Титан

«…non veder, non sentir…» («…не видеть, не слышать…»)

Увы! Увы! Я предан незаметно промчавшимися днями. Я ждал слишком долго… время пролетело, и вот я старик. Поздно раскаиваться, поздно раздумывать — у порога стоит смерть… Напрасно лью я слезы: какое несчастье может сравниться с утраченным временем….

Увы! Увы! Оглядываюсь назад и не нахожу дня, который бы принадлежал мне! Обманчивые надежды и тщеславные желания мешали мне узреть истину, теперь я понял это… Сколько было слез, муки, сколько вздохов любви, ибо ни одна человеческая страсть не осталась мне чуждой.

Увы! Увы! Я бреду, сам не зная куда, и мне страшно. И если я не ошибаюсь, — о, дай бог, чтоб я ошибался, — вижу, ясно вижу, создатель, что мне уготована вечная кара, ожидающая тех, кто совершал зло, зная, в чем добро. И я не знаю ныне, на что надеяться…

Нужно представить себе, чем было для мыслящих людей того времени разграбление Рима и падение Флоренции, — ужасающим банкротством разума, полным крушением

24 февраля 1531.

Себастьяно дель Пьомбо — Микеланджело.

Теперь пусть хоть все рухнет, я не стану жалеть, мир мне кажется достойным только смеха… нет, я уже не тот Бастьяно, каким был до разгрома, — до сих пор не могу опомниться.

Теперь, дорогой мой друг, после того как мы с вами прошли огонь и воду и пережили такое, что и вообразить трудно… остаток дней своих постараемся прожить мирно, если только нам это удастся. На фортуну ведь особенно полагаться не приходится, слишком она зла и любит причинять боль…

Кондиви.

По окончании войны папа Климент велел отыскать Микеланджело и сказать ему, что если он согласится продолжать давно начатые гробницы, то ему будут дарованы свобода и покой. Услыхав это, Микеланджело покинул свое тайное убежище и, несмотря на то, что не держал в руках резца около пятнадцати лет, с таким рвением принялся за работу, что через несколько месяцев сделал все статуи, украшающие ризницу церкви Сан Лоренцо…

29 сентября 1531.

Джованни Баттиста ди Паоло Мини — Валори.

…Микеланджело изнурен и сильно отощал. Я беседовал о его состоянии с Буджардини и Антонио Мини, и мы все того мнения, что, если о нем не позаботиться тотчас же, он долго не протянет. Он слишком много работает, мало и дурно питается, а спит и того меньше. Еще с прошлого года он страдает от болей в голове и в сердце.

21 ноября 1531.

Папа Климент VII — Микеланджело.

…Не должен ты заниматься никакими другими работами, кроме возведения гробницы, что мы тебе поручили.

Флоренция, конец июля — начало августа 1533.

Микеланджело — Себастьяно дель Пьомбо в Риме.

Мой дорогой… Я получил оба мадригала, и сер Джован. Франческо [Фаттуччи] приказал их несколько раз пропеть. И судя по тому, что он мне сказал, их сочли удивительными в отношении пения, слова же этого никак не заслужили. Вы этого хотели, и я получил величайшее наслаждение…

О работе здесь [в Капелле Медичи] я пока ничего больше писать не буду, так как мне кажется, что я за эти дни писал о ней достаточно и, насколько мог, пытался во всех подробностях подражать манере и стилю Фиджованни, которые кажутся мне весьма подходящими для того, кто хочет сказать о многих вещах. Не показывайте этого письма…

Вазари.

…Но гораздо больше изумляет он всякого мыслью, выраженною им в гробницах герцога Джулиано и герцога Лоренцо Медичи, что одной земли было недостаточно для достойного погребения их величия, что все элементы мира должны участвовать в нем, поэтому должно украсить их гробницы четырьмя статуями: Ночи и Дня — на одной, Утра и Вечера — на другой. Позы этих статуй так прекрасны, мускулы переданы так искусно, что, если бы искусство погибло, их одних оказалось бы достаточно, чтобы возвратить ему первоначальный свет.

Кондиви.

Правда, ни одна из этих статуй не закончена вполне, однако все они так прекрасны, что не нуждаются в последних ударах резца.

Эти четыре статуи поставлены в ризнице, нарочно для них построенной и находящейся в левой стороне церкви, против старой ризницы. Несмотря на то, что они имеют одинаковую величину и служат как бы одной идее, они все различны по положению.

…Одни из них олицетворяют день, другие ночь, а все вместе — время.

Вазари.

Что могу я сказать о Ночи, статуе не то что редкой, а единственной? Кто видал в каком бы то ни было веке скульптурные произведения, древние или современные, сделанные с таким искусством? Чувствуется не только покой спящего, но также скорбь и печаль человека, теряющего нечто чтимое им и великое. И думается также, что эта Ночь затемняет всех, кто в какую бы то ни было эпоху статуей или картиной пытался, не говорю превзойти, хотя бы сравняться с ней. Сон передан здесь так, точно перед нами в действительности уснувший человек. Поэтому-то люди ученейшие сложили в ее честь немало стихов латинских и итальянских…

Джованни Строцци на «Ночь» Буонаррото:

Ответ Буонаррото:

После того как он оплакал свою родину в трагических образах Сикстинского плафона, он возжаждал 'чести — стать па защиту ее свободы, с оружием в руках, с тем чтобы потом, в мраморах капеллы, носящей имя тиранов Флоренции, дерзко пропеть последнюю лебединую песнь ее свободе, еще более трагическую, чем пророки, сивиллы и фигуры в люнетах Сикстины.

…Что идея неустойчивости всего земного господствует в капелле, по-видимому, нужно считать бесспорным. Здесь, как и в Сикстинской капелле, образы служат для выражения скрытой тенденции.

…Здесь Микеланджело тоже не только художник, но и гражданин, да к тому же гражданин, побежденный в бою за самое дорогое, что у него было, не остывший от боевого распала, в буквальном смысле пахнущий еще порохом.

Все его существо восставало против малодушного примирения с торжеством зла и тьмы, с возвратом варварства, с крушением свободы. Он боролся… Боролся с отчаянием в груди, зная, что победит не то дело, которое он защищает. Оружия он не положил даже тогда, когда битва была проиграна.

Мастер ничего не иллюстрировал, а воплощал в пластических образах мир своих чувств и мыслей, навеянных тем, что его окружало в конкретной действительности, и что он не мог, как всякий великий художник, не отразить в своем творчестве. И притом отразить в формах столь универсальных, что они приобретают общечеловеческую значимость.

…В надгробиях Медичи умершие представлены сидящими в нишах: Джулиано исполнен готовности к действию, Лоренцо сидит в глубоком раздумье. Под ними — саркофаги, на которых четыре аллегории времен дня возлежат в напряженных позах.

…фигуры «Утра», «Дня», «Вечера» и «Ночи». Они символизируют бег неумолимого времени. Но, взятая сама по себе, каждая из фигур обладает и своим смыслом, воплощая определенный характер и определенный оттенок настроения, что для искусства XVJ века было уже чем-то абсолютно новым.

…В композиционном построении фигур Микеланджело отдает предпочтение изогнутой оси перед прямой, что усиливает динамику образа. Поверхность тела он трактует более обобщенно, избегая излишних, дробящих плоскость членений. Если раньше художник рассматривал человеческую фигуру как средоточие имманентных ей сил, то в Капелле Медичи фигура все чаще выступает орудием сверхличных, вне ее находящихся сил. Отсюда рождается трагизм образа и тот глубокий внутренний конфликт, который невольно вызывает в памяти героев Еврипида.

…Саркофаг гробницы Джулиано Микеланджело украсил фигурами «Дня» и «Ночи». Хотя голова и правая рука первой фигуры остались незаконченными, статуя производит сильнейшее впечатление. Она напоминает мощную лавину. Скульптор нагромождает горы мускулов, в выглядывающей из-за плеча голове есть что-то угрожающее. Здесь явно дают о себе знать отголоски титанических образов Сикстинской капеллы.

…Статуя Лоренцо Медичи не имеет в себе ничего портретного… Мастер дает обобщенный тип глубоко задумавшегося человека, склонного к меланхолии и к созерцательному образу жизни. Недаром уже в XVI веке острые на язык флорентинцы называли статую «il Pensieroso» (задумчивый). Фигура Лоренцо отмечена печатью удивительного благородства. Указательный палец левой руки, опирающейся на шкатулку с драгоценностями, поднесен к губам. Этот жест символизирует молчание. Тень от тяжелого шлема падает на лицо, как бы подчеркивая тяжесть мыслей.

Ощущение тревоги охватывает зрителя, вступающего через маленькую дверь в тихий, замкнутый мир капеллы.

…Микеланджело задумывает свой скульптурный ансамбль во взаимосвязи с архитектурой и с заключенным в ней пространством; с определенным источником света, со всем пронизывающим капеллу эмоциональным тоном…

Не случайно также элементы архитектурного членения Микеланджело ставил в зависимость от элементов человеческого тела. Соотношения между человеческим телом и архитектурным членением представляют у Микеланджело совершенно новый этап в развитии ренессансного мировоззрения. Его архитектурные образы хотя и мыслились по человеческому подобию, но были титаническими.

…Никто из современников и последователей Микеланджело не представлял себе архитектуру столь очеловеченной, в такой мере насыщенной могучей энергией.

Для гробницы Юлия выполнил Микеланджело… и четыре фигуры «рабов», оставшиеся незаконченными. В этих фигурах мы наблюдаем мучительную борьбу между стремящейся к счастью и полному раскрепощению силой и тяжелой, аморфной, ревниво оберегающей свои права массой камня. Из-за незавершенности всех четырех статуй усиливается впечатление трагической обреченности скованных камнем пленников. Невольно кажется, что фигуры ведут безнадежную борьбу. Но вместе с тем это столкновение противоборствующих сил порождает какое-то новое, высшее единство — единство противоположностей. То, что стремится к освобождению, и то, что мешает, сливается воедино, и явление предстает зрителю как бы внезапно остановившимся в то великое мгновение, когда решающие силы жизни подымаются друг на друга. По-видимому, именно об этом думал Гераклит, написавший следующие замечательные слова:

«Борьба есть правда мира, отец и царь всех вещей»; «противодействующее укрепляет друг друга, расходящееся идет совместно»; «на противоположном напряжении основана гармония мира, подобно лире и луку».

Микеланджело, не желая способствовать закабалению Флоренции, отказался построить цитадель, которая господствовала бы над городом. Как должен был любить свою родину этот робкий по природе человек, если нашел в себе такое мужество!

…Во Флоренцию он не вернулся. И больше никогда не бывал в родном городе. Мир так и не узрел Капеллы Медичи, которая осталась недостроенной. То, что нам известно под этим именем, имеет лишь весьма отдаленное сходство с мечтой Микеланджело.

Вазари.

…мраморный бюст Брута, несколько превышающий натуральную величину. Только голову его Микельаньоло тщательнейше выполнил, взяв за образец портрет Брута, вырезанный на античном сердолике, принадлежавшем Джулиано Чезарино. Этот бюст, произведение редкостное, сделан для кардинала Ридольфи по просьбе мессера Донато Джаннотти.

Алессандро Медичи пал под кинжалом своего кузена Лоренцино…Флорентинские эмигранты надеялись на восстановление республики, и художник вместе с Донато Джаннотти… строил воздушные замки на тему о счастливом возвращении на свободную родину…

Тогда же возникла идея бюста того античного героя, в котором флорентинские патриоты видели воплощение республиканских идей, Брута Младшего, убийцы Цезаря.

В этом образе, пожалуй, в последний раз в микеланджеловской пластике, чувствуются живые отголоски чисто ренессансной веры в безграничные возможности человека.