Тихий домик

Глава IX В ИЗОЛЯЦИИ

Томительно тянулись месяцы. Давно ушел в партизаны Павел Тишков. Нет никаких вестей от арестованного фашистами Саши. Хотя Лидия Сова не раз ходила в Верино, обещая собрать какие-нибудь сведения, возвращалась она только с коробкой лекарств и килограммом соли…

Никита Степанович Тишков, Лена и Клочков тащат на себе мешки с провизией, которую нашли в условленном месте в лесу. За провизией теперь приходится ходить далеко, так как гитлеровцы в районе активизировались, всюду расставлены их посты. Партизаны действуют осторожно…

И вдруг воспитатели встречают Люсю Соротку. Девочка взволнованно сообщает:

— Сегодня был налет фашистов на дом. Они забрали Володю Маленького, Васю Попова и Рыжеволову…

— Это результат того посещения, помните… — заметил Клочков.

— Да… — поморщился Никита Степанович. — Тронули только их… Кто же все-таки шпионит?

— Вы в этом уверены? — спросил Клочков.

— Так все получается… Рыжеволова держала связь с партизанами, и ее забрали… Не случайно это!.. А ведь она никаких тайн мне не доверила… Я даже не знаю, где Павел. Не знаю, через кого мы получаем продукты… Кто-то обрубил те нити, которыми мы были связаны со своими… И похоже, что мы оказались в плену стихии…

А было так…

…Фашисты ворвались под утро, когда дети еще спали.

Создавалось такое впечатление, что они спешат, выполняя чье-то задание.

— Где Рыжеволова? — закричал офицер.

— Это я.

— Мы навели справки. Вы коммунистка!..

— Но откуда вам стала известна моя фамилия?.. В детском доме я давно не работала и жила в другом городе… Может быть, я другой человек?.. Может, я только сейчас назвалась Рыжеволовой?..

— Вот это мы и выясним! — ответил офицер. — Собирайтесь, да побыстрее…

Затем офицер распорядился выстроить всех ребят.

Их стали будить, они плакали, не хотели одеваться, просили дать им поспать…

Наконец, офицер сказал, что ему нужны только двое — Володя Маленький и Вася Попов.

Их вместе с Рыжеволовой посадили в машину и увезли…

Относительно спокойно прошел месяц. И вот все продукты кончились, а новых не поступало.

Тишков догадывался, что где-то они есть, где-то их оставляют для детишек партизаны, но связь нарушена…

Оставалось одно: самим, как и в первые дни, отправиться по окрестным деревням собирать продукты. Факт, что партизаны есть; возможно, удастся установить новые связи…

Были созданы и два детских отряда. Одним командовал Володя Большой, другим — Люся Соротка.

С арестом Рыжеволовой активизировалась Лидия Сова. По всему было видно, что она хочет быть во главе детдома в минуты опасности, когда мужчины вынуждены прятаться.

Тишков знал, что самый страшный день наступит тогда, когда гитлеровцы откроют огонь по детям.

И это случилось…

В детском доме вдруг зазвонил телефон!

Никита Степанович сначала ушам своим не поверил. Когда это было в последний раз, чтобы телефон звонил?.. В тот памятный день, когда им сообщили, что необходимо эвакуироваться…

Тишков, не отдавая себе отчета в том, что делает, взял трубку и произнес спокойно, как в мирное время:

— Я слушаю…

— Господин Тишков? Говорит Кох…

Тишкова обожгло, как огнем, — какую он допустил оплошность! А впрочем, напрасно было прятаться. Фашистам все известно; известно, что он, Тишков, остался в детском доме и руководит им.

— Что же вы не отвечаете? — продолжал Кох, и Тишкова удивило, как хорошо он говорит по-русски. — Вы не умерли от разрыва сердца?

— Что вы хотите? — спросил Тишков.

— Ну вот. Так-то лучше, господин Тишков… Я с вами поговорю как-нибудь в другой раз, а сейчас передаю трубку вашему непосредственному начальнику, господину Бугайле…

— У меня здесь нет начальников…

— Ослушание в вашем положении равносильно смертному приговору самому себе, — прервал его Кох. — Будьте благоразумны. Как видите, мне все известно, с самого начала вашей неудавшейся эвакуации. Я слежу за каждым вашим шагом. Я мог бы вас сто раз уничтожить, но я этого не сделал…

— Почему вы этого не сделали?

В трубку было слышно, как Кох вздохнул.

— Из гуманных соображений… У вас нет никаких путей к спасению, кроме как подчиниться нам… Мы арестовали Рыжеволову, связную партизан. Нам известно, что партизан Сташенко доставлял продукты в район детского дома…

Никита Степанович подумал, что они знают даже больше него.

— Откуда вам все это известно?

Кох снова вздохнул.

— Ваш сын Павел оказался…

— Не смейте! Это ложь!.. — крикнул Тишков в трубку, чувствуя, что сердце его сейчас разорвется.

— И все-таки Павел оказался разговорчивым… Он все рассказал…

Никита Степанович еле перевел дух. Кровь шумно стучала в висках, и он уже как сквозь сон слышал грубую речь Бугайлы:

— Вот что, Никита Степаныч! Пришли ты мне всех своих выкормышей, которым за четырнадцать лет. Окромя того, выдай всех евреев. Если утаишь, узнаю, тебя собственными руками повешу… Приказ мой понял? Распишись себе под носом и выполняй…

— У нас нет детей старше четырнадцати и нет евреев…

— Врешь, гнида! Учти, буду ждать к завтраму у Верино. Не приведешь — худо будет…

На этом неожиданный телефонный разговор закончился.

— Вы уже разговариваете с оккупантами по телефону? Похвально, похвально…

Только теперь Тишков заметил, что в комнате на стуле сидит Лидия Сова.

— И что же? У вас налаживаются деловые контакты? — продолжала Лидия присущим ей тоном.

— Вот дело-то, Лидуша! Вот какое дело-то…

— Расскажите!

— Не пойму сам… Павла они, видать, сцапали…

— Ой!.. — вскрикнула Лидия. — Неужели правда?!

Тишков пристально посмотрел на нее. Подошел, погладил по голове.

— Ничего, Лидушка… Ничего… Просто напился этот подлец Бугайла, которого мы в свое время за решетку посадить не успели. И вздор всякий он молол…

В этот же день Никита Степанович рассказал о телефонном разговоре комсоргу Лене.

— Провокация! — воскликнула Лена. — Это явная провокация. Нам нельзя попадаться на их удочку…

— Спасибо, что поддержала меня, — сказал Тишков. — И все же какие-то концы в руках они держат… Иначе откуда бы им знать про то, что Павел ушел?..

— Все остается по-прежнему? — спросила Лена.

— Да. Все по-прежнему…

Однако они ошибались.

Через три дня в отдалении послышалась автоматная очередь. Раньше о приближении врага всегда докладывали связные, а теперь…

Фашисты окружали дом по всем правилам, славно в нем не дети, а партизаны прячутся.

Была глубокая ночь, и дети спали. И даже эти отдаленные автоматные очереди не могли их разбудить.

Внезапно фашисты открыли по дому беглый автоматный и минометный огонь. Зазвенели стекла, где-то в садике послышались разрывы мин.

Все произошло так внезапно, что дети даже не успели как следует проснуться. Началось самое страшное — паника. Дети бежали кто куда. Никакого продуманного плана на такой случай не было предусмотрено.

Дети ринулись на чердак и в подвалы. Часть ребятишек бросилась к лесу, рассчитывая там укрыться. Но фашисты открыли по ним встречный огонь.

— Ах, сволочи!.. — выругался Клочков и, схватив автомат, выбежал во двор. Там он лег на землю и начал отстреливаться.

Постепенно солдаты сосредоточили весь свой огонь на старой бане, в которую перебрался Клочков. Несколько точных попаданий из миномета, и баня взлетела на воздух.

Тишков не стрелял. Он знал, что сейчас это бесполезно. Вот погиб Клочков, а чего он добился? Еще больше разъярил врага…

Впрочем, стрельбу фашисты внезапно прекратили.

Они ворвались в детский дом и стали хватать все, что попадало под руку: детские одеяла, матрацы, подушки…

Белье было еще теплым. Его нагрели, может быть, те, что лежали сейчас на земле, скошенные вражескими пулями, кому никогда больше не подняться…

Постельные принадлежности солдаты сворачивали в узлы и уносили в машины.

Ворвались они и на кухню. Все продукты, которые находились здесь, были взяты. Фашисты хватали даже кастрюли, сковородки, ножи, ложки и вилки…

— Посуду хоть оставьте! — закричала на них повариха. — Ироды!..

Ее ударили, сбили с ног.

Гитлеровцы обшаривали все закоулки дома, все уголки сада. Тащили решительно все.

Они пробегали мимо Тишкова, мимо воспитательниц и детей, совершенно не обращая на них внимания. Казалось, они преследовали единственную цель — грабить!..

И вдруг они стали хватать детей, самых слабеньких, больных, тех, кто не успел еще спрятаться. Тишков и воспитатели старались помешать этому. Но их избили и бросили посреди двора. У Тишкова потемнело в глазах, когда он увидел, что творят фашисты.

Вот Петя Осинцев вырвался из рук солдата и побежал к лесу. Тотчас он был разрезан автоматной очередью: не упал, а сначала переломился.

Детей тащили к машинам, сопротивлявшихся били по лицу, выламывали руки…

Зина, Лена, Авдотья Николаевна выкрикивали проклятия фашистам и плакали.

Их оглушили ударами прикладов…

А вот с животными так не обращались. Коров забирали деликатно, поглаживая по бокам.

Бык Васька, характера дурного, подковырнул одного солдата и бросил через себя. Фашист заорал. Другие бросились к нему, держа автоматы наготове. Очевидно, решили, что на солдата напали партизаны.

Сбитый быком фашист пришел в себя и стал рассказывать солдатам, что с ним произошло. Разозлившись, он хотел огреть быка прикладом автомата. Но подошедший офицер закричал на него, запретил бить скотину.

Солдаты ушли, прихватив с собой все имущество детдома, весь скарб. Они увезли около десяти ребят…

Постепенно собирались во дворе дети. Несли раненых, к убитым подойти боялись.

— А где Лидия? — спросила Зина.

— Я сестер отпустил в Верино, — ответил Тишков.

— Интересно, когда фашисты нападают, их всегда нет… — заметила Зина.

Но эта фраза прошла мимо ушей Тишкова, потому что слишком много было убитых детей, лежавших, раскинув руки, у порога своего родного дома.

Вот тело Володи Большого. В руке зажат перочинный нож. Он не сдался. Он хотел убить фашиста этим ножиком…

Над ним склонился Моня и плачет.

— Он меня защитил, — всхлипывает Моня. — Он меня своей грудью закрыл…

— Он погиб, как герой! — сказал Тишков, и голос его звучал твердо. — Не плачь, Моня, мы похороним Володю, как героя. Посмотри ему в лицо. Поклянись помнить вечно того, кто спас тебя от смерти, отдав свою жизнь…

В тот же день хоронили детей.

Сами ребята кое-как из досок сколотили гробы — грубые ящики. В них и положили тела погибших. Никита Степанович сказал над свежими могилами несколько слов:

— Спите, дети, вечным сном. За вас отомстят!..

Когда возвращались с кладбища, услышали в доме крики. Это голосила Лидия Сова.

— Изверги!.. — кричала она. — Нет для них ничего святого! Испортить своими дурацкими минами такой красавец-дом! Изломать взрывами сад! Сволочи! Все с вас еще спросится…

— Лида! Погибли дети… — тихо сказал Тишков. — Много раненых. Идите немедленно помогать Зине. Она с утра их бинтует…

С этих пор детский дом попал почти в полную изоляцию.

Впрочем, была еще надежда…

Люся Соротка со своей группой ребят наткнулась в одной из деревень на Павла Тишкова.

Радости детей не было конца.

— Люся! Почему вы здесь? — спросил Павел. Оглядевшись по сторонам, он добавил. — Только не выдайте ни меня, ни себя. Здесь полно фашистов…

На Павле была форма полицая. И разговаривая с детьми, он старался сохранять свирепый вид, чтобы солдаты ничего не могли заподозрить.

— Дядя Павел! — сказала Люся Соротка, когда поблизости никого не было. — Есть важное донесение до вас…

Павел сделал вид, что ведет подростков на допрос. И так под «конвоем» Павла-«полицая» они вышли из деревни к развалюхе-сараюшке, где, видимо, и прятался Павел.

— Здесь нам не помешают, — сказал Павел. — Рассказывайте, что в детдоме…

Люся Соротка рассказала о последнем налете, о гибели детей, об аресте Рыжеволовой… Но она знала и большее…

— По заданию Никиты Степановича были мы в Верино, — говорила Люся. — Тетя Лида нас взяла, чтобы мы ей помогли лекарства нести… И вот вижу я одного человека. В форме он немецкой, а я узнала его. Это тот самый, что нам в детдом продукты доставлял, свой, партизан…

— Сташенко?

— Фамилию его вы никогда не называли. Кроме Рыжеволовой, вас и меня, его никто не знал… Но тут я не сдержалась. И говорю тете Лиде, что это наш. «Откуда ты его знаешь?» — спрашивает. «А он, — говорю, — нам продукты в детдом доставлял…» «Сташенко»? — спрашивает тетя Лида меня. — «Нет, ты ошиблась, — говорит. — Сташенко уже схватили фашисты…» Но я-то не ошиблась — это был он. А на следующий день по всему Верино были расклеены плакаты, в которых сообщалось, что опасный бандит и преступник Сташенко арестован и будет повешен…

— Это все, что ты хотела сказать?

— Нет. На плакате и портрет был. Тот самый человек, которого я накануне видела…

— Значит, Сташенко схвачен. — Павел потер ладонями виски. — И Рыжеволову взяли, и детей постреляли, гады… А что же теперь в детском доме? Вы давно оттуда?..

— Неделю, как ушли…

— Ну ладно. Я вам чего-нибудь раздобуду из провизии… А дальше так… Предстоит мне поход. Далеко это и небыстро будет. Пойду в штаб партизан. Там решат, что дальше делать…

Только через две недели пробрался Павел в штаб партизанской бригады. Там тоже никаких новых сведений о детском доме не было. Известие об аресте Сташенко оказалось неожиданным. Он был тем самым человеком, через которого партизаны получали все сведения из района Верино. Он был единственным, кто знал все явочные квартиры, кто держал в своих руках нити советского подполья в Веринском районе. Естественно, что за ним так усиленно охотились фашисты.

Комбриг и Глазов, посовещавшись, решили, что может быть лишь один выход — побывать в детском доме.

— Я сам буду руководить этой операцией, — сказал комбриг.

— А одобрит ли Москва?

— Москву мы запросим…

Решение партизан проникнуть в детский дом, увидеть детей и вообще выяснить всю обстановку, установить, какую помощь в настоящих условиях можно оказать, одобрила Москва и Полоцкий подпольный обком партии.

Это были трудные месяцы войны. Фашисты всеми силами пытались обнаружить партизан. Пойти в детский дом было весьма и весьма рискованно.

— Меня смущает то обстоятельство, — размышлял Глазов, — что противник проявляет наивысшую активность сейчас… В Верино расположен довольно крупный военный гарнизон. Возможно, они только и ждут появления партизан…

— Я ни на минуту не забываю о коварстве Коха, — ответил комбриг.

— Появление партизан в детском доме означало бы, что здесь существует прямая связь с партизанами, — продолжал Глазов. — А Коровкино, как вам известно, находится всего лишь в нескольких километрах от Верино. Огонь артиллерии сметет детдом с лица земли в какие-нибудь минуты…

— Что же, поход отменяется? — спросил комбриг и покачал головой. — Нет. Из-за сложности обстановки поход в детдом отменять не будем… Благоприятной обстановки в наших условиях не дождешься. Надо тщательным образом обдумать другое: как проникнуть в детдом.

— У вас уже есть план? — поинтересовался Глазов.

— Мне кажется, что проникнуть в детский дом и провести там разведку можно двумя путями, — ответил комбриг. — Первый путь назовем условно «официальным». Это открытое появление в детском доме партизан. Мы приходим в детдом и заявляем, кто мы такие. Второй путь — «скрытый». Незаметное проникновение в детский дом под видом кого угодно, хотя бы тех же гитлеровцев…

— Я за второй путь! — решил Глазов. — Эта тактика ближе нам и менее чревата последствиями. Мы должны помочь детям и никоим образом не навлечь мести оккупантов. Надо войти в детский дом никем не замеченными, выяснить обстановку и незамеченными уйти…

Комбриг улыбнулся.

— Но мы же не какие-нибудь волшебные люди-невидимки! Проникнуть в детский дом группе партизан можно, но остаться незамеченными — это фантазия… Да не нужно и пытаться стать такими невидимками. Мы ведь рассчитываем повидаться и побеседовать с некоторыми товарищами из детского дома… Если не сразу, то все равно слухи о посещении нами детского дома дойдут до врага…

— Кстати, где сейчас Павел Тишков?

— Отдыхает… Он прошел большой путь…

— Сташенко в последний раз виделся с Павлом Тишковым, — сказал Глазов. — Такие ведь у нас сведения… А потом Сташенко замолчал. И вот приходит к нам Павел Тишков и заявляет, что Сташенко арестован…

— Во всяком случае, это не повод, чтобы его в чем-то подозревать. Я хотел бы, чтобы он пошел с нами…

— Вы тоже хотите идти?

— Да. Если вы не возражаете, я бы возглавил отряд, — предложил комбриг.

— Я не возражаю…

— Спасение детей — одна из первых наших боевых задач. Кроме того, мы выясним обстановку в Верино, узнаем подробности ареста Сташенко, Рыжеволовой и ребят из детдома. Постараемся их спасти…

Комбриг вызвал к себе начальника штаба Пшеничникова и помощника начальника штаба отряда Сушина.

Сушину было поручено подготовить пятнадцать человек в группу боевого прикрытия, Пшеничникову — спецгруппу из шести человек.

— Вот список, — сказал комбриг. — Задание трудное, необычное…

— Так точно! Идем в детский дом! — радостно откликнулся Пшеничников.

— Уже известно? Это плохо…

— Что же тут плохого-то, товарищ комбриг! Партизаны только и думают теперь о наших детишках… Вот и Павел Тишков все про них рассказывал… Да мы многих ребятишек этих уже так хорошо знаем, словно жили с ними рядом. Для спасения детей жизни не пожалеем…

— Значит, люди готовы?

— Готовы, товарищ комбриг!

— Возьмите десяток комплектов немецкого обмундирования. И позовите ко мне Павла Тишкова…

Когда пришел Павел, комбриг не стал его ни о чем расспрашивать, а лишь сказал:

— Сейчас вы отправитесь назад к Скоблеву. Передадите ему, что специальный отряд идет в район Верино. Вот карта нашего пути. Вы будете связным между мной и Скоблевым. Если позволит обстановка, Скоблев со своим отрядом должен присоединиться к нам в пути. — И, обращаясь к часовому, стоявшему у входа в землянку, комбриг приказал: — Позовите ко мне бойца Николаева…

Пришел Николаев, друг Сташенко, высокий и мрачноватый парень.

— Товарищ Николаев! Возьмете шефство над разведчиком Тишковым. Вместе пойдете к Скоблеву… Павел молодой, еще неопытный партизан. Ему нужна и помощь, и подсказка, и поддержка…

— Не пропадет, — сказал Николаев и, подойдя к Павлу, дружески обнял его за плечи. Затем четко доложил: — Будет выполнено, товарищ комбриг…

Комбриг отдал приказ, чтобы партизаны, идущие в поход, отдыхали. Выход был назначен на три часа ночи.

Комбриг, комиссар Глазов, командиры Пшеничников и Сушин собрались в землянке для отработки деталей плана похода.

Предстояло пройти длинный и тяжелый путь. Надо было форсировать несколько рек. Наметили встречи с разведчиками в различных населенных пунктах на протяжении всего маршрута. Такие встречи были необходимы для уточнения обстановки и решения о дальнейшем продвижении.

Кроме того, партизаны не думали отказываться от проведения операций против врага. А сведения для этого могли дать лишь разведчики на местах.

Для связи между комбригом и комиссаром Глазовым была выделена специальная группа партизан, действующая постоянно и находящаяся все время в движении. Таким образом, наиболее важные сведения будут немедленно доставляться от комбрига к Глазову и от Глазова — к комбригу.

Перед рассветом тронулись в трудный путь.

В основном шли все вместе. Лишь иногда отряд разделялся на группы.

Первую связную-разведчицу встретили недалеко от деревни Пташки, в условном месте.

Ясовой было двадцать лет. Ее любили партизаны, как смелого разведчика, преданную комсомолку. Среднего роста, круглолицая, она походила на девочку-подростка. Она с первых же дней оккупации активно помогала партизанам. При ее участии был пущен под откос не один вражеский эшелон.

Ясова умело собирала сведения о действиях и намерениях противника, распространяла среди населения сводки Информбюро и антифашистские листовки.

— За последнее время фашисты стягивают свои силы к Верино и Полоцку. Есть предположение, что именно по этому пути должна пойти к линии фронта новая техника, которую враг держит в особом секрете, — доложила Ясова комбригу. — Какие будут приказания?

— Продолжайте наблюдать за действиями фашистов, за продвижением их войск. Вот вам последние сводки Информбюро. Кроме того, постарайтесь выяснить, имеется ли в вашем районе отделение так называемой национал-социалистической трудовой партии России и появлялся ли здесь Бугайла.

— Об этом я не слышала…

— Но самым оперативным заданием будет вот какое, — продолжал комбриг. — В Коровкино, недалеко от Верино, находится детский дом, который не успел эвакуироваться. Необходимо собрать продукты, одежду, все, что только возможно, и тайно направить в детский дом через хорошо проверенных лиц.

Ясова пообещала сделать все, что будет в ее силах…

Следующая встреча для партизан была особенно важной. Разведчице Залесской удалось устроиться в Полоцке в столовую, где питались сотрудники гестапо и старший офицерский состав гитлеровских разведывательных органов.

Залесская, работая официанткой, «подружилась» с офицерами и, слывя «хорошенькой хохотушкой», пользовалась их доверием.

Не раз на партизанских явках Залесская плакала, говорила:

— Ну не могу я, не могу прислуживать этим гадам, смеяться, когда душат слезы…

Вот и теперь она прежде всего заявила комбригу:

— Увольте меня от этих мучений! Как противно смотреть на довольные свиные хари, улыбаться им, зная, сколько крови нашей они проливают…

Комбриг рассказал ей о детском доме в Коровкино, о большой беде, в которую попали дети.

— Пусть эта работа вам ненавистна, но вы поможете в спасении наших детей, несчастных, обреченных на голодную смерть.

Залесская вытерла слезы.

— Бугайла — гнусный предатель, — сказала она. — Гнусность его и в том, что он стал вдруг выдавать себя за советского патриота. Любит поговорить о том, что он-де ненавидит гитлеровцев, что они обманули его надежды. Говорит, что с удовольствием бы ушел к партизанам…

— Даже так? — удивился комбриг.

— Все это, разумеется, ложь! Я была свидетелем того, как он старался поймать Сташенко…

— Что вы слышали о Сташенко?

— Он доставлял от партизан продукты в детский дом. Теперь об этом в открытую говорят фашисты, — ответила Залесская. — Конечно, от Сташенко они бы ни слова не выведали. Здесь какая-то хитрая провокация Коха… И еще есть слухи о каком-то тайном агенте, которым Кох очень дорожит и на которого возлагает большие надежды…

— Что вам удалось узнать об этом агенте?

— Никто точно ничего не знает о нем. Говорили, что агент каким-то образом связан с детским домом в Коровкино… Комендант Верино Шрейдер несколько раз отдавал приказ уничтожить детдом артиллерией, считая его причиной ненависти местных жителей к фашистам. Но Кох всякий раз отменял эти приказы, ссылаясь на ценность своего агента…

— Укрепляются ли гарнизоны в Верино и в Полоцке?

— Усиленно укрепляются. Поговаривают о новом оружии, которое должны провозить через эти города. Боятся партизан. Кроме того, говорят, что Кох поклялся уничтожить партизан… вас уничтожить поклялся… или застрелиться…

— Пусть стреляется сразу, — улыбнулся комбриг.

— А у меня к вам просьба, — сказала Залесская.

— Говорите.

— Доставьте мне мину. Да побольше. Такую, чтобы целую машину могла взорвать с фашистами…

— У вас готов план?

— Да. Они пригласили меня на прогулку… Вот я и прилеплю мину к машине…

— Берегите свою жизнь.

— У меня все продумано. Десять самых любимых офицеров Коха будут уничтожены. И никто не узнает обо мне. Потому что приглашают-то они меня тайно…

— Хорошо. Мину вам доставим…

Партизаны, соблюдая осторожность, шли дальше и дальше… Все чаще приходилось передвигаться мелкими группами, беспрестанно заметать следы, чтобы избежать слежки и сбить с толку возможных шпионов.

Много было хороших встреч с советскими людьми, которые в тяжелейших условиях оккупации продолжали активно бороться с врагом. Благодаря этим людям, которые охотно становились проводниками партизан, отряд благополучно приближался к намеченной цели.

Между Полоцком и Верино, в лесной сторожке произошла новая встреча комбрига с Павлом Тишковым.

— Рад видеть вас, товарищ комбриг! — сказал Павел.

— И я очень рад тебя видеть, Павел! Рад, что ты хорошо выполняешь задание. Иди теперь к Скоблеву и скажи, чтобы шел на соединение с нами.

Отряд Скоблева присоединился к партизанам бригады недалеко от местечка Громовое.

Радостной была встреча комбрига и Скоблева. И не только потому, что их связывала давняя партизанская дружба. Они радовались, что идут, наконец, спасать детский дом.

— Я выяснил кое-что интересное, — сказал Скоблев, когда они с комбригом остались одни. — По данным моей разведки, в Коровкино появился хозяин имения…

— Кто же это? Тот самый Отто?

— Речь шла просто о хозяине. А кто он — это неясно…

— Значит, в детском доме обстановка такова, что незамеченными нам туда не пройти?

— И думать нечего! Это же ловушка, расставленная для нас Кохом. Если бы он не надеялся поймать нас на приманку детдома, все дети давно были бы увезены, а взрослые воспитатели уничтожены… Что сейчас творится в детдоме, я не знаю. С арестом Сташенко все связи с детдомом оборвались… Правда, усиленно ищут с нами связи завхоз детдома Ваненков, врач Лидия Сова и воспитательница Зина. Но доверяться этим людям опасно. Можно подвести и себя и детей. И не потому, что я им не верю. За ними ведь может быть слежка, о которой они и сами не подозревают. Видимо, так, не желая того, и Павел Тишков выдал им Сташенко. Кто-то донес о том, что они встречались…

— А сам Павел что-нибудь рассказывал?

— О Сташенко он говорил только с самыми близкими ему людьми: с отцом и с невестой…

— Кто эта невеста?

— Врач их, Лидия Сова. Он немало говорил о ее мужестве и находчивости во время их эвакуации. Его рассказы выглядят правдиво…

— Да, — вздохнул комбриг, — остается единственный вариант проникновения в дом. Переодеться в гитлеровскую форму, действовать от имени врага. Это поможет нам организовать всестороннее изучение обстановки в доме…

— Но весь обслуживающий персонал отнесется к нам, как к врагам. Может быть, постарается скрыться. Отвечать на вопросы никто не станет… А для детей это будет новой травмой…

— Мы можем сейчас проникнуть в дом?

— Нет, — отвечал Скоблев. — За последнее время здесь кишмя кишат фашистские патрули. Они лезут теперь даже в те места, куда раньше боялись нос сунуть. А дом оцеплен хитрой сетью гитлеровских караулов… Впрочем, вот последнее донесение: «Сегодня в 10 часов утра через Дисну проследовал «оппель-капитан» с гитлеровскими офицерами. По некоторым данным, путь они держат в Верино. Машину сопровождают четыре мотоцикла с колясками, вооруженные пулеметами…»

— Эта группа в течение нескольких часов может доехать до Верино или до детского дома, — заметил комбриг. — Надо сейчас же выяснить, с какой целью и куда движутся офицеры…

Немедленно одному из разведчиков был отдан приказ попытаться выяснить через связных что-либо об этой группе фашистов. Однако сразу выяснить ничего не удалось.

— Что ж, может быть, это и к лучшему, — решил комбриг. — Прежде чем проводить какую-нибудь боевую операцию, необходимо произвести точную разведку. Оказаться в детском доме поспешно, не изучив досконально всей обстановки, значит, погубить дело. И меня, как коммуниста-разведчика, интуиция заставляет не торопиться…

— Эх, о фашистах, конечно, больше всего знают сами фашисты, — задумчиво произнес Скоблев.

— Правильно, — согласился комбриг. — И у нас есть такие…

— Кто же это?

— Которые нам сами в руки идут…

— Не понимаю…

— Да эта группа на «оппель-капитане» рано или поздно будет возвращаться из Верино той же дорогой — другой-то нет! Вот мы и организуем ей достойную встречу. Будут не только трофеи, но и «язык». Ведь эти офицеры неспроста направляются в Верино. Пусть себе спокойно едут туда, все узнают о детском доме у местных властей. А вот, когда они будут двигаться обратно, тут мы их и встретим. Они нам все и выложат, что удалось узнать….

— Замечательно!.. — воскликнул Скоблов. — Но не навлечет ли это беды на детский дом? Вот разгромим мы этих офицеров, а что потом…

— Нет, я считаю, что это только поможет нам, — возразил комбриг. — Чем больше мы будем уничтожать гитлеровцев вокруг детского дома, тем больше это отвлечет внимание фашистов непосредственно от него. Во-первых, они попросту будут нас бояться. Будут знать, что мы здесь контролируем каждый их шаг. А во-вторых, оставшиеся пока в живых разумные враги будут все больше и больше убеждаться в авантюристичности похода против нашей страны.

— Разрешите действовать? — опросил Скоблев.

— Да. Поручаю вам эту операцию.

Операция оказалась сложной. Нужно было не просто уничтожить машину с офицерами, а во что бы то ни стало взять «языка». Фанатично настроенные гитлеровцы способны в последний момент на самоубийство. И это тоже надо было учитывать.

Близко организовать засаду не удалось, так как местность была открытой. Когда-то к дороге примыкал лес, но фашисты, опасаясь партизан, вырубили его.

Засаду у дороги фашисты сразу бы заметили. В лучшем случае это привело бы к перестрелке, в которой все гитлеровцы были бы уничтожены.

Могло случиться и так, что офицерам удастся проскочить в Полоцк или обратно в Верино. И тогда наверняка будет выслана против партизан крупная группа до зубов вооруженных фашистов. И конечно, ни о каком посещении детдома нельзя будет и думать.

— Засаду надо организовать таким образом, — докладывал комбригу Скоблев, — чтобы заставить врага остановиться перед неожиданным препятствием. А в это время из-за укрытия совершить на них стремительный налет…

— Есть такое место?

— Можно бы в одном из населенных пунктов, но тогда будут неизбежны жертвы среди местных жителей…

— А этого мы допустить не можем.

— Заранее предупредить местных жителей, чтобы прятались, опасно…

— Да. Это значило бы раскрыть наши планы, — согласился комбриг. — Я внимательно смотрел по карте. Вот тут, возле реки Нача, кустарник и вроде бы подходящее место… Но как заставить фашистов остановиться?

— Это можно сделать! Мост через реку деревянный. Его надо разобрать под видом ремонта.

— Правильно. И сделать это сейчас, немедленно. Итак, отправляйтесь со своей группой. Будем ждать от вас «языка». А мы пока продолжим разведку здесь…

На одном из местных кладбищ партизанами был устроен своеобразный почтовый ящик. Ефрейтор гитлеровской армии Фриц Оппенгейм, служивший в веринском гарнизоне адъютантом Шрейдера и сочувствующий коммунистам, время от времени оставлял в почтовом ящике свои донесения.

Решено было проверить, пуст ли ящик сейчас.

Два партизана, переодетые нищими, отправились на кладбище. У одной из могил чуть сдвинули надгробие и из железного ящика достали письмо.

Фриц Оппенгейм сообщал, что в гарнизоны Верино и Полоцка приходят все новые и новые пополнения. Фашисты готовят специальные карательные отряды по борьбе с партизанами. Кроме того, было и такое любопытное известие. Оно касалось Бугайлы. Им гитлеровцы недовольны. Он трусит. В его поведении много нового. Он стал все больше интересоваться обстановкой на фронтах.

Не раз Фриц Оппенгейм видел, как Бугайла расспрашивал раненых солдат, которых отправляли в тыл, как дела на фронте. Бугайла пытался и у него, Фрица Оппенгейма, выяснить, какова реальная обстановка.

Досталось Бугайле и от Коха за то, что, по полученным им данным, Бугайла ищет связи с партизанами. Правда, Бугайла клялся Коху, что он ищет этой связи только для того, чтобы уничтожить партизан. Но можно было предположить, что он готов предать своих хозяев ради спасения собственной шкуры…

— Ну что ж, — в задумчивости произнес комбриг. — Воспользуемся и этим подонком…