Учитель Истории

Глава XXVI: Утро откровений

— Доброе утро. Кофе будешь?

— Доброе, — девушка буквально втиснулась в ограниченное пространство кухни и бессильно рухнула на свободную табуретку. — Хватит о добром… Давай кофе… А ты чего не спишь?

— Я книжку читаю. Нашел тут одну, очень интересная. Просто Лев храпит, как…

— Какой еще лев?! Ах, Лев…

— Ты хоть помнишь, как меня зовут? — не вставая с места, я протянул руку и в два приема зажег плиту.

— Ты Филипп… — неуверенно произнесла Женя.

— Верно. А где мы находимся?

— Ты тоже не знаешь? — в ее глазах вспыхнул огонек робкой надежды, который тут же угас, когда я покачал головой.

— Конечно, знаю. Я уже был здесь… По соседству. Да и помню, куда мы шли. В отличие от некоторых.

— Я переборщила, — потупилась девушка. — Раньше такого не позволяла себе. Тем более, водку. Это все из-за Полины.

— Из-за Полины? — удивился я. — Она-то здесь при чем? Ее с нами не было, и она тебе сорокаградусную в стопарик не подливала. Молотый или растворимый?

— Молотый. Просто она…

— Тогда сама вари. Я не умею. Турка вон висит.

— Хорошо…

Женя послушно встала к плите и начала шаманить с кофе. Выглядела она довольно печально: под глазами синяки, руки трясутся, волосы спутаны. Кто бы мог подумать, глядя на нее вчера, что под личиной милой девочки скрывается эдакая выпивоха. Мне стало неловко за свою невольную резкость.

— Ты говорила про Полину.

— Да говорила, — отчаявшись найти фильтр, Женя налила воды прямо из крана. — Это из-за нее я выпила лишнего. Из-за нее и из-за Евгения.

— Поясни?

— А тебе и вправду интересно? Судя по тону, не очень.

— Интересно, — я попытался придать голосу больше мягкости, что было сложно, ибо мешала потихоньку зарождавшаяся в груди простуда. — Что не так с Полиной?

— Хорошо, расскажу. На самом деле вчера я только сделала вид, что познакомила их с Женей. Она про него и так очень многое знала. Знала, что мы дружим, что он ко мне неравнодушен. Но она отзывалась о нем… Не очень хорошо.

— Почему?

— Она считает, что он псих.

— Многие так считают. Напиваться-то зачем? Да еще в такой сомнительной компании.

— Женя — не сомнительная компания. А раз вы его друзья, значит, вам тоже можно доверять. Он очень хорошо разбирается в людях. У него дар. Хороших притягивает, а плохие обходят его стороной. Я давно уже заметила.

— Ты, значит, тоже хорошая? — подловил я ее.

— Нет, — отрезала она, нахмурив лоб. — Я плохо себя веду по отношению к нему. И Полина вчера об этом мне напомнила. Потому я и решила провести вечер с ним, даже несмотря на то, что она была против. Показать ей, что Женя хороший, и что он нужен мне не только для повышения самооценки.

— А для чего еще?

— Ты специально, да? — она нервно дернула рукой, уже начинавший закипать кофе разлился по плите, потушив огонь. — Ищешь, к чему придраться?

— Нет. Просто любопытно.

— Оставь свое любопытство при себе.

Кофе пили в гробовом молчании.

— Как ты относишься к громобоям? — неожиданно сам для себя спросил я.

— Это ты к чему сейчас? — насторожилась Женя. — Я никак к ним не отношусь.

— Я думал, все к ним как-то относятся. Все, кто живут в Младове. Если не нейтрально, то положительно или отрицательно. Отрицать их как социальное явление — глупо.

— Я предпочитаю не думать о них.

— А о коллекции Юрьевских?

— О ней тоже. На первом курсе мы с друзьями ездили в усадьбу, пытались что-то там копать, но ничего не нашли. На этом мой интерес к сокровищам угас. Зачем ты все это спрашиваешь?

— Просто интересно.

— Странно, — девушка изучающе посмотрела мне в глаза. — Вчера ты нравился мне гораздо больше. А сейчас кажешься каким-то сомнительным. Как вы подружились с Женей?

— Случайно. Разговорились на улице.

— Ну-ну…

«Дурацкая какая-то беседа получается. Зато определенно ясно, что диагноз неутешительный: Женя для нее — не более, чем друг. Жаль, очень жаль».

Зазвонил телефон.

— Филипп Анатольевич, доброе утро. Это Юлиан. Я не очень рано?

— Доброе утро, Юлиан Робертович, — нехотя ответил я. — Восемь утра — это, конечно не то время, когда хочется говорить о делах, но формально у меня уже начался рабочий день. Так что я вас слушаю.

— Восемь утра?! — в кухню неожиданно ворвался заспанный полуголый Сизов. — Восемь утра!!! Господи, у меня же через полчаса урок начинается!!!

Жалобно брякнула сваленная на пол пустая кастрюля, следом за которой последовала и крышка. Женя от неожиданности дернула локтем — и снесла со стола пустую тарелку, из которой я еще четверть часа назад кушал найденный в холодильнике виноград. Обреченный звон снизу оповестил о неутешительном диагнозе: вдребезги. С криками «Черт!» Евгений бросился обратно в коридор, по дороге уронив прислоненную к стене швабру.

— Что у вас там происходит? — удивленно спросил Юлиан на том конце провода.

— Ничего страшного, соседи, — как можно более безмятежным тоном произнес я и затем уже, зажав микрофон рукой, полушепотом бросил Жене: — Проследи, чтобы он не умотал в школу, закутавшись в занавеску.

— Хорошо, — она в два глотка допила кофе и вышла следом за учителем, а я продолжил:

— Так чем обязан столь ранним звонком?

— Понимаете, — ответила трубка. — Вы вчера сообщили мне, что Лена согласна на предложенные условия. Но обстоятельства складываются так, что деньги мне нужны прямо сейчас. Один миллион рублей.

— Прямо сейчас? — офонарел я. — Вы, должно быть, шутите? Такие суммы в хрюшках-копилках не лежат. Нужно время!

— Времени нет. Мы с моей женой и детьми должны срочно уехать. Надолго. Билеты у нас на вечер пятницы. Билеты из Москвы. Следовательно, крайний срок, когда я хочу видеть деньги — пятница же. Утром.

— То есть, через три дня? Сегодня же только вторник! Немыслимо… И… Подождите, как это вы собираетесь уехать в пятницу, если суд только в понедельник?

— Насчет этого не беспокойтесь. Получив деньги, я тут же передам вам заявление об отзыве искового заявления. В понедельник отдадите его судье. Ваша работа, таким образом, будет выполнена.

— Я бы с радостью не беспокоился, — возразил я. — Но так не пойдет. Где гарантия, что сразу после вашего отъезда на стол какому-нибудь следователю не ляжет кляуза об истинном правовом статусе спорной квартиры?

— Если вы мне не поверите, никакая кляуза и не понадобится. Квартиру отнимут. А так у девочек будет возможность переоформить ее на себя. Помимо заявления об отзыве иска вы получите дарственную на имя Яны — моя доля будет принадлежать ей.

Из-за стенки доносились звуки возни, сдавленные причитания Сизова и недовольное ворчание разбуженного Еремицкого. Жени слышно не было. Затем раздался треск рвущейся ткани, сопровождаемый какими-то неразборчивыми завываниями. Чем они там занимаются? Черт, не об этом сейчас надо думать!

— Хорошо. Давайте созвонимся завтра ближе к вечеру, я сообщу, что мне удалось выяснить.

— Замечательно, — обрадовались на том конце провода. — Завтра в семнадцать ноль-ноль ждите моего звонка. Всего доброго.

Стоило мне отключить связь, как дверь в кухню распахнулась, снова влетел Сизов: взъерошенный, глаза на лбу — но зато одетый практически образцово. Хоть прямо сейчас в театр.

— Ты со мной?

— Зачем? — я с трудом оторвался от подсчетов дней и рублей. — У меня занятия по пятницам.

— А обсудить с Еленой?

Такое ощущение, что он прекрасно слышал, о чем я только что разговаривал с ее бывшим мужем!

— Да, ты прав… Пожалуй, я с тобой.

— Тогда быстро! Я вызвал такси, оно уже вот-вот подъедет!

— Скидываемся на двоих?

— На троих. Женя с нами.

— В школу?

— В общежитие.

— Но это же какой крюк… Ты ведь опаздываешь? Ах, да, не спорю, не спорю. Как вам будет удобно.

— Я не верю ему. Это обман. Зачем ты сказал, что я согласна?

Выслушав меня, Елена была категоричной: сделка не состоится.

— Это был единственный ответ, который можно было дать, — пояснил я. — Сейчас уже не важно, отказал бы я ему сразу или сообщил об отказе завтра в пять. Если они действительно уезжают из города, на слушанье в понедельник твой бывший муж не придет. Придет юрист, который покажет документы на квартиру, что будет означать ее потерю. Или не покажет, что будет означать проигрыш Юлианом дела.

— Полагаешь, он проявит благородство? Я бы даже не мечтала о таком, — Елена окинула взглядом пустующий класс, словно искала поддержки у парт и стульев. — Не получив денег, он выдворит нас на улицу. А если откажется, тогда надавит его жена. Ты ее не знаешь: в этой особе нет даже намека на что-то хорошее. Разве что дети… В своих она души не чает. Но только в своих.

— А может получиться так, что он уезжает, чтобы избежать уголовного преследования?

— Ты же сам говорил, что срок давности по нему уже истек? Юлиан, конечно, трус, но не дурак: бросать свое добро — а здесь, в Младове, у него одних только квартир несколько штук — он не станет.

Я почувствовал себя немного сбитым с толку.

— Тогда не понимаю, зачем ему вообще этот миллион? Выходит, для него это даже не деньги. И жилье ему не очень сильно нужно. Из-за чего весь сыр-бор? Что вдруг изменилось в ваших отношениях?

— Не знаю.

Мне показалось, Елена что-то умалчивает. В другой ситуации я предпочел бы тоже не раскрывать рта, но сейчас был не тот случай.

— Ну хорошо, — сдалась она после недолгого словесного пресса. — Это все из-за Яны. Не делай такое удивленное лицо, девочка имеет к этой истории самое прямое отношение. Полгода назад она стала встречаться с одним пареньком из школы, Аликом Джунгуровым. Приятный был молодой человек…

— Ага, — обрадовался я, перебив женщину. — Вот и Джунгуров объявился. Я-то все гадал, кто же меня просветит относительно… Стоп, подожди, а почему ты говоришь о нем в прошедшем времени?

— Он уехал, — Елена прищурилась, словно пыталась уличить меня в чем-то неподобающем. — Но дело не в этом. Мне Алик этот и вправду понравился. До этого Яна молодыми людьми мало интересовалась. Была этакой пацанкой, как сейчас принято говорить. Ходила неделями в одних и тех же джинсах и футболке, из косметики признавала только гигиеническую помаду, а уж что она слушала… У меня даже цветы дома вяли, не говоря уже о соседях… Те просто на стены лезли. Столько ругани было… Алик сумел как-то заинтересовать ее: они ходили гулять, вместе играли в баскетбол на спортплощадке, ездили летом в Питер, в гости к его родне… Девочка начала следить за собой, переоделась в нормальную одежду, а главное, стала более открытой — начала что-то рассказывать, делиться. Я была только рада таким переменам. Они были вместе четыре месяца, до середины октября. А потом произошла неприятная история. В школе к Яне стали приставать одноклассники. Знаете, так бывает: выберут себе жертву и начинают травлю.

— Простите, — снова не удержался я. — Кто-то в школе рискнул тронуть девочку, мама которой, пардон, завуч? Вы же направили их потом на проверку психики?

— Не направила, — женщина даже не улыбнулась. — Эти ребята были из громобоев. Им что завуч, что директор — все одно. Тем более, ты, наверное, уже наслышан, за ними стоят люди… Которые, скажем так, куда как влиятельнее рядового школьного педсостава. Это настоящие маленькие преступники, будущие воры в законе. Для них издеваться над дочкой завуча — что-то вроде демонстрации силы, вседозволенности. А может, они и не по своей воле, а лишь выполняли чье-то поручение. Я не могу сказать точно. Яна не жаловалась мне, терпела молча. Но Алик терпеть не стал. Он решил — и, возможно, небезосновательно, — что травля начала из-за него. Он ведь приезжий, из Улан-Удэ, кажется. Переехал сюда с мамой после развода родителей.

— И что же случилось?

— Решив отомстить за девушку, Алик подкараулил «шутников» вечером возле подъезда. Удачно подкараулил: оба загремели в больницу. Громобои тут же кинулись мстить — они даже не попытались разобраться, что к чему. Подожгли гараж, в котором он хранил мотоцикл. А на следующий день еще одного школьника-громобоя увезла скорая со сломанной рукой и выбитыми зубами. За дело взялась полиция, но сделать ничего не успела — мальчик исчез. С тех пор его здесь не видели. Поиски ни к чему не привели. Говорят, он вернулся к себе. Даже Яна не получала от него ни весточки.

«Так вот почему она так боится громобоев, — пока Елена наливала себе воду из графина (руки ее при этом слегка подрагивали), я дал волю мыслям. — И откуда так хорошо их знает. Теперь мне кое-что стало понятно».

— Но это не ответ на мой вопрос. Почему на вас взъелся твой бывший муж, который, вроде как, не настолько стеснен в средствах? При чем здесь Джунгуров и эта история, произошедшая с ним?

— Я же говорю, — женщина опрокинула второй стакан. — Он не по своему почину пошел в суд. Это всё его жена. Один из этих покалеченных — язык не поворачивается назвать их детьми — сын ее лучшей подруги. Там все повязаны, поверь мне, Филипп. Иначе мой бывший муж не смог бы спокойно вести бизнес в Младове. За боль физическую он наказывают нас болью нравственной.

— Тогда я все равно не могу понять поведение Юлиана. Куда он собрался уезжать? Зачем? Если его это дело даже не касается… Что-то я совсем запутался.

— Уж если ты запутался, я и подавно, — она протянула мне стакан с водой, я отрицательно покачал головой. — Ты понимаешь, как мне трудно держаться? Вчера я сорвалась… Прости меня. Как бы то ни было, найти миллион за три дня — задача абсолютно невыполнимая. Да и было бы слишком унизительным идти на сделку с этим человеком. Пусть будет, как будет. Уж лучше потерять квартиру сейчас, чем всю жизнь провести в страхе, что ее могут отобрать в любой момент. Если судить по правде, она не наша и нам не принадлежит. Я сегодня же позвоню Паше и скажу ему, что ты прекрасно справился, но услуги юриста мне больше не нужны.

— Подожди, не торопись, — я машинально положил свою руку ей на запястье, словно не разрешая взять воображаемую трубку: женщина удивленно посмотрела на меня, но промолчала. — У нас есть еще три дня. Дай мне их, и я выясню, что задумал Юлиан. А отказаться ты всегда успеешь.

— Зачем? — не поняла Елена. — Если ты хочешь выполнить свою работу до конца, то… Ты ведь и так ее выполнил! Я очень тебе благодарна, честно, но… Пойми, я приняла решение, что сделка не состоится. Так что незачем тянуть.

У меня было, что возразить ей. Напомнить про дочку, которой скоро поступать в университет. Про справедливость, о которой можно и не мечтать, если она сдастся прямо сейчас. Напомнить про собственную жизнь, в конце концов! Молодая красивая женщина, обреченная до пенсии горбатиться ради погашения ипотеки с нечеловеческими процентами? И это при условии, что есть еще три (!) дня на то, чтобы попытаться — я не говорю «исправить», — хотя бы попытаться смягчить положение. Хотелось рассказать ей, как я сам не раз выпутывался из историй, когда, казалось бы, все, каюк, спускайте шлюпки. Рассказать о том, что спасительной может оказаться любая минута, пусть даже самая последняя. Главное дождаться, дотерпеть. Всего минута — а ведь у нас в распоряжении целых три дня! Так зачем отступать так рано, если есть, за что бороться?

Но я промолчал. Она и вправду сильная женщина. Достаточно сильная, чтобы признать свою слабость. И взойти на эшафот.

— Завтра Юлиан сам позвонит мне, и я скажу о твоем решении. Ты подождешь хотя бы день?

— Хорошо, — согласилась она. — Спасибо тебе. Ты хороший человек.

Идите на свой эшафот, Елена Ильинична. Идите и будьте спокойны — палач уже ждет. А я лишь прослежу, чтобы по дороге ничего не случилось. А то уж больно скользкие ступеньки. Грустно, наверное, осознавать, что гибель может подстерегать даже накануне гибели. Впрочем, она этого не осознает.

— И еще, — я понял, о чем сейчас пойдет речь, но не успел остановить свою нанимательницу. — В свете своего решения я буду вынуждена искать деньги на новое жилье… Старого ведь не будет. Вообще с финансами ожидается некоторый… Дефицит. Поэтому я не смогу заплатить тебе прямо сейчас. Как думаешь, Паша согласится на рассрочку?

— Мне почему-то кажется, — ответил я. — Что он вообще не возьмет с тебя денег.

— Почему?

— Не знаю. Я бы не взял.

— А как же твоя премия? — удивилась Елена. — Из каких денег ты ее получишь?

— Мы обсудим этот вопрос с Пашей, — вот о чем мне сейчас меньше всего хотелось говорить, так это о деньгах. — Лучше скажи мне вот что: как Яна живет эти последние месяцы? Как она перенесла расставание с Джунгуровым?

Ответ Елены был несколько неожиданным:

— Как перенесла… А она и не перенесла его. Ты же общаешься с ней. Разве не видишь?