Украденный. Книга вторая (СИ)

Часть 1 Лесной край. Глава 3

Едва лес расступился перед ними, Арис тронулся в путь, надеясь сразу же оказаться в Сердце леса, но прошло не меньше двух часов, а тропа так и вилась меж деревьев и Арис решил всё же встать на ночевку, а утром, когда проснулись, заметил, что ночная роса не тронула его скатку. Что-то вокруг всё же изменилось. Стало очень тепло, ушла лесная сырость. Трава была сухой и теплой, хоть спи на ней и вовсе безо всего.

Когда тронулись в путь снова, он заметил ещё другое — вокруг не осталось ни одного кривого дерева, ни одной сухой ветки, ни бурелома, не упавших стволов. Лес пестрел всеми оттенками зелени. Все чаще попадались невиданные цветы — яркие, огромные, они росли прямо в густой тени, как и трава, устлавшая землю сплошным ковром. К вечеру вышли на поляну, пронизанную солнечными лучами. В центре её росло старое дерево. Солнечные лучи, пронзая нежную зелень, ложились на траву. Тысячи птиц сорвались в небо, едва они вышли из-за поворота, и разлетелись в стороны, сверкая оперением.

— Здесь и остановимся, — сказал Арис и пока Каену ахая от восторга оглядывал дерево со всех сторон, сел на траву. Слабый ветерок качнул ветки и на голову ему упали крохотные розовые лепестки, кружась в воздухе они летели над поляной.

Так он и задремал — прислонившись спиной к широкому стволу. А потом один из цветков свалился ему прямо на голову и разбудил.

Арис открыл глаза и посмотрел как цветок медленно плывет от него по темной глади озера, а потом вскочил на ноги: в отражении, прямо за его спиной стоял Кукуранау.

Арис повернулся — позади никого не было. Он снова взглянул в воду и снова увидел шамана. Кукуранау улыбнулся и кивнул. А потом произнес: «Океан хочет…» но тут же все померкло и он услышал:

— Арис! Вставай!

И открыв глаза, увидел над собой Каену.

Он хотел сказать: «я видел во сне Кукуранау», но Каену сказал:

— Огу Арис, за нами пришли. Они несут цветы. Вставай же!

Встреча была торжественной. К ним вышел улыбчивый старик в белом балахоне чуть ниже бедер, в цветных штанах и с цветами в руках. Белые волосы старика были перехвачены красной ниткой. За ним шли ещё люди, все они несли цветы. Целые горы и подойдя ближе, уложили цветы в траву вокруг них.

Старик склонил голову:

— Арис, сын далекого края! Я охранитель Сердца, Ондрат, приветствую тебя в доме лесного народа и прошу быть гостем у нас! Эти цветы — на поминовение твоего великого народа!

Арис поклонился и нашел учтивые слова про себя думая, что рубаха в которой он прошел пол мира, истрепалась, как и сапоги. Едва он закончил говорить, старичок шагнул к нему и крепко обнял.

— Прости мне этот жест и мои слезы. Я ожидал тебя и знаю обо всем, что тебе выпало пережить. Если бы у меня был сын, я хотел бы, чтобы он был таким.

Арис ничего не сказал в ответ. Странное чувство пронзило его — будто сбылась давняя мечта и его захлестнуло счастьем. Он подавил в себе это и представил своего спутника:

— Это мой… советник, Каену.

— Сын северного края, Каену, ты наш желанный гость, как и все, кто пришел с вождем Арисом!

Еще раз улыбнувшись, он сделал жест:

— Ну, если вы готовы, дорогие гости, прошу пожаловать вас в Сердце!

И прежде, чем Арис успел спросить о Ларе, сказал:

— Наши волкичи принесли твою женщину и ту, кого мы почитаем Лесной девой, а ты, как мне сказали, зовешь Ларою. К вашему приходу мы приготовили для вас хоромы, какие, говорят, ставили в вашей земле. Мы разместили их у священного древа и оставили там разместили женщину, деву и всю поклажу.

Вскоре они услышали отзвуки незнакомой музыки и радостные крики.

— Арис, гость наш, ты уж слышишь эти крики и музыку. У нас теперь идет весенняя пятиница, для Лесного Края это время радостей. Не оскорбит ли тебя веселье, когда сердце еще ноет от потерь?

Арис мотнул головой. Чуткость старика лишала его дара речи.

— Мы с другими охранителями Сердца и лесным народом хотели б после пятиницы провести тризну. Чтоб выпить чашу поминаний и услышать твои истории обо всех, кого ты помнишь.

— Я буду говорить весь день, если это уместно, — кивнул Арис.

— Мы бы хотели слушать эти речи более малого дня. Пока останутся истории мы хотим их все узнать. Коснуться душ героев через твои мысли.

Под разговоры они вышли на огромную поляну, полную нарядных людей. А потом он и вовсе обо всем забыл, когда увидел дерево. Нет, Древо, источающее свет. Свет, теплый, как утреннее солнце, исходил от ствола, ветвей и листьев.

Огромный исполин верхушкой уходил в небо, возвышаясь над окружающим лесом и над ним плыл столб света. Ветви, как купол нависали над обширной поляной, заполненной людьми. Едва они вышли из леса, как мужчины, женщины, дети и старики, одетые в белое и красное, смеющиеся, с венками из цветов и ожерельями из цветов, затихли и оставили свои танцы, а затем расступились в стороны.

Только рокот барабанов доносился откуда-то издалека. Старик сделал шаг вперед и воскликнул:

— Свершилось, други! Вот Арис, герой, что исполнил пророчество!

Толпа зашевелилась и раздалась как море. Вверх взлетели цветы и ленты. Люди выкрикивали его имя. Женщины тянули к нему руки. Охранитель Ондрат довольно улыбался, а Арис шагнул вперед, как в воду, чувствуя, как восторг поднимается в его груди. Под ноги ему полетели цветы и ленты. Голоса, повторяющие его имя взлетели в небо громким криком и отразились от ветвей. Голова у Ариса закружилась от восторга. Он шагнул вперёд.

За куполом ветвей Древа стоял островерхий шатер, какие ставили в Ирисовом ущелье и увидев его, Арис будто очнулся.

— По нраву ли тебе сие? — спросил старик.

— Такие шатры были у нас… в стойбище.

— Ну, значит угодили. Что ж. С дороги вам бы отдохнуть. Но коли чего надо, просите, все дадим. В шатре есть вода, еда… мягкие постели. Ну а беседы, подождут до завтра.

— Да, — сказал Арис. — Доброй ночи.

— Арис! Арис!!! — Унау бросилась к нему и повисла на шее, — о Арис! Эти люди сказали, что ты придешь, но я не верила и…

— Лара здесь? — почти не слушая ее, он оглядел шатер.

— Да, да, она тут и я заботилась о ней, — немного обиженно сказала Унау и указала рукой на тонкую занавеску. Лара возлежала на меховых шкурах, а сверху ее закрыли белым льняным полотном с вышитым узором.

Арис склонился ниже. Лицо Лары стало совсем маленьким, желтым, будто она таяла, как кусок жира на солнце. Кожа ее на ощупь была все так же холодна. Вздохнув, Арис вышел из-за перегородки.

Там спорили Каену и Унау.

— Надо держаться вместе! Сам знаешь! — шипела она, как кошка.

— Не тебе решать это! — ядовито отвечал Каену.

— Что происходит? — Арис еще не видел Унау такой, даже глаза горели.

— Он хочет пойти к ним! — Унау вперила руки в боки, — Как тебе такое, а?

— Унау, тут есть еда? Мы были в пути очень долго и хотим есть.

Она тут же всплеснув руками выбежала из шатра:

— Все есть! Сейчас…

— Огу Арис, — как-то натянуто сказал Каену, — послушай. Разреши мне уйти, если нет приказаний и ты не хочешь, чтобы я охранял шатер!

— Уйти? Разве ты не хочешь поесть? — спросил он рассеянно.

Каену буркнул:

— Я найду себе еду на улице! Не хочу быть тут…

Он тут же замолчал, но Арис вспыхнул, мгновенно все поняв. Каену думает, что теперь он будет при нем обнимать Унау и сказал отрывисто:

— Иди, если хочешь. Я собираюсь поесть и после ужина лягу спать у порога. Так что возвращайся когда захочешь.

Каену не глядя на него кивнул и сразу вышел. Арис с досадой смотрел ему вслед. Он ведь знал, что ничего хорошего не будет если он возьмет Унау.

Почему же он поступил так глупо и позволил этому случиться⁈ Он вспомнил берег протоки, ее белую кожу, сияющие глаза и малицу, скользящую с плеч. Она говорила тогда, что это ничего не изменит и ничего не будет значить и он… о чем он только думал!

Разозлившись, Арис скрипнул зубами. Ради нее самой и ее поступков следовало проявить к ней уважение, вместо этого он овладел ей, как безумный, едва открыл глаза! Какой позор…

Полог взвился вверх и вошла Унау с полным горшком воды. Разгребла угли на месте старого кострища в середине шатра, отвязала от столба веревку и потянула вниз дымовую заслонку. Потом сложила дрова и высыпала между ними угли.

Арис следил, как слабый отсвет лег на ее лицо. Он вдруг понял — после того, что было она может забеременеть. И его первый сын родится от нее. От досады он застонал и Унау тут же повернулась к нему:

— Арис? У тебя что-то болит?

Он только мотнул головой. Ловко она повесила над огнем два котелка.

— А Каену куда делся?

— Он ушел.

— Ушел, — проговорила она склонилась над котлом, — так и знала. Зря ты отпустил его. Потворствуешь ему. Напрасно. Там лесные колдуньи мигом закрутят ему голову! Пусть сидит тут!

— Я сказал ему, чтоб уходил! — рявкнул Арис, надеясь, что окрик ее остановит, но Унау вдруг улыбнулась и сказала склонив голову на плечо:

— О, Арис! Прости глупую Унау, я сперва не поняла, а теперь вижу, надо было, чтоб он ушел и оставил нас… но сперва мы поедим. Тебе нужны силы! — она захихикала и Арис еще крепче сжал зубы.

Вот как она представляет, что теперь будет. Она думает, что будет вести себя, как его жена, жить с ним, не скрываясь. А потом забеременеет и ему придется признать ее женой, чтобы ребенок носил его имя.

Унау, тем временем хлопотала у костра, напевая под нос, потом полезла в сумку и наконец направилась к нему с гребнем в руках:

— Я расчешу твои волосы и заплету заново пока греется еда.

В его племени только жена могла заниматься волосами мужа. Он попытался вспомнить, как было у них, у Океана, но не смог. Он попал на берег зимой, когда вороны уже раскинули зимнее стойбище, которое сильно отличалось от летнего. Летом каждая семья у воронов жила своим небольшим домом, но стоило выпасть снегу, все менялось: вождь и охотники ставили себе отдельный шатер, дети и женщины уходили в другой, а у шамана появлялись гости — немощные старики и все женщины по очереди помогали ухаживать за ними. Как складывались у воронов семейные отношения, он не знал.

— У нас только близкие могут причесывать мужчину, — сказал он строго.

— И у нас — тоже! — сообщила она и счастливо хихикнула. — Поэтому твои волосы теперь — моя забота. Я привыкла, все время в пути я плела тебе косы.

Оскорбить ее, выдрать гребень из рук, указать место в его шатре? Он просто не мог так поступить и молча позволил ей продолжить.

Некоторое время Унау молча отцепляла медные колечки с его волос, а потом начала болтать:

— Наверное Каену уже ласкает какую-нибудь ведьму. Они тут очень просто сходятся с мужчинами. Такие подлые! Ох, это ужасный, лживый народ. Очень хорошо, что ты пришёл. Значит мы скоро уйдем из этого края, где женщины вешаются на мужчин. Знаешь, у них очень странный обычай — пока девушка не замужем, она может делать все, что хочет… понимаешь? Все — все — все. И никто ей ничего не скажет. Даже ее жених. О ужас, да?

— Ну а их бог? — завела она снова, не дождавшись ответа, — Ты слышал, кому они поклоняются? Они молятся Зверю, приносят дары Зверю. Стоит ли удивляться, что они такие лживые и подлые люди? Насквозь лживые и подлые и…

Арису вдруг стало смешно. Так вот значит, как он выглядит со стороны, когда подозревает всех. Как ворчливая Унау.

— Сам подумай, разве может быть правильным, когда ты поклоняешься Зверю? — болтала Унау.

— Но ваши духи — звери, — возразил он, — Ты сама поклонялась Ворону, а твои соседи — Лису.

— Как будто ты не понимаешь! — возразила она, — Лис и Ворон — духи, которые живут на Той стороне. Ну а здешний Зверь, совсем другое дело.

— Почему?

— Он никакой не дух! Он… оборотень, — пробормотала Унау.

— Волколак?

Она склонилась ниже и Арис почувствовал ее дыхание на щеке.

— Говорят, он обращался в волка, а еще в медведя. Может превращаться в россомаху. Нет зверя злее. Россомаха ест падаль! Ну а потом он начал обращаться в чудовище, которому нет названия, вот и стали его звать Зверем.

— У него красные глаза и подлая натура, — она выпрямилась и снова взялась за его косы, — Он развратил лесной народ и забил им головы колдовством. Помни это, когда будешь с ними говорить. Не позволяй им задурить тебе голову, хорошо?

— Унау, — тихо начал он, пораженный ее наглостью, но она перебила снова:

— Ничего не бери у них из рук. Ни ешь, ни пей с ними и никогда…

Арис резко встал и сжал ее руки.

— Унау!

Она попыталась вырваться:

— Арис, мне больно!

— Поговорим, — он отпустил ее и закрепил кончики волос кожаным ремешком, который она успела снять.

Вода зашипела, вырываясь из котелка на камни и Унау дернулась было туда, но он снова схватил ее за руку и вернул обратно:

— Я сказал тебе — сядь и слушай меня! Ты понимаешь, или ты обезумела?

Она только кивнула и вдруг испуганно посмотрела на него.

— Ты не должна так себя вести.

— Но что я сделала⁈

— Унау, ты больше не будешь плести мне косы. Ты мне не жена, значит не можешь дотрагиваться до моих волос.

— Но…

— Помолчи! — он чуть повысил голос, нависая над ней.

— Ты не можешь давать мне советы и наставления, если я тебя не просил. Ты должна понять свое место и мое дело показать его тебе.

— Вот как значит… огу! — всхлипнула она.

— Да. Я говорил тебе, что не смогу никогда полюбить тебя и не хочу брать тебя первой женой. Ничего не изменилось.

— Не изменилось, — горестно повторила она.

— Мы совершили ошибку, — закончил он.

— Ооо… — пробормотала Унау.

— Если ты беременна, я… — он вздохнул, — женюсь на тебе. Но я не желаю этого. И тебя больше не желаю.

Унау подняла голову; глаза у нее стали больше в два раза и блестели от слез.

— Значит, так… — произнесла она.

— Так.

Некоторое время он стоял, пока она не опустила голову и не начала рыдать. А вода все шипела, изливаясь из котелка на камни. Арис развернулся и подошел к костру. Снял рогатину, поставил котел на камни, сложенные у кострища. Унау все еще рыдала.

— Унау, — негромко сказал он, — все это не твоя вина. Это я виновен перед тобой. Я исправлю это и никогда не повторю той ошибки. Я найду тебе мужа и устрою твою жизнь. Может быть прямо тут, среди лесного народа.

Она зашипела едва не сильнее, чем кипящая вода, когда вскочила на ноги и слезы разом высохли:

— Что⁈ Ты решил выдать меня за лесного колдуна⁈ Только и думаешь, как от меня избавиться⁈ Я и сама могу уйти! Делай что хочешь, только я не останусь в этом проклятом месте! Никогда я не стану жить среди лживых людей без сердца и совести, которые поклоняются Зверю! Да! Они носят свои дары Зверю с красными глазами, мерзкому колдуну который превращается в невиданную тварь — то ли змею, то ли волка с двумя головами!

Она шагнула к нему, сложив руки перед собой:

— Они уже задурили тебя! Не доверяй им! Их женщины коварные твари! И все они полны темного колдовства, от которого сами стали чудовищами!

— Унау, закрой свой рот, — попросил он тихо, но твердо.

Она всхлипнула снова и протянула руки:

— Я говорю правду! Дед повторил бы тебе мои слова и ты поверил бы ему! Арис… прошу тебя! Поверь мне, не отвергай меня и мои слова!

— Замолчи, — отрезал он.

Унау стояла теперь в пол шаге от него и слезы лились по щекам, а губы дрожали. Она протягивала руки, и против воли он снова ощутил жар в теле и отступил на шаг.

— Нет. Будь же благоразумна. Я помогу тебе во всем, буду твоим братом, но бОльшего не будет. Забудем тот вечер и перекат у реки.

Она упала на колени и залилась рыданиями снова.

— Прости меня, Унау, — попросил он, — Я причинил тебе вред.

— Уйди! — выкрикнула она вдруг. — Уйди! Оставь меня! Ненавижу тебя! И себя ненавижу! Уйди, я не хочу с тобой больше говорить, или я сама уйду!

Арис быстро вышел из шатра и остановился с той стороны полога. Унау рыдала внутри, горько, безутешно. Проклиная тот вечер, когда поддался на ее уговоры, Арис пошел прочь.

Сперва он шёл не глядя, будто хотел убежать от отчаянных рыданий, что раздавались в шатре. Боль Унау причиняла боль и ему, ибо он и был ее причиной. Когда звуки её горя стихли вдали, он огляделся и понял, что находится на краю поляны, под Древом, но теперь тут все изменилось. Люди ушли и шум праздника раздавался где-то вдали. Вид самого Древа за это время изменился тоже. Листья утратили сияние, но по веткам все еще бежали слабые искорки. Ярче всего светился ствол, хоть и его сияние потускнело.

Арису хотелось получше рассмотреть дорожки искр на огромном стволе, но он не решился подойти. Это место — священное для лесного народа, кто знает, как следует себя тут вести. Как вежливый гость, он не хотел нарушать правила едва появившись.

Он огляделся. Где-нибудь под деревьями найдется приют. Это не беда, когда так тепло и вокруг мягкая трава. Если бы ещё поесть! С утра во рту не было ни крошки. От этой мысли он грустно вздохнул, а потом провел рукой по верхушкам густой травы, что росла на поляне под древом. Стайка светлячков тут же поднялась из травы и вдруг превратилась в щенка. Арис присмотрелся и понял, что это не светлячки, а искорки света. Щенок поскакал над травой не задевая верхушек. Шлейф искорок летел за ним.

— Арис, гостюшка, не спится? Вот увидел тебя, думаю подойду.

Старик охранитель, что встретил их так тепло, стоял рядом. Арис кивнул: да мол, не спится. Некоторое время они молчали, слушая отголоски музыки. Ее звуки теперь стали частыми и ритмичными, будто там проходил ритуал.

— Племянники мои о тебе рассказали, — проговорил вдруг старик, — Снежич сказал, что человек ты сильный, но не простой.

— А Вторак что говорил обо мне? — усмехнулся Арис и охранитель тоже усмехнулся:

— Вторак молчал… себе на пользу. По взгляду его, лисьему, понял я, что невзлюбил тебя он крепко.

Они немного помолчали и Арис вдруг решился:

— Вы старый человек и много видели. Вы мудры и отнеслись ко мне с добром. Расскажите мне про колдовство. Что оно такое? Добро это, или зло? В моем стойбище шаманы учили, что колдовство есть зло. Но вот я вижу целый народ, где все владеют колдовством, даже дети. Как духи могли допустить такое, если колдовство — зло?

Старик сказал:

— Когда-то Кеттер задавал этот вопрос моему далекому предку. Притча о том разговоре до сих пор жива. Кеттер так же спросил: что есть колдовство? Зло, или добро? Мой добрый предок ответил: колдуны ли птицы? Волхи ли рыбы? Птица парит в небе, рыба дышит под водой, человек так не может, значит ли, что их природа дурна, или всего лишь отлична?

— Нельзя считать волка злом, но в стойбище не потерпят стаю, ибо такое соседство принесет ущерб людям. В этом и мой вопрос: что несет миру колдовство? — тут же ответил Арис.

Старик вздохнул и ответил, немного подумав:

— Твой вопрос весьма уместен. Я расскажу тебе откуда взялась волшба и ты сам рассуди зло это, или добро. Только сядем, иначе я устану.

Арис помог старику сесть прямо в траву, под ветви Древа и сам устроился рядом.

— Начать издалека придется, — наконец заговорил тот. — В старое время, когда еще мир наш был очень молод, в нем не было места для человека. Тот мир жил во тьме — низкие тучи покрывали небо, рождая желанный тварям мрак, а земля, лишенная солнца, была покрыта гнилыми болотами и вольготно жилось в том мире чудовищам, каких сейчас уж даже не представить. А люди… люди прятались в норах, как мыши полевые. Мы были добычей темных тварей и мир полный мрака принадлежал чудовищам. Казалось, таков порядок вещей и его не изменить, пока не появился некий человек, который решил бросить вызов чудовищам. Имя его исчезло в веках, но мы зовем его Иваром-родоначальником. И вот, что о нём говорят.

— Ивар-родоначальник нашел свое жилище разоренным. Некая тварь убила его жену и сожрала. Обычно люди после такого уходили и подале, но Ивар был не таков. Он с сыновьями выследил тварь, узнал о её повадках и убил. А после решили, что отныне посвятят жизнь борьбе с чудовищами. Так начался род наших предков, охотников на тварей и долгие века мы боролись с чудовищами и теснили их.

— Род наш становился все сильнее и все больше становилась община. Дважды твари едва не уничтожили нас всех, но мы выстояли и стали ещё сильнее и многочисленнее. И вот, настало время, когда люди уже надеялись стать хозяевами мира и жить безопасно, когда вдруг… случилось то, чего никто и представить не мог.

Старик тяжело вздохнул и посмотрел на него:

— Понимаешь, охотясь на тварей, наблюдая за их повадками, потомки Ивара и сами подвергались нападениям. Кровь тварей и их укусы, видимо сделали свое дело. Род Ивара менялся, менялась наша кровь и вот родился у нас тот, кто имел особые способности, каких прежде не было. Того ребенка сперва хотели убить. Ведь мы всегда боролись с тварями, но вот один из нас несет в себе черты чудовища. Но тогдашний деспот рода решил, что это и есть последнее испытание людям, чтобы показали мы свою натуру и выбрали тьму или свет; он сказал:

«Не уподобимся тварям, которые имеют черное нутро и поедают свой приплод, но возьмем дитя невинное, зараженное пороком и воспитаем его в свете!»

— Вот так вот Арис и родились колдуны. Из смешения крови чудовищ и борцов с ними. Мы все потомки тех, кто решил защищать людей от тьмы и злобы, но был заражен. И потому мы воспитываем своих детей так строго — они несут в себе силу и должны уметь управлять ею… однако, в юности многие из нас кичатся этим. Взгляни на Вторака. Чему гордиться? Ни одного заклятья не умеет, едва со скрипом в волка перекидывается, но гонору, будто он брат Лесьяра! Вот это и есть ответ тебе, Арис. В том и есть испытание. Наш бог, Лесьяр, говорил: что есть зло? Выбор сердца человеческого следовать стезею чудовища.

Арис молча обдумывал эти слова.

— Вы хотите сказать… что колдовство не дар тьмы, а случайность? И вы таковы как и весь иной мир, среди вас есть добрый и злые люди?

— Ты быстро уловил суть дела, — кивнул охранитель.

— Выходит… что колдовство несет угрозу потому, что если колдун выберет зло, он станет Мешем. Вы говорите, что все тут колдуны из-за особой крови. С детства это у вас в крови. Как узнать, кто вырастет из каждого ребенка, какой он выберет путь? Вдруг сегодня среди вас растет новый Меш?

— Все люди имеют руки, но сколько среди них сильных воинов? Сколько метких стрелков?

— Вы хотите сказать, что не каждый колдун может стать Мешем даже если выберет зло?

— Ты все верно понял. Взгляни, — старик указал на древо, — в лесу из тысяч деревьев такое лишь одно. Риск есть всегда, но нельзя сжечь всё поле из-за одного сорного колоса.

Они помолчали, прислушиваясь к голосам людей. Теперь вместо ритмичного гула доносились смех и песня.

— Я хотел бы, чтобы ты осмотрелся и сам решил, какие мы. Я льщу себя надеждой, что лелею добрые семена в детских сердцах. Но Снежич рассказал, ты видел обращение. Я не рад этому, он зря сделал это.

— Кто такой Лесьяр? — спросил Арис.

— Лесьяр — это наш бог, которому мы верно служим. Он был человеком прежде, одним из потомков Ивара-родоначальника и имел великую силу волшбы. Его сила едва ли была слабее силы Меша. Оглядись, это он создал это место. Он посадил Сердце и огородил Лесной край от всех бед и даже силы Меша не хватит чтобы проникнуть сюда.

— Зачем ему нужна Лара?

— Как бы не был силен Лесьяр, он спит, искалеченный силой Меша. В старое время Лесьяр уже выступал против Меша. Это случилось, когда Меш создал лушь. Так он получил силы человеческих душ и их тела в качестве рабов. Лесьяр выступил против него и с ним была и Лара. В той страшной битве едва не раскололся мир. Меша смогли запереть на долгие века, но он выбрался и набирает души. Лесной деве и Лесьяру нужно объединиться чтобы она отобрала у него связь с чужими душами, а Лесьяр уничтожил его. В этот раз и мы будем сражаться и отдадим все силы… этого хватит, чтобы убить его. Навеки.

Арис думал, наблюдая за танцем искорок на стволе Древа.

— Всё сказанное тебе стоит обдумать наедине с собой, — сказал старик. — Но ответь мне, что случилось? Я удивлен был, увидев тебя здесь! Что-то гнетет тебя? Шатер не мил, в еде недостаток?

Арис покачал головой, но старик молчал. пришлось ответить:

— Это только моя печаль и мое дело.

— Что же она сделала?

Арис отвернулся, провел рукой по траве. Оттуда поднялся светящийся цветок, расправил лепестки, следом возникла птичка размером с детскую ладонь, полетела, а за ней помчался, не приминая ни травинки, крошечный зайчонок. Искры веером рассыпались в траву с его хвоста. Арис протянул руку, но зайчонок ускакал следом за птичкой.

— Что это такое?

— Светличи. Сегодня днем малые дети показывали на поляне свои умения. Они создали этих существ из солнечного света, а затем светличи уснули в траве. От движений твоей руки они проснулись.

Арис молчал. Он ждал, что старик, уйдет к празднующим, но тот не уходил.

— Что ж, коли не спишь, позволь-ка приглашу тебя в свои хоромы! Выпьем по чарочке ради праздника, там и поговорим. Ночью беседуется проще.

Охранитель повел его через поляну прямо к гигантскому Древу. Арис понял, что не менее двух десятков мужчин понадобиться чтобы обхватить ствол, а по нижним ветвям он без опаски проехал бы верхом. Листва нависала над ними будто шатер, полностью закрывая небо и тонкие всполохи огоньков то появлялись, то гасли в ней. Арис так и не решился спросить, что это за явление. В гигантском стволе темнел провал и когда они подошли ближе, Арис разглядел внутри коридор, который уходил куда-то во тьму, а вокруг входа и по всему стволу бегали синеватые искорки. Они двигались цепочками, выходя из под земли и стремились вверх.

Не мешкая охранитель шагнул в проход и Арис следом. Тут было просторно, во все стороны расходились коридоры, будто ходы, проточенные жуками в древесине. Старик двинулся наверх по закругляющемуся ходу, Арис последовал за ним и хотя он был выше старика на две головы, ему вовсе не было тесно.

— Эти искры, что ты разглядывал, сила Лесьярова. Древо собирает силу и несет вверх, щедро даря нам. Это наш источник. Когда на праздник на поляне у Сердца собирается лесной народ, магическая сила зажигает каждый лист огнями.

Они несколько раз свернули, поднимаясь все выше. Стены вокруг гудели, будто внутри что-то двигалось. Арис решил, что это древесные соки поднимаются наверх и поразился силе, с которой корни гонят к вершине и каждому крошечному листочку воду.

За очередным поворотом появился проем, ведущий наружу. Старик задержался, указывая Арису:

— Взгляни.

Шагнув на наплыв коры, будто на карниз, Арис остановился. Отсюда хорошо было видно ветки, что сплетались, пересекаясь будто светящиеся мосты в лиственном ковре. Далеко внизу темнела трава и там где они прошли все еще танцевали светличи.

— Красиво, да?

— Я будто сплю и вижу великие чертоги богов.

Охранитель качнул головой:

— Таковы дела Лесьяра. Они прекрасны и лежат с этой стороны мира. Идем, — и они снова пошли наверх.

В темноте старик приподнял тканевую занавесь и Арис вошел в небольшое помещение. Здесь не было окон, но у стены стояла лавка, на которую и указал охранитель. Арис шагнул вперед и удивился тому, что не слышит шагов, а потом заметил, что весь пол застелен сухой травой. Тонкий аромат лугового сена и древесных смол стоял в воздухе.

— Здесь вы и живете? — спросил Арис.

— Порой и тут. Сердце — мой дом.

Он вытащил из сундука каменную подставку, высек искру и тонкий фитиль зажегся огоньком.

— Ну вот, стало светлее… так, угощение нужно состряпать. Племянница моя, которая следит тут за хозяйством, ушла на праздник, так что не смейся над тем, что ты увидишь…

Он сделал легкое движение рукой и прямо перед ними появилось натянутое полотнище. Края его свободно свисали по сторонам, будто под ним и в самом деле была крышка стола. Арис удержался от желания проверить, прикоснувшись рукой, но мазнул взглядом, убеждаясь — да, под натянутым полотном к полу не уходило ни одной ножки.

Между тем, поверхность начала наполняться всевозможной едой в глиняной посуде. Звякая, возникали тарелки, кружки.

— Я слабо владею домовитой волшбой, — сказал старик, пристраивая посреди всего этого каменную чашу с фитильком, — Поэтому прошу — будь внимателен и пробуй аккуратно. Отравы нет, но то, что выглядит как яблочный хлеб может оказаться… кхм… похоже на кислицу.

Арис некоторое время разглядывал посуду, затем вздохнул и сказал:

— Охранитель Ондрат…

— Зови меня дядька Ондрат, если можешь, — прервал его старик. — Мне так привычней.

— Хорошо, — кивнул Арис. — Вы оказали мне много чести. Я скажу прямо — сегодня праздник и ваши люди наверняка ждут вас.

— Мои люди имеют семьи и поддержку. У них есть любовь родных и опора. Ты же потерял всех близких ради нас. Потому и хочу, чтоб ты назвал меня дядькой, чтоб знал ты: более не останешься один.

Как хорошо, что в комнате темно и старик не видит как изменилось его лицо! Слова старика попали в самое сердце! Арис хотел бы найти слова, поблагодарить, но не мог вымолвить и слова. Он взял кружку и отпил немного, а затем сказал:

— Недавно вы спросили меня отчего я не в шатре. Скажу вам честно, я дурно поступил. С той девушкой, Унау, что пришла со мной. И не хочу поступить честно, взяв ее в жены, хоть и должен. Ее дед был шаманом, он погиб спасая меня и Лару. Унау и сама защищала Лару и помогала мне. Она так много сделала, её добру нет числа. Ее дед просил меня только об одном — взять Унау с собой на юг и устроить ее судьбу. Но вместо этого я обесчестил её и теперь не хочу исправить свой поступок.

— Властью Леса и Сердца я мог бы поженить вас, но ты ведь сказал, что не хочешь этого? — осторожно сказал старик.

— Да. Я не хочу ее видеть своей женой, — сказал Арис тихо. — Я и ее не хотел, но потом… она сказала, что умрет, если я не коснусь ее и… всякие другие вещи, я увидел ее тело и будто обезумел! Я только говорил, что не хочу этого, но не оттолкнул ее.

— Бедный Арис! — прошелестел голос старика. — Ты во всем винишь себя. Но ведь ты сказал, что не хочешь ее, а она все равно предлагала себя? Она сказала, что не будет требовать чего-то кроме танца ваших тел и что ваши души так и будут жить отдельно друг от друга, верно? И ты поверил ей, но теперь понял, что она тебя обманула, но все равно ты винишь себя в том, что не оттолкнул ее, хотя… кто смог бы оттолкнуть ее — такую молодую, красивую, предлагающую так много сразу…

— Но я должен был! — воскликнул Арис.

— Но почему? — в темноте он слышал, что старик улыбается. — Она хотела тебя и она тебя получила. Женщины тоже могут хотеть мужчин и получать от любви удовольствие. Ты исполнил ее желание.

— Если она понесет… я не хотел первенца, зачатого на камнях переката!

— Об этом забудь, — сказал старик твердо, — Я сделаю для нее отвар и ничего не будет.

Арис молчал. Старик налил из высокого кувшина темной жидкости в кружки и подняв одну, другую протянул Арису. Они выпили терпкого вина и старик сказал:

— У нас, лесного народа, другие нравы. Мы позволяем мужчинам и женщинам любить друг друга, если им этого хочется. Это проще для нас потому, что у нас есть отвар, который делает любовь безопасной. Я не могу осуждать тебя потому, что в нашем народе не считается ужасным, когда мужчина и женщина любят друг друга, если только они не связаны с кем-то еще. Этого мы не одобряем, но ведь и ты и та девушка свободны.

Они отпили ещё понемногу и старик заговорил снова:

— Ты можешь оставить ее у нас. Мы найдем ей хорошего мужа, я дам все, что нужно и буду следить, чтобы ей хорошо жилось.

— Вряд ли она захочет, — он вспомнил, что Унау говорила час назад и усмехнулся.

— Она может изменить мнение, когда узнает наши обычаи получше. Беда с ней в том, что она все время сидит в шатре и не выходит. Мы звали ее на праздник, но она отказывалась. Сперва я решил, что это ты велел ей, а потом Снежич признался мне, какая у вас сперва вышла непонятность и я решил оставить ее в покое до твоего прибытия.

— Она напугана и еще она ревнует, — сказал нехотя Арис.

— Ревнует, — понимающе усмехнулся старик.

— Она слышала, что девушки в вашем краю более свободны и… она злится. Говорит дурные слова Я легко впадаю в гнев, а она, чуть что, в слёзы… я готов защищать её всегда! Но защищаться от неё не желаю! Она мой человек, но повлиять на её разум я не в силах. Все было ужасно сегодня, когда я пришел в шатер. Она решила, что должна вести себя как моя жена и не понимала моих слов. А затем я кричал на нее и она плакала. Потом я ушел. Не хочу привыкать к такой жизни. Будто Мауро с Ардой — драки и ссоры. Я не хочу идти обратно, видеть ее не хочу!

— Арис, — перебил его старик, — мы все это решим. Забудь об этой горести, позволь мне все устроить! Унау успокоится. А завтра я попробую ее немного задобрить. Хоть эту ношу мы с тебя снимем.

Арис только вздохнул, не позволяя себе надеяться, что охранитель в самом деле сможет помочь. Старик вдруг резко встал:

— Пора мне! Нет, нет, не ты! Останься здесь! Идем, ты не стеснишь меня, — старик взял каменную чашку и отодвинул плетеную циновку, которую Арис и не заметил. Перед ними открылась анфилада комнат.

— Там вон мои покои, а я сегодня до утра буду занят. Ложись и отдыхай. Тут тебя никто не потревожит.

Перед уходом он сказал:

— С утра тебя поднимет племянница моя. Поешь, потом приходи на праздник. Завтра у нас день игрищ. У Древа будет праздник и в лесу. Ну, сам увидишь. Унау я займусь, а ты завтрашний день развлекайся, ни о чём не думай. А вечером возвращайся сюда, соберутся охранители у Сердца, будем совет держать. Но думаю, сойдемся, что после помятований по твоему народу пора нам отправляться к Лесьяру. Пора нам пробудить его и деву, а то нас Меш заждался.

Старик на миг задержался, улыбнулся и сказал:

— Благослови тебя Лес и Сердце! Доброй ночи, Арис.

Уже засыпая, Арис вспоминал светящиеся фигурки в траве. Зайчонка из цветного света, что гнался за птичкой, у которой с хвоста искорки осыпались в траву.

Ему снились теплые, светлые сны. В них он был ребенком, играл в Ирисовом ущелье с Бако и Антором. Няня звала их ужинать и рассказывала сказки, а Мауро уехал далеко и забрал с собой Арду. Сон был вкусным, будто лакомство и Арис наслаждался каждым мгновением, но вдруг все изменилось. Уютная постель стала жесткой, перед ним возник колючий куст, а под ним на земле лежал младенец, широко открывающий рот в плаче. Рядом была и Унау. Арис не сразу узнал ее — так сильно она изменилась, иссохла, волосы торчали вокруг лица клочьями, а в запавших глазах горела ненависть.

— Ты бросил меня, — упрекнула она и младенец вторил ее словам плачем, — я отдала тебе все и ты бросил меня. Твой сын никогда не знал тебя и мучился, мучился, мучился…

Арис протянул к ней руки, желая утешить, но образ Унау распался в воздухе и его окружила черная пустота. Из мрака доносились крики и стоны. Дети кричали, завывали женщины, скрежетали зубами мужчины и хрипели старики. Арис знал, что каждая слеза, каждый стон его вина. Он понимал, что спит, но не мог ни проснуться, ни пошевелиться. Между ним и реальностью разверзлась пропасть кошмара и он соскальзывал в ее пасть.

— Ну все, довольно! Отпусти его, тупая птица!

Он втянул воздух и наконец смог открыть глаза. Юная девушка полотенцем выгоняла из комнаты странное существо — вроде бы птицу, размером чуть меньше гуся, но с необычайно длинным хвостом, и дивной расцветкой. Птица мчалась прочь, неуклюже уворачиваясь от ударов, у самого выхода обиженно вскрикнула и скрылась в проеме.

Арис потер глаза — на миг ему показалось, что у птицы было женское лицо.

— Доброго утра, гостюшко! — девушка тут же заткнула полотенце за пояс хозяйским жестом и поклонилась ему в пояс, — хорошо ли спал-почивал?

Девушка была высокой и будто налитой жизнью. Две толстых косы, будто змеи проползли по ее спине и стукнулись об пол.

— Ты кто? — спросил он, спуская ноги с постели.

— Племянница. Веду домохозяйство у дядьки Ондрата. Или он не сказал тебе? — она подняла с пола и подала Арису его рубаху, а сама отошла на шаг.

— Сказал. Как твое имя?

— Пока гостишь у дядьки, зови меня сестрица. Сестрица Глафира.

Арис откинул одеяло и подтянул штаны. Глафира даже не отвернулась, все так же смотрела на него, прищурив глаз с какой-то насмешкой.

— А кого ты гнала полотенцем? Что за птица?

— Это дядькина зверушка, птица-сирин. Кличут Машкой. Поет отменно, но на ночь надо гнать ее в шею из горницы. Иначе заберется на грудь и будет слушать твои сны всю ночь. Добро, если хороший сон сниться, она запоет светлую песню. А вот если сон дурной, она заплачет, закричит. Тогда и не проснуться можно. Дядька про нее позабыл, видно, за хлопотами, вот она пробралась к тебе. Уж не серчай.

— А у нее… — Арис чуть замялся, не зная. Стоит ли спрашивать про человеческое лицо.

— А теперь вставай, гость дорогой, иди вниз, где вчера с дядькой вечеряли. Там уж и умыться я приготовили и стол накрыла, а пока горницу приведу в порядок, — сказала Глафира.

Она вышла в коридор с ним вместе и махнула рукой:

— Вот туда пойди. Видишь, белый полог висит? Там и умываться.

Не сделав и трех шагов, Арис едва не наступил на серый комок из перьев и только случайно понял, что это птица. Одно крыло у птицы было развернуто, ноги торчали в стороны. Он вернулся назад.

— Глафира… сестрица.

Она стояла посреди комнаты, раскинув руки в стороны, голова запрокинута назад, косы болтаются почти до пола. Глафира не услышала его потому, что в этот момент выдохнула резкий, горловой звук. Порыв ветра ударил Ариса, оттолкнул в коридор, сено, которым был устлан пол, вспыхнуло ярким огнем, пламя помчалось к углам, поднялось по стенам, охватывая все предметы, а затем огненное кольцо сошлось наверху, схлопнулось и исчезло, будто и не было. Все предметы и даже трава на полу остались целыми и только в воздухе пахло так, как пахнет после грозы. Глафира отряхнула руки и повернулась к нему.

— Что, гостюшко? Заблудился?

— Там птица валяется прямо посередине коридора. Перья посерели и ноги в разные стороны торчат. Она что — сдохла?

— Не, живая она, спит. Уморилась — всю ночь тебе пела. Такое счастье ей редко выпадает. Напилась чужих скорбей под завязочку. Им, сиринам, человечьи печали что нам мед. Обожрутся и спят где попало. Сколько их так подавили, бедолаг! — она покачала головой и отвернулась.

Арис вернулся в коридор, подошел ближе, попытался разглядеть голову птицы, но она лежала лицом вниз, видно лишь серые перья на шейке. Он присел и коснулся ее. Птица лежала как мертвая. Арис осторожно перевернул её и глубоко вздохнул — женское лицо ему не приснилось. Вместо птичьего клюва и перьев он увидел гладкую белую кожу, тонкий нос и губы. Полуоткрытые глаза закатились вверх. Он поднял ее и стараясь держать подальше от себя вернулся в горницу.

— У нее человеческое лицо! — сквозь зубы сказал он.

— Лицо, ну, — равнодушно ответила Глафира.

— Глафира…

— Ну чего еще?

— Это оборотень?

Она обернулась и всплеснула руками:

— Какой оборотень, белены объелся, гостюшко? Говорю ж, это сирин-птица! Отпусти её, бедной птичке поспать бы. Что тебе до ее лица? Не красивое что ли?

Птица вдруг извернулась и укусила его за палец. От неожиданности он разжал руки и птица вывалилась, сделала два шага и упала у стены, закатив глаза и вытянув лапы.

Глафира тяжело вздохнула и поманила рукой:

— Пойдем уж в горницу, гостюшко! Экий ты неуговорный!

— Сюда пожалуй, дорогой гость! Буду за тобой ухаживать, а то на птиц засмотревшись и вовсе умыться позабудешь!

Она подвела его к глиняному тазу и поливала из кувшина, пока Арис умывался. Протянула рушник, а когда он вытер лицо и руки, на столе в центре комнаты уже был накрыт завтрак.

Сама же девушка, хоть и кланялась низко, и улыбалась широко, теплых чувств в нем не вызывала — ее губы улыбались, но большие синие глаза казались пустыми, как озера в безветренную погоду, а под этой пустотой Арис видел и другое. Хорошо прикрытое, там плескалось презрение и злость.

Он перестал поддерживать беседу и больше не смотрел ей в глаза. Что ему за дело до этой чужой девушки?

— Сегодня праздник — игрища весь день, — вдруг сказала Глафира. — Не любопытно тебе? Дядька приглашал тебя. Мне велел показать тебе все у нас, коли будет у тебя желание. А коли нет, отдохни в горнице. Или могу тебя к озеру отвести, под прохладные ветви.

Арис пожал плечами.

— Что ж. Посмотрим ваш праздник.

Под огромным сводом веток тут и там сновали дети. Совсем маленькие и чуть постарше, все в рубахах с вышивкой и венками в волосах. Вокруг них тут и там расцветали из травы цветы из светлых искр, носились зверьки, едва видные в такой яркий день.

Посередине поляны Арис разглядел столб, увешанный разноцветными лентами, три круга хоровода шли вокруг в разные стороны, оттуда доносился такой задорный смех, что Арис невольно улыбнулся и лицо тут же заныло — так непривычна была для него улыбка.

Девочки-подростки подбежали и взявшись за руки пошли вокруг, напевая задорную песенку. Глафира усмехнулась и шикнула на них. Девочки тут же со смехом умчались.

Арис улыбнулся снова и тут на краю поляны увидел Унау. Унау была похожа на призрака, бледная, с красными глазами и бороздами на щеках, она продиралась сквозь скопище людей с глиняным кувшином в руке.

Наверное ходила за водой, подумал Арис, сделал шаг в сторону и подсел к кружку детей, что собрались вокруг взрослой женщины, которая читала им со свитка. Женщина улыбнулась ему и продолжила:

«Конь бежит — земля дрожит, дым из ушей валит, из ноздрей искры сыпятся».

— Ты что? — спросила Глафира, наклонившись к нему. — Голова закружилась? Жарко, да? Тогда пошли. У Древа детский праздник, кто постарше идут в лес.

Унау вроде бы ушла, Арис огляделся еще раз. Нет, точно — ушла. Ей не нравятся лесные люди, наверное просидит в шатре весь день.

— Сегодня в лесу самое веселье, — Глафира тянула его за руку, — девушки берут с красного столба ленту и гуляют с ней, а парни, кому девушка глянулась, стараются ленту ту получить. Кто получит ленту — может за девицею ухаживать, а как выйдут в небе звезды, там уж как карта ляжет!

Глафира хихикнула:

— Девицы, кто носит ленту в волосах, или на шее, а кто посмелее, ленту за пояс заткнут, и танцуют с ними. Тут уж парню можно изловчиться и ленту сорвать. Не просто это, придется побегать, порой парни весь день за какой девицей бегают, а она играючи уходит, да смеется. Ну а коли парень нравится… то бежать шибко она не станет…

Грудь Глафиры вдруг поднялась высоко под тонким белым полотном и сборка у ворота съехала чуть пониже.

— Поиграешь, гостюшко? — она медленно подняла руку с лентой и демонстративно засунула ее за пояс.

Ее глаза будто подернуло поволокой, она прикусила краешек губы и смотрела теперь прямо в глаза Арису.

— Нет, — твердо ответил он; эта навязчивость и смешила, и злила, — Я бегать не люблю.

Глафира побледнела и вздрогнула, но Арис этого не заметил, он снова увидел Унау. Она стояла на краю поляны и оглядывалась по сторонам, будто искала кого-то. Арис отступил глубже под нижние ветки Древа. Ей трудно будет разглядеть его в полумраке, когда сама стоит на открытом месте и солнце светит в глаза.

Глафира шагнула следом и что-то сказала ему. Он не слышал ничего, смотрел на Унау и думал, что она специально выбрала самое темное одеяние, чтобы как можно меньше походить на толпу, одетую в яркие, светлые одежды. Унау все вертела головой, похожая на ворону, или пятно сажи на свежем снегу…

— Арис, — Глафира дернула его за руку.

— Помолчи чуть-чуть! — оборвал он.

Глафира проговорила так отчаянно, что он повернулся к ней:

— Дядька мой идет, — ее рука судорожно сжала его руку и тут же стала вялой, будто лишилась сил. — Не выдавай!

Он сдвинул брови не понимая о чем она просит и наконец посмотрел на нее. Глафира огромными глазами смотрела куда-то за его плечо и обернувшись, Арис увидел что к ним через поляну идет охранитель Ондрат. Он двигался неспешно, солнце отражалось от соломенно-белых волос. То и дело он останавливался — то поправит выбившиеся волосы девчонке, то поговорит с кем-то.

Некоторое время он смотрел с укоризной на девушку, едва достигшую возраста и та, покраснев, как свекла, сдернула с пояса ленту и торопливо повязала ее на голову. Арис посмотрел на Глафиру. Да она смотрит на охранителя и в глазах у нее ужас.

— Что ты? — спросил он.

— Не выдавай! — пролепетала она.

Охранитель был уже так близко, что Арис слышал его голос:

— Негоже это! — говорил он девочке, что играла в траве с соломенной куклой, — убери непотребство этакое!

Девчонка тут же отбросила куклу и склонив голову уставилась в землю.

— Не жалуйся на меня! — прошелестела безжизненно Глафира. Ее пальцы вцепились в его руку изо всех сил.

— Денечек добрый, гость любезный! Денечек добрый, теплый! Жар до костей пробирает, солнышко светит по летнему! — старик наконец добрался до них и Арис поклонился в ответ.

— Как спалось-почивалось, дорогой гость? Не беспокоил ли кто?

Арис заверил его, что спал хорошо, а про птицу сирин ничего не сказал, но подумал, что позже обязательно расспросит. Охранитель широко улыбаясь задал еще вопрос:

— Скажи, любезна ли хозяюшка, племянница моя?

В этот момент ее ногти впились в его ладонь и тут же отпустили, а девушка рядом с ним выглядела совершенно спокойной и безмятежно улыбалась.

— Ваша племянница — истинное украшение вашего дома и любезная хозяйка, — сказал Арис и подняв голову увидел, как в десяти шагах перед ними вдруг появилась Унау.

За всеми этими разговорами он забыл про нее, но вот она сама его нашла! Унау посмотрела вниз, на его руку, которую сжимала изо всех сил Глафира. Ее глаза наполнились болью и Арис почувствовал к ней настоящую жалость. Глафира вцепилась мертвой хваткой и сжимала его руку все сильнее. Он не хотел объясняться с Унау. Не хотел с ней говорить. Пусть уйдет. Они поговорят позже!

— Твои слова — услада для сердца! Ну, не стану докучать вам долго! Праздник, дело молодое! Для важных бесед будет вечер. Охранители соберутся, как стемнеет здесь, у Сердца. Вернись к той поре.

— Показать ли нашему гостю игрища в лесу? — быстро сказала Глафира, — как думаешь, хорошо ли я задумала, дядька?

— Что ж худого? Покажи. А лента? Есть ли у тебя лента, племянница? Может быть, пригодится! — он подмигнул Арису, а Глафира смущенно улыбнулась и склонив голову, положила ее на плечо Арису.

Унау развернулась и ушла прочь. Арис видел, как плечи у нее сгорбились, как она закрыла лицо руками и бредет как пьяная, не разбирая дороги. Он заметил, как охранитель Ондрат внимательно на него смотрит. Без осуждения, с глубоким сочувствием.

— Почему вы забрали куклу у той девочки? — быстро спросил он только лишь для того, чтобы охранитель не заговорил об Унау.

— Как дитя играет, так и жить будет. Что ж хорошего, что с юных лет она в людей играть приучается? Кукла ведь — это и есть человек, хоть и не настоящий. Мир богат на развлечения поучительные а дитю лучше знать с юных лет, что люди не игрушки.

Арис напряженно думал, как ему следует поступить — может быть пойти ли за Унау и утешить ее? Или то, что сейчас случилось — к лучшему? Пусть надежды не останется и она возненавидит его?

— Ну что вы тут со мной, стариком-то? — Ондрат подтолкнул их, — Идите, веселитесь! А вечером возвращайтесь, как стемнеет.

Глафира потащила его за собой и только когда они уже вышли из под веток Древа, прошептала в самое ухо:

— Спасибо!

Унау уходила все дальше. Вот ее черное платье исчезло в толпе.

Солнца сияло по-летнему с высокого неба.

— Скорее в лес, там прохладно! — Глафира бросилась бежать к полосе деревьев, призывно смеясь, Арис медленно плелся следом. Пусть бы убежала подальше, а там они и потеряются. Однако Глафира стояла под веткой дерева, простирающейся как рука над травяным полем.

— Поиграем? — снова она сняла ленту и держала ее на вытянутой руке, смотрела на него призывно, покусывая губы, но в глазах, он ясно это видел, светилась досада и презрение.

Арис протянул руку и выдрал ленту из ее пальцев.

— Я не пес, чтобы за палкой бегать.

— Не нравлюсь что ли? — немного обиженно спросила она.

— У нас девушки не задают таких вопросов.

— Вон оно что… — произнесла она насмешливо, — сидят и ждут, когда парни сами выберут, какая по нраву? И в том их счастье?

— А твое счастье в чем? Суешь мне ленту, как собаке кость, а самой на меня смотреть противно. Думала я не вижу?

— Заметил, — теперь она трепала в руках ленту, наматывая ее на пальцы.

— Заметил. Зачем ты тратишь на меня день? Иди к своим подругам.

— Дядька приказал тебя развлечь. Чтоб тебе было весело. Ты гость. Важный гость. Дядька хочет, чтобы ты был доволен.

— А ты злишься, что майский день потратишь на чужака?

Она ничего не ответила. Мимо, громко хохоча промчалась девушка, а за ней парень. Промелькнули, скользя меж стволов и исчезли.

— Ты на меня сердит и не зря, — наконец сказала она, — я злилась на дядьку, а вышло, будто ты виновен. Прости меня.

— Иди, найди своего друга.

— Нет у меня и друга, — сказала она.

— Ну так подруг. Я останусь тут. Вечером вернусь обратно и найду твоего дядю.

— Нет, нет! Так не годится! До вечерней зари времени много. Кто-то увидит, что ты один, скажут дядьке, он разозлится страшно! Он ведь просил меня тебя развлекать. А выйдет — я не справилась.

Арис пожал плечами:

— Как знаешь. Только никакие ленты я у тебя отбирать не буду.

Она пожала плечами:

— Да и ладно! Чем бы занять тебя? Может…

— А есть у вас кони? — перебил он.

Она обрадовалась:

— Кони? Есть кони! Как не быть. Кони преотменные. Только вот можно ль… а чего бы и нельзя? Дядька Ондрат сказал тебя развлечь, ну так и пойдем.

Поманив Ариса, Глафира пошла назад, к Сердцу:

— Покажу тебе наших коньков. Таких ты никогда не видел и после не увидишь.

— А что такое? Они у вас из золота что ли?

— Откуда ты узнал?

И увидев, как он удивился, махнула рукой:

— А, ты шутишь. Ну ладно. Пойдем. Увидишь коней и луга и пастухов. Только чур не пугаться и не жаловаться потом!