В гостях у Рема или разведчик из будущего

Глава 17 На митинг

Шольца Шириновский благополучно доставил до дому, а в штабе отчитался о возвращении бойца в строй. Никакой благодарности ни от кого получить не удалось, но его поступок оценили, хоть и не сразу.

Примерно неделю он ходил, как обычно, на службу, не переставая думать, где бы раздобыть денег и как бы слинять из этой организации, но его контракт истекал только в декабре. Конечно, он мог разорвать его и досрочно, но тогда бы не получил бы последней зарплаты и были бы проблемы с постановкой на биржу труда. Да и торопиться с этим пока не стоило, уйти проще, чем вернуться обратно, да и куда идти?

В тот день серьёзного разговора не получилось. Вернувшись к себе в комнату, Шириновский забегал, словно зверь в клетке, бормоча под нос невнятные слова:

— Так, что же делать, что делать? Нужно обязательно линять отсюда, иначе голову прошибут. Но как и куда? Или подождать ещё? Может, и вовсе уехать?

Сейчас он откровенно не знал, что лучше предпринять. Вроде бы он и шпион, а вроде и с крючка может соскочить, вроде бы и Родине помочь нужно попытаться, но сможет ли он вообще это сделать? Тут до прихода Гитлера к власти ещё ого-го сколько, а потом ещё почти целое десятилетие его правления. Может, безопаснее уехать на другой конец света? Что он вообще может сделать будучи обыкновенным штурмовиком?

Весь его политический опыт оказался в новых условиях почти бесполезен, всё приходилось начинать с самых низов и с нуля. Это изрядно бесило. Тихо ругаясь на турецком, он продолжал бегать по комнате, но приемлемых для него и Маричева вариантов не находилось. Да, со вторым голосом в его голове приходилось считаться, иначе частичная потеря контроля за телом, да и вообще…

А с другой стороны, сейчас ему такой шанс предоставляется повлиять на судьбу целого мира. Не отдельно взятой страны и даже не двух стран, а целого мира! И это может сделать он — Шириновский! Человек будущего, попавший в прошлое! С его послезнанием и опытом политической борьбы есть куда приложить свои силы, ох, как есть… А ещё его умение лавировать. Лавировать, лавировать и не вылавировать.

Ох, ох, ох, что же делать, как правильно-то поступить?

Разбуженный его метаниями, внезапно проснулся Маричев и сразу пошёл в атаку:

— Ты чего это удумал? Сбежать решил, еврей подлый!

— Еврей⁈ Да ещё и подлый⁈ — взвился в гневе Шириновский. — Ах, ты ж фашист проклятый, антисемит поганый!

— От антисемита слышу, на себя посмотри, кто ты сам сейчас такой. Сбежать он хочет. Я всеми силами страну свою спасти хочу, а он струсил, денег ему подавай больших, да комфорт, да власть. Да всего побольше, побольше…

— Я думаю. Не сбежать, а сделать лучше для нас обоих. Мы тут всё равно ничего не добьёмся. Я не трус, а ты вот когда в последний раз на связь с посольством или резидентом выходил? А?

— Давно. У нас уговор был, если есть что написать, то я оставляю послание в тайнике, если нет ничего, то выхожу на связь раз в три месяца, а то и в полгода. Последний раз выходил на связь в марте, оставил записку, что служу штурмовиком в младшем сержантском звании, на этом пока всё.

— Вот видишь, вот видишь! Сам струсил, ничего не делаешь, не рискуешь, наверх не лезешь, бездарь полный!

— Это я-то ничего не делаю⁈ — в свою очередь, взвился Маричев. — Я-то?

— Ты-то, ты-то, молодой Броз Тито! — съехидничал Шириновский. — Кто в драку лез в надежде на повышение и по голове получил? Ты! И что тебе от этого сделалось? Если бы не я, то ты бы давно уже сдох и тебя уже давно закопали или сожгли, как у вас, у немцев, принято, в крематории.

— Я не немец.

— А я не еврей, точнее, я не чистый еврей, и вообще, чистых евреев не бывает, все мы полукровки. Я, можно считать, русский, меня мать воспитала как русского человека.

— Угу, оно и видно…

— И ничего не видно, хватит. Я не знаю, что делать дальше, если ты знаешь, тогда слушаю твои предложения.

— У меня предложение только одно: до последней капли крови служить Родине, спасти народ и Россию.

— СССР уж тогда, а не Россию.

— Мне плевать на СССР, я хочу спасти Россию, а СССР сейчас и есть Россия… Я родился в России, я люблю Россию, я живу ради неё, а ты, продажная шкура, только и ищешь себе выгоду. Впрочем, а когда было с подобными тебе по-другому?

— Было, было, было! Я тоже люблю Россию, я тоже в ней родился, я говорю по-русски, я думаю по-русски, я живу по-русски! И вообще, где родился, там и пригодился, как говорится в русской пословице, так?

— Так, — согласился Маричев.

— Ага! Ладно, я понял, я остаюсь здесь бороться за власть и менять историю в нашу пользу, в пользу СССР и России, но предупреждаю, что это будет нелегко и мне придётся часто быть циничным подлецом, обманывать и искать денег, но не для себя, а для дела. Да и для себя тоже, иначе как я стану выглядеть в глазах тех, с кем буду на одной ноге?

— На войне любая подлость называется военной хитростью, а мы с тобой на войне, на самой жестокой и подлой войне, которые только были. В политике и на войне нет правил или догм, побеждает сильнейший и умнейший, а часто и подлейший. Делай что должно, а я буду тебе в том помогать всем, на что я ещё способен, но берегись, если ты вновь захочешь сбежать из боя.

— Это угроза?

— Предупреждение, Владимир… предупреждение. Я терпелив и сейчас, практически бессилен, но даже в этом состоянии смогу сделать так, что пропадем оба. Пусть я погибну, но и ты погибнешь тоже, Владимир Вольфович. Верь мне, я не обманываю… Мы, русские, никогда не обманываем, если уж наступает последний день, то он наступит для всех.

Шириновский хотел было возразить Маричеву и даже мысленно приоткрыл рот, но так и не смог ничего сказать в ответ, он чувствовал и понимал, что это не простая угроза, а констатация факта. Не будет русских — не будет России, а если не будет России, то не будет и всего остального мира.

— Ты же наполовину немец? — всё же нашёлся Шириновский.

— Такой же наполовину, как и ты, но русские немцы гораздо последовательнее, чем сами русские. Мы не отступим и не сдадимся, такая у нас карма.

— Карма, понимаешь. У меня тоже есть карма. Карма, быть тем, кем я есть…

— Ладно, устал я с тобою болтать, силы у меня уже не те. Зови, и я приду, — и Маричев исчез.

Шириновский ещё несколько минут бормотал про себя разные слова, бродя туда-сюда по комнате, пока окончательно не понял, что у него нет и не будет другого выхода. Постепенно он успокоился, и его мысли перескочили на произошедшие с ним события.

С Шольцем он всё сделал правильно, но результата ещё ждать очень долго, если он вообще будет, этот результат. Нужно срочно искать спонсора или местного олигарха. Или попытаться реализовать ту идею, которая ему пришла в голову. Точнее, сразу две.

Первая идея была оригинальна для этого времени и в то же время банальна. Он просто хотел создать и продавать новую газированную воду. Саму газировку давно придумали и называли её по-всякому: то сельтерской, то содовой, та же кока-кола уже имела хождение, и швейцарец Швепс уже сто лет как основал свою компанию.

Поэтому нужно придумать новый сироп или сразу десять новых сиропов, например: яблочный, вишнёвый, черносмородиновый. Да и хорош на этом, можно даже тыквенный придумать и морковный, полезный для детей и взрослых. Эту идею он и собирался предложить Шольцу, у которого были какие-то родственники, имеющие своё кафе. Дело-то нехитрое, но муторное и долгое.

Второе же дело можно было назвать просто банальным грабежом. Он как-то слышал, что среди штурмовиков ищут людей, готовых лезть во всякие тёмные делишки и получать за это хорошую мзду. Сам он не был готов, но почему бы не посодействовать подобному? Деньги не пахнут.

Ещё он никак не мог решиться на попытку восстановить связь с советским резидентом и через него с Москвой. Осторожность у него была в крови, а надеяться на большую помощь бессмысленно. Вряд ли ему дадут денег, а если и дадут, то чуть, зато и потребуют…

Об этом он думал уже не раз, и каждый раз откладывал на потом, да и времени пока прошло немного. Придётся всё же перенести контакт на будущее, когда он сможет чего-нибудь тут добиться или, наоборот, когда уже совсем будет в отчаянии. На том он всё и решил для себя.

Назавтра Шольца Шириновский не увидел (тот служил в другом взводе), но зато о его поступке знали уже многие. В этот день ничего особенного не случилось, обычные патрули по городу да обсуждение произошедшего накануне. Меж тем борьба коммунистов и штурмовиков обострялась, результатом чего являлись постоянные мелкие стычки.

Да и в самих рядах штурмовиков возникала некая напряжённость. Начинали сказываться противоречия между лидерами национал-социалистического движения из-за несовпадения взглядов на дальнейшую борьбу за власть.

Партийная верхушка во главе с Герингом и Гитлером начала вести шикарную жизнь, в отличие от рядовых штурмовиков, которым только уреза́ли зарплаты. Росло недовольство, что отрицательно сказывалось на дисциплине. И это в отношении тех людей, о которых было сказано, что они «новые формирования, служившие не государству, а идее, новой социорелигиозной доктрине спасения…»

Руководитель СА Франц Пфеффер фон Саломон (или Заломон) явно сдавал позиции и упускал контроль за своими подразделениями, а они ещё не сильно превосходили боевиков из Союза красных фронтовиков. Внутренние противоречия росли и благодаря появлению СС и их активному руководителю Генриху Гиммлеру.

Шириновский зашёл в курилку, здесь его и нашёл его старший начальник.

— Эй, Август! — окликнул его обертруппфюрер Маркус.

— Да!

— Ты на митинг идёшь?

— На какой митинг?

— На наш митинг. Выступать будет Грегор Штрассер, а после мы пойдём бить коммунистов. Будет весело, твой взвод должен идти весь, а ты и не знаешь.

— Ну, теперь знаю.

— Строиться! — тут же последовала команда, что касалась всех.

Шатающиеся по двору казармы, курящие в курилке или занимающиеся разными делами штурмовики сразу напряглись. Команду повторили, и все потянулись строиться на плац. Шириновский крикнул и своим трём калекам.

Дальше всё произошло весьма обыденно. Всем собраться, всем ничего не бояться, всем идти на митинг национал-социалистической рабочей партии для его охраны. Ну, все и пошли, как раз и Шольц появился. Пристроившись к нему сбоку, Шириновский начал нужный ему разговор про ситро и тому подобную хрень:

— Слышь, Альберт, а ты где потерялся?

— Где? П… получал от отца.

— Да ладно, ты же уже взрослый и войну прошёл, а всё от отца звиздюлей получаешь?

— За то и получил, что войну прошёл, а полиции попался. Позор семьи я, оказывается. Отец у меня заслуженный фельдфебель, он такого от меня не ожидал.

— Угу, теперь понятно, а я к тебе с идеей одной. Ты из штурмовиков ещё не собираешься выходить, или уже всё?

— Всё пока повисло в воздухе, Август. Сам понимаешь, привод в полицию плохо сказывается на репутации. Я получил в челюсть, пока очухался, уже шупо подскочили и повязали меня. Поздно сопротивляться. Но зато я одному коммунисту так врезал, что у того аж глаза под лоб закатились.

— Гм. Понятно, я так и думал. И что будешь делать дальше?

Шольц помедлил с ответом, старательно разглядывая камни мостовой:

— Деньги нужны, чтобы замять вопрос. До этого договорились на небольшую сумму, а сейчас придётся платить вдвое больше, если не втрое.

— Ага, а у меня есть небольшая идея, как раздобыть денег на это как раз.

— Ограбить кого-то из коммунистов?

— Нет.

— Избить людей Штрассера?

— Нет.

— Тогда ясно, но убивать я пока никого не готов.

Шириновский, честно говоря, не ожидал такой кровожадности от Шольца, хоть и подозревал, что тот готов на многое.

— Гм, Шольц, ты с чего это такой? Этого я и не думал предлагать, хотя слышал, что ищут среди нас готовых на убийство людей.

— Ну, и я слышал, поэтому и спросил сразу же. Так что ты хотел мне предложить?

— Ты как-то говорил, что у тебя кто-то из родственников торгует то ли пивом, то ли кафешку имеет?

— Сестра младшая замужем за владельцем небольшого кафе, но они продают не пиво, а всякое-разное, обеды и ужины.

— Ясно, да всё равно. Короче, ты слышал о газированном напитке кока-кола или швепс?

— Слышал что-то и газировку пил от Швепса.

— Ага, вот я и предлагаю сделать новую газировку. Это на самом деле легко, можно соду с уксусом смешать, и газ пойдёт в напиток. А напиток сделать просто: вишня или яблочный сок, сахар, углекислый газ, бутылка, закупорка, прилавок.

Тут, внезапно для себя, Шириновский вспомнил об истории создания «Фанты», где изначально был в составе не апельсиновый сок и не его искусственный аналог, а обыкновенный яблочный сок.

— Как тебе идея? Сок, сахар, вода, газирование и продажа детям и взрослым в кафе, как продаётся пиво, и налог на алкоголь платить не нужно! Денег можно заработать целый вагон и ещё на маленькую тележку хватит.

— Не знаю, не знаю, и вообще ты меня удивляешь, Август. Откуда тебе в голову это пришло, и с чего ты взял, что его будут пить?

— С того и взял, что слышал про подобное, и вообще у меня в голове всё перевернулось, и я сейчас многие идеи вижу, о которых и не знал никогда.

— Да, крепко тебе шандарахнули по башке.

— Ага, девятнадцать наших на первое мая убили и ещё пятьдесят ранили, могли и меня, тогда бы получилось все двадцать. Отделался только разбитой башкой, и вот теперь в ней появляются разные идеи.

— Это я знаю, Август. Ладно, я скажу сестре, а та скажет своему мужу. Может, и попытаются сделать что-нибудь подобное, если получится. А ты чего хочешь с того?

— Так процент с выручки.

— Процент? Процент ты получишь, если будешь им помогать, в чём я сомневаюсь. Это нужно сироп сначала сделать, потом всё соединить, разлить, упаковать и продать. Я скажу, но не надейся особенно, туфта всё это. Одно могу сказать, я тебе должен, и если что-то выгорит, ты получишь деньги, немного и не процент, но там будет ясно, сколько.

— Угу.

Сказать, что Шириновский был разочарован, значит не сказать ничего. А ведь когда-то он был весьма и весьма продвинут в методах зарабатывания денег, но, увы, не в такой банальщине. Масштабы не те, и его, может быть, даже гениальная идея почти сразу разбилась о суровую действительность отсутствия точки приложения. Ну, да, может, ещё не всё потеряно. Мало ли… Оставшись каждый, что называется, при своём, они зашагали дальше. Шли на очередной митинг, и каждый думал о своём.

Тем временем вся Германия бурлила политикой, и митинги постоянно устраивала та или иная партия. Митинги, шествия, пивные путчи, пивные заседания. Взаимные нападки в подконтрольной прессе. Бесконечные драки между идеологическими оппонентами. Причём дрались, иногда даже объединяясь с временными союзниками.

Не заключались союзы только между коммунистами и национал-социалистами. Особняком держались монархисты, не доверяя почти никому, но иногда помогая штурмовикам или, наоборот, сражаясь против них один на один.

Все остальные политические вариации имели место. У каждой партии была своя боевая дружина, у коммунистов порядка семидесяти семи тысяч по всей стране, у монархистов тысяч сто пятьдесят, а у штурмовиков в разные годы по-разному, но в данный момент не меньше семидесяти шести тысяч.

Сейчас они шли на свой митинг, грозивший собрать никак не меньше пары тысяч человек, если не гораздо больше. Возможно, в это же самое время в том же Берлине или в любом другом городе коммунисты собирали такие же многочисленные митинги, и это уже стало в порядке вещей.

Добравшись до какой-то площади с импровизированной трибуной на ней, штурмовики разошлись по её углам, взяв площадь под свою охрану. Сотни людей уже собрались, а со всех сторон подходили новые и новые. Трибуна ещё пустовала, но, как только штурмовые сотни стали оцеплять площадь, беря её под охрану, на трибуну начали подниматься партийные функционеры.

— Смотри! — толкнул Шириновского локтем Шольц. — Грегор Штрассер приехал. Я же тебе говорил, что он будет, и брат вон его тоже, младший. Грегор настоящий штурмовик, его несколько раз арестовывали, а в скольких драках он побывал, и не перечесть. Наш парень!

— Угу, — Шириновский не собирался разделять восторги Шольца по поводу Штрассера. Да у того и лицо не очень располагало к восторгам, а вот его младший брат Отто производил весьма благоприятное впечатление даже своим внешним видом. Сразу было видно, кто в семье голова, а кто руки, то бишь кулаки. Интересно с ними встретиться, но это уже как получится, пока же он просто ждал начала митинга.