Тейнквил (ЛП)

ГЛАВА 23

Приблизившись к мосту, Пен смог повнимательнее его рассмотреть, и то, что он увидел, привело его в замешательство. Мост был узким, менее восьми футов в ширину, и не было никаких перил, чтобы не допустить падения с него. Не подходи слишком близко к краю, думал он. Не смотри вниз.

Но больше всего его тревожила сама конструкция. Мост был создан из вырезанных массивных каменных блоков, которые настолько плотно прилегали друг к другу, что почти невозможно было различить швы. Каждый блок имел клиновидную форму, узким концом направлен вниз; все блоки были тщательно подобраны и подогнаны, чтобы вес каждого отдельного блока поддерживался другими блоками; поэтому все они образовали арку, которая была перекинута через овраг. Не было никаких штырей или подпорок. Каменные контрфорсы на каждом конце, расположенные по углам моста, служили опорами, чтобы удерживать камни вплотную друг к другу и не давать им возможности двигаться.

Однако каждый такой массивный блок должен был весить тысячи фунтов. Каким образом их вырезали, перенесли сюда и разместили через этот овраг без каких–либо поддерживающих опор? Они же не могли просто висеть в воздухе, пока остальные блоки устанавливались по очереди. Пен никак не мог этого понять. Даже используя подъемные механизмы было невозможно удерживать первые камни, пока устанавливались остальные. Они были слишком большими, слишком тяжелыми, слишком громоздкими.

Он заметил кое–что еще, заслуживающее внимания. Эти камни не были такими же древними, как сами руины. Они были гладкими и еще не подверглись такому сильному воздействию погоды и времени, как те стены, за которыми Пен и его спутники укрылись вначале. Страйдгейту было несколько тысяч лет. Мост же был гораздо моложе. Его построили, когда прошло уже много времени после разрушения города и гибели его жителей.

Выводы из этих рассуждений заставили его задрожать — ему захотелось прямо сейчас развернуться и вернуться назад.

По крайней мере, чтобы построить этот мост, нужен был хотя бы один гигант. И потребовалась бы технология, которой больше не существует в этом мире.

Или очень мощная магия.

Ему не понравилось ни одно из этих заключений. Все они были за пределами того, с чем сталкивался их отряд. Все это делало их беззащитными карликами. Даже Хайбер, с ее магией Эльфийских камней, вряд ли сможет устоять против того, что могло выполнить такую работу, результат которой был у него перед глазами.

Он резко остановился примерно в полуметре от моста и уставился на него, чувствуя, что с ним что–то не так, Синнаминсон прошептала:

— Пен? Что с тобой?

Он не знал, что сказать в ответ, как объяснить. Он не был уверен, стоит ли пытаться. Он не мог повернуть назад, не мог отступить. Ард Рис нужно, чтобы он шел вперед, если у нее должен быть хоть какой–либо шанс выбраться из Запрета. Тем, с кем он сюда пришел, нужно, чтобы он прошел по мосту, если они должны осознать, что добились успеха, доставив его в это место. Все другие соображения, каким бы пугающими они ни были, нужно отбросить.

Он был всего лишь мальчиком, но инстинктивно понимал, что он должен делать.

— Ничего серьезного, — сказал он, успокаивающе пожимая ее руку. — Не волнуйся.

Он снова пошел вперед, ведя ее к мосту, раскинув во все стороны свои чувства в этом сумеречном мраке, который окутал все от лесистой вершины до оврага, который окружал ее, и моста, который протянулся до нее. Он использовал свою крошечную магию, этот свой странный дар, чтобы обнаружить, что их там ждало. К нему вновь вернулись какие–то нашептывания, слабые шорохи и шипение. Они происходили из непонятных источников, из непроглядной темноты, из пустоты. Он слышал их, но не мог понять их смысл. Он быстро прощупывал их, стараясь найти всего одно, которое мог распознать.

Ничего.

Он посмотрел с одной стороны моста в овраг, в эту бездонную тьму, напрягая зрение. Двигалось ли там что–нибудь?

Он замедлился, осторожность снова перевешивала.

…Проходите…

Говорил целый хор голосов, все звучали одинаково, все шептали совершенным унисоном. Они эхом отдавались в его голове, такие же ясные, как звон колокольчиков. Он вздрогнул от изумления, потом быстро взглянул на Синнаминсон.

— Духи воздуха, — спокойно произнесла она. — Ты тоже их слышишь?

Он кивнул, сам удивляясь, что может их слышать, и гадая, почему они заговорили и с ним тоже.

…Проходите…

Голоса фей, нежные и женственные. Говорящие ему идти вперед, делать то, для чего они привели его сюда.

— Кто вы? — прошептал он.

…Эриады. Духи воздуха…

— Что происходит? — позвала их Хайбер, ее бесплотный голос раздался откуда–то сзади. — С вами все в порядке?

Он махнул рукой в ответ, не оглядываясь.

…Проходите…

Шепчущие голоса призывали его повиноваться им, и он так и сделал, не зная точно, почему, и не понимая природы его готовности поступать так, как они велят, сознавая только, что он должен это делать. Он двигался медленно, осторожно делая один шаг за другим, поднимаясь к верхней точке каменной арки и всматриваясь в вершину острова, который неуклонно приближался.

— Откуда вы? — прошептал он, на самом деле не ожидая, что они ответят, просто из любопытства.

…От наших отца и матери. От семян, рассеянных повсюду. От ветра, дождя и времени…

Удивленный, Пен задумался над этими словами. Он понятия не имел, что они означают, однако слово семена привлекло его внимание.

— Вы дети Тейнквила? Это дерево — ваш отец?

…Наш отец и наша мать. Один живет на свету; другая пребывает в темноте. Один имеет ветви, другая — корни. Они ждут вас…

Пен закачал головой. На середине моста, в самой верхней точке каменной арки, висящей над темной пустотой оврага, он вдруг ощутил, как что–то шевелится в его глубинах, там внизу, куда не проникал его взгляд. Его чувства предупредили его, однако он не мог определить, что же именно их так встревожило. Он просто знал. Он застыл на месте, чувствуя, что Синнаминсон сделала то же самое. Она также ощутила это. Это был не шорох травы и не шелест листьев. Это было что–то гораздо большее — как шум от какого–то огромного животного, проходящего по густым зарослям кустарника, которые трещали и ломались при этом, и раздвигающего валяющиеся на высохшей земле бревна. Однако этот звук не имел какого–то определенного источника. Он слышался по всему оврагу, петляя по рытвинам и канавам, проскальзывая по грязи и проникая под камни.

Как отражение резкого отблеска заходящего солнца, перед его глазами мелькнуло видение. Из этой вспышки появился какой–то чудовищный призрак, расплывчатый, нечеткий, существо из щупальцев и отростков, безжалостное и невероятной силы. Он увидел в этих его щупальцах тела людей и животных. Он увидел их разорванными и истекающими кровью. Он смотрел, как они борются, и слышал их крики. Он съежился от этого видения, быстро отвернувшись и закрывая глаза, чтобы избавиться от вида и криков жертв.

…Проходите…

Веревки, которые были обвязаны вокруг их поясов, упали, как будто срезанные ножом. Раздались крики и вопли тех, кто остался у них за спиной, но быстро затихли.

…Проходите…

Снова, твердо и настойчиво, его звали голоса эриад. Продолжая крепко держать за руку Синнаминсон, он быстро двинулся вперед, больше не глядя в сторону оврага. Тени сгущались в сумерках, и казалось, как будто они, жилистые и хищные, пытались подняться из оврага, выйти из мрака на свет. Пен ускорил шаг, стараясь не обращать внимание на их присутствие, блокируя восприятие того существа внизу, игнорируя возможность того, что оно пытается найти его.

Потом он оказался на другой стороне, сойдя с моста и стоя на твердой скалистой вершине среди зарослей деревьев и кустарников, посреди других сумеречных теней. Он больше не ощущал то существо в овраге. Он больше не чувствовал, что оно идет за ним. Он медленно и глубоко вздохнул, успокаивая себя, избавляясь от своего страха. С ним все было в порядке. Он в безопасности.

Он посмотрел на Синнаминсон, чье лицо было бледным и усталым от испытанного ею страха. Он сжал ее руку:

— Мы прошли. Оно больше не придет.

Она кивнула, показав, что понимает, однако от своего напряжения она не могла так легко избавиться.

…Идите…

Казалось, и эриад не было ни времени, ни интереса ждать, когда они избавятся от своих страхов. Пен и Синнаминсон снова тронулись в путь, двигаясь по лесу. Опустилась ночь, на небе появились луна и звезды, изменилась сама текстура света. Постепенно их зрение привыкло к этой темноте и они смогли видеть достаточно хорошо, чтобы понять, куда ставить свои ноги. Вокруг них высились древние деревья–гиганты, великовозрастные стражи этого странного места. Пен почти ощущал, как они наблюдают, как ждут, что же он и Синнаминсон будут делать. Лес был темным и молчаливым, но он был живым. Пен шагал с осторожностью, считая, что есть большая разница в том, где и как ходить. Земля была мягкая, покрытая ковром хвои, влажная и пахнущая гниющей листвой. Он не слышал никаких звуков ночных птиц или мелких животных. Он не заметил никакого движения.

…Идите…

Эриады повели их с ободряющим шепотом через лес, между массивными древними деревьями, по лощинам и подъемам, вдоль скальных выступов и вокруг отвесных обрывов. Тропинка вилась непостижимым образом, так что любой, кто ни разу по ней не проходил, вряд ли бы смог ее обнаружить. Пен не мог этого объяснить, и у него возникло странное ощущение, что если по этой тропе пройти дважды, то каждый раз это происходило бы по–другому. Хотя это место и состояло из камня и земли, ручьев и деревьев — твердых, осязаемых вещей, — чувствовалось, что оно было эфемерным и постоянно меняющимся. Эта изменчивость была характерной особенностью, превращая твердое в жидкое, физическую местность в страну грез. У Пена появилось ощущение, что в это место нельзя попасть, если только тебя не пригласит его создатель.

Это было место, вдруг подумалось ему, в котором Король Серебряной Реки почувствовал бы себя, как дома.

Потом он начал слышать какое–то гудение, легкое, но настойчивое. Сначала он подумал, что это ветер, дующий в ветвях деревьев и шелестящий листьями, но в воздухе не было никакого ветра. Затем это гудение превратилось в пение, слова были непонятными, но само звучание четким и убедительным.

— Синнаминсон? — прошептал он.

Она улыбалась:

— Пен, эриады поют.

Он прислушался к ним, к этим странным, эхом разносящимся голосам, которые, казалось, происходили и изнутри, и снаружи его головы, становясь громче и затихая определенным ритмом, повторяясь снова и снова.

— Ты можешь их понять? — спросил он, наклоняясь поближе и говоря тихим голосом, боясь как–то нарушить эту песню, сломать ее чары.

Она закачала головой:

— Разве это не прекрасно? Мне так хочется петь вместе с ними.

Они продолжали идти через лес, все более углубляясь в него и удаляясь от оврага и того, что в нем обитало. Наступила ночь и мир превратился в смесь крошечных кусочков звездного неба, проглядывающего сквозь разрывы в лесной кроне. Пен не мог точно сказать, как далеко они зашли, но ему казалось, что гораздо дальше, чем это было возможно. Эта вершина, хотя и огромная, но имела какие–то определенные размеры, не более четверти мили в поперечнике. Даже учитывая, что они постоянно двигались то вверх, то вниз по этой скалистой земле, вряд ли они могли столько уже пройти и не оказаться на противоположной стороне.

Однако они шли и шли, время проходило, ночь молчаливо и мягко накрывала все вокруг, воздух становился теплее, а свет от луны и звезд ярче. Спустя какое–то время Пен отпустил руку Синнаминсон, больше не опасаясь ни за нее, ни за себя, веря, что они нашли убежище от всех опасностей, которые преследовали их так много дней. Это заключение полагалось на чувства, а не на рациональное основание.

Но он ощущал это таким же реальным, как землю и лес, по которым шел, и этого было достаточно.

Наконец, когда прошло уже много времени после восхода луны, а они проделали уже такой путь, который уже давно должен был вывести их на другую сторону вершины, эриады, которые все это время пели свою песню, вдруг замолчали.

…Ждите…

Пен и Синнаминсон остановились, снова взявшись за руки и глядя друг на друга, успокаивая этим себя, как они привыкли еще с самого детства. Вокруг них стоял древний лес, пронизанный глубокой тишиной, которая была такой же реальной, как небо и земля.

Внезапно впереди что–то сверкнуло за деревьями, как будто луна прорвалась через плотную листву кроны, чтобы осветить место, которое поначалу было скрыто от глаз.

…Идите…

Они снова двинулись вперед, ведомые незримым присутствием эриад, доверяя свою судьбу этим невидимым гидам. Пеном овладело странное ощущение спокойствия, душевного покоя, которое он не испытывал с тех пор, как покинул Патч Ран. Все будет хорошо, понял он. Что бы не ждало впереди, все будет хорошо.

Потом они вышли из леса на поляну, купающуюся в лунном свете. Кроны деревьев расступились, открывая небеса, как бы в знак уважения перед древним деревом, которое стояло в самом центре. Оно было громадным по всем меркам, его толстый ствол и ветви, раскинувшиеся вширь и перекрученные так, что придавали ему потусторонний, нереальный вид даже среди самых огромных и самых странных старых деревьев, которые его окружали. Это было ясно видно при лунном свете, особенно странные цвета его коры и листьев — первый был пестро окрашен в черный и серый цвета, а последние были темно–зелеными с ярко–оранжевыми краями. Даже в этой темноте Пен смог ясно различить эти цвета. Он смог увидеть, как они перемешивались друг с другом, образуя странный узор, мерцающий на черном фоне звездного неба.

Он нашел Тейнквил.

Он видел его лишь однажды, в блеске видения, открытого Эльфийскими камнями несколько недель назад, когда Арен Элессдил воспользовался этой магией в эльфийском поселке Эмберен, чтобы убедиться, что найти это дерево действительно было возможно. Он увидел его тогда, но то видение было несравнимо с тем, что он видел сейчас перед собой. Никакое видение не могло точно передать размер и величие этого гиганта. Никакое видение не могло передать то, что он почувствовал, находясь перед ним, ощущая себя карликом из–за его размеров и веса прожитых им лет.

Карликом, подумал он, из–за его интеллекта.

Он заморгал, пораженный этой мыслью. Он мог ощутить, что Тейнквил за ним наблюдает. Он чувствовал, что он рассматривает его, решая, что делать с ним, раз он оказался здесь. Это было дикое, иррациональное заключение, основанное исключительно на предчувствии. И тем не менее, он был в этом убежден. Тейнквил наблюдал.

— Пен, теперь я должна уйти, — внезапно произнесла Синнаминсон, высвобождая свою руку и отступая на шаг. Ее молочные глаза слепо искали его. — Эриады говорят, что я должна уйти.

— Куда? — Он вдруг испугался. Он не был уверен, испугался он за нее или за себя, — он только знал, что совершенно не хочет с ней расставаться. — Почему ты должна уйти?

— Чтобы ты мог остаться один. Чтобы ты мог сделать то, ради чего пришел сюда. — Ее улыбка была быстрой и ослепительной, осветив ее лицо так, что она стала на мгновение еще прекраснее. — Эриады собираются показать мне, как они выглядят. Они привели меня сюда, чтобы я смогла их увидеть. Я уйду ненадолго.

Он беспомощно посмотрел на нее:

— Я не хочу, чтобы ты уходила.

Ее глаза снова стали вслепую обыскивать пространство между ними, как будто она пыталась найти способ добраться до него.

— Ты пришел, чтобы найти Тейнквил, Пен. Ты это сделал. Воспользуйся этим. Найди то, что тебе нужно, чтобы помочь своей тете.

Она еще мгновение помедлила, затем отвернулась.

— Я иду, — сказала она в воздух, обращаясь к тому, что только она могла слышать. Ее голова чуть–чуть приподнялась. — Удачи, Пен.

Он смотрел, как она исчезает среди деревьев, как сильфида, быстро теряясь в изменчивой смеси света и тьмы.

— Удачи, — отозвался он и остался один.

В течение долгого времени он неподвижно стоял перед Тейнквилом, не зная, с чего и как начать, что делать. Дерево должно дать ему одну из своих веток, если он сможет найти способ убедить его это сделать. Из этой ветки будет создан темный жезл, если он сможет выяснить, как именно. Темный жезл поможет ему попасть в Запрет и позволит найти и вытащить оттуда тетю, чтобы вернуть ее домой, если он сможет добраться до Паранора и пройти через портал, созданный зельем под названием жидкая ночь.

Если. Это слово было повсюду. Оно нависало над ним непроницаемой стеной.

Что же он должен делать?

Он подождал еще немного, надеясь, что дерево попытается связаться с ним, что оно возьмет на себя инициативу и покажет ему способ, которым он сможет с ним разговаривать. Но простояв перед ним, как ему казалось, бесконечность, он потерял эту надежду. Попытка наладить общение должна исходить от него. Ведь просителем был он — именно он должен найти способ достучаться до этого дерева.

Он ведь общался с эриадами, просто разговаривая вслух. Сработает ли то же самое с Тейнквилом?

— Меня зовут Пендеррин Омсфорд, — сказал он. — Можешь ли ты понять, что я говорю?

Он почувствовал себя глупо, говоря таким образом, и как только слова слетели с его губ, он понял, что не будет никакого ответа. Тейнквил отличался от эриад. Он должен был отыскать другой способ разговаривать с ним.

Он подошел к дереву и приложил к коре свои руки, медленно поглаживая жесткую, неровную поверхность. Его удивило тепло, которое он ощутил, пульсирующее тепло, которое излучалось наружу, чтобы рассеяться по всему его телу. Он не отрывал рук, пока это тепло просачивалось в него, предполагая, что может быть это начало контакта.

Однако, больше ничего не произошло.

Он отнял ладони от ствола, глядя наверх на плотное гнездо переплетенных ветвей. Над головой в лунном свете переливались листья с оранжевой окантовкой, напоминая ему отсвет заката на поверхности Радужного озера. От этого мерцания исходили какие–то шелестящие звуки, тихие и нежные, и он протянулся к ним своими чувствами, пытаясь разобраться в этих звуках и превратить их в слова.

Но снова ничего не получилось.

Он снова приблизился, оставляя небольшую дистанцию, надеясь, что так он сможет добиться какой–то перспективы. Однако, начав медленно обходить Тейнквил, изучая его строение, у него появились сомнения, как вообще возможно такое создание. С любого угла дерево казалось одинаковым — древним и громадным, представляющим такую загадку, которую мальчик никогда не сможет разгадать. Это было дерево, и в таком ракурсе он понимал его чуть больше. Однако, это было дерево такой необъятности — размером, формой, возрастом и незыблемости, врожденного и глубокомысленного интеллекта, — что оно игнорировало его. Он осознавал его мощь, но никак не мог с ним связаться. Чем дольше он пытался решить, как ему это осуществить, тем больше он убеждался, что это невозможно. Тейнквил был слишком удаленным, слишком чужеродным и слишком непроницаемым для любого, кто не обладал магией друидов.

Хайбер, подумал он, лучше подошла бы для этого. Ему вдруг захотелось, чтобы он все–таки согласился, чтобы она пошла с ними.

Но это было смешно. Ведь Король Серебряной Реки послал не Хайбер. Именно ему было предсказано найти способ связаться с этим деревом.

Он присел, скрестив ноги перед собой, подперев подбородок руками, и уставился на этот пестрый ствол, пытаясь обдумать возникшую проблему. Должны же быть какие–нибудь средства для этого. Он еще не знал, какие именно, однако должен суметь найти их, если достаточно времени над этим поразмышляет. Общение с живыми существами проявляется совершенно неожиданными способами. Он обнаружил это давно — и знал, что это правда. Поэтому, способ связаться с Тейнквилом тоже был. Чтобы понять его, а он мог понять Пена.

Как же деревья общаются?

Он понятия не имел. До сих пор он никогда об этом не слышал. За исключением Элькрис, когда та говорила с Избранными из народа эльфов. Однако Элькрис создана из человека, который по своему желанию согласился превратиться в дерево. Он не был уверен, что то же самое можно сказать о Тейнквиле. Он ничего не знал о его истории, о том, как он появился на свете. Он не мог предполагать, что в нем было что–либо человеческое.

Значит, он должен найти другой способ. Это было дерево и, следовательно, растение. Что он знал о растениях и их взаимоотношениях в этом мире? Они были живыми и получали свое питание их почвы. Некоторые, как Тейнквил, были очень старыми и, поскольку не могли передвигаться, то должны быть очень терпеливыми. Чтобы размышлять, у них было бесконечное количество времени, поэтому они могли думать иными способами, чем люди, которые никогда не задерживались на одном месте достаточно долго, чтобы заставить себя порассуждать так, как это делали деревья.

Он вздохнул, глядя на ветви. Он напичкал это дерево человеческими характеристиками. Должен ли он так делать? Может ли Тейнквил думать? Разумен ли он? Мог ли он иметь представление о терпении? Делал ли он что–то еще, кроме питания через корни, за прошедшие эпохи, которые так изменили мир?

Какое–то время он думал о том, как он понимал других живых существ. Птиц и животных он понимал посредством их криков, по тому, как они двигались или нет. насекомые общались точно так же, но без мышления. Травы и цветы обладали ограниченными возможностями для общения, главным образом в виде инстинктивных реакций на тепло и холод, влагу и засуху. Несколько дней назад в горах Клу, он касанием получал отклики на движение солнца от лишайника…

Он остановил себя. Сработает ли здесь касание? Он попытался поместить свои руки на Тейнквил, но его кора напоминала броню, которая защищала его от окружающей среды, являлась его щитом. Через эту кору не могло проникнуть никакое питание, а также сквозь нее не пробьется никакой отклик на внешнее воздействие.

Все это происходило при помощи корней.

Он уставился на дерево. Это и был способ общаться с ним — посредством корней? Как он сможет это сделать, особенно, если эти корни находятся в десятках — а, может, и сотнях, — футов под землей? Перспектива копать землю, чтобы добраться до них, выглядела смешной. Конечно, не это он намеревался делать, если хотел связаться с этим деревом.

Если бы здесь была Синнаминсон, она бы смогла предложить что–то другое. При свое слепоте она иногда видела все гораздо яснее, чем он. Он по–прежнему не понимал, почему ей приказали оставить его одного, хотя эриады были так настойчивы в том, чтобы она пошла с ним. Пока он над этим раздумывал, внутри него шла борьба между разочарованием и раздражением.

И тут на него навалилась усталость. Он больше не хотел размышлять. Он больше не хотел ничего делать, только отдыхать. Он не мог вспомнить, сколько времени он не спал. Он растянулся на земле под ветвями древнего дерева и закрыл свои глаза. Ему нужно всего несколько минут, этого вполне хватит, чтобы он очистил свой разум, и потом он снова вернется к работе.

Над головой ветви Тейнквила образовали серебристо–зеленую крону, на листьях которой мягко мерцала в лунном свете странная тесьма оранжевых линий. У него появилось четкое впечатление, что время замедлилось, что мерилом этого времени стало его собственное дыхание. Напряжение и разочарование покинули его, оставив лишь ноющую боль в его теле.

Он закрыл глаза и уснул.

Ему привиделся сон. Ему снился дом и его родители. Он снова был в Патч Ране, а его мать рассказывала ему, что магия не так важна, что в некоторых случаях она является обузой. Рядом стоял его отец и при помощи песни желаний заставлял бутоны цветов раскрыться. Небо было зеленоватым и сырым, а воздух наполнен запахами намокших от дождя земли и листьев. Где–то вдалеке на фоне неба показался силуэт воздушного корабля, и ему захотелось оказаться там, на нем, в воздухе, чтобы почувствовать себя в безопасности.

Картина изменилась, и он теперь скрывался в крепости, глубоко в ее стенах, там, где только факелы могли разогнать темноту. Он притаился за стеной, прислушиваясь к звукам, раздававшимся с другой стороны. Он знал, что происходило за этими стенами, но не мог заставить себя взглянуть. Его тетя, Ард Рис, была пленницей существ такого ужасного вида, что даже взгляд на них приводил к смерти. Они делали с ней то, что не поддается никакому воображению. Эти твари стремились изменить ее, переделать ее разум, сделать из нее то, чем она не хотела становиться. Она звала его по имени, умоляя помочь ей, спасти ее от происходящего. Ее крики были отчаянными, невыносимыми, наполненными болью. Она была совсем одна в том мрачном месте, и только он один мог вернуть ее на свет.

Но он не мог двигаться.

Он только сидел, прислушиваясь…

Он снова проснулся, открыв глаза навстречу сиянию солнца, окрашенному сквозь плотную крону Тейнквила в розовый цвет. Он смотрел на ветви, на небо, на свет, борясь со слезами и чувством отчаяния, которое грозило захлестнуть его. Он лежал, не двигаясь, ожидая, когда и то, и другое пройдет, надеясь восстановить контроль над своими эмоциями, чтобы снова легко дышать.

Что–то мягкое и пушистое погладило кожу его рук. К нему прикасались маленькие пальцы, напоминавшие ручки феи или ножки насекомого. Они двигались по его рукам и ладоням. Однако эти их движения были круговыми, эти поглаживания пытались успокоить его и принести ему облегчение. Он обретал покой. Слезы высохли, а сердцебиение замедлилось. Он стал ровно, глубоко дышать.

Стараясь не двигать руками и ладонями, он осторожно приподнялся на локтях.

Повсюду вокруг него из–под земли проросли небольшими пучками крошечные корешки, некоторые были такими же тонкими, как волосы на его руках. Они образовали кровать, выросшую прямо из земли, скручиваясь и переплетаясь. Они были повсюду, хотя он чувствовал их только там, где его кожа была обнажена. Прямо перед ним ветви Тейнквила мягко покачивались, а листья дрожали в такт движениям этой кровати из корешков, которая держала его. Очарованный и завороженный, он смотрел на их волнообразные движения и на колыхания самого дерева.

Он снова лег на спину и закрыл свои глаза. Прикосновения продолжались и он забылся от их гипнотических повторений. Он протянулся к ним своими чувствами, объял их и сделал частью самого себя.

Потом, где–то внутри своего сознания, там, где бьется сердце и пульсирует его жизнь, он услышал низкий, медленный шепот, и хотя этот шепот исходил изнутри, голос был не его.

…Пендеррин…