Тиран в шелковых перчатках

18

Портье впустил ее в здание, и Купер тут же погрузилась в царящий здесь хаос. Рабочие по-прежнему стучали молотками и красили стены. Отыскать Диора не составило труда: он сидел на ступеньках в центре лестницы, окруженный волнами стекающего по ней разноцветного шелка, и без конца чертыхался.

— Тиан! — окликнула она. — Что это ты делаешь?

— В этом чертовом доме слишком мало места! — крикнул он в ответ. — Придется пристроить целое крыло. И мне нужно по меньшей мере еще три этажа.

Купер поднялась к нему, осторожно обходя каскады ткани.

— А шести миллионов Бюссака на это хватит?

— Шести миллионов? — Он уставился в пространство пустыми глазами. — Те шесть миллионов закончились давным-давно. Мы уже почти потратили следующие шесть.

Купер была потрясена. Деньги, как вода, утекали сквозь пальцы Диора. Ставки в этой игре стали слишком высоки, даже для самого богатого человека во Франции. Она поднялась по лестнице в бельэтаж, ремонт в котором все еще не был закончен. Человек шесть рабочих, выставив кверху обтянутые синей саржей зады, ползали по полу, укладывая бледносерое ковровое покрытие. Она поднялась этажом выше.

Третий этаж превратился в зону военных действий, где вместо пулеметов стрекотали швейные машинки, а швеи из-за тесноты задевали друг друга локтями. Жара здесь стояла невыносимая, и воздух пропитался запахом пота двадцати молодых тел: как пожаловалась работница, сидящая в первом ряду, девушки трудились по восемнадцать часов в сутки, и у них не было времени даже поесть, не то что помыться.

Вряд ли кто-то из истинных ценителей моды когда-либо задумывался, сколько долгих часов напряженного труда мастеров своего дела требуется для создания одного модного наряда. Красота дается ценой усталых глаз, сведенных судорогой плеч, исколотых пальцев.

— У нашей управляющей случился нервный срыв, — рассказала Купер одна из портних. — Из-за напряжения она слетела с катушек.

Остальные немедленно добавили свои голоса к хору жалоб:

— Месье Диор раньше был таким деликатным.

— А теперь его как подменили!

— Никто не справляется с его требованиями. Из-за малейшей оплошности он впадает в ярость.

Остальные девушки согласились. Кристиан Диор из застенчивого неприметного человека превратился в тирана, подобного Наполеону. Он отдавал своим «войскам» приказы, которые они иногда с трудом понимали, поскольку он намеревался возродить давно забытые приемы шитья, утраченные еще в восемнадцатом веке, и требовал от работниц такого уровня совершенства, какого в наше время и не видывали.

Купер снова спустилась вниз, на каждом шагу сталкиваясь с рабочими, швеями и манекенщицами. Выбрав себе просторный кабинет, Диор собирался работать за огромным столом в стиле ампир. Но некоторое время назад его выжили оттуда закройщицы, которые задвинули ампирный письменный стол в дальний угол, а в центре установили длинный рабочий верстак, на котором кроили ткань видавшими виды ножницами. Сам Диор теперь обосновался в чулане без окон, известном как «каморка». Там едва хватало места для рисунков, которые он набрасывал с невероятной быстротой, перерисовывая каждую модель по нескольку раз, чтобы часть из них в конце концов полностью забраковать. Она застала его, когда он в полной темноте пытался поменять перегревшую лампочку в настольной лампе.

— Merde! Похоже, эта лампа сломалась.

— Дай я попробую. — Она принялась за дело, а он, пыхтя от усталости, откинулся на спинку стула.

— На меня возложили слишком много надежд, та petite. Как я смогу оправдать все эти ожидания?

— Ты их превзойдешь, — заверила она. — Просто верь в себя.

Он схватился за голову:

— Если бы я знал, во что все выльется, я бы ни за что в это не ввязался.

— Девушки говорят, ты превращаешься в тирана, — заметила она. Новая лампочка вошла в патрон, и стол залило светом. — Они жалуются, что ты доводишь их до отчаяния.

Не удостоив ее ответом, он схватил со стола стопку рисунков и начал их судорожно листать.

— Где этот «Бурбон»? Кто-то перепутал порядок всех моих рисунков!

Она помогла ему найти нужные эскизы и проследовала за ним в другое помещение. Здесь стояло несколько безруких деревянных торсов — так называемые штокмановские или портновские манекены, на которых, прежде чем шить, одежду скалывали булавками. Диор отогнал в сторону одну из портних и оглядел платье критическим взглядом. Это была первая попытка реализовать модель в ткани, в качестве которой использовалось белое полотно.

— Да, это «Бурбон», но оно никуда не годится! — простонал он. — Оно должно быть намного пышнее в бедрах. Вы его испортили!

— Платье скроено в точности по вашему эскизу, месье Диор.

— Не перечьте мне! Это мерзость! Я хочу больше объема!

— Но, месье Диор, — робко возразила портниха, — пропорции манекена не позволяют…

— Не позволяют? Не позволяют? — Обычно розовое лицо Диора приобрело угрожающий багровый оттенок. — Кто мне тут будет указывать, что мне позволено, а что не позволено?

— Никто, месье, — прошептала девушка.

— Снимите его, — потребовал он жутким тоном.

— Да, месье.

Трясущимися руками портниха отколола «форму», обнажив деревянный торс манекена. Диор с минуту сверлил его взглядом.

— Да, вот где ошибка. Пропорции действительно неверные.

Штокмановские манекены можно было полностью настроить. Диор взялся за работу, сражаясь с целой системой винтиков и рычажков, дававших возможность изменить пропорции. Но именно этот манекен был старым и тугим и не поддавался его манипуляциям. Лицо Диора еще больше потемнело. Он полез в коробку с инструментами и достал оттуда деревянную киянку. Все прекратили работать и в молчании взирали на Диора, который лупил молотком по манекену, выбивая дощечки в одном месте и вбивая в другом. Никем не замеченная, Купер сделала несколько фотографий этого экстраординарного представления.

Наконец, задыхаясь, Диор отбросил киянку в сторону и придирчиво осмотрел результат своих трудов.

— Voila! — триумфально воскликнул он. — Вот совершенная женщина! — Он повернулся к портнихе, которая все еще прижимала к груди полотняную форму, глядя на него широко распахнутыми от страха глазами. — Вот теперь вы можете продолжать.

Он вылетел из комнаты, оставив всех в изумлении взирать на перенастроенный штокмановский манекен с осиной талией, широкими бедрами и низко расположенной грудью.

— Mon Dieu! — пролепетал кто-то. — Он сошел сума.

— Ни одна женщина так не выглядит.

— Нам придется снова затянуть женщин в корсеты.

— И этого будет недостаточно, — заметила другая портниха. — Еще понадобятся вкладыши в бюстгальтер и турнюр.

Купер наблюдала, как эти мастера своего дела, лучшие во всем Париже, пытались разрешить профессиональную головоломку, которую поставил перед ними хозяин. Диор просто взял молоток и выбил женскую фигуру в форме песочных часов, столь милую его взору.

Купер вернулась вслед за Диором в его каморку.

— Сколько платьев ты собираешься представить? — спросила она.

— Сотню.

Она ужаснулась. Неудивительно, что в Доме «Диор» царит безумие.

— Но для первой коллекции это невероятное количество, — рискнула заметить Купер. — В прошлом году Жак Фат выпустил свою первую коллекцию всего из двадцати вещей.

— Сотню, — твердо повторил он. — Если я сделаю меньше, я не смогу передать свое видение. Я должен повлиять на моду. — Ее насторожил его слегка безумный взгляд. — Если я сошью десяток, два десятка платьев, ни до кого ничего не дойдет. Я знаю, что они скажут: «Ну, это же Кристиан с его одержимостью, что с него взять». Но если люди увидят сотню моих платьев, у них распахнутся глаза. Никто не сможет проигнорировать сто платьев.

— Но расходы…

— Бюссаку придется дать мне больше денег, — произнес он ровным тоном. — Мне потребуются ткани, аксессуары, обувь.

У нее упало сердце.

— Но… где ты найдешь покупателей на такое количество моделей?

Он посмотрел на нее как на сумасшедшую:

— Да за ними выстроится очередь вдоль всей авеню Монтень. Они будут на коленях умолять меня продать им платье. — Он широко развел руки. — Наступает эра Диора, mа petite.

Десять минут назад он стенал, что не сумеет оправдать ничьих ожиданий, и жалел, что вообще в это ввязался. А теперь он провозглашает наступление эры Диора. Его забрасывает с самого дна самоуничижения на вершины мегаломании, с которых он вновь срывается в бездну сомнений.

Купер готовилась к предстоящему визиту Кармел Сноу. Главный редактор журнала «Харперс базар», опубликовавшая за последние два года огромное число ее статей, приезжала во Францию впервые с 1939-го — года начала войны. В мире моды ее визит приравнивался к визиту главы государства. Ее отчеты о новых коллекциях 1947 года будут жадно читать по обе стороны Атлантики. Ее одобрение или неодобрение означают взлет или провал модельера.

Она ясно дала понять, что за те десять дней, что ей удалось выкроить в своем напряженном графике, она собирается сделать и увидеть как можно больше.

Накануне приезда миссис Сноу Купер позвонила сестра Гибсон из санатория Марии-Терезии. Звонок был по поводу Амори.

— Я подумала, вы рады будете узнать, что мистер Хиткот полностью поправился. Мне кажется, ваше посещение явилось поворотным моментом в его выздоровлении.

— Я рада это слышать. Он все еще в Париже?

— Он отбыл в Нью-Йорк на пароходе «Звезда Америки». По возвращении домой он вольется в семейный банковский бизнес.

— Это здравое решение.

— Он сказал, что последовал вашему совету.

— Да, припоминаю, именно это я ему и посоветовала сделать.

— Есть один момент, который я хотела бы с вами обсудить. Это касается его ранения. Хирург вставил ему в череп стальную пластину, но понятно, что волосы на этой половине головы у него теперь не растут. У него навсегда останется очень заметный шрам. И вопреки вашему предположению, — неприязненно заметила сестра Гибсон, — он не сможет носить в помещении шляпу.

Значит, Амори поделился с ней и этим маленьким комментарием.

— К чему вы клоните, сестра Гибсон?

— Мы все сошлись на том, что неплохо было бы приукрасить истинную причину его ранения.

— В смысле — приукрасить?

— Так много молодых людей возвращаются из Европы в Америку с ранами, полученными на войне. Принимая во внимание будущие дела с клиентами его фирмы и для удачного роста его карьеры, мы решили, что будет лучше, если мистер Хиткот даст понять, что был ранен осколком шрапнели в ходе военных действий, а не сам поднял на себя руку.

— Боевое ранение?

— Именно. И поскольку вы бывшая жена мистера Хиткота, мы бы хотели попросить вас…

— Поддержать легенду? — спросила Купер, потому что сестра Гибсон замялась.

— Поддержать его в его новой карьере.

— Он мог бы сам попросить меня об этом.

— Он подумал, что лучше, если с просьбой обратится незаинтересованное лицо. Ему не стоит тащить до конца своих дней груз вины за один глупый поступок.

— Не волнуйтесь, — холодно ответила Купер. — Я никому не проболтаюсь. Если ему хочется поиграть в героя войны, я не стану разрушать эту иллюзию.

— Спасибо. Я напишу его семье, чтобы подтвердить ваши слова. Уверена, их это обрадует. Желаю вам приятного дня, миссис Беликовская.

— И что это было? — спросил Генрих, когда она, смеясь, повесила трубку.

— Тщеславие и самообман, мой дорогой. Амори хочет выдать свое увечье за рану, полученную в сражении.

— Полагаю, — сказал Генри, укачивая на руках сына, — в какой-то мере все наши раны получены в жизненных битвах.

— Надеюсь, эта рана его не искалечила, — сказала она, обнимая мужа с ребенком на руках и глядя в сонное личико сына. — Надеюсь, когда-нибудь он будет так же счастлив, как я. Вокруг меня творилась сплошная разруха и несчастья — но моя жизнь все равно похожа на волшебную сказку.

Кармел Сноу выглядела совсем не так, как представляла Купер: она оказалась маленькой подвижной женщиной лет шестидесяти с голубыми кудряшками и жемчужными украшениями. У нее было узкое морщинистое лицо настоящей ирландки, с курносым носом, а в речи то и дело проскакивал акцент, с каким говорят в дублинском районе Долки, хотя из Ирландии она уехала, будучи совсем ребенком.

Но, как Купер вскоре убедилась, она вовсе не была «миленькой маленькой леди».

Кармел Сноу не собиралась терять ни секунды. Казалось, она совсем не нуждается в сне, потому что в четыре утра была так же бодра и весела, как и в полдень. К тому же ее не мучили ни голод, ни усталость. Чтобы поспеть за ней, нужно было опережать саму себя. Единственное, чего она требовала и соблюдала неукоснительно, — это обед. И как Купер убедилась на собственном горьком опыте, обед для нее состоял из нескольких больших порций мартини.

— Ты же знаешь, какой из меня алкоголик, — жаловалась Купер Генри, потирая виски. — Один мартини — и я лыка не вяжу, три — и я уже в коме. Ты бы хоть меня предупредил.

— Просто выливай их в ближайший горшок с растением, пока она не видит, — посоветовал Генри. — Я всегда так делаю. Я знаком с Кармел двадцать лет и так и не научился справляться с ее обедами из трех мартини.

Удивительная энергичность Кармел позволила ей за десять лет превратить «Харперс базар» из скучного периодического издания для домохозяек в самый модный женский журнал своего времени. И она была решительно настроена завлечь Купер в штат.

— Ваша статья о проститутках была великолепна! — сообщила она Купер.

— Вы ее читали?

— Она забавная, но бьет точно в цель. Вы задаетесь потрясающими вопросами: так ли далеко друг от друга отстоят профессионалы, оказывающие сексуальные услуги и услуги в сфере моды? Каково вообще быть профессионалом в мире, который не предоставляет женщинам справедливого шанса на самореализацию? Это феноменальная журналистика.

— Я рада, что вам понравилось.

— Мне в ней не понравилось лишь одно.

— Что именно?

— Что эта статья была написана для «Вог». Я не хочу, чтобы вы еще хоть что-то опубликовали в «Вог», — резко заявила она. Сама она как раз начинала карьеру именно в этом журнале, но ушла оттуда со скандалом, которого ни одна из сторон так и не забыла друг другу. — Мне нужен собственный корреспондент в Париже. Я буду хорошо платить.

— Я польщена тем, что вы хотите включить меня в штат, миссис Сноу… — осторожно начала Купер.

Перед тем как нанести визит Баленсиаге, любимому модельеру Кармел Сноу, они решили пообедать в баре «Харрис» — обед состоял из горячих бутербродов croque monsieur[72] и холодного кувшина мартини.

— …но я дорожу своей свободой, — закончила она.

— О, поверьте, о свободе я знаю все. В жизни есть вещи поважнее. Например, быть частью общественного движения. «Харперс базар» не просто журнал для женщин, которые правильно одеваются. Он для женщин, которые при этом правильно мыслят. А это — вы, моя милая. Вам есть что сказать, и я бы хотела, чтобы вы говорили об этом со страниц моего журнала, а не со страниц изданий моих конкурентов.

— Позвольте мне обдумать ваше предложение.

— Вы добьетесь намного большего, будучи частью команды — лучшей команды в нашем бизнесе, — чем в одиночку. — Она налила им по третьему бокалу мартини. У Купер уже был туман в голове, а удачно расположенного цветочного горшка в баре «Харрис» не оказалось. — Я хочу, чтобы наши читательницы учились жить, а не только модно одеваться. Я хочу, чтобы они умели использовать свои шансы. Чтобы пробовали делать то, чего никогда не делали. Расширяли свои горизонты. Вы нам идеально подходите. — Она кивнула, сверкнув глазами, бледными и искрящимися, как их ледяной коктейль. — Ладно. А теперь расскажите мне о Кристиане Диоре. Я бы ни за что сюда не поехала, если бы вы им не бредили. Кажется, я видела сшитый им костюм, который мне понравился. Это было, вероятно, году в тридцать седьмом, он тогда работал у Робера Пиге.

— Я считаю, на сегодняшний день он лучший модельер Парижа.

— Лучше Баленсиаги? — фыркнула миссис Сноу.

— Другой. Более спонтанный, более… роскошный. Словечко «роскошный», которое сама редактор использовала в предыдущем номере журнала, вызвало у нее улыбку.

— Итак, что же мне предстоит увидеть в будущую среду?

Диор окутал происходящее на авеню Монтень плотным покрывалом секретности, и лишь несколько посторонних имели представление о коллекции, которую там в такой спешке готовили.

— Я не могу выдать никаких подробностей. Тиан меня убьет.

— А с чего такая таинственность? — Кармел, в безупречно подогнанном по фигуре костюме от Баленсиаги, скрестила худые ноги, скрипнув нейлоновыми чулками. — Поверьте, я видела все. Подолы, заканчивающиеся на уровне паха? Вырезы до пупа?

— Там дело вообще не в подолах и вырезах, — помедлила Купер. — Это совершенно новый облик.

Кармел всюду носила с собой сумку «со всяким хламом»: там были папка с журнальными вырезками, образцы тканей, записки самой себе на отдельных бумажках. Она сняла с ручки колпачок и записала: «Совершенно новый облик. Это громкое заявление. Надеюсь, он меня не разочарует».