Темные Пути

Глава 15

Пинкель

Как ни странно, Пинкель совершенно не волновался. Переход, которым вюндерцев стращают сызмальства, воспринимался как нечто будничное и малоинтересное. После оглашения приговора жизнь потеряла прежний смысл. А человека, которому плевать на собственную судьбу, трудно заставить бояться. Ему пришлось стать одним из козлов отпущения в связи с кошмарным происшествим на публичной казни. На массовом мероприятии погибли десятки людей, в том числе члены Магистрата — событие чрезвычайное, а потому кто-то должен понести ответственность. Основной удар бюрократии пришелся по городской страже и криминальному департаменту. Пинкель имел прямое отношение и к тем, и к другим, потому стал отличным кандидатом для показательного наказания за преступную небрежность. Оправдываться и спорить с чиновниками не имело никакого смысла.

Теперь уже безразличный ко всему Пинкель понуро плелся за остальными, замыкая группу выселенцев, среди которых оказались «провинившиеся» вместе с ним бывшие стражники, парочка добровольцев из обнищавших горожан, и дюжина юношей из церкви — обычная ежемесячная поставка для веркуверов.

Охрана выдвинула из петель засовы и начала отворять массивные ворота. Веркуверы-сопровождающие прекратили болтать, один из них остался во главе каравана, второй пошел в конец людской цепочки, к Пинкелю. Насколько был осведомлен бывший сыщик, группы, отправляющиеся в Загород, практически всегда сопровождались только двумя проводниками — ведущим и замыкающим. В дополнительной охране смысла не было — вряд ли среди преступников найдется придурок, желающий сбежать во время пути. А если и найдется… Ну что ж, Переход сам позаботится о том, чтобы беглец остался у него в гостях навсегда. Даже профессиональные ходоки-веркуверы выживали внутри не больше суток. Проверено и доказано.

Кроме того, веркуверы берегли своих людей — ведь и самые стойкие, в конце концов, начинали изменяться. Как та сволочь, например.

Пинкель обернулся, бросая прощальный взгляд на город, в котором прожил всю свою жизнь. И вздрогнул, вмиг вынырнув из пелены равнодушия. Он?! Как возможно такое совпадение? Вспомни, как говорится, говно — и тут оно?!

Бывший сыщик почувствовал, как напрягаются мышцы и сжимаются кулаки.

— Попрощаться что ли хочешь? — с кривой ухмылкой произнес Пинкель и шагнул навстречу уроду, сломавшему ему жизнь. Теперь преступник не выглядел раздувшимся пузырём, как в прошлый раз. Двигался быстро и ловко, перепрыгивая преграды и уворачиваясь от рук растерявшихся охранников.

За спиной что-то кричали, но Пинкель не слушал. Принял стойку, готовясь встретить врага как подобает. Ведь тот направлялся именно к нему, Пинкелю.

Ежедневные тренировки по рукопашному бою не прошли даром. Правый кулак выстрелил навстречу подскочившему ублюдку и врезался тому в бровь.

Пинкель рассчитывал этим ударом опрокинуть противника, но напор чудовища оказался настолько силен, что бывший сыщик сам не устоял на ногах. Чувствуя, что заваливается назад, он попытался разбить Дюнну и вторую бровь. Однако кровь, которая должна была залить преступнику глаза и помешать обзору, вопреки ожиданиям, не хлынула. Более того, спустя мгновение Пинкель ударился спиной о мостовую, а Дюнн навалился на него сверху.

В боку кольнуло.

— Нож? Вот и пришел конец… — мелькнула печальная мысль. Но додумать её Пинкель не успел. Краем глаза заметил позади нависшей сверху рожи темную фигуру. Веркувер! Не один из проводников, а куда более крепкий, вероятно орденский рыцарь.

Миг спустя горячая кровь залила Пинкелю лицо. Но встрепенувшаяся было паника сменилась облегчением — кровь оказалась чужая: слишком темная и пузырящаяся. Она хлестала из пасти и рассеченных глазниц Дюна, который вскоре обмяк и перестал подавать признаки жизни.

Что это было вообще? В чем смысл дурацкого нападения? С чего бы хитрый Дюнн, месяцами водивший за нос весь город, решился на подобную глупость? Это ж практически самоубийство…

Пинкель поднатужился и сбросил с себя мертвую тушу. Сел и утер рукавом лицо. Встал на ноги и огляделся.

Вокруг столпились подоспевшие со всех сторон веркуверы в грязно-зеленых балахонах. Двое из них принялись закатывать труп Дюнна в рулон липкой ткани. А тот здоровый рыцарь, убивший Дюнна, занялся чисткой оружия, которое Пинкель теперь смог рассмотреть, как следует. Оно напоминало тонкий меч или даже простой острый штырь. Веркувер вгонял его в затылок монстра, и уже в мерзкой башке клинок раскрывался на несколько лезвий. На чудо-мече имелся бугорок, о котором Пинкель не знал. Нажав на него, веркувер добивал противника мощным зарядом электрического тока.

— Как самочувствие? — спросил рыцарь. — Он тебя не ранил?

Пинкель вспомнил об уколе в бок, но, бросив взгляд на совершенно неповрежденную куртку, промолчал. Крови нет. Не болит — и ладно. Ляпнешь сдуру — потом остаток жизни проведешь в пыточных застенках. Недаром общеизвестная веркуверская поговорка гласит: "Без труда не разговоришь и болтуна". Слыхали мы об этом труде.

— Все нормально, начальник! — криво улыбнулся в ответ Пинкель. — Ни царапинки!

Веркувер еще несколько секунд внимательно рассматривал Пинкеля, потом отвернулся и скомандовал топтавшимся рядом стражникам и проводникам:

— Продолжить движение каравана!

Стражники сломя голову бросились открывать ворота. Пинкель вернулся на свое место в самом хвосте группы. Один проводник стал за ним, другой пошел в начало каравана. Пять минут спустя выселенцы вошли в Переход. Ворота родного Вюндера со скрипом затворились за их спинами.

Изменения Пинкель почувствовал почти сразу. Словно маленький червячок пополз по телу, переворачивая все внутри. Острой болью поочередно отзывался каждый орган, как будто их разрывали и сшивали заново. Непонятно, почему Пинкель не вопил во все горло. Наверное, потому что челюсти свело судорогой, и он просто не мог закричать — лишь стонал и тупо мычал.

Замыкающий проводник заметил муки Пинкеля и презрительно бросил в спину:

— Рановато тебя прихватило, браток. Смотри, кабы к концу Перехода совсем соплей кровавой не стал.

Спустя некоторое время боль стала утихать. Сознание прояснилось, хоть и не до конца. Словно сдвинулось что-то в мозгах, будто поселился там кто-то чужой, дергающий за нитки, а Пинкель-марионетка безропотно ему подчиняется. Но лучше ведь так, чем соплей кровавой…

Когда совсем отпустило, Пинкель смог оглядеться вокруг. Теперь он видел истинное обличье Перехода. То, что четверть часа назад казалось заросшим зеленым мхом пещерным ходом, на самом деле оказалось живой плотью. Переход дышал и сокращался, в стены его вплелись кровеносные сосуды и нервные окончания. Гигантская вульва — вот что это такое! — подумал Пинкель. — Только кто тогда мы? Дети, выходящие на свет божий из матки-Вюндера? Или месячные отторжения, изгнанные оттуда прочь?

— И откуда только мысли такие?! — удивился себе Пинкель. Этот кто-то, заведшийся в голове, безусловно, очень умен, впору выступить с докладом в Ученом Совете. Так свободно рассуждать о сакральных материях, доступных только священникам в храмах…

— Ладно, хорош. Сейчас не время для глупых размышлений. Скоро пора приниматься за дело.

— Какое дело?

— Заткнись, и не мешай мне!

— Ты кто?

— Ещё слово…

— Эй, я ведь сам с собой говорю? Выметайся из моей головы, червяк!

— Всё, я предупреждал.

Перед глазами вспыхнуло ослепительным золотом — на секунду Пинкель потерял сознание, а вместе с ним и равновесие. Если бы не проводник, оттолкнувший заваливающегося назад Пинкеля, он обязательно упал бы.

Сознание вернулось, но не было больше никакой раздвоенности.

— Привет, Дюнн, — подумал бывший Пинкель. — Поздравляю с новым телом. Довольно крепким, хочу признать. Надеюсь, Волосок сможет его не только сохранить в Переходе, но и должным образом преобразовать? О чем речь, дружище Дюнн! Сохранял раньше, сохранит и теперь. И кожу, и скелет, и мышцы укрепит как надо. Ох, как давно мы не бродили здесь, как соскучились по нежной плоти этих стен! Ну что, пожалуй, пора выбирать учеников? Отдохни пока, Волосок. Учеников выберет сам Переход, нам останется лишь избавиться от балласта.

Скоро коридор, если можно его так назвать, начал сужаться.

— Готовсь! — прокричал веркувер в голове колонны. — Сейчас начнется самое интересное!

И словно в ответ на его слова раздались крики. Если до сих пор кто-нибудь изменялся лишь незначительно, сейчас Переход навалился на выселенцев в полную силу. У людей выворачивались ноги и головы, росли или, наоборот, рассыпались кости. Из лопнувшего живота у одного полезли кишки. Извиваясь, словно живые, они начали хватать идущих рядом за ноги. У другого голова просто провалилась внутрь грудной клетки, а на месте шеи стянулось плотное кольцо мышц.

— Сфинктер. Хорошая идея! — улыбнулся "новый" Дюнн.

Продолжая улыбаться, он надул живот и протяжно пукнул.

Еще два шага — веркувер, шедший сзади, рухнул лицом вниз, не проронив ни звука. Дюнн скорчил обеспокоенную мину:

— Ой-ей, проводник!

— Что там? Не останавливаться! Потом спросишь!

— Да тут коллега твой, кажись, издох!

— Чего? Твою мать!

Как и рассчитывал Дюнн, караван приостановился в зоне наибольшей активности. Больше десяти минут здесь не выживали даже веркуверы. Пока веркувер-проводник безуспешно пытался привести в чувство напарника, Дюнн определил двух наиболее устойчивых мальчиков. Пока изменения их не затронули совершенно. Мальчики стояли рядом друг с другом, с удивлением и страхом глазея на творившийся вокруг кошмар.

Чей-то глаз на отросших тоненьких лапках запрыгнул на штанину одного из мальчишек и начал карабкаться вверх, поближе к лицу. Паренек побледнел, но без колебаний принял единственно правильное решение — стряхнул глаз и раздавил его ногой. Сейчас же в стороне раздался дикий вопль бывшего обладателя ползучего глаза.

— Ты ослепил меня, скотина! — многосуставчатые лапы с кривыми черными ногтями потянулись к мальчику.

— То, что надо, — кивнул Дюнн. — Переход выбрал.

Три прыжка по телам корчащихся на полу людей — и Дюнн оказался рядом. Хрясь! — уродливое создание, уже уцепившееся за одежду мальчишки, враз осунулось наземь. Дюнн отбросил в сторону голову, из которой капало что-то, уже совсем не похожее на кровь.

Паренек посмотрел на спасителя с искренней признательностью.

— Жить хотите? Оставшись собой, а не глазами на лапках.

Мальчишки молча кивнули.

— Держитесь! — Дюнн протянул вперед руки. Один мальчик вложил ладонь в правую руку Дюнна, другой — в левую.

Я жду, Волосок. Не жмись, отрастешь еще. Станем дружной семьей, ха-ха. Троицей. Пока троицей.

А вслух Дюнн сказал:

— Во мне есть могущество, которым я поделюсь с вами. Оно сохранит и защитит вас, но, вместе с тем, подчинит мне. Однако обещаю, что жалеть не придется. Веркуверы убили моего сына. Вместо того, чтобы воспитать его правильно, они просто прикончили испуганного несмышленыша. Теперь вы — мои дети.

Пока Дюнн говорил, а мальчики, не знавшие даже слова такого — "родители", недоуменно хлопали глазами, волосок делал свою работу. Скоро слова стали не нужны. Разделившись, волосок слил три сознания воедино.

*****

Переход выплюнул их в предрассветный сумрак. Вокруг расстилались укутанные низко стелющимся туманом болота. Кривой холм с пещерой, из которой они только что вывалились, гигантской бородавкой возвышался среди топей.

— Это и есть Загород? — удивленно подумал Правый.

— Что, не по-веркуверски? — усмехнулся Дюнн.

— Ожидал застав и конвоев? — вступил в беззвучный разговор Левый. — Одно дело Переход, откуда и бежать-то некуда, и другое — такие вот просторы. Свобода! А в караванах ведь треть народа — осужденные. Это на двоих проводников-то.

— Некуда здесь бежать, Левый. И свобода эта ложная. Шаг в сторону — и поминай, как звали. По этим болотам только веркувер сможет пройти. Где природа сама не озаботилась, там стоят хитрые ловушки. Так что все буйные, которые вздумают бежать, здесь и останутся. Ненужные, значит, сами по пути отсеиваются, а до орденской крепости доходят только смирные. И ты не забывай, что мозги у большинства уже шиворот-навыворот. Кто час назад собирался бежать, после Перехода может сделаться верным псом. И в душе, и снаружи, ха-ха!

— Но может ведь и наоборот?

— Может. Так я и говорю: болото, ловушки, сюрпризы…

— А мы как же? Тоже одной для всех дорогой — в лапы веркуверам?

— Левый, ты знаешь, сколько караванов я этими болотами провел? Знаешь, сколько ловушек собственноручно установил? Не сцы, малыш, прорвёмся!

Луфф

Плот слегка покачивало, но это не пугало, а наоборот убаюкивало — настолько ласковой была река и спокойным течение. Сны тоже приходили приятные, добрые и солнечные.

Проснулся я от прикосновения к щеке чего-то лёгкого, почти невесомого. Может, это было и приятно, но слишком уж щекотно.

Я открыл глаза и увидел низко склонившуюся надо мной смазлицу. Впрочем, она тут же выпрямилась и стала подниматься с колен, как только заметила, что я проснулся.

— Шая? Что ты здесь делаешь?

Она ответила не сразу. Чуть наклонила голову влево, так что рассветное солнце стало светить прямо в глаза, и долго молча смотрела на меня.

— На тебя смотрю, — наконец проговорила она. (Как будто я сам не догадался!) — И вовсе ты никакой не веркувер. Они даже во сне напряжены, готовы к драке. А ты спишь, как младенец.

— А ты откуда знаешь, как они спят? — почему-то обиделся я.

Шая вздрогнула и быстро отвернулась.

— Да уж знаю, — ответила она совсем другим, потухшим голосом.

Нет, что-то я не то сказал. Она сейчас уйдёт, и я опять не поговорю с ней о главном.

— Подожди, Шая! — сказал я, поднимаясь. — Я о другом хотел спросить.

— О чём?

Мне показалось, что она и ждёт моего вопроса, и боится его. И её нерешительность передалась мне.

— А где все остальные? — ни с того ни с сего ляпнул я.

— Спят. Когда мы добрались до озера, все легли спать, а меня оставили на страже.

— И свины тоже спят? — я продолжал говорить глупости.

Но Шая словно бы и не удивилась и так же подробно ответила:

— Нет, свинов отпустили ещё на переправе. Плот слишком маленький, чтобы и они поместились. Отец сказал, пусть плывут на тот берег. Если повезёт, до дома доберутся. А нет, так погоню по ложному следу уведут.

— И тебе их не жалко?

Тут уже смазлица не выдержала и смешливо фыркнула:

— Значит, ты о свинах хотел со мной поговорить?

Чёрт возьми, она права. Когда ещё выдастся такой удобный момент? Нужно начинать, с каким бы трудом не ворочался во рту окаменевший вдруг язык.

— Скажи, Шая, это действительно было или только померещилось мне?

— Что "это"? — не поняла она.

— Ну, там, в становище…

Слов, чтобы как-то обозначить то происшествие, я так и не отыскал.

— А что было в становище?

Порошок ещё действовал, я легко улавливал эмоции смазлицы. И знал, что она просто притворяется непонятливой. Но, как ни странно, легче от этого знания не становилось.

— Значит, было, — будто бы самому себе подтвердил я. — И это было чудесно, только я мало что запомнил. Я ведь то приходил в сознание, то снова начинал бредить. Вот если бы ещё раз…

Луч солнца сверкнул на щеке Шаи. Ага, это слёзы. Мне уже приходилось их видеть в деревне Бо. Но те слёзы нисколько не интересовали меня. Зато сейчас…

— В том-то и дело, что тогда ты умирал, — быстро-быстро заговорила смазлица. — И я решила хоть чем-то облегчить твой путь к новой жизни. Старики говорят, в муках уходишь, в муках и возвратишься. А я не хотела, чтобы ты снова мучился.

— Ну, хорошо, я понял, — перебил её я, хотя на самом деле понял немного. — Но раз уж я остался жив, что мешает нам повторить это?

— Всё мешает, — неожиданно резко ответила смазлица. — Ты чужак. Уйдёшь от нас, как только появится возможность, и забудешь всё, что здесь с тобой произошло. Ты забудешь меня и даже не почувствуешь никакой вины. Для тебя женщина — неполноценное существо. Тебе вообще нужна не я, а любая, как ты говоришь, самка. Чтобы я полюбила такого отморозка? Да никогда! Ты и понятия не имеешь, что такое любовь.

— Так ты объясни! — я тоже начал горячиться. — Думаешь, мне легко приспособиться к вашим обычаям? У нас в городе никому бы и в голову не пришло разговаривать с самкой. Конечно же, ты совсем не похожа на них, но мне-то от этого ничуть не легче. Да я бы с нахтами объяснился проще, чем с тобой.

— Вот и милуйся со своими нахтами!

Солнце ещё ярче заиграло на лице Шаи. Я протянул руку, чтобы смахнуть её слёзы, провёл ладонью по щеке. Мокрая.

Неожиданно руки смазлицы оказались у меня на шее, а лицо приблизились вплотную. Я стоял, как древняя статуя на площади Магистрата, боясь что-нибудь опять сделать неправильно. Чувствовал, что дальше произойдёт что-то странное, но всё равно оказался застигнут врасплох. Шая вдруг впилась губами в мои губы, словно собиралась, как высосаль, выпить мою жизнь.

Не могу сказать, что это слишком приятно, но я решил терпеть в надежде на продолжение. И подумал, что ничего страшного не случится, если я проведу рукой по её руке. По волосам. По спине.

Её рука тоже не лежала без дела, спускаясь по моей груди и животу всё ниже, пока не встретила на пути преграду. Плот покачнулся под ногами. Или это в голове у меня покачнулось. Вдруг показалось, что я снова лежу в беспамятстве в становище нахтов, и вот сейчас, прямо сейчас повторится то волшебное видение.

Но смазлица вдруг отшатнулась и вскрикнула так же, как на болоте, когда мы отбивались от нахтов:

— Сзади, Луфф!

За время походов я привык не переспрашивать, и ещё не закончив разворот, был готов к бою.

Нет, на атаку нахтов это не было похоже. На краю плота лежала большая и неуклюжая ластоногая тварь и круглыми чёрными глазами бессмысленно пялилась на нас. На плоской, гладкой голове вместо носа торчал уродливый шишкообразный нарост, чем-то напомнивший мне знаменитую бородавку юродивого Гнеля. И нарост этот подозрительно вытягивался в мою сторону.

— Пошла прочь, скотина!

Наверное, я перестарался. Ни щупальцев, ни клешней, ни шипов, ни каких-либо других орудий убийства у твари не наблюдалось. Но она испугала Шаю и вообще появилась очень невовремя. Тем не менее, совсем не обязательно было атаковать её моим излюбленным ударом. Хватило бы и лёгкого шлепка. Но рефлексы сработали сами.

Животина успела завизжать так, что я и без порошка почувствовал бы её боль. Потом голова твари беззвучно раскололась пополам, чуть наискось, слева от нароста, и обмякшая туша медленно сползла с плота в воду.

Если бы даже мои спутники и не проснулись от вскрика Шаи и вопля зверюги, их бы наверняка разбудил дикий рёв, поднявшийся над тихим предрассветным озером. На берег выскочило десятка два нахтов и, один за другим попрыгав в воду, устремились к нашему плоту.

— Что они там раскричались? — без особого интереса спросил я у проснувшегося Тляка.

Карлюк немного помедлил и неуверенно объяснил:

— Трудно разобрать. Что-то про матку, которую ты убил. Про то, что стая теперь останется без пропитания, и что все мы за это поплатимся.

Ну, убил, так убил. Я сейчас убил бы любого, кто рискнёт помешать мне закончить разговор с Шаей. И даже хорошо, что под руку подвернулись эти нахты. Не могу обещать, что они пожалеют о своём поступке, потому что жалеть будет некому.

— Тляк, отсыпь-ка мне двойную дозу!