Тринадцатый Койот

ГЛАВА XXIII

ВОЛКИ ОКРУЖИЛИ ДЕЛИЮ.

Она бежала, прижимая к груди своего маленького брата, но с каждым шагом земля становилась мягче, затягивая ее за пятки, как зыбучие пески. Когда волчья стая приблизилась, она закричала и уронила малыша Леонарда, пожертвовав им, чтобы спастись.

Она проснулась в холодном поту и подавила крик. Даже ее подсознание не позволило бы ей забыть, не позволило бы ей простить себя. Она не отдала своего брата на расправу, когда пришли Койоты, но и спасти его тоже не смогла, и именно его смерть задела ее больше всего. Она была старшей сестрой. Леонард был беспомощным младенцем. Она подвела его больше, чем остальных членов своей покойной семьи.

Делия написала своим старшим братьям письма, чтобы сообщить им трагическую новость, но не была уверена, что адрес больше действителен, ее братья один год работали в лесозаготовительном лагере, а на следующий — на свиноферме, ковбои-бродяги до мозга костей. Теперь у нее, по сути, не было родственников, она была сама по себе, если не считать доброты Грейс Коулин, которая спала рядом с ней. Делия лежала на полу в своем спальном мешке, отказавшись от щедрого предложения Грейс лечь в ее постель. Эта женщина была доброй христианкой, и Делии нравилось думать, что Бог привел в ее жизнь школьную учительницу в награду за то, что она сохранила веру. Видит Бог, Он ее испытывал.

Чувствуя беспокойство, она сняла ночную рубашку, которую позаимствовала, и надела свою одежду. Она спустилась вниз за стаканом воды, держась в темноте за перила, а когда вошла в гостиную, то увидела Лютера Бирна, курящего сигарету на крыльце. Она вышла, чтобы присоединиться к нему. Здоровяк кивнул в знак приветствия.

“Есть еще?” — спросила она.

Он достал из кармана мешочек и протянул ей бумагу. Делия научилась сворачивать сигареты для своего отца и старших братьев, и у нее были идеальные тонкие пальцы для этого. Бирн прикурил, и она глубоко затянулась, ожидая облегчения, которое принес хороший дым.

“Я надеялась, что вы сможете рассказать мне больше”, - сказала она.

“Да? Насчет чего?”

“Эти Койоты. Думаю, чем больше я буду знать, тем лучше для меня.”

“Вы хотите увидеть, как их повесят?”

“Нет, сэр. Я намереваюсь убить их сама.”

Бирн покачал головой. “Тогда ты действительно ничего о них не знаешь”.

“Так просветите меня. Вы из их рода — волфен. Я знаю, что они не люди. Я видел их клыки и красные глаза. Мужчины, которые едят маленького мальчика, теперь вряд ли могут быть людьми.”

“Они это сделали?” — сказал Бирн, опустив глаза. “Мне очень жаль, малышка”.

Она шагнула к нему. “Что это такое?”

“Вулфены — люди только наполовину. У нас внутри волки, понимаешь? Зверь внутри, который заставляет нас трансформироваться, заставляет нас жаждать человеческой плоти и делать ужасные вещи, которыми я не поделюсь с юной леди”.

“Вы не можете шокировать меня, мистер. Не после всего, что я видела.”

Он вздохнул и потер затылок. Его лохматые волосы были откинуты назад, и Делия смогла разглядеть вытатуированную на его шее цифру тринадцать.

“Когда ты впервые становишься оборотнем, — сказал он, — у тебя нет контроля. Вы меняетесь вместе с фазами луны и звезд. Планета Марс притягивает вашу душу. Ты убиваешь, ты насилуешь, ты пожираешь — независимо от того, злой ты человек или нет. Если вы присоединяетесь к стае, вы, как правило, трансформируетесь в одно и то же время, своего рода групповая езда на велосипеде. Сила этого заставляет вас лучше осознавать происходящее, но требуется время, чтобы справиться со своей собственной ликантропией, трансформироваться по собственной воле и больше не быть ее рабом. Как только ты достигнешь этой фазы, ты всегда будешь наполовину волком, наполовину человеком, выпускающим полного оборотня только тогда, когда захочешь.”

Делия стряхнула пепел в холодный зимний воздух. “Тот, кого звали Гленн, сказал, что некоторые рождаются волками, но как насчет других? Как можно стать оборотнем?”

“Есть несколько способов. Вы можете быть инициированы в стаю, выпив кровь другого ликантропа. Если вас укусил волфен в его полном волчьем состоянии, у вас есть неплохие шансы заразиться и стать одним из них или, по крайней мере, приобрести некоторые из их способностей, например, развитый собачий слух или более мощный нюх. Но это то, чего ты должен хотеть. Дух волчьего племени обитает в сердцах смертных. Некоторые из них просто люди, но внутри них все еще есть зверь, который делает их более восприимчивыми к проклятию. Если тобой движут гнев, похоть и стремление к насилию, ты просишь, чтобы тебя превратили в волка, знаешь ты это или нет”.

Делия обдумала это. — А что насчет вас, мистер Бирн?

Он выпустил дым и отвернулся. “Тогда я был мальчиком. Просто немного моложе тебя, я думаю. Убежал из этого места, убежал от всей боли и позволил своему сердцу наполниться подлостью. Я увидел шанс присоединиться к стае и воспользовался им. Тогда я ничего не знал о вулфенах, но, конечно, быстро научился. Но к тому времени было уже слишком поздно поворачивать назад.”

“Но теперь вы волк, верно?”

“В меру своих возможностей”.

“Вы не Койот. Просто волфен, у которого все под контролем. Это означает, что вы можете использовать его во благо, а не во зло”.

“Вы просто не понимаете”.

“Разве вы не верите в искупление?”

Бирн покачал головой. “Некоторые вещи нельзя простить”.

“Бог прощает тех, кто приходит к Нему на коленях и впускает Его. Если в вашем сердце есть истинное раскаяние, то ваша душа еще может получить искупление, особенно если вы совершите акт раскаяния. Объятия Христа открыты для всех Божьих детей”.

Бирн затушил окурок. Его плечи опустились, опустившись вместе с его взглядом. Он вдруг показался ей очень усталым, опустошенным.

“Иногда ты просто проклят, малыш”, - сказал он. “Если бы Бог не отказался от людей, не было бы необходимости в Аду”.

Делия решила не настаивать на вопросе веры. Отец учил ее, что религия определяется не настойчивостью, а скорее терпением.

“По городу ходят слухи”, - сказала она. “Слухи о койотах”.

«Да?»

“Некоторые люди говорят, что маршал собирает отряд на случай, если они вернутся. Но вы их наверняка ждете, не так ли?”

“Давайте просто скажем, что этим ребятам было бы лучше заткнуть свои тявканья и начать паковать чемоданы. Убираться, пока есть возможность.”

Что-то перевернулось в груди Делии. Там был огонь, горячий, как любая раскаленная пустыня, пылающий, как битва за Атланту. Бирн пристально посмотрел на нее.

“Вам следует уехать из города, — сказал он, — пока вы не кончили так же, как ваша бедная семья”.

“Нет”, - сказала она, ее взгляд был таким же жестким, как и у него. “Я никуда не пойду. Если маршалу нужен отряд, я вызываюсь добровольцем.”

Сардонический смех Бирна заставил ее нахмуриться. ”Ни один законник в здравом уме не стал бы брать маленькую девочку".

“Я не маленькая. Мне скоро восемнадцать, и я выросла на ферме сильной. К тому же, я меткий стрелок с рождения. Держу пари, я могу сбить слепня с пятидесяти ярдов. Выиграла несколько лент за мою стрельбу, я это сделала. Побеждала взрослых мужчин в соревнованиях на окружной ярмарке год за годом с тех пор, как мне исполнилось всего четырнадцать. Черт возьми, я могу владеть любым оружием — даже ковать его, используя прямой молоток и наковальню. Я был бы такой же хорошей, как и любой другой. И после того, что эти Койоты сделали с моими родными, у меня, вероятно, больше прав охотиться на них, чем у любого из вас.”

Бирн ничего не ответил на это. Делия выбросила окурок в ночь, наблюдая, как крошечный красный огонек плывет в темноте, напоминая ей о губительных глазах Гленна Амарока. Она бы снова посмотрела в эти глаза, даже если бы это означало, что она не доживет до следующего дня.

“Я буду частью этого отряда, даже если они мне этого не позволят, мистер Бирн. В этом я клянусь”.

Здоровяк посмотрел на нее, словно оценивая. “ В этом я не сомневаюсь. Просто помни, что я тебе сказал.”

“Что?”

“Те, у кого в сердцах ярость, быстрее всего превращаются в волчат”.

Бирн пожелал ей спокойной ночи. Он поднялся в свою комнату, а Делия осталась на крыльце, глядя на космос и думая о той власти, которую они имели над этими миллионами крошечных земных существ. Из-за этого человеческая жизнь казалась такой незначительной, особенно ее собственная. Часто из-за этого было трудно увидеть славу Божьей любви, трудно вообще рассматривать Его дар жизни как дар. Человечество было изгнано из рая. Теперь оставалось жить только в мире ужаса и боли. Она подумала о резких словах Гленна о продолжении рода и человеческих страданиях, о его жутком антинатализме и мрачном безбожии. Эти слова преследовали ее всегда, особенно когда они начинали звучать правдиво. Это заставило ее осознать, что он забрал у нее еще больше.

Часть ее умерла вместе со своей семьей, что-то вырванное из ее души когтями Койотов. Это была часть ее самой, более особенная, чем она предполагала, та часть человеческой натуры, которую принято считать само собой разумеющейся, пока ее внезапно не украли. Любовь так легко заменялась болью, сожалением и печалью. Это могло навредить так же сильно, как и исцелить, разрушить те самые вещи, которые оно создало. Теперь она поняла, что многое из того, что мы узнаем о любви, преподают нам те, кто никогда нас вообще не любил.

Она вернулась внутрь, переходя из одной темноты в другую. Вдалеке раздавались крики обычных койотов, охотящихся в темноте скалистой местности, жаждущих крови.

Гленн любил своего отца.

Его биологический отец был порядочным человеком, но он любил своего второго отца, пророка Торна, который вырастил его после набега на деревню. Большая группа кавалеристов въехала в общину культа и, застигнув жителей деревни за оргией среди освежеванных и подвергнутых вивисекции человеческих тел, обрушилась на них со всеми молотами закона. Гленн в ужасе наблюдал, как кавалеристы схватили леди Куиллу. Богиня закричала, заявляя о своем величии и предупреждая солдат о возмездии могущественного и ужасного бога инков Виракочи, того, кто обрушит свою месть на их головы, если они посмеют заковать ее в цепи.

Но кавалеристы не испытывали страха, и никакой гнев не спускался с небес, ни молнии с кончиков пальцев Виракочи, ни ангелов-мстителей с пылающими крыльями. А сама леди Куилла была шокирующе бессильна, что более чем пугало Гленна. Он был встревожен. Почему богиня не смогла победить простых смертных?

Он был еще больше потрясен, когда увидел, как Тимат, один из тех самых пророков, которые привели к ним леди Куиллу, замахнулся топором на нападавших, но был застрелен. Не было ни непобедимости, ни воскрешения. Одна пуля отняла у него жизнь, как и у любого другого человека. Это вызвало у юного Гленна болезненное чувство пустоты в животе. Пока жители деревни тщетно пытались спасти свою богиню, Торн отвел Гленна за соломенную лачугу и повел его через заросли кустарника, вытирая слезы после того, как увидел, как убили его брата.

“Почему она не остановит их?” — спросил Гленн.

Но Торн не ответил. Он помчал их через лес, оставив позади единственное место, где когда-либо жил Гленн, бросив жителей деревни, которые любили и восхваляли его, поклоняясь ему как золотому ребенку. После того, как Гленн пожертвовал своими родителями, Торн взял его к себе, став его новым и более могущественным отцом, что усилило восприятие Гленна как члена королевской семьи в деревне. Он покидал здесь нечто большее, чем дом; он покидал жизнь в роскоши и привилегиях, лишенный своей роли принца.

“Богиня Куилла”, - хныкал он, когда они убегали. “Пожалуйста…”

Они были единственными, кому удалось спастись.

В результате налета погибло несколько жителей деревни, а остальные были схвачены и доставлены в ближайшую тюрьму. Торн повел Гленна через пастбище, пока они не добрались до маленькой фермы и не украли лошадь из сарая. Они отправились на север, живя на деньги, которые Торн хранил в кожаном мешочке, — богатство, подаренное ему его поклонниками. Несколько дней они скакали верхом, Гленн ехал без седла, а Торн держался сзади. Они путешествовали по меняющемуся ландшафту, края огромных утесов уступали место песчаным тропам вдоль ручьев с пресной водой, где они раздевались и купались.

“Куда мы идем, отец?”

“Домой. Мой старый дом… и наш новый.”

Шесть дней спустя они прибыли на плантацию. На акрах хлопка африканские рабы трудились под безжалостным солнцем, лохмотья их одежды намокли и прилипли к истощенным телам. Торн спешился и помог Гленну сойти с лошади, и они подошли к особняку, двухэтажному особняку с огромными белыми колоннами, окруженному кольцом ярких от лета кленов. На переднем крыльце старая негритянка подметала. Когда она увидела Торна, то выпрямилась и подняла руку, чтобы прикрыть глаза.

“Молодой мастер Пит? Это вы?”

“Да, Эмми. Я вернулся.”

“Боже, боже. Я пойду и приведу мастера Шервуда. Ваш папа будет так рад вас видеть. — Она улыбнулась мальчику. “И ты привел гостя”.

“Это Гленн. С этого момента он будет жить с нами.”

Вот откуда появился Торн. Не небеса, не какой-то параллельный мир за их пределами, а замок белого человека. Гленн узнал, что при рождении его отца звали Питер Шервуд, и он происходил из относительно состоятельной семьи. И когда он сообщил своему собственному отцу плохие новости о Тимате, Гленн обнаружил, что другого пророка звали Джонатан, и на самом деле он был двоюродным братом, а не братом. Торн рассказал отцу, что они ехали верхом по крутому горному хребту, когда из леса вышел черный медведь, напугав лошадь Джонатана, и лошадь сбросила его с края обрыва. Торн сказал, что поисковая группа оказалась бесполезной, потому что Джонатан упал с горной стены в реку и был потерян навсегда. Он сказал своему отцу, что Гленн был маленьким сиротой, который работал у него, и он решил усыновить его. Ложь, разные имена и само обширное поместье заставили мысли Гленна закружиться.

“Я не понимаю”, - признался он наедине.

Торн потрепал его по голове, как собаку, и взъерошил его черные волосы.

“Будь терпелив, сын мой. Все будет раскрыто, когда придет время. Ты не должен терять надежду. Леди Куилла зависит от нас.”

Гленн понял это так, что они вернутся в деревню, выследят кавалеристов и убьют их всех до единого, спасая богиню и их братьев. Но шли дни, и стало очевидно, что он видел деревню в последний раз.

Однажды в поместье пришел представитель закона, и Торн спрятал Гленна в погребе и предупредил его, чтобы он не издавал ни звука. Он сидел, съежившись, во влажной темноте среди паутины и стеклянных банок, слушая, но разбирая лишь часть того, что говорилось. Представитель закона упомянул Джонатана — Тимата — и как он был вовлечен в какую-то аферу, что его застрелили, когда он пытался скрыться от властей. Именно тогда Гленн впервые услышал термин "культ" и впервые услышал имя Гваделупе Санчес. Это только вызвало еще больше вопросов, но когда он осмелился задать их, Торн заставил его замолчать.

“Это испытание, сын мой. Ты должен иметь веру”.

После визита представителя закона Торн и его отец поссорились, отец назвал его наглым лжецом и дерьмом. Но они остались на плантации, Гленн ел лучше, чем когда-либо прежде, испражнялся в чистой викторианской ванной комнате и спал на матрасе, набитом перьями. Он научился ездить верхом и тренировать более благородных лошадей. Его учили пререкаться с рабами, щелкая кнутом, используя страх, чтобы мотивировать их, когда они падали от усталости. Его новый отец учил его, как руководить как человеком, так и зверем, используя ментальные манипуляции и жестокое запугивание.

Но именно Гленн решил сделать потные ящики из старых курятников, чтобы запирать в них чернокожих, когда они станут нахальными или попытаются сбежать. Он держал их взаперти в этих вивариях, свернувшись в клубок, чтобы они поместились, готовя в летнюю жару без еды и воды, часто в течение нескольких дней.

Когда Гленн стал старше, он потерял свою девственность, по-своему поступив с одной из рабынь. Когда ее брат попытался остановить его, Гленн избил его кнутом до такой степени, что он навсегда остался калекой. Он начал регулярно насиловать женщин, оплодотворив двух рабынь младенцами, которых вырастили, чтобы они сами стали рабами.

Почти два года он хорошо жил на плантации своего деда.

Затем прибыли Маршалы США.

Торна доставили в тюрьму, а Гленна силой увезли с плантации, поскольку его дед угрожал служителям закона судебным разбирательством, в результате которого у них отберут значки. На посту констебля Гленну вручили газету. Это было в прошлом году, и "Его старая деревня" попала на первую полосу новостей, рассказывая о шокирующем случае безумной секты, возглавляемой женщиной-шарлатанкой по имени Гваделупе Санчес, мексиканской проституткой, которую ее брат сдавал мужчинам в аренду с семи лет. После того, как ее брат был зарезан в драке в салуне с индейцем, она приехала через территорию Аризоны, продавая свое тело на улицах и грабя своих клиентов под дулом ножа.

“Они наняли ее”, - сказал констебль. “Пит и Джонатан были двумя богатыми кузенами, которые путешествовали по стране. Думаю, они устали от своего родного города и хотели испытать что-то новое и посеять свой овес. Они не нуждались в деньгах и занимались преступлениями просто ради острых ощущений, грабя дилижансы и магазины во время своих путешествий. Когда они наткнулись на вашу деревню, они наблюдали за вами издалека и решили провернуть свою самую крупную аферу. Эти мальчики увидели возможность промыть мозги простому горному народу кактусовым вином и дешевыми фокусами — вспышками пороха и тому подобным. Дешевые иллюзии.”

Он ждал ответа, которого Гленн не дал. Затем он продолжил.

“Они превратили жителей деревни в сексуальных рабынь и забирали их за каждую унцию монет, которые у них были, обещая им сокровище. Когда люди забеспокоились, они привели шлюху и нарядили ее египетской богиней или чем-то в этом роде. Похоже, эта сучка с каждым днем становилась все более сумасшедшей.”

Гленн усмехнулся, когда констебль назвал леди Куиллу дурным именем. Он снова посмотрел на газету. В статье цитировался врач, заявивший, что у Гваделупе Санчес развился сильный религиозный бред, и в ожидании суда ее поместили в психиатрическую лечебницу.

“На жителей деревни оказывали давление, чтобы они дали показания против Санчеса, но все они отказались это сделать. Они все еще считали ее своей богиней. Только когда один из этих людей увидел, что его брата повесили за убийство, он пришел в себя и начал говорить правду. Я уже давно подозревал, что Пит Шервуд был замешан во всем этом, но у его папочки достаточно связей и денег, чтобы откупиться от самой леди Джастис. Но теперь у нас новый губернатор. Тот, кто жестоко расправляется с убийцами. И публика просто так это дело не оставит. Честно говоря, я тоже.”

Гленн не отрывал глаз от пола, пока констебль продолжал, не только задавая вопросы, но и читая нотации. Гленн давал ему простые, односложные ответы, если вообще давал ответы.

“Сынок, я знаю, что ты был всего лишь ребенком. У тебя здесь нет никаких неприятностей. Но человек в этой камере — не твой отец. На самом деле, он, вероятно, убил твоего папу вместе с твоей мамой. О том, что творил этот культ, мне даже думать не хочется, тем более что они не дают мне спать всю ночь”.

Гленн сердито посмотрел на него. “Что с ней случилось?”

“Санчес? Ее повесили вместе с другими убийцами.”

Гленн отвернулся, пытаясь скрыть слезы.

“Я знаю, что ты через многое прошел, сынок, но мне нужно, чтобы ты мне помог. Мне нужно, чтобы ты дал показания против Пита Шервуда.”

Именно в тот день Гленн впервые почувствовал отвращение к представителям закона.

Он думал об этом сейчас, когда вел Койотов к Холму Надежды.