Титан

«Мое живое солнце это»

Двадцать третьего сентября 1534 г. Микеланджело вернулся в Рим, где и оставался до самой смерти. С тех пор как он уехал отсюда, прошел двадцать один год.

Вазари.

Чрезвычайно любил он красоту человеческую, подражая ей своим искусством, прекрасное выбирая в прекрасном…

Кондиви.

…Он любил не только человеческую красоту, но вообще все прекрасное…

Он отыскивал в природе прекрасное, как пчелы мед, и потом пользовался им в своих произведениях.

Вазари.

Всех больше любил он, несомненно, молодого римского дворянина Томмазо деи Кавальери, страстно преданного искусству. Микеланджело сделал на картоне его портрет в натуральную величину, свой единственный портрет с натуры, ибо он отвергал натурную живопись, разве что речь шла о людях выдающейся красоты.

Варки.

Когда я встретился в Риме с мессером Томмазо Кавальера, он поразил меня не только своей несравненной красотой, но также и приятностью обхождения, тонким умом и редким душевным благородством; такой человек вполне заслуживал любви и лишь вырастал в ваших глазах при более близком знакомстве.

Томмазо Кавальери — Микеланджело.

Я получил Ваше письмо, которому безмерно обрадовался уже потому, что никак его не ожидал. Не ожидал, ибо не считаю себя достойным получать письма от такого человека, как Вы. Если даже Вам и отзывались обо мне с похвалой и если, как Вы уверяете, Вам понравились мои работы, все же этого недостаточно, чтобы человек, обладающий Вашим гением, гением, которому в наше время нет равного на земле, писал юноше, делающему лишь первые шаги и совершенно еще невежественному. Но, я знаю, Вы не можете лгать. Что же до Вашего расположения ко мне, я верю, более того — я убежден, что в Вас говорит любовь человека, который есть само олицетворение искусства, ко всем людям, кои посвятили себя искусству и истинно любят его. Я принадлежу к их числу и в ревности своей к искусству могу поспорить с кем угодно. Можете не сомневаться в моих чувствах к Вам: никого я так не любил и ничьей дружбы не желал так, как Вашей. Я надеюсь, что смогу быть Вам при случае полезен, и вверяю себя Вашей дружбе.

Навеки Ваш, преданный Вам —

Микеланджело увидел его впервые в Риме, осенью 1532 года. Первый же ответ Кавальери на горячее письмо Микеланджело свидетельствует о большом внутреннем достоинстве молодого римлянина…

…Он оставался верен Микеланджело до его последнего часа, свидетелем которого был, и навсегда сохранил его доверие. Это, говорят, единственный человек, к голосу которого Микеланджело прислушивался, и надо сказать, к чести Кавальери, что он использовал свое влияние во благо и к славе своего великого друга. Именно Кавальери убедил Микеланджело закончить деревянную модель купола собора св. Петра. Именно он сохранил нам планы перестройки Капитолия и положил немало труда на то. чтобы их осуществить. И, наконец, он же, после смерти Микеланджело, был исполнителем его последней воли.

Кондиви.

Особенно велика была любовь, которую он питал к маркизе Пескара, влюбившись в ее божественный дух и получив безумную ответную любовь и от нее, от которой он до сих пор хранит множество писем, исполненных чистой и сладчайшей любви, как постоянные излияния этой прекрасной души, поскольку и он писал для нее множество сонетов, талантливых и полных сладостной тоски.

Виттория Колонна — Микеланджело.

Ваши произведения так прекрасны, что вызывают дерзкое желание еще большего, что, кажется, невозможно, но вы превосходите самого себя……Если вы сегодня не работаете, приходите поболтать со мной.

Преданная вам маркиза

…Она родилась в 1492 г. Отец ее был Фабрицио Колонна, синьор Пальяно, герцог Тальякоццо. Мать, Агнесса да Монтефельтро, приходилась родной дочерью великому Федериго, герцогу Урбино. Виттория принадлежала, таким образом, к тем знаменитым итальянским семьям, в которых как бы запечатлелся дух эпохи Возрождения. Она (переписывается со всеми крупнейшими итальянскими писателями: с Содолетто, Бембо, Кастильоне, который доверил ей хранение рукописи «Cortegiano», с Ариосто, прославившим ее в своем «Роланде», с Паоло Джовио, Бернардо Тассо, Лодовико Дольче.

…В начале тридцатых годов сонеты Виттории Колонна становятся известны всей Италии и приносят ей славу первой поэтессы своего времени.

Ариосто.

…При громе оружия и колесниц, среди огня военных кораблей, слышны на берегах Олио мелодические звуки, так что соседняя река завидует твоей славе…

Та, о ком я хочу говорить, знаменита своим стихом, которого прелесть ничто не может превзойти. Ей нравится также делать достойными вечной памяти тех, кто воспевает ее славу. Фед осыпает свою сестру лучами более блестящими, чем Венеру, Майю и другие звезды… она умеет своим сладостным красноречием и своими благородными мыслями разливать на свой век блестящий свет. Имя ее Виктория, оно подходит к той, которая, родившись среди благоденствия, одерживает беспрестанно новые триумфы и как будто приковала победу.

Кондиви.

Много раз покидала она Витербо и другие места, куда она ездила для развлечения и чтобы провести там лето, и приезжала в Рим только ради того, чтобы повидать Микельаньоло, а он, со своей стороны, любил ее настолько, что я, помнится, от него слышал, что огорчает его только одно: когда он пришел посмотреть на нее, уже отошедшую из этой жизни, он не поцеловал ее в лоб или в лицо так же, как он поцеловал ее руку. Из-за этой смерти он долгое время оставался растерянным и как бы обезумевшим.

Вазари.

Бесконечное число своих стихотворений послал он преславной маркизе Пескара…

Кондиви.

Микеланджело часто при мне рассуждало любви, и я слышал также от людей, присутствовавших при этих рассуждениях, что великий мастер говорит то же, что писал о ней Платон в своей книге.

Я не знаю, что говорил Платон, но так как я долго был в хороших отношениях с Микеланджело, утверждаю, что слышал от него только чистые и честные слова…

Кондиви.

Находя удовольствие в разговорах с учеными людьми, Микеланджело любил также читать произведения прозаиков и поэтов и особенно уважал Данте, божественный гений которого очаровал его до такой степени, что он помнил наизусть почти все его стихи. Не менее он ценил Петрарку… Но поэзией Микеланджело занимался только как дилетант, запрещая себе делать из этого профессию, постоянно умаляя свои литературные способности и говоря, что в этой области он невежда.

Счастлива была бы Италия, будь у нее больше таких поэтов!

Книга эта глубоко потрясла меня своей стихийной мощью, своей неукротимой страстностью, нередко граничащей с отчаянием.

…Это буйно рвущаяся из души поэзия…Это не столько стихи, сколько непосредственное выражение муки, горечи, любви и тоски, переживаемые великой, беспредельно великой душой…

Но как раз благодаря своей неистовой стихийности, эти горестные признания могучего художнику потрясают нас с такой чудовищной, почти не укладывающейся в рамки искусства и эстетики, обнаженной человеческой силой.

…Первое, чем встречает нас Микеланджело-художник, это — впечатление огромного сопротивления, хочется сказать — строптивости изобразительного мастерства, приводимого в подчинение еще большей силой мастера. Титанизм («terribilita») микеланджеловских образов находит в этом слове пластическое выражение. «Жесткий камень» («pietra dura»), «камень дикий и жесткий», преобразуемый молотом и резцом скульптора, — излюбленнейшая метафора Микеланджело для выражения своего отношения к жизни и людям. Первобытную нетронутость мраморной глыбы, свежесть пустой плоскости стены, потолка, свода он чувствовал, как никто до него и никто после него. То же сохранил он в своих стихах… Микеланджело ворочает словом, как глыбой, стачивает одно, наращивает другое, пригоняет стих-камень к другим, таким же плотным швом ко шву. Он воздвигает из слов-плит строфу, терцину, сонет, которые держатся силой тяжести, стойким взаимодействием тяжестей-смыслов и тяжестей-звуков.

…Мировая поэзия не знает другого такого примера: это микеланджеловская собственность, запечатленная в ряде великолепных сонетов и мадригалов сороковых годов; их образы тем более примечательны, что вовсе не носят характера риторических аналогий. Наоборот! В них живет непреклонная убежденность, что так оно и есть на самом деле, что здесь проявляется некий живой и высокий закон единства.