Удовольствие

Глава одиннадцатая ПОСЛЕДНЯЯ ВОЗМОЖНОСТЬ

Анжелика остановилась на пороге кухни, наблюдая, как ловко орудует с кофеваркой мужчина, одновременно кидая беглые взгляды на духовку, откуда разносился непередаваемый и божественный аромат чего-то сладкого. Вероятно, он забыл о том, кем является, а также, что не имеет никакого право хозяйничать на ее территории, однако непослушное сердце наперекор утверждениям разума считало иначе.

От картины того, как серьезный и хладнокровный мужчина, сняв пальто, оставшись в одной накрахмаленной белой рубашке, обтягивающий его мускулистый торс, приковывая взор к сильным рукам и широким плечам, пытался отсадить какое-то непонятное пюре светло — коричневого цвета при помощи кондитерского мешка в тарелку, Анжелику пробила дрожь.

Александер не умел готовить, и как он сам признавался, несмотря на множество попыток, кроме яичницы ничего не мог сотворить. Она не принуждала и не требовала, так как была в состоянии радовать домочадцев своей едой, хотя чаще всех готовила Луиза, ведь работа отнимала достаточно много времени, а Белле необходимо питаться домашней и здоровой пищей.

Наверное, поэтому так удивительно следить за тем, как в их доме другой мужчина что-то печет и варит. А ведь, чего таить, вкус тонких и мягких блинчиков Жиральда Лароша, кажется, до сих пор чувствовался во рту. От последней мысли Анжелика проглотила подступивший к горлу ком и, посчитав про себя до десяти, сделала несколько шагов вперед, судорожно сжимая в руках шелковую ткань.

Похоже, мужчина заметил ее присутствие, но не подавал виду, активно перемешивая ложкой массу в миске. Она не собиралась молча стоять и становиться жертвой того, как мужчина из прошлого вновь возбуждает в ней порочные желания.

Она и так слишком далеко сегодня зашла. Слишком.

— Что ты делаешь? — холодно поинтересовалась Анжелика, стараясь не смотреть в голубые глаза, обращенные к ней. Ни к чему лишний раз измучивать себя, вновь погружаясь в их глубину, читая то, что не должно быть озвучено, осознавать то, чему нельзя подобрать оправдание.

Следует помнить о неминуемых последствиях, если она хоть раз не устоит перед столь откровенным взглядом.

— Собираюсь подать нам ужин, так как обед мы пропустили, — В его голосе проскальзывали нотки иронии, вроде, ничего обидного или пошлого, но к ее щекам прилила кровь. Когда подобные слова произносит Жиральд Ларош, то они приобретают особый эффект, будто иголочкой, вонзаясь в сердце, заволакивая туманом соображение.

К тому же, учитывая факт, что они оба прекрасно понимали потайной смысл фраз, воздух в просторной кухне пропитался напряжением. Могла ли она предугадать такой поворот событий? На данный момент, Анжелика не была растерянна. Она находилась в шоковом состоянии, особенно, когда обнаружила себя на разложенном диване, заботливо укрытой ненавистным ей человеком.

То, что между ними произошло, больше, чем неправильно. Это непозволительно и аморально. Косвенным образом она предала не только Сандера, но и клятву, данную три года назад, снова пошатнув принципы, подобно крепким стенам выстроенные после их расставания. Разве Анжелика должна была разрешить Жиральду остаться несколько часов назад? Разве ей было нужно именно его присутствие, успокаивающе уносящее далеко от изматывающих и противных мыслей, которые, будто назойливые мухи, ни на секунду не переставая, жужжали в голове?

Вновь появились вопросы, на которые сложнее всего найти подходящие ответы. Создавалось впечатление, что судьба дала ей труднейшую математическую задачу, не подающуюся быстрому и верному решению, будто все формы написаны на другом языке. Интересно, сколько времени еще понадобится, чтобы узнать ответ? И наступит ли оно когда — нибудь?

Анжелика никогда не чувствовала настоящую защиту и опору от Сандера, хотя он прилагал максимум усилий, чтобы оберегать ее, поднимая настроение остроумными шутками, готовый вступиться и постоять за нее при любой возможности, тем не менее не было того ощущения надежности и умиротворения, получаемое в крепких объятиях Жиральда Лароша.

И вот сегодня она вцепилась в него, будто он и есть та последняя тонкая соломинка, не дающая ей сорваться вниз и оказаться поглощенной мраком и болью… На короткое мгновение ей показалось, что она заново научилась дышать, по-иному и свободно, как ребенок, осваивающий первые и трудные шаги. Увы, это всего-то только иллюзия…

— Помнишь, когда-то я обещал угостить тебя мамиными пончиками? — как ни в чем не бывало, спросил Жиральд. Его тонкие губы изогнулись в лукавой улыбке, когда он с торжественным видом поставил перед ней поднос с маленькими заварными коричневыми шариками, политыми почти черной глазурью.

Шоколад… Анжелика и не помнила, когда в последний раз пробовала десерты с добавлением этого ингредиента. Раньше любимый, теперь он ассоциировался с исключительно двумя вещами. Первое — губительное искушение, которому невозможно противостоять. Второе — мужчиной, который открыл для нее совершенно новый вкус шоколада, употребляя его для плетения сети соблазна.

— Возьми то, что тебе нужно, и уходи, — бросила Анжелика, протянув ему рубашку. Он никогда не узнает о том, как она вдыхала несколько раз пленяющий аромат одеколона, перемешанного с его собственным запахом. Эта была минута слабости. Иногда чтобы что-то вычеркнуть, надо окончательно расстаться с ним, как и поступила Анжелика, отдавая мужчине его рубашку, пообещав мысленно забыть навсегда о произошедшей случайности между ними, когда отблески старых воспоминаний взяли над ней вверх.

— Ничего не скажешь? — прежде чем с уст Анжелики вылетело очередная колкость, пальцы Жиральда обвили тонкое запястье, притянув к себе так, что ее мягкая грудь уперлась в твердую мужскую. От тесного и столь близкого контакта внутри Анжелики вспыхнул огненный шар, обдающий жаром низ живота, разливаясь по всему вмиг задрожавшему телу.

— Скажи, почему ты мучаешься, Анжелика? — Его горячее дыхание обжигало мочку уха Лики, пока хриплый голос проникал глубоко в нее. — Зачем ты так поступаешь с собой? Все можно изменить…

Его губы осторожно заскользили по ключице Анжелики, словно крылья бабочки щекотали ее теплую кожу, заставляя напрячься все нервные окончания. Она инстинктивно прикрыла глаза, глубоко задышав, пока мужчина аккуратным движением откинул ее волосы в сторону, открывая изящную шею. Из — за нежных и невесомых поцелуев воспламенялось желание, прятавшееся столько лет, не выходящее наружу, подавляющее ненавистью и разумом.

Вздох… Дыхание почти не хватало, выпуская из легких прерывистые то ли вздохи, то ли хрипы. Что бывает, когда ты оказываешься возле огня, чье пламя грозится не просто обжечь, но и полностью испепелить? Этим пламенем являлась разгорающаяся в ней страсть, запретная и порочная, однако подступающая ближе и ближе, зная, что убежать от нее нельзя.

— Дай мне понять, что твоя любовь еще моя, — выдохнул Жиральд, уткнувшись носом в ее шею, в то время, как его руки блуждали по горячо любимому телу, а ведь он до сих пор помнил каждый изгиб, сводящий с ума, за который не жалко добровольно пожертвовать жизнью. — Я знаю, ты не счастлива… с ним. Зачем ты мучаешь себя в браке, где нет ничего, кроме жалости? Помнишь, я говорил, что жалость вносит горечь в любовь? Но здесь жалость отравляет тебя, Анжелика! Почему ты не понимаешь?

«Пуля прошла чуть выше сердца, действительно чудо, что она застряла в нервных окончаниях левого плеча. Выражаясь проще, его рука парализована…»

«…завтра он может, как и прежде, работать левой рукой, а возможно и нет… Неделя, месяц или год — мы не знаем…»

«Я никогда никому не буду нужен, ведь я калека…»

Наваждение, окутавшее ее красной пеленой, испарилось под натиском врезающихся в память картинок из прошлого, возвращая девушку на землю из проклятого рая, куда она вновь едва не устремилась.

Резко оттолкнув ошарашенного мужчину, Анжелика, не церемонясь, швырнула в него злополучный предмет гардероба, который был вовремя подхвачен французом в воздухе, и с несдержанной яростью обвела его взглядом, без слов показывая, какие эмоции владеют ею сейчас.

— Жиральд Ларош, ты полагаешь, у тебя есть право вмешиваться в мою семью и поливать грязью моего мужа? То, что между нами было, никогда, слышишь, никогда не вернуть! И ты не смеешь приходить вот так в мой дом и вести себя, будто ты хозяин! Жаль, что я снова встретила тебя, профессор Ларош, — последнее предложение Анжелика буквально выплюнула, всем видом намекая, что она не совсем это хотела сказать.

— Анжелика, хватит, ты врешь мне, себе и даже Александеру! — процедил сквозь зубы Жиральд, отметив, как побледнела при упоминании имени мужа девушка. — Тебе легче жить во лжи, чем посмотреть правде в глаза. Знаешь, иногда я думаю, что ты привыкла жить в своей скорлупе, убегая от реальности! Когда ты выходила замуж за Александера, то, почти наверняка, ты снова искала удобный способ избежать выяснений, не так ли? Мир не идеален настолько, как ты его рисуешь. Каждый может провиниться, но главное вовремя исправить ошибку, мне не предоставилась такая возможность, но…

Звонкая пощечина оборвала Жиральда, и мужчина от неожиданности дернулся, притронувшись к вспыхнувшей щеке, смотрел, как сбивчиво задышала Анжелика, растерянно разглядывая свою ладонь, не веря, что осмелилась поднять на него руку во второй раз за короткий период.

— Кто мне говорит о правде и лжи, Жиральд, а? Человек, скрывающий жену и криминальные дела, надевая маску порядочного и великодушного доктора — Айболита, лечащего всех и каждого? Человек, убивающий молодежь наркотиками, зарабатывающий деньги нечестным путем, выдавая себя за самоотверженного хирурга? Что ты знаешь о правде, когда сам ты, не переставая, врешь! И сейчас ты пытаешься очернить другого человека из-за того, что никак не признаешь очевидных вещей… Я замужем, Жиральд. У меня есть муж и семья, о которой я обязана заботиться и защищать. Почему я вышла замуж, какие отношения нас связывают с Сандером, — это не должно волновать никого, особенно тебя! К тому же, ты ведь сам знаешь, какое значение для меня имеет брак.

На кухне повисло тягостное молчание, нарушаемое тяжелыми ударами сердца подавленной и склонившей голову девушки и мрачного задумавшегося мужчины. Пролегшая невидимая граница отделяла их друг от друга, не давая пройти вперед, только отступить назад. Да, ему ничего не стоило протянуть руку и коснуться ее, как того желала душа, тем не менее что-то внутри останавливало, принуждая держаться на расстоянии, парализовав услышанным. Да, она бы позволила Жиральду ласкать ее, однако отвращение к собственному мерзкому поступку затопило Анжелику, помешав предательскому сердцу воплотить коварные замыслы.

— Чем его ложь отличается от моей? — глухо осведомился Жиральд, и Анжелика нехотя подняла глаза, встречаясь с взглядом, полным боли и раскаяния. Он не просил прощение, но измучившееся выражение лица кричало о том, как нелегко ему приходиться бороться с угнетающим чувством безмерной вины перед ней. — Ему-то ты смогла простить ложь, которую он на протяжении трех лет, тебе внушал, почему же меня наказали так жестоко? Я боялся потерять тебя, Анжелика, потому как не в силах отрицать тот факт, что ты — та причина, ради которой я продолжаю жить…

— Жиральд, я, правда, устала, — перебила его она, сытая по горлу громкими тирадами, умело составленными профессором Ларошем. — Я больше не девятнадцатилетняя студентка, жадно ловившая твои взгляды или дрожащая от твоих поцелуев. Все изменилось… Ты сам изменил меня. Ты научил меня трезво оценивать ситуации и уничтожил придуманную сказку, показывая, как в действительности выглядят вещи, то есть, например, если перед нами мотоцикл, он никогда не станет каретой. Если между нами давно все кончено, то вернуть вспять ничего не получиться.

— Ты, действительно, изменилась, Анжелика, отнюдь только не в лучшую сторону, — с сожалением пробормотал Жиральд. — Девушку, которую я любил безумно, никогда бы не сыпала соль на раны или не делала больно умышленно. Ты стала… такой, как я… когда-то. Это очень плохо, Анжелика. Я и не думал, что три года настолько повлияют на тебя, что ты будешь стараться походить на кого-то другого, а не на себя. К счастью, одно осталось прежним.

— Что? — вырвалось у нее, прежде чем она замолчала, прикусив нижнюю губу, напрягшись, как струнка.

— Твое сердце, — незамедлительно последовал честный и искренний ответ. Ответ, подобный выстрелу, попавшему прямо в цель. Ответ, словно окативший ее ледяной водой. Откуда он обо всем узнал?

— Я… — Куда пропала речь? Почему она не в силах четко выразить пришедшую мысль? Просто смотреть, не моргая, в голубые глаза, читая в них печальную историю любви, отпечатком хранившуюся, как в памяти, так и в пленяющих омутах.

— Твое сердце не заледенело, — уверенно отчеканил Жиральд. — В тебе грохочут обида, боль и осознание того кошмара, происходящего с тобой, Анжелика, но нет там и тени ненависти или ярости. Каждый твой поступок продиктован обидой, а в пощечине ты излила, душа моя, накопившуюся горечь, как и в слезах. Когда человек ненавидит, он отключает чувства, главные враги противоположности любви. А ты умеешь чувствовать, плакать и страдать, разве не так? Презирать может мозг, но не сердце.

Дружба превращается в любовь. Любовь превращается в ненависть. Но во что превращается ненависть, достигнув апогея? Пустота и равнодушие. Он прав. Как всегда, черт побери, абсолютно прав в приведенных доводах. Три года в ней сражались противоречивые эмоции, иногда заменяя безразличие злостью, а злобу тоской, однако что творится в ее душе теперь, когда защитный каркас рухнул?

— Жиральд, уже поздно, — сухо произнесла Анжелика, стараясь придать вид того, что его фразы не дошли до нее, пройдя мимо, хотя это отличалось от истины. Как ядовитые стрелы, они пробили ее разум, раздаваясь в ушах эхом. — Возможно, если бы у меня был шанс вернуться в прошлое, то я никогда не сделала выбор в твою пользу, не потеряла рассудок от лживой любви.

Не следует демонстрировать ему, что он произвел на нее впечатление сказанным, ибо после тема будет обсуждаться долго — долго, неизвестно к чему приведя. Она и без этого почти утратила силу сопротивления, чуть не наделав страшных ошибок. Фантазия красочно разрисовала ей картину того, как, охваченная диким желанием, смешанным с воспоминаниями о том удовольствии, Анжелика пошла против установленных принципов, отдаваясь ему без остатка, дабы после оказаться предателем и неверной перед обществом, а главное, перед своей совестью.

— А что ты, в общем, знаешь про Александера Девуа? — внезапно перевел тему Жиральд, нахмурившись, от чего девушка невольно обвела подушечкой указательного пальца золотой ободок на пальце, чем привлекла внимание мужчины. — За исключением того, что он — твой драгоценный муж и благородный майор. Кто его родители? Чем они занимаются? Живы или нет? Что тебе известно, Анжелика?

— Это не твое дело! — прикрикнула она, догадываясь, что натолкнется на еще одну ложь, искусно представленную никем иным, как Жиральдом, ведь совравший один раз непременно повторит то же самое.

— Фактически, ты вышла замуж за незнакомца, — упрямо проговорил мужчина. — Анжелика, ты знакома с отцом Александера? Или кем был его брат?

— У него нет родственников, — вздернула подбородок девушка. — Ни родителей, ни брата, которого, кстати, убил ты!

По крайней мере, Сандер смутно упоминал о семье, рассказав, что все близкие ему люди умерли, оставив его одного, поэтому судьба преподнесла второй шанс, послав Алексу их, Лику и Беллу. Он часто признавался ее родственникам и друзьям, что дороже дочери и жены у него нет на свете.

Если ему нечего скрывать, почему тогда он предоставил ей дезинформирующую версию о той аварии с Моникой? Неужели и у ее мужа имеются расчетливые планы по отношению к ней? Нет, Анжелика обязательно задаст ему волнующие вопросы и потребует правдивые ответы, так как в дальнейшем их брак будет обречен на непонимание и недоверие, что значительно осложнит обстановку для Беллы.

— О! Интересный расклад придумал Александер, честно, ничуть не удивлен, ведь от него именно этого и следовало ожидать, — саркастически подметил Жиральд, и Анжелика поежилась от его тона. — Конечно, я не думал, что он выберет именно такой сюжет, однако он, как обычно, превзошел самого себя.

— Что ты имеешь в виду? — недоуменно переспросила Анжелика.

— Трагическая повесть о жизни Александера, наверняка, тронула тебя, поэтому-то ты так быстро вышла за него замуж, хорошенько не поразмыслив!

— Жиральд, прекрати нести чушь и скажи, что хочешь открыто, а не загадками, — поморщилась Анжелика, скрестив руки на груди, впервые загоревшись любопытством разузнать тайны супруга, надеясь, что потом получит опровержение от Александера, хотя тени сомнений все — таки удалось упасть на ее слаженное мнение о муже. В действительности, он ни разу не предложил ей съездить и показать, где находятся могилы его родителей или показать семейный альбом, да еще и детские фотографии Сандера надежно хранились в недоступном не для кого месте, однако раньше она не считала в этом ничего опрометчивого…

— Алекс, его брат и их отец принадлежали… — Жиральд запнулся, застыв и уставившись в одну точку, за спину Анжелики, пристально что или кого-то разглядывая, полностью погрузившись в находившийся рядом объект, потому что ее оклик остался без внимания.

Анжелика обернулась, увидев около двери напуганную перепалкой девочку, хлопающую огромными и бездонными карими глазами, в которых отражались детская наивность и страх, а маленькие пальчики теребили косичку, показывая, как переживает малышка, не понимая еще из-за чего взрослые кричат и ругаются.

— Белла, зайчонок, когда ты вернулась? — натянув безмятежную улыбку, Анжелика присела на корточки возле девочки, слегка сжав в знак шуточного приветствия теплую пухленькую ручку. — Почему ты стоишь здесь и молчишь, солнце?

— Дядя Саймон привез меня несколько минут назад и попросил передать, что вернется, — тихо сообщила Белла и, чуть подавшись вперед, обняла Анжелику за шею. — А он кто?

Подняв девочку на руки, Анжелика повернулась к застегивающему пальто мужчине, не сводящего с них заинтересованного взора, подавляя порыв что-либо вымолвить, тем не менее она заметила, как поджались мужские губы. Видно, развернувшаяся сцена не пришлась ему по нраву, так как он не был в курсе событий, а также кем приходиться Белла ей, поэтому недовольно глядел на них.

— Он… — начала Анжелика, но Жиральд прервал ее до того, как поспешно ретироваться, бросив напоследок:

— Старый знакомый.

Хлопок входной двери оповещал о уходе нежеланного гостя, оставляя горький осадок недосказанности и разгорающееся желание расставить все точки над «i». Теперь им просто необходимо встретиться вновь… Катастрофически необходимо…