Тобой расцвеченная жизнь (СИ)

18 глава

Пляжная вечеринка в конце сентября сильно отличается от пляжной вечеринки в летнее время года… Мне пришлось надеть самые теплые леггинсы и облачиться в свитер с огромным воротом, чтобы только уберечься от холодного ночного воздуха, готового пробрать тебя до костей.

Стоило захватить и куртку, да, послушавшись совета Каролины, я этого по глупости не сделала. Я вообще поступила глупо, согласившись сюда прийти… То ли от нервов, то ли все-таки от холода у меня буквально зуб на зуб не попадает, и я с опаской поглядываю на каждого проходящего мимо костра человека, боясь узнать в нем симпатичное лицо парня, сказавшего однажды, что будет любить меня, несмотря ни на что.

Глупое обещание, высказанное в запале…

Я не знаю никого из ребят, собравшихся этим вечером на пляже, — я вообще мало с кем общаюсь в городе. Мало с кем из молодежи… Мне всегда тяжело вливаться в новую компанию, поэтому я с удивлением наблюдаю за Каролиной и Леоном, весело болтавшим с другими присутствующими. Они настолько гармонично вписываются в новую компанию, словно состоят в ней с момента своего рождения…

По дороге проносится чей-то байк, и вскоре я замечаю знакомую фигуру, направляющуюся к нам со стороны парковки. Глупое сердце опять пропускает удар, и я как можно ниже опускаю голову, загородившись распущенными волосами, как щитом. Авось не заметит…

— Здравствуй, Ева, — приветствие звучит так обыденно, словно мы не виделись не долгих три месяца, а всего лишь каких-нибудь пару-тройку дней. Или, возможно, Каролина просто-напросто успела предупредить парня обо мне…

— Здравствуй, — отзываюсь как можно спокойнее. — Давно не виделись…

— Да уж порядком, — соглашается он, присаживаясь рядом на одеяло. Всполохи огня, разведенного прямо на песке, причудливо пляшут по его лицу… Вижу это краешком глаза, не решаясь посмотреть в лицо Килиана напрямую. Боязно… С чего бы, и сама не понимаю.

— Как поживаешь? — интересуется между тем парень, похоже, не замечания моих терзаний. — Чем занимаешься?

Я рада, что мне есть, что ответить на этот вопрос:

— Устроилась работать в швейную мастерскую «У Клары».

— Да, я, кажется, слышал что-то от мамы, — отзывается Килиан. И спрашивает: — Тебе там нравится?

— Очень. Клара советует пойти учиться… — Тут я понимаю, что сболтнула лишнего: об этом я даже Патрику не говорила. Во время учебных блоков мне придется ездить в другой город, и я чувствую подспудную панику от одной мысли об этом. Линус и фрау Штайн крепко-накрепко привязала меня к Виндсбаху.

А собеседник уже интересуется:

— И что тебя сдерживает? — Помимо воли бросаю на него быстрый взгляд — он ведь не умеет читать мысли, правда?

— Ничего, — вру на автопилоте. — Наверное, с нового учебного года и начну.

Килиан глядит в огонь, помешивая в нем палкой, и я как будто бы ощущаю силу его недовольства. Кем или чем, сама не понимаю, но себя костерю всеми возможными способами: похоже, я, действительно, самая настоящая врушка. Припомнилось, как я солгала Килиану про свою беременность, и как лгала Патрику о самой себе… Прошедшие два дня я лгу семье о собственном благополучии, а теперь вот и Килиану начала лгать. Это просто патологическая болезнь какая-то!

— Сам чем занимаешься? — пытаюсь быть вежливой, уводя разговор от собственной персоны.

— Весной заканчиваю учебу и собираюсь совершить большой мотоциклетный тур по Европе, — отвечает мне парень.

Я невольно восклицаю:

— Отправишься путешествовать на своем байке?! — Килиан кивает и как будто бы хочет добавить что-то еще, но так и не решается. — Должно быть, это будет здорово, — произношу за него, немного… самую чуточку завидуя его планам.

Несмотря на близость огня, меня снова пробирает озноб, и Килиан, накинув покрывало на свои плечи, протягивает мне один его конец. Приглашает разделить совместное тепло…

Я должна отказаться, я должна, просто обязана отказаться, вот только не покажется ли отказ в сотню раз подозрительнее согласия… Подныриваю под покрывало и даже блаженно зажмуриваю глаза. Тепло… Как же тепло и хорошо. А в следующее мгновение с другой стороны от Килиана плюхается Каролина и самолично льнет к его правому боку, поднырнув под другой край покрывала.

— Ну и холодрыга, — как бы объясняет она свое дерзкое поведение, позволяя руке Килиана упокоиться на своем девичьем плече. — Так намного лучше.

Еще бы, я не то чтобы возмущена — скорее шокирована ее поведением.

— Где Леон? — голос мой звучит почти строго, я вроде как даю ей понять о своем недовольстве.

— Должно быть, готов влюбиться в очередное смазливое личико, — насмешничает сестрица, еще больше прижимаясь к Килиану. Тот, я вижу, не имеет ничего против: поглаживает ее по плечу и тихонько улыбается. В этот момент я замечаю Леона…

— Перестань на меня наговаривать, — пеняет он Каролине, потянув ее за собранные в хвост волосы. — Я всего лишь беседовал с девушками на порядок приятнее собственной сестры.

Та закатывает глаза и провозглашает:

— А разве это не ты сказал однажды, что при виде первого же красивого личика, у тебя напрочь сносит крышу… ты, видите ли, влюбляешься в него в ту же минуту.

— Мне тогда было семь, — стонет Леон возмущенным голосом. — Может быть, мы еще вспомним, как ты писалась в кровать до трех лет…

— Я не писалась в кровать до трех лет, — теперь уже возмущается Каролина. — Это была Мия, чтобы ты знал. Мия, а не я!

Килиан склоняется в мою сторону и произносит:

— Похоже, с этими ребятами скучать не приходится. Они всегда такие веселые?

— Все время, — подтверждаю я, неожиданно смущаясь при виде легкой щетины на скулах парня. И ямочки на его подбородке… И самого его присутствия под одним со мной одеялом.

Что я вообще здесь делаю? Патрик не должен был отпускать меня одну. Он должен был бы сидеть рядом и прижимать меня к своему теплому боку…

— Я как-то перерос период юношеских вечеринок, — отозвался он на мое предложение пойти сюда вместе. И я ощущаю почти сиротство, лишившись его плеча в виде поддержки…

Это чувство не отпускает меня весь вечер, до самого того момента, как Килиан произносит:

— Еще увидимся, Ева. — И я отзываюсь неискренним:

— До встречи. — А потом возвращаюсь домой и укладываюсь под бок Патрику, ощущая горячее тепло его тела, к которому могу прижаться без зазрения совести.

Но даже и тогда что-то не перестает дрожать в глубине моего сердца…

Это «что-то» пробуждает меня на рассвете, всего лишь после четырех часов сна, и заставляет предупредить пробуждение самого Патрика.

— Уже не спишь? — удивляется он, заметив, что я гляжу на него сквозь полуопущенные ресницы. — Во сколько вы вчера вернулись?

— Около часа. Ты уже сладко спал, соня…

— Прости, хотел тебя дождаться, да сон сморил меня. Вымотался за день.

— Что вчера делал?

— Закончил заказ на садовый гарнитур. Ты должна его увидеть! — и он тянется к телефону, чтобы показать мне фотографии своей работы.

Некоторое время мы рассматриваем сделанные Патриком снимки и обсуждаем необходимость их размещения на созданном мною сайте, а потом я, все еще ощущая острую потребность услышать расспросы Патрика о моем собственном вчерашнем вечере, произношу:

— А знаешь, Килиан тоже был там вчера. — И замираю в ожидании ответа… Тот выходит не совсем тем, на какой я рассчитывала:

— Он все еще влюблен в тебя, этот мальчишка? — и улыбается самой незамутненной ревностью улыбкой.

— Не думаю, — отвечаю я в том же тоне. — По-моему, он запал на Каролину.

— На Каролину? — удивляется Патрик. — Они знакомы меньше одного дня.

— Похоже, их чувствам это не помеха.

— Вот уж чуднО, так чуднО, — продолжает удивляться Патрик, а я думаю о словах сестры, сказанных прошлым вечером по дороге домой:

— Чтобы влюбиться, достаточно нескольких секунд. А я провела с ним намного больше времени… К тому же, от него обалденно пахнет! Ты не могла ни почувствовать: сочный апельсин с ароматом морского бриза.

— Промозглый ветерок с озера ты, верно, спутала с морским бризом, — отозвалась я тогда на слова Каролины. — Не почувствовала ничего такого.

— Просто ты ни разу ни ткнулась носом в его футболку — сразу поняла бы, о чем я говорю, — со значением провозгласила девушка. И я возмутилась:

— С какой стати я бы стала тыкаться носом в футболку чужого парня?!

— Просто ради разнообразия?! — пожала она плечами, и Леон разразился громким хохотом.

Сразу после обеда родные засобирались домой — их ожидала долгая дорога — и я с тоской думала о притихших стенах этого дома после их отъезда. К тому же, мне так и не удалось поговорить с Луизой… Сама она придерживается политики невмешательства, но я-то знаю, что ей небезразлично, что со мной происходит.

Я подлавливаю ее в гостевой комнате перед самым отъездом, когда та складывает в дорожную сумки свои немногочисленные вещи.

— Луиза, — окликаю ее с порога, и та оборачивается:

— Ева, милая, — говорит она, — а я вот собираюсь, — и продолжает суетиться.

Вижу, что ей есть, что мне сказать, но она не хочет этого делать. Подхожу и крепко ее обнимаю…

— Луиза, мы так и не поговорили…

— О чем, милая?

— О Патрике, например.

Женщина глядит на меня и произносит:

— Ничего нового я тебе не скажу, Ева. Могу лишь повторить сказанное перед твоим отъездом из Штутгарда: каждый имеет право на собственные ошибки.

— Хотите сказать, что Патрик — моя ошибка?

Она качает головой, крепко стиснув мои холодные пальцы.

— Патрик хороший человек, Ева, по-настоящему хороший, он мне даже нравится. И только время покажет, ТВОЙ ли он человек, понимаешь? — Потом поглаживает меня по щеке и спрашивает: — Ты все еще его любишь?

— Думаю, да.

— Вот и прекрасно, — констатирует она. — Главное, чтобы ты была счастлива. — И снова вопрошает: — Ты ведь счастлива?

Пытаюсь ответить без заминки и потому повторяю:

— Думаю, да. — А на языке терпкая горечь вновь высказанного вранья…

Счастлива ли я на самом деле, ответа на этот вопрос нет даже у меня самой.