Тринадцатый Койот

ГЛАВА XXI

ВЕЧЕРОМ БЫЛО тихо.

Бирн сидел за угловым столиком и крутил пустой стакан одним пальцем. Он не собирался так напиваться, но что-то в его возвращении домой заставляло его жаждать оцепенения и забвения. В баре Зик Оттоман раскладывал пасьянс. Двое пьяниц вели политические дебаты, а на табурете сидела клубничная блондинка, закинув одну ногу на другую, длинная и прекрасная в чулках. Бирн хотел потанцевать с ней, но не хотел подходить слишком близко к такой женщине после общения с Менгиром. Он словно спускался с высоты. Период охлаждения был необходим, если он не собирался разорвать мужчин на части и изнасиловать женщину прямо на полу. Темнота на краю света все еще звала его, как и в те времена, когда он был моложе и необузданнее. Тогда он делал такие вещи, которые не давали ему спать по ночам.

Грех действительно брат хорошего человека.

Когда он только превратился в волка, Бирн изнасиловал многих женщин и девушек, убивал невинных людей и даже ел их в состоянии оборотня. Укрощение зверя было самым трудным делом в его жизни, потребовавшим огромной стойкости духа. Он пытался сказать себе, что не контролировал себя, когда превращался под полной луной, но знал, что его действия проистекали из его собственных желаний, что он все еще хотел сделать, несмотря на то, что знал, что это неправильно. Волк внутри него теперь подчинялся ему, но искушение выпустить его на волю оставалось. Он мог бы выпороть эту собачку, но никогда не смог бы вырвать у нее кусок.

" Может, вам подкрепиться?"

Бирн не заметил, как бармен подошел с бутылкой. Бирн кивнул, и Зик наполнил его стакан виски.

"Я знаю вас", — сказал бармен. "Знаю таких, как вы. Я был здесь, когда вы и эти парни приехали в город. Сожгли мой салун дотла, да, сожгли. Пришлось отстраивать его заново, с нуля".

Бирн прищурился. "И до сих пор ты мне прислуживаешь?"

"Да. Это сделали не вы, а другие из вашей компании. И мы все знаем, как вы отвернулись от них и сделали то, что было правильно для нашего города". Он поставил бутылку на стол. " Ваши деньги здесь ни к чему, друг, пока вы помогаете мне уберечь этот салун от участи моего последнего".

Бирн не привык к похвале и превозношению. Он считал их незаслуженными, несмотря на то, что он сделал для Хоупс-Хилл около пятнадцати лет назад, и старался уклоняться от них. Когда он передвигался по городу, то не хотел, чтобы его узнавали пожилые жители, и держал шляпу низко надвинутой.

"Я благодарю вас", — сказал он, поднимаясь на ноги. "Но, думаю, с меня хватит".

Пока он шел к дому Аберкромби, старые призраки возвращались к нему, пробивая себе дорогу к переднему краю его сознания. Эти воспоминания кружили в его мозгу с момента возвращения. Теперь, в пьяном состоянии, они стали еще острее.

Он не знал, что Джаспер приведет их на холм Надежды. Если бы Бирн знал это, он мог бы не возвращаться вместе с Гленом и остальными.

Джаспер собрал Бирна и еще трех Койотов, не желая, чтобы вся компания оставила их базу без охраны. Они захватили бордель в Поупс-Рок и свили там гнездо, а блудницы веселились с ними каждую ночь, когда они возвращались с новыми богатствами. Город был беден и приветствовал этих чужаков и их щедрые траты. Купцы поставили свои тележки у борделя, пытаясь в любое время суток продать Койотам различные товары. Еда и напитки, новая одежда, шляпы и седла, молодые женщины и военные постели — все удовольствия, какие только могли предложить всадники, и даже немного больше. Джаспер хотел сохранить это ощущение королевской власти как можно дольше, зная, что это лишь вопрос времени, когда законники из других городов, которые они разграбили, соберутся вместе, чтобы найти их. Когда они это сделают, Койоты должны быть готовы.

"Это займет всего пару дней", — сказал Джаспер.

Бирн все еще не понимал, в чем дело. "На что мы охотимся, босс?"

Джаспер держал нос по ветру. Его бараний чуб был длинным и низко свисал, как борода, шепот был густым, как перья дикобраза, а когда он пробовал воздух, его глаза становились красными и блестящими.

"Там есть что-то особенное, парень. Что-то, что стоит больше, чем золото".

"Что это?"

"Я и сам не знаю. Но что бы это ни было, я слышу его зов, как боевой клич, он тянет меня, как магнит Марса. Все, что делает меня волчонком, все, что делает меня первым Койотом, начинается и заканчивается этим".

Бирн почесал затылок. "Так куда мы идем?"

"Куда угодно. Эта штука либо в Черной горе, либо вокруг нее. Возможно, она где-то в ней зарыта. Может, в пещере летучих мышей или в каком-нибудь индейском захоронении. Йе, Корбин, Лерой и Оки пойдут со мной на поиски. Гленн возьмет на себя командование остальным отрядом, пока мы не вернемся".

Они провели пятнадцать дней верхом по неровной и скалистой местности горы, ведомые вздернутым носом Джаспера, как гончие, вынюхивающие еду. Все это время Бирн и другие мужчины ничего не чувствовали. Они не были неопытны в вопросах черной магии — как луна и звезды наделяли их силой, недоступной смертным людям, как красная планета могла благословить или проклясть их поворотом своей оси. Но они не чувствовали притяжения, как Джаспер. Какой бы ни была эта магия, она выбрала только его.

Сила, влекущая Джаспера Терстона, каждое утро вела его и его последователей в новом направлении. Они вставали со своих постелей и шли на юго-восток, когда накануне они шли на северо-запад. Они переходили через ручьи, у которых уже бывали, и продирались сквозь знакомые заросли, Джаспер вел их на вершину и спускался обратно в котловину, чтобы проделать все заново.

"Мне кажется, он сошел с ума", — сказал Оки однажды ночью, пока остальные спали.

Они лежали на подстилках у угасающего костра, угли были достаточно яркими, чтобы Бирн мог разглядеть желтое лицо Оки. Они говорили шепотом.

"Не говори так", — сказал Бирн.

"Жаль, что я не остался с Гленом. Иногда мне кажется, что он был бы лучшим вожаком стаи".

"Сказано же, замолчи. Хватит болтать".

"О, черт, Лютер. Что это мы тут кругами ходим, пока наши братья по разуму в своих фанданго, получают отсос и едят свежее мясо каждую ночь? Они тонут в пиве, в то время как мне приходится довольствоваться последним кукурузным спиртом. У них есть баня, пристройка, укрытие от дождя и шлюхи, которых можно трахать. Лучшее место, где мы когда-либо сидели".

"Мы скоро вернемся к ним".

"Да, ладно, хрен с ними, я говорю сейчас. Мы уже обгорели на солнце и устали в седле от этой охоты за гусями".

Бирн надулся. "Терпение — это добродетель, которой у тебя просто нет. Джаспер показал нам жемчужины".

"Правда? Я видел тот маленький ранец, который он носит с собой, в нем много мрамора, блестящих камней и зубов. Он говорит, что это драгоценности, ради всего святого, как будто он панамский пират".

"Он не имеет в виду, что это бриллианты и рубины. Он имеет в виду драгоценности другого рода".

"Да, я слышал всю эту чушь. Он называет это своей сумой. Ну, я не видел никакой магии вуду. Может, он не колдун, а просто четырехпалый".

"Черт возьми, Оки. Джаспер учит нас управлять своими превращениями, вместо того чтобы позволять луне делать это за нас".

Оки фыркнул. "И за это мы обязаны ему слепой преданностью?"

"Думаю, да. И если ты не чувствуешь волшебства, просто подумай о том, что он делает нас богатыми, одно ограбление за другим".

"Черт, я тоже грабил эти банки. Он не делал все это для меня. Я ничем не обязан никому. Помнишь, это я нашел табун лошадей, который мы украли у этих вакеро в Оатмане. Целых пятьдесят шесть голов породистых лошадей и мустангов, не считая всех этих диких норок, которых мы нашли по дороге. Мы продали этих лошадей с большой выгодой, не так ли?"

"Да, я припоминаю. Вот так ты и попал в эту банду".

"Ну, я вступил в эту компанию не для того, чтобы следовать за какой-то кукушкой в никуда. Черт, он даже не знает, что ищет. Я вернусь в Поуп до рассвета. Если у тебя есть хоть капля здравого смысла, ты сделаешь то же самое".

Бирн перевернулся на спину, подальше от Оки и огня, который теперь совсем погас. Он тоже устал от этой поездки, но больше всего его изматывало чувство, что Оки может быть прав насчет вожака стаи. С тех пор как он обнаружил эту невидимую силу, Джаспер больше ни на что не обращал внимания. Он почти не ел, только пощипывал вяленое мясо, которое делил с лошадью, не желая останавливаться на передышки. Его губы постоянно шевелились, он что-то бормотал про себя. Может, он и вправду расклеился? Но, с другой стороны, он никогда не казался таким уж здравомыслящим.

Бирн спал, но не крепко.

Когда он проснулся, Оки уже не было, но его лошадь все еще стояла в лагере.

Когда утренние лучи забрезжили над горизонтом, Бирн заметил Джаспера, идущего через заросли под мантией из черной листвы. Он был одет в нижнее белье, на котором спереди виднелись пятна мокрой крови. Он снова что-то бормотал себе под нос, и когда он вышел из кустов, Бирн увидел его извращенную ухмылку и расширенные глаза.

Лерой первым заговорил. "Вы в порядке, босс?"

Джаспер не ответил. Все еще ухмыляясь, он подошел к лошади Оки и начал снимать с нее седло.

"Босс", — спросил Бирн. "Где Оки?"

"Пошел обратно".

"Без своей лошади?"

Джаспер бросил седло и детали в грязь и шлепнул лошадь по заднице.

"Давай, козел!"

Мустанг только рысил вперед, поэтому Джаспер достал винтовку, лежавшую на подстилке, поднес ее близко к уху лошади и выстрелил в воздух, спугнув ее. Лошадь бросилась бежать, вздымая пыль.

Джаспер сплюнул. "Теперь и его лошадь уйдет".

Бирн посмотрел на своих товарищей-койотов. Корбин молча начал собирать свои вещи. Лерой сидел неподвижно в грязи, опустив голову, чтобы не встречаться ни с кем взглядом. Он был чернокожим, и его кожа стала пепельной от сухости. Холод прошелся по стае. Здесь что-то произошло. Братство подверглось испытанию и не выдержало.

В ту ночь они совершили набег на первый город.

Нос Джаспера привел их в деревню, где неумолимые горные скалы уступали место зеленеющей низине. Она была слишком мала, чтобы в ней действовал местный закон, поэтому Койотам противостояли только люди, плохо подготовленные к бою. Когда один из жителей деревни отважился подойти к конным Койотам с поднятыми руками, моля о мире, Корбин выхватил оба пистолета и выстрелил в него семь раз, прежде чем его тело успело упасть на землю. Бирн смотрел в другую сторону.

"Где же оно?" закричал Джаспер в ночь, обращаясь ко всей деревне.

Горожане разбежались, как грызуны, ныряя за каменные заборы и залезая в окна. Лерой скакал вдоль ряда соломенных хижин, подливая виски в ручной факел, чтобы подбросить пламя. Бирн снова смотрел в другую сторону.

"Тяга к этому сильна", — сказал Джаспер, скорее себе, чем кому-то еще. "Я чувствую это в своей крови и костях. Мы близко, черт возьми. Оно говорит со мной! Оно хочет жертв! Ему нужны жертвы! Мальчики, давайте умиротворим его и соберем наше колдовство!".

Корбин и Лерой сошли с коней и погнались за женщиной, которая бежала от хижины, которую Лерой только что поджег, с ней были двое детей-подростков. Корбин подбил ей ноги, и когда она упала, ее дети тоже остановились, плача по матери. Мальчик был старшим и пытался играть в героя перед своей младшей сестрой, стоя перед ней как живой щит. Лерой снес ему голову одним взмахом томагавка, а когда сестра закричала, Корбин схватил ее за волосы, приставил ствол пистолета к ее горлу и выстрелил. Мать визжала и корчилась в грязи. Бирн все еще смотрел в другую сторону, потому что его глаза стали красными от безумия его рода.

"Сделай еще хуже!" крикнул Джаспер. "Чем сильнее их боль, тем громче зов!"

Возле дома Корбин схватил женщину за одну сломанную ногу и бросил ее на мертвых детей, ткнув лицом в вытекшие мозги дочери. Он взобрался на нее, разорвал низ ее платья и содомировал ее. Когда на Корбина набросился человек с вилами, Лерой взмахнул факелом и пламя ударило ему прямо в лицо.

Джаспер подошел к Бирну. "Займись делом, Лютер. Ты здесь не для того, чтобы сидеть и смотреть".

Бирн сошел с коня и вынул свой винчестер из ножен. Запах крови и горящей плоти разбудил в нем тьму. Он почувствовал, что его клыки напряглись, а усы стали густыми. Ему вдруг захотелось есть. Голод. Позади него Джаспер поворачивал лошадь кругами, выискивая новую зацепку. Между двумя домами показалась группа жителей деревни. Один мужчина побежал прочь, и Бирн выстрелил ему в спину. Более смелый мужчина выскочил из переулка с двуствольным ружьем. Взрывная волна осыпала Бирна, но он не сбавил шага. Его мышцы вздулись, грубые волосы пробивались из-под одежды. Он дымился порохом, но кровь почти не шла, и он чувствовал лишь слабую боль, похожую на жало пчелы. Когда крестьянин взвел второй курок, Бирн выстрелил ему в сердце, и взрывная волна ружья снесла женщину, которая пригнулась в укрытии. Часть ребра вылетела у нее из спины. Она упала, захлебываясь кровью, поднимавшейся в горле, а Бирн схватил ее за шею и вонзил клыки в ее плечо, вырвал мясо и проглотил его, даже не жуя. Он засунул одну руку в огнестрельную рану и крутил выступающее ребро, пока оно не вырвалось, а затем начал колоть ее собственной костью. Он отрывал плоть и вгрызался в мышцы. Его когти разорвали блузки женщины на ленты, и он вошел в нее, насаживаясь на нее и пожирая ее заживо.

Он еще не полностью контролировал зверя. В этот момент он и не хотел этого.

В ту ночь Койоты убили около сорока человек, среди которых было много женщин и детей. Все это время Джаспер настаивал на том, что каждое злодеяние только укрепляет его внутренний компас. Перед тем как покинуть деревню, они подожгли маленькую часовню и сели на лошадей, наблюдая, как горит дом Божий, куря сигары и передавая по кругу бутылку вина, одну из многих, которые они украли. Их одежда висела на телах, влажных от крови, а мухи вились вокруг них возбужденными черными тучами. После более чем двух недель голодной тягомотины на горе это веселье стало для стаи спасением.

Они смотрели, как разрушается часовня: пылающая крыша проваливается внутрь, стены прогибаются и разлетаются в щепки. Крест на вершине здания перевернулся и с треском упал на землю. Он разлетелся на горящие куски.

Бирн бросил окурок сигары в пламя.

Поджечь церковь было его идеей. Так было всегда.

Они ехали всю ночь напролет.

Джаспер не хотел терять преимущество, которое он почувствовал, поэтому они ехали через низкую долину, дальше по травянистым склонам и запутанному бриару, по тропам, которые тянулись по этой отчаянной земле. Иногда они дремали в седлах. Джаспер был единственным, кто не терял бдительности, его нос всегда проверял ветер.

Между сном и сознанием Бирна преследовали воспоминания обо всем, что они делали накануне ночью. Теперь, когда состояние оборотня прошло, он оплакивал свои поступки, особенно убийство детей на глазах их родителей.

Он был чудовищем. Они все были такими.

В молодости Бирн не так беспокоился о своем поведении, когда его оборотень брал верх. Но когда он стал мужчиной, то, что осталось от его человечности, начало разъедать его. Его поступки, когда он позволил зверю поглотить себя, цепью вины обвились вокруг его сердца. И чем больше он контролировал свое волчье состояние, тем труднее ему было оправдывать собственные злодеяния.

Лишь после полудня Бирн начал узнавать местность. Он был еще ребенком, когда в последний раз проезжал по этому лесу, где белые ивы шептались на ветру, а журчащий ручей пел, как восторг, в чреве леса. Он рыбачил в этих водах много лет, когда сестры брали сирот в свои маленькие поездки на пикники и игры, как будто они были такими же детьми, как все остальные, как будто они могли быть счастливы не только в эти редкие дни.

Джаспер вел их на север. Они должны были добраться до холма Надежды перед самым закатом.

Когда они остановились, чтобы напоить лошадей, Бирн умыл лицо в ручье и сел на поваленное бревно. Он вглядывался в журчащие воды, как медведь, ищущий лосося. Он искал не еду, а скорее ответы.

Холм Надежды был достаточно плох, чтобы покинуть его, но достаточно хорош, чтобы смотреть на него сквозь розовые очки теперь, когда его не было столько лет. Ностальгия способна сгладить неровности памяти. Среди страданий были и хорошие времена; он чувствовал, что это несомненно. Теплые весенние дни, когда он катался в грязи с матерью, она облизывала его голову и живот, чтобы помыть его. Другие дети, с которыми он подружился в приюте, те, что уже были взрослыми и, вероятно, все еще жили в городе. Их дома и бизнес были сожжены дотла, их сыновей и дочерей трахали и убивали на их глазах. И хотя он по-прежнему презирал церковь за садизм христианства, за то, что она высасывала его кровь и искажала его детство, даже некоторые монахини занимали в сердце Бирна более теплое место, чем тогда, когда он сбежал. Только выйдя в самостоятельную жизнь, он понял, что познал любовь, пусть и несчастную. Город за городом он мстил за жестокость сиротского приюта, разрушая церкви в отместку. Но мог ли он вынести то, что единственное место, которое он когда-либо называл домом, превратилось в галерею трупов, а весь Хоупс-Хилл обратился в пепел и сломанные кости?

"Что тебя беспокоит?"

Бирн повернулся и увидел стоящего позади него Джаспера. Усы вожака стаи все еще были испещрены кусочками человеческой кожи. Его возвышающаяся фигура отбрасывала длинную тень, достаточно холодную, чтобы заставить плоть Бирна покрыться колючками.

"Я в порядке, босс".

"Твое лицо выдает тебя. Я вижу это ясно, как грязь и зыбь. Взгляд потери омрачает".

Бирн снова уставился в ручей, пузырьки которого роились вокруг выступающей скалы, а чуть ниже буйствовала стайка головастиков. Он задался вопросом, упрощает ли такая незначительность жизнь, успокаивает ли она дикую душу. Джаспер опустился рядом с ним на корточки.

"Держи курс, сынок. Я слышал твой разговор с Оки. Я знаю твою преданность стае".

Бирн осмелился сказать это. "А что насчет вашей преданности стае, босс?"

Джаспер сделал паузу. "Иногда волку приходится отгрызть ногу, чтобы освободиться из капкана".

Ветерок зашумел в кронах деревьев, ласточки поднялись с берез, чтобы исполнить серенаду утреннему солнцу. Джаспер повернул лицо к небу.

"Каждый ветерок приближает нас к волшебству", — сказал он. "Я обещаю, что все это будет стоить того. Когда мы откроем колдовство, земные богатства покажутся вчерашним навозом по сравнению с тем, что будет даровано Койотам. Эта сила будет не только моей, но и нашей. И с ее помощью мы сможем выхватить то самое солнце, что сияет сейчас над вами. Тогда все ласточки мира будут петь для нас и только для нас".

Они отправились дальше. С каждым взмахом рыла Джаспера Бирн надеялся, что тот уведет их подальше от Холма Надежды, но прерия с каждым поворотом становилась все более узнаваемой. Он пошевелился в седле, вспотел и пожевал щеку. Когда Джаспер начал петь американский вариант песни "Куда, о куда ушла моя маленькая собачка?", Корбин присоединился к нему, ухмыляясь, как гиена, а Лерой хмыкнул, поскольку не знал слов застольной песни. Бирн набил рот пачкой табака, чтобы не захмелеть.

" О, где, где он может быть?" завывал Джаспер.

В ответ загрохотал далекий гром, и менее чем через час пошел дождь, но Джаспер не позволил им укрыться под пологом деревьев.

"Мы должны идти по запаху! Этот дождь может смыть его! Оставьте меня в покое!"

И они ехали дальше, их одежда прилипала к телу, а грязь засасывала копыта их лошадей. Деревья каскара, казалось, вздыхали над ними, радуясь ливню с листьями, вернувшимися с грани умирания. Облака клубились, как прилив, превращаясь в серый цвет, такой густой, что в нем отражались сумерки, и Бирн сгорбил плечи, так как воздух становился все холоднее.

Был поздний вечер, когда незнакомцы въехали на холм Надежды.

Гром и тьма следовали за ними, как проклятие. Дождь закончился, но тучи остались, нависая над головой, предупреждая о грядущих событиях. Когда они въехали в город, Джаспер оживился, как ребенок, получивший новый обруч и палку.

"Вот оно, ребята. Источник силы находится здесь, в этой самой деревушке".

Бирн поерзал в седле. Город немного разросся, в нем появилось больше жилых домов, а также государственные здания, включая небольшое здание суда и еще меньшую тюрьму с виселицей перед входом. Здесь были банк и земельная контора, которых он не помнил, и магазин кормов, построенный в отремонтированном амбаре. Улицы были проложены, но оставались запутаны следами колес.

"С чего начнем, босс?" спросил Корбин.

Прежде чем Джаспер успел ответить, из здания тюрьмы вышел человек. Он был одет в костюм-двойку и шляпу Дерби, его усы были доведены до совершенства воском.

Лерой захихикал. "Кто эта весенняя маргаритка?"

Мужчина пересек тротуары и поднял руку к всадникам. "Приветствую вас, друзья. Не видел вас раньше в этих краях".

Джаспер подскочил, забрызгав грязью модные брюки мужчины. Его лицо побагровело.

"Боже, сэр! Присмотрите за лошадью! Этот костюм обошелся мне…"

Джаспер взмахнул сапогом, сбив мужчину с ног. Тот упал в грязь на улице, волна грязи накрыла его, шляпа исчезла в луже. Его пальто распахнулось, обнажив значок.

"Кто вы, черт возьми, такие?" потребовал Джаспер. "Только не говори мне, что ты вроде как констебль, такой щеголь, как ты".

Мужчина с трудом поднялся на ноги, поскальзываясь и ворча.

"Ах ты, паршивый ублюдок!" — сказал он. "За это я получу твою шкуру".

Джаспер достал "железо" — длинноствольный шестизарядный револьвер с коническими шариками, способными пробить дерево. У законника даже не было при себе оружия. Все, что он смог сделать, это поднять руки вверх, когда увидел направленный на него пистолет. Койоты засмеялись, но Бирн отвернулся, смутившись за этого человека, так как узнал его лицо. Когда Бирн видел его в последний раз, законник был еще молодым парнем, сыном пастуха и членом большой католической семьи. Охрана города оказалась более сложной задачей, чем охрана простого стада.

"Как тебя зовут, дорогой?" спросил Джаспер.

Челюсть мужчины сжалась. "Шипман Маккейн".

"Ирландец, да?"

"Американский ирландец".

"Вы, ирландцы, — брючное пятно на наших великих штатах, не меньшая помеха, чем индейцы и другие подобные черномазые".

Бирну это замечание показалось странным, поскольку некоторые из его братьев Койотов были ирландцами и людьми разного цвета кожи. У них было три мексиканца и даже два делавара, но все они погибли в перестрелке с банковскими охранниками, которая стоила Койотам восьми человек. Сам Бирн был наполовину навахо, хотя люди не часто догадывались об этом. Никто из его товарищей никогда не говорил об этом, включая Джаспера. А Лерой был африканского происхождения, раб, сбежавший на запад Канады в 1841 году и вернувшийся в штаты после того, как жизнь в северной стране оказалась слишком тяжелой из-за дискриминации. Несмотря на то, что британские колонии отменили рабство за семь лет до этого, расизм в Канаде был неприкрытым, а городские уставы не допускали чернокожих к честной работе. Вольфены, однако, принадлежали не к одной расе, а к одному виду. Тем не менее, Джаспер Терстон был раздражительным человеком, провокатором, не склонным к более добрым эпитетам.

"По крайней мере, индейцы уже были здесь, когда пришел белый человек", — сказал Джаспер. "Вы, иммигранты, вторгаетесь на землю хозяев".

Маккейн встал, подняв руки вверх. "Хоупс-Хилл — мирное место, сэр. Хороший, христианский город. Мы не терпим издевательств и не потерпим их. Было бы разумно с вашей стороны признать меня как представителя закона и оказать мне должное уважение".

Койоты посмотрели друг на друга, а затем разразились смехом. Бирн был единственным, кто остался неподвижен, когда Джаспер выстрелил Маккейну в живот. Законник повалился на землю, но остался на месте, дрожа, как новорожденный щенок.

Джаспер сказал: "Вот что мы думаем о кровавом законе, милый".

Маккейн опустился на одно колено, из уголка его рта текла струйка крови. Очки упали с его лица. Корбин достал свою железку, чтобы закончить работу, но Джаспер поднял руку.

"Нет", — сказал он. "Пусть он подумает об этом. Пусть наслаждается".

"Хорошо, босс".

Они поехали дальше, пока Маккейн плакал по своей матери через горло, наполненное кровью. Двери уже закрывались, горожане слышали выстрелы, некоторые из них видели убийство. Бирн опустил край шляпы, ему было стыдно так, как никогда раньше. Еще больше лиц он узнавал, еще больше знакомых глаз смотрели на него, когда гасли огни внутри. Мог ли он просто бездействовать на этой бойне? Он усомнился в собственной извращенной морали. Почему жизни этих людей стоило спасать больше, чем жизни всех остальных, убитых Койотами? Это было правление террора, наследие жестокости, и Бирн ездил с ними с подросткового возраста, брал все, что хотел, питая свои самые темные мечты гедонистической, эгоистичной жестокостью. Он грабил, насиловал, убивал и занимался каннибализмом. Но по мере взросления он начал понемногу укрощать зверя, используя учения Джаспера против их цели. Вместо того чтобы управлять своей ликантропией, чтобы использовать ее в качестве оружия, он делал это, чтобы вернуть то, что осталось от его человечности. Он хотел быть хозяином своей судьбы, становиться оборотнем только по своему усмотрению, вместо того чтобы двигаться вместе со стаей или быть рабом луны и планет. Он сожалел о том, что произошло в последнем городе, о том, как он потерял контроль. Возможно, возвращение домой было следующим шагом к освобождению. Но сможет ли он освободиться от стаи? И хочет ли он этого?

Они отвели лошадей к месту стоянки, Лерой и Бирн остались караулить, а Джаспер и Корбин направились в салун. Хотя ветерок был прохладным, Бирну пришлось вытереть пот с лица.

В улыбке Лероя не хватало нескольких зубов. "Ты выглядишь усталым, брат".

Бирн хотел умолять Лероя, говорить, что Койоты зашли слишком далеко, что они становятся слишком злыми. Дикость — это часть волчьего рода, но есть разница между ограблением банков и попыткой превзойти самого дьявола. Но Лерой отнюдь не был худшим из стаи, он наслаждался свободой, которую давала банда, независимо от того, насколько жестоким был путь к ее сохранению. Вместе с Оки Джаспер дал понять потенциальным раскольникам. Койоты были пожизненным обязательством. Как только ты вступал, мирного выхода не было.

"Что, если он найдет ее?" сказал Лерой. "Думаешь, эта штука действительно даст Джасперу ту силу, о которой он говорит?"

"Думаю, да".

"А что, по-твоему, он собирается с ней делать?"

Бирн наблюдал за салуном, ожидая.

"Эволюционировать", — сказал он.

Здание взорвалось выстрелами. Из окон посыпались стекла, раздались крики и треск дерева. Джаспер и Корбин выскочили из дверей, за которыми продолжали стрелять, а когда они обернулись, Корбин поджег тряпичный фитиль бутылки, которую держал в руках, и швырнул его в окно. Он делал эти грубые бомбы из лампового масла и пороха. Когда они срабатывали, то быстро распространяли пламя, и эта сработала. Раздался громкий грохот, затем крики, и из салуна выскочили люди, стреляя в Койотов. Бирн узнал Зика Оттомана, уже постаревшего, но такого же уродливого, миротворец, который он держал под стойкой бара, выпал у него из рук. Пистолеты полыхали в кулаках ковбоев, вооруженных, чтобы отбиваться от агрессивных диких животных во время перегона скота.

Лерой вступил в бой, доставая свой пистолет и быстро взводя курок свободной рукой. Ковбой получил пулю в руку, но даже не вздрогнул. В ответ он выстрелил, снес Лерою ухо. К дружинникам присоединилась девушка из салуна, вытащила спрятанный "Дерринджер" из прорези корсета и выстрелила Корбину в лицо. Койот упал навзничь. Джаспер зарычал, оскалив длинные клыки, как саблезуб, а когда у него закончились пули, он бросился к седлу за своими седельными ножнами, и тут заметил Бирна.

"Почему ты просто стоишь здесь, как немой?" сказал Джаспер. "Давай сюда свою задницу!"

Бирн вышел из оцепенения, задаваясь вопросом, на чьей он стороне. В тот момент, когда ковбои покинули крыльцо, его пистолет очистился от кожи, но он не выстрелил, и его нерешительность стоила ему пули в бедро. Пуля вошла в кость, Бирн споткнулся, а винтовка Зика выстрелила снова, пробив череп Бирна и попав в лошадь Лероя. Все еще привязанная к сцепному столбу, она ударилась о другого коня, и все лошади закричали и взбрыкнули. Оружейный дым сделал серый свет еще более серым, и Бирн выстрелил сквозь туман, свалив одного из ковбоев. Кровь мужчины хлынула на лицо девушки из салуна, она вскрикнула, но продолжала вставлять новый патрон в свой "Дерринджер", рыча, словно она тоже была волчицей. Прядь светлых волос рассыпалась и закрыла ей один глаз, и, возможно, именно из-за этого она не смогла прицелиться, потому что пуля вылетела, дав Лерою возможность подняться из-за дождевой бочки и выстрелить ей в плечо. Она отлетела назад и перевалилась через подоконник, падая обратно в пламя салуна и в осколки стекла.

Джасперу с трудом удалось вытащить винтовку из ножен, поэтому он вытащил свой охотничий нож из ножен на бедре и одним взмахом отправил его в полет, где он угодил в грудь ковбоя. Салун превратился в ад, и Зик покинул его, предпочитая жизнь своей собственности. Он скрылся в темном переулке, и хотя Бирн мог легко выстрелить ему в спину, он не стал стрелять. Из окна, словно дыхание дракона, вырвался поток пламени, и Лерой побежал от него, его одежда загорелась. Когда он упал и покатился, Бирн сорвал с измученной лошади свою попону и накинул ее на брата Койота, затушив пламя. Сквозь дым он заметил тень девушки из салуна, которая свернула в тот же переулок, что и Зик. Он с удивлением понял, что рад видеть ее живой.

Когда оставшиеся в живых Койоты перегруппировались, Джаспер схватил Бирна за горло и поднял его прямо с земли. Его выпученные глаза засияли красками пламени, склеры пожелтели и налились кровью.

"Ты ослаб!"

Он подбросил Бирна, словно монету, и Бирн тяжело упал на землю.

"Принеси мой нож!" сказал Джаспер. " Будь полезен!"

Бирн сплюнул грязь с губ и подошел к мертвому ковбою. Нож был так глубоко в его груди, что Бирну пришлось поставить ногу на человека, чтобы вытащить нож обеими руками. Он поднес лезвие к своему вожаку, и Джаспер раздул ноздри, высоко подняв подбородок.

"А теперь приведи мне Корбина, чертов идиот".

Бирн посмотрел на труп. "Вам нужно его тело?"

Лерой сказал: "Мы можем продать его воскресителям в Оникс Бэнкс".

Джаспер хлопнул Лероя по затылку и подошел вплотную, их носы почти соприкоснулись.

"Ты бы порезал своего брата волчонка на запчасти, да?" прорычал Джаспер. "Похоже, я привел в свой поход не тех людей".

"Прости, босс, я не хотел… Я имею в виду… Я постараюсь быть лучше".

Джаспер кивнул головой в сторону тела, и Бирн с Лероем пошли к нему и потащили его к столбу. Лошади успокоились. Мустанг Лероя не был серьезно ранен. Джаспер похлопал своего жеребца по шее, достал из седельной сумки кусочки сахара и дал каждой лошади по лакомству. Мужчины поддержали Корбина в сидячем положении, прислонив его к столбу.

Бирн сказал: "Хочешь, я перекину его через спину его лошади? Мы можем повести его обратно к Поупс-Рок, чтобы вся стая могла похоронить его как следует".

"Нет", — сказал Джаспер. "Мы еще не покинули этот город, и Корбин ни за что не ляжет в землю".

Джаспер присел на корточки рядом с трупом Корбина и приподнял подбородок мертвеца. Правого глаза Корбина не было. Шарик вошел в глазницу, но не вышел, затерявшись где-то в смятом мозговом веществе. Джаспер полез в мешочек цвета гри-гри, висевший у него на шее, и достал оттуда небольшую кучку талисманов — мрамор цвета радуги, два камешка серы, мертвую саранчу, оловянную фигурку собаки, мумифицированный палец ноги ребенка. Он тряс их в руке, как гремучую мышь, и глубокомысленно напевал. Его глаза закрылись, рот открылся, клыки сверкнули, хотя солнца не было, и, когда он заговорил, в небесах раздался гром, похожий на грохот копыт тысячи скачущих лошадей.

Бирн наблюдал за происходящим, затаив дыхание. Глаза Лероя остекленели.

Песнопения Джаспера были похожи на песнопения индейского шамана, но в них была угроза, скорее призыв, чем молитва. Когда пламя охватило салун, крики паники эхом разнеслись по деревне. Койоты не обращали на них внимания. Рука Джаспера сжалась в кулак, и из меж пальцев хлынул странный свет, который вовсе не был светом. Это было черное сияние, непостижимое, не похожее ни на что, что когда-либо видел Бирн, на солнечные лучи, рожденные из ружейного дыма и древесного угля. И, в отличие от естественного света, оно было люто холодным, заставляя дыхание мужчин замирать. Когда Джаспер наклонился к фосфоресценции, она осветила его череп под плотью, большой и звериный. Он глубоко вдохнул его пары, а затем наклонился к Корбину, накрыл его рот своим и втянул черноту в легкие мертвеца. Тело мгновенно забилось в конвульсиях. Лерой отступил назад, бормоча, как будто собирался описаться. Джаспер взял большой палец ноги ребенка и засунул его в дыру, где был глаз Корбина, — ноготь вылез наружу, как гнилая роговица.

Когда Джаспер произнес что-то на иностранном языке, глаз Корбина открылся. Он издал крик, когда его вырвали из чрева смерти. Джаспер помог ему встать, и из ушей Корбина потекла черная струйка крови.

"С возвращением", — сказал Джаспер.

Корбин захрипел, как жаба, когда попытался заговорить.

Лерой вытащил кляп. "Господи! Что, черт возьми, вы с ним сделали, босс?"

"Вы говорите о воскресителях. Ну, я один из них. Не упырь, торгующий телами, как эти ублюдки в Оникс Бэнксе. Вместо того, чтобы продавать мертвых, я научился их возвращать. Воскреситель. Некромант".

Бирн подошел ближе к ожившему человеку. "Корбин? Это действительно ты?"

Корбин посмотрел на Бирна, но не узнал его. Джаспер похлопал Корбина по плечу.

"Мертвые не очень-то годятся для разговоров".

"Он в сознании?" спросил Бирн.

"Его мозги с таким же успехом могли бы быть миской заварного крема с этой пулей в голове".

"Черт, Джаспер. Зачем вообще было его возвращать?"

"Я должен был догадаться, что ты не захочешь этого делать". Джаспер покачал головой. "Иногда мне кажется, что ты просто собачий калека. Нам здесь нужны люди, Лютер. Этот ублюдок Маккейн сказал, что это мирный город, но мне кажется, что эти люди не уклоняются от самосуда. Корбин, может, и не настолько в порядке с головой, чтобы стрелять из пистолета, но он все еще может драться. Когда мертвые вернутся, я могу сказать вам следующее — они будут не в лучшем настроении".

Бирн потер затылок, татуированный номер покалывал.

"Откуда нам знать, что он будет на нашей стороне?" спросил Бирн. "Я имею в виду, если у него мозги набекрень, как он вообще поймет, куда направить эту ярость?"

"Не будь простаком. Он подчинится, потому что я его правитель, тот, кто вернул его с того света. Он убьет того, кого я, черт возьми, скажу ему убить, и съест того, кого я, черт возьми, скажу ему съесть. Эти импульсы заложены глубоко в сердце Койота, будь он живой или мертвый. Мне остается только играть в кукловода".

Они приблизились к часовне, как стая волков, которой они были, Джаспер ехал впереди, а двое других мужчин поддерживали его с флангов на своих лошадях. Труп Корбина шел пешком, передвигаясь на негнущихся ногах, не сгибая коленей. Его голова постоянно дергалась, а из одной ноздри текли сопли. И часовня, и прилегающий к ней приют выглядели именно так, как помнил их Бирн. У него свело желудок, и, хотя он знал, что не должен этого делать, часть его души зудела от желания сжечь церковь дотла.

Джаспер принюхался к воздуху, пытаясь уловить запах, по которому он шел. Его лицо скривилось от разочарования. "Что-то затуманивает запах. Или кто-то". Он посмотрел на двери часовни. Они были закрыты на засов. "Я думал, что дом Бога всегда открыт". Джаспер усмехнулся. "Видимо, добрый Господь настучал на нас, предупредил этих библеистов, что мы придем. Даже Бог — стукач, грязная крыса".

Бирн поправил пальто, почувствовав внезапный дискомфорт. Он знал, что скоро начнется бойня, если он не вмешается. Он чувствовал запах крови, исходящий от его товарищей-койотов. Жажда Джаспера ко всему злому была ощутима. С наступлением ночи начнутся превращения, и, поскольку он находился в одном цикле со своими собратьями, Бирн тоже изменится, даже если это будет против его воли. Кого бы он тогда насиловал и убивал из своих бывших друзей и соседей? Чьих детей будет пожирать?

Ему пришла в голову мысль. Что, если они найдут то, что искал Джаспер? Было ли безумием думать, что он сможет убедить Джаспера вернуться назад после того, как они найдут это? Сохранит ли это жизни в Хоупс-Хилле? Если бы они разнесли этот город в поисках этого, была бы массовая смерть, но если бы он смог разыскать этот волшебный боб, массовое убийство было бы ненужным и отняло бы много времени, не так ли?

"Держу пари, что оно здесь", — сказал он, глядя на часовню.

Джаспер повернулся. "Теперь ты эксперт, да?"

"Думаю, в этом есть смысл, не так ли? Если здесь находится что-то, обладающее магической силой, разве церковь не завладеет этим? Разве они не могли бы попытаться оградить тебя от этого, омрачить запах и тому подобное?"

Джаспер посмотрел на закрытые двери. "Они обращаются к Христу за защитой, используя крест против вампиров и тому подобное, так мне рассказывали. Может быть, в этом еще есть сила".

Джаспер сошел с коня и достал свой охотничий нож, повертел его в руке — кровь ковбоя засохла на лезвии. Остальные койоты выпрыгнули из седла, и Бирн почувствовал, как холодный пот выступил у него на шее. Надеюсь, часовня была пуста, но если несколько христиан были брошены этим львам, чтобы спасти остальной город, это была небольшая плата. И разве не эти святоши всегда проповедовали важность самопожертвования? Пусть они, черт возьми, докажут это.

Вожак стаи приказал выломать дверь. Лерой принялся за работу со своим томагавком, расщепляя настил. Бирн сделал три выстрела, пока замок не отвалился. Корбин в своем неживом состоянии с тупым послушанием царапал и грыз дерево. Когда двери распахнулись, Койоты шагнули внутрь. С наступлением ночи часовня погрузилась в тень. Скамьи были пусты, пюпитр бездействовал. Они посмотрели на простой, белый крест без Христа, и Джаспер фыркнул.

"Да", — сказал он. "Да".

Он подошел к кафедре и запрыгнул на помост, глубоко фыркая и рыча. В тени он выглядел как доисторический зверь, бродящий туманным и сырым по дому святого.

"Чувствуешь запах?"

"Да", — сказал Лерой.

Бирн тоже. Вкусный запах крови невозможно было перепутать ни с чем.

Джаспер замолчал, навострив уши. За негромкими раскатами грома Бирн услышал голоса, доносившиеся из задней комнаты. Он ожидал услышать в них страх, но вместо этого услышал восторг. Это были женские голоса, стонущие, как шлюхи, которым за это платят. Лерой хмыкнул и поправил свою промежность. Рядом с ним идиот Корбин хихикал, пуская пузыри слюны. Когда Джаспер заметил дверь, ведущую в заднюю комнату, койоты последовали за ним, держа оружие наготове на случай, если это ловушка. Бирн прикусил губу. Запах крови в этом месте снова заставил его внутреннего ребенка содрогнуться от ужаса, и это разозлило человека, в которого он превратился. Часть его души хотела обрушить на них свой гнев, чтобы отомстить за погибшего мальчика. Когда Койоты открыли дверь, они отступили назад. Даже у Джаспера отвисла челюсть.

Три монахини корчились на полу в потоках крови. У одной из них платье было задрано до пояса, и она вводила и выводила распятие в свой половой орган. Подросток-хорист лежал под пожилой монахиней, которая сидела на нем верхом, ее отвисшие сиськи болтались перед его лицом, как мешки в седле. Другая сестра была одета только в головной убор и обливалась кровью, бьющей из фонтана, предназначенного для святой воды.

На стене висел еще один крест, гораздо более грубый, чем тот, что стоял в зале часовни. Он был сделан из кусков ящиков для перевозки грузов, а страницы из Библии были прикреплены к нему колючей проволокой.

Дыхание Бирна замерло в груди.

На этом кресте висела сестра Мэйбл, в ее ладони были вбиты железнодорожные зубья. Ее халат был заляпан кровью, а нательный платок был снят, чтобы еще один клубок колючей проволоки мог расположиться на ее черепе. Она смогла поднять голову, и ее глаза встретились с глазами Бирна, который сразу же узнал ее, несмотря на то, как она постарела, и хотя Бирн никогда не видел ее без головного убора, это прекрасное лицо невозможно было перепутать, даже когда оно было искажено в агонии.

"Лут… " — пробормотала она, не в силах закончить.

Джаспер шагнул вперед, кровь запеклась на его сапогах.

" Это здесь", — сказал он.

Но Бирн знал это. Сила была настолько интенсивной, что любой волчонок мог ее обнаружить. В присутствии этой силы Бирн содрогнулся от беспредельного ужаса. Она леденила его до мозга костей. Это была корчащаяся масса без формы и цвета, энергия настолько мерзкая и развратная, что у него на глаза навернулись слезы и перехватило дыхание.

Монахиня, занимавшаяся мастурбацией, отбросила в сторону свой крест. Ее платье было разорвано, одна бледная нога скользила туда-сюда, пока она приближалась к ним. Она улыбалась безумной улыбкой. Когда она подошла к Джасперу, то сняла с себя подрясник, и ее длинные брюнетистые волосы рассыпались по плечам. Она обвила его шею руками и поцеловала его, как новобрачная.

"Ты — волчонок", — сказала она, скорее утверждая, чем спрашивая.

Джаспер кивнул.

"Оно сказало мне, что ты придешь", — сказала она, говоря быстро, взволнованно. "Я наливала кровь детей в фонтан, но случайно пролила ее, и это освободило Менгир от его амулета. Экстаз от этого был подобен восторгу. Я никогда раньше не чувствовала такой божественности, ни за двадцать лет служения Христу".

Джаспер провел тыльной стороной ладони по щеке монахини.

"Где вожак этой паствы? Где ваш проповедник?"

"Преподобный Блэквелл в отъезде". Она улыбнулась и прикусила нижнюю губу — девушка впервые осталась наедине с парнем. "Он на экзорцизме в Стилбранче. Я думаю, именно это позволило Менгиру высвободить свою силу и показать нам, насколько ошибочной была наша слепая преданность Господу". Она посмотрела на сестру Мэйбл. " А эта пыталась остановить меня. Она заперла церковь и пыталась заглушить зов Менгира святой кровью. Но я знала, что кто-то откликнется на этот зов, такой великий колдун, как ты".

"Ты молодец", — сказал он. "Тебя еще ждет награда".

"Все, о чем я прошу, это взять меня с собой".

Обнаженная монахиня, покрытая запёкшейся кровью, вскочила со своего лежака на полу. "Мы вкусили столько удовольствия, но все еще желаем большего. Научи нас! Покажи нам!"

" Возьми нас с собой", — умоляла монахиня-брюнетка.

"Прежде всего. Отведи меня к этому Менгиру, как вы его называете".

Она взяла его за руку, задорно, как школьница, и повела к фонтану крови. Бирн последовал за ней, поглядывая на сестру Мэйбл и размышляя, как он сможет ее унять и действительно ли он этого хочет, как и любой человек, выросший с жестокой материнской заботой. Когда они подошли к фонтану, Джаспер потянулся к нему, но отдернул руку, шипя от ожога.

Монахиня моргнула. "Я знала, что у меня недостаточно сил, чтобы взять его, хотя, видит Бог, я этого хотела. Я думала, что такой волшебник-волхв, как ты, сможет…"

Джаспер вонзил свой нож в живот монахини и закрутил его в ее кишках. Ее вырвало кровью, и она упала, опорожнив мочевой пузырь и кишечник. Бирн отвернулся, конечности дрожали. Он чувствовал, как волосы прорастают у него на спине. Хорист и старая монахиня перестали заниматься сексом и поднялись на ноги, он поскользнулся в крови. Глаза Джаспера покраснели, когда он посмотрел на своих людей.

"Нужно больше. С каждым злым деянием мы становимся все более достойными его силы. Человеческие жертвы — вот что сделает этот Менгир моим!"

Лерой бросился на старую монахиню и вонзил свой томагавк ей в плечо. Хрупкая кость раскололась, когда он вынул оружие и снова взмахнул им, и когда она упала, лезвие разрубило ее голову пополам по горизонтали, верхняя часть отделилась от нижней. Верхняя половина сползла на пол, глаза монахини расширились и уставились на него, из разбитого носа потекли кровавые сопли. Хорист закричал и попытался убежать, но Корбин сбил его с ног и начал молотить его головой в пол обеими руками, удары были вялыми, но сильными. Обнаженная монахиня отползла в угол и закрыла глаза, все ее тело конвульсировало от страха. Джаспер подошел к ней, ухмыляясь, и когда она посмотрела на него сквозь пальцы, его отражение смотрело на нее с окровавленного клинка. Бирн сделала шаг вперед, но Джаспер был слишком быстр. Он схватил монахиню за волосы, замахнулся ножом и обезглавил ее тремя быстрыми ударами по шее. Когда ее обрубок захрустел, заливая грудь кровью, он подбросил ее голову в воздух, а когда она упала обратно к нему, ударил по ней, и голова вылетела через окно в ночь.

Сестра Мэйбл застонала, и Джаспер улыбнулся ей, вертя в руках свой смазанный кровью клинок.

“Ты хорошенькая, да? Немного для титса, но лицо, чтобы компенсировать это. И твоя пизда девственна. Было бы чертовски приятно потыкать.”

У Бирна скрутило живот. “Я предлагаю оставить ее там висеть. Заставлять ее умирать медленной смертью еще более порочно, особенно когда это в стиле ее Христа”.

“Может Быть. Но я могу придумать и другие вещи, которые мы можем сделать с ней, пока она там висит, вещи, которые заставили бы плакать даже тех жидов, которые убили Иисуса”.

Корбин оторвался от своей жертвы, широко раскрыв рот и глаза. Он издал долгий стон, как умирающая гончая. Джаспер положил руку на плечо Корбина, и мертвец подвел своего хозяина к единственному окну в комнате. Молния хлестнула по небосводу, черному и набухшему от дождя. Корбин ударил кулаком по стеклу, разбив костяшки пальцев, и указал на более крупное здание напротив часовни. Шерсть Бирна встала дыбом, когда Джаспер попробовал воздух.

“Ты прав, Корбин”, - сказал Джаспер. “Я тоже их чую”.

Корбин подмигнул большим глазом, на его лице появилась гордая ухмылка.

Джаспер повернулся к своим людям. “Дети. Их много. Вон там, в том здании”.

Лерой пожал плечами. “Итак, мы сожжем этот чертов приют вместе с теми малышами, которые все еще в нем. Что может быть лучшей человеческой жертвой, чем это?”

“Иногда ты умнее, чем я думаю, Лерой”.

Волосы выбились со лба Бирна. Кожа на его носу стала грубой и черной, лицо вытянулось. Теперь его обратили не луна и не Марс, и не цикл его собратьев-койотов. Он контролировал эту трансформацию, зверя внутри, разбуженного его собственной яростью. Когда Джаспер отвернулся от окна, он увидел, что Бирн меняет форму.

“Лютер!” — сказал он. Он хлопнул себя по колену. “Ты получишь это, брат! Ты овладеваешь своей ликантропией!”

Бирн зарычал. ”Не заставляй меня останавливать тебя".

“Остановить меня от чего?”

“Тот сиротский приют. Я не могу позволить тебе убить этих детей. Я этого не потерплю”.

Джаспер и Лерой переглянулись.

Лерой указал на Бирна. ”Брат, что, черт возьми, с тобой не так".

Джаспер подошел к ним. “Я надеялся, что ошибался насчет тебя, Лютер. То, как ты привел нас сюда, я надеялся, что ты вернулся на правильный путь. Теперь я вижу, что моя предыдущая склонность была правильной. Ты стал мягок ко мне, ко всем нам, койотам.”

“Не надо—”

“Какое, черт возьми, ты имеешь право? Вырастить такую совесть после всего, что ты натворил. Все люди, которых ты убил… эти мертвецы — твои дети! А что, если мы действительно убьем этих сирот? Почему это так шелушит твою кожу? Ты сам убивал детей.”

”Это верно", — сказал Бирн. “Я владею этим и ношу его все дни своей жизни. Но теперь я в своей власти. Я больше не раб своего цикла. Я не позволю тебе сжечь этих детей, Джаспер. Мне это не по силам”.

Джаспер шагнул вперед, волосы поднимались по его шее, как извивающиеся черви.

“Не ты здесь отдаешь приказы, парень! Вспомни, кто сделал тебя волком в первую очередь. Ты добровольно пил мою кровь и получил свой номер на шее”.

“Не отрицать обратное не стоит. Тогда прояви ко мне должную благодарность”.

“Я у тебя в долгу не останусь”.

“Ты обязан мне самой своей жизнью! Ты был бы мертв уже сто раз, если бы я не сделал тебя одним из нас. В тебя стреляли даже сегодня! И эта пуля уже выскочила из твоей ноги, и она заживет. Я дал тебе силу, превосходящую твои мечты, — жемчуг, как ты сказал. Пришло время тебе вернуть эту услугу. Этот Менгир должен быть моим. Я увижу, как миллионы детей будут страдать и кричать, если это то, что нужно. И если мне сначала придется убить, я не буду колебаться, будь проклято братство. Это твой последний чертов шанс, Лютер. Ты Койот или нет?”

Бирн ответил на красный взгляд Джаспера, двое мужчин приближались к полной трансформации. Лерой вытащил свой ствол, но держал его у бедра. Бирн не питал иллюзий относительно того, чью сторону он примет. Аромат крови еще больше взбудоражил койотов, внутренние звери вырвались наружу, прогремел гром, объявляя о дуэли, и Бирн бросился на своего наставника.

Оборотни взревели.

Лерой поднял пистолет, но Джаспер рявкнул на него, желая заполучить несогласного для себя. Бирн боролся под своим массивным противником, когда Джаспер одержал верх, вцепившись в него ногтями, похожими на бараньи рога. Разлетелись клочья волос, одежды и плоти. Лужа святой крови обожгла их кожу, и когда они откатились от нее, Бирн набросился на Джаспера и поймал его морду своими челюстями. Он мотал головой взад-вперед, царапая лицо Джаспера, пока тот не отступил. Бирн поднялся на ноги, упершись руками в землю, как лапами. С его меха капала алая кровь, часть которой принадлежала Джасперу, часть — ему самому, а часть принадлежала детям, которых монахини осушили, так же как они осушили его.

Прежде чем Джаспер смог атаковать, Бирн бросился на него, отбросив Джаспера к стене. Она разлетелась в щепки, и койоты выкатились в ночь, дождь хлестал по ним, пока они извивались в грязи. Осколок дерева пронзил предплечье Бирна, и он вскрикнул, когда Джаспер протолкнул его дальше, а затем замахнулся им на Бирна, отбросив его на кладбище часовни. Среди надгробий и железных распятий эти существа разрывали друг друга в смертоносной войне, вспышки молний открывали их причудливые формы тем жителям деревни, которые могли видеть кладбище из своих домов. Бирн нырнул Джасперу за талию и поднял его в воздух, затем опустил его вниз, всем своим весом надавив на туловище Джаспера. С осколком дерева, все еще торчащим из его руки, Бирн использовал его, чтобы нанести удар по телу Джаспера, пока оно не вырвалось на свободу, каждый койот забрал с собой его часть и врезался в могилы, воя до небес, затемненных бурей. Ведьмин ветер свистел в деревьях, ветви трещали, как хвосты гремучей змеи, и гром стонал в чреве дьявольского космоса.

Рыча, оборотни разорвали океан крови. Они сражались как демоны, братья калечили друг друга в гражданской войне, и когда Джасперу удалось прижать Бирна к свежей могиле, он был уверен, что тот вот-вот умрет. Ничего теплого не мелькнуло в его голове. Не было никаких воспоминаний о более солнечном времени, которое когда-то делало жизнь стоящей того, чтобы идти дальше. Для него не было никакой радости, которую можно было бы пережить заново. Вместо этого его душа содрогнулась от печальных воспоминаний обо всей боли, которую он причинил другим, обо всем ужасе, резне и смерти, которые он навлек на своих собратьев. Хотя его тело было покрыто ранами, он больше всего страдал от этого сожаления, болезненных размышлений, похожих на некое последнее раскаяние перед тем, как его душа была потеряна навсегда.

Бирн зарычал.

Позволить Джасперу жить означало бы, что его зло будет продолжаться. Сотни людей все равно были бы убиты. Возможно, тысячи. Если бы Менгир был таким могущественным, как считал Джаспер, какое мерзкое злодейство он совершил бы в этом мире? Страдания были бы катастрофическими, и все началось бы с убийства сирот, детей, которые страдали так же, как молодой Бирн, и этого было достаточно.

Он засунул руки Джасперу в рот, и прежде чем Джаспер успел щелкнуть челюстями, Бирн раздвинул их, растягивая голову Джаспера, пока челюсть не треснула. Его язык свободно свисал, и он взвыл от боли. Когда Джаспер упал навзничь, Бирн потянулся к железному распятию, отмечавшему могилу, вытащил его из земли и глубоко вонзил в сердце Джаспера.

Первый койот испустил последний вой.

Потом он умер.

Бирн поднялся на ноги, выпрямившись, когда он медленно начал превращаться обратно в человека. Но он сделал только один шаг, когда Лерой прокричал сквозь шум дождя: Бирн поднял глаза. Лерой стоял у ворот кладбища. Он снял сестру Мэйбл с креста и прижал ее к себе, как живой щит, приставив пистолет к ее виску.

“Просто уходи”, - сказал Лерой.

“Скажи еще раз?”

“Просто уходи, Лютер. Ты убил Джаспера честно и справедливо. Я всегда следовал за своим лидером, но после того, как я увидел, что он сделал с Оки, я сомневаюсь, что он ценил кого-то, кроме самого себя. Но ты всегда был братом, так что просто уходи сейчас. Я скажу ребятам, что вы двое убили друг друга. Ты живи своей жизнью, а я своей”.

“И что это может быть за жизнь, Лерой?”

Глаза здоровяка вспыхнули. “То, за чем охотился Джаспер. Теперь он будет моим. Я получу эту власть, и я стану новым лидером койотов”.

“Я не позволю тебе сжечь этих сирот в качестве жертвы”.

“Тогда я убью эту твою монахиню”.

Бирн сердито посмотрел на него.

“Да”, - сказал Лерой. “Я видел, как ты смотрел на нее. Как маленький грустный щенок. Я слышал, как она пыталась произнести твое имя. Ты уже рассказывал мне, как ты вырос, помнишь? Я мог бы сказать, что это было то самое место. Я чувствовал это, даже если Джаспер был слишком сосредоточен на своей собственной игре, чтобы заметить это. Я знаю, что эта монахиня что-то значит для тебя.”

“Я бы убил эту суку десять раз, чтобы спасти этих сирот”.

“Давай проверим эту теорию”.

“Прекрати это, Лерой”. Бирн шлепнулся в грязь, снова став почти человеком, или настолько близким к этому, насколько это возможно для волка. “Давай покончим с этим, брат — ты и я вместе. Больше никаких изнасилований и убийств. Больше никаких садистских выходок. Мы можем подняться над всем этим”.

Лерой покачал головой. “Ты сошел с ума, если думаешь, что я откажусь от всего — от денег, женщин и виски, от всей силы в моей волчьей крови. Думаю, ты большой дурак, если сам от этого отказываешься.”

“Сейчас я ни от чего не отказываюсь. Я буду волком до последнего вздоха, но я больше не хочу быть койотом, если мы собираемся выпустить на волю такое зло. Я знаю, ты почувствовал это там так же, как и я. Чем бы ни был этот Менгир, он несет в себе весь Ад!”

“Тогда весь Ад будет моим. Люди не обращались со мной как с человеком, потому что я был негром. С силой этого камня им придется обращаться со мной как с королем — или умереть.”

Бирн придвинул руку ближе к своему кольту. Лерой зарычал.

“Ты не такой шутник, как я”, - сказал он. “Твой пистолет не очистит кожу, пока я не всажу в тебя пулю”.

Бирн надеялся, что сестра Мэйбл ткнет Лероя локтем в яйца или укусит его за ухо, что угодно, лишь бы дать ему возможность уложить Лероя. Но монахиня была ошеломлена и сломлена. Даже если Лерой не убивал ее, она все равно может умереть.

Корбин прорвался через дыру в часовне.

Лерой вздрогнул, а Бирн выхватил ствол и выстрелил. Пуля вошла в горло Лероя, раздробила кадык и щитовидный хрящ и вышла через заднюю часть шеи Лероя, отделив ее от позвоночника. Он рухнул, увлекая Мэйбл за собой на землю. Бирн побежал к ним, все еще держа в руке дымящийся пистолет, а сестра Мэйбл отползла от Лероя, который дрожал в грязи, парализованный и истекающий кровью. Она потянулась к его пистолету, но ее проколотые руки были бесполезны. Корбин бродил мимо нее, потеряв направление без своего хозяина, и Бирн наткнулся на них и избавил Лероя от страданий выстрелом в голову. Затем он шагнул к Корбину и выстрелил мерзости в затылок. Корбин упал замертво во второй и последний раз.

Бирн пристально посмотрел на сестру Мэйбл, но не помог ей подняться, когда она потянулась к нему. От нее исходило неземное сияние, бледно-голубое, которое играло злую шутку с его глазами.

”Лютер…"

“Не плачьте, леди”.

Он оглянулся на тело Джаспера Терстона и сплюнул. Умирая, он вернулся к своей человеческой форме, но его сердце, пронзенное на кресте, когда он все еще был оборотнем, осталось в теле оборотня, черное как смоль и такое огромное, что пробило ребра Джаспера и вышло из его груди.

“Сожгите их всех”, ‘ сказал Бирн монахине. “А то, что не сгорит, похороните глубоко в благословенной земле”.

“Менгир…”

“Что, черт возьми, это такое?”

Сестра Мэйбл схватилась за грудь. “Сестры попали под его чары… темнота… Они ничего не могли с собой поделать. Прости их.”

“Мне наплевать. Бог — это тот, кто должен прощать, не так ли?”

“Я думал, что внутри амулета будет безопасно, но все, что потребовалось, — это одна ошибка… Сестра Анджела пролила кровь… Часовни недостаточно, чтобы вместить ее. Нам нужно что-то посильнее, где-нибудь получше, чтобы спрятать это от таких злых людей”.

— Послушай, я не знаю, что это за Менгир, и, честно говоря, не хочу знать. Джаспер больше не может охотиться на него, и я не хочу иметь с ним ничего общего. Ты та, за кем стоит сила Христа. Пусть церковь придумает, как посадить в клетку колокол сатаны к обеду”.

Он достал из кармана сигару и закурил. Он начал свой путь с кладбища, но от потери крови у него закружилась голова, и ему пришлось прислониться к надгробию. Немного табачного дыма поднималось из раны в его груди, которая пробила легкое. Мэйбл звала на помощь жителей деревни через дорогу, но после всего, что они видели, никто не выходил из своих домов. Она прислонилась к стене часовни, чтобы идти.

“А что, если за ним придут другие?” — спросила она. “Тогда ты поможешь нам?”

“Теперь никто не придет”.

“Но если они это сделают? Обещай, что поможешь мне бороться.”

Бирн пожал плечами. “Единственное, что я обещаю, это уберечь мир от конца, и только потому, что я еще не закончил с этим”.

Мэйбл вздохнула и двинулась через часовню.

“Я позову доктора”, - сказала она. “Верну его, чтобы он помог тебе”.

“Сохрани это. Ты пойдешь к нему и приведешь себя в порядок. Я просто хочу спокойно выкурить свою сигару”.

“Ты можешь истечь кровью до смерти”.

“Не истеку”.

Монахиня отвела взгляд. "конечно. Теперь ты волфен. Как, Лютер? Как ты мог так далеко сбиться с пути? Как мог…

“Не говори. Просто уходи.”

“А что насчет тебя, Лютер?”

Из его ноздрей повалил дым. “К тому времени, как ты вернешься, меня уже не будет. Уйду навсегда.”