Том 6

БОРЬБА В ВЕНГРИИ[155]

Кёльн, январь. В то время как в Италии уже наносится первый удар в ответ на наступление контрреволюции прошлым летом и осенью, на равнинах Венгрии заканчивается последний этап борьбы угнетателей против движения, вышедшего непосредственно из февральской революции. Новое итальянское движение является прологом движения 1849 года, война против мадьяр — эпилогом движения 1848 года. Возможно, что этот эпилог выльется еще в новую драму, которая подготовляется в тайне.

Этот эпилог отличается столь же героическим характером, как первые, быстро следовавшие одна за другой сцены революционной трагедии 1848 года, как падение Парижа и Вены; своим героическим характером он выгодно отличается от жалких или незначительных эпизодов периода между июнем и октябрем. Последний акт 1848 года переходит через терроризм в первый акт 1849 года.

Впервые в революционном движении 1848 года, впервые после 1793 года нация, окруженная превосходящими силами контрреволюции, осмеливается противопоставить трусливой контрреволюционной ярости революционную страсть, противопоставить terreur blanche — terreur rouge {белому террору — красный террор. Ред.}. Впервые за долгое время мы встречаем истинно революционный характер, человека, который отваживается от имени своего народа принять вызов на отчаянную борьбу, который воплощает для своей нации в одном лице Дантона и Карно, — Людвига Кошута.

Перевес сил является поистине ужасающим. Вся Австрия, и в первых рядах 16 миллионов фанатизированных славян — против 4 миллионов мадьяр.

Массовое восстание, национальное производство оружия, выпуск ассигнаций, быстрая расправа со всяким, кто препятствует революционному движению, непрерывная революция, — словом, все основные черты славного 1793 года находим мы снова в Венгрии, вооруженной, организованной и воодушевленной Кошутом. Этой революционной организации, которая под страхом гибели должна быть закончена, так сказать, в 24 часа, недоставало в Вене; иначе Виндишгрец никогда не вступил бы в этот город. Посмотрим, вступит ли он в Венгрию, несмотря на эту революционную организацию.

Присмотримся поближе к происходящей борьбе и к борющимся партиям.

Австрийская монархия возникла из попытки объединить Германию в единую монархию таким же образом, как это делали французские короли вплоть до Людовика XI во Франции. Эта попытка потерпела неудачу из-за жалкой провинциальной ограниченности как немцев, так и австрийцев и из-за соответствующего всему этому мелкоторгашеского характера Габсбургской династии. Вместо всей Германии Габсбурги получили только те южногерманские земли, которые находились в непосредственной борьбе с разрозненными славянскими племенами или в которых немецкое феодальное дворянство и немецкое бюргерство совместно господствовали над угнетенными славянскими племенами. В обоих случаях немцы каждой провинции нуждались в поддержке извне. Такой поддержкой являлось для них соединение против славян, и это соединение осуществилось посредством объединения соответствующих провинций под скипетром Габсбургов.

Так возникла немецкая Австрия. Достаточно прочесть в любом учебнике истории о том, как возникала австрийская монархия, как она распадалась и вновь возникала, все время ведя борьбу против славян, чтобы убедиться в правильности нашего изложения.

К немецкой Австрии примыкает Венгрия. В Венгрии мадьяры вели такую же борьбу, как немцы в немецкой Австрии. Немцы, которые вклинились между славянскими варварами в эрцгерцогстве Австрии и Штирии, соединились с мадьярами, которые таким же образом вклинились между славянскими варварами на Лейте. Подобно тому как на юге и на севере, в Богемии {Чехии. Ред.} Моравии, Каринтии и Крайне, немецкое дворянство господствовало над славянскими племенами, германизировало их и таким образом втягивало их в европейское движение, — так и мадьярское дворянство господствовало над славянскими племенами на юге и на севере, в Хорватии, Славонии и в прикарпатских землях. Интересы тех и других были одинаковы, их противники были естественными союзниками. Союз между мадьярами и австрийскими немцами был необходимостью. Недоставало только большого события, сильного нападения на них обоих, чтобы сделать этот союз неразрывным. Таким событием явилось завоевание Византийской империи турками. Турки угрожали Венгрии и во вторую очередь Вене, и поэтому Венгрия на столетия неразрывно связалась с Габсбургской династией.

Но их общие враги постепенно ослабевали. Турецкая империя приходила в упадок, а у славян не было больше сил восставать против мадьяр и немцев. Часть немецкого и мадьярского дворянства, господствующего в славянских землях, ославянилась, и поэтому славянские нации сами оказались заинтересованными в сохранении монархии, которая должна была все более защищать дворянство против развивающейся немецкой и мадьярской буржуазии. Национальные противоречия исчезали, и Габсбургская династия изменила свою политику. Та самая Габсбургская династия, которая поднялась на германский императорский трон на плечах немецкого бюргерства, стала более решительно, чем какая-либо другая династия, защищать феодальное дворянство против буржуазии.

В этом духе действовала Австрия, участвуя в разделе Польши. Богатые галицийские старосты и воеводы, Потоцкие, Любомирские и Чарторыские, предали Польшу Австрии и стали вернейшей опорой Габсбургской династии, которая за это гарантировала их владения от покушений низшего дворянства и буржуазии.

Однако городская буржуазия все более богатела и приобретала все большее влияние, а прогресс земледелия, идущий вместе с прогрессом промышленности, изменил положение крестьян по отношению к помещикам. Движение буржуазии и крестьян против дворянства становилось все более угрожающим. А так как движение крестьян, которые повсюду являются носителями национальной и местной ограниченности, необходимо принимает местный и национальный характер, то вместе с ним опять возникла старая борьба между нациями.

При таком положении вещей Меттерних проделал свой мастерский трюк. Он лишил дворянство, за исключением могущественнейших феодальных баронов, всякого влияния на государственное управление. Буржуазию он обессилил тем, что привлек на свою сторону самых могущественных финансовых баронов, — он должен был это сделать, этого требовало состояние финансов. Опираясь таким образом на высшую феодальную и финансовую знать, а также на бюрократию и армию, он в гораздо большей степени, чем все его соперники, осуществил идеал абсолютной монархии. Буржуазию и крестьянство каждой нации он держал в подчинении при помощи дворянства той же нации и крестьян каждой другой нации; дворянство каждой нации — с помощью страха перед буржуазией и крестьянством той же нации. Различные классовые интересы, национальная ограниченность и местные предрассудки, при всей своей сложности, очень хорошо уравновешивали друг друга и позволяли старому плуту Меттерниху свободно маневрировать. Каких результатов достиг он, натравливая один народ на другой, показывает галицийская резня[156], когда Меттерних подавил демократическое польское движение, начатое в интересах крестьянства, при помощи самих русинских[157] крестьян, зараженных религиозным и национальным фанатизмом.

1848 год первоначально создал в Австрии страшнейший хаос, предоставив на какой-то момент свободу всем этим различным народностям, до тех пор, по милости Меттерниха, порабощавшим друг друга. Немцы, мадьяры, чехи, поляки, моравы, словаки, хорваты, русины, румыны, иллирийцы, сербы вступали во взаимные конфликты, в то время как внутри каждой из этих наций тоже шла борьба между различными классами. Но скоро в этом хаосе возник порядок. Борющиеся разделились на два больших лагеря: на стороне революции оказались немцы, поляки и мадьяры; на стороне контрреволюции остальные, т. е. все славяне, кроме поляков, румыны и трансильванские саксы.

Откуда появилось это разделение наций, какими причинами оно объясняется?

Это разделение соответствует всей прежней истории данных народностей. Оно явилось началом разрешения вопроса о жизни или смерти всех этих больших и малых наций.

Вся прежняя история Австрии вплоть до настоящего времени свидетельствует об этом, это же подтвердил и 1848 год. Среди всех больших и малых наций Австрии только три были носительницами прогресса, активно воздействовали на историю и еще теперь сохранили жизнеспособность; это — немцы, поляки, мадьяры. Поэтому они теперь революционны.

Всем остальным большим и малым народностям и народам предстоит в ближайшем будущем погибнуть в буре мировой революции. Поэтому они теперь контрреволюционны.

Что касается поляков, то мы отсылаем читателя к нашей статье о дебатах по польскому вопросу во Франкфурте[158]. Чтобы обуздать их революционный дух, еще Меттерних апеллировал к русинам; русины отличаются от поляков несколько иным диалектом и, главным образом, православной религией; они издавна принадлежали к Польше и лишь от Меттерниха узнали, что поляки — их угнетатели. Как будто в старой Польше сами поляки не подвергались такому же угнетению, как и русины, как будто при австрийском господстве Меттерних не был их общим угнетателем!

Так обстоит дело в отношении поляков и русин, которые, впрочем, благодаря своей истории и географическому положению, так резко отделены от собственно Австрии, что мы должны оставить их в стороне в нашем изложении, чтобы лучше разобраться в хаосе остальных народов.

Однако отметим еще то, что поляки обнаружили большое политическое понимание и истинно революционный дух, выступив теперь против панславистской контрреволюции в союзе со Своими старыми врагами — немцами и мадьярами. Славянский народ, которому свобода дороже славянства, уже одним этим доказывает свою жизнеспособность, тем самым уже гарантирует себе будущее.

Перейдем теперь к Австрии в собственном смысле слова.

Расположенная к югу от Судетских и Карпатских гор, в верхней долине Эльбы и в области среднего Дуная, Австрия в эпоху раннего средневековья была страной, населенной исключительно славянами. Эти славяне по языку и обычаям принадлежат к той же народности, что и турецкие славяне, сербы, босняки, болгары, фракийские и македонские славяне; эта народность, в отличие от поляков и русских, носит название южных славян. Кроме этих родственных славянских народностей, вся огромная область от Черного моря до Богемского леса и Тирольских Альп была населена только на юге Балкан немногочисленными греками и в области нижнего Дуная — рассеянными здесь и там валахами, говорящими на румынском языке.

В эту компактную славянскую массу вклинились с запада немцы, а с востока — мадьяры. Немецкий элемент завоевал западную часть Богемии и продвинулся по обеим сторонам Дуная вплоть до земель по ту сторону Лейты. Эрцгерцогство Австрия, часть Моравии, большая часть Штирии были германизированы и, таким образом, отделили чехов и моравов от жителей Каринтии и Крайны. Трансильвания и средняя Венгрия вплоть до немецкой границы были таким же образом совершенно очищены от славян и заняты мадьярами, которые отделили здесь словаков и некоторые русинские местности (на севере) от сербов, хорватов и словенцев, подчинив себе все эти народы. Наконец, турки, по примеру византийцев, покорили славян к югу от Дуная и Савы, и историческая роль южных славян была навсегда сыграна.

Последней попыткой южных славян самостоятельно вмешаться в ход истории были гуситские войны, национально-чешская крестьянская война против немецкого дворянства и верховной власти германского императора, носившая религиозную окраску. Эта попытка потерпела крушение, и с тех пор чехи все время оставались прикованными к Германской империи.

Напротив, победители славян — немцы и мадьяры — взяли в свои руки историческую инициативу в дунайских областях. Без помощи немцев и особенно мадьяр южные славяне превратились бы в турок, как это действительно произошло с частью славян, по крайней мере в магометан, каковыми поныне еще являются славянские босняки. А это для южных славян Австрии такая большая услуга, что за нее стоит заплатить даже переменой своей национальности на немецкую или мадьярскую.

Турецкое нашествие XV и XVI столетий представляло собой второе издание арабского нашествия VIII века. Победа Карла Мартелла[159] неоднократно повторялась под стенами Вены и на венгерской равнине. Как тогда при Пуатье, как позже при Вальштатте[160] во время нашествия монголов, так и теперь опасность опять угрожала всему европейскому развитию. А там, где речь шла о спасении последнего, какую роль могли играть несколько таких давно распавшихся и обессиленных национальностей, как австрийские славяне, тем более, что речь шла и об их собственном спасении?

Внутреннее положение соответствовало внешнему. Движущий класс, носительница движения, буржуазия была повсюду немецкой или мадьярской. У славян с трудом создается своя национальная буржуазия, а у южных славян это имело место только в отдельных случаях. А вместе с буржуазией в руках немцев или мадьяр находилась промышленность, находился капитал, развивалась немецкая культура, и в интеллектуальном отношении славяне тоже подчинялись немцам, вплоть до Хорватии. То же самое произошло — только позднее и потому в более слабой степени — в Венгрии, где мадьяры вместе с немцами стали во главе интеллектуального и торгового развития.

Но венгерские немцы, хотя и сохранили немецкий язык, стали по духу, характеру и обычаям настоящими мадьярами. Только вновь поселившиеся крестьяне-колонисты, евреи и трансильванские саксы составляют исключение и упорствуют, сохраняя свою ненужную национальность в чужой стране.

И если мадьяры несколько отставали в цивилизованности от австрийских немцев, то в последнее время они блестяще наверстали упущенное своей политической деятельностью. В период с 1830 до 1848 г. в одной только Венгрии была более деятельная политическая жизнь, чем во всей Германии, и феодальные формы старой венгерской конституции были лучше использованы в интересах демократии, чем современные формы южногерманских конституций. А кто стоял здесь во главе движения? Мадьяры. Кто поддерживал австрийскую реакцию? Хорваты и словенцы.

Против этого мадьярского движения, как и против вновь пробуждающегося политического движения в Германии, австрийские славяне образовали свой Зондербунд — панславизм.

Панславизм возник не в России или Польше, а в Праге и в Аграме[161]. Панславизм — это союз всех малых славянских наций и национальностей Австрии и, во вторую очередь, Турции для борьбы против австрийских немцев, мадьяр и, возможно, против турок. Турки принимаются в расчет только в отдельных случаях и, как нацию, которая тоже находится в состоянии полного упадка, их можно оставить совершенно в стороне. Панславизм по своей основной тенденции направлен против революционных элементов Австрии, и потому он заведомо реакционен.

Эту реакционную тенденцию панславизм немедленно обнаружил двойным предательством: он принес в жертву своей жалкой национальной ограниченности единственную славянскую нацию, доныне выступавшую на стороне революции, — поляков; он продал себя и Польшу русскому царю.

Непосредственной целью панславизма является создание славянского государства под владычеством России от Рудных и Карпатских гор до Черного, Эгейского и Адриатического морей — государства, которое, помимо немецкого, итальянского, мадьярского, валашского, турецкого, греческого и албанского языков, охватывало бы приблизительно еще дюжину славянских языков и основных диалектов. Все это вместо взятое связывалось бы не теми элементами, которые до сих пор связывали Австрию и способствовали ее развитию, а абстрактными качествами славянства и так называемым славянским языком, разумеется общим для большинства населения. Но где существует это славянство, как не в голове некоторых идеологов, где существует «славянский язык», как не в фантазии гг. Палацкого, Гая и К° и отчасти в старославянском богослужении русской церкви, не понятном уже ни одному славянину? В действительности все эти народы находятся на самых различных ступенях цивилизации, начиная с довольно высоко развитой (благодаря немцам) современной промышленности и культуры Богемии и кончая почти кочевым варварством хорватов и болгар; поэтому в действительности все эти нации имеют самые противоположные интересы. В действительности славянский язык этих десяти-двенадцати наций состоит из такого же числа диалектов, которые большей частью непонятны друг для друга и могут быть даже сведены к различным основным группам (чешская, иллирийская, сербо-болгарская); вследствие полного пренебрежения к литературе, из-за некультурности большинства этих народов эти диалекты превратились в настоящий простонародный говор и, за немногими исключениями, всегда имели над собой в качестве литературного языка какой-нибудь чужой, неславянский язык. Таким образом, панславистское единство — это либо чистая фантазия, либо, — русский кнут.

А какие нации должны стать во главе этого большого славянского государства? Как раз нации, рассеянные и распыленные в продолжение тысячелетия, нации, в среду которых другие, неславянские народы внедрили элементы, способные к жизни и развитию, нации, спасенные победоносным оружием неславянских народов от поглощения их турецким варварством, маленькие народности, повсюду отделенные друг от друга, слабые, лишенные своей национальной силы, насчитывающие от нескольких тысяч до — самое большее — двух миллионов человек! Они настолько ослабели, что, например, болгары, народность наиболее сильная и грозная в средние века, в настоящее время известны в Турции только своим благодушием и мягкосердечием и считают за честь называться dobre chrisztian, добрыми христианами! Найдется ли среди этих народностей, не исключая чехов и сербов, хоть одна, которая имела бы национальную историческую традицию, сохраняемую народом и поднимающуюся над мелкими местными распрями?

Временем панславизма были VIII и IX века, когда южные славяне владели еще всей Венгрией и Австрией и угрожали Византии. Если тогда они не смогли противостоять нашествию немцев и мадьяр, если они не смогли добиться независимости и образовать прочное государство даже тогда, когда оба их врага, мадьяры и немцы, находились в ожесточенной борьбе между собой, как добьются они этого теперь, после того как они в течение тысячелетия угнетались и утрачивали свои национальные особенности?

Нет ни одной страны в Европе, где в каком-нибудь уголке нельзя было бы найти один или несколько обломков народов, остатков прежнего населения, оттесненных и покоренных нацией, которая позднее стала носительницей исторического развития. Эти остатки нации, безжалостно растоптанной, по выражению Гегеля, ходом истории, эти обломки народов становятся каждый раз фанатическими носителями контрреволюции и остаются таковыми до момента полного их уничтожения или полной утраты своих национальных особенностей, как и вообще уже самое их существование является протестом против великой исторической революции.

Таковы в Шотландии гэлы, опора Стюартов с 1640 до 1745 года.

Таковы во Франции бретонцы, опора Бурбонов с 1792 до 1800 года.

Таковы в Испании баски, опора дон Карлоса.

Таковы в Австрии панславистские южные славяне; это только обломки народов, продукт в высшей степени запутанного тысячелетнего развития. Вполне естественно, что эти также находящиеся в весьма хаотическом состоянии обломки народов видят свое спасение только в регрессе всего европейского движения, которое они хотели бы направить не с запада на восток, а с востока на запад, и что орудием освобождения и объединяющей связью является для них русский кнут.

Южные славяне, таким образом, еще до 1848 года ясно обнаружили свой реакционный характер; 1848 год раскрыл его перед всем миром.

Кто совершил австрийскую революцию, когда разразилась февральская буря? Вена или Прага? Будапешт или Аграм? Немцы и мадьяры или славяне?

Правда, нельзя отрицать, что среди образованных южных славян существовала небольшая демократическая партия, которая, хотя и не отказывалась от своей национальности, все же хотела отдать ее борьбе за свободу. Эта иллюзия, которой удалось привлечь к себе симпатии и среди западноевропейских демократов, симпатии, вполне оправдывавшиеся до тех пор, пока славянские демократы участвовали в борьбе с общим врагом, — эта иллюзия была рассеяна бомбардировкой Праги. После этого события все южнославянские народности, по примеру хорватов, предоставили себя в распоряжение австрийской реакции. Те вожаки южнославянского движения, которые продолжают еще болтать о равноправии наций, о демократической Австрии и т. п., являются либо глупыми фантазерами, как, например, многие газетные писаки, либо негодяями, как Елачич. Их демократические клятвы стоят не больше, чем демократические клятвы официальной австрийской контрреволюции. Короче говоря, на деле восстановление южнославянской национальности начинается самыми свирепыми расправами с революцией в Австрии и Венгрии; это первая большая услуга, которую вожаки южногермаиского движения оказывают русскому царю.

Австрийская камарилья нашла поддержку только у славян, если не считать высшего дворянства, бюрократии и военщины. Славяне сыграли решающую роль в падении Италии, славяне штурмовали Вену, славяне в настоящий момент наступают со всех сторон на мадьяр. Их идеологами являются чехи во главе с Палацким, а предводителями их вооруженных сил — хорваты во главе с Елачичем.

И это — в благодарность за то, что немецкая демократическая печать в июне повсюду выражала сочувствие чешским демократам, когда их расстреливал Виндишгрец, тот самый Виндишгрец, который теперь является их героем.

Резюмируем:

В Австрии, за исключением Польши и Италии, немцы и мадьяры в 1848 году, как и вообще в продолжение последнего тысячелетия, взяли историческую инициативу в свои руки. Они — представители революции.

Южные славяне, уже тысячу лет тому назад взятые на буксир немцами и мадьярами, только для того поднялись в 1848 году на борьбу за восстановление своей национальной независимости, чтобы тем самым одновременно подавить немецко-венгерскую революцию. Они — представители контрреволюции. К ним присоединились две нации, тоже давно пришедшие в упадок и лишенные всякой исторической дееспособности: саксы и румыны Трансильвании.

Габсбургская династия, власть которой установилась путем объединения немцев и мадьяр в борьбе против южных славян, стремится теперь продлить остаток своего существования при помощи объединения южных славян в борьбе против немцев и мадьяр.

Такова политическая сторона вопроса. Перейдем теперь к военной стороне.

Область, населенная исключительно мадьярами, не занимает и третьей части всей Венгрии и Трансильвании. Начиная от Пресбурга {Словацкое название: Братислава. Ред.}, к северу от Дуная и Тиссы и до Карпатских гор живут несколько миллионов словаков и небольшое количество русин. На юге, между Савой, Дунаем и Дравой, живут хорваты

и словенцы; далее к востоку, вдоль Дуная — сербская колония, насчитывающая более полумиллиона человек. Эти две славянские области связывают между собой валахи и саксы Трансильвании.

Итак, с трех сторон мадьяры окружены естественными врагами. Если бы словаки, занимающие горные проходы, были настроены менее безразлично, они, при отличной приспособленности их страны к партизанской войне, явились бы очень опасными противниками.

Но при данных условиях мадьярам приходится выдерживать с севера только наступление армий со стороны Галиции и Моравии. Напротив, на востоке румыны и саксы поднялись массами и примкнули к находящимся там австрийским войскам. Их позиции превосходны, отчасти вследствие горного характера местности, отчасти потому, что они занимают большую часть городов и крепостей.

Наконец, на юге банатские сербы, поддерживаемые немецкими колонистами, валахами, а также австрийским корпусом, прикрыты огромными Алибунарскими болотами и почти недоступны для нападения.

Хорваты прикрыты Дравой и Дунаем, и так как им дана в помощь сильная австрийская армия со всеми ресурсами, то они еще до октября двинулись на венгерскую территорию и без большого труда удерживают теперь свою оборонительную линию на нижней Драве.

Наконец, с четвертой стороны, со стороны Австрии, в настоящее время продвигаются сомкнутыми колоннами Виндишгрец и Елачич. Мадьяры окружены со всех сторон во много раз превосходящими силами противника.

Борьба напоминает борьбу против Франции в 1793 году, но с той разницей, что редко населенная и лишь полуцивилизованная страна мадьяр далеко не имеет в своем распоряжении тех ресурсов, которыми располагала тогда Французская республика.

Изготовленное в Венгрии оружие и боевые припасы неизбежно должны быть очень плохого качества; в особенности производство орудий никак не может быть быстро налажено. Страна значительно меньше Франции, и поэтому каждый дюйм уступленной территории является значительно большей потерей. У мадьяр остается только их революционный энтузиазм, их смелость и энергичная, быстрая организация, которую сумел дать им Кошут.

Однако это не означает, что Австрия уже выиграла войну.

«Если мы не разобьем императорские войска на Лейте, то разобьем их на Рабнице {Венгерское название: Репце. Ред.}; если не на Рабнице, то разобьем их у Пешта; если не у Пешта, то на Тиссе, но во всяком случае мы их разобьем»[162].

Так сказал Кошут, и он делает все возможное, чтобы сдержать свое слово.

Даже с падением Будапешта у мадьяр останется еще большая нижневенгерская степь, местность, как бы нарочно созданная для кавалерийской партизанской войны и имеющая множество почти неприступных пунктов среди болот, где мадьяры могут закрепиться. А мадьяры, почти все мастера верховой езды, обладают всеми качествами для ведения такой войны. Если императорская армия осмелится вступить в эту пустынную область, где она должна будет весь свой провиант получать из Галиции или Австрии, ибо здесь она ничего, буквально ничего не найдет, то трудно сказать, как она сможет там удержаться. Продвижение сомкнутыми отрядами здесь невозможно; а разделившись на летучие отряды, она погибнет. Ее тяжеловесность неминуемо предаст ее в руки легких мадьярских конных отрядов, и она не сможет даже преследовать их в том случае, если бы ей удалось победить; а каждый отбившийся солдат императорской армии найдет в каждом крестьянине, в каждом пастухе смертельного врага. Война в этих степях подобна войне в Алжире, и науклюжей австрийской армии потребуются целые годы, чтобы закончить ее. А мадьяры будут спасены, если смогут продержаться хотя бы несколько месяцев.

Дело мадьяр далеко не так плохо, как хочет нас уверить подкупленный черно-желтый[163] энтузиазм. Они еще не побеждены. Но если они и падут, то падут с честью, как последние герои революции 1848 года, и поражение это будет лишь временным. Тогда на один момент славянская контрреволюция нахлынет на австрийскую монархию со всем своим варварством, и камарилья увидит, каковы ее союзники. Но при первом же победоносном, восстании французского пролетариата, которое всеми силами старается вызвать Луи-Наполеон, австрийские немцу и мадьяры освободятся и кровавой местью отплатят славянским варварам. Всеобщая война, которая тогда вспыхнет, рассеет этот славянский Зондербунд и сотрет с лица земли даже имя этих упрямых маленьких наций.

В ближайшей мировой войне с лица земли исчезнут не только реакционные классы и династии, но и целые реакционные народы. И это тоже будет прогрессом.

Написано Ф. Энгельсом около 8 января 1849 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 194, 13 января 1849 г.

Перевод с немецкого