Тихий домик

Глава III УДАР В СПИНУ

Многие здания в Городке еще дымились, разрушенные бомбами. На станции железной дороги рельсы разворочены, вагоны перевернуты.

Когда обоз детдома подошел ближе, у взрослых и у детей похолодела кровь: кругом — на рельсах и на платформе — лежали трупы. Тут были и дети, и старики, и матери, прижимавшие к себе младенцев… Лежали мертвые советские люди, мирные жители, залитые темной, почерневшей кровью.

— Кто-то не успел уехать, мыкался так же, как и мы, — горестно сказал Тишков. — И вот сели эти люди в последний состав. И наверное, радовались, смеялись! Они уже видели себя далеко от фронта, на мирной нашей земле. Они свободнее вздохнули, подумав о судьбе своих детей… Они уверили себя, что спасены… И вдруг… Черная туча фашистских стервятников. Взрывы бомб, пламя, крики!.. Плач детей… И смерть.

Никита Степанович и Виктор Иванович слезли с подвод, подошли ближе к мертвым. Виктор Иванович нагнулся над трупом мальчика, перевернул на спину.

— Изверги! — простонал Виктор Иванович. — Видите, мальчик прошит пулями! Это поработали фашистские автоматчики… Да, здесь была настоящая бойня!..

Уже спрыгнули с подвод дети и стояли немые, горестные, суровые. Теперь они навсегда распрощались со сказкой, потому что увидели смерть в лицо, узнали, что такое война, поняли, что такое фашизм. Вот и все. Им не нужно ничего объяснять. Никаких лекций, никаких бесед. То, что представилось их взору на станции Городок, сильнее слов.

Надо было немедленно уходить. Хотя и не видно гитлеровцев, они где-то здесь. Ведь слышались в отдалении пулеметные очереди. Где-то фашисты учиняют сейчас очередную расправу. И останется вот также лежать на земле прошитый пулями какой-то советский мальчик, который мечтал однажды взвиться в небо на быстрокрылом самолете…

— Виктор Иванович! Вам не кажется, что кто-то стонет? — воскликнул Тишков.

— Стонет?.. Н-нет… Я не слышу…

— А мне все чудится, будто стон… Или это мое собственное сердце стонет? Моя душа? — Никита Степанович провел рукой по лицу, скрипнул зубами. — Гады! Мирных жителей, детей, стариков… Нет, я не могу их так оставить. Пусть Лидия и Зина осмотрят… Может быть, кто-то еще жив, кому-то еще можно помочь!

— Лидия! Зина! — позвал Виктор Иванович.

Девушки подошли. И странно было смотреть Тишкову на чуть приметную кривую улыбочку на лице Лидии. Неужели она и в такую минуту, в этом страшном месте иронизирует над некоторой его растерянностью!..

Зина вся сжалась в комок, плечики ее вздрагивали. И тут она почувствовала, что ее обнимает за плечи Лидия.

— Мужайтесь, девочка! — сказала Лидия. — Мне кажется, вы хотели стать медицинской сестрой?.. С этого начинают все студенты-медики… Я имею в виду анатомический театр… Знаете, что это такое?

— Н-нет…

— Трупы, много трупов… разных трупов…

— Нет, нет, это не анатомический театр! — воскликнул Тишков. — Это зверства фашистов!

— Конечно! — сказала Лидия. — Вы хотите, чтобы мы осмотрели трупы?

— Да-да. Надо осмотреть. Нет ли среди них живых? Может быть, тяжело раненные, но живые! Мне почему-то все время слышится стон…

— Может быть, это сдают нервы? — спросила Лидия. — Хорошо. Мы осмотрим трупы.

От спокойных, звучащих железом слов Лидии Зине стало страшно.

— Я б-боюсь… — призналась она. — Мне жутко видеть кровь…

— Как вам не стыдно! — крикнула на нее Лидия. — Идите за мной и утрите слезы. Сейчас не время для сантиментов!

Девушки пошли, склоняясь над трупами. Разошлись в разные стороны. А Тишков дал команду всему обозу немедленно отходить к лесу.

— Останусь только я с Павлом.

Лидия вернулась первой, отряхивая руки от пыли.

— Дайте закурить, — попросила она у Никиты Степановича.

— Ну, что? — спросил Тишков, скручивая цигарку.

Лидия сначала затянулась, затем сказала, махнув рукой.

— Все мертвы. Их расстреливали в упор. Живых не могло остаться…

— Это евреи?

— Не только. Русские, белорусы…

— Что же нет Зины? — беспокойно спросил Павел.

— Может быть, эта барышня упала в обморок, — язвительно заметила Лидия. — Пойди и посмотри, не принести ли ей воды?..

Но в это время они увидели Зину. Она вела за руки двоих ребятишек, лет по десяти. Измятые, худые, с черными лицами, с глазами, в которых замер ужас.

— Мальчики, дорогие мои, — прошептал Никита Степанович, поглаживая их по встрепанным волосам. — Где вы их нашли? — обратился он к Зине.

— Прятались под телами убитых…

— Как тебя зовут? — спросил Тишков одного.

— Коля…

— А тебя?

— Саша…

— Вы братья?

— Нет. Мы вместе сидели за партой… Мы из одной школы… — ответил Коля.

— И из одного класса, — добавил Саша.

— Что здесь произошло? — спросил Тишков.

— Что? — Коля был удивлен, как эти люди не знают этого. — Сначала нас бомбили…

— Да, — вставил Саша, — нас был целый эшелон школьников.

— Сначала бомбили, — продолжал Коля. — Потом приехали солдаты на мотоциклах. Стали сгонять детей, уводить… А в нашем вагоне взрослые стали стрелять в фашистов, мы не хотели сдаваться…

— Мы закидали гитлеровцев камнями! — вставил Саша.

— Тогда приехали еще фашисты на машинах. У них на рукаве были свастика, и череп, и кости… Они нас стали расстреливать из автоматов. И всех убили. Можно, я сяду? — попросил Коля.

— Садись, конечно, вот сюда, на тумбу, — ответил Тишков.

Едва мальчик сел, голова его склонилась к коленям. И он заснул.

Саша посмотрел на товарища и заплакал.

— Не плачь… — утешала его Зина. — Теперь мы не дадим тебя в обиду! Вы будете жить среди своих, среди друзей!

— Как же вы-то спаслись? — спросил Павел.

— А мы, как увидели, что фашисты убивают, залезли под убитых… Коля под дедушку с бабушкой, а я один ехал, я под наших учителей залез…

— Когда это было?

— Не знаю… Наверное, вчера…

— Вчера?

— Наверное, — Саша пожал плечами и глубоко зевнул. — Мне кажется… Я не помню…

— И все это время вы лежали под трупами!.. — выдохнул Павел.

Саша склонил голову на грудь, глаза его закрылись.

— Мы с Колькой боялись уснуть, чтобы не умереть…

Автоматная стрельба стала приближаться.

— Паша! Берем ребят на руки и бежим! — сказал Никита Степанович.

Павел поднял на руки Сашу, Колю взяли Тишков и Зина. Лидия бежала впереди, а взрослые с детьми сзади. Так и торопились они к лесу, где их дожидался замаскированный ветками обоз.

Вскоре телеги уже двигались по лесу, в объезд Городка.

Дорога лесная пропала, и пришлось ехать ощупью, по компасу. Сами не заметили, как оказались в болоте.

— Боюсь, что это то самое, Барсучено! — сказал Тишков Лене. — О нем наслышался — непроходимое, с трясинами людоедскими…

— Что же делать? — Лена сощурилась, думая. — Про Барсучено болото каждый наслышался…

— Решение может быть только одно: ребят снять с телег. А вперед пустить разведчиков…

Так и сделали. Но уже первый километр принес огорчения. Тяжело груженные телеги завязли. Лошади тоже не могли идти. Утомленные дети помогали взрослым переносить поклажу на твердую почву, вытаскивать телеги, лошадей. В упорстве и выдержке дети не уступали старшим.

Медленно, метр за метром, продвигались вперед. И чем дальше, тем труднее. Все чаще вязли в болоте телеги, лошади и люди. Дети устали до предела. Некоторые так устали, что сами уже были неспособны двигаться по вязкой почве. Их тоже переносили на руках.

— Эй, Сусанин! — сказала Лидия Тишкову. — Вы нас погубить задумали?

— А что? Вы знаете, как обойти эти болота?

— Назад идти надо.

— Куда же?

— Куда угодно, где есть дороги. Пусть даже гитлеровцы встретятся. Ведь мы не окажем им сопротивления. Мы все равно возвращаемся домой…

Тишков закурил. Положение было очень тяжелое. Дети изнемогали, а впереди непроходимое болото.

— На милость победителю? — спросил Никита Степанович у Виктора Ивановича.

Директор детдома не успел ответить, так как послышались возбужденные голоса разведчиков, и вскоре появились Павел и Зина, а с ними трое крестьян с охотничьими ружьями.

— Здравствуйте, товарищи! — поздоровался Тишков с ними.

— День добрый, — разноголосо ответили крестьяне.

— Откуда вы будете?

— Из Шилина, — ответил рослый за всех. — Охота была малость посмотреть, не прет ли и к нам фашист…

— Так у вас еще не были фашисты?

— К нам им не так просто пройти, видите, — улыбнулся крестьянин и показал на завязшие в болоте телеги.

— Товарищи! Мы спасаем детей из детского дома. К нашим пробиться не смогли, теперь держим путь обратно… Помогите нам пройти эти болота…

— Поможем! Конечно, поможем! — загудели колхозники. — Бедные ребята, как устали-то, истощали… О-ох!..

Это было выходом из чрезвычайно трудного положения. Но немало сил еще пришлось потратить, прежде чем проклятое болото осталось позади. Шли небольшими группами. Для лошадей и подвод делали настилы. Переносили на руках измученных детей.

После каждых ста метров делали небольшую передышку. А когда объявлялся привал, дети, как подкошенные, падали куда попало и тут же засыпали. Потом их будили, ставили на ноги, и все шли дальше.

Но вот и Шилино. Врага тут нет. Все село вышло на улицу встречать страшный обоз. Женщины плакали, вздыхали мужчины. Детей развели по избам. Топили бани, готовили обед. Спешили накормить и помыть уставших, валившихся с ног ребятишек.

Местные жители рассказали Никите Степановичу и Виктору Ивановичу, что гитлеровцы пока прошли километрах в десяти отсюда. Были бои с нашими. Сдержать врага не удалось. Он прорвал нашу оборону, углубился далеко вперед. Ну, конечно вернется или подтянет свои тылы. И тогда придет сюда, в Шилино.

— Мужиков у нас осталось человек двадцать. Возьмем с собой баб побойчее, провианту, ружья и — в лес… в болота… Будет фашисту в Шилине очень неудобно… Совсем плохо будет… Умирать он тут станет!

Так говорили Тишкову местные жители. И потом обратились с просьбой:

— Мы тут в одном доме прячем раненого бойца. У вас, наверное, есть врачи? Ему бы помочь надо…

— Конечно, конечно! — Никита Степанович послал Павла разыскать Лидию. — Мы ему поможем…

Это был казах по национальности. Желтое, изможденное лицо, воспаленные глаза. Когда он увидел Лидию с бинтами в руках, то заплакал, пытался поймать ее руки, чтобы поцеловать.

— Девушка! Я буду жить? Буду?

Лидия осмотрела раны красноармейца и велела позвать Зину.

— Вот, милочка, эти раны надо промыть, а потом перевязать. Ничего опасного у него нет. Пули прошли навылет, не задев даже костей. Напрасно он трусит…

— Нет, нет! Я не трус! — закричал казах и лицо его стало серьезным. — Я десять человек убил! Десять фашистов убил. А они меня окружили и стреляли, стреляли… А я все жив был… Потом упал… Ничего не помнил…

— А я справлюсь? — спросила Зина Лидию.

— Это уж я не знаю, — усмехнулась Лидия. — Перед вами раненый солдат. Если вы его умело перевяжете, он будет жить…

— У ран начали подгнивать края, — сказала Зина. — Я посыплю стрептоцидом… больше у нас ничего нет…

— Оказывается, вы кое-что понимаете!

— Да-да! И обработаю йодом…

Под вечер решено было уходить. Оставаться в Шилино детдомовцам было опасно. Они могли навлечь беду не только на себя, но и на жителей села. Фашистские самолеты несколько раз пролетали низко над селом, точно высматривая что-то, но люди успевали прятаться, и вражеским летчикам были видны лишь пустынные улицы и избы.

Правда, из труб шел дым. И это не было подозрительным. Но если бы гитлеровцы увидели много детей да еще заметили подводы, обязательно открыли бы огонь.

Как только начало темнеть, стали собираться в путь. Тепло попрощались с жителями села, которые дали детям на дорогу продуктов.

Никита Степанович дремал. Уже много дней приходилось ему бодрствовать, а спать совсем было некогда, небольшими урывками только.

Но его разбудили Зина и повариха Авдотья Николаевна, хотя Лена, как верный ординарец командира, всячески оберегала его сон. Зина и Авдотья Николаевна были не на шутку взволнованы.

— О, господи! Сколько еще можно мучить детей! — заговорила повариха. — Все равно на погибель их ведем, в германское рабство… Так зачем же эти мучения, я вас спрашиваю? Не лучше ли выйти на дорогу, да и сдаться фашисту…

— Никита Степанович, у детей жар, — сказала Зина. — Начинается самое страшное — дети заболевают…

— Да, это самое страшное! — согласился Тишков. — Но выйти на дорогу, как предлагаете вы, Авдотья Николаевна, еще страшнее. Ни на минуту не забывайте того, что видели на железнодорожной станции Городок. Среди нас есть два живых свидетеля этого ужаса — Коля и Саша… Пойдите, поговорите с ними. И вы узнаете, какой «милости» можно ожидать от фашистов. Смерть…

Тут к телеге подошла и Лидия. Она тоже была озабочена.

— Дети заболели! — сказала она. — Не лучше ли выйти на дорогу?

— Нет! Мы вернемся в свой дом, но будем двигаться лесом. А детей надо лечить! Одной ночи вам хватит, чтобы осмотреть детей и оказать какую-то помощь?

Лидия пожала плечами:

— Попробуем…

— Зина, — сказал Тишков, — учись хладнокровию у Лиды. А для начинающей медсестры лучшей практики, чем в походных условиях, не придумаешь. Действуйте, девочки!

Был объявлен привал. Дети расположились, кто на телегах, кто под ними, кто на траве под деревьями. Все дети спали. И только слышно было, как некоторые стонут во сне. Или болит что-то, или снится что-нибудь тяжелое…

Лидия и Зина осматривали детей по очереди. Заставляли пить лекарства.

А Тишков сказал Лене:

— Вот что. Я не имею права больше брать только на себя командование и все решения. Соберем сейчас всех коммунистов и комсомольцев. Надо поговорить…

— Хорошо. Я всех соберу.

— Да. Немедленно.

Собрались на полянке, сидели в темноте, только светились иногда огоньки самокруток.

— Товарищи! Партийно-комсомольское собрание считаю открытым. На повестке — один вопрос. Как нам дальше быть? Какие принять меры для спасения детей. Виктор Иванович, вы хотите что-то сказать?

— Да. Положение, товарищи, у нас создалось трудное. Десять дней мы пытаемся пробиться к нашим… И все безрезультатно. Нужно отметить, что все воспитатели мужественно борются за спасение детей, преодолевают неимоверные трудности, терпят лишения… Мы забыли о себе, каждый думает только о ребятах… Теперь разрешите подвести некоторые итоги. Дети, несмотря на то что держались мужественно, героически даже, вконец устали. Прорваться за линию фронта не удалось. Мы возвращаемся домой. Некоторые считают, что лучше просто выйти на дорогу и сдаться в плен. Но есть другой вариант, который поддерживаем мы с Никитой Степановичем: возвращение в свой дом… и по возможности незаметно.

Виктор Иванович замолчал.

— Какие будут предложения? — спросил Тишков.

— А что предлагать? Все правильно, — сказал завхоз Федор Митрофанович. — Домой нам двигать надо. А дома, знаете, и стены помогают…

— Стены-то помогают, но нам надо искать какой-то действенной помощи… Несомненно, остались наши подпольные советские организации. Надо установить с ними связь. Для этого один из нас должен уйти к нашим. Уйти, чтобы сообщить, в какую беду мы попали. — Тишков замолчал, оглядывая присутствующих. — Ведь и в лесах остались люди, действуют подпольные комитеты партии… Называйте кандидатуру, кому мы доверим такое дело.

— Да-а, — протянул завхоз Федор Митрофанович. — Я бы предложил твоего сына Павла послать, да молод больно… Тут нужен человек спокойный, опытный… Такой, как Виктор Иванович…

— А что, если пошлем Виктора Ивановича? Лучшей кандидатуры и не придумаешь… — сказала Лена.

— Что скажете, Виктор Иванович? — обратился Тишков к директору.

— Ну что ж! Кому-то надо идти. И я могу идти; могу потому, что есть на кого оставить детей — это наш замечательный коллектив воспитателей. И особенно я могу положиться на вас, Никита Степанович. — Виктор Иванович вздохнул. — Уверяю, все, что в моих силах, сделаю, чтобы спасти детей. Постараюсь связаться с нашими…

— Хорошо. Мы, кажется, обо всем договорились. На этом собрание закроем. И, как только кончится осмотр детей, тронемся в путь…

Было совсем раннее утро, когда обоз двинулся в путь. Вышли из леса на дорогу. И хотя дорога была открытой, другого пути не было.

Не успели пройти километр, как утреннюю тишину прорезали гулкие раскаты авиационных моторов. Три фашистских самолета пролетели над обозом и пошли на разворот. Дети побежали к ближайшим кустам прятаться, взрослые тащили на руках больных ребят.

Самолеты летели теперь так низко, что, казалось, решили врезаться в обоз или сесть на дорогу. Дети прижались друг к другу. Все ждали, когда же раздастся холодная, стрекочущая очередь пулемета. Но выстрелов не было.

Самолеты пронеслись, все обволоклось гулом. И только когда подняли головы, увидели в воздухе множество листовок. Они кружились, опускались на дорогу. Вскоре дорога и поле вокруг были усыпаны белыми квадратиками.

А людям не верилось, что самолеты только это и сделали. Все ожидали их возвращения, но самолеты скрылись из виду.

Тишков замахал рукой, показывая, чтобы все спешили на телеги: надо скорее идти вперед и скрыться в лесу.

Он поднял одну листовку и прочел по-русски: «Местные жители, покинувшие свои села, должны вернуться домой. Кто будет прятаться в лесу, будет расстреливаться на месте».

— Виктор Иванович, прочтите… — Тишков протянул листовку директору. — Не уверены фашисты, ох и не надеются даже, что кто-то встретит их хлебом-солью! Знают, что и в тылу у себя спокойного сна им не будет. В леса уходят партизаны…

Виктор Иванович повеселел.

— Конечно! Наши советские люди будут действовать здесь, в глубоком тылу врага. Я разыщу их! Обязательно разыщу! Я проберусь через линию фронта…

— Куда это вы собрались, герои? — как всегда насмешливо спросила проходившая мимо Лидия.

— Ухожу на связь с нашими, Лидочка! — сказал Виктор Иванович. — Постараюсь перейти линию фронта. Может быть, уже орудуют где-то партизаны… Остались ведь какие-то подпольные наши, советские, организации. С кем-то будет возможность связаться. Я расскажу о детях, о каждом из вас. И о тебе, Лидочка, тоже…

Но договорить Виктору Ивановичу так и не пришлось. Спереди к обозу стремительно приближалась вынырнувшая из леса колонна мотоциклистов. Фашисты окружили обоз, выпустили несколько автоматных очередей для устрашения поверх голов людей. Солдаты были в касках, некоторые в зеленых с желтыми пятнами маскировочных халатах.

Воем было приказано слезть с подвод, стоять и не шевелиться. Но ребята были проворнее. И Моня успел залезть под матрацы. А солдаты этого не заметили.

Появилось несколько офицеров с пистолетами в руках. Они прежде всего приказали солдатам забрать все продукты.

Солдаты бросились к телегам.

— Господи! А детям-то что останется! С голоду им помирать? Да? — закричала повариха Авдотья Николаевна, заслоняя собой подводу. Ее ударили по лицу, потом прикладом в спину. Когда она упала, били ногами.

Авдотья Николаевна не кричала, переносила побои молча, стиснув зубы. Только дети, глядя на это, не могли сдержать слез.

Солдаты гоготали, довольные, взваливая на спины мешки с хлебом и крупой. Очистили все, но под матрацы не заглянули.

Один из офицеров подошел к Тишкову и ткнул его дулом пистолета в грудь.

— Коммунист?

— Я педагог…

— Отвечать! Коммунист?

— Я педагог…

Офицер что-то крикнул двум солдатам. Они схватили Тишкова, оттащили в сторону. И принялись бить на глазах у всей колонны.

Вперед выскочил Павел, он бросился на помощь отцу. Но Павла сбили с ног. И его тоже стали жестоко избивать.

Офицеры хватали детей за волосы, кричали, выпучив глаза, брызгая слюной:

— Где коммунисты?

— Кто здесь коммунисты?

Лидия попыталась было что-то сказать по-немецки, но ей сразу же досталось кожаной перчаткой по щеке. И она замолчала, злобно поглядывая на ударившего ее офицера зелеными суженными глазами.

Детям тоже доставалось. У некоторых пошла из носа кровь. Но все молчали. Ни слова не было сказано.

Никита Степанович, окровавленный, изодранный, поднялся с земли.

В это время к обозу подъехала легковая машина, в которой сидел важный офицер, седой и старый. Он взмахом руки приостановил расправу.

— Откуда и зачем идете? — спросил он, выходя из машины.

К нему подбежал Павел, вытянул руки по швам и подобострастно произнес:

— Разрешите доложить, господин офицер!

Тишков подумал: «Только бы не переиграл, не переусердствовал!»

Офицер ответил через переводчика:

— Докладывайте.

— Мы все тут являемся преданными Германии! И на благо великой Германии мы, старшие, решили сохранить эту рабочую силу. Теперь ведем детей в тыл, туда, куда указали нам ваши коллеги еще в Лесовидах…

— В Лесовидах? — переспросил офицер. — Среди вас есть коммунисты?

— Все преданы великой Германии! — воскликнул Павел.

Офицер как будто остался доволен. Он медленно прошелся вдоль колонны детдомовцев, вглядываясь в лица. Остановился возле поварихи.

— За что так избита?

Повариха молчала. И переводчик еще раз задал ей тот же вопрос:

— За что избита?

— А что же дети теперь голодными останутся? Идти еще далеко… А эти… ваши солдаты обобрали нас. Ни крошки хлеба детям не оставили! Кому нужна такая рабочая сила — хворая и голодная?..

— Ничего! — Офицер улыбнулся. — Придете на место — там вас и накормят.

Затем офицер нахмурился и спросил Авдотью Николаевну:

— Кто тут коммунист? Отвечать!!!

— Какие там коммунисты, — повариха пыталась улыбнуться. — Вот кто тут: дети! Больные, истощенные, голодные. Никому вреда никакого не сделали… Посмотрите на них, какие они несчастные. Вы бы им хоть мешочек-то хлеба оставили!..

Офицер махнул рукой и пошел назад. Он сел в машину, крикнул мотоциклистам, чтобы те оставили детдомовский обоз и ехали за ним.

Куда-то очень торопился этот генерал. А так как дорога была лесная, то боялся за свою жизнь.

Поэтому он успокоился только тогда, когда увидел, что фашистские мотоциклисты выстроились впереди и сзади его машины.

Укатили солдаты. Обоз тронулся дальше.

— Повезло! — вздохнул Тишков. — Пока все живы остались!

Павел побежал к Лидии.

— Лидочка! Видела, как я их здорово, а? — радовался он, как мальчишка. — Здорово я их разыграл! И ведь поверили, гады, поверили! Правда?

— Поверили, — сказала Лидия. — Только в следующий раз ты не забудь крикнуть: «Хайль Гитлер!»

— Очень надо! Этого я кричать не буду…

— Тогда тебе не поверят…

— Э-эх, взял бы я автомат, да скосил их всех! Вернемся, я в партизаны уйду. Вот увидишь…

— А Виктор Иванович уходит уже. Ты слышал?

— Да. Мы так решили на собрании…

— На каком собрании?

— Ах, ведь ты не знаешь!.. Вы с Зиной тогда осматривали детей. А у нас было партийно-комсомольское собрание.

— О чем же?

— О том, как будем возвращаться домой. И еще о том, что надо о себе дать знать нашим.

— И это должен сделать Виктор Иванович? Не нашли кого помоложе…

— Да. Он должен пройти к нашим. И он пройдет. Он очень сильный человек. Я его хорошо знаю.

— Когда же он пойдет?

— За Полоцком. Там начнутся знакомые леса. И Виктор Иванович там каждое дерево знает, каждый кустик. Он возьмет с собой все наши документы. Возьмет и карточки, где выписаны данные о детях…

— А это еще зачем?

— Чтобы люди знали, кто мы такие…

Тишков заметил, что дети изменились до неузнаваемости. И самое страшное — молчание. Они молчат. Постоянно молчат, будто им нечего сказать друг другу. И как только предоставляется возможность, они стараются примоститься где попало и уснуть.

Колонна прибыла в село Сиротино. Обойти его было нельзя, так как только здесь находился мост через реку Черница. А вплавь и на плотах, как раньше, теперь дети переправляться уже не могли.

В Сиротино их также встретили фашисты. Им объяснили, что детский дом направляется в тыл и что это разрешил старший офицер, которого они встретили по дороге.

— Ага! — воскликнул переводчик. — Не врете! Офицер не мог вас не встретить!.. Но я на всякий случай позвоню ему. Поэтому переправу на тот берег пока не разрешаю!

Пришлось остановиться. Да и детям был необходим отдых. Ведь они были голодны. А провизии никакой не осталось. Но, как и прежде, местные жители не оставили детей в беде. Каждый нес из дому то, что мог.

И снова плакали женщины, глядя, как делятся последними крошками дети между собой, как жадно блестят их глаза.

Тишков пошел к повозке Лидии.

— Спирт! — сказал он коротко.

— Спирт?

— Да. У вас где-то был спрятан спирт…

— Есть…

— Надо напоить солдат… В селе всего десяток фашистов. Их надо «угостить». Поручаю это вам с Зиной.

Как только появилась бутыль с прозрачной жидкостью, фашистские солдаты сами бросились к ней.

— О-о! Русский водка? Шнапс!..

— Спирт! — сказал Никита Степанович.

— Шпирт! — солдаты схватили бутыль, открыли крышку, стали нюхать. — О, шпирт!..

И потащили бутыль в один из домов, где были остальные.

Детдомовцы остались без охраны, свободные. Когда из дома, где пили солдаты, послышались громкие выкрики и песни, Тишков дал команду переправляться. Телеги быстро проехали по мосту и скрылись в лесу.

Прошли лес. Теперь шли проселочной дорогой. Сквозь редкий кустарник проглядывался берег реки Черница. И вдруг дети зашумели.

— Что такое? — удивился Тишков.

Он пригляделся и увидел на том берегу реки колонну гитлеровских солдат. Да, это были фашистские солдаты. И шли они плотным строем…

Кто-то из девочек заплакал, еще и еще…

Потом начался артиллерийский обстрел леса. Видимо, немцы подготавливали себе тут дорогу для танков и пехоты. Снаряды летели прямо над головой и, казалось, разрывались в нескольких метрах от повозок.

Земля дрожала, люди оглохли. Но обоз продолжал двигаться все дальше, все ближе к Полоцку.

В Полоцк без разведки решили не входить.

— Никита Степанович! А что, если послать в разведку детей, — предложила Лена.

— Де-тей?

— Да. Пойдут Володя Большой, Володя Маленький и Люся Соротка… Взрослым идти опасно, а детям легче. И потом должны же мы, наконец, доверять пионерам! Они сами горят желанием помочь чем-то… Давайте окажем пионерам доверие.

— Согласен, — кивнул Тишков. — Хорошо. Позовите их. Я объясню задание.

Весть о том, что в разведку пойдут ребята, облетела все телеги. И каждый мальчик, и каждая девочка готовы были выполнить приказ своего командира. Дети воспрянули духом. Они почувствовали, что тоже что-то значат, что и они могут быть полезными.

— Задание такое: выяснить, патрулируют ли фашисты дороги на въезде и выезде из города. Вернуться невредимыми.

— Слушаем, товарищ командир! — ответили ребята и отдали пионерский салют.

Разведка вернулась быстрее, чем предполагал Никита Степанович.

— Товарищ командир, разрешите доложить! — обратился Володя Большой.

— Докладывайте.

— Все подъезды и выезды в городе патрулируются фашистами. Женщин и детей пропускают так, а у мужчин спрашивают пропуск. Тех, кто без пропуска, задерживают…

— Да-да! — подхватила Люся Соротка. — Задерживают и арестовывают. Связывают руки и грузят в какие-то машины…

— Значит, без пропуска мужчинам не пройти в город?

— Нет. Мы сами видели, — хором ответили ребята.

Положение складывалось трагическое. Много километров труднейшего пути осталось позади. И теперь вдруг такое непреодолимое препятствие…

— Прорваться? — спросил Тишков у Виктора Ивановича.

— Не имеем права. Оставить детский дом без мужчин? Что вы!

— Да-да! Это невозможно, — согласился Тишков. — Надо пойти на хитрость…

— Последовать примеру Мони?

— Это мысль! Только ведь рискованно…

— Один раз можно и рискнуть…

— Так решимся, Виктор Иванович?

— Другого выхода я не вижу…

— Ну, Лена, — обратился Тишков к комсоргу, — прячь нас и руководи этим проездом…

Все мужчины легли на самое дно телег. На них набросали сена, травы, потом положили матрацы, тряпки. Сверху улеглись ребята.

Теперь каждый из ребят знал, что и от него тоже зависит жизнь воспитателей. И ребята во что бы то ни стало хотели отплатить добром за добро, которое им делали взрослые. Телеги были переполнены их худенькими телами.

Идти всем обозом было опасно. Фашисты могли неожиданно открыть огонь. Лена решила, что подводы будут идти по две с небольшими промежутками.

Наступали самые решающие минуты.

На восточной окраине Полоцка первые две подводы окружили гитлеровские солдаты. С ними был офицер, который потребовал объяснений.

— По приказу германского командования детский дом направляется в район Верино…

— Где мужчины? — спросил офицер.

— Были задержаны в селе Сиротино.

Офицер направился к телегам. Остановился у второй, хотел пощупать матрацы, протянул даже руку. Все замерли.

Ожидание было мучительно.

Офицер посмотрел в лица ребят, в эти черные ямки глаз и опустил руку. А потом показал, что можно пропустить обоз в Полоцк.

Благополучно проехали и другие телеги.

Теперь шли через Полоцк. Здесь их никто не задержал. А вот при выезде из города, у моста через Западную Двину, их остановил еще один контрольный пост.

Пояснения теперь давала Лидия. И так как она говорила по-немецки, они, наверное, оказались более убедительными, потому что фашистский офицер даже улыбнулся Лидии, разрешая ехать.

Все подводы проехали, кроме последней, которую офицер заставил остановиться. На подводе ехала Авдотья Николаевна.

— За что били? — спросил офицер, показывая на ее синяки.

— Не хотела отдать продукты, которые были припасены для детей… Поглядите, какие они худые, изможденные. Скелеты, а не дети. Раньше-то они у меня были все кругленькие!

— Значит, хотела утаить продукты?

— Зачем утаивать? Взяли солдаты с телег мешки с продуктами, и все.

— И больше не осталось? Можно не проверять?

Авдотья Николаевна обмерла, потом широким жестом, полным отчаяния, показала на детей:

— Посмотрите на них! Если бы у меня были продукты, неужели я не дала бы их этим голодным детям?… Посмотрите на них…

И дети так смотрели в глаза офицеру, что он отвернулся и махнул рукой, разрешая ехать.

И вот Полоцк позади.

Обоз остановился в густом лесу на привал. За все эти дни странствий впервые пошел дождь. Да такой проливной, с громом и молниями.

— Самое время, — сказал Виктор Иванович Тишкову. — Ухожу.

— Идите. Все-таки есть надежда. Дадите знать нашим, что детский дом в беде! Двести с лишним детей застряли в тылу у фашистов. И всем угрожает смерть… Есть надежда на подпольщиков… Они помогут. Берегите себя, Виктор Иванович. Этим вы и нас сбережете…

— Будьте спокойны, Никита Степанович, я пройду.

— Уверен! Пистолет при вас?

— Да.

— Покурим?

— Покурим…

Дождь хлестал, как из ведра. Дети залезли под телеги, сжались в комочки.

Из тьмы, озираясь, вышел Павел.

— Ты чего, Паша? — спросил Виктор Иванович.

— Небось Лиду ищет… — буркнул Никита Степанович. — Ох, не к добру это твое увлечение. Да и не время сейчас!.. Ну, угадал? Лиду ищешь?

— Ее!

— А я ухожу, — Виктор Иванович вздохнул.

— Уходите? Сейчас? — воскликнул Павел.

— Сию минуту. Последнюю самокрутку с вами докуриваю. Передавай привет Лиде…

Виктор Иванович поднялся. Они крепко обнялись с Тишковым. Пожали другу другу руки. И Виктор Иванович пошел.

Отойдя метров сто, он вступил в совершенную тьму: все еще гремело, лил дождь. Виктор Иванович радовался этой непогоде — в такую ночь легко скрыться.

Впереди кто-то свистнул. Виктор Иванович остановился. И прямо на него из-за ели вышел завхоз Ваненков.

— Уходишь? — спросил завхоз.

— Да, дорогой друг! Иду к нашим.

— Я провожу маленько…

— Да зачем? Дождь такой…

— Больно расставаться с вами. Столько лет вместе проработали. И вдруг больше увидеться не приведется.

— Дорогой Федор Митрофанович, да что ты вдруг об этом?! Ну, проводи чуток. И гони прочь мрачные мысли…

Они прошли вместе с полкилометра.

— Ну, до свидания, Федор Митрофанович, друг дорогой, до скорого…

Они обнялись, расцеловались, и Виктор Иванович зашагал один. Дождь не прекращался. Виктор Иванович уже промок насквозь. Он остановился под деревам, чтобы поправить намокший плащ, и вдруг вскрикнул от неожиданного удара в спину.

Сзади ему всадили нож.

Виктор Иванович обернулся и от удивления не смог даже произнести знакомого имени:

— Ты?… Почему?.. Зачем?!!

Следующий удар пришелся в грудь.

Виктор Иванович захрипел и свалился замертво.

Лил дождь…