Удовольствие

Глава седьмая И ДОЖДЬ СМЫВАЕТ ВСЕ СЛЕДЫ…

Капли холодного дождя, словно осколки стекла, больно разбивались о болезненно-бледное лицо молодой девушки. Пронзающий весенний ветер беспорядочно теребил ее каштановые волосы, когда-то убранные в высокий хвост. Куртка уже не спасала от холода и дождя промокшую до нитки и продрогшую Анжелику, пока она не зашла в медицинское учреждение, тем не менее она, словно высеченная искусным мастером статуя, не подавала виду, слушая неразборчивую речь матери.

По запотевшему изнутри окну стекали капли дождя. Где-то далеко прозвучали раскаты грома. Все реже в городе Женвилье можно было встретить теплую и солнечную погоду. Холодное, белое здание городской больницы напоминало безжизненную тюрьму, от противного запаха медикаментов и стерильности подкатывала тошнота, и только понимание того, как необходимо держаться и поддерживать мать, не давала Анжелике убежать отсюда.

— Он хотел сделать нам сюрприз, Лика, — всхлипнула Карелина Новик, впервые в жизни столкнувшись с тем, что каждое ее решение по отношению к бывшему мужу на протяжении двадцати лет несправедливо и неверно. Карьера должна была переместиться на второе место после того, как она вышла замуж, вместо этого она ушла с головой в бизнес, поднимая пекарню и делая бизнес успешнее.

— Сюрприз? — недоуменно приподняла бровь Анжелика. — Какой сюрприз, мам?

— Он… порвал со своей женой два месяца назад, послав мне несколько дней назад сообщение, прося дать ему последний шанс соединиться с семьей, — призналась женщина. — Я была растеряна и зла, наговорив ему глупостей, а твой папа, как и ты, упрям и непреклонен, поэтому решил приехать, чтобы на месте убедить меня, что любому человеку нужно дать второй шанс.

Последняя попытка. Как же их с матерью судьбы похожи, на самом деле! Мужчина из прошлого Лики также вернулся, прося дать возможность исправить старые ошибки, требуя слишком высокую цену. Бывает время, когда поздно что-то изменять или нечего менять то, что стало частью тебя. Так и в ее ситуации… Она привыкла к тому, что страдать — это ее участь и позволить вновь испытать тот водоворот чувств очень опасно, ведь новой боли, которая, возможно, окажется намного сильней, чем прежняя, не перенесет. Она не справится с очередной ложью, подобно змеиному яду, распространявшемуся по крови и отравляя каждый миг существования.

— Почему папа принял такое решение? — Когда-то ее мать сокрушалась над тем, каким подонком был ее бывший муж, поклявшийся никогда не вернуться в семью, забыв о единственной дочери.

— Твой отец любил меня, Лика, — грустно усмехнулась Каролина Новик. — Он, правда, меня любил, просто я не понимала, ведь тогда я думала только о том, как улучшить продвижение своей пекарни, потом родилась ты. Мне казалось, что основная цель брака выполнена, то есть больше ничего не требуется. Оказывается, я упустила тот момент, когда ранила твоего отца настолько глубоко, что потеряла его любовь, точнее нет, его чувство переросло в привыкание, а затем — равнодушие.

Анжелика внимательно слушала исповедь матери, прикусив нижнюю губу, стараясь сдержать рвущиеся наружу рыдания. Мысль о том, что ее отец умрет, не давало ей свободно вздохнуть, комом встав в горле. Мы понимаем, как значимы и цены близкие, когда появляется угроза их лишиться, так и Анжелика осознала, что вместе с отцом уйдет какая-то часть ее. А она ведь не успела столько ему сказать… Нет, о плохом нельзя думать иначе оно может сбыться…

— А сейчас твой папа понял, что оставшиеся годы хочет прожить с нами, — продолжала Катерина, и слезы, смешанные с тушем, струились по ее бледным щекам. — Лика, он любит тебя, ведь у него нет дочери, кроме тебя. Многие ошибочно полагают, что мужчины любят сыновей больше, но это совсем не так… Когда отец отдает дочь замуж, то его сердце разбивается, потому что он понимает, что теряет маленькую малышку, передавая ее в руки чужого парня, то есть она не сможет уделять ему столько внимания или вести себя, как раньше, а с мальчиками дела обстоят по-другому. Редко, когда отцы заботятся о том, почему сын вернулся поздно или с кем проводит время. Это нормально, они сами через это проходили, но к девочкам предъявляются более строгие условия, запрещая кое-что, боясь, что их хрупким малышкам причинят боль, вот в этом заключается сильная любовь отца к дочери.

— Я не знаю этого, мама, — Глаза Лики заблестели, а губы расплылись в печальной улыбке. — Мне не дано было понять то, о чем ты сказала, и почувствовать на себе, что значит быть под опекой отца.

Катерина Новик, обреченно вздохнув, обняла дочь, ласково похлопывая по спине, и на секунду Лике показалось, что не она, а мать пытается ее успокоить, вселяя силы, которые теперь необходимы. Вытерев скатившуюся слезу, Анжелика отстранилась, ободряюще сжав холодную руку матери. Похоже, все препятствия и мнимые преграды уничтожены после произошедшего события.

— Мам, а что ты чувствуешь к папе? — поинтересовалась девушка, и женщина, выдержав минутную долгую паузу, не стала отрицать пришедшую на ум дочки догадку:

— Мне важнее, как чувствует себя твой отец, нежели повышение цен на муку. Я хочу попробовать исправить допущенную мной много лет назад ошибку… Лика, и еще одно: это я запрещала твоему отцу общаться с тобой и не передавала его подарки тебе, выкидывая их в мусорный бак… Прости меня, девочка моя, как же я была несправедлива ко всем!

Анжелике казалось, что весь мир построен на лжи, если родная мать утаивала от нее столь важные вещи, а ведь она все время держала обиду на отца за его безразличие к судьбе дочери, хотя он не забывал о ней. Почему столько вранья и тайн? Почему нельзя перестать притворяться и вводить людей в заблуждение? Или только она заслужила подобного обращения?

В иной обстановке Анжелика вряд ли бы не поссорилась с матерью, высказав все, что терзало ее долгие годы, однако не время выяснять, кто виноват. Им следует держаться друг за друга, дабы справиться с грядущими невзгодами.

— Не надо, мам, — тихо попросила Анжелика, заметив, как женщина расплакалась сильней, опускаясь на кафель. Она обхватила мать за плечи, не давая рухнуть на колени, и погладила по растрепанным волосам. Нельзя не считать, сколько сил и переживаний вложила в нее Катерина, пытаясь заменить ей недостающего отца и став главарем в семье, поэтому невыносимо наблюдать за страданиями всегда сильной и непоколебимой женщины.

— Не сердись на меня, прошу, — взмолилась мать. — У тебя есть право ненавидеть меня после всего, но, доченька, ты единственная, для кого я живу. Ты должна меня понять, ведь то же самое, наверняка, твое сердце чувствует к Белле. Она ведь стала для тебя спасительным лучиком в безрадостном браке! Дети меняют людей, как и она, дав вам с Сандером шанс быть идеальной семьей, верно?

Ах, если бы кто-то сумел заглянуть в душу Анжелики, то он бы ужаснулся тому, что там творилось. Не душа, а кровавое месиво, в которое постоянно вонзали безжалостно острие ножа, напоминая о браке или любви, а Жиральд Ларош своим возвращением окончательно добил ее.

— Да, мама, ты права, — кивнула Анжелика. — Дети влияют на развитие отношений между супругами, и пусть не я ее родила, но она для меня смысл сохранения нашей семьи. Я не представляю иногда, как раньше жила без ее невинной улыбки или молочного запаха.

Наверное, это самая главная правда в жизни Анжелики, и в этом она никогда не разочаруются, ибо Белла заставила улыбку часто появляться на лице Лике. Двухлетняя худенькая девочка с огромными испуганными карими глазами, как у отца, покорила Анжелику с первого взгляда.

Вышедший из палаты врач, которого они ожидали больше часа, так как он вел важный разговор с каким-то больным, не удивился, застав двух заплаканных женщин.

Он хмуро посмотрел на них — это был кучерявый полный мужчина с причудливо закрученными бакенбардами и пронзительным пытливым взором, словно проникающим под кожу.

— Вы можете пройти туда, — деловито сообщил он, указывая пальцем на белую дверь слева, куда они немедленно отправились.

Довольно-таки маленький чистенький кабинет, обставленный разными медицинскими приборами и бежевой мебелью. Доктор, сев в кожаное кресло напротив, взял листок и быстро что-то написал, положив потом бумажку в раздвинутый ящик стола.

— Меня зовут Эжен Бувуа, главный врач этой больницы, — представился он, надевая очки, сразу изменившись во внешности, приобретя серьезное выражение. — Итак, вас интересует пациент Рейн Новик?

— Что с моим отцом?

— Как мой муж?

Их вопросы вылетели одновременно, от чего мать и дочь переглянулись, мысленно пообещав друг другу бороться с предстоящими трудностями, несмотря ни на что.

— Состояние, действительно, весьма тяжелое, — не обратив внимание, произнес Эжен. — У вашего отца и мужа сломалось ребро из-за сильнейшего удара вследствие аварии, но осколок застрял в левом легком, то есть, по-другому, это проникающее ранение с повреждением пристеночной плевры и органов грудной полости. Она требует специальной операции. Мы остановили процесс заражение и развития пневмоторакса, но это временно, буквально на двенадцать часов. Ему нужна срочная операция, в противном случае кровотечение усилится и…

— Почему вы ничего не делаете тогда? — не выдержала Анжелика и чуть повысила голос. Страх за отца овладел ею, как и плохое предчувствие, растущее внутри. — Вы говорите, что это необходимо, а сами бездействуете.

Мужчина задумчиво обвел ее взглядом, останавливаясь на влажных волосах и мокрой одежде, прежде чем предложить:

— Во избежания заболевания, я советую вам снять вашу куртку, а лучше поехать домой и переодеться.

— Со мной все в порядке, — тоном, не терпящим продолжения дискуссии на эту тему, заявила Анжелика. — Почему вы не торопитесь? Если надо оперировать, так выполните свою работу. На кону человеческая жизнь!

— Вы не понимаете, — укоризненно заметил Эжен. — Операция очень серьезная, провести ее должен хирург, проделывающий такие манипуляции..

— Деньги не имеют значение, — перебила его Анжелика, и врач устало закатил глаза, всем видом показывая, что ему трудно разговаривать, когда в смысл его фраз не вникают, а выдвигают собственные версии. Она замолчала, подавляя подступившее раздражение.

— Дело не в финансах, — терпеливо пояснил Эжен. — Во Франции, по моему мнению, всего лишь несколько хирургов — виртуозов, проводящие подобные операции в день по несколько раз. Я созвонился со своим коллегой из Страсбурга, месье Кристианом Кобалье, но он улетел в Швейцарию, поэтому у меня остался только один лучший вариант.

— Какой? — Непонятные дрожь охватила Лику. Она списала ее на холод, исходивший от мокрых вещей, и погрузилась полностью в разговор с доктором, страшась наихудших предположений.

— Вам, кстати, повезло, так как он сейчас в нашем городе. Если он будет оперировать вашего отца, то все будет выполнено блестяще. Поверьте, он профессионал в таких делах, к тому же он ведущий торакальный хирург Европы. Жиральд Ларош, к моему удивлению, согласился с первого раза оказать помощь нашей больнице, в частности вашему отцу.

Жиральд — имя наваждение, имя преследователь, имя, наводящее на нее страх и желание. Разве могло быть иначе? Она, прекрасно зная, кто является знаменитым хирургом во Франции, чья фамилия стоит первая в списке, продолжала полагать, что хоть в этом случае ее подозрения будут беспочвенны.

Жиральд Ларош… Он согласился на операцию, почти наверняка, чтобы заработать баллы перед ней, ошибочно рассчитывая получить выгоду. Нет ничего хуже, чем ощущать себя зависимой от человека, достойного исключительно ненависти! Его планы направлены на разрушение стабильности, окружающей Лику. Он вновь вносит бурю, сметающую установленные дистанции. И именно он будет противостоять смерти, дабы спасти ее отца.

Анжелика давно осведомлена о профессионализме Жиральда, хотя раньше и не догадывалась, что когда-нибудь столкнется с ним, как с хирургом, вытаскивающим с того света одного из членов ее семьи.

Она много чего не предполагала, между тем неприятные неожиданности случаются чаще, чем что-либо.

— Вы меня слушаете? — недовольный возглас врача принудил Анжелику вернуться к диалогу, потеряв суть и смутно помня, что объяснял монотонной речью мужчина. Когда она о чем-то задумывалась, то переставала реагировать на реальность, особенно о Жиральде Лароше.

— Да, вы рассказывали мне об операции, — пробормотала девушка и почувствовала, как пальцы матери накрыли сложенные на столе ледяные руки дочери.

— Не совсем, ладно, мне кажется, что вам стоит отдохнуть, — посоветовал Эжен, подозрительно оглядывая резко побледневшее лицо собеседницы, контрастирующее с покрасневшими нижними веками глаз и немного посиневшими губами. — Вы продрогли! В лучшем случае, вы заработаете пневмонию, а в худшем… Езжайте домой!

— Лика, доктор прав, — подключилась до сей поры притихшая Катерина, заботливо протянув кашемировое пальто. — Одень, я все равно останусь здесь до завтрашнего утра, пока не сделают ему операцию.

— Утра? — непонимающе переспросила Анжелика, не став возражать, надела предложенное пальто, получая материнское тепло, греющее ее замерзшее тело. Чего таить, она прошла довольно далекое расстояние, прежде чем позвонить матери с телефона ближайшего кафе, вот почему намокла под проливным дождем, как курица. — Операция, получается, будет завтра утром?

— Лика, доктор же два раза упомянул о дате. Что с тобой? Завтра в девять утра… Ты чего, дочь?

— У меня, похоже, мигрень, — солгала она, не вынося подозрительности, с которой врач покосился на нее.

Под удивленные взгляды Анжелика поднялась из-за стола на ватных ногах, тряхнув головой, отгоняя противную слабость, заполнившую ее. Горячая ванная и кружка горячего шоколада не помешают ей встряхнуться и поразмыслить над текущим ходом событий, в то же время подготовиться к неминуемой встречи с ним, и Катерина Новик, скрепя сердце, отпустила дочь, жалея, что именно Жиральд Ларош станет тем, кто поможет им, в прошлом принесший горе в их дом. Увы, выхода нет…

Анжелика вылетела из больницы и поёжилась. А дождь лил и лил, не прекращаясь. Периодически сверкали молнии. Внезапно вспомнив, что она дала шоферу выходной, Анжелика едва не застонала от досады. Поздним вечером в мерзопакостную погоду она вряд ли найдет такси.

Из-за дождя на улице потемнело быстрее, чем положено. Однако так как до вечера еще далеко, то на город опустилась серая пелена, и в одночасье все потеряло краски.

— Анжелика!

Девушка обернулась, всеми фибрами души желая выдать действительное за воображаемое. Нет, невозможно прятаться от жестокой реальности, следовательно, не остается надежды убежать от истины.

Даже не присмотревшись сквозь призму ливня, она узнала Жиральда Лароша, промокшего до нитки, неотрывно смотревшего на нее. Он стоял возле черного «мерседеса», открыв дверцу машины, без намеков давая понять, что ждет ее. По-хорошему, она обязана проигнорировать сей жест и пойти своей дорогой, только что-то внутри мешало осуществить задуманное. Она, как завороженная, медленно направилась к нему, вроде бы их разделяло пару шагов, а кому-то — вечность. Сначала ему показалось, что это плод разыгравшейся фантазии, и она не различила его зова, растворившегося в шуме дождя. Все — таки это не сон… И когда Анжелика приблизилась к нему, радость отступила, пропуская вперед огорчение. В ее глазах открыто читались ненависть и злость, но вместе с тем неясная жалость и неприкрытая боль.

— С твоим отцом ничего не случится, обещаю, — Жиральд заговорил неторопливо, тщательно подбирая слова. — К сожалению, нет возможности сегодня прооперировать его, потому что пациента следует подготовить, взять нужное количество анализов, но завтра утром ты уже будешь рядом с ним. Есть случаи и хуже и…

— Замолчи! — Сорвалась Анжелика. Дыхание участилось. Она не верила ему, не хотела верить его обещаниям, не хотела слышать этих слов. Только не от него. Но хуже всего было другое: она видела в них частичку правды. Он не лгал ей, не лукавил. Это добивало, удручало, приводило её в ступор.

— Ты замерзла, — тише добавил Жиральд, сопротивляясь всеми силами жажде коснуться мокрых упавших прядей на лоб Лике или прижать дрожащую девушку, оберегая от всех несчастий. — Я подвезу тебя до дому.

— Жиральд, ты, правда, уверен, что я поеду с тобой? — выплюнула Анжелика. — Жиральд Ларош, у нас разные пути, и то, что вы намереваетесь оперировать моего отца, ничего не меняет. Это ваш врачебный долг или попытка исправить старую оплошность, меня не интересует. Упаси Боже, если мой отец… Ты и представить не сможешь, на что я буду способна.

— А ты продолжаешь видеть во мне убийцу? — то ли утверждал, то ли спрашивал Жиральд. — Когда я надеваю белый халат, для меня перестают иметь значение личные неприязни и обиды. У меня нет прав лишать человека жизни, кто бы он был. Соответствуй я твоим мыслям, то вряд ли бы Александер Девуа до сих пор ходил по земле.

— Ты спас моего мужа, — горько подтвердила Анжелика, и до того как запрыгнуть в затормозившее возле них заказанное кем-то такси, напоследок бросила: — Я никогда не забуду, как подло ты поступил, отказавшись оперировать мою кузину. И ты смеешь рассуждать о честном исполнении врачебных обязательств? Моника едва не погибла, потому что твоя ненависть перешла границы, и ты воспользовался своим положением. Доктора не бывают такими.

Как колодец, откуда перекачали всю воду, так и ее сердце, наполненное когда-то любовью, иссохло, не в состоянии более тянуться к тому, кому стремилось раньше. Или нет?

Он же разучил ее любить, бросив на произвол судьбы, оставив внутри дыру, а привычная ненависть глубоко осела, разъедая изнутри. Как же больно! Никто не поймет, пока не один день не проведет в ее шкуре…

В своих несчастьях ей некого было винить, кроме него. Некого винить в том, что она никогда больше не сможет полюбить. Некого винить в том, что не хочет больше верить…

Назвав таксисту, старичку с седоволосой бородой, адрес дома, заплатив в два раза дороже положенной суммы, Анжелика прикрыла глаза, тщетно стараясь погасить вспыхнувшее пламя. Почему так трудно держаться подальше от него и ненавидеть? Почему настолько сложно ненавидеть?

Почему нет охоты его презирать после всего случившегося?..