ГЛАВА 26

Сначала он услышал голоса, тихие, но настойчивые, звучащие, как один, гудящие, а потом поющие, слов было не разобрать, но сам их звук был четким, ясным, притягивающим.

…Пендеррин…

Прошептала она из общей массы.

…Я вернулась…

Однако это был не ее голос, он сразу же это понял. Это не только не ее голос, а вообще ничей.

…Я же говорила, что вернусь. Я ведь обещала, не так ли…

Он лежал там, где уснул перед рассветом, обессилев от ее поисков после того, как осознал, где она могла находиться и что могла сделать. Отчаявшийся от беспокойства, он продирался через древний лес как безумец, обходя старые стволы и погружаясь в тени, зовя ее по имени до тех пор, пока не смог продолжать от усталости. Потом, удрученный и потерявший надежду, он рухнул на землю. Этого не может быть, продолжал он говорить сам себе. Его подозрения были беспочвенными и объяснялись его слабостью и шоком от потери пальцев. Это была лишь игра его воображения, рожденная от неправильного истолкования слов Тейнквила, от страха, возросшего после мрачного напоминания этого дерева о том, что его дар в виде темного жезла требовал такого же дара от него. От тела. От сердца.

…Пендеррин, проснись. Открой глаза…

Однако он продолжал держать глаза закрытыми, укутавшись в комфортную темноту, чтобы не видеть ее, не желая, чтобы исчезли последние крохи надежды. Он пошевелил поврежденной рукой, ощупав здоровыми пальцами места, где находились потерянные пальцы, обнаружив, что обрубки зажили и боль пропала. Не так уж и плохо, подумал он, потерять часть двух пальцев. Особенно, за то, что ему было дано взамен. За то, что он сможет теперь найти свою тетю. За будущее Четырех Земель. Это было не так плохо.

Кроме потери Синнаминсон.

— Зачем ты это сделала? — наконец спросил он настолько тихим голосом, что едва расслышал собственные слова.

Ответом на его вопрос была тишина, долгая и пустая, все голоса затихли, а пустоту, которая образовалась после их ухода, постепенно заполняли лесные звуки.

— Зачем, Синнаминсон?

Ответа по–прежнему не было. Внезапно испугавшись, что он полностью ее потерял, Пен поднял голову и огляделся. Он был один, развалившись на травянистом клочке земли, где заснул прошлой ночью, темный жезл, покрытый темными и таинственным рунами, лежал рядом с ним, блестя своей гладкой поверхностью.

— Синнаминсон? — позвал он.

…Для меня это была возможность стать тем, чем я бы, в противном случае, никогда не стала…

Она говорила с ним прямо из воздуха.

…Я свободна от своего тела, Пен. Свободна от своей слепоты. Свободна так, как никогда не смогла бы быть. Я могу летать повсюду. Я могу видеть то, чего никогда прежде видеть не могла. И не так, как делаю это теперь. Я больше не одна. Я нашла семью. У меня есть сестры. У меня есть мать и отец…

Он не знал, что сказать. Ее голос был таким счастливым, однако, это ее счастье делало его несчастным. Он ненавидел себя за такую реакцию, но никак не мог это изменить.

— Ты сама выбрала сделать это? — спросил он, эти слова даже для него самого прозвучали грустно и жалобно.

…Конечно, Пендеррин. Ты думал, меня насильно заставили стать одной из них? Это был мой выбор — сбросить свое тело…

— Но ты ведь знала, что по–другому мне бы не дали ветку Тейнквила, да?

…Я знала, что это был правильный поступок. Так же, как поступил и ты, когда согласился прийти сюда, чтобы найти это дерево и обратиться за помощью, чтобы освободить свою тетю…

— Но ты знала, — продолжал настаивать он, отчаянно пытаясь добиться от нее этой маленькой уступки. — Ты знала, что поможешь мне, став эриадой. Ты знала, что для того, чтобы Тейнквил дал мне свою конечность, требовалось отдать себя Тейнквилу.

Она замешкалась лишь на мгновение.

…Знала…

Она кружилась вокруг него частичкой эфира, бесплотным голосом на фоне тихого пения ее сестер эриад, ее новой семьи, ее новой жизни. Он попытался увидеть ее по звуку голоса, но не смог этого сделать. Он хорошо помнил ее, однако усилий для того, чтобы создать образ по одному ее голосу, оказалось недостаточно. Он не хотел, чтобы она стала частью какой–то картины — он хотел, чтобы она вернулась живым, дышащим человеческим существом, и те образы, что он сумел создать в своей голове, не смогли запечатлеть ее именно таким путем.

Он устало откинулся назад.

— Когда ты решила это сделать? — Голос его сорвался от захлестнувшего отчаяния. — Почему ты не сказала мне? Почему не рассказала об этом?

Пение усилилось и ослабло, как волна эмоций, рожденных дуновением ветерка.

…Что бы я тебе сказала? Что люблю тебя так сильно, что не могу представить жизнь без тебя, но я достаточно взрослая, чтобы понимать, что любить кого–то так сильно не всегда является единственным мерилом жизни? Выбор любви никогда не будет корыстным…

— Если ты любила меня так сильно…

…Я сильно люблю тебя, Пендеррин. Ничего не изменилось. Я по–прежнему люблю тебя. Но ты был послан сюда по другой причине, настолько важной, что ради нее можно пожертвовать чем угодно — даже мной. Я это знаю. Я поняла это в ту же минуту, когда услышала, как эриады разговаривают со мной. Они рассказали мне, что было нужно — не напрямую, не словами, а при помощи песни, звучания своих голосов. Я поняла…

Он закачал головой:

— Не думаю, что могу сделать это без тебя. Я даже не могу ясно мыслить. Я едва могу двигаться.

По сравнению с голосами ее сестер, спокойными, как легкий бриз жарким летним днем, ее голос зазвенел тихим смехом.

…О, Пен, это пройдет! Ты продолжишь делать то, для чего ты был послан! Ты найдешь свою тетю и вернешь ее домой. А я уже воспоминание, постепенно угасающее…

Он уставился в пространство, на то место, откуда она с ним разговаривала, пытаясь заставить себя принять то, что она ему говорит, но не смог.

Голоса охнули, загудели и снова охнули.

…Не грусти, Пендеррин…

Прошептала она.

…Я не грущу. Я счастлива. Ты ведь слышишь это в моем голосе, да? Я сделала свой выбор. Эриады попросили меня присоединиться к ним, чтобы помочь тебе и себе самой. Пока ты спал, я спустилась с ними с поверхности земли в Подземелье. Из мира солнечного света и воздуха, мира Отца Тейнквила в темноту и мир земли, мир Матери Тейнквил. У нее глубокие корни, Пен, чтобы обеспечить своих детей, дать им жизнь, дать им ту свободу, которую она сама никогда не сможет иметь. Я видела воочию, чем она является. Чем являются они оба. Объединенные в одно целое — Отец, вершки, и Мать, корешки. Один живет на поверхности, а другая должна вечно жить внизу. Ей бывает одиноко. Ей нужна компания. Я стала для нее даром от Отца Тейнквила. Однако именно этого я и хотела. Наверное, он знал это, когда посылал меня к ней. Возможно, он знает нас гораздо лучше, чем мы сами. Они очень древние духи, Пен. Они были здесь, когда рождался мир, когда Слово было еще юным и только–только появились на свет существа Волшебного мира. В их глазах мы всего лишь дети…

— Мы — Люди! — резко ответил он. — И они не знают, что именно нам нужно! Они ничего о нас не знают, потому что они не такие, как мы! Разве ты не видишь? Нами манипулировали! Нас обманули!

После этих его гневных слов наступило долгое молчание.

…Нет, Пен. Мы сделали то, что считали наилучшим. Мы оба. Я не сожалею ни о чем. И не буду. Мы сами выбираем свои жизни, и неважно, кто подталкивает нас к этом выбору: судьба, Тейнквил и что–то еще…

Он медленно вздохнул, стараясь успокоиться. Она ошибалась, он знал, что она была не права. Но ничего с этим поделать не мог. Все было сделано. Ему придется с этим жить, хотя он не мог себе представить, как он с этим справится.

— Тебе не было больно? — тихо спросил он. — Твое преображение? Не было больно?

…Нисколько, Пен…

— А что с твоим телом? Оно просто…?

Он не смог закончить свою мысль, не в силах выдержать ту картину, что сам себе представил — как она рассыпается, превращается в пыль.

Раздался мягкий, успокаивающий смех.

…В целости и сохранности в ее руках, я сплю вместе с Матерью Тейнквил, там, в земле, в темноте и тишине, где растут ее корни. Она питает меня, поэтому я могу жить. Если я умру, то перестану существовать даже в качестве эриады…

Она там внизу, в овраге, вдруг подумал он. Он, наконец–то, начал понимать. Тейнквил был и мужским и женским, отцом и матерью эриад, стволом, имеющем на одном конце ветви, а на другом — корни. Синнаминсон находилась во владениях последней, внизу, в темных глубинах, через которые они перешли по мосту. Там, где при их прохождении, зашевелилось нечто огромное.

Но в целостности, как она ему сказала. По–прежнему живая в человеческом обличье.

— Синнаминсон, — произнес он; внезапно у него появилась идея, план, постепенно приобретавший форму. — Мне нужно увидеть тебе, прежде чем я уйду. Мне нужно попрощаться. Недостаточно только слышать твой голос. Мне это кажется не настоящим. Ты можешь отвести меня туда, где ты спишь?

Наступила долгая пауза.

…Ты не можешь вернуть меня обратно, Пен. Мать Тейнквил не позволит мне уйти. Несмотря на все твои мольбы…

Она слишком хорошо поняла его намерения, но он уже все для себя решил. Его ужасала мысль о том, что он мог найти, если она исполнит его просьбу, почти уверенный, что она уже стала скелетом и прахом, что ее представление о себе, как о продолжающей существовать в целости, было всего лишь уловкой дерева. Но он не мог уйти, не узнав всего, вне зависимости от того, насколько убийственной окажется истина. Если бы был способ снова освободить ее, забрать ее с собой…

— Я не буду ничего делать, только хочу убедиться, что ты в безопасности, — солгал он. — Мне просто нужно увидеть тебя в последний раз.

…Это ошибка…

Ее голос завибрировал, выделяясь среди остальных, и в нем слышался упрек.

…Тебе не стоит просить меня об этом…

Он глубоко вздохнул:

— Но я прошу. — Он подождал немного. — Пожалуйста, Синнаминсон.

Голоса эриад загудели долгим непрерывным хором, который напоминал нежный шелест ветра в листве деревьев. Он заставил себя молчать, больше ничего не говорить, только ждать.

…Я боюсь за тебя, Пен…

Сказала она наконец.

— Я сам за себя боюсь, — признался он.

Последовала пауза, гудение затихло.

…Тогда, пойдем со мной, раз ты должен. Если ты помнишь мое предостережение…

Он тихо выдохнул. Вряд ли он такое забудет.

* * *

На дальней стороне оврага возле каменного моста стояла Хайбер Элессдил, прислушиваясь к тихому завыванию ветра. Она находилась там почти целый час, недостаточно умело используя свое восприятие друидов, чтобы прощупать лес в поисках Пена и Синнаминсон. Она не впервые так делала, но результаты были похожими. Она довольно хорошо могла находить затерявшихся моряков в Синем Разделе, но лучше ее умения от этого не стали.

В одной руке она сжимала Эльфийские камни. Она держала их поблизости, считая, что в какой–то момент они могут оказаться полезными в ее поисках. Ее опыт в обращении с ними был точно такой же, как и ее умения друидов.

Расстроившись, она отвернулась. Ей совсем не нравилось чувствовать себя такой беспомощной. С тех пор, как страховочные веревки, привязанные к Пену и Синнаминсон, упали, как будто срезанные невидимым лезвием, она поняла, что судьбы ее друзей больше не в ее руках. Не один раз она думала пройти по мосту самой — и она не боялась попытаться это сделать, несмотря на предостережение на камне, — но не хотела делать ничего, что могло бы помешать Пену заполучить темный жезл.

Она посмотрела на сады, на эту ослепительно красочную тюрьму. Оказаться в ловушке этой красоты и не в состоянии ею наслаждаться, сосредотачиваться на Пене, этом острове, преследующих их друидах и истекающем времени — от всего этого ей хотелось кричать. И она ничего не могла сделать.

Ничего, только ждать.

Она вернулась туда, где сидели Кермадек и Тагвен, вспоминая старые дни, когда Грайанна Омсфорд только–только стала Ард Рис, а они, соответственно, только начали ей служить.

— Как вы думаете, есть ли еще способ перебраться на ту сторону? — порывисто спросила она, присаживаясь рядом с ними. — Еще один мост или сужение, где можно было бы перепрыгнуть? — Она резко выдохнула. — Я больше не могу стоять и ждать, ничего не делая.

Кермадек бесстрастно посмотрел на нее:

— Может быть. Если хочешь, можешь посмотреть. Я дам тебе Аталана или Барека.

Она покачала головой:

— Я одна справлюсь. Мне просто нужно чем–то заняться, а не стоять на месте.

Тагвен нахмурил брови, но ничего не сказал.

— Ты ведь не заблудишься, эльфийка? — произнес матурен. — Мне бы не хотелось тебя искать.

— Я найду дорогу.

— Если что–нибудь обнаружишь, вернешься и расскажешь нам? — вдруг спросил Тагвен.

— Да, да! — оборвала она его. — Я не собираюсь делать ничего опрометчивого или глупого! — На какое–то мгновение ее раздражение одержало верх, и она сделал глубокий вдох. — Я лишь хочу посмотреть, тянется ли этот овраг по кругу и есть ли еще места, где его можно пересечь. Я не буду рисковать.

Она не знала, поверили они ей или нет, но если поверили, то должны быть менее доверчивыми. Она настроилась попытаться пересечь овраг, если найдется место, где это можно сделать. Она с самого начала должна была отправиться вместе с Пеном и Синнаминсон, но поддалась своим предчувствиям.

Она поднялась, одарив их яркой улыбкой:

— Не думаю, что я надолго. Вероятно, я не уйду слишком далеко за те границы, что мы можем видеть отсюда, но мне будет лучше, если я попытаюсь.

Их взгляды не отрывались от нее, как будто выискивая правду за этими ее словами, но ничего не сказали. Она быстро отвернулась и тронулась в путь, решив идти на юг, где за садами простирались холмы и не очень густые леса. Она видела, как овраг вьется среди этих холмов, исчезая на горизонте. По правде говоря, она особо не надеялась, что добьется успеха в своих поисках. Главное, что это отвлечение как–то скрасит и облегчит ожидание.

Она была настолько занята тем, чтобы удалиться от остальных, что не сумела обнаружить при помощи своих обычно надежных способностей друидов темную фигуру, лежащую в засаде прямо впереди нее. Она совершенно не заметила, как та отскочила при ее приближении, а потом снова вернулась к мосту.

* * *

Пен Омсфорд следовал за низким, вибрирующим гудением эриад, пока они вели его через лес к темному рву оврага. Лучи солнечного света, пробивающиеся сквозь плотную крону деревьев, отбрасывали перед ним его тень, поэтому он мог определить, в каком направлении они двигаются. Он пытался расслышать Синнаминсон в этой массе голосов эриад, однако не смог найти никакого заметного различия в любом из них. Она ассимилировалась в их строй, и он не мог отвязаться от мысли, что если он вскоре не доберется до нее, то уже не останется никакой возможности отделить ее от остальных, даже несмотря на то, что ее тело все еще невредимо.

Мысли о ее теле, покоящемся под землей в колыбели из корней Тейнквила, заставили его задуматься о состоянии тел остальных эриад. Для того, чтобы их души существовали в форме эриад, их тела также должны быть в целости и сохранности. Но как такое возможно? Он ощущал все меньше уверенности том, что именно собирался найти. Он начинал подумывать, что его просьба оказалась ошибкой.

Но он продолжал идти, ведомый гудением, все еще полагая, что может быть он найдет способ вернуть Синнаминсон. Обеими руками он сжимал полированный темный жезл, единственное оружие, которым он обладал помимо своего длинного ножа. Темный жезл являлся магическим талисманом, чтобы с его помощью пробить стену Запрета. Однако, он был создан из древесины дерева. Можно ли было его использовать, чтобы проникнуть в клубок корней Тейнквила? Можно ли было им воспользоваться, чтобы как–то освободить скиталицу?

Он выдавал желаемое за действительное, все это было соблазнительно, но неосуществимо. Ничего не указывало, что темный жезл хоть чуть–чуть облегчит ему задачу по освобождению Синнаминсон из оврага. Но это было все, на что он мог положиться, даже перед лицом очевидной невозможности этой помощи, он продолжал надеяться, что случится невероятное.

Время шло. Он начинал терять чувство направления, когда над головой сгустились ветви деревьев и свет стал каким–то размытым. Но голоса оставались прежними, то же гудение, и поэтому он продолжал идти с непоколебимой решимостью. Время от времени он подумывал позвать Синнаминсон, чтобы убедить себя, что она все еще тут, но каждый раз сдерживался, понимая, что тем самым покажет свою слабость, чего он совсем не хотел делать.

В конце концов, земля начала наклоняться, затем резко понижаться и впереди сквозь деревья стала видна темная полоса оврага. Когда звучание эриад усилилось, Пен почувствовал, как улетучиваются его надежды; в их голосах со всей очевидностью слышались радость и предвкушение. Еще крепче сжимая темный жезл, он последовал за этим пением по узкой тропе, которая спускалась вниз. Деревья и кустарники стояли стеной, а тропинку можно было увидеть только там, где он стоял. Он спускался медленно, тщательно высматривая тропу и держась поближе к стене оврага, чтобы не соскользнуть вниз. С одного взгляда было понятно, что если с ним это случится, то падать ему придется долго.

По мере того, как он опускался все ниже, свет становился слабее, пока все вокруг не стало окутанным мраком. В этой темноте мягко замерцали пятнами какие–то организмы, живущие на растениях. Овраг казался какой–то огромной пастью, из его темной, влажной земли торчали острые камни, напоминавшие зубы.

Какую же глупость я совершил, придя сюда, подумал он.

Но продолжал идти, не желая признавать, что он мог подвергнуть себя очень большой опасности, а последствия его поступка могли стать ужасными. Неужели в своей недавно принятой форме Синнаминсон приведет его к гибели? Он не мог в это поверить. Нет, решил он после некоторых размышлений. Она будет следить, чтобы он был в безопасности. Она приведет его к Матери Тейнквил. Она сделает так, как он просил, и у него будет возможность ее освободить.

Затем тропа кончилась и он оказался на самом дне оврага. Перед ним растянулся огромный клубок корней. Ближе всех находились самые маленькие корни, некоторые не толще человеческого волоса. Самые большие были далеко позади, едва видимые во мраке при таком рассеянном и размытом солнечном свете, и многие из них оказались толще его тела. Они переплетались между собой, обвиваясь вокруг друг друга, наполовину вылезая из земли, в которой скрывалась другая их половина.

Пен остановился, не зная, что делать дальше. Все вокруг него застыло, ничего не двигалось, эриады продолжали гудеть и петь. Он огляделся в поисках какой–либо помощи, но ничего не обнаружил. Он забрался в такую даль, чтобы что–то сделать самому, но не имел понятия, что именно он должен сделать.

— Синнаминсон? — тихо позвал он.

Впереди зашевелились корни дерева и в их медленном скрежете и царапании он услышал звук собственной смерти. Подобно змеям, они извивались и распрямлялись в неуемном желании обернуться вокруг него, сжимая его до тех пор, пока он не перестанет дышать. Он почувствовал, как его начало трясти от того, как эта картина рассеяла все его мужество, и он еще крепче сжал темный жезл.

— Синнаминсон, — снова позвал он, теперь уже громче.

Как будто в ответ на его призыв, корни дерева раздвинулись там, где они образовали плотную стену, и он увидел в бледном солнечном свете и переливающемся мерцании десятки юных девичьих тел. Тысячи крошечных корней окутали их, убаюкивая в гнездах из темных, пахнущих землей волокон, концы которых прикреплялись к оголенной коже в тех местах, где одежда уже сгнила и распалась. Их глаза и рты были закрыты, казалось, что они крепко спят, погруженные в грезы, которые он едва мог представить. Они должны были дышать, но он находился слишком далеко от них, чтобы быть в этом уверенным.

Потом он увидел Синнаминсон. Она находилась в стороне, где корешки еще не разрослись так густо, и ее тело было до сих пор открыто и свободно. Как и остальные, она спала и, по всей видимости, витала в их же грезах. Но ее место среди них было совсем новым, поскольку лишь недавно она к ним присоединилась.

Он даже не остановился, чтобы подумать о том, что должен делать. Он просто направился прямо к ней, движимый своей решимостью приблизиться, чтобы дотронуться до нее и тем самым разбудить, а потом и освободить ее. Он не знал, как ему это удастся, да и сможет ли он это сделать вообще. Он знал лишь, что должен попытаться.

…Пен, нет…

Закричала Синнаминсон, ее голос внезапно отделился от голосов остальных эриад.

В то же мгновение со скрежетом и треском волокон по земле и камням зашевелились корни Тейнквила, причем так грозно, что Пен замер на полушаге и выставил перед собой темный жезл, как щит. Стена корней меняла перед ним свой вид, загораживая подступы, как бы говоря ему в недвусмысленной форме, что он переступил черту. К открытым участкам его кожи прикоснулись усики–корешки, когда из земли приподнялись навстречу ему корни дерева. У себя в голове он услышал предостерегающее шипение, звук, похожий на то, как песок сыпется по высохшей древесине.

…Не приближайся…

Это был звук, издаваемый змеиным языком, выскальзывающим из чешуйчатой пасти.

…Возвращайся туда, откуда пришел…

…Пожалуйста, Пен…

Он услышал шепот Синнаминсон.

…Пожалуйста, уходи. Оставь меня там, где я есть…

Он хотел не обращать внимания на это предостережение, дойти до нее, дотянуться до того, что все еще было настоящим, материальным в ней, освободить ее от этого кошмара. Тейнквил предоставил ей безграничный мир несвязанной ничем души, эриад, которым он дал такую же свободу, но он также питался ею. Он не мог с первого взгляда сказать, насколько сильно. Она это понимала? Она понимала, что с ней происходит?

Однако, он почувствовал, даже без этих вопросов, что неважно, что она понимала или как могла отреагировать на то, что узнает. Главное, что она была довольна. Она была пленницей дерева, рабыней корней, которые формировали женскую половину, и они не были намерены отпускать ее, какой бы веской ни была причина. Если он попытается ее забрать, его убьют. Тогда уже никто не узнает, что с ней случилось, и никто не придет ее освободить.

Он зажмурил глаза от таких мыслей, от чувства отчаяния и беспомощности. Он должен что–то сделать, но сделать ничего не мог. Он снова потерял ее.

…Прощай, Пендеррин…

Он услышал, как она сказала это ему.

Ее голос выделился и снова смешался с голосами других эриад, прежде чем полностью исчезнуть среди них. А потом все голоса пропали, и ее не стало.

Синнаминсон.

Встревоженный внезапной тишиной, он уставился куда–то в пространство. Даже корни дерева затихли. Их переплетения безвольно и неподвижно лежали перед ним стеной, которую он должен разрушить. Но у него не было средств это сделать. Он посмотрел на темный жезл, вновь задаваясь вопросом, сможет ли тот помочь ему такой необходимой магией. Однако, этот талисман был предназначен для того, чтобы помочь ему добраться до Грайанны Омсфорд, а не до Синнаминсон. Темный жезл сможет пробить стену Запрета, а не стену корней Тейнквила. Не было никаких оснований утверждать обратное. Никакой магии не появилось, когда ему закрыли проход через сплетения корней. Никакой магии не появится, чтобы помочь ему.

Его горло сжалось, когда он понял, что больше ничего не сможет сделать. Ему придется отказаться от своих надежд освободить ее. Он должен оставить ее там, где она есть. Он возьмет темный жезл и отправится в Паранор. Он постарается пробраться в Запрет и спасти Ард Рис. Синнаминсон отдала себя Тейнквилу, чтобы он смог это сделать. Какой смысл в ее жертве, если он не воспользуется этой возможностью?

Однако, это означало, что он больше никогда не сможет вернуться за ней.

Он закрыл глаза и глубоко вздохнул:

— Прощай, — тихо произнес он в темноту.

Затем развернулся, пошел обратно по тропе, по которой спускался в овраг, и начал подниматься наверх.

Загрузка...