Трюкач

1

Близняшки. Девочки. Аня и Яна. Доктор – русский. Потому – Аня и Яна. Быть бы им иначе – Амангуль, Лаландяр, Фируза. Но доктор – русский. Папа. Крестный. Как назвать-то?! А хоть горшком, только бы не в печь! Ну, горшком не горшком… Аня – Яна. Особо дотошным – простор для умствований: мол, все не случайно в этом логичнейшем из миров, мол, Аня-Яна, не есть ли все тот же Инь-Ян, мол, светлое и темное, твердое и мягкое, мужское и женское, мол, символично!… Да ничего подобного! Назвал и назвал! Хотя… черт знает! А фамилия?! Фамилию, доктор, фамилию! А? A-а… Ладно, пусть. Пусть будут – Ким. Аббревиатура. Доктор – Константин Игоревич Манаенков. По первым буквам – Ким. Крестный. Папа.

Они бы его любили. Но не успели. То ли в Европу вернулся, отработав свое по распределению в Какой – то стане. То ли вообще в Африку завербовался. То ли из поезда выпал ненароком: куртка у него была хорошая, кожаная, джинсы были «левис» – и нашли доктора вроде бы под откосом, шея свернута, ни куртки, ни джинсов. Так, слухи. Легенда: был у Ани и Яны папа – русский доктор, а мама… Мамы у них не было…

И еще у них был папа. Другой. Который тренер. Который папа-динама. Который заприметил их в детдоме, набирая группу малолеток. Чем малолетней, тем перспективней. Гимнастика, знаете ли. Кой годик? Четвертый? Пора-пора-а!

Они сначала не знали, что он – папа. Даже начали его бояться: пришел какой-то, руки щупает, нагнуться заставляет. И с ним еще дядьки. В погонах. А он непонятное что-то бурчит. Сердито так:

– Гроша выеденного не стоит! И этот тоже! И эта! Нич-чего мы здесь не найдем!

Аня и Яна хотели, чтобы и про них он сказал: «Гроша выеденного не стоят». Но именно на Ане-Яне папа-динама остановился, прищурился-нацелился.

Они бы его любили. Привыкли, перестали бояться и даже любили бы. А он им желал добра – так он говорил:

Запомните, я вам только добра желаю! Ясно?! Ну! Еще разок! Ап! Плохо! Прогнись, прогнись! Плохо! Гроша выеденного! Еще разок! Ап!

Наверное, не только им, но и себе он желал добра. Много добра. Поэтому очень сильно их мучил.

В ответ Аня, бывало, проскользнет в тренерскую – руки за спиной. Потом положит перёд папой-динамой недоеденный коржик и выскользнет. Детская привязанность обретает иногда очень трогательные формы.

Папа-динама умилялся-умилялся, пока однажды не подслушал в раздевалке:

– Ты зачем его кормишь?! Ой злой!

А зато он будет кушать-кушать-кушать и станет толстый. И перестанет нас мучить!

Папа-динама ухмыльнулся и не стал кушать подарки, хотя и не поэтому, конечно.

Из близняшек же он всё-таки решил слепить экстра-класс. Желая им и себе побольше добра. Такой был тщеславный. К очередному званию запросто вне очереди представят. «Динамо» – такое щедрое на звезды спортобщество, только с ЦСКА сравнимо. С неба звездочка упала… и отнюдь не за успехи в боевой и политической подготовке. За иные успехи. Вот и надо их добиться любой ценой.

А добиваться своего папа-динама умел. И за ценой не стоял. Очень был упорный. И очень темпераментный, взрывной, просто-таки! Настолько темпераментный, что Аня и Яна, когда подросли маленько…

… в отместку его убили. Из-за чего, и сбежали, в ночь после получения первых и последних медалей: Ане – золото, Яне – серебро.

– Золотую медаль завоевала Анна Ким, общество «Динамо»!

– Ур-р-р-ра-ра-ра! – мелькание фуражек, погонов, букетов. Блестящий тяжелый кружок на шелковой ленточке.

– Серебряную медаль завоевала Яна Ким, общество «Динамо»!

– Р-ра!!!

А они стояли на пьедестале почета, будто в позорном углу классной комнаты: «Дети! Смотрите на них! Ругайте их! Они не слушаются своего учителя!». (И дети послушно смотрели и ругали – обеих, ведь кто их различит?! «Ким! В угол! Э-э… Обе! Обе в угол!»).

Но ведь на сей раз они именно послушались учителя – папу-динаму. И выступала только Аня – и за себя, и за сестру. Потому что за день до соревнований Яна вдруг: «гроша выеденного не стоит!». А кто их различит? Так надо, сказал папа-динама… Потом очень хвалил Аню. И утешал Яну. И крепко-накрепко наказал молчать – и когда хвалил Аню, и когда утешал Яну…

Он до такой степени утешал Яну, что увлекся – очень темпераментный, взрывной…

Она и не поняла толком. Папа-динама и раньше делал ей, Яне, больно-больно, приговаривая, что желает только добра. Вот и случилось у Яны что-то со спиной после двойного сальто. И это за день до самого-самого финала! Вот и стал папа-динама сильно злой: «Гр-р-роша выеденного теперь!..». Но поразмыслил и стал добрый-добрый. И сказал, что это будет такая игра: Аня на помосте поработает дважды. За себя и за сестру, так надо, ага?.. Ага. Вот и стояли они на пьедестале, будто в позорном углу – игра игрой, но как-то все… нечестно.

Они потом полночи прошептались, пока папа-динама не постучался и не позвал Яну в свой номер. Кое-что, мол, объясню. А как он объяснит, если у него язык еле ворочается?! Но Яна послушалась и пошла – папа-динама взрослый, он знает и объяснит. А вот Аня не послушалась и не осталась у себя, хотя ей было сказано: «Оставайся здесь!». Она немножко посидела, но встала и пошла следом и она знала, где папа-динама в гостинице живет, в каком номере, но опоздала. Если бы она не посидела немножко, а сразу пошла!..

А папа-динама уже… утешил Яну. Он? Яна, и не поняла толком. Сколько раз он ей делал больно до этой ночи – и теперь тоже сделал… там… ну, там… Но, может, так надо? Он же взрослый, он знает. Но запах противный, а он все приговаривал: «Гроша выеденного! Только и толку! Только и толку!». Потом набрал полную ванну, влез туда, зафыркал. И думал наверное: что теперь ему, будет? И решил наверное: а ничего! Девчушки безродные; он – отец родной, общество «Динамо» – честь мундира. Ни-че-го не будет!

– А после – уже не фыркал, уже не думал. Скользко. Мыло. Кафель. Лицо под водой. Пар. – И никаких пузыриков изо рта. Тихо-тихо.

Плохой был Папа, плохой! Хорошо, что они его убили. Насовсем. Страшно, конечно, но хорошо!

И ещё у них был папа, – у Ани с Яной.

Когда они сбежали из гостиницы (страшно ведь!) и очутились – две тринадцатилетние бродяжки – в абсолютно незнакомом городе, очёнь большом и очень чужом, куда даже самолетом летели долго-долго, чтобы защитить спортивную честь Койтостана, честь общества «Динамо». Спортивную – защитили…

Так что третий папа – самый лучший. Правда… старый. Лет сто! Или сорок. Ну и пусть! Подумаешь старый! Зато дерется лучше всех! Один двух здоровенных дядек уложил. И еще трех! Как раз тогда…

… Когда Аня и Яна, прячась от всех, от каждой машины, от каждого милиционера, метались по улицам и выскочили на громадную площадь – и там была написано светящимися буквами: вокзал.

Они сразу решили, что им повезло – можно уехать далеко-далеко и никто не найдет, никто не спросит: вы зачем убили папу-динаму?

Тут-то они и увидели старого папу. Сидел он в поезде, то есть в вагоне, и засовывал какие-то сумки куда-то на полки, что-то в них перекладывал. Один в купе. А в других купе было красиво, разноцветно, как в цирке (они по телевизору цирк-то видели-знали). Вот и пялились в окна вагонов, как в телевизор. И старый папа их заметил, перестал с сумками возиться, застыл было… Один в купе был.

Там еще в других купе сидели очень красивые тети и даже, кажется, клоун, только усталый, потный и без носа. А, наверное, если дальше пойти вдоль поезда, есть платформа, где слон! И совсем не хотелось уходить от этого поезда.

Но плохие дядьки появились откуда-то из темноты и позвали с собой.

Аня и Яна сначала хотели убежать: вдруг их поймали за то, что Аня иЯна убили тренера. А потом Аня и Яна поняли, что дядьки ничего не знают про тренера, но все равно дядьки плохие, хотя и ласковые. Глаза плохие, и запах тоже, противный.

И куда их уводят? Там темнота и вообще…

И совсем плохие глаза у дядек стали, когда один из них хотел взять Аню за руку, а она не захотела разжимать кулак. Золото и серебро – вот что было у нее в кулаке, все, что забрала Аня, когда они с Яной убежали из гостиницы.

И Аня сначала ничего не поняла. И Яна – тоже. Только услышали: «Ах ты с-с-с…». И подумали – это им.

Но дядьки быстро-быстро упали. Визг какой-то свист, шлепки – и дядьки упали. Аня и Яна испугались и уже побежали.

А старый папа вдруг схватил их под мышки и успел прыгнуть обратно в поезд. Они-то и не заметили когда он выскочить успел. И дядьки плохие не заметили, прозевали. Так и остались валяться на путях.

А поезд дернулся и поехал. И уехал. Далеко-далеко.

Старый папа – самый лучший! И даже, наверное, настоящий! Потому что они, Аня и Яна, похожи на него. Хотя он и старый, а они- еще нет. И никогда не будут старыми…

Что да, то да.

Счастлив их бог? Жесток их бог?