Начальник ОГПУ СССР Вячеслав Рудольфович Менжинский сидел в своём кабинете и внимательно читал сводку, представленную Иностранным отделом ОГПУ. В ней оказалось много чего интересного, и он несколько раз внимательнейшим образом её просмотрел. Прочитав её полностью, он отложил сводку в сторону и, взяв из портсигара очередную папиросу, подошёл к окну.
Тихо чиркнула зажигалка, и маленький трепетный огонёк подпалил кончик папиросы. Менжинский раскурил её и втянул в себя едкий табачный дым.
В последние годы он резко располнел и стал страдать бессонницей, то ли грехи тяжкие давали о себе знать, то ли нервное перенапряжение, но спал он не больше пяти часов в сутки, даже если у него на то и было время. Глядя на шумную улицу за окном, он думал, правильно ли поступает сейчас, когда внутри ЦК партии обострилась борьба? Сомнения терзали его душу, но недолго.
Спросить совета ему было не у кого, наоборот, это все остальные нуждались в его совете и часто лебезили перед ним, справедливо опасаясь за свои шкуры. А ему было на это в высшей степени наплевать. Главное — защитить советское государство и предотвратить возвращение царских времён, иначе все его усилия пошли бы насмарку, и его любимая Польша вновь потеряет независимость, чего допустить нельзя. Этого хотел Феликс, этого же хочет и он.
Сделав ещё одну затяжку, он бросил окурок в пепельницу и, подойдя к столу, взял трубку внутреннего телефона:
— Станислав, Трилиссер пришёл?
— Да.
— Тогда проси, я жду.
Примерно через минуту дверь открылась, и в кабинет бодрой походкой зашёл начальник Иностранного отдела.
— Ну что, Михаил Абрамович, как идут у нас дела по всем фронтам?
— Идут хорошо. Работаем в поте лица.
— То, что вы работаете, — это радует, — внезапно разозлился он, — но надобно не почивать на лаврах успеха, а со всей пролетарской ненавистью выкорчевать подлые остатки белогвардейщины. Ещё не все выявлены и уничтожены, многие удачно скрываются, подделав документы, а то и двурушничают, работая и на нас, и на своих заокеанских хозяев.
— Да-да, но мы удачно завершили множество операций, главной из которой является операция «Трест»*. (*Операция «Трест» — контрразведывательная операция ВЧК-ГПУ-ОГПУ, проходившая в 1921—1927 годах. В её ходе была создана фальшивая организация антибольшевистского подполья «Монархическое объединение Центральной России» (МОЦР), чтобы помочь советским спецслужбам выявить настоящих монархистов и антибольшевиков.) А также ряд других операций, Вячеслав Рудольфович.
— Я знаю и умалять усилия в проведении операций «Трест» и «Синдикат» по поимке Савинкова и уничтожения его подполья тоже не намерен. Но нам предстоит сделать ещё очень много. Как идёт операция по обезглавливанию РОВС?
— На завершающем этапе. Всё подготовлено, нам активно помогают Скоблин со своей женой Плевицкой.
— Хорошо, — изрядно располневший Менжинский потянулся к дорогой зажигалке, высек огонь и, прикурив папиросу, жадно затянулся вонючим дымом. Папиросы были дрянные, а зажигалка оставалась ещё от прошлых времён.
— Кто будет непосредственно руководить захватом Кутепова?
— Серебряковский. Исполнители Турыжников и Эсме-Рачковский.
— Ясно. Только учтите, что вся операция находится под контролем товарища Сталина, его нельзя подвести! Мы должны покончить с РОВС, и покончить навсегда! Это наипервейшая задача, и вы, Михаил Абрамович, отвечаете за её успешное проведение своей собственной головой.
— Не подведём, Вячеслав Рудольфович.
Менжинский молча выпустил в сторону дым и вновь затянулся папиросой, практически докурив её в два вдоха.
— Что же, я верю. Операция «Д-7» с участием легендированной нами так называемой «Военной организации» в Ленинграде успешно завершена. А как дела с операцией «С-4» с участием такой же легендированной «Внутренней русской национальной организации»? Успех или неудача?
— Всё идёт согласно плану, Вячеслав Рудольфович. Кроме этой операции, мы ещё начали операцию «Заморское» с участием аналогично легендированной антисоветской организации под названием «Северо-Кавказская военная организация». И последней в череде созданных по приказу партии операций будет операция «Академия» и «Весна». В ее ходе мы планируем вывести на чистую воду бывших царских офицеров и генералов.
— Об этом я знаю, эти дела ведут не только ваши люди, но и сотрудники других отделов ОГПУ. С белогвардейцами вопрос будет окончательно закрыт. Мы сделаем так, что даже немцы не смогут использовать РОВС против нас, справедливо или несправедливо подозревая его членов в работе на СССР. Работа в этом направлении уже идёт и будет идти и дальше, мы не дадим им не единого шанса вернуться сюда в новом качестве. Но оставим этих «бывших» людей. Что сейчас происходит в Берлине?
— Два месяца назад отправил туда нового резидента, Николая Григорьевича Самсонова.
— Хорошо. И как, есть результаты?
— Есть, он уже разобрал всю картотеку наших агентов. Многое оказалось утеряно, кто-то погиб, кто-то банально исчез или сбежал, но в целом картина довольно положительная. База расширяется, мы можем рассчитывать на приток новой информации.
— Так что там сейчас происходит?
— Идёт борьба между национал-фашистами и социал-фашистами. Гитлер проиграл выборы 1928 года, его партия завоевала всего лишь двенадцать депутатских мест и получила чуть больше двух процентов голосов избирателей, их членство в рейхстаге на сегодняшний момент минимально. Но, судя по всему, он собирается взять реванш.
— И кто в рейхстаге сейчас в большинстве?
— Социал-демократы на первом, националисты на втором месте, затем идут католики-центристы и коммунисты. Национал-социалисты на седьмом месте.
— Значит, Германия ещё для нас не потеряна?
— Нет.
— Каковы тогда шансы у национал-социалистов вырваться вперёд? Ведь уже через год новые парламентские выборы.
— Полагаю, шансы у них минимальны. Вряд ли они смогут подняться выше четвёртого места. Наши товарищи во главе с Эрнстом Тельманом уверенно идут к власти, и, думается, в тридцатом году они смогут занять в рейхстаге если не второе, то уж третье место точно.
— Вы держите руку на пульсе, Михаил Абрамович, всё может измениться в одночасье. Политическая жизнь в Германии непредсказуема, а Самсонов человек ещё новый. Пока разберётся, пока войдёт в курс дела и расскажет нам, тут уже и 1930 год наступит, и новые парламентские выборы.
— Ну, по их итогу, Вячеслав Рудольфович, мы и узнаем об основных тенденциях в немецком обществе.
— Узнаем, конечно, и в связи с этим будем корректировать фокус наших стремлений и задач. Пока я ничего угрожающего для нас не вижу от Германии.
— Я вас понял, дам все необходимые указания Самсонову.
— Пусть внимательно следит за белоэмигрантами, они могут войти в альянс с какой-нибудь партией и попросить её помощи для нападения на нас. Особенно меня тревожит фон Папен.
— Да, Вячеслав Рудольфович, фон Папен в кулуарных разговорах упоминал о том, что нужно вернуть частную собственность и уничтожить коммунистическое правительство, и с этой целью вновь поменять строй.
— И что же он хочет? Возродить монархию?
— Нет, с монархией покончено, скорее, у него в планах создание в России парламентской республики, абсолютно лояльной к Германии и имеющей по отношению к ней, возможно, даже вассальное подчинение. Ведь наше государство весьма обширно и самодостаточно, у нас есть возможность выращивать зерно на продажу, а также мы обладаем всеми необходимыми ресурсами, которых нет в Германии. Им нужен наш донбасский уголь, уральская руда, бакинская нефть, русский лён, и хлопок из Туркестана.
— Да, это неоспоримо. Что же, я так и думал. Любую интересную информацию о Германии сообщайте мне немедленно, — Менжинский достал из портсигара очередную папиросу и, постучав ею о его крышку, раскурил.
Щёлкнула зажигалка, выпустив столбик слабого пламени. Заалел кончик папиросы, и Менжинский с наслаждением втянул в себя пахучий неприятный дым.
— Нам предстоит ещё много работы, Михаил Абрамович, очень много. Мы разрушили Российскую империю и на её обломках создадим совсем другое государство, абсолютно другое. Но наши враги не дремлют и хотят всё вернуть назад, и у них может получиться. Мы ещё слишком слабы, а внутри страны до сих пор имеются классовые враги. Партия решила бороться с ними жесточайшим образом. В следующем году мы нанесём главный удар по кулакам и лишим белоэмигрантов их классовой базы. Поэтому все свои усилия мы направим на уничтожение верхушки РОВСа и его полную дискредитацию. Ну а потом уже займёмся всей этой национал-фашистской шелухой. Это главное сейчас. И не забывайте про экономический и научно-технический шпионаж, это не менее важно. Нам негде взять высококлассных инженеров, часть из них погибла во время Гражданской войны, половина сбежала, а те, кто остался, работают не так, как нам нужно.
— Я вас понял, Вячеслав Рудольфович.
— Тогда я вас больше не задерживаю и прошу вас держать меня постоянно в курсе всех событий.
— По-другому и быть не может.
Менжинский слабо кивнул, и Трилиссер вышел из кабинета. На следующий день в посольство Германии ушла очередная шифровка: «Требую усилить меры по выявлению антисоветских эмигрантских организаций. Увеличить количество агентов, внедрённых в политические круги Германии. Найти выход в окружение Франца фон Папена и докладывать обо всех настроениях в его среде. Продолжить изучение национал-социалистического движения. Трилиссер».
Самсонов, получив и расшифровав депешу, пошёл с ней к послу Крестинскому.
— Николай Николаевич, получил шифровку с новыми задачами. Требуют сосредоточиться на борьбе с антисоветскими эмигрантскими организациями.
— Ну что же, я получил аналогичную, и вы, и я работаем в этом направлении с самого начала и будем работать и дальше.
— Да, однако следующая задача касается изучения национал-социалистического движения, но как-то поверхностно, не ставя его нашим врагом, между тем, анализируя риторику Гитлера и других деятелей национал-фашизма, я вижу непосредственную угрозу для СССР.
— И что вас удивляет в этом?
— Дело в том, что у них в планах создание молодёжных организаций, целью которых является воспитание немецкого национализма. Сейчас существуют достаточно безобидные молодёжные организации вроде «Перелётных птиц», или «Молодёжь свободной Германии». Но Гитлер и его окружение хотят их либо разогнать и создать новые, либо полностью реформировать в угоду своим политическим интересам, а это уже опасно.
Вы слышали, что в 1922 году в Мюнхене член НСДАП Адольф Ленк по собственной инициативе создал «Jugendbund der NSDAP» (Молодежный союз НСДАП) — первую официальную молодежную организацию партии. Молодежный союз подразделялся на две части: одна для подростков 14–16 лет — Jungmannschaften (новобранцы, юнаки); вторая для молодежи 16–18 лет — Jungsturm Adolf Hitler.
После временного запрета быласоздана в 1923 году в Берлине Schilljugend, как правоконсервативная молодежная организация и названа по имени прусского офицера начала XIX века Фердинанда фон Шилля, героя войн против Наполеона.
Курт Грубер (будущий рейхсфюрер Гитлерюгенда), а тогда руководитель одной из территориальных организаций Молодежного союза НСДАП, сумел объединить под себя и Шилльюгенд, и «Орлы и соколы» (последняя как раз и примыкала до этого к «Перелетным птицам») и создал Großdeutsche Jugendbewegung (Великогерманское молодежное движение). Оно и было признано официальной молодежной организацией НСДАП*. Не пройдёт и десяти лет, как юноши из этих организаций захотят изменить мир.
— Они уже сейчас хотят реванша, но для нас это сейчас не главное. Главное, как вам и указали в секретной депеше, — это уничтожить любые попытки реванша не фашистов, а белоэмигрантов. Уничтожим их — разберёмся и со всеми остальными проблемами. По крайней мере, они не будут подзуживать правительство Германии против нас, кто бы здесь ни пришёл к власти. Конечно, нам выгоднее, чтобы к власти пришли коммунисты или остались социал-демократы, но, по большому счёту, я не вижу никого, кто бы мог им сейчас составить конкуренцию. Национал-социалисты ещё слишком слабы, поэтому и стоит задача их изучать, а не противодействовать.
— Ну а когда они станут сильны?
— Тогда мы и будем с ними работать или, если быть точнее, работать против них, а пока, как мы уже с вами говорили, надо помогать Тельману и его Союзу красных фронтовиков и бороться с РОВСом, остальное всё приложится.
— Я вас понял.
— Как у вас продвигаются дела в остальном?
— Уже лучше. Работаем без выходных и праздников!
— Не жалеете вы себя, Николай Григорьевич, а нам с вами предстоит сделать ещё очень много дел. Как дела с агентами?
— Просят денег.
— Так дайте им!
— Много просят. На днях откликнулся один из законсервированных агентов, которого я считал уже потерянным, и запросил ни много ни мало — тысячу марок. Признаться, я несколько ошарашен такими запросами. Подобного масштаба суммы проходят только через вас, и поэтому я счёл нужным посоветоваться.
— И чем он мотивирует свой чрезмерный запрос? Ведь, я так понял, агент не имел до этого никакой ценности?
— Да, это простой штурмовик, завербованный одним из моих предшественников, точнее, завербованный его агентом. О нём не известно ничего, кроме имени и того, что он воевал в прибалтийском фрайкоре. Никаких ставок на него не делалось, разве только на то, что он сможет сделать карьеру в СА.
— Я так понял, что он как раз на это и просит денег?
— Да, пишет, что есть возможность перейти в штаб и там делать карьеру.
— Гм, тысяча марок — это слишком много. Видимо, его положение совсем низкое, или он банально вымогает деньги на мнимые перспективы.
— Я склоняюсь ко второму.
— Возможно. В то же время, раз просит, значит они ему нужны и существует вероятность, что это будет нам выгодно. Вероятность маленькая, но всё же в нашей работе не стоит упускать даже самую малую возможность внедриться в стан врага. Я предлагаю вам не отказывать ему полностью, а передать, скажем, десять марок и узнать, куда именно он хочет перейти и на какую должность. Без этой информации нет никакого смысла одаривать его такими большими деньгами. Мы не обязаны раздавать деньги только за то, что с нами стали сотрудничать. Он должен доказать, что является ценным агентом, а не обычным эмигрантским попрошайкой, тем более вы не знаете о нём ничего!
— Понял. Думаю, без личной встречи с ним не обойтись.
— Да, это наиболее приемлемый вариант, чем больше мы будем знать о нём, тем больше возможностей его держать на крючке, и тем лучше мы сможем распорядиться деньгами с целью помочь ему, если это действительно так, продвинуться по карьерной лестнице. В этом наши интересы будут совпадать.
— Согласен, я так и поступлю. Спасибо вам, Николай Николаевич, за помощь.
— Всегда пожалуйста. Я, со своей стороны, также всегда готов вам помочь и словом, и делом. Особенно если это касается денежных вопросов.
— Спасибо! Пойду тогда работать, прошу меня извинить за чрезмерную назойливость!
— Ну что вы, что вы, Николай Григорьевич, какая назойливость, это наша с вами работа.
Пожав руку послу, Самсонов вышел из его служебного кабинета, отправившись к себе работать. Шифрованную записку он составил очень лаконичную и весьма однозначную:
«Доложите, на какую должность вы планируете встать, где именно и перечень информации, к которой вы будете допущены».
К записке прилагалось пять марок серебряной монетой с изображением дуба. Больше Самсонов, не посчитал нужным давать, да и сама монета несла двусмысленный намёк. На следующий день подручный Самсонова положил записку и монету в тайник.
В это время Шириновского раздирали азарт и томительное ожидание возможной прибыли. Он не сомневался, что тысячу марок ему не дадут или дадут, но не тысячу, а гораздо меньше. Но он всё же искренне надеялся, что наглость ему вернётся деньгами. А между тем обертруппфюрер Маркус не соврал, и ему действительно присвоили звание труппфюрера. Но перед этим он вновь попал в очередную драку, и всё опять из-за Шольца. Правда, последствия от неё оказались для него в высшей степени кардинальными.
В этот раз они шли усиленным патрулём, только теперь уже в составе двух взводов. Коммунисты организовали свой очередной митинг, и их большой отряд направили для того, чтобы помешать красным провести его.
— Всем быть внимательными! — орал Маркус. — Не дадим этим выпердышам союза Спартака вновь одержать верх. Пусть вспомнят 1919 год и как мы их к стенке ставили, сволочей! Густав Носке взял тогда на себя ответственность за действия своих людей и не жалел никого, беру и я. Вперёд, мои друзья, вперёд, и да покажем этим предателям, чем пахнет наша дубинка!
— Резиной она пахнет, — недовольно пробормотал Шириновский, а Шольц, что шёл рядом с ним, усмехнулся и сказал: — Ты чего там себе под нос бормочешь, Август?
— Ничего, надоело уже драться.
— Такая у нас с тобой работа.
— Менять надо работу, надоело с дубинкой бегать по подворотням. Помнишь, позавчера шли моё и твоё отделение и нарвались на засаду, хорошо хоть быстро отбились. Коммунисты неопытные оказались, одному нос с ходу разбили, другой споткнулся и упал, остальные не смогли сразу задавить нас и после разбежались.
— Помню, как не помню, ты ещё сзади стоял и всем руководил, когда другие дрались.
— Я же и так прибитый, мне беречь себя надо, и что, разве я плохо руководил? Всего лишь пара синяков да ухо подранное, и всё у наших.
— Ну, так-то ты прав, спорить не буду, — признал Шольц, — вовремя ты их просёк.
— Чутьё у меня, гм, политическое, я этих коммунистов сердцем чую.
— Сердцем чуешь⁈
— Да, ненавижу коммуняк.
— А… гм, я тоже, но пока не чую.
— Ты «Собачье сердце» не читал.
— Собачье сердце?
— Ты что болтаешь, идиот! — тут же всполошился Маричев. — Идио-о-от!
— А, гм, это сказку мне рассказывала такую бабка, ингерманландскую, я только и помню, что там собака нюх потеряла и всё равно кошек находила, только с помощью своего сердца, — стал лихорадочно выдумывать Шириновский, мысленно матерясь сразу на трёх языках.
— А! Понял. Я сказки тоже любил слушать, мне бабка книжки читала братьев Гримм, помню, мне про деньги нравились, а самая любимая была про золотого осла, ещё «Золотая птица», «О рыбаке и его жене», там он камбалу поймал, а она оказалась, заколдованным принцем и… в общем, любил я тоже сказки.
Шольц помолчал, и переменил тему разговора.
— Сейчас, Август, я бы на твоём месте не сильно переживал, ты уже на хорошем счёту, и ходят слухи, что тебя хотят забрать в штаб.
— Может быть, но пока ничего не ясно, и я иду вместе с тобой, а не сижу в штабе.
— Но мысленно ты наверняка уже в штабе!
— А ты мысленно уже в мэрии!
— Согласен, мы все мысленно там, где нас нет, а пока идём бить морды коммунистам.
— Идём, надеюсь, они испугаются одного только нашего вида и разбегутся в ужасе.
— Я бы не надеялся на это, у них тоже будет охрана из красных фронтовиков, а те бывалые парни и отлично умеют драться, не хуже нас с тобой. Хотя ты уже драться и не сильно хочешь.
— Ну, ты бы получил по голове да провалялся в больнице при смерти и тоже бы не захотел вновь и вновь лезть в драки. Я тебе по секрету скажу, что пережил там клиническую смерть.
— И что, ты видел Бога⁈
— Нет, — Шириновский скривился, вспомнив ненавистную рожу своего бывшего политического оппонента. — Никого я там не увидел. Пусто там, только белый свет, а потом я очнулся и увидел старую фрау, что вытирала с моего лица пот.
— Ну хоть о тебе заботились, а вот Гумберт вчера рассказывал, что там вообще на всех наплевать, ему сделали шину, и теперь он боится, что кость срастётся неправильно и ему будут заново ломать руку, представляешь?
Шириновский представил, и его всего передёрнуло.
— Да уж, но ему, наверное, морфия дадут, чтобы боль заглушить?
— Может, и дадут, да толку? Губерту от этого не больно радостно будет, он не сможет служить, как все, и за силовые акции доплату не будет получать. Нам и так обещают зарплату только в июле, а сегодня уже двадцатое число. Если они дадут позже двадцатого в следующем месяце, то нам вообще придётся жить без зарплаты два месяца.
— Угу, — Шириновский мысленно подсчитал, сколько у него осталось денег. Оставалось, благодаря его экономии, ещё прилично, и он сможет протянуть и этот, и следующий месяц, а вот дальше неизвестно, как бы побираться не пришлось… А ещё надо бы наведаться в тайник, вдруг ему там тысячу марок подкинули⁈ Но чем больше он об этом думал, тем меньше в это верил. Хрен они что дадут! Не те времена, и не те нравы.
— Короче, хреново всё, а мы свои головы подставляем под кулаки коммунистов почём зря, интересно, а им платят?
— Конечно, платят, и не меньше, чем нам. Кто бы тогда пошёл драться за них? Одной идеей сыт не будешь. Слышал присказку: любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда?
— Слышал. Ладно, давай уже настраиваться.
— А что там настраиваться? Голову береги, и всё.
Шириновский промолчал, и они пошли дальше вслед за остальными.
(*второй съезд партии переименовал его в Hitlerjugend, Bund deutscher Arbeiterjugend (Гитлерюгенд, Союз немецкой рабочей молодежи. Вплоть до 1932 года Гитлерюгенд подчинялся СА. По достижении 18 лет член Гитлерюгенда должен был либо вступить в НСДАП, либо (с 1927 г.) стать штурмовиком).