Тот самый сантехник 9

Глава 1 История Маливанского

Тюрьма — не место для полёта фантазии. Но и скучной её не назовёшь. Здесь своя размеренная, серая жизнь, которую иногда способны разукрасить яркие персонажи.

Григорий Маливанский, к примеру, рассказывал анекдоты. Пока вели по этапу. Себя подбодрить, настроение создать. А то мрачно вокруг среди серых стен.

— А такой слышал? — спросил он конвоира и выдал очередной перл. —

Зона, значит. Хата. Сидят зеки. Охрана заводит дедушку. Ну, дед как дед. Он здоровается, представляется. Зеки видят, что дедушка арестант со стажем: восемь ходок, семь побегов — вся хуйня, короче. Они зовут его к себе, угощают папиросой, чифирком. И тут дедушка вдруг достает свою кружку и из общей кружки наливает себе. Зеки ему, мол. Старый ты чего со своей кружкой? У нас все порядочные, чертей нету. Почему с нами не пьешь? Тот им и говорит в ответ. «Расскажу историю, братки. Трахаю я, значит, бабу перед последней ходкой. И вдруг захотелось её ТАМ полизать. Думаю, хрена мне терять? Старый уже, а ни разу и не попробовал на вкус женщину. Так она, не поверите, сладкая как арбуз!". Кто-то из арестантов помоложе в ответ тут же выдаёт: 'Ты чего, она ж соленая!». Дед, хитро улыбнулся и добавил: «Вот потому я и со своей кружечкой!»

Конвоир Оглобля пытался не ржать в голос, пока вёл карлика до камеры постоянного содержания. Даже напарника не надо. Метр с кепкой. Да и куда ему бежать в наручниках?

«Уж кому-кому, а карлику здесь точно делать нечего», — ещё подумал Оглобля: «Это же как ребёнка посадить. А место малолетним преступникам, разве что, в „малолетке“. Так хотя бы по росту сошлись со щеглами. Но этот кадр нигде не пропадёт».

А Маливанский просёк фишку и шпарил шутками уже в обмен на полезную информацию. Так и шли, веселя и веселясь.

Поставив осуждённого и заключённого под стражу для выполнения приговора Маливанского перед дверью камеры, конвоир сказал:

— Ладно, давай последнюю шутку. И всё, пришли, Гриня.

— Без базара, — ответил карлик и повернувшись к конвоиру, выдумал новую шутиху на ходу. — Знаешь загадку о зоофиле?

Оглобля думал недолго:

— Нет…

Маливанский прочистил горло и с ходу выдал:

— На него похожа каждая собака. И не лают, не кусают во дворе.

В очередной раз прыснув, Оглобля смахнул слезу и сказал:

— Короче, главный у них — Алагаморов. Старейшина. Сектант. На лохах сделал миллионы. Даже звонить никому не пришлось, сами принесли и квартиры переписали.

— Хочешь заработать денег — создай свою секту? — уточнил Маливанский. — А посадили-то чего? Не поделился?

— Не на тех нарвался, говорят, — ответил Оглобля. — Но это ещё что. Вчера ещё и мэра на хату завезли. Хотели на «малину» посадить, как высокопоставленное лицо, но этот как раз вообще делиться отказался. Вот и сунули… ко всем остальным.

— Погоди, это того мэра, что двести миллионов из бюджета города спиздил? Так говорят.

— Так это только в этом году. Ты вот мост через реку видел?

— Нет.

— И я нет… а по бумагам он есть, — уточнил Оглобля. — Даже двухсекционный. Но, говорят, что делиться под конец первого квартала не стал, поэтому и присел. Говорят, новый мэр даже перспективнее. Сам в бане моется. Сам анекдоты рассказывает. Сам куда надо заносит. Сразу. Без напоминаний.

— Откуда знаешь?

— За него быстро поинтересовались, — похвастался конвоир. — С прошлого места работы весточка пришла. У нас же как? Сначала компромат, потом «добро» на работу. А то как без компромата работать? Такие там наработают, ага! Начнёт ещё технику закупать на уборку дорог зимой. А дальше что? Школу построит? Тогда всем придётся школы строить и детские сады, больницы ремонтировать. А там вдруг выяснится, что врачей не хватает и в учителя никто не хочет идти. Одна проблема другую вскроет и начнётся зачистка. А оно нам надо? Живём же как-то, потихонечку. И ещё проживём. Дотянем.

Гриня кивнул с пониманием и повернувшись к двери камеры, словно боец перед боем, разрешил:

— Ладно, пора… открывай.

Оглобля хмыкнул, но дверь открыл. Запустил осуждённого, затем снял с него наручники через проём, в которые тот руки окольцованные и просунул, едва дотянувшись до окна раздачи.

Маливанский тут же повернулся к построившимся в ряд сокамерникам и сказал сразу, чётко, но вообще не то, что требовалось:

— Маливанский я. Обо мне многие слыхали. У меня брат в Москве таксует. Многих людей знает, за кого не знает — поинтересуется. А вы слыхали о старой традиции? А я вам расскажу! Раньше, в стародавние времена между мужчиной и женщиной, впервые возлежавших на ложе, на кровать посередине подсовывали толстую бабу. Она ела калачи, много разговаривала и крошила. Так и появилась традиция крошить в постели.

От такого вступления завис даже Старейшина. Алагаморов, обычно сам первым обращался к новоприбывшим, когда попадали в ступор.

А теперь больше всех задумались его рослые помощники — Блоб и Джоб, один из которых был без передних восьми зубов. Он во время улыбки мог легко поймать на лету муху вместо позитива.

Что и случилось прямо на глазах сокамерников.

— Вместе с карликом, падла залетела! — добавил сочувствующе его партнёр по грабежам и служению.

— Ничего страшного, сплошные витамины и микроэлементы, — добавил ему и Старейшина.

Пока помощник плевался и откашливался, Гриня успел разглядеть получше остальных, классифицировав их по группам. Вон мужик средних лет, годков сорок ему, немного лысоватый, держится отстранённо и стоит в углу. На кровати рядом с ним сидел часто моргающий мужик в компании такого же мужика, но постарше.

«Оппозиция», — тут же понял карлик, не имея никакой иной информации о Егоре Павловиче Валетове по кличке «Валет», Антоне Сергеевиче Иванове по кличке «Шмыга» и Тимофее Вольфовиче Старкове по кличке «Старый». Каждому кликуха прилетает либо от фамилии, либо от образа, либо от образа действия.

Они все улыбнулись, но не больше положенного. Шутка, может и зашла, но ржать в голос не стали. Зато заржали ещё трое по камере: старый «авторитет» Хрущ, он же Хрунычев Никита Сергеевич, и его близёхонькие — Михаил и Семён, что когда-то тоже охранниками были, как и Егор. Но профессиональным образованием не обладали. Ибо как сказал один неизвестный: «Профессиональное образование — это честь, а высшее образование и у охранников в магазине есть».

«Старая власть», — понял Малиновский. А ещё он понял, что пришел в камеру на двенадцать мест одиннадцатым. Почти полный комплект. Что означало одно — укрупняют. Видимо, начальство планировало делать ремонт в других камерах, либо перетряхивало местные порядки.

Маливанский прищурился. Всё вокруг очевидно — три группы, вступай в любую. Но ещё за столом-«пеньком» сидел одинокий мужичок с толстым лицом добрячка и пил сладкий чай, а совсем не горький чифирь. Так как совсем не морщился.

Напротив, едва прозвучала шутка, как он хохотнул и добавил:

— О, новенький! Проходи, присаживайся. Веселить нас будешь. Я же давно карлика хотел завести. Вспышку с покемонами пропустил, так хоть так кого-то поймать. Да зам говорил, что это уровень губера. Мэру, мол, не положено. Только секретарши, водила и охрана. А мне ли не положить на всё, что положено? А? Я же — власть в городе! Кто эту зону грел по-твоему? ЖЭК? А-ха-ха! Да они бы без меня ноги сосали. Причём без носок.

В этот момент Маливанский и понял, что перед ним мэр, к которому ещё никто не примкнул. Хотя человек вроде бы мост построил и набережную облагородил. И если бы не остановили, кто знает, может и на метро мог покуситься?

«Не всем же плитку и бордюры класть, кому-то и творчески мыслить надо», — подумал Гриня: «Наверняка, на строительство детского дома откладывает копеечка к копеечке».

Судя по довольному лицу, добряк с лицом колобка на прогулке только что посылку получил. Если быть точнее, передали в первые часы пребывания. Ей и откупился от сокамерников.

«А может быть, всё не так было», — снова подумал Гриня: «Но раз улыбается, значит у него все схвачено».

Решив мгновенно сформировать с обладателем сотен миллионов неучтённых рублей новую группу, Маливанский кивнул ему как старому другу, прошёл в наглую рядом со Старейшиной, ткнув того боком и присел на лавочку у стола представителя новой власти.

— Маливанский. К вашим услугам, — представился не в меру залупастый, но находчивый в критических ситуациях карлик и тут же спросил. — Кого лошить будем?

— Да уж будем! — заверил бывший мэр и дожевав, договорил. — Народ. Ты его смешишь-смешишь, смешишь-смешишь, а ему как будто одних шуток мало. Вечно что-то просят и даже — хотят. Хотят, представляешь себе? И от кого? От меня! Можно подумать в бюджете не мои деньги, а их.

Алагаморов, глядя на это дело с коллаборацией, только губы в линию стянул. Но его честно уворованный по жизни бюджет был заметно меньше. Десятки миллионов с сотнями не спорят. Миллионеры с миллиардерами за одним столом не сидят. Но не самому же за стол подсаживаться в услужение. У него другой путь. Путь тьмы и контролируемого всеобщего хаоса, а не политических манипуляций и планов местных районных князьков.

«Но кто больше своровал — тот и прав», — ещё подумал Алагаморов и предпочёл не обострять.

— Как мне звать тебя? Карл? — в то же время поинтересовался Гриня у бывшего мэра, который очевидно получит повышение и перейдёт в «серые кардиналы».

«Чем ему тут ещё заниматься перед переводом на домашний арест?» — снова подумал Маливанский, тоже очень желая перейти из мрачных, тёплых камер с тесной мужской компанией и трёхразовым питанием в убитую, голодную и холодную однушку, но — свою.

— Это который король? — сразу уточнил осуждённый, которого в камере пока так и звали, отсюда прозвучало логичное предложение. — Не, ты ж парень простой. Зови меня просто Мэр. — Тут он деловито допил чай, оглянул группы охранников и бывших директоров и добавил. — Это для челяди я — Император! Народу нужны громкие прозвища. Я же теперь как есть говорить могу. Всё-таки не перед выборами. А-ха-ха!

— Ха-ха! Лохи! — добавил тут же карлик, поглядывая то на охранников с Хрущём, то на директоров с охранником Егором.

Всё-таки вместе работали, вместе и сидеть должны.

Выбор у Маливанского был невелик, но он был. И решив, что деньги решают всё, Гриня теперь активно чморил прошлых и поддерживал нынешних, при этом активно помогая Мэру дербанить посылку. А больше всего прочего сосредоточился на сырокопчёной колбасе.

Между делом поинтересовался у Мэра в полголоса:

— Слушай, а как ты скомуниздил столько денег незаметно?

— Ну, во-первых, не скомуниздил, а взял своё по должности. До народа всё равно почти ничего не дойдёт. А, во-вторых, мог. А какие ещё причины нужны, чтобы сделать? Кто первым дотянулся, тот и прав! Не пандусы же инвалидам строить. Придумали тоже — равные права. Равные права у нас только избирательные! А дальше их полномочия — всё.

Пока Маливанский нарочито ржал в горло над любой шуткой Мэра, почёсывая его эго, Хрущ скалился на скатке, довольный провалом старой власти.

— Ничё-ничё, — говорил он Семёну и Мише в это же время. — Сейчас из стабильного только смена. Постоянная смена власти. Это как говно смывают в унитазе. Что-то сразу уходит. Что-то задерживается. Но самые прожжённые черкаши всегда зацепятся и останутся. Так что сидим и не высовываемся, ребята. Наше время ещё придёт.

— Так мы черкаши? — тут же уточнил Семён, что был помоложе. — Или те, кого смыли?

— Бери выше! — тут же поправил Миша, который был постарше. — Мы можем и за ёршик сойти.

— Вот-вот! — тут же поддержал его Хрущ и снова посмотрел на стол, за которым пировали Мэр с Длинным.

Очевидно же, что такое погоняло дадут. Чисто вопреки, как и положено на зоне.

Шмыга и Старый в это же время осуждали с Валетом свои дела.

— Я одного не пойму, — признался Антон Сергеевич бывшим сотрудникам, как бывший директор УК «Светлый Путь». — Я натырил… ну дай бог… семь миллионов за год.

— Ну и я ещё на три. Но за квартал, — кивнул Тимофей Вольфыч и на Егора посмотрел. — Валетов вот ещё тысяч на триста наворовал на складе на меди. Да, Егор?

— Но это не точно! — уточнил Валет, сожалея лишь о том, что прятал деньги в старой машине, а не дома. Но как жене весточку передать, чтобы не прознали? Переписка вся под контролем, а в иносказательной форме не поймёт. Только и остаётся родным, что посылки ему слать. Придётся дождаться, пока свидания разрешат, тогда и порадует известием.

А пока пусть его старая колымага во дворе стоит. Никому она во век не сдалась. Даже голуби побрезгуют присесть.

— Так откуда они тогда недостачу на сорок миллионов нашли? — подытожил своим размышления Шмыга. — Где в управляйке такие ценные ресурсы зарыты были? Почему я не обнаружил? Почему Тимофей Вольфыч не дознался?

Старый лишь головой покачал:

— Не знаю, Антон Сергеевич. Похоже, с мэрии на нас часть долгов повесили. Там кому-то тоже кушать лобстеров хочется, — и он с ненавистью посмотрел на Мэра. — Такие лица в один присест не наесть. Тут практика нужна. И упорство.

Алагаморов в это же время перелистывал «Мастера и Маргариту» у зарешечённого окна и тихо бубнил подопечным своё:

— Вот что, Блоб и Джоб. На шутки улыбаемся. Но оскорблений не терпим. Мы не терпилы, но сильно и не высовываемся. За средний класс пока отыграем эту партию. А там всех при случае разменяем. Поняли меня?

— Да, босс, — ответил беззубый помощник. — Будем бить точно и своевременно!

— Это понятно, Старейшина, — добавил зубастый. — Как там интересно Глори и Холли на женской зоне прописались? Тоже в средний класс вошли? Или элитой стали?

— Всё у них хорошо, — буркнул Алагаморов.

За Шантыку и Сибгатулину Старейшина переживал меньше всего.

— Так может и мы этим в кружку нассым? — с ненавистью взглянул на Мэра Блоб. — Он же обещал нам в прошлом году новые очистные сооружения в городе построить. А вместо этого на день города какой-то наркоман усталый приехал и всех мыльной пеной обдали. Наверное, чтобы лишний раз помылись.

Алагаморов лишь поморщился и снова перелестнул страницу.

— Не мелочись, Блоб. Удар должен быть один. Но сразу в челюсть. Понял? Тут нет никого, кто бы выбрал вариант «вилкой в глаз». Вот и мы жалеть никого не будем.

Сообщник и подопечный кивнул. И пока Старейшина вынашивал новый план мести, считая голубей над зоной, дверь камеры неожиданно для всех снова распахнулась.

Конвоир завёл новенького, щёлкнули браслеты.

— Руслан Иванов, — хмуро представился бритый под ноль мужик с чёрным провалом вместо глаз. Именно так на миг всем показалось в довольно тёмной камере Алагаморову. Но когда новенький добавил всего одно слово, тут же снова тишина повисла. — Киллер я.

Теперь уже одиннадцать человек ощутили, как холодок по спине пробежал, переглядываясь друг с другом и стараясь припомнить чья очередь занимать туалет. Всё-таки воровать это одно. В худшем случае бы в старом мире руку отрубили. Но мокруха — это уже совсем другой уровень. Там человечка сразу целиком на тот свет переправляют, не размениваясь на отдельные детали.

Меньше всего представители старой и новой власти в этот момент ожидали, что со своей скатки вдруг подскочит Шмыга и как заорёт на всю «хату»:

— Руся-я-я! Бра-а-ат!

Антон тут же подбежал к новоприбывшему и начал его обнимать.

Киллер Иванов отстранился немного, но в ответ только оскалился:

— А, и ты тут? Ну здарова… братец.

Интонация была такова, что все на миг подумали, что сейчас Шмыга отлетит к столу от профессионального удара в челюсть, но его лишь обняли и похлопали по спине в ответ.

Зато со стола от пинка в бочину вдруг отлетел… Мэр!

— Ну что, пожопился на полный комплект⁈ Мозгов нет даже дерьмо посолить! — крикнул киллер и стулом добавил своё несогласие с политикой бывшего мэра, которого теперь точно ни один человек в камере Императором не назовёт.

Подхватив его уже на полу, он тут же добавил вполголоса:

— Я тебе говорил, что килограмма на всё не хватит! Пять килограмм взрывчатки нужно было до верного. Мы бы там всю инициативную группу и оставили. Прямо по трассе! А они неплохо и на трёх колёсах добрались. Караваном!

Маливанский, уже угостившись печенькой и кружкой чая следом за колбасой, как в замедленной съёмке наблюдал за тем, как представитель новой власти на его глазах был свергнут и отлетел к окну, а затем начал летать по всей комнате при очевидных физических воздействиях извне. И совсем не полтергейст был тому виной.

Лицо всё держащего в своих руках добряка ещё с минуту назад вдруг сменилось недоумевающим видом со щенячьими глазами.

— Руся, ну ты чего? Обиделся, что ли? Вы бы там порядок у себя в гильдии навели. Кто вообще придумал многоразовых киллеров? Вы должны быть как толчковка. По классике. Использовал и всё. Нету. Как ежегодная отчётность о достижениях.

Если ту же же минуту назад Гриня был готов угостить Мэра последним блином на масленице, то сейчас не подал бы ему и рубля на предвыборную компанию.

— Ах ты пропидорка лысая! — подскочил Длинный и тут же принялся пинать Мэра ногами, так как руками пинать было не принято. — Зажопил денег на дело? Да за тебя порядочный пацан в лапы ментам попал! А ты тут сидишь, жрёшь! То есть лежишь, дожёвываешь.

Тут Гриня на радостях от исполнения роли замахнулся металлической кружкой, забывая, что в ней чай.

Сам чай при этом полетел на Хруща, окатив его сладким душем у нар. Чего бывший «авторитет» уже не смог стерпеть.

Подскочив, он повёл своих воинов в бой добивать свергнутых:

— Совсем страх потеряли? Мочи беспредельщиков, мужики!

Семён с Мишей тут же бросились на Маливанского и Мэра. Но Длинный тут же забежал за спину киллеру, заорав:

— Петухи бунтуют! Все зафаршмачимся, если чё!

Руслану ничего не оставалось делать, как заступиться за своего неожиданного союзника и принять выпад на себя, ловко свалив от хука с правой по Семёну.

Всё-таки безумству храбрых — венки шли со скидкой.

Но картина была бы не полной, если не отметить тот факт, что с криком:

— Наших бьют! — Шмыга ринулся с книжкой на Хруща, который остался в глубоком тылу.

Старый пройдоха хотел отсидеться, утираясь от чая полотенцем. Да не вышло. Напали со спины. А следом подключились Старый и Валет.

Глядя на это революционное дело в отдельно взятой камере, Алагаморов не смог остаться в стороне.

— На власть покушаются! — пылко прошептал он своим подопечным. — Валите реформаторов! Здесь мы — либеральные силы! Все остальные — анархия!

Трое новых бойцов вступили в драку немедленно.

— Либералы — пидоры! — крикнул Гриня и укусил Мишу за ногу. — Даёшь монархию!

Пожилой охранник тут же запрыгал на другой ноге и рухнул за скамейку. От чего край скамейки треснул Мэра по руке.

Боль придала сил. Тот пнул перед собой, угодил по левой булке Блобу. В падении сектант так ухватился за край майки Маливанского, что сорвал большую часть ткани.

— Смотрите!!! — крикнул пронзительно Хрущ.

Все резко замерли, так как каждый вдруг заметил татуировку на груди Грини. От плеча до плеча и от горла до пупа там изображалась вишенка, которую активно сношал гномик.

Глядя на эту картину, свалка прекратилась сама собой. До того натуральное и смешное изображение передавал живот, что битва прекратилась ещё до того, как в камеру ворвалась охрана.

Оказавшись звездой часа, Маливанский тут же начал подыгрывать и двигать животом. От чего гномик снова принялся за дело. А Длинный напел:

В гости к Вишенке зайду

Там я Вишню натяну.

Будет муж её грустить.

А мы чай… не будем пить!

Глядя на то, как пупок карлика двигается, и гномик двигает своей выпирающей пипиркой перед на всё готовой вишенкой в позе, Антон Сергеевич вдруг отпустил Хруща и поднялся.

Он не смеялся как все прочие. Только воскликнул в озарении:

— Альбертовна!

— Что? — не понял Тимофей Вольфыч, который рядом взял в захват на полу Блоба, пока ему самому пытался засунуть в задницу ногу Алагаморов, не снимая обуви.

— Нина Альбертовна тогда кассой рулила, когда главбух уволилась, а новый бухгалтер только входила в курс дела, — выдал всю правдку-матку бывший директор. — Так эта старая нас всех и поимела!

— И сколько она увела? — спросил Старейшина, прекратив использовать обувь не по назначению.

— Так миллионов сорок и увела, — прикинул Антон Сергеевич.

— Сорок лямов? — тут же перестал драть вишенку Длинный и подошёл поближе к Шмыге. — Так давай этой бабке напишем! Нам же нужны дотации на прокорм. А я за такие деньги хоть женюсь на ней. Тут-то один хрен без супружеского долга обойдусь, а там потом пригодится. Когда выйду.

— Ага, на худой конец грев пришлёт, — вдруг поддержал его Джоб.

Идея показалась и остальным сокамерникам интересной. Все за стол присели, принялись обсуждать детали.

Только свергнутый народным гневом Мэр, поднимаясь и отряхиваясь, пробубнил:

— Да что эти сорок миллионов? Я в казино однажды проиграл больше… правда, моё казино было. Слава богу, на тёщу записано. Дай ей бог здоровья, — он тут же перекрестился, как и положено верующему вору в такой ситуации…

Когда Оглобля в следующий раз заглянул в камеру, все двенадцать арестантов сидели за столом, распивали чай и в полголоса долго о чём-то спорили, как будто двенадцать апостолов обсуждали Главного. Как водится, карлик Маливанский больше всех отыгрывал за Иуду.