Тот самый сантехник 9

Глава 11 Восьмое Марта: день закрытых намерений

Несколько часов спустя.

Посёлок «Жёлтое золото».

Полковник Вишенка выкурил половину сигареты в один затяг и щёлкнул пальцем, в первую очередь закинув бычок на территорию с ногтя. А во вторую — принялся внедряться сам. Без прикрытия. Капитан Снарядов из спецназа уволился. Новый человек не надёжный, потому что не проверенный рыбалкой. Не капитана же Милонова брать из розыска. Он в прошлый раз даже на блесну ничего не поймал. Тогда как клевало так, что хоть сапогом черпай.

Но Милонов и так на цель навёл. А дальше будьте добры — сами.

— Жизнь прожить — не в поле наложить, — пробурчал Вишенка и решительно дёрнул ручку калитки.

Вступив на территорию Лаптева без уведомления и всякого на то разрешения, полковник знал, что назад дороги нет. А причина того поступка была проста как мир — жена.

Она, а именно эта вероломная Елизавета Валерьевна Вишенка по донесениям разведки, скрывалась от его опеки там. Где-то в недрах просторного двухэтажного коттеджа.

По донесениям той же разведки, с которой хоть самому в разведку, она даже порой выходила на улицу в халатике. Или показывалась на балконе в чём мать родила. А то и мелькала в окнах с лицом довольным.

Но вместо того, чтобы назвать жену безответственной шлюхой, Вишенка мог позволить себе произносить лишь словосочетание «нестабильная пися». Так как у самого рыльце в пушку. Леся ему в свидетели!

Пройдя без всякого для себя ущерба по когда-то чищенной от снега дорожке, ныне позаброшенной и представляющей собой лишь набор луж над плиточными, природными камнями, Вишенка остановился перед входной дверью.

Там! Именно там и скрывалась его суженная. А может даже порядком расширенная за последние дни пребывания в таких гостях супруга, что порядком бесило полковника Вишенку. Мало того, что дома закончился цикл завтрак-обед-ужин, так и новые носки, брошенные под стол магическим образом в шкафу по утру не появляются, а брюки как были наглаженными и в пятнах, так и остались. Третий день подряд!

А где это видано, чтобы Бронислав Николаевич на работу в не глаженых брюках приходил? Ладно, голодный. Ладно, без носок. Но брюки! Этого долго бы ни один старший офицер не стерпел.

При всём при этом, выйдя из двухдневного запоя и не обнаружив у дивана ни тазика, ни чая, ни таблеток, Вишенка быстро понял, что жену по-прежнему любит. И готов простить Елизавете Валерьевне многое. Даже тройничок. Лишь бы снова на ужин пироги пекла. Да, иногда подгорелые, а чаще сырые, но есть можно. А теперь в холодильнике — шаром покати. А что делать из набора картошки, морковки и разного рода консервов в холодильнике он решительно не понимал. И от того такая таска на голодный желудок пробивала, что только держись.

Нет, определённо Елизавета Валерьевна Вишенка была украшением его жизни. И что попросила семейного убежища в доме жителя посёлка — тоже объяснимо. Во-первых, далеко ходить не надо. По-соседски помог. Во-вторых, холост и ещё помнит зачем нужны женщины, если не для уюта. И, наконец, в-третьих, а к кому ещё обращаться? От родни отдалились, детей не нажили. Был правда под боком один карлик, да быстро сплыл. Не к Шацу же идти. Он парень горячий, вспыльчивый. А какие у неё были варианты, когда Князя и Биту в расход пустили? Только один Лапоть из всех нормальных мужиков в посёлки и остался после того, как остальные Битины и Князевы тут же по заграницам разъехались.

«Не надёжные люди для Родины те, кто с двойным гражданством живут», — даже подумал Вишенка и решительно постучался.

Вот только к Лаптю и оставалось идти. Он же — Лаптев. Роман Геннадьевич. И просить убежища. С привилегиями. Но за те привилегии как раз лицо разбить Роману Геннадьевичу он был совсем не против.

Никто не открывал. Но Вишенка был не из тех, кто отступает в таком положении. Ибо положение его весьма безрадостно и дома только непонятный картофель с морковкой. А как из этого борщ получался он решительно пропустил по жизни, пока карьерой занимался. Даже на рыбалке всегда кто-то другой готовил. Ниже по рангу. А если брал с собой кого-то выше по рангу, то брал заодно и повара. Чтобы в грязь лицом упасть перед начальством.

Попытавшись заглянуть в дверной глазок, Вишенка ничего не достиг. Внутри лишь пустая гостиная. Полковник тут же применил оставшийся набор внедрения, приникнув ухом к двери. И расслышал подозрительный смех. Женский. Тот мало того, что был, так ещё и был довольный! А когда он в последний раз довольный смех от жены слышал? Одни упрёки и выговоры. Разве что при получении внеочередного звания расслышал скупое «молодец». А может даже «молодей» сказала. Да только плохо расслышал?

Психанув и стойко пообещав себе разобраться в причинах не мотивированного женского смеха за пределами семейной территории, Вишенка дёрнул ручку. А та — открылась.

Не заперто!

«Выходит, взаперти её тут точно не держат», — сделал первый вывод Вишенка после внедрения на вражескую территорию.

Войдя в гостиную, он тут же попытался обнаружить разбросанные носки и не глаженные брюки. Но новый смешок со второго этажа притупил бдительность.

Жена смеялась!

Ещё и хихикала. И, главное не так дежурно, как над его шутками, а от души. И этого Вишенка стерпеть не смог.

Выудив пистолет из кобуры далеко не скрытого ношения, он убрал с предохранителя и с явным намерением прикончить оппонента вступил на первую ступеньку. Затем на вторую. И даже сразу — третью. А вот на четвёртой ступеньке хрустнула коленка. А после перехода с пятой на шестую началась отдышка.

— Долбанный Лапоть, — пробурчал Вишенка, стиснул зубы и чисто на мышечной памяти преодолел первый пролёт.

Но оставался ещё второй. Да на него сразу не хватило сил. Ещё и на пот прошибло. Рубашку уже хоть выжимай. Между лопатками течёт. А на пузе пятно совсем не от соуса.

«Когда я в последний раз делал зарядку?» — невольно подумал полковник, который в отличие от своего коллеги по званию, миллиардов не нажил и времени заниматься собой не имел, как и личного массажиста, фитнес-тренера или хотя бы секретаршу с привилегиями.

Всё служба, служба, служба. И немного рыбалки.

Но тут жена снова хохотнула! Довольно так, искренне. А затем выдохнула. Долго, как будто расслабилась. И это предало сил!

Всего за двадцать секунд Вишенка преодолел оставшиеся ступеньки и выставив пистолет перед собой, встал у новой двери. Тонкой, межкомнатной.

Рука потянулась к ручке, провернул, а там… Массаж!

«Безобразие!» — тут же подумал Вишенка.

Лапоть сидел на спине его супруги и во всю растирал ей поясницу, тогда как рядом на подушке валялась массажное масло, доступное по запросу, а жена и не думала отбиваться от развратно-поступательных движений несертифицированного массажиста. Напротив, разомлела вся.

«Комфортная поза», — понял Вишенка и вспомнил их предыдущий раз, когда она уже настроилась, а он… не пришёл. Задержался на работе. Вот и вышло, что самая скучная поза для жены это та, когда она прогнулась, а позади — никого!

Но здесь был целый ломоть, точнее — Лапоть! И не походило на то, что скучает. Делом занят. Руки работают, ещё и таз немного… подрабатывает.

Полковник даже моргнул для верности, чтобы синдром сухого глаза не дал обмануть. Но нет, всё верно. Розовая жена лежит и довольная, голенькая по всей поверхности. Разогретая, опять же. Как будто только с бани.

А веников рядом не видно!

С такой сразу почему-то сексом захотелось заняться. Тем самым, «фирменным», когда был на десять лет моложе и ещё не подвергся удару нервов, а жили на съёмной квартире и мог два, (а то и три раза!) в неделю её радовать. И о себе не забывать. Всё-таки ещё мог достать руками до коленок.

А сейчас, в безжалостном настоящем, пока червячок сомнений дёрнулся в широких семейных трусах, которые обнаружил по утру на дальней полке, в сторону жены, случилось следующее…

Ствол в руках нашёл макушку Лаптя. Тогда как ствол пониже, (укороченный временем), выцелил довольную жену, а рот приоткрылся и заявил глухо и совсем не по-командирски. Скорее попросил:

— Стоять!

Лапоть сразу повернулся и руки поднял, а вот Елизавета Валерьевна едва головой повернула. Лицо сразу такое недовольное и расстроенное стало, едва увидела законного супруга.

Сказала холодно:

— А, явился, наконец? Ну заходи, раз пришёл!

— Пришёл, — повторил он тупо, как будто не ждал, что его ждали.

— Вот и хорошо, что пришёл, — повторила жена. — Разводиться будем!

Таким она это будничным тоном сказала, что Лаптев сразу расслабился. Ещё и массаж продолжил. Даже пальцы перестали дрожать. Всё-таки не первый раз в него целятся. Да никак подстрелить не могут. Окончательно, по крайне мере. Но ведь и сексом заниматься в бронежилете — не вариант. Потеешь быстро.

Вишенка только пистолет на предохранитель с щелчком поставил. А то как бы чего не вышло от известия. И тут же уточнил взволнованно:

— В смысле разводиться? Лиза, ёп твою мать! Как это разводиться?

— А так — свободы хочу!

— Какой ещё свободы? Ты же не сидишь! — отметил очевидное формальный глава семьи и тут же укорил. — Ты почему домой не идёшь? Я же тебя потерял совсем! Пошли… домой, Лиза. А?

— Не хочу, — ответила лениво супруга, которой за последние пару дней такую прожарку устроили, что она больше ничего на свете не боялась. И тем более домой не хотела идти, где тлен и суета, но почему-то не по части секса.

— Как это? — округлил глаза Вишенка. — Как это не хочу⁈ Ты же… жена!

— Жена-жена, — пробурчала она в ответ и снова отвернулась, явно обидевшись. — Но не рабыня!

Ко многому готов был при встрече Вишенка. К истерике, раскаянью, драке. Причём даже сам по лицу был готов получить, если за дело. Но вот к безразличию и тем более обидам — не готов!

«Может это от нечаянного оргазма?» — ещё подумал полковник: «Вышла раздетая, подхватила по пути, а теперь заболела как простудой. Лечи теперь две недели от последствий. Ну или девять месяцев, если серьёзно заболела».

Решив, что дело в Лаптеве и его магических руках, а то и иных мужских запчастях, едва прикрытых одеялом, Вишенка снова с предохранителя снял и опять на противника нацелился.

От этого движения Лаптев снова как по инерции руки поднял. На что Вишенка под ним снова расстроилась:

— Ну вот тут ещё, у правой лопатки хоть немного!

Но больше рук Лапоть не опускал. Так как лицо мужа на этот раз транслировало команду «только попробуй».

К чему бы это всё привело по итогу, известно. Разукрашенная в красный цвет комната, кричащая женщина, крики, разборки, второе тело рядом, затем самоубийство и две возможные ячейки общества по шву, как водится. Но тут сотовый телефон Вишенки пикнул. А пока доставал и вчитывался в длинное сообщение, пикнул на тумбочке и телефон Лаптева.

— Я возьму? — уточнил он у Вишенки.

— Бери, — кивнул тот, дочитывая свою информацию.

И Лаптев тоже вчитался. И чем дольше читал, тем серьёзнее становилось лицо.

* * *

Около часа спустя, в городе.

Этот день мог закончиться для Бориса Глобального как угодно. Например, в квартире Натальи за столом при проводах Ромки. Или у Дарьи Сергеевны на променаде с Татьяной Юрьевной в обнимку у кровати. А то и по классике — за семейным ужином вместе с Раисой, да с парой гостей на квартире в лице Макар Берёзовича, Стасяна и студенток Катюхи и Валюхи.

Но заканчивался он в кабинете майора Хромова в Первом участке полиции, куда быстро перекочевали после первых показаний в Седьмом участке все попавшие в ситуацию люди.

— Андрей Валентинович, ну всё же ясно, как божий день, — настаивал на своём Арсен Кишинидзе. — Боря нагнал преступников и задержал. Да, с применением грубой силы. Но надо сказать, не считаясь с потерями в лице порчи личного автомобиля. Что мы хернёй-то страдаем? Ему медаль надо дать, а не задерживать. Глобальный помешал факту изнасилования! При том, что у обоих задержанных при себе обнаружено холодное оружие и наркотические вещества. Да там совокупных на два десятка лет строго режима при любых адвокатах! Неужели вину не докажем?

— Задержал со множественными переломами и гематомами на лице, хочешь сказать? — уточнил Хромов, чисто вслух, без протокола. — Оба подозреваемых теперь в реанимации.

— Да с хуя бы они подозреваемые? Поймали «на горячем»! — заспорил бывший подчинённый, так как был бывшим.

— Состояние стабильное, но тяжёлое, — помнил этот момент Хромов, а потому продолжил спокойно, без споров, пытаясь вернуть всем логическое мышление и остудить горячие головы. — Дай бог, если доживут до утра. Иначе превышение придётся переквалифицировать в непреднамеренное убийство. А это уже другая статья, ребята. И герой наш следом на зону поедет. Вот и получится, что хотел, как лучше, а получится… как всегда.

— А что их в жопу целовать надо было? — уточнил уже Григорий Сомов, стоя у окна и поглядывая на собирающийся у участка народ в чёрных одеждах. Всё бы ничего, чёрный — цвет классики. Но к никабам добавлялись балаклавы. И от того голос звенел на смеси страха и адреналина. — Это же — дети! Дети — это святое! А эти… наркоты ёбанные! Обкурились и едва ребёнка не изнасиловали. Похищение при свидетелях. Среди бела дня, майор. Если бы не Боря, одной поломанной психикой было бы больше!

— Но свидетель несовершеннолетний, да и мать напугана, — снова уточнил Хромов и со вздохом добавил. — А других мы днём с огнём теперь не найдём. Разбежались все. И что в сухом остатке завтра останется? Ходатайство диаспоры. В том числе уважаемых бизнесменов города с бумагой, что ручаются.

— Выдворят за границу и всё. Нет человек — нет проблем, — буркнул Сомов. — А через лет пять могут вернуться и по новой беспредел творить. А по сути всё просто — мы проёбываемся с таким подходом.

— А по сути, — подчеркнул и Хромов. — Есть общие законы для всех. Но выпустим Борю сейчас и его на куски под окнами и порвут, на них наплевав. По пути только после этого система начнёт разбираться и накажет всех виновных.

— Но это будет постфактум, — добавил тихо Кишинидзе, очень желая собрать эту картинку в рамках закона, но в ней явно не хватало пазлов.

Тут уже все трое подошли к окнам, где количество что-то требующих бородатых мужчин, махающих руками всё пребывало, как и количество скрытых лиц. А с ними росло и количество женщин в закрытых одеждах, требующих покарать «мстителя за порчу мужей», как гласили таблички. Причём с жуткими опечатками, так как писать по-русски из них мало кто умел, но отлично умел требовать от России дотаций. Держава богата. Державе не жалко.

— Ну да, — глядя на это дело, добавил Сомов. — Они теперь не могут работать и обеспечивать перевезённые с южных окраин семьи. Но могут получать пособия по потери трудоспособности, как уже получают пособия на детей. Ведь все записаны в нуждающиеся. У диаспор хорошие осведомители из юристов. Свои подскажут. Свои не бросят.

— А может на пятнадцать суток его закрыть? До выяснения обстоятельств, так сказать. А там и эти устанут стоять, рассосутся, — первым предложил Кишинидзе, которого своя диаспора хоть и поддерживала, но почему-то такой информацией не обеспечивала.

Напротив, заставляла не бузить и спокойно работать, не поднимая шума. Свои люди в органах всегда пригодятся, абы что. Ведь в то время, как Армения третье десятилетие готовилась потерять Нагорный Карабах, Грузия второе десятилетие готовилась лишиться Южной Осетии и Абхазии. Эта была игра на тоненького, где никто не мог предсказать результат. Но готовился к исходу заранее, если имел голову на плечах.

— Ну или лагерь организуют, с дежурствами, — хмыкнул Сомов. — Не митинг же, не разгонят. Да, Андрей Валентинович? Вот нахуй мы вообще нужны с такой работой, если помимо наших законов «для всех» есть их законы на нашей территории? Почему они от нас требуют своё? По какому праву? Нас захватили? Мы капитулировали? Что вообще произошло, что нам всегда хуй, а им банку варенья?

— Гриша, не доёбывай. У меня нет ответов, — обрубил Хромов, оказавшись в затруднительном положении, как начальник участка, возле которого зрело зерно недовольства. — Насильников будем судить по нашему закону, это понятно. Но чтобы никаких самосудов мне. А то распизделись. Признаки насилия фигурантами на лицо. Скорая помощь всё зафиксировала на девочке. Но и их побои сняты. Мало ли какой отчёт по итогу потеряется? И пока оба закона не договорятся между собой, какой сейчас уместнее, Борю лучше поберечь. Иначе на следующий отопительный сезон… самим трубы варить придётся. А руки у тебя, Сомов, из жопы растут. Только и умеешь, что мышку дёргать.

Тут все резко посмотрели на Глобального, который весь последний час активно писал кому-то по телефону, так и не обронив ни слова. Последние его слова после входа в кабинет были: «Я сделал то, что должен был. У меня всё».

— Слушайте, а может в дурку его сдадим? На месяц-другой, — всё ещё искал варианты Кишинидзе. — Явно же не в себе парень. Молчит битый час. А ему ещё дом мне искать. Не Сому же доверять это дело.

— Батареи, дом, — пробубнил Григорий Сомов. — О себе всё думаете. О своих интересах. А Глобальному теперь без охраны в городе не показаться. Каждая не по-нашему лающая собака уже знает, что он сделал. И хочет укусить простого русского мужика без связей. Прав или не прав — не имеет значения. Подкараулит не здесь, так при случае. И реанимацией дело уже не ограничится. Камнями забьют, как в Средневековье. Дикари ёбанные. Так их ещё и вооружают. Мы с Кишкой семнадцать ножей и три ствола только в этом месяце по району разоружили. А что будет дальше? РПГ находить с гранатами по квартирам начнём?

Поморщившись от представления такой картины, не выдержал даже Хромов:

— Боря! Ну чего ты молчишь? Скажи уже, что думаешь?

Задержанный без наручников сантехник «до выяснения» вдруг поднял голову и выдал как на духу:

— А что мне надо сказать? Что у нас два фронта? Так это не новость. Но проблема не в том, что чёрные орды свои законы поверх наших кладут, заодно и на нас положив с усмешкой. А в том, что нет у нас проблем со свободой слова, мнений и действий. Но есть проблема с тем, что возникает после выражения этих мнений. И вот мне интересно, за что мне быстрее срок дадут, за то, что ребёнка от насилия защитил или за то, что высказался по этому мнению в свободной форме?

— Боря, ты говори, да не заговаривайся, — тут же выдал Хромов рекомендацию по инерции. — А то наговоришь сейчас ещё на статью! А статьи известные.

— Я что тебе, расист? Я насильникам лица поломал без оглядки. И только! — тут же добавил на эмоциях Глобальный. — Каждый из вас, думаю, поступил бы точно так же. Мне без разницы какой они национальности и какого вероисповедания. Если человек говно и сукин сын, то он в любой одежде говно и сукин сын. А я защищал ребёнка! — и боря повернулся к грузину за поддержкой. — Арсен, будь это твой ребёнок, ты бы разбирался, кто там перед тобой?

— Нет, — уверенно ответил Кишинидзе. — Наши, отечественные, ничуть не хуже их, заморских. Но мы их детей не трогаем. И от наших пусть подальше держаться.

— Вот и у меня будь возможность всё отмотать назад, ничего бы не поменял, — продолжил Боря. — Но если те за окном стоят даже за «таких» своих, то нам как раз «в целом такие» в нашем социуме нахуй не сдались! Вот моё мнение, мужики.