Удовольствие

Глава девятая ЛОЖЬ И ПРАВДА

На окраину Женвилье уже опустилась глубокая ночь. Здесь, вдали от шумного центра города или бурлящего весельем Парижа, царили тишина и спокойствие. Последние недели весны уже давали о себе знать обилием зелени и распустившихся цветом, ныне спрятавшихся от темноты и ждущих рассвета. Прохладный воздух слегка шевелил ветви, склонившихся к небольшой реке, протекавшей поблизости. Лишь негромкие всплески воды и шелест свежей листвы нарушал царивший вокруг покой. Однако спустя некоторое время обстановка изменилась: тишина стала наводить обстановку страха и тревоги, будто выжидая что-то, прежде, как ленте, разорваться с треском.

Обернув несколько кубиков льда в полотенце, Жиральд Ларош положил холодный компресс на покрытый капельками пота лоб, предварительно нежно заправив за ушко несколько прядей каштановых шелковых волос, получая удовольствия от невинного касания. Лихорадка, к его огромнейшему счастью, прошла, оставляя позади страшные минуты, которые он провел, держа горячую хрупкую руку Лики, пока врачи вводили ей инъекции, понижающие температуру, после чего, уговоренный доктором, отвез Анжелику… к себе домой. Сначала Жиральд, действительно, вел машину по направлению к особняку Александера Девуа, как что-то внутри толкнуло его настолько, что он автоматически развернул руль в другую сторону.

Сейчас смотря на бледное лицо, обводя взглядом контур желанных губ, Жиральд готов был бросить на произвол судьбы все во имя того, чтобы хоть раз прикоснуться к запретному плоду, ощутить вновь сладкий и слегка терпкий вкус.

Анжелика…

Он любил её. Любил так, как не любил никто и никогда. Один звук её имени вызывал учащённое сердцебиение и какую-то огромную ему радость.

Эта любовь была бессильна, но безмерна. Она лишала рассудка, но в то же время позволяла сохранить трезвость сознания. Он уходил всё дальше, в неизвестность, откуда не выбраться… А нужен ли ему мир без Анжелики? Без той, которая в его бездыханную душу вдохнула новую жизнь… Без той, которая дала ему шанс попробовать быть счастливым…

Он любил её безумно и отчаянно. Эта любовь сводила с ума.

Анжелика… Женщина, вселившая в него веру в то, что каждого человека может изменить любовь, сама же разочаровалась в этом чувстве, а все из-за него. Он — та причина, погубившая надежду Лики на радужное будущее. Если бы в его силах было изменить прошлое, вернуться назад хоть на несколько мгновений, отмотать пленку жизни назад и исправить ошибки, подобные огню, сжегшие мосты между ними.

Это невозможно…

Время нельзя вернуть, а судьбу заставить дать возможность возвратить утерянные дни, наполненные любовью.

Жиральд особенно боялся уснуть, хотя и чувствовал себя совершенно опустошённым. За три года он разучился спать, ведь стоило закрыть глаза, как возникал образ заливисто смеющейся Анжелики. Именно такую он запомнил ее навсегда.

Жиральд взглянул в окно, на темное небо, и в ушах зазвучал звенящий голос.

«Ты немножко глупый».

Да… кажется, это действительно так. Будь он посообразительней, то разве дал бы Анжелики уйти? Разве перестал бы сражаться за право обладать единственной девушкой, полностью доверявшей ему когда-то, в красочном прошлом?

«Я люблю тебя, Жиральд».

— Я люблю тебя, Анжелика!

Он не произносил этого после их расставания, не говорил, даже уверенный, что его не слышат. Сейчас за словами следует особенно острая тишина, но Жиральд приглядывался к ней, тайно желая, чтобы признание дошло до адресата. И на секунду ему показалось, что Анжелика затаила дыхание и вздрогнула, только это всего лишь воображение. Она не слышит его, как и в тот раз, когда они так неудачно попрощались друг с другом.

А, может, кто-то свыше шутит над ним столь извращенным и жестоким способом? Когда он начинает делиться собственными чувствами с ней, то постоянно натыкается на стену непонимания или незнания. Что это? Злой рок?

Неожиданно Жиральд услышал странные хрипы, и опустив взгляд, заметил, как дрожит обессиленное тело Анжелики… Черт, он ведь намеревался оставить ее в больнице, однако упертые, как быки, врачи повторяли, что из-за обычной простуды не стоит поднимать шума, и ей станет намного легче дома. Еще и Катерина Новик, непонятно куда исчезнувшая после того, как сдержанно поблагодарила Жиральда за бывшего мужа, не забыв при этом испепелить его презрительным взором.

Да уж, мать у Лики совсем не подарок, как и тетя, не проявившая ни грамма удивления, когда он выносил ее племянницу на руках из кабинета. Наоборот, посторонилась, пропуская его вперед с драгоценной ношей. Чудная семейка! Тем не менее как давно Жиральд не испытывал удовольствия держать в объятиях хрупкого ангела.

— Жиральд, где ты? Жиральд!

Он застыл, парализованный услышанным, не в силах двигаться. Снова показалось? Какими пытками испытывает его судьба, выдавая долгожданное желание за призрачную реальность.

— Жиральд, — сухие губы зашевелились быстрее, и мужчина внутренне напрягся, как струнка, пока отчаянный зов не повторился. — Жиральд, где же ты?

— Я… здесь.

Жиральд старался произносить два слова как можно спокойнее, сдерживая вибрирующую в голосе тревогу. Он неуверенно протянул пальцы, дотрагиваясь до горячего запястья, и Анжелика вцепилась железной хваткой в его руку. Если бы ее веки не были прикрыты, а сама она не находилась в таком состоянии, он мог поклясться, что она осознает происходящее. Она — та соломинка, удерживающая его на грани смерти, средоточие всего мира, единственно цель, к которой он двигался несмотря ни на что.

Он любил ее.

Растворялся в ней. Со всей страстью, на которую только была способна его израненная и мрачная душа. Самозабвенно и мучительно. Медленно и губительно.

Он болен ею. Давно и безнадежно. Неизлечимо. Навсегда.

Жиральд прекрасно знал, как называется то, что с ним творится. И не обманывался по поводу грядущих перемен. Она просила его уйти? Что же, он ушел. Никому не известно, чего стоило ему это решение. И как часто он ловил себя на мысли бросить все, забыть о ее желаниях и просто быть с ней.

Боль — пронзительная, вонзающая иглы горечи в сердце — стала его постоянной спутницей. Он не боялся ее, не жаловался, прятал за твердую стену молчания и работы, но, если бы его спросили, что такое настоящая боль, Жиральд описал бы это чувство в разных красках, не забыв ни об одной, даже самой незначительной, детали.

Его боль — это разлука…

Он бы никогда не потревожил Анжелику, будучи уверенным, что она, на самом деле, в безопасности и счастлива, но в лживом и подом мире, созданным Алексом Девуа, ей нет и не будет места.

Все могло сложиться иначе…

Счастье было так близко. Стоило поднять руку — и оно угодит прямо к нему, будто мяч.

Но он сам оттолкнул его от себя, и теперь оно казалось лишь миражом. От этого становилось противно и мерзко, и Жиральду с огромным трудом удавалось находить баланс на грани.

— Мне холодно, Жиральд, — в бреду неузнаваемым сиплым голосом прохрипела Анжелика, и мужчина в сотый раз проклял поспешное решение увезти ее с больницы. Согревая теплым дыханием холодные пальчики, Жиральд надеялся, что подозрительные хрипы не имеют никакого отношения к началу острой пневмонии. Она тяжело и надрывно дышала, наводя на него ужас.

— Анжелика, все будет хорошо, — многозначительно пообещал Жиральд, попытавшись встать и принести ей очередную порцию жаропонижающего, но мольба, сорвавшаяся с ее уст, остановила его:

— Я замерзла, Жиральд… Не бросай меня… Мне очень холодно…

В данный момент перед ним лежала не холодная и замкнутая Анжелика, плескающая ядом ненависти. Нет, в его постели находилась беззащитная и маленькая девочка, борющаяся с недугом, и он обязан помочь Лике.

Она уходила от него дальше и дальше, проваливаясь в бездну бреда. Нет, он не даст случиться беде. Не даст ей уйти. Не отпустит никогда.

Торопливо расстегнув мелкие пуговицы рубашки и сняв ненужную вещь гардероба, Жиральд откинул полог легкого покрывала, судорожно вздохнув, нырнул под одеяло. Облаченная в его шелковую влажную рубаху, Анжелика доверчиво потянулась к нему, положив подрагивающую ладонь на его грудь, почти наверное, не чувствуя, как гулко забилось сердце.

Любой мужчина после трех лет долгого отсутствия «приятных удовольствий со слабым полом» непременно бы отреагировал на мягкость округлых форм женщины, тем более любимой, однако Жиральда пронзило желание оберегать и греть Анжелику, мечтая забрать себе половину ее мучений.

Жаль, что у него не получится, а ведь именно он клялся когда-то делить с ней боль.

— Анжелика, я с тобой, — прошептал Жиральд и невольно изумился, ибо она перестала метаться, тихо засопев, уткнувшись кончиком носа в его плечо. — Если бы я мог всегда быть с тобой, любовь моя, если бы…

Словно недовольная его последней фразой, Анжелика что-то замычала, дернувшись, и Жиральд обвил ее тонкую талию, притянув к себе, наслаждаясь незабываемым, украденной у судьбы моментом, о котором он тоже будет вспоминать до последнего вздоха.

Впервые за столько лет сон одержал над ним вверх, и Жиральд прикрыл глаза, мысленно зарекаясь, что сразу же их откроет, прежде чем провалиться в царство Морфея, однако, прижившись к постепенно отогревающемуся родному телу, он не понял, как потерял способность противостоять забытому сну.

Какие-то легкость и умиротворенность охватили его, прося сдаться и вздремнуть, дабы набраться больше сил.

Вся спальня была залита ночной мглой, и внезапно выглянувшая из — под рассеивающихся облаков голубая луна осветила кровать, очерчивая два силуэта, почти ставших одним целым. Его жар передавался Анжелике, отгоняя озноб, растапливая корки льда в ее душе, а пленявший аромат и близость девушки немного затягивали глубокие раны Жиральда.

Объятия исцеляли их, перенося во сне в те драгоценные минуты счастья.

И ничего другого сейчас не нужно и не требуется.

Незачем гадать, что принесет завтрашнее утро, достаточно ощущать равномерное постукивание двух сердец.

Только в другом ночном городе кое-кто не спал, в сотый раз пересматривая полученные на телефон фотографии, увеличивая кадры, безумно рассматривая картинки, будто на них изображена великая тайна человечества.

«Месье Ларош отвез вашу жену к себе домой, при том она находилась в бессознательном состоянии».

Жиральд Ларош…

Швырнув первый попавшийся стул об стенку и перевернув стол, Александер зарычал, как сорвавшийся с цепи взбешенный пес.

Три года назад ему стоило прикончить его еще тогда, в тюрьме, а не оставить в живых, поэтому во всех возникших проблемах виноват, в первую очередь, он, Сандер.

Кто бы подумал, что обычный следователь возьмется помогать этому подонку, к тому же у Жиральда Лароша появились доброжелатели, ищущие доказательства невиновности профессора, всячески задерживая ход дело.

Какого черта! Почему он не убил его? Почему пожалел, когда ситуация обернулась в пользу Сандера? Почему им двигала потайная благодарность за спасенную жизнь?

Ответ прост: Лика сделала его таким, то есть она свела его с ума, мешая трезво осмысливать и подталкивая к неординарным поступкам.

Да, он плохой… Он может убивать, брать взятки, ценит деньги, но вместе с тем Сандер любил ее. Не просто любил, а обожал, идеализируя и прощая абсолютно все, даже сейчас, прекрасно понимая, что она осталась наедине с бывшим любовником, занимаясь непонятно чем, он отнюдь не сердился на Лику.

Его неконтролируемая ярость направлена исключительно на Жиральда Лароша, смешиваясь с безграничной ревностью к жене, которая, почти наверное, дала профессору то, чего лишен был сам Сандер, хотя имел на нее права.

Набрав номер Лики, Александер принялся ждать ответа, всеми фибрами души желая услышать ее мелодичный голосок, пусть она солжет о том, что не рядом с Жиральдом, тем не менее между ними встанет его тень, останавливая и призывая Лику вспомнить, кто она.

Ненавистный автоответчик прибавил масла в огонь, и Александер, громко и несдержанно выругавшись, отбросил телефон в сторону.

Она с ним, и ничего не помешает им в осуществлении грязных действий.

Нет, Лика не поступит с ним так подло и отвратительно, потому что она не тот человек, способный вонзить нож в спину.

Его жена другая… Преданная и верная семейному очагу… Она не изменит ему, намеренно причинив невыносимую боль.

«Месье Ларош отвез вашу жену к себе домой…»

Другая сторона изводила Сандера, твердя и напоминая, что первая любовь не забывается и не исчезает. Она оставляет рубцы, но если на них надавить или снова открыть, то заструится кровь, в этом случае лава запретной страсти… А Жиральд Ларош не упустит шанса приступить к выполнению своего плана.

На секунду Александер пожалел, что не прислушался помощника и не вылетел первым рейсом в Париж, захотев узнать, куда зайдет устроенное представление и в силах ли сопротивляться искушению замужняя женщина.

Почему Анжелика так относится к его чувствам?

Это было слишком непереносимо, и ужасающе недопустимо, и все же вот она. Он не представлял жизни без нее, доброй и невинной, и сладкой, и каждый мягкий изгиб её тела, каждый завиток каштановых волос или глубина медовых глаз было испорченным и грешным искушением. Он хотел её, извивающуюся и томящуюся под другим мужчиной, его врагом, от желания, выкрикивающую имя того, кого Сандер презирал.

Он ненавидел каждую секунду фантазий, которые разыгрывались в его разуме. Ненавидел так, что даже тело начинало болеть, а глаза налились кровью. Она не должна принадлежать никому, кроме него… Никто не будет касаться ее… Никто…

Подобрав выброшенный телефон, Сандер позвонил тому, к кому пока еще не утратил доверие, на кого полагался, давая поручения, зная, что они исполнятся быстрее положенного срока. Несмотря на начало третьего ночи, его помощник бодрым тоном ответил:

— Доброй ночи, сэр. Чего желаете?

— Крови, Саймон, крови Жиральда Лароша, — процедил сквозь зубы Александер, борясь с подступившим желанием разгромить весь отель, не в зависимости от того, что ему позже выскажет его близкий друг и по совместительству партнер — Мередит Джоуэл, когда-то работавшая на Жиральда Лароша, безоговорочно выполняя любые приказы профессора. И чем отблагодарил ее он? Бедняжка влюбилась в своего босса, получив взамен унижения и разбитое сердце. Говорят, общие интересы сближают… Так и вышло… Эта рыжеволосая стерва привлекла Сандера с первого взгляда тем, что ненавидела профессора Лароша, и ему удалось внушить ей куда больше, чем она смогла бы додумать, сделав ее мнимым партнером огромного гостиничного бизнеса. В действительности, полноправный владелец только один, и это Александер Девуа, тем не менее тайну нельзя разглашать.

— Простите, сэр, я, наверное, плохо Вас расслышал, — непонимающе пробормотал после повисшего молчания Саймон. — Возможно, вы имели в виду, что…

— Сегодня он перешел границы, — рыкнул Александер, а предательское воображение продолжало рисовать горячие вещи, которые Жиральд проделывал с его женой. — Покажи ему, что не следует брать чужое, так как это чревато последствиями.

— Вы… хотите, чтобы я?.. Сэр, есть более умеренные способы наказать, ежели сразу убивать, тем более не забывайте, какие люди стоят за ним, — благоразумно принялся отговаривать босса Саймон, не имея ни малейшей охоты связываться с убийством столь значимой персоны. Если Жиральд Ларош избежал правосудия, то, естественно, у него важные связи с «большими» людьми, а его смерть потрясет весь мир.

— А я, ты полагаешь, пустое место? — прикрикнул на осмелевшего парня Сандер, теряя терпение, уловив суть последнего предложения. Конечно, проблем потом будет намного больше, однако он не намерен терпеть совращения Анжелики.

— Нет, сэр, просто слишком рискованное дело вы мне даете, — честно признался Саймон. — Убить не простого человека, а известного профессора, да еще и… Вы понимаете, что я хочу сказать.

— Мне плевать на то, что ты хочешь, — бросил Александер. — Приложи столько усилий, сколько надо, но он должен держаться на радиусе трех километров от моей жены, ясно? И то, что случилось сегодня, полностью твой провал.

— А что произошло? — недоуменно поинтересовался Саймон, припоминая, что экономка, по его просьбе, позвонила ему и оповестила, что мадам Девуа поехала в больницу к отцу, оставив Беллу на ее заботу.

— Где моя жена, Саймон?

— Возможно, осталась с отцом, — выдвинул догадку помощник, уведомив еще утром шефа о несчастном случае и предстоящей операции.

— Она у него, и я, черт подери, догадываюсь, как они сейчас развлекаются! — зло воскликнул Сандер, прежде чем подойти к столику и плеснуть в хрустальный стакан янтарную жидкость, которая слегка успокоит его пошатнувшие нервы. — Позвони ее матери и узнай, почему она отпустила дочь с ним… Или это заговор против меня? Разберись немедленно! Мне не до нее.

— Я не могу, точнее в такое позднее время не предстало звонить ей, ведь она сейчас находится в больнице, сэр, — слабо возразил Саймон. — Если вы проявите настойчивость, то, по моему мнению, вы создадите конфликт в семье, в том числе с мадам Девуа.

— Хватит меня учить! — перебил его Сандер, проклиная тот день, когда позволил Жиральду Ларошу выйти на свободу живым и невредимым. — Завтра с утра ты обязан предоставить мне информацию, а также порадовать новостью о ликвидации Жиральда Лароша иначе… Даю слово, я лично пристрелю тебя.

Сбросив звонок, Александер приблизился к окну, уставившись на черную гладь неба, размышляя над тем, что двенадцать лет назад он был совсем другим человеком… Таким, который вполне понравился Лике, и она влюбилась в него бы, по-настоящему и искренне, одаривая нежными, полными любви, прикосновениями. Она точно влюбилась бы в того парня, не искушенного деньгами, женщинами и властью. Увы, время нельзя вернуть…

Когда первые лучи солнца только начинали согревать землю, освещая лицо девушки, она недовольно поморщилась. Через несколько секунд события вчерашнего дня врезались в память, заставив откинуть мужскую руку, покоившуюся на ее талии, и тихо выскользнуть с постели, сразу заметив и подхватив аккуратно сложенную одежду. Небо яркими красками намекало на то, что скоро наступит рассвет и начнется то суетливое утро, а она не могла оставаться здесь, в одной постели с ним до его пробуждения, как бывало раньше. Сплошная ошибка. Ей нельзя больше допускать ошибок, поэтому на ватных ногах девушка поспешно ушла, забыв снять его рубашку, хранившую еще запах дорогого одеколона, прикрыв осторожно за собой входную дверь.

Время нельзя вернуть и повернуть вспять, однако в настоящем не следует допускать роковых ошибок.