Урарту

17

Осень 683 г. до н. э.

Урарту. Город Ордаклоу

Хава, упав на колени, молилась Нергалу — богу преисподней.

Жаждет сердце затеять битву,

Клич боевой содрогает землю.

Я призываю владыку кровавой планеты!

Я призываю Нергала, зову его Эррой!...

В глубине комнаты, на постели, рядом со спящей Ашхен, сидел Адад-шум-уцур, напряженно прислушивался к шуму битвы, который доносился через проемы под потолком.

Искры летят от копыт у небесного тура,

Рык неземной наполняет страну исступленьем.

Львом обратившись, приходит ко мне страшный Эрра.

Если не видит врагов он, сразит и меня в одночасье!..

Полчаса назад его и Хаву нашел сотник Инвия, помощник Ашшур-ахи-кара, и сообщил страшную весть: войско урартов и ассирийцев разбито, а оставшихся сил явно недостаточно, чтобы отстоять город.

Бойся же тот, кто возомнил меня трупом,

Призракам мрачных руин меня отдал.

Ныне вернулась мне сила воителя мира,

Семеро Аном рожденных Сибитти меня обступили.

Вид их свиреп и оружье поднято…

Адад-шум-уцур был настолько напуган, что пустил слезу. Взять себя в руки его заставила Хава. Она отвела жреца в свои покои, приказала приглядывать за Ашхен, стала советоваться с Инвией, как спастись. Решили уходить через северные ворота. После этого сотник отправился к солдатам, чтобы сделать последние приготовления. Оставалось только дождаться, когда он вернется.

Образ врага поражают они в исступлении,

Будешь ты (имярек) выть, сталью Эрры повержен,

Пятна покроют твое изможденное тело.

Нет на Нергала управы в земле и на небе.

Хава произнесла последние слова, запрокинув голову и закрыв глаза, словно так можно было увидеть владыку подземного мира, и вдруг сказала громко и отчетливо:

— Он говорил со мной…

— Кто? — не понял Адад-шум-уцур.

— Нергал. Мы будем живы... Но он потребует от меня жертвы.

— Что ты, принцесса?! Как можно!..

Двери комнаты распахнулись. На пороге показался Инвия — широкоплечий сухопарый воин; в черной бороде виднелась седина, в глазах сквозила усталость.

— Моя госпожа, пора выходить. Враг вот-вот ворвется в город.

Еще до того как начался бой с урартами, Сартасис по приказу Таркиса покинул со своей сотней предместье, надеясь скрытно подобраться к Ордаклоу. И у скифов, воспользовавшихся складками местности и перелесками, это получилось. Они обнаружили себя, только когда урарты вместе с ассирийцами бежали с поля брани, ища спасения за городскими стенами. Отряд Сартасиса на полном скаку ворвался в распахнутые ворота и в короткой схватке овладел привратными башнями. Когда об этом сообщили Завену, он приказал бросить туда все силы.

Сердце сражения теперь было здесь. Спереди на скифов напирали урарты, оставшиеся в городе, сзади — остатки отрядов Авика и Ашшур-ахи-кара. Однако у тех, кто теперь оборонял ворота, был сильный союзник — время. Скифская конница неслась к городу как на крыльях.

Завен, видя, что первая атака на ворота захлебнулась, сам повел воинов в бой.

Захватчиков к этому времени осталось меньше половины. Часть из них сражались внутри привратных башен, на узкой каменной лестнице, не позволяя урартам подняться наверх, другие — пытались отстоять узкий проход при въезде в город, и здесь трупов было больше всего. Здесь приходилось биться, стоя на мертвых телах.

В какой-то момент Завен оказался на острие атаки, когда справа и слева были одни враги. Ударил мечом в грудь ближайшего скифа, тот выронил секиру и стал падать прямо на наместника. Затем закрылся мечом от копья, и в ответном выпаде переломил его пополам. Рядом просвистела стрела, чиркнула по шлему. Перед Завеном вырос великан на две головы выше его ростом, с тяжелой булавой, с которой свисали клочья человеческой плоти, волос, капала кровь. От тяжелых ударов затрещал щит. Надо было отходить, а ноги завязли в чем-то мягком. Оказалось — это чье-то выпотрошенное чрево. Снова прилетела откуда-то стрела, вонзилась в правую щеку, выбила половину зубов, застряла в нижней челюсти. Боль придала сил. Завен поднял над головой щит, подсел под наступавшего на него великана и вогнал меч ему в живот.

Почти одновременно рядом пали еще четверо скифов. Как будто сами боги вдруг решили бросить на чашу весов больше смертей, чтобы дать победу горожанам.

Кочевники так резко, так внезапно отхлынули от урартов, что, казалось, это победа. Однако выяснилось, что это лишь попытка выровнять линию обороны. Сверху, с привратных башен, лучники выпустили в урартов почти сотню стрел. Одна из них ранила Завена в бедро, другая пробила ключицу. Только тогда он пошатнулся и упал на руки своих воинов. «Деритесь! Выбейте их, или мы все погибнем!» — хотел сказать наместник, когда его несли в безопасное место, чтобы перевязать раны, но, к своему ужасу, не смог произнести ни слова. Стрела, попавшая ему в лицо, лишила возможности отдавать приказы.

Урарты предприняли еще одну отчаянную попытку отвоевать ворота; и почти добились своего — у Сартасиса осталось не больше двадцати из сотни воинов. Но тут к нему подошло подкрепление.

Передовой отряд скифов вел Ратай.

После того, как конница ворвалась в город, судьба его была решена.

Северные ворота едва охранялись. От них уходила старая разбитая дорога, которая через перевал вела в Колхиду. Осенью эту дорогу размывали дожди, и она становилась бесполезной.

Сборы ассирийцев были недолгими. Идти решили налегке — и непременно верхом. Пришлось отказаться от паланкина и колесниц. Ашхен ехала вместе с одним из воинов. Адад-шум-уцур — на муле.

На городских улицах царила суматоха. С начала сражения в крепость стали стекаться люди со всей округи. Все они искали спасения от кочевников — казалось, ничто не может быть надежнее, чем стены Ордаклоу, всегда остававшиеся неприступными для врага.

— И ты уверен, что город непременно падет? — засомневался Адад-шум-уцур.

— Его просто некому защищать, — спокойно ответил Инвия.

Около ворот они вынуждены были остановиться: путь преградили стражники.

— Приказ наместника. Никого не впускать и не выпускать, — грозно сказал один из них.

— Скифы уже в городе. Так что открывай, если не хочешь познакомиться с моим мечом, — предупредил Инвия.

Стражник угрожающе выставил копье. Ассириец хмуро заметил:

— Дурак, сколько вас? Двое? Трое? А у меня двадцать человек! Хочешь драться, бросай свой пост и отправляйся ко дворцу. Скоро там будет самое пекло.

— У меня приказ. Открою я ворота, а там твои сообщники. И что тогда? Сказано: никого не выпускать, так и будет.

И стражник громко свистнул, после чего из привратной башни появились еще четверо воинов.

Но Инвия уже понял, чтобы без столкновения не обойтись, и прямо с лошади ударил стражника носком сапога в лицо.

Через минуту между ассирийцами и урартами завязался настоящий бой.

Чего не учел Инвия — что близлежащий квартал был целиком заселен ремесленниками. Видя, как инородцы пытаются пробиться к воротам, сражаются с их защитниками, кузнецы, плотники, гончары, схватив первое, что попалось под руку, бросились на помощь землякам. Теперь перевес был уже на стороне урартов.

Кого-то из ассирийцев тут же забили насмерть, кого-то ранили, кого-то скрутили, чтобы потом выдать страже, в итоге потеряли шестерых. Остальные спаслись только потому, что были на лошадях.

— И что теперь? — оглянувшись на толпу, от которой им удалось оторваться, спросила Хава у сотника.

— Нам надо спрятаться, хотя бы до ночи. В темноте, когда скифы, отпраздновав свою победу, напьются и лягут спать, попытаемся выйти из города. Лошадей придется оставить. Поедем на северную сторону. Там кварталы победнее, их в последнюю очередь будут грабить.

Двинулись окольными путями, проулками, где было меньше народу, в надежде, что не встретятся со скифами. Однако те уже были повсюду. Когда из-за поворота неожиданно показались пятеро рыжебородых воинов на низкорослых взмыленных лошадях, все остановились. Врагов разделяло не больше двадцати шагов.

Обе группы молча разглядывали друг друга, не решаясь что-либо предпринять. Хава смотрела на кочевников с любопытством. Она все пыталась понять, почему этих варваров так боятся и дед, и отец, и царь Руса. Что в них такого? Разве они не смертны? Или о двух головах? Или лошади их изрыгают пламя?..

Она рассмеялась от этой мысли, отчего конь под ней вздрогнул и громко заржал.

— А она хороша, — наконец рассмотрел знатную незнакомку Сартасис.

— Даже не думай, — понял его мысль Таркис. — Посмотри на эту свору. Да они перегрызут тебе глотку за свою госпожу. К тому же их втрое больше. Или тебе мало тех женщин, что есть в городе?

— Ты хочешь сказать, что мы вот так просто их отпустим?

— Нет! Будем плестись у них на хвосте, как шакалы! — съязвил старший товарищ. — Уходим. Забудь о них. Из города им все равно не уйти, а там, боги будут милостивы, — еще встретимся.

После этих слов скифы не спеша развернули коней и скрылись за тем же поворотом, откуда появились.

Инвия подозвал двоих воинов.

— Проверьте, что там впереди. А мы пока переждем, — он осмотрелся, — вон в том доме.

Разведчики ушли; их прождали больше часа, потом послали новых. Эти оказались удачливее — вернулись, сказали, что повсюду идут бои, остатки гарнизона дерутся во дворце. По этой причине было решено переждать здесь. Свита принцессы укрылась в пустом доме; он на две трети прятался в скале, заняв рукотворную пещеру, снаружи была деревянная пристройка.

Казалось, этот страшный, кровавый и гибельный день будет длиться вечность. Но к полуночи, когда пал дворец, над Ордаклоу внезапно повисла тишина.

Инвия, удивленный тем, как стало тихо, вышел из дома во двор и еще раз прислушался. Трепетная надежда, что в городе не осталось ни одной живой души, растаяла, когда где-то неподалеку заржала лошадь, потом завыли собаки, и, наконец, где-то совсем рядом послышался громкий смех. Сотник быстро пересек двор и встал около калитки, рядом с дозорным.

— К нам гости?

— Нет, — прислушавшись, воин покачал головой. — Пронесло. Прошли мимо.

— Боги на нашей стороне, — выдохнул Инвия.

Он вернулся в дом и отправил в разведку двоих воинов. Остальным приказал не высовываться, помалкивать, не разжигать очаг, разрешил поспать. Когда нигде не нашел старшей принцессы, снова вышел во двор. Она сидела на скамейке, рядом с сараем.

— Моя госпожа, позволь я укрою тебя плащом.

— Ты прав, зябко, — согласилась Хава, принимая помощь сотника. — Думаешь, мы выберемся?

— Выберемся…

— Ты боишься умереть? — Хава спросила совсем тихо.

— Мой дед говорил: тот, кто однажды убивал, не должен умирать своей смертью, мол, в этом и есть высшая справедливость.

— А ты многих убил?

— Я и счет потерял давно.

— Каково это?.. Я отправляла на смерть многих людей, но убить самой случая пока не представилось, поэтому и спрашиваю.

— Это входит в привычку.

Помолчали… Затем Инвия попытался увести принцессу в дом.

— Моя госпожа, ты простудишься.

— Нет, нет… Так я чувствую себя живой. А в доме… мне страшно… Не думала, что скажу такие слова.

— Отчего же? Страх — это самое человеческое чувство. Но тем и отличается человек от зверя, что только он способен преодолеть свой страх. Никому больше на свете это не под силу…

— Какие верные слова ты говоришь, — впервые в жизни Хава посмотрела на одного из своих слуг с уважением. Ей ведь всегда казалось, что они недостойны этого. Впрочем, она сразу же объяснила себе этот порыв минутной слабостью. — Принеси мне вина, у меня пересохло в горле.

— Как прикажешь, моя госпожа! — ответил сотник, поворачиваясь, чтобы уйти.

— Скифы! — вдруг выкрикнул один из его дозорных, расставленных по периметру. И тут же замолчал.

— К оружию! — закричал Инвия, вынимая меч из ножен…

Защитники дворца пали последними.

Все лестницы и комнаты были завалены трупами. Скифы снимали с мертвых перстни, дорогие доспехи, забирали приглянувшееся оружие. Здесь царило возбуждение, слышались веселая речь и смех.

Беспечное торжество победителей.

Двери в кладовые были взломаны, вино и провизия перекочевали из подвалов в покои.

Ратай и Арпоксай вошли в тронный зал рука об руку, скалились, когда воины славили их имена, довольно кивали в ответ, а как только нашли место поудобнее, сели вместе со всеми праздновать.

Царевич поднял руку — призвал к тишине, осмотрелся; увидев тех, кого искал, наполнил огромный кубок вином и громко произнес:

— Таркис, Сартасис! Вы первые из достойных!

Кубок передали героям. Те пригубили вино и, перекрикивая друг друга, возвеличили имена своих предводителей, превознося их мудрость и прозорливость.

Толпа заревела от восторга.

После этого золотую чашу пустили по кругу.

Когда пир был в самом разгаре, Ратай наклонился к Арпоксаю, принялся лениво расспрашивать:

— Так, ты говоришь, Завен совсем плох?

— Да, — с набитым ртом отвечал номарх. — Ранен тяжело. Сам виноват: полез в самую гущу… Тут кое-что выяснилось. Мы его постельничего пленили. Он рассказал, что во дворце, оказывается, гостили ассирийцы: две принцессы — дочери Арад-бел-ита и Ашшур-аха-иддина.

Ратай оживился.

— И где же они?

— Их покои пусты. Может, и ушли…

— Жаль… Очень жаль…

Сартасис, услышавший краем уха этот разговор, проговорил заплетающимся языком:

— Я их видел. Они на северной стороне. В самом бедном квартале. Где-то там. Только прикажи, и я найду их, царевич.

— Вот же мерзавец, да у него ни одна шлюха мимо не проскочит! — сказал Арпоксай, со смехом падая назад на мягкие подушки. — Так что ты здесь делаешь?! Найди и приведи их сюда. Нам еще не доводилось щупать ассирийских принцесс.

— Приведу! — вскочил с места Сартасис.

— Но только запомни! — сурово сказал Ратай. — С дочерью Ашшур-аха-иддина можешь делать, что пожелаешь, а вот с ее сестрой будь обходителен, словно с моей невестой.

Атака скифов была стремительной. Они мгновенно заполонили двор, выбили двери, ворвались в дом. Ассирийцы бились отважно, но силы были слишком неравными. Очень скоро обороняющихся осталось всего трое. Инвия прокричал:

— Юнан! Шимун! Прикрывайте мне спину! Хава, бери сестру! Уходим!

— А как же я?! — завопил Адад-шум-уцур.

— Не отставай! — прикрикнула на него принцесса.

Им удалось пробиться к дверям, как пал Юнан.

Снаружи тем временем разверзлись хляби небесные. За стеной дождя уже в двух шагах ничего не было видно. Инвия, прикрывал своих подопечных щитом, вращая мечом с быстротой молнии, шел вперед так, словно прокладывал просеку в дремучем лесу, вокруг него падали убитые и раненые. Кто-то из скифов ударил копьем ему в голову, снес шлем. Инвия отбросил нападавшего щитом, невольно раскрылся, с трудом отбил от груди акинак, и тут же атаковал сам. Убил еще одного. В этот момент сзади погиб Шимун.

Они дрались под проливным дождем, сотрясая воздух звоном мечей. Но когда небо вдруг осветила молния и во дворе стало светло как днем, Инвия остановился, а скифы расступились, образовав круг.

Кочевники занимали весь двор. Сколько их здесь было? Сотня? Больше?

Инвия остановился, потому что понял: он побежден.

— Прости меня, принцесса, — пробормотал сотник, оглядываясь на Хаву.

Левая сторона лица у него была обезображена, глаз висел где-то на уровне носа, ухо было срезано вместе с кожей и волосами. Сартасис намеренно зашел к Инвии слева, и прежде, чем Хава успела предупредить своего единственного защитника, скифский акинак отсек сотнику голову.

Скифы издали победный клич.

Затем Сартасис приблизился к Хаве и сказал что-то на непонятном языке, скалясь и хватая девушку за талию. Скифы вокруг одобрительно рассмеялись. Никто и не заметил, как в руке у нее оказался кинжал, и когда она вонзила его Сартасису в шею, все остолбенели от неожиданности. А Хава все била и била — чужая кровь залила ее одежду, руки, лицо.

Ярость скифов — ведь на их глазах предательски убили предводителя, героя и всеобщего любимца — не знала границ. Хаву подняли на руки и понесли в дом. Малышку Ашхен затоптали, никто даже не обратил на нее внимания, и мимоходом, словно крысу, убили Адад-шум-уцура.

Пока кто-то из скифов разжигал очаг, с принцессы сорвали платье. К тому времени, когда в доме появилось вино, Хавой овладели уже больше десятка мужчин. Ее насиловали, избивали, унижали… а потом все повторялось снова и снова.

Перед самым рассветом, когда девушка уже не подавала признаков жизни, скифы успокоились и уснули. Они и сами были вымотаны этой долгой ночью. А Хава, отлежавшись, вдруг открыла глаза, встала на четвереньки и поползла к выходу. Остановить ее оказалось некому.

Во дворе она потеряла сознание. Очнулась лишь на рассвете. Поползла дальше. Около Ашхен задержалась. Сняла с ее остывшего тела медальон, подарок деда.

На улице силы покинули Хаву… И она закрыла глаза…