Учитель Истории

Глава XXXIX: Прорыв

Четырехчасовая гегемония громобоев подходила к концу. Воспользовавшись фактором неожиданности, они сполна насладились полученной монополией на насилие. Они могли убивать, грабить и жечь. Могли бесчинствовать, вершить свой суд и устанавливать свой закон. Их было много, они были готовы к бою — крошечный городишко лежал перед ними, как лебедь на блюде. Приходи и бери. Они взяли и в полной мере вкусили плоды легкой, практически бескровной победы. Но как ослепителен миг триумфа, как сладок он и прекрасен — так и краток безмерно. Что и предстояло очень скоро осознать недавним победителям на своей же собственной шкуре. Их время истекло.

Для меня это стало очевидным, едва я вышел из подъезда, оставив чуть живого Костю наедине с его судьбой.

Вышел, осмотрелся, поднял глаза — и все понял.

Стена огня на юго-западе (там полыхал частный сектор) уже не была основным ориентиром в ночном небе. Во-первых, помимо нее в городе наблюдалось не меньше дюжины очагов возгорания, но многие из них уже были нейтрализованы силами местных жителей. С моста (сейчас он был скрыт за пятиэтажками, но я хорошо держал направление) продолжали запускать ракеты: там все еще шел бой за монастырь. Но помимо пожаров и взрывов в небе был и другой свет. Совершенно иной природы. Хорошо мне знакомой и оттого внушающей некоторый трепет. Так уж вышло, что эти товарищи с некоторых пор стали ассоциироваться у меня со спасением. Из-под облачного покрова на задымленную землю падали длинные снопы ослепительного ярко-белого света. Они шарили по улицам и переулкам, пересекались и снова расходились, словно их хозяева искали затерявшуюся среди домов пропажу. Бьющий по ушам шум многолопастных винтов подтвердил верность моей догадки.

Над Младовым кружились вертолеты.

— Вот и подмога, — сам себе сказал я, поплотнее запахнув издырявленную куртку. — Ура, ура. Но это не повод расслабляться. Следующая остановка — Телига Хаус.

Тут мне на глаза попалось растекшееся по асфальту пятно заледеневшей крови — и стало сразу не до шуток.

Дверь в квартиру Елены и Яны — ту самую, что в течение целого месяца служила предметом жаркого судебного спора — выглядела нетронутой. Я постучался — нет ответа. Тогда я позвал вслух, несколько раз громко назвал свое имя. Эффект тот же. И лишь выйдя обратно на улицу, заметил, что стекло в кухне вынесено вместе с рамой. Все понятно…

Однако внутри оказалось совершенно пусто. И чисто. Ни беспорядка, ни следов борьбы — одно лишь только разбитое окно. Похоже, в момент нападения хозяйки просто не было дома. Но где же она тогда?

Город словно окончательно вымер. Если поначалу я еще как-то пытался укрываться за стенами домов, выглядывал и осматривался перед тем, как продвинуться вперед, то постепенно все это стало казаться мне лишним, ненужным. Всюду следы недавнего «веселья», но только следы. Несколько раз встреченные местные не в счет — они сами при виде вооруженного человека тут же бросались наутек. Однажды, впрочем, за мной погнался какой-то мужик с топором — пришлось удирать. Но громобоев здесь не было. Значит, нужно спешить к школе, сделать все возможное для освобождения заложников. А там помимо вертолетов подтянутся и наземные силы, вот тогда мы и покажем этим козлам, почем фунт…

— Ложись, дубина!

Когда в обстановке уличной войны тебе кричат «Ложись!», первое, что ты должен сделать — это лечь. Да не просто лечь, а броситься на землю, словно это и не земля вовсе, а прохладная водная гладь, а ты сам — изнывающий от жары и жажды путник. Все домыслы, споры и рассуждения — на потом, сначала бросок. Медлить… Ну, только в том случае, если совсем уж надоела бренная жизнь.

Я прекрасно осознавал все выше сказанное, у меня даже имелся кое-какой опыт, который за сегодняшний вечер успел ощутимо подрасти. Но только я все равно промедлил. Совсем чуть-чуть, но и этого хватило: правый бок тут же ожгло чем-то очень горячим.

— Ох… — вырвался из груди протяжный полувздох-полувсхлип.

Затрещали новые выстрелы, что-то свистнуло над головой: раз, другой. Но я уже распластался на грязном асфальте.

— Башку, башку прячь! — тут же закричали мне, и я послушался. В двух шага от меня стояла машина с пробитыми колесами. Не обращая внимания на боль, я закатился за нее и только потом осмотрелся. Стреляли через узкий промежуток меж двух старых четырехэтажек, сразу за которыми начиналась огороженная низким сетчатым забором территория школы. Видимо, с крыши одиночный кемпер пальнул. Да, как бы тихо сейчас не было, подходить столь близко к месту, где гарантированно сидит враг, было на редкость глупой затеей. Не все же громобои поголовно экипированы кастетами и рогатками… Есть у них и такие вот дальнобойные штуки. Мысленно отругав себя за несовместимый с жизнью идиотизм, я громко спросил в пустоту — совсем как недавно вопрошал несчастный Костя:

— Кто здесь?

Ответом мне был невеселый смех:

— Дедушка Мороз.

Захрустел снег, и вдруг непонятно откуда рядом со мной возник молодой парень в полной военной экипировке. Только без погон. Я сначала решил, что он военный и есть, но круглое простоватое лицо и заметно выпирающее из-под камуфляжа пивное брюшко отмели эту гипотезу.

— Живой, братан? Куда попали? Блин, чел, да ты весь в кровище!

Я осторожно потрогал бок. Болит.

— Это не моя в основном. Помогал тут одному пострадавшему… Пытался помочь.

— Сейчас посмотрим… Покажи? — он оперативно обшмонал меня на предмет опасности (забрал пистолет), бросил быстрый взгляд на рану, затем коротко махнул кому-то рукой. — И угораздило же тебя сюда забраться, брателло. Ты не громобой случайно?

— А что, похож? — в тон ему ответил я.

— Вроде, нет, — пузатый скептически скривил лицо. — Громобои по одному не ходят, минимум по двое. И в масках. Если можешь двигаться, давай назад, вон за ту помойку. Здесь опасно торчать, они иногда сверху пуляют.

Двигаться я мог.

— Что здесь происходит? — спросил я пять минут спустя, когда, укрывшись за массивной бетонной плитой, мы занялись моей раной.

— Позиционная война, — вояка извлек из сумки антисептик и бинты. — Давай заголяйся.

— С кем воюете? — я послушно задрал куртку и свитер, после чего зажмурился. Ну не люблю я на раны смотреть. Тем более, на свои. Если там что-то страшное, мне скажут, а нет — так и незачем пялиться.

Пузатый меж тем ответил:

— С громобоями, с кем же еще нам воевать. Они в школе засели. — далее последовал удивленно-одобрительный «фюить». — Да ты лаки, братан. Вскользь прошло, по коже. Не дырка даже, а так, ранка. Сейчас стрептоцидом присыплю.

— Мне за эту ночь и так нафартило на пятьдесят лет вперед, — я осторожно открыл глаза, посмотрел на залитый кровью бок.

— Ничего, какие твои годы. Первый огнестрел? Такое ранение — это плюс десять поинтов к крутизне. Потом будешь бабам показывать, хвалиться. Они это любят.

— Едва ли моя жена одобрит как первое, так и второе, — я поморщился: сильно защипало. — Вы их сдерживаете или штурмуете?

— Ни то, ни другое. Они там сидят, а мы здесь. Взяли их в кольцо, отстреливаем новых, кто подходит. Тебе повезло: решили поближе подпустить. Только они тебя не признали, чувак. Поэтому признали мы.

— Я заметил, — надо бы предложить им свою помощь. — Сколько вас?

— Сколько надо, — уклончиво ответил «фельдшер», накладывая бинт. — Ты вообще чего вылез-то?

— Я ищу одного… Нет, даже двух человек.

— Многие ищут. У меня на глазах одного такого искателя прямо посреди улицы подстрелили. Хорошо хоть не насмерть.

— Я понимаю. Вы ведь из дружины, верно? — парень неохотно кивнул. — Мне нужно попасть в школу.

— А мне нужно в туалет. Ничего, уже второй час терплю. Кстати, да, пока я не на позиции…

— Ну зашибись… — большое удовольствие наблюдать, как какой-то незнакомый перец справляет нужду чуть не тебе под ноги. — Вы видели вертолеты? Скоро здесь будут силовики.

— И что? — мой спаситель, которого я про себя стал называть Фельдшером, деловито застегнул ширинку. — Кайф… Вот пусть силовики и разгребают всю эту дрянь. Наша задача — не дать громобоям уйти из школы.

— Вы собрали здесь все силы?

— Да, все, что были на этой стороне.

— А тылы?

— Какие тылы… — «фельдшер» вдруг погрустнел. — Нас мало на самом деле. Было больше, но… На юге наших сразу задавили. Мы по рации держали связь… И часу не продержались. Предательство.

— Предательство?

— Да, ты не ослышался. Кое-кто из южных переметнулся к громобоям — грабить им показалось веселее. И знали ведь всё: когда начнется, куда они бить будут… Знали и не сказали. У нас тут махоч тоже был, громобои давили сильно, но, слава богу, пришлые подтянулись, помогли. Удалось отбросить этих козлов обратно к школе, с тех пор они сидят и не высовываются. Пришлых тоже немного, но пока держимся. Швецова убили, жалко. И Пряхина тоже…

— То есть, — я несколько запоздало вычленял из его сбивчивой речи самое важное. — получается, вас тут всего ничего, но вы окружили школу, в которой засел большой отряд громобоев с заложниками. Так? У вас растянутые линии и нет тылов. А разведка есть? Ясно, ничего нет. Что же вы тогда будете делать, когда громобои пойдут в прорыв?

— А с чего бы им идти в прорыв? — неуверенно забубнил толстяк. — Если пойдут — остановим. Мы вооружены. И там у них заложники. Зачем им выходить?

Он, кажется, совершенно не понимал, к чему я все это ему рассказываю.

— Я ведь не просто так про вертушки заговорил… — начал было я, но тут нашу милую беседу прервал упреждающий окрик:

— Они идут!!!

Прозвучали первые выстрелы.

Силы внутренних войск и ОМОНа вошли в Младов ровно в час пополуночи, сразу с трех направлений. Командованию была поставлена задача не просто очистить город от громобоев, но и не позволить последним уйти. Конечно, многие из захватчиков были здешними уроженцами и в случае опасности вполне могли сбросить с себя личины волков, заменив их овечьими. Они не просто так носили маски, эти молодые люди. Всё было продумано изначально: как только появлялась реальная угроза, громобой тут же превращался в мирного жителя, часто, к тому же, пострадавшего. Но вопросами последующего разоблачения преступников предстояло заниматься отнюдь не силовикам: у тех были в корне иные задачи. К тому же, сами силовики неожиданно для себя столкнулись с трудностями, которые в итоге едва не поставили под удар всю операцию по освобождению Младова.

Но обо всем по порядку.

Первая колонна (тверской ОМОН) двигалась с севера по федеральной трассе, когда у поста ДПС на въезде в город ее перехватил заслон громобоев, выставленный здесь как раз на этот случай. Захватчики были представлены лучшими своими бойцами, по большей части даже не местными — наемниками. В ход пошли «Калашниковы», гранаты и коктейли Молотова. Завязался нешуточный бой, исход которого отнюдь не был заранее предрешен.

Вторая колонна (ОМОН смоленский) ударила с юга. Здесь у противника также имелись заградительные отряды, однако организованы они были не в пример хуже и потому продержались недолго. Быстрый натиск, ловкий обходной маневр, внезапный удар с фланга — и громобои как единая сила перестали существовать. Началось «истребление младенцев наоборот»: парней в масках вязали буквально пачками; они и сами при виде омоновцев поголовно сдавались в плен. Едва ли хотя бы десятой части их удалось раствориться среди мирного населения. Южная часть города была зачищена в течение каких-то сорока минут. Те же, кто не сложил оружия, тем не менее, практически не оказывали сопротивления и отступали, а чаще просто бежали к мосту через Волгу, где их уже должна была поджидать…

Правильно, третья колонна. Точнее десантный отряд, выброшенный с вертолетов прямо на волжский лед. Его целью был монастырь, за который уже третий час шла отчаянная битва. Уже четырежды защитники крепости отбрасывали со стен штурмовиков, но каждый раз те проводили перегруппировку и снова рвались в бой. Под действием самодельных снарядов и зарядов, а главное, из-за чудовищного взрыва, тряхнувшего весь город, обвалились две старинных башни XVI века, рухнул настоятельский корпус, в южной и восточной стенах появились многочисленные бреши. Но взрыв этот имел и другие далеко идущие последствия. Возле берега начал крошиться и ломаться лед. По мере новых встрясок, вызванных случайными попаданиями и вибрациями сотрясающегося моста, полынья разрасталась, постепенно выпуская на волю до того пребывавшую в покое речную воду. Я к этому времени уже успел перебраться через реку — возможно, одним из последних. Для нападавших, которые основной упор делали на штурм со стороны берега, внезапный ледоход стал неприятным сюрпризом: пришлось спешно менять направление нового удара.

Но куда больше проблем полынья доставила спешившим на выручку военным. Их-то высадили как раз на тот самый лед! Из вооружения десантники имели только стрелковое оружие, так что для верного поражения целей снизу вверх им нужно было подобраться достаточно близко. Но теперь это оказалось невозможным: пришлось выбираться на левый берег и пробиваться к монастырю через жилой сектор — той самой дорогой, по которой я улепетывал от громобоев в бесовскую субботу. Разумеется, ни о каком скрытом подходе уже не могли идти и речи: группу мгновенно обнаружили и связали боем на подступах.

Вот так и получилось, что в самый ответственный момент, когда засевшие в здании школы и почувствовавшие запах жареного громобои решили прорывать хлипкое кольцо из дружинников и пришлых и уходить к «своим», рядом не оказалось никого, кто мог бы помочь. Ближайшая к нам группа силовиков безуспешно долбилась с севера, не в силах прорвать грамотную оборону; на юге путь омоновцам преградил мост, а западные и вообще застряли черти где.

Оставалось рассчитывать только на себя.

— Верни мне оружие! — не дожидаясь, пока замешкавшийся Фельдшер придумает, что ответить, я протянул руки и быстро вытащил из-за пояса толстяка свой револьвер.

— Ты куда? — охнул он. — Нужно сдержать их!

— Шутишь? — я выразительно постучал рукояткой пистолета себе по виску. — Мы тут ляжем все до одного, за просто так! Нужно отступать!

Но спорить и препираться было уже некогда: справа и слева от нас показались вооруженные люди. Я не сразу сообразил, что это затаившиеся дружинники оставили занятые позиции и отходят назад. Паники не было, командир отдавал команды. Народ всё прибывал. Правильно. Раз они поперли толпой, нужно разомкнуть кольцо и собрать все силы в один кулак. Кстати, а в какую именно сторону они поперли?

— На пришлых! — завопил все тот же голос, который до того предупреждал о выступлении громобоев. — Они пришлых жмут! Живее, ребятки, живее!

Ах вот оно в чем дело! Громобои пошли не на нас — они выдвинулись практически в противоположном направлении. Ну да, к монастырю. Все логично. Но между ними и их собратьями нерушимой стеной вырос заслон из трех десятков пришлых — потомков тех, кому посчастливилось родиться далеко отсюда и кому, по мнению громобоев, не было место в будущем Младова. Сейчас мы готовимся идти на помощь попавшим в беду союзникам. Кстати, почему это «мы»? У меня несколько иная задача. Которую надо выполнять.

— Вперед! — завопил командир, когда на небольшом свободном пятачке забитого истерзанными машинами двора собралось примерно с полсотни дружинников. — За Родину! За Младов!

— За Младов!!! — заревела толпа.

— За Младов! — в тон ей проорал я.

И побежал в другую сторону.

Ровно пять шагов.

Потом остановился.

Секунду подумал.

И развернулся обратно.

— Молодца! — поприветствовал меня Фельдшер, когда я поравнялся с задними рядами, в числе представителей которых находился и мой новый знакомый. — Я уж думал, ты нас кинуть решил. Ну сейчас мы им вдарим!

«Еще как!», — подумал я, охваченный всеобщим азартом.

Пришло и моё время доказать, что этот город что-то для меня да значит.

Стрельба все нарастала. Мы всей толпой ворвались в соседний двор и практически нос к носу столкнулись с громобоями. Их было примерно столько же, сколько и нас, но они были рассредоточены и слишком заняты перестрелкой с пришлыми, что засели на детской площадке. Людской поток подхватывал их одного за другим, словно беспомощные щепки в весеннюю распутицу. Спрятанные под масками лица, раззявленные кричащие рты, черные куртки с белыми крестами на груди — все это перемешалось, перемололось. Стрельба тут же практически смолкла, началась рукопашная. Состав оружия примерно одинаковый с обоих сторон: биты, дубинки, железные прутья, ножи… Я не лез в эту жуткую кашу, благоразумно держась в стороне, а когда полезли на меня, начал стрелять. Патроны быстро закончились, тогда пришлось подбирать с земли оброненную кем-то палку и отбиваться ей. Сердце стучало, как колеса идущего полным ходом «Сапсана», во рту пересохло, ноги скользили по утрамбованному до плотности льда снегу. Меня достали один раз, больно попав по колену, но ответить я не успел: всё уже закончилось. На детской площадке остались лежать неподвижные тела примерно пятидесяти громобоев и полутора десятков дружинников. Некоторые, впрочем, слабо трепыхались. Я шумно выдохнул, не веря, что это победа.

— Еще отряд! — проорал командир, и мне пришлось подхватывать с земли уже кем-то брошенный пистолет.

Теперь громобоев было больше сотни, и нападали они, а не мы. Но и к нам подоспело подкрепление: подтянулись остатки «блокадного кольца», вышли из укрытий пришлые. Я увидел Хасамеева, и он удивленно кивнул мне, признав. Дальше начался ад. Взрослые и юные, студенты и школьники, громобои и дружинники — две «армии» сошлись стенка на стенку над телами своих товарищей. Меня тут же оттеснили взад, чтобы не мешался. Я и не рвался на передовую, но, как мог, старался внести посильный вклад. Перевес был на стороне врагов, они сразу поняли это и принялись яростно теснить защитников Младова. Крики сменялись хрипами, мелькали биты, лилась кровь, падали поверженные. Короткая, но страшная схватка.

Я выстрелил в прорвавшего в «тыл» здоровенного мужика с черной маской на лице. Он пошатнулся, но устоял. Я нажал на курок второй раз — пусто. Беда… Перехватил палку поудобнее, приготовился биться до последнего, но тут меня сшибли с ног. Потоптались знатно, отдавили кисть руки (дважды), пнули по голове, пробежались по спине. Я пытался подняться, но снова и снова опрокидывался на холодную землю. В отчаянной злости швырнул пустой пистолет прямо в харю возникшего прямо передо мной громобоя. Тот ловко увернулся и, перехватив биту поудобнее, пошел на меня. «Отходим, отходим!» — вопил голосистый командир. Очень актуально, как раз в нужный момент. Похоже, в этот раз удача не на нашей стороне. В двух шагах от меня рухнул раненый Хасамеев, на лице его застыло выражение звериной ярости.

А вокруг было уже пусто. Враги спереди, немногочисленные друзья — сзади. А между ними я и еще с полдюжины таких же неудачников, которые не смогли или не успели ретироваться. Вот и отвоевались вы, Филипп Анатольевич. Сейчас они пойдут в атаку, и первой ее жертвой станете именно вы… Ибо даже подняться не можете, а лишь тыкаете в снег своей бесполезной палкой, в тщетных попытках нащупать опору…

Но что это? Вместо того, чтобы закрепить успех и добить стушевавшихся дружинников и пришлых, громобои вдруг попятились. До меня донеслось нечеткое разрозненное «ура!». Это еще кто? И тут пространство двора, этой узкой полосы, с трех сторон стиснутой жилыми четырехэтажками, а с четвертой — теплотрассой, стало заполняться мужчинами. Они выбегали отовсюду: из подъездов домов, из подвалов, спускались с чердаков и крыш. Всех возрастов: молодые и зрелые, подростки и старики. Их становилось все больше и больше: десятки, сотни. Людской поток накатился на громобоев, полетели булыжники, железяки, вывернутые из клумб обломки кирпичей… Затаившиеся жители Младова, до той поры тайком наблюдавшие в окон своих квартир за сражением и покорно ожидавшие развязки действа, теперь сами решили стать такой развязкой. И вышли на улицу. Все до одного.

Против них, неорганизованных и практических безоружных, у громобоев не было ни единого шанса. Как бы не был прочен корабль, как хорошо бы он не был оснащен — ему не по силам сопротивляться бушующей стихии: рано ли, поздно ли, но она одержит победу, если не утопив его, так вышвырнув на прибрежные скалы. Пять минут спустя группировка боевиков численностью в двести двадцать человек, которая на протяжении трех часов держала под контролем школу и прилегающий к ней район города, прекратила свое существование. В окончательном разгроме я участия не принимал: и без меня хватало энтузиастов. И «Победа!» вместе со всеми не кричал. Я тупо пытался встать.

— Ты как? — ко мне подошел (надо же, невредимый!) Фельдшер, протянул руку и помог подняться. — Спасибо, что не бросил.

— Тебе спасибо, — ответил я без тени улыбки на лице. — Что перевязал рану.

— Да тебя уже по новой пора…

— Ноги не слушаются… — пожаловался я.

— Это нервное. Сейчас пройдет.

— Да… Наверное, — я огляделся и только сейчас, без адреналиновой пелены на глазах, смог осмыслить открывшуюся глазам картину. — Это ужасно… Ужасно…

— Будет куда ужаснее, — заметил «фельдшер», доставая из сумки свежий бинт. — Если никто не понесет наказание за содеянное. Эй, ты куда? Стой же, дебил! Ну вот, а говорил, ноги не слушаются!

Не обращая внимания на окрики своего знакомца, расталкивая радующихся людей, что попадались на пути, я поспешил через двор к бело-желтому зданию, чей силуэт проступал за обмотанными изоляцией трубами теплоснабжения — к школе.

Я очень боялся того, что увижу там.