У чёрта на куличках

19 ноября 1988 года, позднее утро

Семья прошла пару десятков метров от живой изгороди, что отделяло село от реального и цивилизованного мира. Прошло пару минут, но всё вокруг было мертвенно тихим. Складывалось ощущение, будто всё вокруг давно погибло.

– Похоже, здесь вообще никто не живёт… – с дрожью в голосе произнесла Мария. Вера прижалась к маме.

– Есть кто живой? – резко крикнул Григорий, от чего всех членов его семьи дёрнуло от неожиданности.

На зов никто не отозвался; ни писка, ни шороха, даже эхо где-то затерялось.

– Что за бред, на улице уже… – отец семейства отодвинул рукав, обнажив поношенные, но всё же пригодные для использования наручные часы. – Какого?.. Часы остановились, как на зло. Я ведь помню, что ещё на стоянке они работали. В общем, половина одиннадцатого, а все спят. Тоже мне, деревня…

То ли это была неудавшаяся шутка, то ли Григорий таким образом попытался оскорбить местных жителей, если такие были.

– Серёжка, поищи кого-нибудь, – приказал отец сыну. Будущий выпускник кадетского училища без капельки энтузиазма отправился в глубь хижин. – И побыстрее!

Серёжа скрылся за самой ближайшей постройкой, и просто сделал вид, что действительно занят делом, но сам сел на полено и с тоской оценивал пустоту Неясыти. Хоть в чём-то он был согласен с отцом: это было паршивое место.

Вокруг никого не было, ни единой души в поле зрения, и, возможно, на многие километры вокруг. Серёжа достал из внутреннего кармана куртки маленький свёрток, набитый табаком. Это была последняя сигарета отца из предыдущей пачки. В тот день он что-то активно обсуждал с Марией, и почти не курил, из-за чего пропажу в одну палку попусту не заметил. Хоть он и имел дело с сигаретами (в кадетском корпусе это было строго запрещено, вплоть до исключения, но находились и те, кого ничего не смущало), он всё же не спешил прибегать к такому выходу. Как на него подействует эта никотиновая зараза, так же расслабляюще, как и на отца, или же только усугубит его и без того неприятное ощущение в груди?..

Табак пах горько, его ни то что не хотелось курить, но даже и подносить к носу было неприятно. «И это люди употребляют в себя?!». Это была зависимость, болезнь, вынужденная мера заставить организм сменить фокус с одной проблемы на другую. Это могло быть именно то, в чём и нуждался Серёжа… но больше всего он нуждался не в сигарете, а в том, чтобы отец в кои-то веки заткнулся и отстал; чтоб настала тишина... Прямо как сейчас, когда он один сидит у какой-то дряхлой избы и вокруг нет ни души.

Он смял сигарету, и весь табак рассыпался, смешавшись с сухой травой. У него даже не было спичек. Это не решение, это мимолётная блокада, платить за которую придётся позже, причём очень дорого. Если отец действительно надоест ему настолько, что нервы не выдержат, то там будет решать случай. В случайности верить куда проще, чем в ложь.

Поднимая глаза от земли, Серёжа заметил маленькую тень, что юркнула под доски старого сарая. Кто это был? Кошка? Собака? Кем бы ни являлась эта тень, сейчас её уже нет, как и сигареты или надежды, что отец станет нормальным человеком. Юноша поднялся на ноги и начал возвращаться. Пусть все думают, что его поиски закончились неудачей, – Григория это только позабавит, после небольшого приступа злости, – это будет очередное мимолётное несчастье в семье Беговых.

– А вот же он! – раздался удивлённый – и радостный?! – крик отца. – Иди сюда, Серёжка! Мы тут как раз говорим о том, что приехали посмотреть на дом, да тётку помянуть.

Кишки зашлись в узле, сердце забилось в настолько бешеном темпе, что лёгкие начали отказывать. Серёжа впал в ступор, – он впервые видел улыбку на лице отца. Почему она была такой фальшивой, почему от неё исходили, казалось бы, тепло и доброта? Он испытывал страх, который не встречал даже в драках.

– Ну иди сюда, – «увалень» – читалось во взгляде, – сынок!

Губы лгали.

Юноша медленно подошёл. Его не пугали побои и маты, не пугало грубое отношение и угрозы, но эта ложь, эта улыбка, непривычные глазам фанфаронства пугали. Что ещё мог сделать этот человек, какие ещё у него были секреты, что могли появиться даже спустя семнадцать лет совместной жизни?..

Григорий обнял сына за плечо. Обнял!

– Да, мы недавно получили завещание от бабули Жданы. Увы, мы с ней почти что не виделись, только когда я был совсем мелким. Помню её в детстве. Она была такой милой женщиной, всегда умела составить о себе впечатление. Только я никогда не был у неё в гостях и… жаль, что этому послужил такой ужасный повод. Не подскажете, где её дом? – Отец смотрел куда-то перед собой, Серёжа стоял рядом, прямо под тяжёлой и крепкой рукой, как на цепи. Мария и Вера стояли за отцом семейства – они знали, чья́ очередь сейчас говорить, и кому́ следует оставаться «не у дел».

Но с кем говорил Григорий, с кем разговаривала эта иллюзия превосходного семьянина, эта фальшивая кукла идеала благоразумия и добра, которую Серёжа никогда раньше не видел? Казалось бы, он даже не заметил рядом с собой незнакомого мужчину, морщинистого и в годах. Как долго они разговаривали? Как он заслужил к себе такое необычное уважение, которое никто никогда не получал?..

Этот незнакомец, выглядящий как бездомный, в неухоженной, засаленной и грязной шубе. Лицом он был стар, однако такую картину создавали не морщины, а глубокий и умный вид; дружелюбная фальшь и заинтересованность незнакомца была куда более выраженной, чем у Григория, будто кто-то специально нарисовал это стареющее лицо на том, кому оно не должно принадлежать. Чёрные волосы, зачёсанные назад, только усиливали эффект холодности и мудрости. Он смотрел прямо на Серёжу, полностью игнорируя отца семейства, и улыбался.

– У вас хороший сын, – наконец-то сказал незнакомец. Из-за длительной тирады Григория, складывалось ощущение, что он был немым. Он действительно проигнорировал вопрос по поводу хижины Жданы, и это бы понравилось Серёже, что его отца поставили на место, посчитав никем, если бы не то, что мужчина всё ещё смотрел на него и улыбался.

– Да, моя гордость. Мой первенец. – Григорий прижал к себе сына и засмеялся. Смех украшала куда более заметная фальшь, хотя бы здесь его ложь была более ясной.

– Рад знакомству, молодой человек, можете называть меня так же, как и все местные, Бражник.

– Сергей Григорьевич. Но обращаться к человеку по кличке как-то не очень вежливо. Как вас зовут?

- В знак дружбы и признательности, разрешаю звать Бражником!.. А звать… как-нибудь да и звать, это мало чем важно.

«Верно, как и формальность, с воспитанием и уважением…».

– Григорий, значит? – с вопросом посмотрел Бражник на отца семейства.

– Точно. Серёжа у нас молодец, – одним ответом убил два вопроса!

– До Сергея Григорьевича тебе ещё расти да расти, и я надеюсь, что ты не обидишься, если будешь Серёжей? – Григория ни во что не ставили, и это всё же была услада, даже пугающая внешность и поведение Бражника сошло на нет.

– Не обижусь.

– Молодец. Ваша бабушка жила в той избе, что стоит с краю. Вы его не перепутаете с другими – у него на крыше ещё стоит чугунный петух.

– Мы хотели бы осмотреть дом. Может, от бабушки остались важные документы или письма…

– Конечно. Конечно… – Бражник, осмотрел обоих мужчин, даже в кои-то веки посмотрел и на женщин, склонил голову вбок, расширил улыбку ещё шире и ушёл.

– Какой-то мутный тип, – заметил Григорий. Стоило местному отвернуться, как отец резко убрал руку с плеча сына. – Не стой как истукан, у нас ещё куча дел!

Мария и Вера не сказали ни слова, покорно выполняя свои роли на заднем плане. Статисты. Да, они дополняли эту картину идеальной семьи, увы, такой она была только в глазах незнакомых людей.

Дом тёти Жданы действительно выделялся на фоне остальных. Он единственный имел украшение на крыше и полное отсутствие дымовой трубы. Низкий и широкий, он пропадал на всеобщем фоне, но при детальном осмотре и отборе казался неместным. Окна были маленькие, ступени веранды высокие, а двери совсем не совпадали по размерам с косяком. Вглядываясь в это строение, можно было заметить, как сильно здесь была нарушена архитектурная целостность.

Нутро избы не походило на что-либо обыденное. В отличии от обычных мест, здесь не было прихожей. Внутри было полное отсутствие мебели, только грязные стены и паутина. Воздух внутри был спёртым, что не удивляло, и более промёрзлым.

– Я догадывался, что бабка с придурью, но что б жить в подобном клоповнике?..

– Может её забрали местные жители, Гриша?

– Сомневаюсь. Но тот алкаш… Бражник, или как там его, не выглядел дружелюбно. Такому дай в руки перо, и он перещекочет всю свою семью и братию.

– И, что скажешь на счёт дома?

Дети не спешили отходить далеко от родителей, – негде было спрятаться, даже потаённые углы были настолько открыты зрителям, что легко могли вогнать в краску. Вера спокойно прижалась к маме, а Серёжа, поборов всякое отвращение, на шаг приблизился к отцу.

Обстановка вокруг была максимально враждебной и неприятной, и, хоть никто не мог объяснить эти странные чувства, всё же все подверглись им. Несколько тучных слоёв паутины поднимались и опускались, точно седлая поток ветра, но сами потоки никак не ощущались. Изба казалась живой.

– Выглядит паршиво, но украсить можно. Меня напрягают только двери и окна – такого уродства я в жизни нигде не видел. Уверен, бабка сама каждое бревно ставила. Да… с этим придётся поработать. – Григорий сделал пару шагов в центр, но не дальше. Ему и было достаточно просто осмотреться, поскольку всё было на виду; он собирался широкими шагами пройтись вдоль стен, но отказался. – Недели две. Как закончим, сразу съедем.

После такой беглой оценки будущих работ по реконструкции избы, вся семья незамедлительно вышла наружу. Внутри они провели не больше десяти минут, а на улице уже ждало новое лицо, молодое, свежее и приветливое. Женское.

– Д-доброе утро, – поборов смятение сказала незнакомка. – Я Юля, живу здесь, в избе перед свинарником. – Стоило ей только заговорить, как она оказалась старше, чем выглядела. Голос у неё был сиплый, наполненный слабой хрипотцой, пропитый насквозь. Будучи единственным увиденным здесь ангелом, она сразу же упала с небес.

Юлия была одета не по погоде, – небольшая шаль на всё тело; даже не смотря на дрожащие ноги и прижатые к груди руки было понятно, что девушка мёрзнет. Девушка… тяжело было назвать её девушкой: выглядела она почти на двадцать семь, а говорила на все сорок пять, а вела, возможно, на семнадцать. Жизнь, однако, не жаловала людей Неясыти.

– Здравствуйте, – ответила Вера, из-за чего мать отдёрнула дочь за плечо. Незнакомка похоже не обиделась на то, что девочку отругали, и от ответного приветствия у неё появилась тонкая улыбка на лице.

– Мы здесь не местные, только приехали; мы новые владельцы этого дома. – Григорий вступил в разговор. Звучал он более резко и грозно, чем с предыдущим встречным. Увидев уже второго жителя села, он начал составлять опись местного контингента, список которого не мог похвастаться благородными людьми. Будь у Григория желание и соответственный настрой, он бы прогнал пьяницу прочь, хоть палкой.

– Вижу. Местные не стали бы снова заходить в эту халупу.

– Почему это?.. – удивлённо спросила Мария.

– Покойница. Видите ли, все здесь суеверны. Никто не должен возвращаться в дом без особого дела, иначе беду на себя накличут. А жить там подавно лучше не стоит.

– Да там не на чём жить – ни одной мебели, – пробубнел Григорий, заметив, что его агрессивный настрой практически не пугал и не прогонял Юлию. Он мог бы схватиться за палку, но сомневался, что такое приветствие приведёт к хорошим отношениям и с остальными жителями Неясыти.

– В таком случае кому может сдаться такой домишка. Он вот-вот развалится; ночами скрипит, под ветром шатается. Проще вернуться обратно в город и забыть обо всём…

– Дамочка, будем честны… это не ваше дело. Мы здесь по своим нуждам. Единственное, что нас беспокоит, так это где заночевать. – Григорий нахмурился и положил руки на грудь. Да… старый добрый Григорий, паршивец и негодяй.

– Не беспокойтесь о крове. У нас найдётся для вас место. Если хотите, можете даже и у меня жить, а я вам готовить буду. Всяко лучше, чем жить там, где человек дух испустил… Будет весело!

– А разве это не работает так, что в доме могут оставаться только старые жильцы, пока человек умирает и его тело ещё не вынесли? А новым жильцам уже напрочь запрещено какое-то время заселяться, иначе им будет мертвец сниться и приносить несчастье.

Все вопросительно уставились на Серёжу. Да, он не выдержал чтобы задать этот глупый вопрос. В голове у него уже начали крутиться соответствующие винтики, отвечающие за дедукцию. Может Юлия что-то и слышала о подобном, и даже Мария могла знать, учитывая, что ей в своём ещё не совсем далёком от рождения возрасте пришлось похоронить всех родственников. Григорий и вовсе ничего не знал, даже не интересовался: о смерти семьи или друзей он думал только в том ключе, что закопает и забудет.

Никто не ответил юноше: ни поправки, ни подтверждения.

– Я в книге читал… – неряшливо добавил он, что звучало как извинение за вмешательство в разговор.

– Спасибо за предложение, мы подумаем. – Учуяв момент затишья в разговоре, Григорий решил поскорее его напрочь закрыть. Не оставив Юлии и шанса что-то добавить, он взял сына и жену за руки и поскорее начал уводить в сторону.

Юлия осталась на месте. Заиграла ли её женская интуиция, сообщавшая, что ей больше не рады в этой компании, – если когда-нибудь вообще были рады, – или её пьяное безразличие взяло вверх над телом и разумом, но, первая мысль, что её посетила после разговора с новоприбывшими, была та, что им ужасно не повезло… и желание «бахнуть» самогона. Облизав пересохшие губы, Юлия скрылась с улицы раньше, чем семья Беговых успела покинуть поле зрения.

Григорий шёл по улице и постоянно оглядывался. Новые лица всё не появлялись, а по ним он мог бы предположить, можно ли сесть человеку на шею или нет; насколько бесхребетным может оказаться следующий встречный. Пока же он шёл без цели, надеясь на спасительный свет в виде человеческого лица, и желательно не заплывшего от алкоголя или извечных побоев. Остальных членов семьи было решено держать поблизости, чтобы не рушилась картина «Бедная семья в селе у покойной бабушки».

Через полчаса медленного шарканья по промёрзлой земле, отец семейства уже активно думал вернуться к машине.

– Ну как ваши дела, семейство бабушки Жданы? – раздался знакомый, но не очень приятный голос, как и человек владевший им. Мария от неожиданности пискнула.

Бражник выскочил из-за угла одной хижины, будто всё время сидел в засаде, однако сильная отдышка и бегающие из стороны в сторону глаза говорили об обратном. Он словно прибыл с завершившегося марафона.

Тяжело было представить, как люди в селе из семнадцати изб могут так легко теряться и так резко появляться из ниоткуда, точно они перемещались не по земле, а под ней.

– Посмотрели дом – натуральный кошмар, – сказала Мария, облегчённо выдохнув, узнав Бражника.

– Ничего, мы придадим ему стоющий вид, и он ещё наслужит своё, – заключил Григорий. «Она действительно обрадовалась ему? – Сразу подумал он, как заметил свободу в общении своей жены и её общее спокойствие. – Что, нашла себе приятеля? Думает, этот рецидивист просто какой-то бедняк или попрошайка? Эта женщина обязательно накликнет на нас беду».

– Понятно… Благоустройство – вещь важная. Давненько у нас ничего не ремонтировали… Надеюсь, следующий новосёл будет рукастый и ответственный, – сказал Бражник, очередной раз прилепив свой гадкий взгляд к Серёже. От такого внимания становилось тошно. – А ночлег? Вы нашли где будете спать?

– Да вот и ходим, думаем спросить у кого-нибудь.

– А почему не в избе бабушки Жданы?! – растерянно поинтересовался Бражник, точно такой выбор был самым очевидным и желанным.

– Нам Юлия сказала, что там находиться без дела опасно, – сразу ответил Серёжа, поскольку его отец думал над словами, которые были бы менее бредовыми и глупыми.

– Юлия? Местная пьяница?

– Она сказала, что в доме покойницы спать опасно...

– Бабы… – выругался местный, многозначительно пожав плечами. – Но, если вас смущает этот факт, можете жить в другой свободной избе. Там как-то жил лесник, но его в один момент загрызли волки.

– На охоте? – спросила Вера.

– Да, волки были на охоте.

Сейчас и в лице, и в позе вместе с движениями Бражника читалось что-то дикое, что-то звериное. Он то осматривался по сторонам, то пытался принюхаться к воздуху.

– Если вам что-то пригодиться из припасов – обращайтесь. Можете не сомневаться – местные вам помогут.

– Какой тёплый приём для незнакомцев… – Гриша не понаслышке знал, что бесплатный сыр только в мышеловке.

– А как иначе? Всё для особых гостей! Ну ничего, в начале вы, может, и сыграете гордость, но голод возьмёт своё. Уж мы-то это знаем…

– А тот дом, что вы предлагаете?.. Что в нём?

– Почти всё, что мог позволить себе холостой мужчина. Но не волнуйтесь, – как зайдёте, я сразу всем сообщу о вас, и каждый принесёт по маленькому гостинцу, что б вам проще жилось! А вы, собственно, надолго?.. – Бражник хитро и резко облизал пересохшие губы. Вера тихо хихикнула, а Серёже почудилось: стоило Бражнику того захотеть, как он мог бы своим длинным языком облизать собственные глаза.

– Мы пока прикидываем. Утро вечера мудрёнее.

– Умно-умно. Тогда, дам вам последний совет на сегодня: ночью из избы ни ногой, даже в туалет, лучше сразу в ведро; двери запирайте, окна прикрывайте; на звуки снаружи внимания не обращайте; на ночь печь закрывайте, даже если там просто угли остались. Всё это очень важно! Поняли?

– Как-то много правил для такого маленького села. Это точно не исправительный лагерь?

– Это для вашей же безопасности. Вы ещё здесь ничего не видели, и на это есть причины: местные очень пугливы, и вы их увидите только завтра. Максимум через день. А ночью… ночью или волки могут зайти сюда, или люди так наклюкаются, что сами уподобятся волкам. Вы городские, непривычны для деревенской жизни, а в самом Неясыти даже до сельского уровня ого-го!.. – Бражник посмеялся, но резко остановился. Возможно, он страдал от какого-то психологического заболевания, но по его потрёпанному виду тяжело было сказать наверняка. – Всего доброго, Бегловы.

Стоило закончить разговор с Бражником, как они заметили, что приблизился вечер. Мысли о том, что есть ещё шанс вернуться обратно в машину и переночевать там испарились полностью, – вглядевшись в плотные заросли за пределами села, наблюдалась непроглядная тьма. Хочешь, не хочешь, а среди веток и корений обязательно заблудишься. На удивление, свободно перемещаться через эту живую изгородь можно было только пару часов в сутки, всё остальное время тропу, или же её полное отсутствие, пожирала темень. Однако, это также мог быть вопросом времени года и троп внутри зарослей.

Выбора не осталось, и семья направилась в избу лесника.

В сравнении с избой бабушки Жданы, это был настоящий особняк. Такой ровный и ухоженный, словно в нём ещё неделю назад кто-то жил. Рядом располагался забытый всеми станок для дубления кожи, а над входом висели оленьи рога.

Здесь же были и сени, в которых находились вбитые гвозди, что использовались как крючки для одежды и маленький ящик для инструментов и обуви. С потолка свисали перья и маленькие кости, что на общем плане напоминали какие-то обереги в комнате знахаря.

Жилая комната походила на целый пятизвёздочный отель, и самым приятным здесь была мебель. Мебель! Шкафы, антресоль, ящички, стол, стулья и всё остальное, о чём может мечтать нормальный человек. В глаза бросился красный угол с иконами и свечами. Всего было так много, что даже создавалось ощущение тесноты. Рядом с печкой стояло несколько готовых к топке головёшек. Они до сих пор ждали того, как их хозяин вернётся назад и бросит несчастных навстречу огню. Запах здесь был затхлый, тяжёлый, будто постоянно в помещении что-то кипятилось и готовилось, а неизвестная детям горечь жгла нос. Мария не могла вспомнить, что же могло так пахнуть, но Григорию хватило и первого вдоха. Самогон.

Как бы ни надеялся Григорий на удачу, но продовольственных запасов нигде не было. Пока ставни на окнах были открыты и позволяли солнечному свету попадать внутрь, Мария, как хозяйка очага и мать семейства, бросила головёшки в печь и зажгла огонь. Достаточно умело сработавшись с огнивом, она сильно удивила мужа. В ней он наконец-то увидел что-то новое и интересное. В том мимолётно брошенном взгляде, Серёжа увидел одну едва заметную ребёнку мысль, которая ударила его в висок и заставила гневно сжать кулак.

– Гриша, а где будут спать наши дети? – спросила мать.

– Хочу на печке, хочу на печке! – криком требовала Вера, подняв над головой ручку и подпрыгивая до самого потолка. Такой энтузиазм был лишним, поскольку никто не претендовал на это место.

– Пускай спят где хотят.

– Хорошо, тогда, Вера, можешь спать на печи, но если станет жарко, то скажи мне. – Мария оценивающе оглядела каменного гиганта. – Места там предостаточно, и, если разрешишь, с тобой может спать братик.

Вера посмотрела на старшего брата, а тот молча смотрел в её маленькие глазки. Они не говорили ни слова, точно договаривались на немом языке кровных родственников. Вера бы начала как-нибудь отнекиваться, хотя бы просто начав ребятничать или говорить, что её брат зануда, но это же была печка! Будет очень грустно, если Серёжа не сможет поспать на печке… К тому же, если что, прогнать она успеет его в любой момент!

– Хорошо, ему можно.

Для родителей же осталось то, что представляло из себя «летнюю кровать» – небрежно сложенные вместе брёвна и доски, создающие прямоугольник на высоте десяти сантиметров над полом. На такой самодельной кровати красовалась несколько одеял и наволочек. На случай холодной ночи, они могли бы снять со стены чью-то толстую шкуру.

Печь и кровать располагались друг напротив друга, из-за чего с каждого ложа можно было видеть соседнее, которых разделяли сущие полметра. От подобной расстановки, Серёже всё меньше и меньше хотелось встретить ночь.

Головёшки в печи разгорелись на славу. В комнате начало теплеть, и все быстро сняли с себя верхнюю одежду. Продовольствие так и не было найдено, даже какого-нибудь скудного запаса круп, только застоявшаяся в ведре вода. Благо, в сторонке от избы, чуть ниже холма, располагался колодец, и Григорий надеялся, что подземные воды не перемерзали, иначе его сыну пришлось бы идти и искать сделанные местными жителями проруби. Все правила, установленные Бражником, он ни то, что решил полностью игнорировать, а даже напрочь забыл. Пока тот мужчина разговаривал, отец семейства думал о том, как дать ему в рожу.

– В этом даже топиться скверно, – заметил Григорий, принюхавшись к тому, что плескалось в жестяном ведре. – Серёжка, домчись до колодца да принеси воды.

– Колодца? – спросил юноша, всё это время следя за пляской огня в печи.

– Нет, чёрт тебя дери, до моря! Куда ты вообще смотрел, когда мы ходили по этой дыре? Или ты предлагаешь семью поить этой дрянью?! Или ты сейчас принесёшь нам нормальной воды, а эту хрень выльешь, или я тебя заставлю всё ведро самостоятельно вылакать, и ты лично узнаешь, что за дерьмо оставляешь у нас под боком! – Пока Григорий кричал на сына, то не слышал того, как из сеней в комнату кто-то стучал.

Стук был странный, медленный и резкий, в то же время громкий и тихий. Кроме удобного стука троицей ударов, он сочетал в себе целых одиннадцать, словно кто-то не привлекал к себе внимание, а ломился внутрь.

– Папа, там стучат, – привлекла всеобщее внимание Вера. Но когда девочка это сказала, новая группа ударов не появилась.

Никто так и не услышал те странные стуки, кроме маленькой девочки, поскольку все внимательно слушали Григория. Даже Серёжа повторял слова отца про себя вслед, добавляя к каждому из них грубое «заткнись».

– Тебе показалось, милая, – успокоила дочь Мария. Было бы неудивительно, что у маленькой девочки могла разыграться фантазия на новом месте.

– Нет, я правда слышала! Целых одиннадцать стуков! Тук-тук, тук-тук-тук, тук…

– Не было там никого, Вера, скорее всего просто ветер. Если бы там действительно кто-то и был, то мы бы услы… – Григорий отвернулся от сына и пошёл в сторону сеней. Открыв дверь его охватил занесённый с улицы холод и вид «гостинцев», которые так обещал Бражник. – Что б меня!..

– Ух ты! – радостно воскликнула Вера, когда подошла к отцу и посмотрела на кучи сплетённых корзин.

– Чего встал, Серёжа, или думаешь, что всё само себя занесёт внутрь? Иди сюда!

Хоть никакого желания слушаться отца у сына не было, он всё же подошёл к нему и посмотрел на принесённые запасы.

Половина сеней была заставлена корзинами с овощами, закрутками, крупами, соленьями, даже нашлись конфеты; были и одеяла, свечи, тапочки, подушки, посуда, вёдра с водой, галлон молока, банка с мёдом, ягоды и целая кастрюля свежеприготовленного супа.

Когда Бражник обещал, что все жители хоть чуть-чуть, но поделятся запасами, никто не придал его словам особого значения, ведь как можно доверять незнакомцу, особенно алкоголику со стажем. Но подобные подарки затмили все возможные ожидания.

Мария сразу начала накрывать на стол и сортировать провизию на ближайшие дни. Очень скоро все принялись есть. На удивление было очень даже сносно. В одной из корзин Григорий нашёл местную брагу, которую не побоялся попробовать.

- Недурно… Вполне недурно! Надо поинтересоваться, крутят ли они здесь медовуху.

Это был практически первый раз, когда все ужинали вместе. Сейчас просто негде было уединиться и побыть одним.

Тёплая пища позволяла отбросить всё пережитое за день, будь то хорошее или плохое. Это была настоящая идиллия момента, когда есть только человек, еда и тепло. На секунду Серёжа даже забыл, что в каких-то жалких десяти сантиметров от него сидит Григорий, которого не было слышно.

– И что ты ухмыляешься? Радуешься, что старый придурок тебе руку пожал?! Ну знай, он просто принял тебя за своего, такое же тупое животное. Тебе здесь самое место, и я хорошенько подумаю, чтобы здесь тебя и оставить! – Стоило только расслабиться, и снова он… старый добрый мир. Серёжа до последнего надеялся, что хоть какая-то маленькая перемена повлияет на его отца, но всё было тщетно. Куда шёл Григорий, туда он тянул и своё извращённое представление о мире.

Солнце скрылось за макушками деревьев, на улице были видны только звёзды. Ставни закрыли, и семья легла спать.