У чёрта на куличках

29 ноября 1988 года, полдень

Это утро было самым приятным и необычным для Беговых. Никто точно не мог сказать, в чём была причина (поскольку говорить о таком вслух не особо прилично и правильно), но что-то особое почувствовали все. Первым был Серёжа, он проснулся сам, без чьего-либо крика или ругани, без тычков, оскорблений или обвинений. Даже ночь прошла гладко, – глаже некуда. И только через несколько минут наслаждения тишины и созерцания беззаботно спящей и спокойной комнаты он понял главную особенность этого утра – Григория не было на месте. Возможно, Бражник всё же удосужился прирезать непутёвого и самодовольного городского, возможно, на пьяную голову отец просто не смог добраться до дома и встретил ночь на улице.

Только сейчас, совершенно впервые, Серёжа заметил, как мать лежала на кровати: крепко прижавшись к стене, максимально освобождая свободное пространство для мужа. Даже во сне, не имея причин расслабиться и вытянуться что есть мочи, она была зажата и пристыжена. Парень слез с печи и осторожно погладил мать по волосам. Даже воздух в отсутствии отца казался свежим и... добрым. Получив неожиданный прилив энергии и хорошего настроения, Беглов-младший начал утреннюю уборку и готовку завтрака.

Когда стол был накрыт, и оставалось только разбудить спящих женщин, юноша просто вышел на улицу. Ему не хотелось оставаться с ними. Нет… он не хотел, чтобы хоть что-то могло напомнить им о Григории; он оставил их вдвоём, чтобы они могли отдохнуть. Если и не сами глаза отца семейства следили за ними, то их маленькие и более бледные копии в сыне. Прихватив ломоть хлеба, копчённое мясо и сыр, парень вышел на улицу и встретил прохладу предзимнего утра.

Очень скоро должна начаться зима, и у Серёжи складывалось впечатление, что её приход в Неясыть ознаменует целый сезон неповторимых и утопающих в коловрате дел и забот месяцев. Если отчасти он ожидал встретить Григория спящим у входной двери, то на деле всё оказалось другим, и даже слегка печальным – снаружи было пусто.

Интереса ради, прикончив сухой завтрак, парень отправился гулять по Неясыти. Избы были заброшены, даже заселённые казались воздвигнутыми склепами, вход в которые были напрочь закрыты для всех живых. Камень в центре оставался на своём месте: парень вспомнил, как видел огромную червоточину в другом селе. Возможно, этот булыжник и правда имел сакральный смысл для местных жителей, из-за чего они и перенесли его в другое место. На ощупь он был тем же: едва тёплый, с почти неуловимой пульсацией под коркой. Интересно, что находится внутри этого камня?.. Прислонив ухо, он услышал пульсирующий гул. Скорее всего это была та же иллюзия, что и с ракушками, когда говорят, что можно услышать шум моря, но на деле только поток крови в ушной раковине. Но эти ощущения были слегка другими, более грубыми и спокойными, точно дыхание спящего.

Серёжа вспомнил то, что говорил ему Бражник об истории этого… монумента, о веках мрачных ритуалах, толстых слоях глины и крови жертв. Жизнь внутри жизни: и всё это камень, и всё это Неясыть.

Молодой кадет отправился дальше, и в какой-то момент вышел туда, куда и не думал прийти. Перед ним открылась изба бабушки Жданы. Уродливая изба не спешила становится менее уродливой, и все старания по облагораживанию халупы могли показаться напрасными. Осталось не так много дел, всего лишь стёкла, и можно будет возвращаться в Белореченск. Парень уже соскучился по друзьям в училище, но этот отпуск он вряд ли бы посчитал бессмысленным.

Внутри избы всё было практически так, как Серёжа и оставил прошлым днём, за исключением аккуратной расстановки мебели. Даже принесённая постель (большая часть дня ушла именно на неё) была укрыта простынями и заправлена. Здесь почти можно было жить, но внутри никого не было. Изба была пуста, хоть и ожидала, что вот-вот вернётся её хозяин. Юноша быстро осмотрелся, из чего-то подозрительного на полу лежала только появившаяся из ниоткуда скалка. Если бы здесь остался Григорий, вместо того, чтобы вернуться домой, здесь было бы куда больше улик… Но внутри никого не было, и быть не могло.

Парень развернулся и направился обратно наружу. Стоило ему открыть дверь, как недалеко от себя он увидел Игоря. Старик стоял в нескольких метрах от избы и с широко открытыми глазами смотрел на молодого кадета. И снова странная встреча у странной халупы бабушки Жданы. Молчание повисло между ними, и никто не спешил его развеять. Это был второй раз, когда Серёжа увидел этого загадочного старика. О нём говорили много, оскорбляли за спиной и всячески советовали избегать. Он выглядел вполне подтянутым, серьёзным, точно не как любой другой житель Неясыти. Сейчас он выглядел инородно, словно никогда не был частью этого места; когда он гнался за маленькой птицей, то легко сливался с окружением, но не сейчас...

Эта странность путала, но и прямолинейно пугала.

Не успел юноша сказать Игорю и слова, как тот просто развернулся и ушёл. На лице старика застыло смятение; он хоть и попытался скрыть всё за маской невозмутимости, но не смог. Тяжело было что-то ожидать от немого, но однозначно не попыток игнорировать гостя.

Старик ушёл, и парень не пытался его остановить. В этот момент он начал думать, кем на самом деле мог быть Игорь. Он явно был не жителем, не гостем. В нём не только проглядывалось отвращение ко всему окружающему, но было место и для открытой вражды. Он не появлялся на глазах не просто так, не потому что ему было стыдно или страшно перед незнакомцами, нет, потому что он ненавидел всех, и местных, и неместных, и само Неясыть.

Серёжа уже видел такой мрачный и слегка пустой взгляд, точно весь реальный мир находился где-то вдалеке, не рядом перед глазами, а за пеленой прожитых лет… ужасных лет. Здравый смысл исчез, вместе с ним и многие другие чувства, помогающие человеку ощущать себя полноценным существом, частью мира, частью общества. Этот жалкий и грубый взгляд умершего человека, того, кто прошёл через ад на земле, того, кто вошёл в «Выжженную землю» и вышел из неё живым, жалея об этом ночами и вспоминая друзей с товарищами.

Игорь мысленно остался на полях сражений сороковых годов; Игорь был ветераном Великой Отечественной войны.

Серёжа участвовал в волонтёрской программе по поддержке ветеранов, тех, кто мало чем мог себе помочь: люди пожилого возраста и инвалиды, и никогда не переставал испытывать уважение и гордость к ним. Они прошли через огонь, защищая своими телами землю и людей. Они проливали кровь так же легко, как воду, ведь иначе они не могли. Да, кадет понимал логику реальной войны, что она более грубая, а не воодушевлённая, жестокая и бессмысленная, не несущая ничего хорошего, и её романтизация есть ни что иное, чем грубая попытка воспитать новых солдат. Но всё же, подвиг и великая жертва прослеживались в глазах ветеранов: отрицать это было невозможно, как и не уважать.

Внешне Игорю было около шестидесяти-шестидесяти пяти, то есть в годы войны он легко мог быть ровесником Серёжи. Парень был благодарен, что не ему выпало такое ужасное испытание, и надеялся, что ни ему, ни его детям не будет известен рокот артиллерии, треск пулемётных очередей, и скрывающий небо удушающий смог от горящих городов и тел.

Как и со многими другими, Серёжа пожелал лично встретиться и «поговорить» с Игорем. Он не мог устоять, и через несколько минут отправился к ветерану домой.

Избу Игоря он уже видел, это слегка более пригодное для человеческого жилья строение, расположенное почти у самых стен свинарника. Теперь, когда Игорь явил свою настоящую натуру, архитектура избы не казалась какой-то бессмысленной или ужасающей. Бункер.

Серёжа постучал в дверь, и обнаружил, что она была не заперта, то, даже не удивился. Его ждали. Он ждал. Игорь находился у печи и занимался каким-то приготовлением.

Внутреннее убранство действительно было сделано по-военному: полнейший минимализм, огромное количество пустого пространства, без какого-либо изящества, углы заставлены, спрятаться почти негде, если где-то и были расположены вещи, то заставлены по максимум, вплоть до потолка. Никаких украшений, только голые стены, несколько свечей, освещающих самые важные и значительные участки, а в темноте блестели миниатюрные залежи всякого мусора. Это были даже не казармы, а склад. Только на одной стене над печью весело двуствольное ружьё.

Когда из прихожей на хозяина слегка повеяло холодом, он обернулся, и, похоже, всё же не ожидал увидеть молодого гостя. Он что-то писал. Вблизи он казался крепким, закалённым сражениями и тяжёлой работой.

– Я пришёл познакомиться с вами, – сказал Серёжа, почтенно протянув ему руку. Игорь внимательно посмотрел на ладонь юноши, что-то взвешивая и обдумывая, и пожал её. Крепкая хватка грубых рук окончательно дала вердикт кем являлся этот человек.

Увы, в их встрече была одна крупная проблема – гость не умел общаться с немыми.

Игорь жестом пригласил парня сесть за стол, и сам уселся напротив. Для удобства общения с жителями, рядом с ним находились сероватые и затёртые листы бумаги и головки угля. Взгляд мужчины всё ещё был строг, но он быстро начал что-то записывать на листке.

– Я знаю кто вы, точнее, догадываюсь. По вам это заметно; я видел таких, – Игорь отвлёкся от письма и бегло посмотрел на юношу. Быстрым ответом он только покачал головой.

Нет.

– Вы даже меня не выслушали! Я точно знаю, и я докажу! – Парень бросил взгляд на другой подобранный кусок бумаги, на котором было быстро записано первое слово «зря».

Нет. Игорь более яростно покачал головой. Возможно, он прошёл не только через ужасы войны, но и через куда большие испытания.

Игорь наконец-то закончил заполнять лист и показал гостю.

«Зря вы сюда пришли».

«Вы» было подчёркнуто несколько раз, создавая акцент не на одном лишь Серёже.

– Вы военный. Бывший военный. По вашим глазам и поведению видно, через что вы прошли. Вы прошли через ужас Отечественной войны, и даже несмотря на это вы не сдались, вы остались человеком, остались сильны и вольны самому себе. Не сломились как другие несчастные. Это изменило вас, бесспорно, но вы это вы, несмотря на все потери и лишения.

Игорь с любопытством и пониманием посмотрел на юношу. Похоже, тот действительно сказал всё верно, но часть вещей Игорь всё же продолжал отрицать.

На этот раз старик потянулся не к чистым листам бумаги, а к какому-то часто используемому клочку у него в нагрудном кармане.

«Тебе пора уходить».

Аудиенция была окончена. Возможно, Серёжа сказал что-то лишнее, и ему было неприятно, что его так быстро выгоняют. Он хотел бы остаться, узнать этого человека и его историю. Игорь подобрал лежащий на столе исписанный множеством строк листок и упаковал его в почтовый конверт. «Маме».

Конверт он протянул Серёже, который ничего не понимал, но бережно принял явное письмо.

«Тебе пора уходить. Зря вы сюда приехали».

Оба листка дополняли друг друга, но не выглядели так, словно Игорь действительно этого хотел.

– Хорошо, я уйду… – Серёжа лишь с маленькой надеждой посмотрел на старика, но тот никак не отреагировал на его немую мольбу. – Я просто хотел кое-что спросить. Спросить про Юлию.

Когда гость развернулся, чтобы всё же уйти, Игорь остановил его. Он не ожидал такого, и мужчина вопросительно посмотрел ему в лицо. Продолжай, – говорили его блестящие на слабом свету глаза. На этот раз в них виднелась искра, жизнь, интерес.

– На третий день она попросила меня найти вас и поговорить, а следующей ночью я увидел, как за ней кто-то гнался и… убил. Я надеялся, что это сон, но с тех пор я её больше не видел.

Игорь отшатнулся. Эта новость ему не понравилась. Смятение отобразилось на его лице. Он знал, нет, догадывался, но всё же верил и надеялся, что ошибается. Правда ошпарила его. Он осмотрелся, словно Юлия могла прятаться в тёмных углах его бункера, но кроме пауков и паутины никто не встретил старческого взгляда. Затем, он задумчиво окинул глазами оконную раму, ту, что самолично замуровал.

Грусть сломила этого мужчину, он снова оказался один. Серёжа вернул его на поля, где он находил и терял дорогих людей. Некогда серьёзный старик поник, его почти трясло, а из глаз пошли тонкие ручейки слёз. Молодой кадет пришёл с плохой новостью, что аналогично войне отразилась на Игоре, и поспешил сбежать, словно униженный и побитый пёс.

Парень вернулся к себе в избу и залез на спасательную печь. Серёжа достал письмо. «Маме». Проигнорировав явно указанного получателя, парень открыл конверт и извлёк записку. Весь лист был от и до изукрашен невнятными письменами и датами, которые легко терялись между собой и полностью лишались смысла. Текста было так много, что он наслаивался друг на друга; в тексте была заметна торопливая рука, которая никак не смогла расписать всё от и до. Серёжа не понял ни слова. Он пытался перечитывать письмо из раза в раз, потратив на это почти весь день, но только пара слов легко далась ему: «Опасность, ночь, красная луна, ведьма, Неясыт».

«Ну это же нелепо, невозможно так плохо писать от руки!» - кричал про себя парень, сражаясь с кошмаром лингвиста. Ближе к вечеру у него заболела голова, и он решил не тревожить матушку, пока сам не решит эту проблему. Или пока не сдастся.

Пока Серёжа отдыхал на печи, воспоминание о разочарованном Игоре вспыхнули вновь. Парень ожидал, что вот-вот ответное несчастье найдёт и его. Благими намереньями и неуёмным интересом он обречёт и себя и всех близких на кошмар. Он надеялся спрятаться, стать одиноким и нелюбимым, лишь бы никто не страдал из-за него. Но ужас не пришёл… не пришёл никто, даже Григорий. А едкое чувство вины мучило юношу до самого утра.