Тот самый сантехник 9

Глава 14 Другие две

Если постоянно капризничать и ждать от других, что они должны ухаживать, заботиться и нести ответственность за тебя — это инфантилизм. Если хотеть делать всё время всё вместе и смотреть в одну сторону, чтобы быть не разлей вода — это зависимость. Но если требовать постоянного внимания, беспрекословной отдачи и любви к себе, не замечая желания и потребности другого — это уже эгоизм.

«Как хочешь, так и понимай. Такова жизнь», — пробурчал внутренний голос.

— Что людям вообще надо в такой час? — пробурчал Боря, поглядев на дисплей телефона, где куча пропущенных и сообщений и процесс этот не прекращается.

То сообщение, что от Дарьи Сергеевны пришло Глобальный выделил и перечитал неспешно, сидя за рулём. В этот час ночной ему было непросто решить, куда ещё заехать, пока номерной знак с покорёженного бампера совсем не отвалился.

«Есть приоритеты. Их и держись», — отрекомендовал внутренний голос и щёлкнув каблуками как адъютант-поручик, отбыл восвояси.

А глаза уже бежали по строкам…

«Похоже я начинаю немного понимать какие люди меня окружают. И что им от меня нужно. Кому-то важно, чтобы я была удобной и соглашалась. Кому — то, чтобы смотрела в одну и ту же сторону и хотела того же, что им, а кого-то я сама обязана окружить заботой и поддержкой. Потому что — родственники, друзья и всё такое прочее должно иметь приоритеты. Но во всём этом изобилии эгоистов, инфантилов и зависимых — я одинока, Борь. Одна (или почти одна) со своими пожеланиями и меркантильными взглядами, от которых зависит уровень моего либидо и уважения. А как мне со всем этим разобраться, если человек, ради которого я готова на баррикады, вдруг объявляет, что ждёт ребёнка на стороне? Я же за тебя горы сворачивать готова. Даже сейчас. Но где ты? Почему не рядом? Татьяна Юрьевна тоже переживает».

Тут-то Боря и понял, что место для отступления ещё есть. Всё-таки третьего человека примешала. А где третий, там и четвёртый. А это уже — толпа, в ней легко потеряться со всеми претензиями. Но заехать надо. Символические цветы вручить и «спасибо» сказать.

«А то как-то неправильно получается», — добавил внутренний голос и напомнил, что цветов в багажнике только алая роза и один тюльпан остались: «Но хотя бы знаем точно, что кому дарить. Там, где Дашка за любовь и привязанность ратует, Татьяна Юрьевна ищет забав и постоянства в некоем служении. А что там под черепной коробкой, по сути не важно. Лишь бы Дашка не переживала, а подруга за ней присматривает и все довольны».

Пока ехал по пустой трассе, на телефон снова сообщение прилетело. Боря по первым строкам понял, что пишет уже Жопкина, у которой из всех подспудных желаний только желание выйти за него, чтобы поменять фамилию.

«Люди, (которые человеки) всегда стремятся быть нужными и всё делать правильно. Зачем? Почему? Для кого? Неужели быть правильным это так здорово? Нет скучнее человека, чем правильный отличник в школе, или правильный работник года в офисе. У них же один грёбанный день сурка, господин. Жизнь без разнообразия. Без смены ритма с ума можно сойти. Правильный завтрак, правильный костюм, правильные ботинки, вовремя добирающийся на работу клерк, чтобы без опозданий, и правильные выходные в виде похода в магазин за правильными продуктами на неделю. А ещё правильное посещение родственников, потому что так принято. Как же это всё скучно, Борис! А соль в том, что скучные люди никогда не замечают, что они скучны. Им даже в голову не придет, что их собеседник с ними зевает. Я ненавижу правильных людей. Фу на них. А вот вы не совсем правильный. Правильный человек бы меня выгнал и на порог не пустил, а от Даши ни на шаг не отходил. А вы на двоих совсем не против, что я у вас третья. И это тоже неправильно, но… так кайфово! А ещё этой своей неправильностью вы целый город на уши поставили. Потому что по натуре вы — лидер. А наше дело маленькое. Идти за вами. Поэтому очень надеюсь, что я не зря сегодня делала депиляцию зоны бикини Дашке и сама использовала столько крема, что хватило бы на смазку корпуса Боинга. Так и чего мы тут обе сохнем зря?»

Тут-то Боря и понял, что набухались обе в щи. Размотало на откровения. Значит надо зайти в магазин за «правильным» вином для Татьяны Юрьевны и правильным соком для Дарьи Сергеевны. Но в час ночи работают лишь неправильные грузчики. Их можно считать фишкой города, если не понимать, что перевезти они могут в этот момент что угодно, в том числе и алкоголь, и сигареты, и пиццу, и сработать за такси, если кто-нибудь в дрова, а требуется перенести желеобразное, но ещё пукающее тело из пункта А в пункт Б.

«Полезные ребята. Отличное прикрытие», — добавил внутренний голос и Боря без сомнения поехал к Дашке. Потому что — правильно. Но в то же время — нет. А как быть — да кто его знает?

Надо просто быть, а не казаться. Правильно же поступил, когда Соне за автомобиль накинул, так как в тачках обычно говно возят, машины на заводах стоят, а в автомобилях люди ездят.

И когда Вере отказал — тоже правильно, хотя после дня рождения — уже вроде как неправильно. Обиделась же. Но что Наташке денег в холодильнике оставил — это правильно. Проснётся, кушать захочет, откроет холодильник, чтобы снова на пустоту посмотреть, а там — сумма на месяц радости. И сразу улыбнётся и жить захочется.

«А если сильно есть захочет, то даже грузчиков ночных с пиццей закажет», — добавил внутренний голос, пока Боря цветы достал и ключи из барсетки выудил, чтобы не будить никого, если спят уже.

Как оказалось, Татьяну Юрьевну действительно вырубило на диване в зале. А вот Дашка сидела на кухне, давно смыв весь макияж и весь день наводимую красоту и давно ничего от жизни не ждала. На разборках не убили — уже хорошо. Неплохо день прошёл.

Боря невольно залюбовался ей в свете тусклой, эротичной подсветки. В её естественной, усталой красоте Дашка не была не была красива на десять баллов из десяти, если бы кто-то вдруг взялся судить её на конкурсе красоты, но при этом была довольно мила и внешне походила на какого-то пушного зверька: нахохленного, но компактного, юркого и удобного в своём пушистом халатике. Невысокого роста, худая, кто-то даже скажет, что тощая, она до такой степень накачала живот, что беременность на этих месяцах почти не была заметна. Всякий, кто посмотрел бы на её живот, сказал бы просто «пельмешков поела!».

А она и поела. Не весь же день голодной сидеть и принца ждать!

Боря протянул алую розу, коснулся щеки. Другой щеки коснулся губами. Обнял сбоку. Она в ответ ладонью по щеке небритой провела, чтобы удостовериться и с полузакрытыми глазами, что не сон и не Таня чудит. А свой, родной пришёл.

— Боря.

«Тихо, Танька спит», — должен был он прошептать как само собой разумеющееся, но первым делом животик погладил.

Потому что — так правильно. Ну а сурово-природное это в нём или нежно-приобретённое, уже не важно. Важно расплачиваться, когда натворил. Ведь если зачал жизнь, то уже — ответственный.

Боря подхватил Дашку на руки и тут же понёс в спальную, пока мозг окончательно не отключился. Что, если сегодня быть настолько неправильным, что даже Татьяну не будить с вопросом — третьей будешь? Что, если нарушить правило ЖМЖ, а снова вдвоём побыть? Как тогда, в спортзале Юность, когда лечили друг друга.

Софиты в спальне глаза Дашкины отразили. В них заблестело: то ли азарт, то ли похоть, то ли надежда, что есть и только между ними что-то своё, загадочное и мало объяснимое?

Принимая поцелуи и нежность, Дашка старалась не думать. Чего тут думать, когда хочется одного, а думать надо другое? И во всём этом совершенно непонятно чего хотеть по итогу.

Ей всю жизнь говорили «хотеть». Но что-то то, других людей, правильных. Которые хотят учиться, чтобы завтра хотеть работать менеджером. Ведь это правильно, как и закупаться на распродаже ненужными, но доступными вещами и отдыхать не там, где хочется, а там, где положено и с теми, с кем положено. Она ведь так и жила всю жизнь. Но потом пришёл сантехник, начал трубы менять, а по итогу поменял всю её жизнь. И совсем неудивительно, что поменял только ей.

«Той, рыжей лохудре тоже капля Бори досталась», — даже подумала Дашка, потому что совсем не думать не могла. Женщина постоянно должна о чём-то думать, чтобы было что накручивать, если это не кудри на завивку.

Ноги сами оплели его тело. Халат уже где-то у кровати, безобразно валяется, скомканный. А ведь могла положить ровненько на краешек или даже повесить на плечики. Но по итогу положила на то, что должна.

Значит, влияет на неё мужчина! Вроде не мылся, а пахнет вкусно. Вроде немного потом, но тем рабочим, с примесью тестостерона. И её кортизол по венам растворяет уже, напрочь снося все запреты.

Нет уже первых минут ужаса, когда сообщение не телефон получила о задержании. Нет и той тревоги, когда смотрела на толпу людей в чёрных одеждах, что и людьми не казались совсем, а чёрным морем, у которых вместо волн руки колыхались. И чего-то требовали, требовали, пока не поняли, что ей как раз море по колено. Но не за себя, а за Борю. Ведь кто не согласен с её мужиком, будет иметь дело с ней и её друзьями.

Ну а дальше понятно — секс. Глубоководное погружение. Ведь секс — это тот же дайвинг. Где главное не глубина погружения, а опыт. А он зависит от частоты погружения. Но на пару достаточно нанырялись, что третьего заделали. Бонусом вышел.

Но как-то так получилось, что не только с ней он нырял? Как проглядела, что не только её мужик оказался?

Чтобы снова об этом не думать, Дашка только плотнее ногами его обхватила. А затем расслабила ноги, доверив ему все движения. А он, гад, осторожный снова, примеривается, напролом не прёт. Задавить боится и навредить. Потому что, падла такая — заботливый. Но проблема в том, что не только о ней заботиться.

Дашка даже расстроилась снова, и уже хотела всё высказать, но тут заметила, как в проёме Татьяна Юрьевна стоит и гладит себя. Беспардонно. Не то, чтобы вмешивается. Даже на полную луну за окном время находит посмотреть, она в её глазах и отражается. Ни писка от неё, тихая как мышка. Только чуть дышит учащённо. Тогда как сама Дарья уже дышит быстрее, глядя то на одну, то на другого. Её заполнило всю. И столько много мужика ей, что как с подругой не поделиться?

Татьяне Юрьевне ведь много не надо. Тапочки бы сказать принести, она и рада. Но если это скажет сама Дашка, то это просьба. А если Боря, то приказ. А ей приказы нужны и служба. И нет бы, дуре такой, в армию пойти, МЧС или полицию, и так служить, сколько влезет, так нет, бытовое служение ей нужно. Но не только с борщами на кухне, а в целом, совокупно. Чтобы ещё и по попе шлёпали и басом рычали над ухом. А она и рада слушать. И от осознания этого мурашки по коже. И Дашка вдруг поняла, что и сама в какой-то степени служит.

Ну потому что какая женщина в своём уме будет другую рядом терпеть? Даже если договорились, всегда передоговориться можно. А свингеры — это извращенцы всякие. Они парами меняются. А как им парами меняться, когда Боря один и единственный и другого не хочется?

Дилемма.

Послав подальше все мысли, Дашка только глаза прикрыла. А в них мельтешит. То ли от переизбытка энергий в комнате, где всё давно не по феньшую, но всем похую, то ли потому, что давление упало, гемоглобин понизился и вообще при смерти.

Когда хорошо и очень — это всегда пограничное состояние. И пока оргазм из-за угла не выпрыгнет, не знаешь, чего от тела ждать. Может пятка зачесаться. Или ноги с струну стянуть до судороги. Тогда собьёт весь настрой. А может накрыть так, что ныряешь куда-то далеко-далеко. И дна не видно. Хотя бы потому, что вместе с опытным аквалангистом погружаешься. Только вместо маски и трубки у него свои инструменты. Но в деле не менее искусен.

Ладно бы просто долбил, или мыкнул, обляпав и уйдя в ночи такси ждать на улице, так нет же. То носом плеча коснётся, то сам в кончик носа поцелует. И ведь веришь ему. Вздрагиваешь. А если какая судорога, то тут же ногу перехватит и мышцы помнёт, не прерываясь, но ин е ускоряясь.

«Опасен тот мужик, что может слышать! Но ещё опаснее тот, что понимать способен!» — подумала Дашка и только сильнее руками за плечами схватилась, к себе прижала.

Пусть раздавит, сделает из неё лепёшку. А ей только в радость. Но он давить и не думает. Выгибается дугой, обтекает, а на живот и не думает ложиться. Только гладит, целует или почёсывает. И это при том, что там не чесалось, а теперь — приятно.

«Кто ты, демон⁈» — хотела закричать Дашка, когда в глазах замельтешило так, что стон с губ сорвался.

Но тут же рядом в дверном проёме ей в такт подвывать Жопкина начала. А Боря даже не повернулся. Не остановился. И продолжает, гад, продолжает, сволочь такая, своей волшебной палочкой в ней орудовать, на все точки тайные нажимая разом. Но все в цель попадают. А сам улыбается немного. Не гордо, не робко, но именно так, как надо. Как будто знает, как будто научен.

«Кто ты, падла харизматичная⁈» — из последних сил хотела выкрикнуть Дашка, но вместо этого только ногтями в кожу на пике впилась. И тут же отпустила.

Она, но не неё. Потому что шкурку попортить, чтобы рыжей послание оставить — это одно. А вот больно сделать её любимому — тут уже ни в какие ворота не влезет! Гол либо на двоих, либо никак не получится.

Первой устала от затяжного оргазма Татьяна Юрьевна. Ноги подкосились, свалилась на колени и тут же на них к кровати поползла. На неё взобралась и с края прилегал. У ног. А дальше классификация буксует.

Как довольная собака? Да вроде нет, не собака. Чай пьёт со всеми за столом и яишенку с утра сбацает. А то и в магазин сходит, как ходит на работу и иногда даже домой уходит. Но всегда возвращается.

А как кто? Как человек? Ну какой из неё человек, когда ничего для себя не просит? Не умеет человек ничего для себя, но всё для других долго делать. В какой-то момент и себе урвёт кусочек, суть свою раскроет.

Тогда кто, как раб? Это точно не правда. Рабство у неё если и есть, то сугубо добровольное. Дашка ни на продукты с неё, ни за квартплату ни разу. Всё сама покупает, сама оплачивает. Сама одевает-обувает и подарками одаривает. Ну потому что — может. Что важнее — хочет. Но и сама от подарков не отказывается и от отношения человеческого.

Вот и получается, что одновременно и по-людски у них и не по-людски. А сил злиться на неё даже нет, когда под одеяло заползла, и к Борису-нижнему присосалась, чтобы подкачать и на второй круг запустить.

В конце концов, сам пришёл. Знал, что цветами не отделается. Значит и отвечать сам должен. А Наташка та рыжая хоть и сука, но компанейская. А дальше пусть сама с ним разбирается. На своей территории.

С этой мыслью Дашка и уснула. Довольная и счастливая. И путь как доделают своё дело только попробуют её не погладить. Тогда точно их всех накажет… утром… возможно… нельзя упустить такую вероятность, даже с яишенкой.

А там, рядом, где-то на грани одеяла и другой половину кровати женские запасные ладони продолжают нежно гладить чернявого мужчину по щекам и волосам и пальцы задерживаются на ухе. Потому что одно дело подчиняться или служить, а другое — дарить, отдавать. И она дарила ему всё, что могла. А он, вместо того, чтобы требовать ещё и ещё, или мучать её новыми претензиями, сам дарит! Сам ласкает. Сам целует. И душа поёт от этого. Это в голове где-то она — маленький, пыльный комочек, без формы, времени и пространства. А он видит что-то своё, большое, важное. И ловко в это всё попадает, разукрашивая её как белую раскраску фломастерами по чётким контурам.

Да, примерно раз шестьдесят за этот год она ловила себя на том, что сама хочет его связать, похитить и увести в какую-нибудь тайную хижину в лесу, которую обязательно построит, когда он нежно целовал Дарью. Но и её он тоже целовал. И тогда она готова была арендовать для них хоть дворец. Для них двоих. Ведь они точно теперь часть её мира. А просто она и он уже будет не честно.

В конце концов, ей нужно от него одно, а Дашке другое. И в этом они отлично дополняли друг друга. А Боря был между ними какой-то особой фигурой-пазлом, который скреплял их противоречия по своим, уникальным контурам.

Вот и сейчас вместо того, чтобы просто сказать ей нагло на ухо: «соси, сука!», он сосёт её ухо и тихо кайфует от процесса. Занятие с одной стороны бесполезное, с другой — очень важное. Потому что показывает, что бесполезных деталей в ней нет. И будет использовано всё, что есть. Весь комплект.

А все недоработки его как господина она сама исправит, додумает и сама себя на всякий случай заставит. А пока, на переходном периоде, будет сосать его губу, ощущая, как та наливается кровью, становясь алой.

О, как же он восхитителен… для них обеих.