Том 6

ПРУССКАЯ КОНТРРЕВОЛЮЦИЯ И ПРУССКОЕ СУДЕЙСКОЕ СОСЛОВИЕ

Кёльн. Главным плодом революционного движения 1848 года является не то, что выиграли народы, а то, что они потеряли, — потеря их иллюзий.

Июнь, ноябрь, декабрь 1848 года — таковы гигантские вехи пути, который прошло в своем разочаровании и отрезвлении сознание европейских народов.

Среди последних иллюзий, сковывающих немецкий народ, на первом месте стоит его суеверное почтение к судейскому сословию.

Прозаический северный ветер прусской контрреволюции ломает и этот цветок народной фантазии, истинной родиной которого является Италия — вечный Рим.

Действия и заявления рейнской кассационной палаты, высшего трибунала в Берлине, окружных судов в Мюнстере, Бромберге, Ратиборе {Польские названия: Быдгощ, Рацибуж. Ред.} против Эссера, Вальдека, Темме, Кирхмана, Гирке доказывают еще раз, что французский Конвент был и остается маяком всех революционных эпох. Он положил начало революции тем, что декретом сместил всех чиновников. Судьи тоже не более как чиновники, о чем перед всей Европой свидетельствуют вышеназванные суды. Турецкие кади и китайские коллегии мандаринов смело могут скрепить своей подписью недавние указы этих «высоких» судов против своих коллег.

Нашим читателям известны уже указы высшего трибунала в Берлине и окружного суда в Ратиборе. Сегодня мы, займемся окружным судом в Мюнстере[137].

Но предварительно еще несколько слов об имеющей свою резиденцию в Берлине рейнской кассационной палате, этом summus pontifex {верховном жреце. Ред.} рейнской юриспруденции.

Как известно, рейнские юристы (за немногими похвальными исключениями) не нашли более неотложного дела в прусском собрании соглашателей, как лечить прусское правительство от его старых предрассудков и застарелой вражды. Они доказали ему на деле, что их былая оппозиция едва ли многим отличается от оппозиции французских парламентов до 1789 года: у тех и других — лишь упорное, приукрашенное либеральными фразами отстаивание своих цеховых интересов. Как во французском Национальном собрании 1789 г. либеральные члены парламента, так и в прусском Национальном собрании 1848 г. либеральные рейнские юристы были храбрейшими из храбрых в армии сервилизма. Рейнско-прусская прокуратура превзошла старопрусских следователей своим «политическим фанатизмом». Рейнские юристы должны были, естественно, блюсти свою репутацию и после роспуска собрания соглашателей. Лавры старопрусского высшего трибунала не давали спать рейнско-прусской кассационной палате. Ее шеф-президент Зете обратился к старшему ревизионному советнику Эссеру (не смешивать с кёльнскими «благонамеренными Эссерами» {Имеются в виду кёльнские адвокаты Эссер I и Эссер II. Ред.}) с таким же посланием, какое председатель высшего трибунала Мюлер адресовал тайному советнику высшего трибунала Вальдеку. Но рейнско-прусская палата сумела превзойти старопрусскую палату. Председатель рейнской кассационной палаты перещеголял своего конкурента тем, что совершил грубую бестактность, ознакомив через посредство «Deutsche Reform»[138] берлинскую публику с письмом к г-ну Эссеру еще до того, как отправил его самому г-ну Эссеру. Мы убеждены, что вся Рейнская провинция ответит на письмо г-на Зете грандиозным адресом нашему убеленному сединами почтенному земляку г-ну Эссеру.

Не что-то гнило в «королевстве датском»[139], а решительно все!

А теперь — в Мюнстер!

Наши читатели уже слышали о протесте окружного суда в Мюнстере против возвращения к своим обязанностям его директора Темме. Дело обстоит следующим образом:

Министерство контрреволюции внушило, прямо или косвенно, тайному высшему трибуналу, рейнской кассационной палате и окружным судам в Бромберге, Ратиборе и Мюнстере, что королю неугодно, чтобы Вальдек, Эссер, Гирке, Кирхман и Темме вернулись на свои высокие судейские посты, так как они продолжали заседать в Берлине и участвовали в принятии постановления об отказе от уплаты налогов. Следовательно, означенные учреждения должны-де протестовать против этого.

Высокие судебные палаты (в первый момент рейнская кассационная палата колебалась — великие артисты достигают своего успеха не тем, что выступают первыми, а тем, что выступают последними) все без исключения последовали этому внушению и отправили протесты из Берлина и в Берлин. Окружной суд в Мюнстере оказался настолько глупым, что обратился непосредственно к королю (так называемому конституционному королю) с протестом против Темме, где говорится буквально следующее:

«Своим участием в незаконных заседаниях фракции Национального собрания, деятельность которого была в это время прервана, он открыто выступил против правительства Вашего величества, а голосуя за постановление об отказе от уплаты налогов, вступил на революционную почву и пытался разжечь в нашем отечестве пожар анархии».

И далее говорится:

«Нашему правовому сознанию, требованиям со стороны публики в отношении безупречности директора окружной судебной коллегии, обязанностям последнего в деле воспитания начинающих судебных чиновников и его положению по отношению к низшим судебным чиновникам противоречит то, что после таких фактов вышеозначенный Темме остается на своем посту в здешней коллегии. Поэтому мы считаем долгом своей совести всеподданнейше выразить Вашему величеству наше настоятельное желание быть поставленными вне служебных отношений к директору Темме».

Адрес подписан всей коллегией, за исключением единственного советника, зятя министра юстиции Ринтелена.

Этот министр юстиции 18 декабря послал г-ну Темме в Мюнстер копию приведенного адреса «на его решение», после того как Темме, не встретив никаких возражений со стороны трусов, приступил уже там снова к исполнению своих служебных обязанностей.

Утром 19 декабря Темме, как сообщает «Dusseldorfer Zeitung», явился в первый раз на пленарное заседание окружного суда и занял свое место директора рядом с заместителем шеф-президента фон Ольферсом. Сейчас же после открытия заседания он попросил слова и произнес вкратце приблизительно следующее:

«Он получил от министра юстиции рескрипт с приложением копии одного документа, а именно заявления «высокой коллегии», к которой он в настоящее время имеет честь принадлежать; в заявлении этом выражается протест против возвращения его к своим обязанностям. Министр юстиции сообщил ему это заявление для ознакомления и «для принятия по этому поводу своего решения». Протест «высокой коллегии» имеет, очевидно, своим основанием его политическую деятельность; но об этой последней, как и вообще о своих политических взглядах, он не намерен здесь говорить, так как не обязан отчитываться в них перед «высокой коллегией». Что же касается его «решения», то он выразил его уже тем, что занял здесь свое место директора, и он должен заверить «высокую коллегию», что не покинет его, пока не будет принужден к этому судебным приговором. Впрочем, он не думает, что различие политических взглядов должно нарушать отношения между членами коллегии; с его стороны, по крайней мере, будет сделано все возможное для предотвращения этого».

Храбрейшие из храбрых были точно громом поражены. Они сидели безмолвно, неподвижно, окаменев, точно в коллегию мандаринов швырнули голову Медузы.

Храбрый окружной суд в Мюнстере! В своем служебном рвении он возбудил следствие против множества людей и посадил их в тюрьму за то, что они хотели привести в исполнение постановление Национального собрания об отказе от уплаты налогов. Своим заявлением по поводу г-на Темме, и притом непосредственно перед троном, храбрый окружной суд выступил в качестве одной из сторон, высказал предвзятое мнение до разбора дела и поэтому никак не может играть роль судьи по отношению к другой стороне.

Известно, что давление, которое простой народ Берлина будто бы оказывал на прусское Национальное собрание, послужило предлогом для первого государственного переворота министерства Бранденбурга[140]. Дабы не оказывать на депутатов никакого давления, министерство вдобавок продолжает начатую против них в Берлине «дикую охоту»[141] даже после возвращения депутатов на их постоянные местожительства!

Министр юстиции Ринтелен говорит в своем предписании, публикуемом нами ниже:

«Умышленно распространяемое многими ложное мнение, будто действовавшие до сих пор уголовные законы, в особенности относительно преступлений против государства, утратили свою силу с марта этого года, значительно способствовало увеличению анархии и, возможно, оказало опасное влияние и на отдельные суды».

Большинство действий г-на Ринтелена и полностью зависимых от него судебных палат служат новым доказательством того, что со времени насильственного роспуска Национального собрания в Пруссии действует лишь один закон — произвол берлинской камарильи.

30 марта 1844 г. прусское правительство издало пресловутый дисциплинарный закон против судей, согласно которому судьи могут быть смещены, переведены на другое место или уволены в отставку простым постановлением министерства. Последний «Соединенный ландтаг» отменил этот закон и вновь установил тот принцип, что судьи могут быть смещены, переведены или уволены в отставку только по судебному приговору. Октроированная конституция подтверждает этот принцип. Разве эти законы не попираются теми судебными палатами, которые, действуя по рецепту министра юстиции Ринтелена, путем морального давления хотят заставить своих политически скомпрометированных коллег подать в отставку? Разве эти судебные палаты не превращаются в офицерские корпорации, выбрасывающие из своей среды каждого, чьи политические взгляды не подходят под мерку их королевско-прусской «чести»?

А разве не существует у нас также закона, согласно которому народные представители не подлежат привлечению к судебной ответственности и пользуются неприкосновенностью?

Звук пустой!

Если бы прусская конституция уже не аннулировала самое себя своими же собственными параграфами и способом своего возникновения, ее аннулировало бы то простое обстоятельство, что ее последней гарантией является высший трибунал в Берлине. Конституция обеспечивается ответственностью министров, а безответственность министров обеспечивается октроированным для них судом, а именно высшим трибуналом в Берлине, имеющим в лице г-на Мюлера своего классического представителя.

Последние рескрипты высшего трибунала представляют собой, таким образом, не более и не менее как явную кассацию октроированной конституции.

В Австрии прямые угрозы правительства разграбить банк[142], который венский народ в момент своего величайшего и справедливейшего возмущения против финансового феодализма оставил нетронутым, убеждают буржуазию в том, что ее измена пролетариату поставила под удар именно то, что эта измена предполагала обеспечить, — буржуазную собственность. В Пруссии буржуазия видит, что в результате ее трусливого доверия к правительству и предательского недоверия к народу под угрозой находится необходимая гарантия буржуазной собственности — буржуазное судопроизводство.

При зависимом положении судейского сословия само, буржуазное судопроизводство становится зависимым от правительства, т. е. само буржуазное право уступает место произволу чиновников. La bourgeoisie sera punie par ou elle a peche — буржуазия будет наказана тем же, чем она погрешила, — правительством. Что угодливые заявления высших прусских судебных палат являются лишь первыми симптомами предстоящего преобразования этих судебных палат в абсолютистском духе, — об этом свидетельствует следующее недавнее предписание министерства юстиции:

«Общим распоряжением от 8 октября с. г. мой предшественник по должности уже напомнил о том, что первенствующая задача судебных властей состоит в поддержании уважения к закону и в соблюдении его, что они лучше всего служат стране выполнением этой задачи, ибо истинная свобода может утвердиться только на почве закона. С тех пор, к сожалению, во многих местах обнаружились тягчайшие проявления анархической деятельности, издевающейся над законами и порядком; в отдельных частях страны имело место даже насильственное сопротивление властям, не везде встретившее энергичное противодействие. Ввиду столь печального положения вещей я обращаюсь теперь, когда правительство его величества короля сделало решительный шаг для спасения государства, находящегося на краю гибели, я обращаюсь теперь снова к судебным Властям и господам прокурорам всей страны, чтобы призвать их повсюду выполнять свой долг, невзирая на лица. Кто бы ни был виновный, он не должен уйти от немедленно приводимой в исполнение законной кары.

С особенно глубоким сожалением должен был я заключить как из отдельных сообщений местных властей, так и из официальных газет, что отдельные судебные чиновники, невзирая на особые обязанности, связанные с их профессией, отчасти дали увлечь себя на совершение явно незаконных действий, отчасти же не обнаружили достаточно мужества и неустрашимости, особенно необходимых для успешной борьбы с терроризмом. Я полагаю, что по отношению к таким лицам также будет устанавливаться состав преступления, а в случае необходимости будет возбуждаться следствие без послаблений и без всякого промедления, ибо чиновники, стоящие на страже правосудия, которым вверено сохранение уважения к закону, совершают двойное преступление, сами нарушая закон; а ускорение процедуры против них особенно необходимо, так как в руках подобных чиновников не должно оставаться отправление правосудия. В тех случаях, когда среди виновных находятся чиновники, против которых, согласно существующим правилам, не может быть предпринято формальное следствие или полагающееся в таких случаях временное отрешение от должности без согласия высшей инстанции, надлежит приступать к установлению фактов в видах обоснования следствия, не дожидаясь специального разрешения, а затем возможно скорее получать требуемое разрешение. Относительно референдариев и сверхштатных чиновников не следует забывать, что их увольнение с государственной службы регулируется особыми правилами.

Умышленно распространяемое многими ложное мнение, будто действовавшие до сих пор уголовные законы, в особенности относительно преступлений против государства, с марта этого года утратили свою силу, значительно способствовало увеличению анархии и, возможно, оказало опасное влияние и на отдельные суды. Ввиду превосходного духа прусских судебных чиновников, который в общем сохранился и теперь, достаточно указания на известный юридический принцип, что законы сохраняют свою силу до тех пор, пока они не отменяются или не изменяются законодательным путем, а также на определенную формулировку статьи 108 конституционного акта от 5-го с. м., чтобы питать уверенность, что почтенные прусские чиновники ведомства юстиции, при всей их преданности истинной нравственной и государственной свободе, выше всего будут ставить уважение к закону и порядок.

Руководствуясь этими принципами и презирая все личные опасности, мы будем идти вперед с уверенностью в победе над преступлением, над анархией. Именно таким путем мы существенно будем содействовать тому, чтобы столь блестящее прежде прусское государство возродилось в своей нравственной силе и не допускало бы больше, говоря словами одного мужественного депутата во Франкфурте, чтобы бесчестье и грубое насилие и впредь творили свое дело среди нас.

Господам председателям судов, а также г-ну генеральному прокурору в Кёльне надлежит сделать соответствующие указания подведомственным им чиновникам и поставить меня в известность относительно того, против каких чиновников и за какие проступки произведены отрешения от должности и начаты следствия.»

Берлин, 8 декабря 1848 г.

Министр юстиции Ринтелен

Когда в Пруссии, наконец, победит революция, ей не понадобится, как февральской революции, отменять особым декретом несменяемость старого судейского сословия. Она найдет акты отречения этой касты от своих привилегий в доподлинных заявлениях рейнской кассационной палаты, высшего трибунала в Берлине, окружных судов Бромберга, Ратибора и Мюнстера.

Написано К. Марксом около 23 декабря 1848 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 177, 24 декабря 1848 г.

Перевод с немецкого