Тринадцатый Койот

ГЛАВА XVII

БЫЛО раннее утро, когда в Хоупс-Хилл пришел еще один незнакомец.

Грейс Коулин заметила всадника, силуэт которого выделялся на фоне фиолетового огня утреннего неба. Когда они рысью въехали в город, школьная учительница наблюдала за ними, настороженно относясь к новым людям после всего произошедшего. Она хотела лишь вернуться к своим обычным делам, чтобы учить детей, которые шли в школу на ежедневные уроки. В последнее время она пережила более чем достаточно волнений и ужасов, чтобы хватило на всю жизнь. Она не хотела жить в невиданные времена.

Когда Грейс поднялась по ступенькам школьного здания, незнакомец вошел в центр города. Помощник шерифа Нортон Хастли вышел на крыльцо участка, уперев руки в бока и наблюдая за вновь прибывшим. Он ничего не сказал и не покинул свой пост, что показалось Грейс довольно странным, но когда в поле зрения появился всадник, она поняла, почему помощник шерифа не счел их угрозой.

Это была девушка. Не женщина, а девушка.

Она носила одежду, как мужчина, и ездила на пони так же уверенно, как и мужчина. Поношенные сапоги в стременах и длинное пальто на размер больше, чем ей нужно. Винтовка в седельных ножнах и спальный мешок за спиной. На ней была широкополая шляпа, сшитая сзади, и из-под нее ниспадали рыжие волосы, растрепанные и неровные, достаточно длинные, чтобы прикрыть шею.

Грейс спустилась по ступенькам.

“Девушка?” она позвала. “Девушка, ты заблудилась?”

Рыжеволосая остановила пони. Грейс подошла к ней медленно, чтобы не спугнуть, но когда девушка подняла глаза из-под шляпы, Грейс ахнула. Среди веснушек розовый шрам пересекал одну сторону ее лица от подбородка до лба и впивался в веко, где покоился молочный глаз. Шрам был недостаточно старым, чтобы полностью зажить.

“С тобой все в порядке, дитя?” — спросила Грейс.

Девушка слезла со своего пони. Вне седла она была выше Грейс и мускулистее, фермерская девушка, выросшая на физическом труде и тяжелой жизни. Но ее лицо было нежным и юным, несмотря на деформирующую рану. В этих глазах были трудности, но никакой подлости.

“Не найдется ли у вас воды, мэм?” — спросила она.

Грейс показала ей заднюю часть школы, и девочка привязала своего пони к можжевеловому дереву и напоила его из школьного колодца, а затем напилась из тыквы. Когда часть воды скатилась по ее подбородку, она очистила его от грязи.

“Меня зовут Грейс Коулин. Я школьная учительница.”

“Здравствуйте, мэм. Меня зовут Делия Ван Вракен. Что это за город? Я не видела никакого знака.”

“Ну, ты же в Хоупс-Хилл”.

Грейс было больно думать, что девушка кочевница. Девушка ее возраста нуждалась в доме и стабильности, чтобы нормально вырасти. Где была семья девушки? Она хотела спросить, но подумала, что это было бы невежливо, чувствуя, что это прозвучит как оскорбление родителей девочки. Она старалась задавать нейтральные вопросы.

“Откуда вы родом?”

“Назад на восток”, - сказала Делия. — На ферме под названием Коттонвуд, недалеко от Стилбранча.

“Стилбранч находится довольно далеко отсюда. Это, должно быть, триста миль, пока летит ворона.”

Девушка определенно выглядела так, как будто долго путешествовала. Ее одежда была грязной. Ее спальный мешок выглядел хорошо использованным. Когда она повернулась набок, Грейс заметила рану на ее воротнике.

“У вас кровь!”

Делия потянулась к ране и отдернула пальцы, чтобы осмотреть кровь.

“Ничего серьезного”, - сказала она. “Я заснула в седле, и мой пони повел нас через чащу. Она была достаточно мала, чтобы перемахнуть через ветку дерева, а я — нет. Я чуть не выпала из седла, когда она порезала меня, как бы я ни была напугана.”

Грейс присмотрелась внимательнее. “Это можно было бы зашить”.

“О, я думаю, со мной все будет в порядке. У меня нет денег ни на одного врача. В наши дни они берут почти два доллара за звонок.”

Грейс улыбнулась. “Это не проблема. Я могу наложить вам чистый шов.”

“Вы можете?”

"Да. Мой отец был врачом. Он научил меня.”

Делия покраснела. “Простите меня, мэм. Я не имел в виду никакого неуважения к тому, что сказал о том, что врачи берут слишком много”.

“Без обид”.

Тогда девушка улыбнулась, так похожая на ребенка. Грейс терпеть не могла совать нос в чужие дела, но должна была спросить.

“Делия, что привело вас так далеко от дома?”

Рыжеволосая посмотрела на горизонт, где восходящее солнце пробивалось сквозь мертвые деревья. В ее взгляде была жесткость, не свойственная ее годам, сдержанный, невысказанный гнев, который не будет похоронен в ближайшее время.

“Ищу кое-каких людей”, - сказала Делия.

Она сбросила ботинки и откинулась на матрас, освежившись после бани и чувствуя себя более комфортно, чем когда-либо за последние недели. Было так хорошо снова оказаться в помещении. Ночи, которые Делия проводила на открытом воздухе, были ужасными, декабрь накатывал как проклятие. Первый снег загнал ее в пещеру, где воняло гуано, и ей пришлось укрыть своего пони оленьей шкурой.

Было очень любезно со стороны школьной учительницы пригласить ее обратно в свою комнату после того, как она дала ей достаточно денег, чтобы принять ванну и получить горячую еду от хозяйки, доброй женщины по имени Джойс Аберкромби. И ее швы действительно были мягкими и искусными, и когда Делия посмотрела на рану в зеркало, она поняла, насколько они были необходимы. Щедрости Хоупс-Хилл было достаточно, чтобы соблазнить ее остаться на некоторое время, но у нее была миссия, и ей нужно было двигаться дальше.

Но она давно потеряла след людей, которые убили ее семью.

У нее была больная седловина, кожа высохла и потрескалась от холода. Ее шея затекла от того, что она заснула в седле. Это было трудное путешествие через равнины. Ее пони был слишком стар, чтобы проходить больше сорока миль в день (двадцать, когда они ехали по горным тропам), и ему нужна была новые подковы. Если бы Делия подгоняла ее еще больше, они бы не выдержали. Она будет слишком слаба, чтобы отомстить, если не позаботится о себе.

Делия решила, что, если школьная учительница позволит, она останется на пару дней, чтобы восстановить силы. Полноценный отдых и питание, подобных которым у нее не было с тех пор, как она вернулась домой.

Дом.

Сама мысль об этом, о том, что означало это слово, прошла сквозь нее, как паяльник. Разбойники уничтожили его так же, как уничтожили ее родителей, сожгли дом, который папа построил своими руками, и использовали пламя, чтобы разжечь костер поменьше, на котором они заживо поджарили ее маленького брата. Они заставили ее смотреть и повалили в грязь, пока она корчилась и кричала. Лидер, которого они звали Гленн, отрезал ей косички ножом, как будто для какого-то трофея, угрожая сделать то же самое с другими частями ее тела.

“Я мог бы отрубить тебе эти маленькие сиськи”, - сказал Гленн. — Сделать из них вяленое мясо. Теперь, когда ты отведала человеческого мяса, ты знаешь, каким оно может быть вкусным.”

“Я ничего такого не знаю”, - сказала она. “Я не такое животное, как ты”.

“О, но это так”.

Делия смахнула слезы. “Я сделал это только для того, чтобы жить”.

“Вот именно. Просто животный инстинкт. Мы все животные, малышка, будь мы людьми или зверями. Единственные, кто выше этого различия, — это боги, но какую ценность они доказали сегодня?” Она вздрогнула, когда он потянулся к ее шее. Он сорвал с нее ожерелье с распятием и поднял его вверх. “Что дал тебе Яхве, чтобы заслужить такое поклонение? Что он за вялый демиург? Все, что я вижу здесь, — это страдания и смерть, твои родственники мертвы и варятся в наших животах. Что хорошего в Боге, слишком бессильном, или равнодушном, или откровенно садистском, чтобы допускать такие вещи? Разве это не заставляет тебя задуматься, или ты слишком простая деревенская девушка, чтобы сомневаться в таких вещах?”

“Меня не удивляет, что такой злой человек, как ты, не знает Бога”.

Гленн рассмеялся над этим. “Зло? Как и любой мужчина, я делаю то, что мне нужно, чтобы эта жизнь приносила мне удовлетворение. Как же тогда я могу быть злым? Потому что я не подчиняюсь произвольным правилам, установленным меньшими людьми, которые были до меня?”

“Ты убил мою семью. Ты убил маленького мальчика.”

Гленн наклонился вперед, по-видимому, взволнованный дебатами. “А что, если для него это было бы лучше всего?”

“Ублюдок!”

“Что, если грехом было не убийство его, а создание его в первую очередь?” Глаза Гленна вспыхнули, его улыбка была дьявольской и острой. “Продолжение рода — это акт жестокости. Когда твои родители трахались, это было для их удовольствия, и когда они привели тебя и твоих братьев в этот мир, это тоже было для их же блага. Они держали сперму твоего папы в качестве домашнего любимца. Продолжение рода всегда идет на пользу творцам, а не созданным. В этом нет ничего согласованного. Родители получают ребенка, которого они полностью контролируют, чтобы формировать и манипулировать им по своему вкусу и образу. Все, что получает ребенок, — это билет в мир опасностей, боли и разврата. Если у ребенка есть душа, как утверждает ваша архаичная религия, то, несомненно, эта душа существовала в мире и гармонии на каких-то небесах, прежде чем прийти в этот мир только для того, чтобы испытать потерю, старость и смерть. Если эта душа затем вернется на небеса, с которых она пришла, какой смысл вообще быть живой?”

Делия не ответила. Ее грудь вздымалась от рыданий, делая это невозможным.

“Видите ли, — сказал Гленн, — вы, люди, ” настоящий парадокс. Вы — единственный вид, осознающий свою собственную смертность. Ваше понимание собственной слабости — предвидение того, что вы умрете, — лишает вас способности функционировать как обычные животные и гарантирует вам трагическую жизнь. Само ваше сознание калечит вас. Итак, вы занимаетесь самообманом, думая, что существует такая вещь, как мораль, что человеческая жизнь имеет значение. Я знаю это, потому что когда-то был одним из вас.

“У вольфена нет таких иллюзий. Он возвращает себе зверя внутри и отказывается от банальностей, которые мешают его человечности. Да, мы убили твоего младшего брата, но что такое один момент боли против целой жизни, полной боли? Человеческое деторождение — это истинное моральное зло, ибо человеческие страдания и смерть не могут существовать без него”.

Он схватил ее за подбородок, и, хотя Делия сопротивлялась, это было бесполезно.

“Теперь, — сказал он, — с другой стороны, если бы я поместил в тебя ребенка-волка, это не было бы таким уж злом. Волчонок с рождения сильнее тех, кто становится волчонком позже в жизни, потому что ему не нужно разучиваться тому, чему его научили люди. Рожденному волчонку никогда не мешает человеческое чувство добра и зла, ибо он знает, что есть только одно право — право на его собственные нужды. Поскольку он преследует ее без сожаления, он меньше страдает. И хотя и волки, и люди умирают, для волчат это необязательно. Мы — оборотни, всегда способные к трансформации. Есть шанс на что-то лучшее, на новую форму. И если волфен может стать бессмертным, то он хозяин своей собственной души, и тогда, опять же, какая польза от вашего Бога?”

Делия стиснула зубы и сумела высвободить голову из рук Гленна.

“Бог даст мне силы идти дальше, — сказала она, — чтобы я могла жить, чтобы убить тебя за все, что ты сделал”.

Лицо Гленна помрачнело, но только на мгновение, затем он улыбнулся шире, чем за весь день. “Ну вот. Возможно, ты только что все изменила.”

Он встал и отряхнул грязь и засохшую кровь с колен. Делия сидела в траве, ожидая смертельного удара, которого так и не последовало.

“Иди за нами”, - сказал Гленн.

“Я так и сделаю”.

“Я в этом не сомневаюсь. Ты учишься, фермерская девочка. Я вижу в тебе что-то особенное. Что-то холодное и злое. Я вложил в тебя яд, и мне будет забавно посмотреть, как он прорастет. Да, я думаю, я увижу тебя снова, и я действительно говорю, что с нетерпением жду этого.”

“Не так сильно, как я. Я убью тебя или буду утащена в ад, пытаясь. Это обещание, и это Божья истина”.

Гленн в последний раз сверкнул на нее клыками, а затем повернулся и ушел. После их пира самый молодой из чужеземцев наткнулся на Делию, расстегивающую штаны. Гленн оттащил его назад.

“Сейчас нет времени для такого веселья”, - сказал Гленн. “Оставь ее в покое”.

Диллон бросил на Гленна странный взгляд. “Но, босс, этот плод созрел для того, чтобы его сорвали. Подростки всегда самые милые…

“Еще раз задашь мне вопрос, и ты будешь поджариваться на этом огне. Ты слышишь меня, мальчик?”

Когда мужчины оседлали лошадей, Диллон презрительно усмехнулся Делии и плюнул в нее.

“Черт”, - сказал он. “После того хлыста в лицо, кто вообще захочет тебя трахнуть?”

Мужчины ускакали в угасающий свет, полы пальто хлопали, как кожаные крылья летучих мышей-вампиров, оставив Делию окровавленной и рыдающей среди опустошения. Но они оставили винтовку Делии, ту самую, из которой ее мать тщетно пыталась сражаться с чужаками. Делия собрала те немногие вещи, которые смогла спасти из руин, нашла сундук надежды своих родителей, который пережил пожар, и переоделась в старую одежду своего отца. Она оседлала своего пони и отправилась в путь с седельной сумкой, полной пуль, и сердцем, переполненным яростью, семнадцатилетняя девушка, выслеживающая банду кровожадных каннибалов.

Теперь в пансионе Делия спала всю вторую половину дня, пока школьная учительница не вернулась домой. Грейс предложила ей одежду, которая лучше сидит, но Делия отказалась. Она просто не хотела расставаться с теми немногими вещами, которые у нее были.

“Ты выглядишь лучше”, - сказала Грейс.

— Я очень благодарен вам за гостеприимство, мэм.

“О, не думай об этом”.

Грейс достала из сумки бабушкины яблоки и предложила одно. В течение нескольких дней Делия ела только то, на что могла охотиться, — мясо дичи-кролика и дикую индейку, кусок мяса оленя, который некоторое время назад был убит волками. Она ела пригоршнями снег, чтобы сохранить влагу, и снова наполняла им свою флягу, когда он был достаточно теплым, чтобы растаять. На пастбище не было ни черники, ни других фруктов, потому что зима уничтожила их на весь сезон. Западу нужен свой собственный Джонни Эпплсид, подумала она.

Школьная учительница согласилась позволить ей остаться, сказав, что ей рады столько, сколько она пожелает. Позже тем же вечером Делия извинилась и побродила по улицам Хоупс-Хилл в одиночестве, вспоминая вещи, которые хотела бы забыть, но крепко держась за одно воспоминание, которое она никогда не отпустит. Она намеревалась сдержать свое обещание, данное этому зверочеловеку, который так обидел ее.

Она вошла в здание вокзала без стука. Помощник шерифа поднялся со своего места.

“Чем нибудь я могу тебе помочь, девочка?” он спросил.

”Я надеюсь на это, сэр".