В гостях у Рема или разведчик из будущего

Глава 6 Много хочешь, мало получишь

На следующий день Владимиру Вольфовичу стало значительно лучше, и в этот раз он даже смог самостоятельно доесть противную кашу. Фройляйн медсестра всё это время одобрительно смотрела на него, надеясь, что вскоре он перестанет просить утку, и ей не придётся выносить за ним судно. Голова у Шириновского ещё болела, но не так сильно, как раньше. Да и внутренние дебаты с Маричевым немного поутихли. Накал, что называется, пропал

Шириновский и его визави, наконец, успокоились и вроде бы смогли найти точки соприкосновения, в итоге перестав собачиться меж собой по поводу и без. В конце концов они не на дебатах и уж тем более не на телевидении незабвенных девяностых. Хотя временами Вольфович всё же провоцировал Маричева резкими высказываниями, проверяя таким образом наличие этого Альтер эго в своей голове. Ну просто для того, чтобы знать: не исчез ли он? А то вдруг Маричев уже свалил, и Шириновский остался наедине не только с самим собой, но и с проблемами этой новой реальности. Но нет, второе «Я» никуда исчезать не собиралось, просто нечасто давало о себе знать.а

Вольфович признавал: прежний обладатель его тела всё же был весьма неординарной и образованной личностью, а ещё хладнокровным и решительным человеком. А это, несомненно, весьма полезные качества в работе разведчика. Жаль, сам Шириновский этими качествами не обладал. Собственно, в процессе построения политической карьеры эти достоинства ему и не требовались. Там совсем другие критерии.

Но вот сейчас от знаний и умений Маричева зависело, сколько он — Шириновский — проживёт. Нет, Владимир Вольфович нисколько в себе не сомневался: он не станет ренегатом и не примет сторону врага. Однако как сделать так, чтобы случайно не спалиться, не знал. Трудно это. Но где наша не пропадала⁈

Ещё через сутки он начал потихоньку вставать с кровати и самостоятельно передвигаться. К великой радости медсестры, в туалет он отныне ходил сам, и его больничная утка окончательно переместилась под скрипучую кровать. Вскоре Шириновский уже свободно перемещался по палате. Правда, в коридор лишний раз не высовывался.

Герр врач приходил каждый день. На утреннем обходе наскоро осматривал его, говорил: «Гут!» и тут же переходил к более тяжёлым пациентам. Собратьям по несчастью досталось гораздо больше, чем Шириновскому. Один из них даже вскоре умер, но на его место быстро привезли следующего, тоже пострадавшего в одной из драк, которые всё чаще и чаще возникали в последнее время между штурмовиками и коммунистами.

Последняя разыгралась в одной из пивных, кои в каждом городе Веймарской республике имелись буквально на каждом углу. Недаром знаменитый путч Гитлера так и назвали «Пивным» путчем, потому что он вызрел в пивном зале «Бюргербройкеллер» города Мюнхена, 8 ноября 1923 года.

По иронии судьбы, в соседней палате лежали пострадавшие во время майской демонстрации коммунисты. Но общаться с ними было чревато, и он туда не заходил.

Нет, ему самому, конечно же, хотелось туда зайти и заорать: «Рот фронт!». Вот только после этого на его миссии можно будет поставить жирный крест, а он здесь не для этого. Бормоча под нос всякие ругательства, Шириновский вернулся в свою палату.

— Герр Меркель, а куда вы ходили? — проявила любопытство пожилая медсестра, так некстати оказавшаяся в палате.

— Гулял по коридору.

— Не надо. Во избежание возможных эксцессов герр доктор велел всем оставаться в своих палатах. Немцы не должны уподобляться неприкаянным горемыкам и шляться везде. Это удел евреев. Они всю историю мыкаются по разным странам, и отовсюду их гонят, потому что они наглые и лживые. Прошу вас больше не покидать палату и не шататься по коридорам.

— Да при чём тут…

«Цыц! — тут же осёк его внезапно прорезавшийся откуда-то из глубин сознания второй голос. — „Да, фрау“, говори!».

— Да, фрау! — машинально повторил Шириновский.

— Я рада, что вы меня поняли, — удовлетворённо кивнула женщина и участливо поинтересовалась: — Как вы себя чувствуете?

— Намного лучше.

— А почему к вам никто не приходит?

Шириновский лихорадочно нырнул в закрома чужой памяти, выискивая правильный ответ:

— У меня все погибли, фрау.

— Извините мне моё любопытство, — чуть сконфуженно произнесла женщина.

Шириновский кивнул. По легенде, сейчас ему двадцать девять. В 1919 году, когда он вовсю воевал во фрайкоре, было всего девятнадцать. Тот, за кого они с Маричевым себя выдавали, никогда не был женат. Да и сейчас постоянной девушки у него нет. А это уже дополнительные вопросы. Как бы про церковь ни спросили! Он ведь по идее протестантом должен быть, а ничего о протестантской церкви не знает и молиться не умеет.

— Насчёт церкви можешь не беспокоиться, — пояснил Маричев. — Приверженность какой-либо религии нацистами не приветствуется. Настоящий член НСДАП должен быть предан исключительно своей партии и идее, а церковь лишь отвлекает и мешает.

— Да⁈ Прям совсем как у коммунистов!

— Как ты смеешь сравнивать коммунистов с нацистами? — взъерепенился на него Маричев.

— А что я не так сказал-то? Коммунистам тоже церковь мешала. Половину храмов уничтожили, а вторую половину либо закрыли, либо под склады определили с казармами.

— Немцы кирхи не уничтожают, — взял себя в руки (если вообще можно так выразиться) внутренний голос. — Но даже если ты не будешь ходить в церковь, это никого не насторожит. Достаточно раз в месяц там появляться или реже.

— Ну, ладно.

Медсестра давно удалилась ухаживать за другими пациентами, а он лёг на койку и уставился в потолок. Ничего особо не хотелось. Шириновский просто наслаждался тем, что снова обладал телом. И одно это дарило ему незабываемые ощущения. Мало того, он получил не просто тело, а молодое и здоровое тело. Разве не кайф⁈

Чувство эйфории посетило его и почти сразу ушло. Пора, пожалуй, задуматься о жизни после этой больницы. Ведь его ждут великие дела! Впрочем, пока все его «дела» вертелись вокруг «утки» да еды.

— А на что ты жил? — спросил он у самого себя.

— НСДАП жалованье платит штурмовикам.

— А источник денег?

— Взносы и пожертвования.

— Капиталисты вам платят, капиталисты! Они вас содержат, все эти маленькие болванчики. Буржуазия недобитая!

— Может, и капиталисты, — не стал спорить Маричев. — Я же обыкновенный штурмовик. Мне денежные отчёты не приносят. Я прихожу в партийную кассу и получаю деньги.

— Угу, понятно. А где живёшь?

— На окраине Берлина, в рабочем общежитии.

— Гм, как-то у тебя всё невесело. Живёшь на неизвестно что, да в общаге рабочей. Жены нет, детей нет, сам фашист. Хреново.

— Ну, как есть.

— Ладно, мы это поправим. И для начала выберемся отсюда.

В это время лечащий врач разговаривал с палатной медсестрой.

— Как там фон Меркель?

— Уже ходит, герр доктор.

— Хорошо, тогда через два дня выпишем. Пациентов много, а мест мало.

— Как скажете, доктор.

— Подготовьте его, сообщите, что он идёт на поправку. Чуть позже я сам скажу ему о выписке.

— Хорошо, герр доктор.

— Вы свободны.

Медсестра вернулась в палату и незамедлительно обнадёжила Шириновского:

— Вы поправляетесь, герр Меркель. У вас железное здоровье, как у настоящего арийца! Вы можете гордиться своими родителями, и своей чистой кровью. Доктор скажет, когда вас будут выписывать, но, скорее всего, это произойдёт довольно скоро.

— Так я еле хожу! — возмущённо вскинулся Шириновский. — Это что ещё беспредел⁈ Я тут, понимаешь, Германию защищаю от засилья евреев. По голове даже от коммунистов получил! А вы меня уже через неделю выписываете? Безобразие! Я буду жаловаться!

От такой отповеди медсестра просто опешила. Женщина поджала тонкие губы, в глазах мелькнули гневные искорки. Однако затем её взор упал на забинтованную голову Шириновского, взгляд смягчился, сделался жалостливым.

— Я понимаю, герр Меркель, удар оказался слишком силён, — терпеливо произнесла она. — Но вы значительно поправили своё здоровье. У вас всё будет хорошо. Видите, вы уже и возмущаться способны. Значит, силы у вас есть.

— Вы издеваетесь⁈ Да я только понимать стал, что со мной произошло! Я получил удар по голове, у меня все мозги перевернулись… А вы меня на улицу⁈ Это произвол! Позовите главврача! Я этого так не оставлю! Я ударенный по голове! У меня травма! Я пострадал в битве с коммунистами! А тут такое скотство! Я буду жаловаться самому… — тут возникла некая пауза, но Шириновского уже несло и несло всерьёз. Слабый голос разума, то бишь его второго «Я», был напрочь отринут яростью, и он его не слышал. — Я буду жаловаться самому Гитлеру!

Медсестра отступила на два шага, потом резко развернулась и вышла из палаты, аккуратно прикрыв дверь. Она вернулась к лечащему доктору и от волнения даже забыла к нему постучаться в кабинет.

— Фрау⁈ — сидевший за столом врач, когда его столь бесцеремонно оторвали от заполнения медкарт, удивлённо вскинул правую бровь.

— Герр доктор, только что на мои слова о том, что он выздоравливает, и его скоро выпишут, фон Меркель учинил форменный скандал.

— Надеюсь, фрау Марта, вы сообщили ему о выписке максимально тактично и уважительно?

— Да. Но он почему-то разозлился и начал нести всякий бред! — возмутилась женщина. — И в конце добавил, что будет жаловаться Гитлеру!

— Гитлеру⁈ — переспросил врач, а к его правой брови присоединилась левая.

— Да, Гитлеру!

— И чего он этим хочет добиться?

— Я не знаю.

Доктор отодвинул в сторону лист бумаги, положил на него ручку и на секунду задумался. Очевидно, у пациента проявились последствия травмы головы. Эта область медицины ещё так слабо изучена! Посттравматической потери памяти фон Меркель благополучно избежал, однако это не являлось гарантией того, что в будущем пациент не столкнётся с другими проблемами. Главное, чтобы не развилась шизофрения.

— Сколько он у нас лежит?

— Десять суток.

— Я хотел его выписать через два дня, сразу после снятия швов. Теперь выпишу через четыре. Хотя вряд ли от этого что-либо изменится, и ему станет лучше.

— Герр доктор, он требует главврача!

— Главврача?

Фрау лишь кивнула, вновь недовольно поджав губы.

— Для начала сообщите фон Меркелю, что мы пошли ему навстречу, и его пребывание в больнице продлено на два дня.

— Слушаюсь, герр доктор. А если он продолжит настаивать?

— Тогда мы пригласим главного врача.

— Ясно, герр доктор. Это сделать сейчас?

— Да, скажите ему сейчас, а главврачу, если конфликт погасить не удастся, мы сообщим завтра. Идите, фрау Марта.

— Да, герр доктор.

Женщина вышла и вновь направилась в палату к Меркелю-Шириновскому, который по обыкновению выяснял отношения сам с собой.

— Ты зачем начал ругаться с медсестрой?

— Как это «зачем»? Ты же сам слышал? Они собираются нас выписать! Точнее, меня!

— Слышал. И что?

— А то! Я же ещё больной, у меня даже повязку с головы не сняли!

— Но ты же ходишь? Через пару дней тебя выпишут, и всё будет хорошо.

— Пусть они беспокоятся! Мы же кто? Штурмовики! Почему нет никакой заботы о нас! Я думал, у немцев всё совсем не так, как у советских. Вы же фашисты!

— Я не фашист! Сколько раз тебе повторить⁈

— Ну, тогда нацист! — не унимался Шириновский.

— И не нацист! Я разведчик! Мне приходится быть штурмовиком, и ты это прекрасно знаешь! Зачем эти оскорбления? Мы с тобой на одной стороне, но ты продолжаешь вести свои поганые речи. Я здесь именно за тем, чтобы не допустить худшего. Однако ты постоянно упрекаешь меня в том, что ещё не произошло, чему ещё только предстоит случиться. И я, и ты, мы оба находимся тут для того, чтобы этого не допустить! Даже если мы не в силах ничего сильно изменить, пусть наши старания хоть как-то помогут советскому народу и стране. Мы должны если не предотвратить войну с СССР, то хотя бы постараться спасти как можно больше человеческих жизней.

— Я знаю, знаю, — поостыл немного Шириновский. — Но, куда идти с такой головой? На что жить? Как жить? Мало того, что башка постоянно кружится, так ещё и тошнит! Да и вообще… просто плохо. А тут фактически выгоняют на улицу!

— Это не повод ныть. Ты же мужчина и штурмовик! — пристыдил его Маричев. — А в штурмовики абы кого не берут. Я прошёл довольно жёсткую проверку и доказал: я — не какой-то там истеричный потомок итальянцев или греков! И вообще, что ты имеешь в виду под нацистами? Националистическая народная партия, то бишь нацисты — это монархически-националистическое военное объединение «Стальной шлем» («Stahlhelm»), они же «Союз фронтовиков» («Bund der Frontsoldaten»). Я же тебе говорил об этом? У них лидер ликёрный король однорукий Франц Зельдте.

— Да все вы одним миром мазаны! — вновь разозлился Шириновский. — Вы же объединились все под крылом Гитлера.

— Мы⁈

— Ну, не ты конкретно, а все немцы.

— Все? И коммунисты, и социал-демократы?

— Нет, коммунистов ждала страшная участь: их в концлагеря посадили. Ну, а кто сбежать успел, тот возглавил антифашистское движение. Хотя, может, кто и фашистом стал, я не знаю. Но буржуи из числа социал-демократов ещё в воздухе переобулись! Однозначно!

— Может и так, но это дело будущего, — задумчиво произнёс голос Маричева. — И до того времени ещё дожить надо, а это с твоими вечными скандалами становится весьма проблематично. Зачем ты нарываешься? Всё равно без толку! Если доктор решил, значит, так оно и будет. В лучшем случае на день-два продлят.

— На больше продлят, — уверенно заявил Шириновский. — Уж что-что, а убеждать я умею.

— Ну, посмотрим.

В это время вернулась медсестра.

— Герр Меркель, вы по-прежнему настаиваете на своей просьбе?

— Да, — твёрдо ответил Шириновский.

— Хорошо, доктор сказал, что вас выпишут не через два дня, а через три, ближе к вечеру.

— Замечательно, — удовлетворённо кивнул Шириновский. — Но, кроме этого, я просил, чтобы позвали главврача. Вы это сделали?

Шириновский был неумолим, посчитав, что он в своём праве.

— Нет, я сообщила о вашем… — медсестра на секунду замялась, подбирая слово. На языке фрау крутилось «требование», но она решила немного сгладить конфликт и вовремя поправила себя: — вашей просьбе лечащему врачу. Он решил пока не беспокоить главврача и самостоятельно принял решение продлить ваше нахождение в больнице ввиду вашего неустойчивого эмоционального состояния.

— А я всё равно хочу обратиться к главврачу! Пусть он осмотрит меня и, возможно, продлит моё лечение не на два дня, а на неделю.

— Вы настаиваете?

Шириновский на мгновение засомневался: внутренний голос шептал, что надо давать отрицательный ответ. Но дух противоречия оказался сильнее, и из Владимира Вольфовича вырвалось:

— Да, я настаиваю!

— Хорошо, — буркнула женщина и поджала губы в куриную жопку. — Завтра мы сообщим главврачу о вашей просьбе, и он обязательно посетит вас. А сейчас не угодно ли вам принять лекарства?

— Угодно, — кивнул Шириновский, не обращая никакого внимания на то, с каким сарказмом она это сказала. И спокойно взял порошок и стакан с водой из рук медсестры.

— Завтра вам сообщат время обхода главврача. Отдыхайте! — и медсестра направилась к другому пациенту.

— Вот видишь⁈ — сам себе сказал Шириновский.

— Вижу.

— Я победил!

— Сомневаюсь.

— Почему?

— А ты знаешь фамилию главврача?

— Нет, а что?

— Ничего. Завтра всё узнаем.

— Узнаем, — внутренне усмехаясь, сам себе сказал Вольфович.

Он лёг, но ему было скучно. Тяжелобольные сопалатники молчали, хотя, наверное, многое могли бы рассказать. Увы, но сделать это им сейчас было несколько затруднительно.

«Пожалуй, можно пока и почитать», — решил Шириновский и протянул руку к тумбочке, где нащупал книгу. Взял её в руки и плюнул. Опять бредовое сочинение Гитлера. Бросил обратно, потому как совсем выкинуть рука не поднялась: слишком чревато. Тем более экземпляр первого выпуска… Не поймут партайгеноссе. Расстрелять, конечно, не расстреляют, но запомнят!

Взял другую, подаренную тогда же. Заново пролистал и на моменте, где обер-лейтенант не выдерживает суровых реалий мужской любви, отшвырнул. Вот же Гейропа! Всё бы им испоганить. Тьфу! Книга всё же навеяла на него сон и, поборовшись некоторое время с обуявшими его мыслями, он заснул.

Утро началось вроде бы как обычно, но потом события понеслись, как коза по кочкам жрать биточки!

Главный врач травматологического отделения городской больницы во Фридрихсхайне, что расположена в народном парке Берлина, Альфред Кон нервно поглядывал на лечащего врача своего отделения. Младший коллега пришёл с необычной просьбой от очередного пострадавшего штурмовика НСДАП.

— Ещё раз: что он хочет?

— Чтобы его осмотрели лично вы.

— Он в курсе, что лично я осматриваю только граждан, не имеющих никакой партийной принадлежности, коммунистов, и тех, кто не стоит на позиции антисемитизма?

— Не могу знать, в курсе ли он. Я у него не спрашивал. С ним разговаривала палатная медсестра. Она доложила, что на все её попытки его увещевать фон Меркель ответил чуть ли не истерикой. Несмотря на то, что больница переполнена, я пошёл ему навстречу и продлил лечение ещё на трое суток. Однако и это не помогло!

— Я лечу коммунистов, а штурмовиков отдал вам и Рихарду. Неужели трудно было убедить этого чудака выписаться без скандала?

— К сожалению трудно, герр Кон. Он и слышать ничего не хочет! Требует, чтобы именно вы его осмотрели.

— Это провокация! — нервно вскинулся главврач и невольно коснулся кончиком указательного пальца своего характерного носа.

— Не думаю, — возразил его коллега. — Вы, разумеется, можете вызвать фрау Марту и выспросить всё у неё.

Одно лишь упоминание имени этой немецкой курицы заставило доктора Кона недовольно поморщиться, словно у него разом заболели все зубы.

— Обойдусь.

— Признаться, я и сам сильно удивлён такой настойчивости герра фон Меркеля. Допускаю, удар по голове оказался очень силён. Фактически мы спасли ему жизнь, сделав трепанацию черепа. И всё только благодаря вовремя оказанной помощи и вашему профессионализму, герр Кон.

— Да-да, — рассеянно ответил главврач, — это наш долг: оказывать медицинскую помощь всем, кто в ней нуждается. Однако я не вижу никакого смысла в личном посещении данного пациента. Он выздоравливает, вы ему предоставили ещё два дня пребывания в больнице. Чего же боле?

— Вероятно, он думает, что ваш осмотр на что-то повлияет.

— Ну, хорошо, раз просит, я приду. Хотя и не уверен, что он от этого что-то выиграет.

— Я тоже так думаю, но пациент оказался больно буйный и ему пора на выписку.

— Ну что же, я подойду в… — доктор Кон глянул на большие настенные часы, — ровно в десять.

— Я передам ему.

— Как лечащий врач вы тоже должны присутствовать.

— Я буду.

— Всё, вы можете идти.

Ровно в десять Альфред Кон в сопровождении лечащего доктора зашёл в палату, где, собственно, и обнаружил Августа фон Меркеля.

— Кто просил личного осмотра главврача?

— Я! — тут же вскинулся Шириновский.

— Прекрасно, — произнёс одетый в белый халат высокий мужчина весьма специфичной наружности. — Ну-с, и какие у вас жалобы?

Шириновский смотрел на главврача, и до него постепенно доходила вся нелепость возникшей ситуации. Ведь, судя по внешнему виду, явившийся по его требованию главврач явно принадлежал к так называемому богоизбранному народу. Впрочем, отступать уже было поздно.

— Я ещё плохо себя чувствую, а меня собираются выписать через два дня!

— Хорошо, давайте вас осмотрим. Дайте мне его медицинскую карту.

Медсестра тут же передала пару заполненных вручную листков.

— Так, поступил первого мая с тяжёлой травмой головы. В этот же день был прооперирован. Состояние тяжёлое, наблюдался три дня. Пришёл в сознание, начал говорить на следующий день после этого, сначала невнятно, но ещё через день речь практически восстановилась. Так… на седьмой день стал ходить. Сегодня одиннадцатый день. Ну-с, давайте вас осмотрим, — и Альфред Кон, вернув листки обратно медсестре, приступил к осмотру головы Шириновского.

Закончив водить туда-сюда пальцами и следить за реакцией пациента, доктор Кон проверил ещё какие-то рефлексы и, наконец, обратился к лечащему врачу:

— Вы хотели выписать его через два дня?

— Да.

— Выписывайте завтра! Он почти здоров, а у нас мест не хватает. Все коридоры забиты новыми пациентами. Кстати, в их числе есть и пострадавшие штурмовики. Драки каждый день! У коммунистов в основном ножевые ранения, а у штурмовиков черепно-мозговые травмы. Выписывайте завтра к вечеру, вот моё решение!

— Как же так? Я же ещё не выздоровел! — громко возмутился подобной несправедливостью Шириновский, малость ошарашенный решением врача. — Вы же давали клятву Гиппократа, а выкидываете меня больным на улицу?

Кон холодно посмотрел на него.

— У вас нет амнезии, речь полностью восстановилась, двигательные функции и рефлексы в порядке. Всё это указывает на то, что ваша голова полностью оправилась от потрясений, которые вы на неё свалили. Поэтому в услугах стационарного лечения вы более не нуждаетесь. С таким уровнем экспрессии и агрессии вы скоро вновь будете востребованы в первых рядах членов НСДАП. Всего хорошего!

И доктор Кон, вежливо кивнув медсестре и лечащему врачу, развернулся и стремительно вышел из палаты.

— Но… — попытался остановить его Шириновский. Правда, обращался он к уже закрывающейся двери.

— Я вас предупреждал, — пожал плечами лечащий врач, — но вы не захотели прислушаться к моему мнению. Вас выпишут завтра. Впрочем, учитывая ваше нестабильное эмоциональное состояние, я выпишу вам дополнительные лекарства. Их вы сможете получить в аптеке при нашей больнице. Больше, к сожалению, ничем помочь не могу. Да и то я делаю это потому, что сочувствую вашей партии.

Врач выдал ещё какие-то указание медсестре, осмотрел других больных и вышел из палаты.

— Вот это да⁈ — обратился сам к себе Шириновский. — Ты знал?

— Нет, не знал, но догадывался.

— Ты знал, знал, — накинулся на Маричева Вольфович, выплёскивая на ни в чём не повинного владельца тела весь скопившийся негатив, — знал и не сказал! Я забочусь о нашем общем теле, а ты!..

— Это тело теперь твоё и ответственность тоже целиком на тебе.

— Вот же евреи! И как я не предположил, что такой пердимонокль может произойти⁈ — корил уже самого себя Шириновский. — Не сообразил. Да, сейчас же 1929 год, а не 1939!

— Поздно сокрушаться, завтра нас выпишут. Решение всё равно никто менять не будет. Лечащий врач действительно сделал всё, что мог.

— Да? Ну ладно. Так, значит, так. Учтём на будущее. Всё забываю, в чьей шкуре я сейчас нахожусь.

— А ты не забывай и привыкай.

— Придётся, — буркнул себе под нос Шириновский и затих, задумавшись, и тут он вспомнил: — а когда мне будут снимать швы с головы?

Но его вопрос, остался без ответа.