Тот самый сантехник 9

Глава 30 От судьбы не уйдешь

Поговаривали, что у прадеда всех Сидоренок все зубы — свои. Вроде как к столетнему юбилею природа сделала ему подарок и в «девяностые» вылез третий ряд. Такое редко, но бывает.

Ну или сыграли роль акульи гены. Благо, что однажды Макар Берёзович был на море и за неимением наживки из деревенских червей или иной приманки, рыбачил прямо на руку. Да так акулу и поймал вместо золотой рыбки. А вот о чём они там договорились, сказать не решился бы никто.

Во всяком случае, так рассказывал сам Макар Берёзович. И насколько помнил Стасян (и как рассказывали ему родители), он никогда не носил бороды. Сам прадед говорил на этот счёт, что походит с ней на Льва Толстого в последний период. Потому последние лет семьдесят нещадно с бородой боролся. Проблема была лишь в том, что волосы к этому времени, пропитанные железосодержащей деревенской водой без фильтров, приобрели крепость стали. Ни одна бритва их не брала. Даже с тремя лезвиями. А одноразовые станки так просто ломались в районе ручки на втором-третьем движении по подбородку.

Оставалось лишь надеяться на опасную бритву! Таких у прадеда всех Сидоренок было сразу четыре: две из Российской империи и две из Советского Союза. Раз в месяц он затачивал лезвие каждой о наждак вручную, а затем брился раз в неделю каждой по очереди. Тем паче, что после отмеченного столетия волосы активно росли лишь в ушах и носу и бриться каждый день или через день, как правнуку, не приходилось.

Само бритьё патриарх никому не доверял. Ещё и обладал зорким зрением к своим преклонным годам. То вроде как тоже само восстановилось, когда в лесу потерялся, гуляя по мари и болотам. Там три недели одной черникой и голубикой с кустов питался, пока на волчью стаю не вышел… Ей же и поужинал. Ну а пока костёр разводил и мясо разделывал, с вертолёта увидели «и на огонёк залетели». Так и закончилась его командировка на севера, куда однажды рванул за северным сиянием.

Всю жизнь рубя дрова и таская воду с колодца, прадед обладал твёрдой рукой и отменным глазомером. Деменция и болезнь Альцгеймера словно опасались его и ни с кем из Сидоренко старались не связываться на всякий случай. Вот и выходило, что брился Макар Берёзович сам. Проводил у зеркала и умывальника хоть по часу к ряду во дворе в любое время года, убирая один за другим волоски, пока не начинал походить на младенца с мягкой и чуть розоватой кожей, будто пудрой присыпали.

Прадед всех Сидоренок даже рассказывал, что брился он всегда на трезвую голову и никогда — после пьянок-гулянок. Так как однажды вздумал заняться этим после дня рождения товарища Сталина, да руки тряслись так, что посрезал все стариковские родинки, бородавки и даже два или три родимых пятна соскоблил. От того лицо всегда как у пятидесятилетнего. Ну а что кожа гладкая, так это гены. А вот гены это крокодила, змеи или мной сколопендры, история умалчивает, а сам прадед не рассказывал.

Зато брови у Макара Берёзовича были настолько густые, что не оставляли мухам и шанса, вздумай те присесть или даже пролететь мимо. Они ловили их как сачком!

А однажды Стасян сам точно видел, как одну из мух притянуло к бровям деда словно мощной гравитацией. И в то, что дед-колдун, а аура у него больше, чем яйца по колени, Стасян больше не сомневался. Муха вроде бы даже кричала, молила о пощаде, но всё равно попала в ловушку, а затем лохматые и кустистые заросли, (которые никто и не думал выщипывать или стричь), отфильтровали жертву, как кит планктон. Прадеду оставалось лишь пальцем придушенную муху с брови стрельнуть как бычок сигаретный вдаль. И всё, минус один нарушитель в помещении!

Что особо ценилось на летней кухне в деревне… Но то дело в деревне. А вот в городе в зале мух днём с огнём не сыскать. То ли дело в том, что начало апреля, то ли в том, что работали брови деда и тут так, что хоть премию им выписывай за трудоспособность в преклонном возрасте.

Заканчивая с описание прадеда всех Сидоренок, ещё можно сказать, что носил он пышные усы. Хотелось бы сказать, как у Будённого. Но где тот Будённый, когда Макар Берёзович прямо тут — в комнате? И не только сам ходит, дышит и рассуждает здраво, порой радуя Катю в отдельной комнате вместо зарядки по утру, по приходу из инстиута ещё разик и контрольным — перед сном. Или прямо на балконе, если окромя этого приспичит, пока там все стёкла не запотеют.

Весело живёт прадед всех Сидоренок в городе в общем, ещё и в приставку со Стасяном рубится. В хоккей на двух джойстиках.

— Пас давай! Пас на меня! — кричал прадед правнуку в эту минуту, глядя в телевизор и когда Стасян отдал шайбу противнику, добавил. — Ну ты раззява! Наперёд надо было! На ход прокидывай, когда я на ворота еду. Совсем тактикой обделён?

— Дед, мне-то откуда знать за твои тактики? — возмутился крановщик. — Я первый раз в руки джойстик взял от этой приставки… И ты, кстати, тоже! У тебя даже яблоки в деревне молодые никогда не воровали. Ты их стратегически всегда переигрывал, заранее зарядом соли по жопам стреляя тощим. Для острастки. У тебя же в деревне даже участковый боится ружьё забирать. А ты мне про хоккей ещё.

— Да что ружьё и яблоки? Вот как мы по-твоему в хоккей на озере каждую зиму играли? — снова предался воспоминаниям Макар Берёзович, не отрываясь от сбрасывания на пятачке. — Это ещё в довоенное было. О том хоккее только краем уха слышали. Но слышали же! Вот и коньки самодельные сделаем или кому из балетных повезёт достать. Но в основном чисто валенки надевали. И лезвия к ним примотанные накрепко, которые сами же и затачивали. Клюшку кто из штакетины от забора, кто из швабры, кто ветку приспособит. Кто во что горазд. Под штаны с начёсом или свитера журналы запихивали потолще, чтобы бёдра и грудак защищало. А в носки кто бумаги с газет напихает, кто бруски вставляет для защиты или куски фанеры. Ну или иную книгу потоньше из библиотеки, чтобы совсем кубиком не кататься. Читали же всей страной помногу.

— Ту же бумагу потом закуривали и ей же опосля подтирались, — пробурчал Стасян ему в тон.

— Да главное, что среди молодёжи голопятной было — мы все импровизировали! — продолжил прадед. — Ведь единственное, что было у нас из профессионального хоккея было, это как раз шайба. С города кто привезёт одну-две ребятне, тому и рады. Мы же без шлемов что до войны, то после играли. Считай, до самой Московской Олимпиады так забавлялись молодыми, чи с молодёждью, чи с ветеранами. И никто не хлюздил. Помню мне шайба в колено прилетела, выбирал чашечку. Так я с другой стороны по ней ударил и обратно вставил! И дальше — играть. Так и играли, как играли все, кто на коньках стоял! — тут прадед улыбнулся, вновь забавный случай припомнив. — Толя Помиранский, правда, один раз ведро на голову вместо шлема нахлобучил. Ну чисто шлем тевтонский сделал. С вырезами для глаз такой и дыркой для губ, чтобы орать как робот нам «кто на меня? Кто на меня⁈». Вратарь же! По нему ту шайбу как следует и кидали, пока не поняли, что молчит уж больно подозрительно и не двигается на льду. А как кинулись к нему, оказалось, губы к ведру приморозил. А пока за кипятком ходили, ещё и уши пристыли. Шапку надо было под шлем запихать. Тоже мне Пьёр Безухов. Ушанка не влезла, это понятно. А спортивная у него на размер меньше была. Вот мочки уха и торчали, и первыми примёрзли. Лопоухий был, ну чисто Домбо или иной избиратель после выборов. Но ничего, как лишнее эскулапы отрезали, сразу красавцем первым красавцам на деревне стал. Только не слышал больше нихрена. Ему и кричат, «Толя, в говно наступил!», а он дальше идёт с высоко поднятой головой. Так на Нюрку и нарвался. У той нюх ещё от советского ковида отшибло, на том и сошлись парой. Он её не слушал, она к нему не принюхивалась. Вот и ты меня не слушаешь! А уши вроде на месте.

— Ну даёшь, де-е-ед! — протянул по старой привычке Стасян, когда Макар Берёзович первый гол противнику следом забил, стоило пас на ход прокинуть к воротам.

— Всё, не хлюзди, играй, — не отрывался напарник от игры, где на игроков не нужно было орать, так как в кой-то веки ими самими управлять можно было. А прадеду только за радость от борта к борту кого-нибудь погонять, пока язык на плечо не повесят. Ровно как председатель в колхозе, пока коллектив ему тёмную не устроил, подпилив доски в сельском туалете предварительно. Но второй Нюрки на деревне уже не было. Так и помер без пары на старости лет. О чём Макар Берёзович тоже рассказывал.

Стасян усмехнулся и снова взялся за джойстик. Сегодня бывший крановщик, а ныне всякого рода разнорабочий взял выходной. Первый за месяц. И решил порадовать городскую семью новым приобретением.

Телевизор в комнате уже был. Брать новый смысле не было. И этот сойдёт. Не большой, но и не маленький. Вот только смотреть по нему было в основном и с сотней каналов нечего, а детские комплексы и переживания постоянно подсказывали Стасяну, что в детстве не доиграл. Потому решительно зайдя в торговый центр, обратно с пустыми руками не вышел. Вернулся домой Станислав Евгеньевич Сидоренко с коробкой японской приставки подмышкой. Не все же деньги с выручки серебра на материалы и квартиры тратить, да и Боря уже оформил в ИП и вот-вот грозит первая официальная зарплата.

Присматривался, правда, Стасян и к американской приставке, но затем решил, что от Японии по сравнению с США стране родной проблем в последние годы меньше. Рад бы и отечественную приставку взять, да те почему-то на прилавках не валялись, а консультанты лишь разводили руками. Словно не всё, что обещал Чубайс, обязательно сбудется хотя бы через три года.

— Го-о-ол! — вскоре закричал и Стасян, тактике предка вняв.

Когда Боря зашёл в квартиру с пакетами, никто его даже не расслышал. Стасян сидел с прадедом на диване перед телевизором и судя по громкости игры, дело было совсем не в слуховом аппарате.

«Да, единственное, что приобрёл из всех побочных эффектов старости Макар Берёзович к своим ста тридцати — это плохой слух, как и рассчитывали трансгуманисты», — заметил внутренний голос Бориса и тут же добавил: «Но похоже, ребята просто кайфуют».

За это говорило пиво на столике перед ними рядом с порезанной рыбкой и различными закусками. Но к ним ни Стасян, ни прадед пока не притрагивались. Больше лимонад пили и чипсы в рот забрасывали.

Зато пиво как не в себя пила Валя, сидя рядом с ними и молча наблюдая за игрой. Двигаться ей совсем не хотелось. И раздобыв себе литровую стеклянную кружку, юный штукатур-маляр предпочитала не дёргаться лишний раз ни руками, ни ногами. Так как болела буквально каждая мышца в её девятнадцатилетнем теле.

Если в ПТУ Валю заваливали теорией и лекциями, то приходя домой, Стасян подгружал её ещё и практической работой, не дожидаясь практики. За время с раннего утра и до обеда он успевал скрыть все полы и разобраться с полом. Но равнение стен оставлял на неё. Лишь помогал месить смесь миксером и подносил под руку. А ей оставалось закатать в штукатурку очередную стену. И поскольку не первый день работа шла, ещё и предыдущая как раз подсыхала на тепле батарей в комнате, которые снимали лишь в последний момент для просушки. И всё это дело приходилось красить. И подкрашивать. И снова красить, вместо обоев, чем Валя и занималась с обеда до вечера и к концу дня не чувствовала ни рук, ни ног.

Ещё и краской как следует надышишься, даже если постоянно проветривать комнату.

Сначала Валя спасалась от усталости в ванной и честно соскабливала с себя засохшие на коже пятна жёлтого, белого, синего, да хоть любых цветов! Но когда живёшь в квартире не одна, людям тоже хочется помыться в душе или поваляться в ванной хоть полчаса. Только чур, чтобы ванная вся в краске не была. Иначе принимают на свой счёт. А ночью спать надо. Не вариант отдохнуть.

Зато токсины из крови, (а молочную кислоту из мышц) хотя бы морально изгонял алкоголь, заменяя непривычную боль на более привычную усталость и позволяя крепко спать, пока не привыкнет к судорогам переработки. Но пить водку в этой семье было не принято, настоек сторонились, а от самогона, которого два ведра завезли, голова по утру болела так, что не до лекций уже и сдачи зачётов. Алкогольные коктейли же Валя никогда не понимала, шампанского с вином под рукой каждый день не было. Вот и выходило, что лучшее средство — бахнуть пивка. По кружке за ужином. Усугубить, чтобы блаженно прикрыть глаза и ни о чём не думать, но набраться сил на новый рабочий день.

Только не больше кружки. Больше — нет смысла, ещё и потолстеет… так рассуждала Валя-трудяга. Но тут на неё вдруг обрушился первый выходной. Ещё и Стасян вручил в руки пятитысячную с пометкой «купи что-нибудь посидеть нам», вот и купила. А когда присела на диван, налила пива и ноги вытянула — не нужен ей вдруг стал ни берег турецкий, ни пальм никаких в тропиках, окромя тех, что по телевизору показывают от лица путешественников.

Какие путешествия? Ей бы просто сидеть и не двигаться хотя бы весь день. Иногда поднимая руку с пивом. А если при этом ещё и хоккей можно смотреть с бегающими игроками и слушать, как веселится будущий супруг рядом, то тоже неплохо. Ведь сегодня она точно наберётся к вечеру сил не только на завтра и такое задаст ему в постели, что сам завтра утром не встанет!

Валя была рождена и «доведена до ума» в малообеспеченной семье, где все бухали, но в детский дом её почему-то не сдали. Оттого свой угол от государства не получила. Зато получила аттестат об окончании школы и всё — дальше сама. А куда сама, когда тебе семнадцать? Конечно, на бюджет. Конечно, в ту профессию, которая никому не сдалась, чтобы лишь бы поступить. А там, не особо вдаваясь в философию и умению писать «жи-ши без мягкого знака», только и думала, что о подработках. Как бы прожить, да где бы жить. В общаге — не вариант. Но и на часы кассира в магазине сыт не будешь. На счастье такой была в группе не одна. Только одни подруги из пизды на лыжах выскочили и по клубам тусили, те что побогаче, а те, что победнее, часто той же пиздой и приторговывали, не видя ничего предрассудительного во встречах с сексом за деньги.

Валя смотрела на эту затею с ужасом. Но была такой не одна. Так и сошлись с Катюхой, которая мыла полы по больницам и офисам с обеда до полуночи. Как оказалось, если сложится, то на двоих могут квартиру снимать. Убитую, убогую, разбитую и с тараканами, но есть куда голову прислонить и есть что пожевать, если предварительно в холодильник на хранение запихнуть. И не своруют, а это не мало.

И вроде так можно было и дальше жить, до конца бакалавриата дотянув, а затем на руки бесполезный диплом получить и до старшего кассира дорасти или даже на ноготочки курсы освоить. Но в стране вдруг ужались, как ужались ранее по причине ковида и тоже в той же стране. Как следствие — квартплату подняли, а с ней и аренду, а вот про зарплату забыли. И пока кто-то говорил, что уровень жизни растёт, Катюха с Валюхой точно знали, что не у них.

Выхода было два: пойти на панель и начать-таки ловить ЗППП, откладывая заранее на лечение и аборты. Или найти другой выход. Но его ещё предстояло найти. А деньги таяли. И ели они с подругой всё меньше и меньше, перейдя на трёхразовое. Только не в день, а три раза в неделю.

Когда к ним в дверь постучал странный дед, обе были уже на грани отчаянья. И всё-таки решив пойти в проститутки, решили к этому делу подготовится как прилежные ученицы. То есть включили порнуху на ноутбуке Кати и давай изучать профильные материалы. Да видимо слишком увлеклись конспектированием, ещё и про громкость забыли.

Когда Макар Берёзович сначала выслушал их, затем накормил, а потом ещё и начал смотреть порно вместе с ними, обе были уже готовы к чему годно, сытые и накатившие самогона. Вникнув в проблему, гражданин Сидоренко выключил ноутбут и тут же решил заняться их обучением на практике. Обе вроде не были девственницами, побывав на вписках, но и опытными их бы никто не назвал. А за плечами моложавого старика всё-таки был опыт… и обе доверились.

По итогу это доверие и привело к тому, что с Катей дед стал жить, а Валю вручил правнуку. Всё-таки уже годы. А когда узнали сколько именно лет весёлому дедушке, за голову взялись. Но было уже поздно… втянулись.

Дав лихой изгиб, фортуна вручила Вале валик вместо хуя в руку, а Кате досталась игла и нитка. Но очевидно, это было лучшим решением, чем смерть от истощения или групповые оргии с неизвестными. Потому Валя и не роптала насчёт тяжёлой работы, прекрасно понимая, что уже к лету примерит свадебное платье с одним мужчиной. Хоть и не красавцем в целом, но сильным и трудолюбивым. А одну из квартир, которую ремонтируют, они смело назовут со Стасяном своей. Более того, рожать она пока не хотела. И вариант с удочерением некой маленькой Кати с другого конца страны Валю вполне устраивал. А как поймёт, каково это — быть мамой, так может и на своего решится.

Это и называлось — жизнь…

Боря разулся и прошёл с пакетами на кухню. Там тоже не слышно, что кто-то пришёл из-за игровых комментаторов в соседней комнате и криков «давай!» и «бей!».

На кухне за столом сидели Раиса с Катей, которые как раз ничего не пили, но сами писали конспекты и самообучались в любую свободную минуту. Это называлось работой на себя.

У Кати был старенький ноутбук и на учёбу в ПТУ она отвлекалась постольку-поскольку, быстро схватывая базу, но предпочитая практику в работе и целыми днями просиживать на различных сайтах, форумах и видео-хостингах, где обучали всеми и показывали разное, что касалось модельного дизайна, кройки и шитья.

Рая тут же подхватывала удачные идеи помощницы. И они целыми днями напролёт пропадали в ателье, часто засиживаясь допоздна уже после закрытия. Вздумай Боря поставить диван на двоих, там бы и ночевали. Но каждый вечер или ближе к ночи за ними приезжал то сам Глобальный, то Валя с сонным видом, пропахшая краской, и всегда увозили их домой. Чтобы не привыкали.

— Привет, девчонки, — поздоровался Боря, заходя на кухню.

Рая посветлела лицом, а вот Катя вдруг схватилась за губы и изобразила рвотный позыв. Но не от вида Бори, а по вполне себе естественным причинам.

Молнией она промчалась до санузла! И только благодаря громкости игры, никто не слышал утробных звуков.

— Чего это она? — не понял сантехник, целуя будущую жену.

За Раю он был спокоен не только из-за того, что пристроил по делу девушку, но и потому, что в ночи измерил палец. А взяв мерку, раскатал кольцо её бабушки и его как следует почистили. Теперь бриллиант сверкал, золото сияло, а кольцо ждало своего часа в красивой новой коробочке с её инициалами.

Подавать документы в ЗАГС им не требовалось, тогда как сама Рая уже подала документы на смену фамилии. Не то, чтобы они хотели обмануть её родню, но в целом это было их дело — какова СУТЬ свадьбы.

— Не знаю, йогурт походу просроченный, — ответила будущая супруга, не придав значения и поставила чайник, после чего оба разгрузили пакеты, забили холодильник на выходные и сели пить чай.

Рая уже принялась показывать дизайны новых платьев. За месяц к ней поступило с дюжину заказов на свадебные платья и ещё три десятка на дизайнерские платья для подружек невесты и их знакомых.

Катя вернулась из ванной комнаты побледневшая. И стараясь не попадаться никому на глаза, тут же принялась одеваться.

— Я прогуляться, — донеслось от неё, на что никто толком не отреагировал, так как мужики не слышали, Рая пила чай, а Боря увлёкся картофелем в мундире под селёдку и мир стал для него не шире того, что легло на стол.

Они сидели, разговаривали, как вдруг кто-то поставил игру на паузу и в образовавшейся тишине отчётливо раздались слова прадеда всех Сидоренок:

— Ну вот, Стася, и всё. Наигрался. Пришло моё время… Пиджак в шкафу висит, обними всех от меня, — после чего тот отложил джойстик, кивнул правнуку и тихо осел, откинувшись назад.

Голова склонилась набок. Глаза застыли.

— Дед, ты чего? Отдохнуть вздумал? Так мы же их только раскатывать начали, — добавил Стасян, повернувшись, но тут же отложил джойстик и принялся трясти великовозрастного напарника за плечо. — Дед! Ты чего? Деда-а-а!

Боря прислушался. Затем в голос закричала Валя, подскочив от дивана с новыми силами. И Глобальный бросился в зал. Раиса побежала за ним.

Они застали Макара Берёзовича уже на диване, лежащего на спине. Стасян сначала поднял деду ноги, затем подложил под голову подушку, а затем сам взялся за голову, попав на мгновение в прострацию.

— Стасян… что случилось? — запоздало донеслось от Раисы.

Боря молча перехватил взгляд кореша, и лишь кивнул. А затем пошёл прозванивать скорую помощь. Спешить уже некуда, но зафиксировать — надо.

Правнук открыл шкаф, посмотрел на пиджак с выглаженными брюками и рубашку и тихо добавил:

— Как знал, — затем повернулся к Глобальному и добавил. — Слушай, так его же омыть надо в дорогу.

— Зачем? — не понял Боря. — В морге омоют. Они же… должны.

И тут он вспомнил разговор по телефону, где диспетчер честно заявила, что в городе пробки под вечер пятницы и быстро каталажку могут не ждать.

— Мой дед, я и омою! — возразил Стасян, подхватил Макара Берёзовича на руки и понёс в ванную.

Перечить ему никто не стал. Тогда как сам правнук не спеша раздел тело, включил воду и постоянно разговаривая с ним, как с живым, взялся за губку.

— Сейчас, дед, помоем тебя. Переоденем. Не переживай. Всё хорошо будет.

Боря послушал это дело у двери, но решил не вмешиваться. Только добавил:

— Стасян, ты это… зови если что.

Аппетит у сантехника пропал. Рая тихо плакала на кухне. Валя её успокаивала, отпаивая её же чаем и о себе не забывала. А сам Боря присел на диван в зале перед уже выключенным телевизором и некоторое время смотрел перед собой.

Вроде понятно, что смерть за всеми приходит. Будь ты хоть миллиардер, заменивший все органы, встречи с ней не избежать. Всё живое когда-то умрёт. Ещё и пожил как следует. Всем бы до таких лет дотянуть. Но… грустно.

— Хороший мужик был, — сказал Боря, смахивая слезу.

С женщинами на кухне — нельзя. Все разревуться. Со Стасяном рядом сейчас — не время. А вот так, наедине с собой — можно слабину дать.

Из ванной вдруг показалась голова Стасяна и он задал самый нетривиальный вопрос:

— Есть секатор?

— Чего? — даже поднялся Боря и подошёл поближе.

Может, не расслышал?

— Секатор. Ну, ветки режут которым в саду, — повторил Стасян и открыл дверь. — Ты ногти его видел? Я ноги под горячую сунул, а они твёрже стали. Ножницы не берут. Секатор нужен. Ну или УШМ. Давай полирнём?

— Не вариант, Стасян, — сказал Боря, зашёл в туалет и сунулся в висящий там шкафчик в поисках щипцов-кусачек, которыми Степаныч провода медные перекусывал толщиной в палец.

Дверь в коридоре открылась. Показалась бледная Катюха. Так и не сказав ни слова и даже не разуваясь, она прошагала прямо в туалет и закрылась на щеколду. Списав на стресс, Боря выскочил из него и ничего не понимая, протянул кусачки Стасяну.

Правнук склонился над ванной, подцепил один из расслоившихся ногтей, напряг кисть, затем руку, локоть, весь напрягся. А Боря не помнил, чтобы крановщик когда-то так напрягался. Аж зубы стиснул. На секунду показалось, что кусачки сейчас переломятся помолам. Как вдруг с таким щелчком-хрустом, словно пуля стрельнула, ноготь треснул по висящему над раковиной стеклу, оставив трещину в палец.

— Абзац, он ещё и отстреливается! — сказал Боря и дверью на всякий случай прикрылся.

— Сидоренко без боя не уходят, — кивнул Стасян, отдышался и снова напрягся над другим пальцем, на этот раз прищурившись, чтобы от следующего снаряда не ослепнуть ненароком в этой перестрелке.

Щёлк!

Снаряд отскочил так, что улетел в вентиляционную решётку, обрушив сначала её, а затем что-то упало в соседней кабинке. И от Кати послышалось:

— Ой!

— Шкафчик! — обронил Боря и рванул дверь туалета на себя.

Но вырвав щеколду с корнями, обнаружил шкафчик лежащим на бачке унитаза. Да только Кати на самом унитазе уже не было. Она присела рядом, оперевшись спиной о стену, обхватила коленки руками и смотрела на тесте, который тут же молча и протянула Боре.

Боря взял машинально, вышел, как как обнаружил в коридоре на нём две полоски, так дверь ванной приоткрыл и сказал:

— Стасян… там это… твой нарисовался, — и протянул ему тестер.

— Не мой, — вздохнул крановщик, лишь мазнув взглядом по двум полоскам на тесте.

Катю он за всё это время толком так и не трогал.

— А чей?

— Деда, — ответил Стасян с озадаченным видом.

В туалете послышался плач. И тут до него дошло. Взяв себя в руки, и поглядывая на тело, он тут же добавил:

— Ну да, теперь мой получается… Кать… не плачь. Всё хорошо будет. Мой это… мой!

Плач тут же стих, сменился всхлипами. А Стасян снова напрягся, чтобы покорить самый большой ноготь на большом пальце. А там и не ноготь вовсе, а коготь! И иной дракон бы мог тому когтю позавидовать.

На этот раз Стасян обхватил кусачки обеими руками, надавил как следует и… на первом этаже от очередного щелчка обрушилась люстра.

— Готово! — добавил с довольным видом Стасян, смахнув пот со лба. Отдышавшись, он распахнул дверь ногой, прикрыл омытое тело полотенцем и понёс обратно на диван, переодевать в парадное.

Макар Берёзович отправлялся в своё последнее путешествие, в которое суждено отправиться каждому. Весь вопрос лишь в том, что каждый после себя оставит.

Полчаса спустя Стасян, отправив тело в морг с надеждой на то, что после ста лет вскрытие делать не обязательно, крановщик снова молча сидел перед столиком. Но на этот раз по одну руку от него сидела Валя, а по другую Катя. Обнимая обеих, Станислав Евгеньевич вдруг осознал, что пришло время стать взрослым и принялся обзванивать родню.

А Боря вдруг понял, что ресторан откроется не днём рождения или свадьбой, а поминками. Но ничего не поделать. Это — тоже часть жизни.