В гостях у Рема или разведчик из будущего

Глава 23 Штеннес и другие

Проводив Меркеля, Вальтер Штеннес закурил сигарету, вновь перетряхивая в своей памяти события прошедших суток. Они оказались очень сложными. Непростой разговор с фон Заломоном, а потом и с самим Гитлером требовал заново переосмыслить свои цели. Да и те робкие мечты о новом государстве, что часто посещали его в разное время, требовали нового осмысления.

Он держал сторону Грегора Штрассера, а не Гитлера, и поэтому поневоле задумывался, что же им делать дальше. Время шло, противоречия усугублялись, но адекватного выхода из создавшейся ситуации он по-прежнему не видел.

На совете с обоими братьями Штрассерами решили, что нужно выждать ещё год, чтобы по результатам выборов в Рейхстаг понять цели и задачи, которые ставят перед собою сам Гитлер и его ближайшее окружение. Время у них есть, и основная борьба ещё впереди.

Сейчас, когда он и фон Заломон командуют штурмовиками СА, они в состоянии влиять на внутреннюю политику Гитлера, но как только он сделает попытку от них избавиться, нужно принимать экстренные меры. А пока следует вербовать и привлекать на свою сторону наиболее умных и сильных людей, вот как, например, этот барон, что сейчас вышел из его кабинета.

Вроде бы раньше ничем особым себя не проявил, а сейчас прям все события в его штурме ходят чередой за ним. Товарища выручил, на митинге выступил, и выступил довольно неплохо, хоть и покритиковал Штрассеров. А сейчас и в драку ввязался в роли зачинщика, перехлестнув даже Маркуса, и смог из неё выбраться относительно целым. Таких людей надо поощрять.

Очередное звание он уже своим приказом ему присвоил, но нужно сделать больше для него и дать возможность взойти на следующую ступеньку карьерной лестницы. Жаль, что званий как таковых у них немного, есть низовые, и есть уже командные, в низовых практически отличий и нет. В общем, надо посмотреть, куда его пристроить и чему обучить.

Чувствуется, что определённый толк из барона будет. Ну да это он решит через неделю, а пока надо подумать ещё об очень многом. И почему Зельдте приказал своим боевикам из «стальных шлемов» ударить им в спину? Не иначе, опять какие-то тайные договорённости, вот только с кем?

Владимир Вольфович Шириновский, он же Николай Иванович Маричев, он же Август фон Меркель, он же Густав, сидел в пивной с Альбертом Шольцем и дул пиво. Вдвоём они представляли собой весьма колоритных персонажей. Оба побитые, оба злые, и оба жаждущие всяческих действий на своё благо.

— Так ты говоришь, что смог вырваться из лап полиции?

— А я из них и не вырывался, я просто начал помогать им искать наших раненых, носить их и загружать в грузовики. Тебя вон тоже нашёл и вывел, ну и Маркуса заодно.

— Спасибо, брат! Ты меня уже второй раз выручаешь.

— Ну, так получается.

— А я смотрю, тебе тоже сильно досталось, хотя ты вроде и не лез в самое пекло?

— Я-то не лез, да только оно само ко мне пришло. Видел, что потом случилось? Меня чуть не убили эти идиоты из «касок».

— Согласен, меня тоже. Что это за подстава такая?

— Я не знаю, похоже, месть, или захотели воспользоваться и ослабить сразу и нас, и коммунистов, те тоже едва ноги унесли. А у «СШ» потери небольшие, им это выгодно.

— Конечно, выгодно, хотя я считал их союзниками.

— Так вот и я так думал.

Шириновский приложился к кружке пива и сделал большой глоток. Всё же хорошее в Германии пиво, и это несмотря на общий кризис. Немцы — это немцы и не позволяют себе ухудшать качество, им проще его вообще не делать, чем делать такое, которое пить никто не будет.

Прошло уже пять дней, как их отпустили домой зализывать раны, за это время они действительно чуть улучшили своё самочувствие, а их синяки изменили цвет с багрового на фиолетово-синий, переходящий в грязную желтизну. За эти пять дней Шириновский нашёл себе новое жильё по газетному объявлению.

Выбора большого не имелось, так как он хотел платить не больше десяти марок в месяц, но всё же пришлось заплатить двенадцать, уж больно комнатка ему понравилась: и место удобное, и больница недалеко, чтобы, если что, бежать недалеко до службы. А то, чувствуется, с такой жизнью ему это ещё не раз потребуется, пока он её не изменит в лучшую сторону, и он снова отхлебнул пива.

— И что думаешь делать дальше, Альберт?

— А что тут думать, буду уходить из штурмовиков. Меня тоже уже задолбали эти драки. Нет, — тут Шольц сделал пивную паузу, приложившись к кружке, — нет, я, конечно, люблю подраться, но больно уж много стало драк, и последствия после них тяжёлые. Буду в мэрию уходить, но там платят мало.

— Знаешь, что я тебе скажу, Шольц, тебе нужно идти в Охранные отряды Гитлера. Видел их?

— Видел, и что? Их мало, и у них требования высокие, да к тому же дисциплина железная, а я не люблю дисциплину, мне больше по нраву вольница штурмовиков.

— Согласен, но у них есть перспектива.

— Какая у них перспектива? Нас, штурмовиков, и то ни в грош не ставят, а эти личная гвардия Гитлера, и всё. Сегодня Гитлер — фюрер, а завтра — мудак, никому не известный.

— Гм, ну тут ты не прав, когда мне пробили голову, то я…

Шольц залпом выпил пива и крикнул официанту, чтобы принёс ещё две кружки чёрного баварского.

— Август, хватит нести бред. Ты ещё скажи, что это тебе святой Бонифаций на ухо шепнул, когда ты валялся в больнице при смерти!

— Гм, ладно. Короче, я тебе советую идти в СС, Гитлер рано или поздно, но обязательно придёт к власти, и тогда он поднимет свою личную гвардию на недосягаемую высоту, а штурмовики канут в Лету! Попомни мои слова, Альберт, и в этом я уверен полностью. Я вижу, и я чувствую, что они станут властью, а СС превратится в тайную полицию похлеще НКВД в СССР. А если ты перейдёшь к ним сейчас, то быстро продвинешься по карьерной лестнице, и у тебя будет весомое преимущество перед другими. Ты станешь властью, а у меня появится друг в тайной полиции.

— А почему ты сам не хочешь перейти к ним?

— Потому что нельзя все яйца складывать в одну корзину, понял? И вообще, не люблю я тайную полицию, я хочу работать в системе пропаганды или, на крайней случай, в министерстве иностранных дел, такие у меня планы.

— М-м-м, ну ты даёшь! Планы у тебя, как у Бисмарка!

— Гм, я бы сказал, наполеоновские.

— На хер этого мелкого итальяшку, Бисмарк — вот величина! Круче его был только старый Фриц.

— Ну да, ну да. Ладно, оставим всех этих деятелей, но я тебе настоятельно советую пойти в СС и сделать там карьеру, пока не поздно. Они станут намного сильнее СА, намного. Поверь, я сейчас даю тебе не просто совет, а настоящую путёвку в мир власти, дальше всё будет зависеть от тебя, и я не ошибаюсь, поверь.

— Ладно, я подумаю.

— Подумай. Скорее всего, у тебя так просто и не получится, но если ты заручишься поддержкой кого-то из эсэсовцев и получишь пару рекомендаций, то, быть может, тебе и удастся.

Шольц наклонил круглую, коротко остриженную голову, всю в шишках от гематом, и задумался. Потом отлип от кружки и вздохнул:

— Я посоветуюсь с отцом и дядей.

— Твоё дело.

На этом разговор их прервался, и, допив пиво, они разошлись по домам. Шириновскому нравилось его новое жильё. Небольшая комнатка была хоть и мала, но уютна. Окно выходило на одну из центральных улиц, а все удобства приходились на три комнаты с разными арендаторами, но все жильцы редко бывали дома. Утром и вечером туалет не занимали подолгу, а чего ещё тогда ожидать лучшего?

Неделя пролетела быстро, и с утра он отправился на службу, но перед этим завернул снова на знакомое кладбище, где располагался тайник. На кладбище оказалось сумрачно, начал накрапывать мелкий дождик, небо заволокло серыми облаками, и сам мир стал весьма неприветлив. Здесь это чувствовалось намного острее, чем на берлинских улицах.

Шириновский, ака Меркель, засуетился, не желая попадать под дождь, и быстрее зашагал к заветной могилке. Рядом с ней царила пустота, никого поблизости не наблюдалось. Быстро сдвинув навершие, Меркель сунул руку в дыру и с замиранием сердца стал в ней шарить. Буквально сразу пальцы ухватили бумажку и, судя по ощущению, крупную монету.

«Неужели золотая⁈» — мелькнула шальная мысль у Шириновского.

Вынув руку, он разжал ладонь и увидел крупную серебряную монету достоинством в пять марок и с изображением развесистого дуба. Задвинув обратно навершие, он пошёл на выход с большим разочарованием в душе. Ещё бы! Думал, золотом одарили, а нашёл всего лишь клочок бумаги и монету в пять марок и всё на этом! Больше в тайнике ничего не оказалось.

Записку он спрятал в карман, а монету долго разглядывал, пока шёл к остановке общественного транспорта. Монета была юбилейная, 1927 года чекана. Сама по себе она ценность большую не представляла и чеканилась из низкопробного серебра, но, видимо, несла какой-то сакральный смысл, что наверняка будет указан в записке. Впрочем, Шириновский догадывался, что он в ней прочитает.

На базе штурма всё выглядело прежним, только народу изрядно поубавилось, зато едва он встал в строй, как им всем объявили, что после обеда будут давать деньги за два месяца. Так оно и получилось.

Деньги выдавали два эсэсовца. Взяв ведомость в руки, один из них называл фамилию и сумму, которая причитается штурмовику, а другой отсчитывал деньги.

— Фон Меркель?

— Я!

— Подойдите. Вам причитается за два месяца, м-м-м, сто двадцать пять плюс сто тридцать, итого двести пятьдесят пять марок. Вот, распишитесь здесь и здесь.

Шириновский-Меркель расписался и, забрав деньги, отошёл назад в строй, весь переполненный радостью от полученной суммы. Остальные присутствующие здесь штурмовики также выходили из строя и получали причитающиеся им денежные суммы. Раздав деньги, эсэсовцы ушли, а штурмовики занялись каждый своим делом или бездельем.

Всех, кто участвовал в битве на Бальтенплац, пока не трогали, даже в патрули не посылали. Таким образом им давали время ещё отдохнуть, да и поднявшаяся вокруг драки на Бальтенплац газетная шумиха требовала, чтобы штурмовиков видели на улицах Берлина как можно реже некоторое время.

Если бы не вмешательство «Стальных шлемов», то последствия для НСДАП могли оказаться намного хуже, ведь это они напали на коммунистов, а не наоборот, но… получилось так, как получилось. Теперь следовало выждать какое-то время, что руководство СА и делало. А в остальном всё Шириновского радовало, особенно полученные деньги.

С учётом ранее полученной от оберфюрера премии, у Шириновского, накопилась довольно изрядная сумма. Можно уже что-то планировать на будущее. Жильё он снял, карьера намечалась, теперь дело за невестой и приложением скопленных сил и средств, а вот с этим пока были проблемы.

Вернувшись домой, Шириновский достал томик Гёте и стал расшифровывать послание. Ну и после долгих трудов получил: «Доложите, на какую должность вы планируете встать, где именно, и перечень информации, к которой вы будете допущены».

Вот же козлы! Ишь чего удумали, доложи да расскажи, а он и сам не знает, куда его определят. Пока только одни обещания, и всё! Сегодня тоже ничего не сказали ни о новом звании, ни о работе в штабе, вообще ничего, благо деньги дали. Что тут скажешь?

Взяв монету в руки, фон Меркель сел за стол, чтобы получше рассмотреть её. Осмотр ничего не дал, монета как монета, никаких дополнительных орнаментов от тайнописи на ней не проявилось ни под воздействием огня, ни при тщательном осмотре. Взяв химический карандаш, Шириновский помусолил поверхность монеты, но бесполезно.

Кажется, это просто прозрачный намёк на то, что его ценность, как агента, равна хоть и не нулю, но почти около того, и стоит он, как агент, не больше пяти марок.

— Ну что же, ладно тогда. Ладно, ладно, угу, гм, суки, я вам покажу ещё, кто такой Шириновский, но вы меня как Меркеля узнаете, но узнаете хорошо, я вам покажу, я вам докажу, я вам укажу! Всем! Всем! Всем!

Шириновский вскочил и стал метаться по комнате, как тигр в клетке, громко бормоча и то и дело вскидывая руку с торчащим пальцем, тыкая им в гипотетического противника:

— Сволочи! Подонки! Не верят они в меня, ага. Я вам докажу, всем докажу!

Набегавшись и утомившись, Шириновский успокоился. Нервное возбуждение, охватившее его, постепенно испарилось, и Шириновский смог уже спокойно принять мнение своего начальства, что таким образом указало его место. Впрочем, тщеславие здесь плохой помощник, нужно выкарабкиваться самому за счёт мозгов и послезнания. Да, а что касается вопросов в записке, то…

Впрочем, по должности и месту службы он мог ещё что-то выдумать, а вот перечень сведений, к которым он будет допущен, для него пока была тайна великая… В общем-то, стоило всё оставить пока так, как есть, а когда уже станет известна его должность, тогда и думать, собственно.

Успокоившись, Шириновский вышел из дома и зашёл в небольшое, находящееся в полуподвале кафе и решил отметить зарплату по советской привычке. Ну как отметить? Просто поесть вкусно и спокойно, да ещё в приятной обстановке. А может, и познакомиться с кем… Кафе оказалось полупустое. Присев за один из столиков, Шириновский оглянулся вокруг. Крепкие, из старого кирпича, стены были задрапированы всякими рогами и копытами мордами животных, добытых на охоте. Надо сказать, что охотничий колорит оказался очень неплохим и подходил данному заведению.

Заказав себе всяких вкусняшек и неизменного пива, Шириновский стал шарить по другим столам, в надежде привести в комнату подругу, лёгкую на секс. Увы, взгляд постоянно цеплялся либо за мужчин, либо за женщин, что сидели за столиком не одни. Вздохнув, он принялся за еду и пиво и, особо не засиживаясь, вскоре покинул кафе.

Следующие два дня прошли спокойно, штурмовиков становилось всё больше, люди обменивались между собою разными слухами и пытались спрогнозировать своё будущее. Пока получалось очень плохо. Да и сам он стал немного сомневаться, что всё пойдёт по тому же сценарию, как и в его мире. Если он попал в прошлое, это совсем не значит, что всё в нём сбудется с гарантией в сто процентов, скорее всего, отклонения неизбежны, и, возможно, он в силах многое изменить, ну, чисто теоретически.

На третий день его всё же вызвали для разговора о его будущем. Небольшого роста человек с большой головой и тонкими руками с пальцами, как у пианиста, представился доктором Зигмунтом Фрейштаузе.

— Барон Август фон Меркель⁈ Здравствуйте. Проходите, присаживайтесь, пожалуйста. О! Я вижу на вашем лице следы борьбы за торжество нашей идеи⁈

— Гм. Ну, в каком-то смысле так оно и есть, герр доктор.

— Ну что же, сразу видно преданного члена нашей партии, вы же в ней состоите?

— Да, с 1928 года.

— О, у вас уже есть хороший стаж! Небольшой, но тем не менее. Значит, вы наш человек, и с вами можно говорить в открытую! К тому же вы ещё и барон. Пусть из Эстляндии, но всё же вы чистокровный немец.

Шириновский насторожился. Он постепенно вживался в роль Августа фон Меркеля, но всё ещё не до конца, и ощущал себя только лишь Шириновским, а это сильно мешало в данный момент.

— Да, это так, но вы, герр доктор, захо́дите уж слишком издалека.

— У меня работа такая, я помощник доктора Геббельса по работе с молодёжными организациями и особым поручениям. В данном случае нам нужен журналист, умеющий писать опасные репортажи из самой гущи схватки за власть. Я читал ваши рекомендации, кем вы себя видите дальше?

— Гм, я хотел бы ещё некоторое время послужить в СА, а потом заняться чем-то более спокойным.

— Понимаю, а в СС не хотите?

— Нет, не думаю, что там будет проще, чем в СА, пожалуй, даже сложнее.

— Согласен, тут вы, скорее всего, правы.

— Я хотел бы заняться дипломатической работой или хотя бы начать оратором на митингах.

— Да, я слышал о том, как вы выступали, да и знаю, как начался, собственно, конфликт на Балтийской площади. Признаться, это оказалось для меня весьма познавательным и интересным. Вы действовали по наитию или продуманно?

— По наитию.

— Ясно, я так и подумал, у вас есть определённые способности, но их надо развивать. Мы можем вас направить на курсы ораторского искусства или на журналистскую практику, но там придётся начинать с самых низов. Обучение для вас будет бесплатным, но вы лишитесь всяческих добавок к зарплате штурмовика. Если же будете работать журналистом, там будет сдельная оплата труда, но всё равно меньше, чем штурмовиком.

— Гм, вы знаете, пока меня здесь всё устраивает, а не могу ли я посещать курсы ораторского искусства в свободное от службы время?

— Можете, но вам будет тяжело.

— Ничего, у меня есть желание и нет денег.

— Понимаю, понимаю. Что же, я думаю, всё устроится для вас. Мы можем также согласовать с вашим начальством и ваши короткие репортажи в качестве журналиста НСДАП. Всё в ваших руках. Что касается вашего желания работать в дипломатическом корпусе, не позволите ли мне узнать, какое вы имеете образование?

Шириновский хотел было ляпнуть, что Московский университет, но успел одуматься.

— Я окончил Рижскую государственную гимназию, кроме того, первый курс Рижского политехнического института, коммерческое отделение. Знаю русский и французский, а также немного английский. А работать журналистом я согласен.

— Замечательно, удивлён, что вы знаете столько языков. Может быть, вам перейти в СС, там такие люди требуются, и вы можете рассчитывать на карьерный успех?

— Нет, это не моё, но у меня есть друг, Альберт Шольц, вот он как раз и подойдёт для СС. Очень многообещающий штурмовик, тем более он всё порывается уйти в мэрию кем-то, но это не его, а вот быть в Охранных отрядах Гитлера — самое лучшее, что с ним может быть.

— То есть вы ходатайствуете за своего друга?

— Да.

— А это вы не его ли вытащили из полицейского участка?

— Его.

— Хорошо, я вас понял. На вас есть несколько предложений и планов, так что придётся немного подождать, чтобы руководство определилось, как лучше вас использовать. Это недолго, я тоже составил своё мнение и доложу его заинтересованным лицам.

— Буду только рад.

— Тогда всего хорошего.

— Спасибо, герр доктор, надеюсь, что вновь увижу вас.

Фрейштаузе улыбнулся, молча пожал руку Шириновскому-Меркелю и проводил его до дверей кабинета.