Тихий домик

Глава VI ХОЛОСТОЙ ВЫСТРЕЛ

Комендант Верино Шрейдер пил чай с лимоном.

В здание комендатуры по его распоряжению солдаты притащили все вещи девятнадцатого века, которые можно было найти в городе. Для этой цели опустошили местный музей.

Шрейдер восседал в старинном кресле.

На столе, кроме чая, стояла белорусская «Зубровка». Но Шрейдер не пил ничего, кроме крепко заваренного чая. «Зубровка» предназначалась для гостя, которого он ждал.

Шрейдеру было неприятно думать о нем. Тем более что этот гость — его начальник. Он мог делать и приказывать все, что ему вздумается, потому что был из гестапо. И не просто из гестапо, а разведчик, проживший несколько лет в России.

Шрейдер перечитал сведения о детском доме, который не смог эвакуироваться и направлялся в Верино. Сведения поступили из Полоцка. Были проверены. И Шрейдер уже знал примерный путь движения детского дома.

По его расчетам, детский дом теперь должен быть уже в Коровкино. Это неплохой сюрпризик для Коха. Он, Шрейдер, может представить аппарату Геббельса любопытный материал: детский дом решил не уходить в советский тыл, а остаться служить на благо великой Германии! Так сообщалось в донесениях…

Шрейдер пил чай и ждал.

Вошел адъютант и доложил о приходе Коха.

— Просите, Франц, господина Коха. А сами садитесь за перегородку и конспектируйте нашу беседу… Надо на всякий случай сохранять такие документы…

Кох редко заезжал к Шрейдеру, так как участвовал во многих карательных операциях, и это отнимало все его время.

Войдя, Кох рявкнул:

— Хайль Гитлер!

Шрейдер встал, поднял руку:

— Хайль!

И они сели за стол.

Шрейдер налил в рюмку «Зубровки».

— Белорусская водка, — сказал он, подвигая Коху рюмку.

Кох уныло кивнул. Спросил:

— Стакан у вас найдется?

— Да вы совсем обрусели! — пошутил Шрейдер.

— В этом смысле, — Кох щелкнул пальцем по горлу.

Шрейдер подал стакан. Кох сам налил его до краев, кивнул Шрейдеру и выпил залпом…

Шрейдер выжидающе смотрел на Коха. Он презирал и боялся этого мрачного большелобого человека, который и по внешности был похож на палача. Нет, это не солдат! Это могильщик. И когда будет покончено с коммунистами, этих исполнителей тоже надо будет уничтожить. В этом Шрейдер был убежден. И он знал, что фюрер того же мнения…

— Я имею в руках, — медленно проговорил Шрейдер, — приятное донесение, которым, надеюсь, сможет воспользоваться даже сам доктор Геббельс в своих пламенных речах…

— Приятное? — Кох угрюмо усмехнулся. — С фронтов еще может идти приятное. А здесь, на завоеванных территориях, что вас обрадовало?

— Я располагаю замечательным фактом, когда группа русских не захотела эвакуироваться, осталась, готовая работать для нас…

Кох пожал плечами.

— Ну и что? У меня тоже есть такая группа. Бугайла и его люди. Этим не удивишь…

— Нет-нет… У меня нечто другое… — Шрейдер улыбнулся. — Бугайла был вором. Об этом знают в округе… Его никто не любит. Он стоял вне отечества. А у меня — целый детский дом! Дети и воспитатели. Детский дом презрел Советскую власть. Дети хотят служить Германии!.. Неплохо, а?

— Чушь! — угрюмо процедил Кох. — Ерунда!..

Шрейдер обиженно встал. Он был из тех кадровых офицеров, которые, слепо уверовав в Гитлера, были фанатично преданы фашизму, но не знали жизни.

Кох знал это.

— Сядьте, Шрейдер!.. — Кох налил полстакана. — Это все сказки…

— У меня есть документы. Вот донесения…

— Русские обвели вас вокруг пальца!

— Но они ведь вернулись! Это факт!

— Это я не позволил им эвакуироваться.

— Вы?

— Да, я. Детский дом нужен мне.

— Так вы еще до начала военных действий знали о нем?

— Знал.

— Я этого не ожидал! — подавленно просипел Шрейдер. — Я думал, что мы сильны своей идеологией, а не своими шпионами…

— Идеология тут ни при чем. Когда идет война, надо быть солдатом, разведчиком. Когда надо утвердить свою веру, надо уничтожить всех ее противников до одного. — Кох угрюмо смотрел на Шрейдера. — Не будьте идеалистом. И учтите, что все факты о мнимой любви к нам местного населения фабрикуем мы. Такие, как я… А население нас ненавидит…

— Странная агитация… — поднял брови Шрейдер.

— Это жизнь, Шрейдер. Суровая правда. И не болтовней мы можем здесь удержаться, а только выловив коммунистов, всех до единого.

— Итак, вам нужен детский дом. Для чего? — решил переменить тему разговора Шрейдер.

Кох ответил уклончиво:

— Хочу, чтобы вы имели в виду: в детском доме находится мой агент. Один из самых лучших моих агентов.

— Ах, вот оно что!.. — Шрейдер вздохнул. — Только я не могу понять, зачем вам этот детский дом?

Кох закурил и сидел мрачнее тучи. Шрейдер подумал, что Кох не такой уж тупица, как это кажется на первый взгляд, даже напротив, в этой большой черепной коробке мысли скачут коварно и быстро. Иногда нельзя угадать, что решит этот человек.

— Может быть, вы мне откроете карты? — учтиво поинтересовался Шрейдер. — Я как комендант должен знать, что творится на вверенной мне территории…

— Как вы думаете поступать с детским домом? — спросил в свою очередь Кох.

— В таких случаях мы прежде всего проводим обследование и уничтожаем всех евреев, коммунистов и комсомольцев…

— Это всегда успеется, — ответил Кох, стряхивая пепел. — Все в этом детском доме обречены, кроме моего агента, разумеется. Я подписал им смертный приговор, потому что они будут знать кое-что лишнее…

— Ах! — воскликнул Шрейдер и поднес палец к губам. — По-онимаю!.. Вчера прибыла специальная госпитальная комиссия… Понимаю!..

Кох молча курил, разглядывая голубоватый дым.

Шрейдер почувствовал себя совсем обойденным, несчастным, выкинутым из игры. Ему во что бы то ни стало хотелось принять какое-то участие в этом деле, но ничего придумать он не мог.

— И все же я преподнесу подарок аппарату Геббельса! — повторил вдруг Шрейдер. — За время, пока вам будут нужны дети, я проведу свой особый эксперимент — педагогический…

— Что за глупости?

— Глупости!.. — голос Шрейдера зазвенел.

Этого он и ждал. Не зря за фанерной перегородкой сидел его стенографист. Фриц, как считал Шрейдер, не задумывается над тем, что слышит, а действует, как машина. А он, Шрейдер, сумеет высказать великую преданность фюреру. Ну, а затем эти стенограммы Шрейдер спрячет в сейф. Он надеется, что они попадут в кабинеты рейхсканцелярии.

— Так вы говорите — глупости!.. Я хочу уничтожить в них веру в коммунизм! — распалялся Шрейдер. — Заставить признать, что мы для них — боги, высшая раса, что они должны нам служить… Это же детский дом. Трудно перевоспитать ребенка, когда на его глазах мы убиваем отца или мать. А у этих нет ни отца, ни матери. О, я знаю, кто они — дети улицы, воров, убийц, проституток, алкоголиков… Я хочу, чтобы они сами осознали наше превосходство. Они поймут величие Германии, гениальность фюрера!

— Вы какими сведениями располагаете?

— О чем?

— Да вот об этих детях…

Шрейдер вынул сигарету, закурил.

— Кто вы по профессии? Кем были до войны? — спросил он Коха.

— Я всегда был в бою. Я разведчик…

— А я преподавал в школе. Мои ученики стали отличными нацистами, отличными солдатами фюрера! Они не привыкли рассуждать. Они свято верят в гениальность фюрера. На моем учительском столе всегда лежала книга «Майн Кампф». Она служила библией моим ученикам…

— Русские дети другие…

— В чем же другие?.. В том, что они неарийцы, да. И тем более их должна привести в восхищение сила личности фюрера. Представьте, я покажу им кинохронику: парады, марши, здравицы в честь фюрера! Это ли не вызовет в них энтузиазма? Когда они увидят, как плачут женщины, целуя фюреру руки, когда они увидят своих сверстников, готовых по приказу фюрера идти в огонь и в воду, они упадут на колени…

— Сентиментальные рассуждения, — изрек Кох. — Дети русских — сущие дьяволята. И лучшее для них — концентрационные лагеря, постепенное уничтожение…

— И все-таки я добьюсь своего! — напыщенно крикнул Шрейдер. — Им надо внушить, что они могут стать над другими русскими, если будут служить нам, будут верны фюреру…

Шрейдер многозначительно затянулся и выпустил дым.

— Не забывайте, когда мы займем всю территорию до Урала, нам потребуются верные помощники из русских, чтобы управлять на местах, чтобы проводить в жизнь все наши указания… — продолжал выкрикивать он. — Я знаю, что и вам было бы совсем нелегко, если б не такие, как Бугайла…

Теперь Кох не возражал, он только буркнул:

— Стоило прожить столько, сколько я при Советах, чтобы узнать русских!..

— А речи фюрера, — не унимался Шрейдер, — их пламенность! Их зажигательность! Его вдохновенный облик!.. Смотреть на фюрера и слушать его речи невозможно без слез умиления! Я покажу детям кинохронику…

— А на другой день их воспитатели повернут факты этой кинохроники против вас… — заметил иронически Кох.

— Какие воспитатели? — вскочил Шрейдер. — Я уничтожу всех этих воспитателей, носителей красной заразы, коммунистов, комсомольцев!..

— И этого вы не сделаете… — возразил Кох.

— Почему?

— Мне они нужны… Временно пусть сохраняется весь дом, кроме евреев и еще двоих… В лесах прячутся партизаны. Их поддерживает местное население. Мы несем большие потери… Партизаны взрывают мосты, уничтожают наших солдат, наши эшелоны с боеприпасами, которые движутся на фронт… Обстановка сложная. Я реалист и не могу сейчас сказать, что мы здесь утвердились. Партизаны совершают самые дерзкие вылазки и нападения. Видимо, это крупное соединение, которое имеет различные группы в разных местах. Есть сведения, что на нашей территории действуют подпольные коммунистические организации. Но следов к ним, равно как и к партизанам, мы не можем никак отыскать. Моя агентура с ног сбилась…

Кох тяжело дышал, лицо его побагровело; видимо, выпитая водка давала себя знать.

— А причем здесь детский дом?

— Это карта в моей игре. Как только я ее раскрою, детский дом можете отправить в Германию или уничтожить… А сейчас мы должны оставить их в покое. Пусть голодают, подыхают… И партизаны неминуемо заинтересуются этим детским домом. Они появятся в окрестностях… И тогда мой агент доложит, кто с ними связан. У меня в руках появятся нити. Я смогу выловить связных партизан. Я узнаю, где находятся их соединения. Я разгромлю их всех и все их подполье. И вообще, хватит о детском доме! Есть дела посерьезнее.

Кох достал из кармана сложенную вдвое пачку листков, отпечатанных на машинке.

— Рекомендую ознакомиться с этими донесениями…

Шрейдер стал внимательно читать…

Шрейдер обжег пальцы о сигарету и с тревогой посмотрел на Коха.

— Читайте все! — сказал Кох. — Вам надо знать, хотя, сами понимаете, огласке это не подлежит, чтобы не деморализовывать наших солдат. Все эти сведения поступают ко мне лично…

Шрейдер снова углубился в чтение…

— Это слишком! — вскричал Шрейдер. — Похоже на то, что не мы их бьем, а они нас!.. Почему вы не прочешите все леса?! Что сказал бы фюрер! Подумать страшно…

— Перестаньте вопить! — Кох налил немного водки… — Такие, как вы, способны только болтать… Сидите здесь и считаете себя наместником, когда даже под ваше кресло подложена мина…

Шрейдер инстинктивно вздрогнул и схватился за ручки кресла.

— Что вас больше всего поразило в этих донесениях?

— Огромные потери в живой силе и технике, которые мы несем! — воскликнул Шрейдер.

— Это естественно. Война есть война. И она немыслима без потерь…

— Дерзость партизан! — сказал Шрейдер.

— И не только это, — Кох выпил. — Вы обратили внимание: в каждой сводке одно и то же.

Кох начал читать:

— «Следов отхода партизан не обнаружили», «Партизаны ушли в лес без потерь», «Партизаны потерь не имели», «Партизанам после перестрелки удалось скрыться», «Партизаны скрылись», «Бандитов-партизан схватить не удалось»… Скрылись, скрылись, скрылись!..

— Какие-то неуловимые! — воскликнул Шрейдер.

— Вот именно — неуловимые!.. — Кох встал и прошелся по комнате. — Мне поручено их уничтожить. И я застрелюсь, если этого не сделаю. Не для того я жил нелегально в этой стране, чтобы теперь не суметь разгадать их тайные связи и уничтожить всю подпольную организацию!..

— Чем я могу быть вам полезен? — спросил Шрейдер. — Я готов принять личное участие…

— В вашем гарнизоне под немецкой фамилией скрывается русский разведчик-партизан… Личность его не установлена. Это сведения от моего агента из детского дома. Когда колонна детдомовцев шла через мост, неподалеку от Коровкино, их встретил часовой в военной форме. Как только колонна прошла, мост был взорван. Я выяснял, что никто охраны на этот мост в тот день не высылал. Надо думать, это были партизаны…

— Почему вы думаете, что он служит у меня в гарнизоне? — удивился Шрейдер. — Он мог просто надеть нашу форму…

— Я бы не говорил об этом, если б не располагал и другими данными, — ответил Кох. — Кто-то знает о перемещении наших эшелонов и войск. Поэтому советую вам быть осторожнее…

— Хорошо. Я прикажу провести тщательную проверку…

— Этого делать не надо. Никакого шума! Все должно быть спокойно. Я сам займусь. А вас просто ставлю в известность. И если мне понадобится ваша помощь, прошу в ней не отказывать…

— Мы солдаты фюрера! — вскричал Шрейдер. — Хайль!

— Хайль!

Кох встал, зашагал по комнате, вобрав голову в плечи и сгорбившись. Шрейдер почувствовал, что этот гестаповец перевернет здесь все вверх дном.

— В самом Верино пока относительно спокойно, — сказал Шрейдер. — Никаких бандитских актов против наших войск нет…

— Знаю, — Кох остановился и пристально посмотрел на Шрейдера. — Вот поэтому я и выбрал своей резиденцией не Полоцк, а Верино. Относительное спокойствие меня вполне устраивает. Но я не сомневаюсь, что в этом паршивом городишке тоже свили себе гнездышко подпольщики-коммунисты. Бугайла мне докладывал, что четырех работников Веринского городского партийного комитета они уничтожили при попытке удрать на машине через линию фронта. Конечно, многие остались здесь. И в Полоцке и в Верино. Они самым тесным образом связаны с партизанами, руководят ими, добывают для них необходимые сведения. И пока мы не уничтожим их всех до единого, я не могу сказать, что мы здесь хозяева, что эта земля завоевана, что это наша земля!..

— Знаете, господин Кох, вы меня очень огорчили… Я солдат и в какой-то степени идеолог национал-социализма… Я работал при штабе и занимался идеологией. Комендантом меня сделали по моей собственной просьбе, поскольку я пожелал поближе ознакомиться с событиями в оккупированных землях России. Меня интересуют всякие эксперименты… И я хотел ими заняться. Вот и этот детский дом подвернулся вполне удачно… Но теперь я вижу, что по чьей-то вине мы там, в Берлине, не получали полных сведений о происходящем на занятых нами территориях. Выходит, образно говоря, что мы в клетке с дикими зверями. Я теперь и правда боюсь, что меня завтра прихлопнут из-за угла… Или это все-таки преувеличено?

— Я не люблю преувеличивать или преуменьшать. Но сегодня спад наших успехов на фронте объясняется активизацией партизанских действий… И это еще только начало. Партизанские отряды не успели объединиться. Еще, наверное, не налажена их связь с центрами, с Москвой… И если не найти и не обезвредить их сейчас, вы представляете, что будет! — Кох выпучил глаза и расстегнул пояс — ему было трудно дышать. — И я не знаю, где будет жарче — на фронте или здесь, в глубоком тылу…

— Однако вы очень мрачно настроены… Я верю не только в нашу военную силу, но и в силу нашей идеологии… И я все-таки докажу вам это на примере… ну хотя бы этого детского дома…

— Попробуйте! — Кох махнул рукой.

— Кстати, вы мне не раскроете имени агента в этом детском доме?..

— Нет!

Я уже сказал, что это один из лучших моих агентов. Я им дорожу. И вам совсем не надо знать, кто он и что он… У агента документ, подписанный мною. С печатью гестапо… В вашем покровительстве он пока не нуждается…

— Любопытно…

— Мой агент лично заинтересован в этом доме… Впрочем, больше я вам ничего не скажу…

— Но тогда игра получается нечестной… — Шрейдер покачал головой. — Я должен знать, какие поручения будет выполнять ваш агент в детском доме…

— Прежде всего агент постарается связаться с партизанами…

— Как это ему удастся?

— Конечно, никакой поддержки от нас детский дом не получит. Пусть издыхают… Тогда взрослые захотят найти пути к партизанам. На это согласится мой агент…

— Логично…

— Возможно, сами партизаны набредут на детский дом и установят связь с его руководителями.

— Тоже верно…

— Наконец, возможно, кто-то из воспитателей детского дома уже связан с подпольными группами. Такие связи агенту поручено выявить…

— Хорошо вы расставили сети…

Кох самодовольно улыбнулся.

— В моей игре все продумано…

Конечно, Кох лгал. Всего несколько часов назад он устроил своему агенту разнос за то, что был убит директор детского дома. Если бы тот дошел к своим, связь детского дома с подпольщиками и партизанами обязательно наладилась, а следовательно, можно было проследить, откуда тянутся нити и куда. Все стало бы значительно легче.

Теперь дело осложнилось. Придется хватать всех, кто станет активно помогать детскому дому продуктами, и производить тщательную проверку. А среди них большинство окажется просто обывателями, которые из сострадания помогают голодающим детям, стоящим на краю гибели…

Трудно будет разобраться. Кох знал, что, схватив одного-двух разведчиков или связных партизан, он еще ничего не добьется… И вот сейчас, после выпитой водки, он вдруг подумал, что в словах Шрейдера были какие-то верные мыслишки…

Разумеется, Шрейдер наивен. Трескотня радиопередач вскружила голову бывшему учителишке… Но ведь он преподаватель! Каким-то образом он умел влиять на детей. Он их воспитывал. И он правду говорит, что они выросли верными фюреру, Германии… Его ученики сегодня маршируют по землям России. Он научил их не рассуждать, беспрекословно выполнять приказы начальников. Он научил их верить фюреру, как богу.

Он им внушал: «Фюрер будет думать за вас!», «Фюрер будет руководить вами!», «Фюрер — это ваша совесть»! «Будьте крепкими, как сталь, злыми и быстрыми, как цепные собаки!..»

— Любопытно, — произнес Кох, отрывая ладонь от глаз.

— Я думал, что вы вздремнули, — отозвался Шрейдер из соседней комнаты, дверь в которую была открыта. — И решил вам не мешать… Что же показалось вам любопытным?

— Да, вот тот эксперимент, который вы собираетесь провести в детском доме…

— А-а-а… — Шрейдер появился в халате и домашних туфлях.

— Что вас настораживает?

— Ненависть, с которой встречают нас русские…

— Ну, это явление объяснимо уже потому, что мы имеем дело с низшей расой. Представьте себе дикий тропический лес, где обитают обезьяны… Если вы ворветесь, станете разрушать их гнезда, убивать, естественно, они начнут кусаться. Звериный инстинкт самообороны… Но ведь можно выдрессировать этих обезьян. Обычно делают это начиная с детенышей…

— Но вы не знаете русских!

— Я приехал специально, чтобы узнать их…

— Постарайтесь соблазнить детей и выпытать у них какие-либо сведения: кто бывает в детском доме, кто помогает, кого они больше любят…

— Вы хотите, чтобы я стал вам помогать? — Шрейдер улыбнулся. — Я ведь сам предлагал свои услуги… Не сомневайтесь, я применю метод кнута и пряника. И все коммунистическое моментально выветрится у этих маленьких русских. Я заставлю их при виде бутерброда с колбасой целовать мои сапоги… Они будут стоять на коленях перед портретом фюрера…

— Отлично, Шрейдер! Действуйте!..

Кох встал, затянул потуже пояс, прошелся по комнате, затем подошел к карте, которая лежала на круглом столике.

— Теперь я перехожу к самому важному… Из Берлина получено сообщение о подготовке операции под кодовым названием «Десна». По железной дороге через Верино и Полоцк к линии фронта будет поступать новое мощное секретное оружие. Видимо, это будут танки новой системы… Эшелоны должны пройти к фронту без потерь… Мы включаемся в эту операцию и должны обеспечить безопасность…

Шрейдер стал очень серьезным…

— В Верино прибудет генерал Любке!..

— Сам Любке?!

— Да. Здесь состоится его встреча с командующим фронтом…

— Который теперь час? — спохватился вдруг Кох.

— Половина первого ночи…

— Вот что, надо провести одну маленькую операцию… Дело идет о ликвидации нескольких лиц в этом детском доме… Есть донесение моего агента: евреев решено прятать в старой бане, за печкой, которую наполовину разобрали специально для этого. Всех до единого ликвидировать. На чердаке скрывается некий Клочков, директор Веринской школы, сумевший ускользнуть от Бугайлы. Его уничтожить… В коридоре есть потайная дверь. За ней — стенной шкаф, в котором спрячется секретарь партийной организации Тишков. Его уничтожить тоже… Остальных пока не трогать… Операцию провести молниеносно, чтобы никто не мог сообразить, как это произошло. Надо обставить дело так, будто солдаты забрели случайно… Поэтому сразу разгромить кухню. Все продукты изъять и увезти.

— Можно лично руководить операцией? — спросил Шрейдер. — Я бы хотел побывать в детском доме…

— Вы еще там побываете… А сейчас выделите четырех надежных солдат, одного офицера. Мы подождем их возвращения.

Бронированная легковая машина, на которой был установлен ручной пулемет, неслась по проселочной дороге. Кроме офицера Ганса Штраха, в ней находилось четверо солдат, молчаливых, угрюмо сжимавших в руках автоматы.

— Это где-то здесь! — бросил Штрах шоферу, разглядывая освещенную карманным фонариком карту. — Тормозите и ищите. Где-то здесь должна сворачивать дорога прямо к детскому дому.

Машина замедлила ход, затем свернула направо и снова двинулась быстрее. Вдруг шофер резко затормозил, но машина уже влетела передними колесами в широкую рытвину, перегораживающую дорогу.

— Черт возьми! — вскричал Ганс Штрах. — Кто вырыл этот ров?

Пока вытаскивали машину, прошло около получаса. Наконец, лесом объехали разрытое место и помчались дальше. Теперь стали видны контуры какого-то строения. В окнах замелькали огоньки, словно кто-то чиркал спичками. Когда машина подошла вплотную к дому, там было тихо и темно, словно он пустовал.

— Быстрее, быстрее! — закричал Штрах, когда солдаты стали вылезать из машины. — Прежде всего — в старую баню…

Но где тут старая баня, определить сразу в потемках было нелегко. Поэтому солдаты ворвались в дом. Их встретила ночная няня Наталья Сова.

— Где тут старая баня? — закричал на нее Штрах.

— Пойдемте… — отозвалась Наталья. — Пойдемте…

Двое солдат подошли к бане, ногами распахнули дверь и выстрелили из автоматов. Ни криков, ни стонов не последовало.

Тогда они ворвались в баню. Как было приказано, поспешили к печке, которая действительно оказалась разобранной наполовину. Но никого там не было.

Прикладами они стали громить все, что подвертывалось под руку.

Тем временем двое других солдат и Ганс Штрах обследовали коридор. Они обнаружили потайную дверь. Штрах выпустил в нее автоматную очередь. Потом дверь отворили. Но шкаф был пуст…

— Черт возьми! — выругался Штрах.

Они побежали по лестнице на чердак. Штрах осветил фонариком каждый уголок, но и там было пусто…

Штрах велел двум солдатам идти на кухню и забрать продукты. Вскоре оттуда послышались крики. Он поспешил на кухню. Повариха не хотела отдать солдатам мешок с мукой.

— У нас дети больные! Они голодают! Им это на целый месяц хватит…

Солдаты оттолкнули повариху, и она упала на стойку, где сушилась посуда. Посуда повалилась, загремела.

Когда солдаты снова вышли в коридор, там уже стояли три женщины.

Ганс Штрах подошел к ним и спросил:

— Евреи?! Коммунисты?!

Женщины отрицательно качали головами.

Тогда Штрах велел солдатам осмотреть палаты. Сонные дети не могли понять, что происходит. Многие плакали.

— Где евреи? Где взрослые мужчины? — кричал Ганс Штрах.

Но никто ему ничего не отвечал.

Штрах еще раз поднялся с солдатами на чердак. Они перевернули все, кашляли и чихали от пыли, но никого так и не обнаружили…

Штрах подошел к женщинам и спросил:

— Главный кто?

— Я, — ответила Лена. — Что вам нужно?..

— Есть евреи и коммунисты? Есть мужчины?

— Вы же видите — нет…

— Вы их спрятали?

— Вы же все обыскали…

Ганс Штрах размахнулся и ударил Лену по лицу.

— Свинья! — выругался он.

Дети выглядывали из всех палат, полуодетые, сонные. Горели лучины.

Штраху вдруг стало тоскливо. Он вспомнил, что его друзья сейчас веселятся в ночном клубе, а он, как дурак, торчит в этом вонючем доме. То, что было приказано, он сделал. И не его вина, что на месте никого не оказалось…

Он приказал солдатам идти к машине. Мешок муки они уволокли с собой.

Хлопнули с треском дверцы. Штрах полоснул очередью по окнам верхнего этажа. И машина тронулась обратно в Верино…

В комендатуре их давно уже дожидались.

— Долго ваши солдаты обделывают это плевое дельце, — заметил Кох.

— Я послал самого оперативного из своих офицеров — Ганса Штраха!

— Я о нем слышал. Решительный, бравый солдат…

— Скоро приедут…

— Да. Если не наскочат на партизан.

— Партизаны так близко?

— Все может быть…

Шрейдер криво усмехнулся:

— Вы меня напрасно пугаете…

— А вы умеете бояться?

Пока Шрейдер обдумывал поязвительнее ответ, под окнами комендатуры заскрипели тормоза.

— Приехали! — воскликнул Шрейдер.

— Ну вот. Теперь в детском доме из мужчин осталось только двое… — выдавил Кох.

Штрах не замедлил явиться.

— Господа! — Штрах остановился в дверях. — Я надеюсь, вы пошутили, послав меня на это задание!

— Разумеется, нет, Ганс! — удивился Шрейдер.

— Тогда, может быть, я чего-то не понял? Или у вас неточные сведения…

— В чем дело? — грозно спросил Кох. — Отвечайте…

— Вы указали три места: старая баня, чердак и коридор с потайным шкафом.

— Да.

— Но там никого не оказалось, — усмехнулся Ганс. — Повоевав немного с духами, мы решили вернуться…

— Как это, никого не оказалось?

— Пусто…

— Странно, — Кох недовольно нахмурился.

— Что же вы предприняли? — опросил Шрейдер, голос которого вдруг стал очень любезен. Он иронически покосился на Коха. — Скажите, Ганс, что вы дальше предприняли?

— Я взял в кухне мешок муки, как было приказано…

— Может быть, вы, господин Кох, решили открыть пекарню и поэтому пригласили нас? — продолжал Шрейдер. — Так вот, свой мешок муки можете взять в машине. Или распорядитесь, куда вам его доставить…

Кох выглядел несколько растерянным.

— Вы говорите правду, что никого не обнаружили? — спросил он Штраха.

— Ни души…

— Ни мужчин, ни детей-евреев?

— Ни души…

— Так как же с мукой? — ехидничал Шрейдер.

— Глупости! — Кох заходил по комнате. — Неужели вы могли подумать, что я шучу?

Тут вступил в разговор Штрах.

— Если вам эта мука не нужна, я сумею ее выгодно реализовать…

— Отдайте ему муку! — бросил Кох. — Он заслужил награду.

Штрах, вытянувшись, рявкнул «хайль!» и ушел.

Шрейдер сидел, откинувшись в кресле, и пил холодный чай. Он был явно доволен. Кох, выпятив нижнюю губу, смотрел в одну точку, лицо его все более мрачнело.

— Так что же произошло? — спросил Шрейдер.

Кох ничего не ответил, налил оставшуюся водку в стакан и выпил.

— Подкачал ваш агент… — Шрейдер сделал ударение на слове «ваш» и язвительно повторил. — Один из лучших агентов… Получился у вас холостой выстрел…

И Шрейдер не мог удержаться от ехидного смеха. Он даже конфузливо уткнулся носом в халат…

— В этой игре есть люди похитрее вашего агента и вас, — успокоившись, заметил он.

Кох встал, поднял над головой руку.

— Желаю удачного экс-пе-ри-мен-та, — процедил он сквозь зубы. — Хайль!

— Хайль!

Шрейдер снова уселся в кресло. Но теперь ему совсем не хотелось улыбаться. Он, поеживаясь, оглядел темные углы комнаты. Потом громко позвал адъютанта.

— Усилить посты вокруг дома! Ко мне никого не пускать! Обшарить дом! Миноискателями… Живо!

И всю эту ночь Шрейдер спал скверно.