичный для остальных рассмотренных случаев. Маргиналы и преступники к генезису нацизма отношения не имели.

БАЗА РЕКРУТИРОВАНИЯ: УГРОЖАЕМЫЕ ПРИГРАНИЧНЫЕ РАЙОНЫ И БЕЖЕНЦЫ

При множестве переменных необходимо выяснить, насколько наша выборка характерна для всего немецкого населения. Таким образом можно вычислить репрезентативное соотношение — процентное отношение исполнителей определенной категории к немецкому населению или рабочей силе той же категории. Соотношение, равное единице (1.0), означает избыточную долю исполнителей с определенной характеристикой, а соотношение менее единицы — недостаточную. Были ли военные преступники выходцами из определенных регионов? Место рождения я привязывал к регионам и субрегионам, обозначенным в переписи населения рейха от 1933 г. (Statistisches Reichsamt, 1935), туда же я включил территории за пределами рейха, населенные этническими немцами, которые потенциально могли стать исполнителями акций геноцида: 6,4 миллиона австрийцев (немцы составляли 94 % из 6,8-миллионного австрийского населения), 1,5 миллиона немцев на землях, отошедших Польше и Чехословакии после Первой мировой войны, и 600 тысяч немцев на территории собственно Польши, 3,2 миллиона судетских немцев, 2 миллиона немцев на территории Чехословакии, Венгрии, Югославии, балтийских стран и Италии. А также 350 тысяч на утраченных землях Шлезвиг-Гольштейна, Эльзаса и Лотарингии и Мальмеди в Бельгии. Точно вычислить число этнических немцев затруднительно. Я считаю, что моя цифра в 14 миллионов недалека от истины. На карте 8.1 обозначено расселение этнических немцев с их долей в общем населении.

Я ввожу еще два параметра для земель Третьего рейха: доля исполнителей среди немецких граждан рейха (рейсхнемцы) и доля проголосовавших за нацистов на выборах в рейхстаг в июле 1932 г.

Я выдвинул как гипотезу, что на утраченных территориях и на других землях рейха проживало значительное количество немцев с национал-шовинистическими настроениями, направленными против врагов немецкой нации. Это могли быть немцы, живущие во враждебном этническом окружении за пределами своей метрополии, а также немцы, живущие в непосредственной близости от угрожаемых границ. Германия потеряла часть территорий практически по периметру всей своей границы: на северо-западе (северный Шлезвиг, население 166 тысяч), на северо-востоке (Данциг, «данцигский коридор» и восточная граница Пруссии с Литвой, население 3 миллиона); на востоке (часть Силезии, население около одного миллиона); на юго-западе (Эльзас-Лотарингия и небольшие участки, переданные Бельгии, население 1,9 миллиона). На западе Саар находился под юрисдикцией победителей, а Рейнская область была оккупирована с 1923 г. Кроме того, страны-победители грозили военным вторжением на 50-километровой полосе по правому берегу Рейна. На карте 8.1 указаны эти участки. Могла ли дискриминационная политика победителей на аннексированных территориях породить будущих нацистских военных преступников?

Потрясающим откровением (см. карту 8.1) стало то, что все этнические немцы за пределами Германии, за исключением Судет, дали очень высокую долю нацистов и нацистских преступников. В наибольшей степени отличились «западники», прежде всего Эльзас-Лотарингия и немецкие территории, отошедшие Дании и Бельгии. На втором месте — этнические немцы Польши и других утраченных восточных территорий. Тут мы наблюдаем избыточную долю по сравнению с любым регионом самой Германии. В несколько меньшей степени представлены австрийцы, но это можно объяснить тем, что в Австрии было меньше послевоенных судов, чем в Германии, и многие преступники австрийского происхождения так и остались нам неизвестны.

Мы также должны разграничить два потока этнических немцев, вернувшихся в Германию: до и после «освобождения» немецкой армией (1938 г. — Австрия и Судеты, далее — повсюду). После Версальского мира немцы, отторгнутые от родины, хлынули в Германию не от хорошей жизни, часто они жили в лагерях для беженцев, где сама атмосфера подогревала настроения агрессивного реваншизма. В предыдущей главе я отметил, что это стало одним из главных источников нацизма в его крайних, насильственных формах. Большая часть беженцев появилась в Германии вскоре после Первой мировой войны. Многие австрийские нацисты бежали из страны после неудавшегося переворота 1934 г. Впоследствии многие из них заняли ответственные посты в НСДАП и СС. За исключением австрийцев, Германия приняла 100 тысяч беженцев, и многие стали на путь нацизма задолго до начала Второй мировой войны. Они были старше среднего возраста, обозначенного в таблице 8.1, присоединились к нацистскому движению в раннем возрасте или на ранних его стадиях, так что успели принять участие в ранних насильственных акциях, достигли высокого положения в нацистской иерархии, получили суровые приговоры на послевоенных судах[59]. Среди австрийских военных преступников 45 % получили смертные и пожизненные приговоры, беженцы — 42 %, судетские немцы и все этнические немцы на освобожденных территориях — только 31 %. Немцы рейха составили среднюю долю — 36 %. На карте 8.1 показано, что беженцы дали наибольшую долю военных преступников. По переписи 1933 г. немцы, рожденные за границей и считавшие немецкий язык родным, составляли менее 1 % населения Германии. Тем не менее среди них оказалось 6 % преступных исполнителей (и еще почти 6 % среди тех, кто вернулся после 1933 г.). Эта группа включала почти всех немцев из Эльзаса и Лотарингии, Шлезвиг-Гольштейна, большинство немцев из прибалтийских стран, почти половину польских немцев и некоторых немцев из других районов. Вне всяких сомнений, эта этническая группа прошла через жесткий внутренний отбор, очень рано и очень рьяно поддержала нацизм в надежде на насильственный возврат утраченных территорий и была готова пойти на крайние меры для осуществления этих целей. То же, пусть и в меньшей степени, относится и австрийцам, указанным в моей выборке. Это были убежденные и даже фанатичные нацисты.

Картина несколько меняется в отношении 108 тысяч этнических немцев (за исключением австрийских и судетских немцев), оставшихся у себя и ждавших освобождения. Их степень участия в преступлениях значительно ниже, но все же достаточно высока — 1,5. Они были моложе, у них не было опыта участия в актах насилия на заре появления нацизма, по происхождению они были рабочими и не имели высоких воинских званий во время войны. По нашей выборке 70 из них служили в концентрационных лагерях обычными охранниками (некоторые к концу войны стали сержантами). Соответственно, и судебные приговоры в отношении их были мягче, чем средний по выборке. Можно предположить, что их участие в геноциде было эпизодичным и случайным. Небольшая часть могла служить в вермахте, но зато они могли уйти в СС, что обрекало их на соучастие в геноциде. Этнических немцев эсесовцы отбирали по критериям расовой чистоты (например, безупречное владение немецким языком), полезным навыкам и политической благонадежности. Но нацистами становились немногие. Лишь немногих из местных этнических немцев тревожило, в каком государстве они живут.

КАРТА 8.1.

Репрезентативное соотношение немецких военных преступников и электоральная поддержка нацизма в Германии и среди этнических немцев за ее пределами

После освобождения территорий их чаще всего ждала трудовая повинность в рейхе (мало чем отличавшаяся от барщины), судьба колонистов на фермах, конфискованных у славян (шанс заманчивый, но рискованный) или служба в СС — смертельно опасная в случае призыва во фронтовые Ваффен-СС и вполне комфортная в качестве лагерной охраны. Выносливость и состояние здоровья, как правило, определяло и назначение; раненных на фронте часто переводили в лагерную охрану. Такая селекция дала вполне репрезентативную региональную картину: местные рабочие и крестьяне с физическими дефектами, ограниченно годные к военной службе, вливались в ряды тех, кто осуществлял геноцид (Komjathy & Stockwell, 1980; Lumans, 1993).

Многих использовали на низовой работе, далекой от экзекуций, хотя некоторые становились блокфюрерами, наблюдающими за порядком в бараке. Эта группа дала многих военных преступников. В малых лагерях этническим немцам доверялась «грязная работа», включая убийства и расправы. Выжившие узники рассказывали, что «истинные» немцы рейха свысока смотрели на своих этнических собратьев, презирая их за варварский акцент и грубые крестьянские манеры. На послевоенных судах в Польше свидетели по-разному отзывались о поведении этнических немцев из лагерной охраны: некоторые утверждали, что это были неплохие ребята, закрывавшие глаза на многие вольности заключенных и свирепствовавшие напоказ лишь в присутствии начальства. Некоторые даже помогали лагерному подполью. Другие были очень жестоки, и зверства их объяснялись не нацистскими взглядами, а безграничной властью СС, которая дала им вожделенный шанс поквитаться с теми, кто раньше стоял выше их: польскими офицерами, еврейскими лавочниками, интеллигенцией. Такие мотивации были очень характерны для восточных немцев.

Немцы рейха тоже находились во власти этнического ревизионизма. Регионы, граничившие с утраченными территориями, с оккупированными и/или демилитаризованными зонами, в 1918 г. дали наибольшее число военных преступников. Сюда можно отнести Шлезвиг-Гольштейн, Восточную Пруссию, Верхнюю Силезию и (выборочно) Баден/Саар/Рейнланд-Пфальц. Изъяв этнических немцев из калькуляции, мы можем сравнить их с коренными немцами рейха. Во второй корреляции, указанной на карте, обозначена доля нацистских преступников по отношению лишь к немцам рейха. Рейнская область дает долю, превышающую единицу. Восточная Померания и Бранденбург — ровно единицу. Обратите внимание, что внутренние, центральные земли Германии дают значительно меньшую долю, чем все приграничные территории. Центральная Германия дала меньше военных преступников, лишь два немецких города — Бремен и Оснабрюк — выбиваются из общего ряда. По контрасту Восточная Пруссия и Верхняя Силезия, практически окруженные иностранными государствами, показывают высокую долю. Восточная Померания и Бранденбург дают усредненную долю, в то время как Нижняя Силезия и Саксония — заниженную долю (подтверждение того, что соседство с Судетами они не считали опасным).

Карта иллюстрирует поразительный факт: практически все утраченные территории и угрожаемые границы дали непропорционально высокое число преступных исполнителей. В особенности выделяются в этом смысле западные этнические немцы и беженцы, в этом они превосходят немцев из освобожденных территорий. Так что же стало главным фактором, усугубившим кровавые преступления нацизма: административный произвол и издевательства оккупационной власти, выпавшие на долю немцев после Первой мировой войны, или закоренелый немецкий антисемитизм? Обнаруженные данные подтверждают выводы, сделанные в предыдущей главе: причины истребительной политики рейха лежат в озлобленном этническо-имперском реваншизме, а настроения антисемитизма лишь усугубили ее жестокость. Неожиданным исключением предстают Судеты. Можно ли объяснить этот феномен тем, что довоенная Чехословакия относилась к немецкому меньшинству с большей терпимостью? Эта страна была куда более демократична, чем ее соседи по Восточной Европе, и в Судетах немцам была предоставлена большая автономия и гражданские права, чем где бы то ни было. Две трети этнических немцев проголосовали за Судетскую германскую партию в 1935 г., но лишь для того, чтобы добиться больших прав в границах Чехии и Словакии. Когда Гитлер захватил Судеты, меньше 2 % немцев были членами нацистских организаций (Komjathy & Stockwell, 1980). Чешские охранники лагеря Терезиенштадт считались самыми большими добряками среди лагерного персонала. Немногочисленные судетские немцы в моей выборке в основном были рабочими, зачисленными в СС, они служили лагерными надзирателями.

Судебные приговоры для них были мягче, чем в среднем по выборке. Возможно, что высокопоставленные судетские нацисты еще не вошли во вкус власти и их труднее было вовлечь в практику геноцида.

Когда я выяснял места рождения членов СД и лагерной администрации, я не ожидал таких поразительных находок. Там резко снижена доля зарубежных этнических немцев. Была избыточно представлена лишь небольшая группа западных беженцев (в основном из Эльзаса и Лотарингии). Австрийские и польские немцы служили в СД в среднепропорциональном количестве; оставшаяся часть этнических немцев была представлена недостаточно, в том числе из наиболее угрожаемых приграничных областей, как Восточная Пруссия. Прослеживаются и некоторые особенности в составе офицерского корпуса рейха. Главным поставщиком офицеров для лагерной охраны был юг Германии, в особенности католическая Бавария. Среди немцев севера весомо были представлены лишь выходцы из Шлезвиг-Гольштейна. В рядах СД было избыточно много немцев из католической Баварии и протестантского Шлезвиг-Гольштейна, протестанты Центральной Германии были представлены чуть слабее — в общем и целом резких девиаций не наблюдалось. Складывается впечатление, что офицеры лагерей были в основном южанами, чаще всего баварцами, в то время как СД (с некоторыми исключениями) сформированы из рейхснемцев.

Напомню, что две контрольные группы включают в себя практически только тех, кто никогда не находился под судом. Многие из офицеров СД и даже лагерной охраны не совершили уголовно наказуемых преступлений. И хотя эсесовцев трудно считать обычными немцами — достаточно вспомнить, чем они занимались во время войны, — эта группа в целом гораздо меньше причастна к кровавому насилию, чем главный объект моей выборки. Вряд ли они чем-то отличались от тех немцев, что вступили в СС: убежденные нацисты, но не обязательно палачи. Итак, в СС наблюдался некоторый избыток южных немцев, в частности баварцев, а во всем остальном эта организация была типичной для всего немецкого рейха. Возможно, рядовым эсесовцам не хватало неукротимой жажды убийства и мести, которые испытывали немцы, утратившие родину, и тех, кто жил в беспокойном приграничье. Но сейчас мы должны остановиться и сосредоточиться на специфической проблеме Баварии — вероисповедании.

БАЗА РЕКРУТИРОВАНИЯ: КАТОЛИКИ-РЕНЕГАТЫ

Баварцы в избытке присутствуют в числе военных преступников и членов СС, из Верхней Баварии (включая Мюнхен). У них были вполне безопасные соседи: Швейцария, Судеты и Австрия. От этих стран не исходило никакой угрозы. Но баварцы преимущественно католики. Так неужели католицизм породил эсесовцев и исполнителей преступных приказов? На карте 8.1 указаны немецкие регионы с восьмидесятипроцентным преобладанием католического населения. Они дали в сравнительном отношении больше карателей, чем соседние протестантские земли. Эту картину несколько искажает близость внешней угрозы. Верхняя Силезия, преимущественно католическая, ощущает большую угрозу извне, чем Нижняя Силезия. В Южном Бадене и в некоторых районах Рейнской области внешняя угроза и католицизм тоже являются взаимодействующими факторами напряженности.

В таблице 8.3 представлена перепись населения по конфессиональному признаку. В категории «религия по месту рождения» территориальные единицы делятся на протестантские (свыше 80 % протестантов), католические (свыше 80 % католиков) и смешанные. Протестантские территории представлены недостаточно. Католические и смешанные — избыточно. Вполне возможно, что окончательный итог не учитывает специфику местных и конфессиональных особенностей. В основной выборке большинство преимущественно протестантских территорий представлены слабо, в то время как одна Бавария объединяет две трети всех католических земель Германии. Лишь четыре провинции населены преимущественно католиками, представителями смешанного вероисповедания и протестантским меньшинством. В трех из них (Бавария, Силезия, Рейнская область, но не Вестфалия) протестантские районы дали меньшую долю нацистских преступников, но протестанты были в явном численном меньшинстве на католических землях (поэтому лучше воздержаться от дальнейшего анализа двух контрольных выборок). И вполне вероятно, что военные преступники из католических районов принадлежали к протестантскому меньшинству, озлобленному притеснениями местных католиков.

ТАБЛИЦА 8.3.

Нацистские преступники: семейная религия и религия по месту рождения

(а) — городское и сельское месторождения по рейхспереписи 1933 г. (Statistisches Reichsamt, 1935). Вероисповедания, кроме протестантизма и католицизма, из подсчета исключены, (б) — это процентная доля нацистских преступников данного вероисповедания по отношению ко всем рейхснемцам того же вероисповедания. Цифра выше единицы означает избыточную долю представительства в этом секторе. Менее единицы — недостаточную. Данные о распределении рабочей силы по секторам занятости приведены по переписи 1925 г.

Второе соотношение в таблице 8.3 более иллюстративно — семейное вероисповедание нацистских преступников. Этой выборке не хватает данных — мы располагаем сведениями лишь о 22 %. Но среди этой группы католики представлены в неоспоримом большинстве. Они же получили и более суровые приговоры: 56 % были приговорены к смертной казни и пожизненному заключению, на долю протестантов приходится 42 % таких приговоров (примерно половина из них были зарубежными этническими немцами). Эти данные косвенно подтверждают заключения Ласика по концлагерю Освенцим. Католики, возможно католики-ренегаты, чаще становились исполнителями преступных приказов, чем протестанты, ставшие нацистами еще до переворота. Это заключение достаточно шатко и нуждается в более подробном статистическом материале. Архивные первичные исследования помогут разрешить эту проблему.

Эти данные могут зависеть и от промежуточных переменных. Поэтому в таблице 8.4 я рассматриваю урбанизацию, этнорелигиозные меньшинства и институциональные проблемы.

ТАБЛИЦА 8.4.

Нацистские преступники: городское/сельское происхождение

Мы видим, что среди католиков, баварцев, жителей угрожаемых приграничных областей Германии число военных преступников не зависит от соотношения городского и сельского населения. Крупные города дают чуть большую долю военных преступников, чем по всей Германии. Угрожаемые католические регионы дают такой же процент преступников из больших городов и большую долю военных преступников из сельской местности (32 % к 25 %), чем безопасные регионы. Среди офицеров лагерной охраны (выборка 1а) чуть больше выходцев из сельской местности, офицерские кадры СД (выборка 16) ближе к общенемецкой репрезентативной норме. Это опровергает мнение Броудера (Browder, 1996: 135–136) о том, что до войны офицеры СД в основном рекрутировались из крупных городов. И в военное время офицерами СД становились люди, не выбивающиеся из общего ряда обычных немцев, в то время как лагеря (средоточие и символ уничтожения) втягивали в свою орбиту ущербных людей, предрасположенных к насилию. На их долю приходится половина военных преступников.

Не имеет подтверждения и то, что каратели были выходцами из районов с преобладанием еврейского населения. По переписи 1933 г. евреи составляли лишь 0,7 % немецкого населения, и вряд ли их будущие палачи имели какой-либо опыт общения с этим народом. Треть немецких евреев жила в Берлине, городе с низкой долей военных преступников. Остальные евреи жили крохотными общинами во всех крупных городах. Хотя много евреев проживало в Силезии (7 % от общего еврейского населения), большинство обосновалось в Нижней, а не Верхней Силезии, которая выдала наибольший процент военных преступников. За исключением восточных этнических немцев, большинство жителей Германии контактов с евреями не имели, до того как они их начали массово уничтожать. Славяне, без сомнения, были хорошо известны восточным немцам и пруссакам. За исключением этих территорий по всему северо-востоку рейха военных преступников было немного. Как были расселены цыгане, мне неизвестно, но совершенно невероятно, что такая маленькая этническая группа могла спровоцировать нацистский психоз у всего немецкого народа.

Могут ли результаты моей выборки зависеть от бюрократических случайностей? Например, волевым решением лагеря уничтожения были созданы именно в католических районах Германии, там, естественно, и набирали рабочую силу для их обслуживания. В предыдущей главе я обратил внимание, что больницы по программе эвтаназии тоже располагались в южных католических регионах. Но ведь и центры геноцида, и их преступный персонал со временем расползлись по всей Германии и вышли далеко за ее пределы. Именно за пределами Германии находились крупнейшие лагеря смерти, на северо-востоке Европы, далеко от Баварии и юго-западной Германии. Кадры для этих лагерей подбирались в том числе и из местных этнических немцев. Но Освенцим был в Польше, где этнические немцы исповедовали протестантизм, а лагерная охрана и администрация была сформирована из католиков. Еще один топографический парадокс указывает на то, что я, возможно, преуменьшил роль католиков в исполнении нацистских злодеяний. Баварские и австрийские суды упирались изо всех сил и отказывались рассматривать дела нацистов, в то же время такие протестантские города, как Гамбург, Франкфурт и Дортмунд, к нацистам были беспощадны. Если бы можно было равномерно распределить все судебные процессы во всей территории Германии и Австрии, число подсудимых-католиков резко бы увеличилось[60].

А если этот вопрос поставить как общеевропейский, очевидно, что в ту эпоху католицизм ассоциировался с консерватизмом и в особенности с антисемитизмом. Время от времени католическая церковь поднимала голос против нацизма, но, как указывают ее критики, только для того, чтобы отстоять собственные интересы, а не спасти жизни обреченных людей. Вероятно, что католики-ренегаты вначале объединились на почве реакционного католического антисемитизма, а потом и вовсе отвернулись от своей Церкви. Это не более чем гипотеза. Сам я придерживаюсь менее схематичного объяснения, которое я изложил в главе 7. Ось «Вена — Мюнхен» создала ядро раннего нацизма, лидеров и теоретиков этого движения в обрамлении типично австрийского антисемитизма. В новой идеологии переплелись габсбургские монархические идеалы grossdeutsch-национализма (единение всех немцев в одном рейхе с прицелом на Восток), по вине нацистов произошла подмена культурно-политического союза союзом расово-этническим. Именно эти нацисты начали борьбу габсбургской полиэтничностью с еврейским космополитизмом.

В конце 1920-х и начале 1930-х г. немецкий и австрийский нацизм развивались порознь. Среди немецких правых и нацистов доминировали протестанты, посвятившие себя борьбе против внутренних врагов Веймарской Германии, особенно коммунистов. В 1936 г. Рейнская область была занята снова, внутренние враги рейха были повержены, и австрийские нацисты-беженцы потоком устремились в Германию. Гитлер стремился решить в свою пользу «судетский вопрос» в контексте все того же жизненного пространства на Востоке. Нацистский режим также опасался мятежного радикализма СА — оставшись без внутренних врагов, штурмовики не знали, как дать выход своей кипучей энергии. И тогда нацизм развернулся лицом к Юго-Востоку. Это была идея построить Великую Германию на расовой основе. Экспансионизм утверждал себя в расовом превосходстве немцев, а смертельными врагами нации были назначены евреи, славяне и большевики. Нацистский геноцид нашел отклик в душе бывших grossdeutsch-католиков, нацеленных на восточную экспансию.

Таким образом, этнические немцы-репатрианты, приграничные немцы, австрийско-баварские католики стали благодатной почвой для осуществления геноцида, ибо он был вполне созвучен их этническому вели ко германскому империализму. Это был расизм, обращенный на Восток, несущий смерть славянам и евреям. Их обрекал на уничтожение имперский этнический ревизионизм. Именно евреи и славяне стояли преградой на пути создания великой и единой немецкой нации. Давние устремления восточных немцев вошли в резонанс с нацистской идеологией как таковой, при этом ее антисемитский компонент был для них не самым главным.

БАЗА РЕКРУТИРОВАНИЯ: ЭКОНОМИЧЕСКИЕ СЕКТОРЫ ОСЛАБЛЕННОГО КЛАССОВОГО КОНФЛИКТА

Таблица 8.5 содержит данные о секторах экономики, в которых заняты только мужчины. Небольшое количество женщин обычно работало в легкой промышленности (чаще текстильной), медицинских учреждениях, магазинах, гостиницах, кафе. Соотношения крайне неравномерны. Те, кто раньше работал в сельском хозяйстве или промышленности, представлены крайне недостаточно. То, что в выборке мало работников физического труда, объяснением служить не может, поскольку рабочие составляют половину занятых в строительстве, сфере обслуживания (транспорт, торговля, гостиницы, рестораны) и в армии/полиции/тюрьмах — где виновники в преступлениях представлены с избытком. Во время войны квалифицированные рабочие и управленцы в ключевых секторах экономики были освобождены от призыва в армию. Но это не помешало военным преступникам в исполнении их кровавых дел. Хотя в выборке преобладает средний класс, коммерческий сектор (торговля, банки, страховые агентства) представлены в средних величинах. Эти результаты подкрепляют мой общий тезис (см. работу «Фашисты», глава 5) о том, что нацистская идеология предполагала растворить классовые противоречия в купели государства-нации: нацисты действительно пользовались поддержкой групп, далеких от главных классовых битв между трудом и капиталом, среди которых главенствовала идея социального примирения во имя единства и могущества нации.

Дипломированные специалисты и государственные служащие представлены со значительным перевесом. Работники образования представлены учителями и преподавателями, в юриспруденции трудились юристы, в здравоохранении, естественно, врачи. Из этих профессий вышло много нацистов (Jarausch, 1990; Proctor, 1988: 66–67), и они были тесно связаны с институтами власти. Адвокаты проводили немало времени в органах прокуратуры и находились в тесном контакте с полицией. И наоборот, 62 % работников нацистской полиции безопасности имели высшее юридическое образование (Banach, 1998: 79). Большинство врачей работало в государственных клиниках. Эти институции были пропитаны духом нацизма, им доверяли самые ответственные роли в осуществлении массовых убийств.

И гражданский, и военно-полицейский секторы дали очень высокую долю военных преступников. Испытывали нацисты кадровый голод? Были им нужны свежие люди? Нет, среди госслужащих серьезных чисток не проводилось. Все остались на своих местах и все пригодились — Германия слишком долго воспитывала народ в духе авторитаризма и нацизма. Свыше четверти нацистских активистов, по оценке Абеля (MerkI, 1975: 50–61), больше трети сотрудников служб безопасности (Banach, 1998: 42), более половины высокопоставленных эсесовских офицеров (Wegner, 1990: 240–241) были выходцами из военной и гражданской службы. Государственные служащие, привыкшие с субординации (может быть не сразу), отождествили себя с нацизмом (Caplan, 1988; Mommsen, 1991). Нацизм стал воплощением их веры во всемогущество государства, как это показывает Браунинг (Browning, 1978) на примере Министерства иностранных дел. Ключевая роль чиновников бюрократического аппарата объясняет также, почему среди нацистских преступников было так много высокообразованных людей.

Все выборки демонстрируют, что виновные в преступлениях рекрутировались из главной базы социальной поддержки нацизма. Таковых было немного в сельском хозяйстве и промышленности, где разворачивались основные социальные конфликты, их было мало в ортодоксальных левых и правых партиях. В основном вербовались занятые в строительной промышленности, в сфере обслуживания и государственном секторе; что касается среднего класса, на службу к нацистам шли опять-таки чиновники государственного аппарата. Можно ли предположить, что отдельные представители этих социальных групп были не очень склонны к военной службе, зато с охотой шли в СС? Вполне возможно. В любом случае все они были кадровым резервом нацистов еще до того, как те пришли к власти в 1933 г. Это были представители тех социальных групп, которые тяготели к нацистской идеологии нации-государства: сильное государство цементирует органическое единство народа, подавляя классовые, политические и этнические конфликты. Монолитная нация, которая положит конец всем социальным противоречиям, — это и стало идеалом сторонников нацизма.

ТАБЛИЦА 8.5

Нацистские преступники: анализ избыточного и недостаточного представительства по разным видам трудовой занятости

Примечание Доля более 1.0 означает избыточную долю военных преступников в данном экономическом секторе. Доля менее 1.0 — недостаточное представительство. Сведения по видам занятости работающего населения взяты из немецкой переписи от 1925 г.

Идею геноцида по вполне понятным причинам достаточно хладнокровно воспринимали люди определенных профессий. Преступники из СД когда-то служили в полиции, то же относится и к айнзацгруппам, и к охране лагерей. Поднаторевшие в задержаниях, арестах, допросах с пристрастием уголовников и экстремистов, немецкие полицейские были морально готовы выполнить и другую миссию — план геноцида. Если мы исключим полицейских из графы «военные, полиция, тюрьмы», доля преступников среди оставшихся (в основном военных) падает до 1.65. Врачи, занимавшиеся программой Т4, медико-научными экспериментами в лагерях, следователи и прокуроры, полицейские и гражданские служащие стали офицерами айнзацгрупп. Убийц не выращивали в пробирках, они изначально были готовы сделать геноцид реальностью. Будущие палачи были встроены в институциональные и профессиональные субкультуры, готовые выжечь все социальные язвы общества самыми радикальными способами: репрессивными, юридическими, биологическими — еще до того, как начался геноцид. Массовое уничтожение не стало проблемой для нацистов — в их руках был послушный инструмент.

КАРЬЕРЫ НАЦИСТСКИХ ПРЕСТУПНИКОВ

Анализ раннего нацизма и связанного с ним насилия я проведу по пяти параметрам[61]. Вначале я делю выборку на три возрастные группы. Рожденные до 1901 г. могли воевать в Первой мировой (категория 1) и в отрядах фрайкоров (категория 2). В категории 3 указывается возраст нацистов и год их вступления в НСДАП, СА или СС. За исключением 16 %, все рейхснемцы, австрийцы и беженцы были членами той или иной организации, что свидетельствует об их твердой нацистской ориентации. Вторая возрастная группа, мужчины, рожденные между 1901 и 1912 г., были слишком молодыми, чтобы участвовать в войне и послевоенных отрядах фрайкоров, но могли присоединиться к нацистскому движению до захвата нацистами власти. Людей, вступивших в партию до января 1933 г., называли «старыми борцами». Входящие в третью возрастную группу родились после 1912 г.

Тех, кто вступил в партию после 1933 г. в возрасте моложе 25 лет, называли «молодыми национал-социалистами». Людей постарше, вступивших в партию в 1933–1938 гг. (когда нацисты были уже у власти), я называю «примкнувшими к победителям». Нацисты военного времени стали таковыми в 1939 г. из патриотических побуждений или внутренней незрелости (как приятно стать членом такой могущественной и зловещей организации, как СС до чего же красива их униформа; стоит вступить в партию, потому что там все мои друзья, — таких мотивов могло быть множество). Юноши, становившиеся нацистами во время войны, назывались «молодняком». «Старые борцы» и «молодые национал-социалисты» были ближе к истинному нацизму, чем «примкнувшие», хотя во всех группах могли сосуществовать нацисты самых разных оттенков.

В категорию 4 я помещаю лиц, которые были кадровыми, профессиональными нацистами на протяжении как минимум трех предвоенных лет — это их оценочная характеристика. Категория 5 представляет тех, кто участвовал до войны в насильственных акциях или имел репутацию особо фанатичного нациста. У меня есть информация лишь о половине тех, кто вошел в эту категорию. Из 784 человек в довоенных насильственных актах участвовал 101, а 81 характеризуются в предвоенных досье как особо фанатичные. Насилие подразумевает участие в уличных схватках и подготовку в довоенных лагерях. Этих штурмовиков использовали в таких кровавых акциях, как «ночь длинных ножей» (устранение Рёма) или в Хрустальной ночи (еврейские погромы). Боевиков, прошедших испытание кровью, называли в партийных досье «крепкими», несгибаемыми» и проч. Можно привести как пример Германна Флорштедта (после пьяных уличных побоищ он часто попадал в полицию) или Гейнца-Карла Фанслау — он прикончил несколько боевиков СА, когда расправлялись с Рёмом. Фанатики проявляли себя и делами, и словами, как доктор Курт Хайсмейер, который проводил эксперименты на детях в лагере и прославился фразой «Я не вижу разницы между евреем и морской свинкой», или Эрнст Вейнманн — этот человек в своем предвоенном досье имел лестную характеристику «бескомпромиссного национал-социалиста».

Представленные категории иллюстрируют последовательность и эскалацию радикального нацизма. Хотя деятельность членов нацистских организаций тщательно документировалась, свидетельства насилия или фанатизма присутствуют лишь в половине выборки. Возможно, что виновники геноцида преследовались по суду и, вероятно попали в мою выборку как члены НСДАП или СС. Принадлежность к партии и к карательным органам была важным отягчающим обстоятельством на послевоенных судах. Союзники рассматривали СС как преступную организацию. В 1945 г. эсесовцы легко вычислялись и шли под суд, потому что имели характерную татуировку. Тем не менее я не нашел в судебных архивах дел, где приговор автоматически выносился по факту принадлежности к нацистским организациям, это могло лишь усугубить суровость приговора.

В таблице 8.6 информация представлена последовательно. Указан процент тех, кто вначале принадлежал к одной категории, а потом переместился в другую. Ранняя карьера указана в левой части таблицы, более поздняя — в правой. Стартовая точка — Первая мировая война. В представленной выборке 89 %, родившихся между 1875 и 1900 г., — участники Первой мировой войны.

Процент совпадает с выборкой Броудера (Browder, 1996: 138) по офицерам СД, и он значительно выше, чем средний по Германии 81 % (Winter, 1988: 27, 30). Такая высокая цифра может означать и прилив патриотических настроений, а патриоты, умеющие обращаться с оружием, быстро превращались в радикалов. Среди немцев, рожденных до 1901 г., 30 % воевали во фрайкорах (а также 30 % австрийцев и 24 % рожденных после 1901 г., слишком молодых для участия в войне). 3,5 % из 11,1 миллиона уцелевших немецких ветеранов могли служить во фрайкорах. Таким образом, ветераны движения занимались политическими убийствами задолго до того, как они стали нацистами.

ТАБЛИЦА 8.6.

Карьеры нацистских преступников (включены только рейхснемцы, австрийцы и этнические немцы-беженцы)

Примечание. Стрелка означает переход группы преступников от одной активности к другой. Что есть «Да — 50 %» в первой колонке и «Да — 20 %» во второй говорит о том, что 20 % из предыдущих 50 % перешли в новое качество (деятельность). «Все “да”» означает общий процент всех, вошедших эту категорию. Ч означает число индивидуумов в каждой группе, по которой собрана информация.

Две трети боевиков фрайкоров были активистами нацистского движения до 1933 г. В трех возрастных группах 57, 71 и 64 % (65 % в среднем) были «старыми» и «молодыми» нацистами. 71 % и 55 % во всех группах стали потом кадровыми нацистами. Таким образом, большинство были явными сторонниками нацизма и на каждой переходной стадии были избыточно представлены те, кто проявил себя в раннем насильственном экстремизме или нацистской активности. В биографиях нацистских преступников прослеживаются все признаки последовательной радикализации. Алгоритм несколько меняется, когда мы рассматриваем понятия «насилие» или «фанатизм». В эту категорию вошли лишь 37 %, а в двух из трех возрастных групп «ярые фанатики» дали меньший процент «кадровых нацистов», чем можно было ожидать. Возможно, что к геноциду вели две дороги: по одной шли нацисты на государственной службе, по другой — фанатики идеи, головорезы и насильники. По моим вычислениям, две трети рейхснемцев, австрийцев и немецких беженцев могут быть квалифицированы как убежденные нацисты, и более трети из них проявили себя как насильники или слепые фанатики. Этих людей ждали суровые послевоенные приговоры. Многие из технического персонала больниц и врачей программы Т4 нацистского прошлого не имели, зато они раньше многих были задействованы в актах государственного геноцида. Попавши в такой капкан, они уже не могли из него выбраться. Это становилось карьерой.

В таблице 8.7 отображена прямая и закономерная связь между биографией и карьерой. Почти все высокопоставленные нацисты принадлежали к когорте «старых бойцов». Более половины солдат и унтер-офицеров стали нацистами лишь во время войны. Большинство унтер-офицеров времен войны были «старыми бойцами» или «молодыми нацистами». Рядовые, вступившие в партию во время войны, назывались «молодняком». Тут снова видна иерархия: лишь нацисты со стажем отдавали приказы.

Таблица 8.8 содержит информацию о вдвое большем числе нацистских преступников, чем таблица 8.1; по трем возрастным группам в ней на 6-11 % меньше «старой гвардии» и «молодых нацистов». Вероятно, что те, по которым я собрал наибольшую информацию, были самыми кровавыми палачами. Если это так, то моя оценка тех, кого вообще можно назвать нацистами, должна быть снижена до 55–60 %, третья часть из которых была фанатична и вовлечена в кровавые репрессии.

ТАБЛИЦА 8.7.

Соотношение нацистов по воинским званиям

(исключительно рейхснемцы, австрийцы и немецкие беженцы)

Примечание. Типы нацистов, разделенные по дате вступления и возрасту, первыми присоединились к нацистским организациям для совершеннолетних (НСДАП, СА, СС, нацистские фронтовые организации в других странах).

Из таблицы 8.8 видно, что одни лишь «старые бойцы» составляют 44 % всей выборки. Взрослые нацисты военного времени составляют 29 %, а вот в категории «новички» их совсем немного (в основном это были освобожденные этнические немцы и женщины). В выборке преобладают убежденные нацисты со стажем, поднимавшиеся в своей карьере от меньшего уровня насилия к большему. Лишь 10 % совершивших преступления были сторонниками левых, либеральных или центристских партий. Несомненно, что большинство голосовало именно за эти партии, а некоторые (хотя и немногие) утверждали, что восприняли эти идеи от своих родителей и близких. Из политических партий эпохи Веймарской республики лишь правая Немецкая национальная народная партия (DVNP) дала большой процент военных преступников. Это свидетельствует о том, что значительная часть немецкого политического истеблишмента была относительно непричастна к военным преступлениям.

ТАБЛИЦА 8.8.

Типы нацистов по возрастным группам (только рейхснемцы, австрийцы и этнические немецкие беженцы)

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Собранные данные еще раз подтверждают изначальный тезис: люди, совершившие бесчеловечные преступления, вышли из социальных слоев, поддержавших нацизм. Лишь немногие пришли из сельского хозяйства и промышленности, где политическое движение возглавляли традиционные левые и правые партии, где классовые конфликты вытесняли идеи национализма. В значительно большем количестве пополняли ряды работники строительной промышленности, сферы обслуживания и государственные служащие; средний класс был представлен в основном специалистами и администраторами. Самыми беспощадными военными преступниками среди лагерной охраны и полиции безопасности были этнические немцы, жившие на аннексированных территориях и в угрожаемых приграничных зонах. Профессия и место проживания закономерно предопределяли их приверженность радикальному нацизму. Мы вправе предположить, что эти преступники были убийцами по идеологически мотивам, хотя эта мотивация подкреплялась и другими соображениями, о которых мы поговорим в следующей главе. Многие преступники сформировали свои взгляды в институциональных и профессиональных субкультурах, где полицейское насилие, дискриминационные законы, расовый отбор считались панацеей от всех болезней общества задолго до эпохи геноцида. Приблизительно две трети вошедших в выборку были закоренелыми нацистами, чья профессиональная карьера вела их по пути все возрастающего насилия. Нацисты не испытывали дефицита кадров, в их распоряжении была сплоченная группа беспощадных, идеологизированных убийц. Их кровавые карьеры мы разберем более подробно в следующей главе.