Оттаскивать Серу от зеркала половину утра — привычное повседневное занятие.
К счастью, такое случается не каждое утро, однако через два дня после того как мама сообщила, что встретила Майкла Андретти, мы собирались на ежегодный «Поговори сегодня» к площади Мартина. Сера вызвалась вести машину. Из всей компании только у нее и Анны есть права.
Два дня я не могла выбросить отца из головы. При мысли о встрече начинало подташнивать, но в то же время я отчаянно хотела его увидеть. С подругами я пока не могла поделиться — хотела придержать новость, пока сама не разберусь, как к ней относиться.
Мы зависаем вчетвером и, надо признать, наша компания очень разношерстная. Большинство учеников школы образуют группы клонов, где все выглядят одинаково. Либо блондинистые яппи, либо европеоидные модники. Либо умники, либо красавчики.
В нашей компании собраны все эти типы, и все же на седьмом году учебы ни одна группа так и не признала нас за своих.
Анна Селичич — девушка типично славянской внешности. Длинные светлые волосы, голубые глаза и здоровый румянец. Она самая нервная из всех, кого я знаю. Поднимает руку в классе и испуганно шепчет ответ. Как будто думает, если ответит неверно, через кабинет пролетит меч и снесет ей голову. Когда парни с нами заигрывают, Анна становится похожа на оглушенную барабульку, и, несмотря на классную внешность, ее пока никто не поцеловал.
Месячные пришли к ней позже, чем ко всем: в пятнадцать. Помню, мы втроем стояли за дверью туалетной кабинки и растолковывали, как вставить тампон. Она распотрошила две коробки тампаксов, прежде чем все получилось.
Мы очень ее опекаем, и если случается опасная ситуация, например, давка на концерте или нас достают ученики средней школы имени Кука, Анна — первая, кого мы кидаемся защищать.
Еще есть Серафина. Описать ее довольно трудно. Она наглее всех, кого я встречала. Может смотреть прямо в глаза и врать напропалую. Может часа три поливать человека грязью, а потом развернуться и обласкать его с ног до головы. И завоевать притворной искренностью. Все это мы наблюдаем с восхищением и отвращением. Ее светлые волосы с темными корнями начинаются на макушке и заканчиваются неизвестно где. Сера тощая, но с пышными формами, одевается как модные поп- и рок-звезды. С четырнадцати лет она никогда не оставалась без парня дольше чем на неделю и единственная из нас занималась сексом. Ее папа, как большинство итальянских отцов, считает Серу самой Девой Марией и, как все итальянские отцы, жутко ошибается.
У нас с Серой забавные отношения. Тонкая связь единственных в компании девчонок с итальянскими корнями, и стоит мне попасть в ее дом, я начинаю выслуживаться перед ее родителями, как ни перед кем в мире. Я очаровываю их, целую в обе щеки, подспудно ощущая при ответных поцелуях, что при случае они растерзают меня и моих родных. Не уверена, почему я это терплю. Возможно, ради приятия, так как считаю — если тебя отвергли земляки, то отвергнут и остальные.
Порой я ее не выношу. Но иногда она смешит меня, как никто другой. В основном, это происходит в классе, церкви или других местах, где нужно держать себя в руках, а не получается. Думаю, я завидую Сере. Народ в школе святой Марты постоянно о ней сплетничает. Она ночной кошмар всех яппи. Ее папочка торгует фруктами. Она — стереотипная уроженка Средиземноморья, но чхать на это хотела. И просто посылает всех подальше.
И последняя по счету, но не по значению Ли Тейлор, чья главная цель в жизни — гулянки с серферами на южных пляжах, и которая думает, что приходить в школу с похмельной мигренью — это круто.
Одному Богу известно, почему, ведь ее папа — алкоголик. Вот по этой причине Ли с нами, а не с яппи. Она ходила с ними в начальную школу, и ее папочка как-то раз пришел забрать дочку с вечеринки в честь дня рождения пьяный вдрызг.
После того случая всем запретили к ней ходить.
У нас с Ли странные отношения. Мы притворяемся, что у нас нет ничего общего, но можем часами болтать на любую тему. Притворяемся, что вышли из разных слоев общества, хотя обе — ученицы-стипендиатки из среднего класса. Делаем вид, что наши семьи не имеют ничего общего, потому что ее родня употребляет словечко «черножопые», а моя и есть эти «черножопые». И все же я уважаю Ли больше, чем кого-либо из друзей, хотя не могу ей сказать об этом — мы прикидываемся, что не знаем значения этого слова.
Однажды мы пройдем мимо друг друга на улице, притворившись, что наши жизни убежали в разных направлениях. Но я зуб даю, что наши взрослые будни будут такими же похожими, как школьные.
Парни на нее западают. Мой кузен Роберт, даже если он этого и не признает, шесть лет был помешан на Ли. Она из тех, кто кажется невзрачной, пока не садишься напротив нее и не осознаешь, какая она на самом деле привлекательная. Прямые каштановые волосы с выгоревшими от солнца прядями, веснушки на носу и орехово-карие глаза, которые во время разговора никогда не смотрят на тебя прямо. Но трусихой ее не назовешь. Думаю, она скрывает слишком много эмоций, вот и хочет убедиться, что этого никто не видит.
Мы выросли среди снобов школы святой Марты и обнаружили, что мозги, в общем-то, здесь не в цене. А вот деньги, престиж и папочкина работа — да. Если у тебя нет стрижки боб, а твоя мама не водит «вольво», ты никто.
Вот в этом и заключается проблема между мной и нашей старостой школы, Ивой Ллойд, по прозвищу Ива-крапива. Меня наградили оскорбительной должностью ее заместителя. Мы до печенок ненавидим друг друга, возможно, оттого, что соревновались с детства. Ива одна из тех девчонок с идеальной белой кожей и без единого посекшегося кончика в рыжевато-русых волосах. И при этом зануда. Она одержима учебой, и когда бы нам ни выдали проверенные задания, следит за мной в оба, чтобы убедиться, насколько верно я все выполнила. Порой, когда она сует нос в задание, а я знаю, что, скорее всего, получила высший балл, я печально трясу головой, притворяясь опустошенной. Затем мы выходим из класса, Ива блаженно улыбается, а я показываю Сере свою отметку, и она истерично ее выкрикивает.
Да, да, знаю. Я незрелая и зря хвастаюсь умом, но вы только представьте, как здорово утереть нос Иве-крапиве. Не так часто это случается. Помню первый день седьмого учебного года. Она подплыла ко мне с видом королевы и бросила: «Слышала, ты получила стипендию по английскому». Кажется, я решила, что она хочет подружиться. Я аж затрепетала, представив пижамные вечеринки и каникулы, которые мы станем проводить вместе. Но Ива дала мне помечтать всего десять секунд, после чего смерила меня взглядом и уплыла. По этому взгляду все стало понятно.
Поэтому я села с Серафиной, к которой никто даже не приближался. К нам присоединилась Ли, чтобы никто не заподозрил, будто у нее нет друзей, и позже мы втроем спасли Анну — разнервничавшись, она блевала в туалете и чуть не задохнулась. В первую неделю мы даже не общались. Нам просто нужно было чувствовать присутствие друг друга.
Думаю, мы неплохо справлялись для компании, которой, по мнению элиты школы святой Марты, вообще не должно было там быть, но я очень хотела, чтобы мы стали лучшими или худшими в классе, а не болтались где-то посередине.
Чистилище. Я так его ненавижу, что после смерти, если Бог меня туда пошлет, буду умолять его лучше отправить меня в ад.
— Красотки, готовы? — спросила Сера, пролетая мимо нас.
— Я тут прочла в книжке, что волосы могут выпасть, если постоянно заливать их лаком, Сера, — рассмеялась Ли, выходя с нами из дома.
— В книжке?
— Ага, ну знаешь, такие штуки, которые дают на время в библиотеке, — с серьезным видом пояснила Анна.
— Ха-ха, умняшка. К твоему сведению, я сейчас читаю очень классный детектив.
— Дай догадаться. «Тайна исчезновения дискотечного шара»? — Я сграбастала ее за локоть.
— Не все такие умные, как ты, Джози. — Она стряхнула с себя мою руку.
— Знаю. Жизнь — боль, да?
Анна, Ли и я стояли возле машины Серы, а она избегала наших взглядов.
— Мы не поедем на моей.
Мы переглянулись.
— Ты это о чем, Сера? Вроде вчера обсуждали, — терпеливо сказала Анна.
— Нас подбросят. Ясно? — Она фыркнула и пошла по улице.
— Еще чего! — заорала я. — Ни в коем случае, Сера. Я не сяду в машину Анджело Пеццини.
— Отлично, Джози. Топай пешочком к площади Мартина, — прокричала она в ответ.
— Сера, нас засекут, — завопила я. — Там же вся школа будет!
Она пожала плечами и пошла дальше.
Вы бы поняли мое нежелание, если б встретили этого парня.
Он подхватил нас в начале ее улицы. Помните, я говорила, что с четырнадцати лет Сера не сидела без парня больше недели? Ну, родители о них ничего не знали. Из дома Серу никто не забирал.
Анджело Пеццини один из тех парней, кто не может вести машину без того чтобы не одарить район, по которому проезжает, своей любовью к плохой музыке. Он мчался по Рэндвику, а из динамиков, больше подходивших для танцплощадки, ревели последние клубные хиты. Сера танцевала, сидя рядом с милым впереди, а мы втроем прижались друг к другу на заднем сиденье, игнорируя неодобрительные взгляды мотоциклистов и пешеходов. Анджело Пеццини увлекается аэрографией. У него тачка черного и красного цветов с шинами, которые, видимо, сняли с восемнадцатиколесного грузовика, и мотором, так и напрашивающимся на штраф за шумовое загрязнение окружающей среды.
У меня мелькнуло видение: страшная авария, наши фото на первых страницах местных газет. Кричащие заголовки: «Четыре ученицы школы святой Марты обнаружены в ”лихачке” Анджело Пеццини».
Моей маме пришлось бы переехать в Перт. В основном, чтобы сбежать от бабушкиной истерики. Нонна убеждена, что мать Пеццини когда-то ее сглазила.
Тем временем Анджело, продолжая рулить, с ухмылкой обернулся к нам.
Мы дружно указали на дорогу, умоляя его снова смотреть туда. Анна вцепилась в свой ингалятор от астмы.
— Мой кузен сказал, что хочет погулять с тобой, Джози. Как на это смотришь, а?
Как-то раз меня втянули в двойное свидание: Сера, Анджело и его кузен Дино. Мы пошли в кино смотреть фильм типа «кровь-кишки», в конце которого все герои перестреляли друг друга. Анджело и Дино умудрились сцепиться с ребятами, сидевшими на переднем ряду. Позже, в кафе, они повздорили с официантом, и нас попросили уйти. В довершение всего, оба Пеццини схлестнулись с водилой соседней машины, в результате чего по пути домой я оказалась участницей гонки с ускорением.
— Ага, сходим в киношку, — поддержала Сера.
Анна сочувственно взяла меня за руку и сжала.
— Там видно будет, — прошептала я, понимая, что не смогу отпетлять, не поссорившись с Серой.
Когда мы добрались до площади Мартина, Анджело лихо пересек три движущихся ряда и резко затормозил за микроавтобусом. Мы услышали оскорбительные выкрики, рев клаксонов и недвусмысленные угрозы от окружающих.
После пятиминутки поцелуев нам удалось вытащить Серу наружу, и пока Пеццини отъезжал, она чмокала губами вслед его машине.
— Ну разве он не красавчик?
Ли посмотрела на меня и грустно покачала головой.
— Ты совсем сдурела, Сера, — заключила она.
Анна постучала по моему плечу, и я развернулась.
К нам шагали сестра Луиза и Ива-крапива. Они точно видели, как мы вылезали из машины. Я не заготовила объяснений по поводу Анджело Пеццини или опоздания. Но по лицу сестры было ясно — никаких извинений она не примет.
— Во сколько я просила тебя приехать, Джози?
И почему учителя задают вопросы, на которые уже знают ответы?
— К девяти, сестра.
— А сейчас который час?
— Девять часов тридцать минут.
Она промолчала. Просто взглянула на меня ледяными голубыми глазами и брезгливо поджала губы.
Я поглядела на Иву, у которой в глазах читалось: «Попробуй теперь отмажься».
— Сестра, я…
— Не желаю ничего слышать, — выплюнула она. — Департамент католического образования попросил, чтобы один из наших учеников произнес речь. Красивую речь на любую тему, какую захочешь. Ива будет участвовать в дебатах с другими школьными лидерами. А речь скажешь ты, Джозефина.
«Поговори сегодня» — мероприятие, которое происходит каждый год на площади Мартина, пешеходной зоне на пересечении трех главных улиц в центре города, где народ отдыхает и перекусывает. Там есть военный мемориал, амфитеатр, офисы большинства банков, а также главпочтамт.
В день «Поговори сегодня» именно за этим сюда и сходятся ученики школ со всего Сиднея: высказать свою точку зрения. А началось все с акции учеников одной школы в западной части города лет десять тому назад. Они пришли на площадь, встали в амфитеатре и стали жаловаться на плохое состояние школы из-за нехватки государственного финансирования.
Поскольку народу там целая куча, от нашей школы каждый год посылают только учащихся двенадцатого класса. И в этом году пришел наш черед.
— Но сестра, я же ничего не подготовила, — заныла я.
— Джозефина, ты же так прекрасно сочиняешь истории, уверена, что и с речью справишься. А теперь идите, девочки, и, Серафина, сними это нелепое болеро. Ты не на модный показ собралась.
Сестра удалилась с Ивой на буксире, а я застонала от отчаяния.
— Да ей просто завидно, потому что сама не может таскать моднявые шмотки, — фыркнула Сера, ткнув в спину монахине неприличный жест.
Анна, хихикая, схватила ее за руку.
Сидеть на сцене амфитеатра было чересчур жарко. Я попыталась слегка отклониться от программы и стянуть с себя блейзер. Однако сестра Луиза засекла меня, и по ее взгляду стало ясно: лучше не трогать.
Я посмотрела на толпу — почти сплошь школьники в форме. Еще там были взрослые, которые остановились полюбопытствовать, но большинство спешили мимо на работу. Похоже, все отлично проводили время. Я взглянула на подружек, трепавшихся с какими-то умопомрачительными парнями из школы святого Антония, и в который раз прокляла сестру Луизу.
В общем, я села рядом с накачанным евреем (хоть бы он верил в Иисуса, иначе нам не пожениться) позади похожей на Иву-крапиву ученицы пресвитерианской школы. А с другой стороны пристроился Джейкоб Кут из средней школы имени Кука.
Средняя школа имени Кука — это государственная школа в черте города. Поскольку мы ближайшие соседи, отношения у нас натянутые. Мы считаем себя лучше их. Они считают нас самыми скучными задротами в мире.
Когда мы были детьми, они швырялись в нас вещами из окон своего автобуса, а в десятом классе в самый последний день занятий Джейкоб Кут и десяток его друзей и подружек с двух сторон заблокировали тропинку, которую мы протоптали к автобусной остановке. И в двенадцать наших девчонок полетели яйца, гнилые фрукты и овощи. Мы потом решили, что в один прекрасный день вспомним об этом происшествии и посмеемся.
Это вряд ли.
— О чем будешь говорить? — шепнул он мне на ухо.
Я отодвинулась, надеясь, что никто не заметил, как он со мной заговорил. Мои подруги считают его потрясающим. У него каштановые волосы до плеч, подстриженные в неопределенном стиле, а зеленые глаза, кажется, все время над тобой смеются.
Он ухмыльнулся, и по тому, как сложились его губы, я поняла — Джейкоб сдерживает смех. Я знала, что он помнит меня на той тропинке.
— Это не об твои очки я размазал пару яиц? — уточнил он.
— Польщена, что вспомнил. Я споткнулась об урну и порезала руку о битое стекло.
— Да ладно тебе. Нас ведь наказали. Мы не ходили в школу шесть недель.
— Очень смешно. Тогда были шестинедельные каникулы.
Он потеребил девчонку-пресвитерианку впереди меня и спросил, чему посвящена ее будущая речь.
— Профессиям, которым учат в университетах. — Она игриво улыбнулась, а потом снова отвернулась.
— Классный выбор, — сказал он, глядя на меня и строя рожицу ее спине.
Кое-кто подготовил речь о снижении государственного финансирования школ, кое-кто — о профессиях. Популярны были проблемы охраны окружающей среды и бездомных.
Я решила говорить о сексуальном просвещении в наших школах в связи с проблемой СПИДа. Как-то раз мне уже довелось делать доклад по этой теме на конкурсе по ораторскому мастерству, и я выиграла, поэтому знала, что не ударю в грязь лицом.
Я говорила пять минут, после чего пожала предложенную евреем-качком руку. Пресвитерианка кивнула в знак одобрения, когда я шла садиться. Джейкоб Кут пихнул меня локтем, отчего я едва не перелетела через соседа.
— Отличная речь. В нашей школе только в старших классах говорят о СПИДе, и все впустую, потому что к этому времени большинство из нас уже годами занимаются сексом.
Я неопределенно кивнула, смущенная, что он поделился такой информацией.
— А ты о чем будешь говорить?
Джейкоб сунул руку в карман и достал презерватив.
— Хочу показать всем, как с этим обращаться, — серьезно произнес он, вставая с места.
Я ужаснулась, поняв, что он не любитель дебатов и, скорее всего, не подготовил речь. А еще забеспокоилась, что, сидя в задних рядах, ничего не смогу разглядеть, и сама же устыдилась своих мыслей. Пока Джейкоб не встал перед микрофоном.
— Сегодня я говорю о голосовании, — уведомил он, засовывая пальцы в карманы.
У меня вырвался вздох облегчения, но тема показалась скучноватой.
— Мне кажется, что все политические партии одинаковы, — начал он, слегка высокопарно. Вынув пальцы, Джейкоб помассировал шею одной рукой. Белый рукав задрался до локтя, стал виден загар. Не такой, как у завсегдатаев пляжей. Больше похож на тот, что появляется от работы на воздухе. — Все политики обещают одно и то же. Одинаково лгут, и честно говоря, не понимаю, почему нормальные голосующие на это ведутся. Всем ясно, что нам впаривают то, что мы хотим слышать.
Я чувствовала, как моего соседа-еврея перекосило от слов «ведутся» и «впаривают».
— Раньше я думал, когда придет мой час голосовать, — Джейкоб стукнул себя кулаком в грудь, — я даже не почешусь. Может, кину в урну пустышку. А может, вообще не пойду. Все потому, что до недавнего времени я задавался вопросом, какой в этом смысл? Что вообще хорошего в нашей политической системе? Почему мы называем себя счастливой страной, в то время как половина населения не в состоянии платить за жилье?
Он ткнул пальцем в нашу сторону, и я почувствовала, как мой сосед сел прямо и стал прислушиваться.
Джейкоб пожал плечами.
— Знаете, я понятия не имел, о чем сегодня говорить, потому что мне сказали о выступлении всего лишь час назад. Я хотел рассказать о свободе, которую чувствуешь, оседлав мотоцикл, но это не подходит к теме акции. Когда моя соседка говорила о невежестве в сексуальном образовании, я заволновался. Мне и в голову не приходило что-либо столь же стоящее, как ее речь. Пока я не оглянулся и не увидел вас.
Он потряс головой со смешком.
— И я почувствовал себя счастливчиком. Потому что у нас есть выбор, и я думаю, что мы голосуем не для того, чтобы победила лучшая партия, а чтобы не допустить к власти худшую. Потому что мы можем встать и протестовать. Нас могут бесить предложения премьер-министра. Мы даже можем обозвать его членоголовым. Мы можем точно так же обозвать и премьера, и лидера оппозиции. Мы можем орать, визжать, протестовать и даже сжечь собственный флаг, если захотим. Потому что мы свободны делать что пожелаем, а если нарушим закон, то суд будет справедливым. Но в некоторых странах люди не могут этого делать. Им нельзя выйти на площадь вроде нашей с протестом. В некоторых странах наши сверстники не могут толком ни учиться, ни жить, потому что рядом стреляют. В некоторых странах однопартийная система, а еще есть Народная армия, и когда люди выходят и высказываются, как мы сегодня, кричат, визжат, выражают свою точку зрения — Народная армия в них стреляет. В молодежь вроде нас, — добавил он почти шепотом. — Так что вперед. Давайте останемся равнодушными. Давайте не ходить на выборы. Давайте позволим любому руководить этой страной. Давайте все будем невежественными, и давайте гордиться своим невежеством. И может быть, однажды у нас тоже появится Народная армия.
Он сел со мной рядом и все, кто сидел в этом ряду, качнулись вперед — посмотреть на него, прежде чем зааплодировать. Я поняла, где его друзья, по крикам и свисту, доносившимся с той стороны.
Я была поражена. Не только тем, что он сказал, но и тем, как он это сделал. Никогда бы не подумала, что Джейкоб Кут способен на такое красноречие.
Еврей перегнулся через меня и пожал запястье Джейкоба в духе боевого братства.
— Впечатлил, — шепнула я.
— Не думала, что я смотрю новости, да? — хохотнул он.
— Нет.
— Ну, раньше я смотрел политические обозрения.
— Шутишь? Моя мама вечно твердит, что если съемочная группа с опросом о текущих событиях придет к нашим дверям, она захлопнет их с треском, хотя нам нечего скрывать. Она подозревает, что журналисты все равно что-то накопают.
— Да уж, каждый раз, как напьюсь, просыпаюсь утром в испуге — кошмар снится, будто я опозорился.
Я засмеялась и тряхнула головой.
— Как ты вообще сюда попал?
— Однопартийная система голосования. Если бы меня не выбрали школьным старостой, я бы переломал всем ноги.
— Так ты староста школы?
— Увы. А ты?
— Заместитель.
— Плохо. У нас все могло бы сложиться.
Я открыла рот, чтобы ответить, но не издала ни звука. Гадала, всерьез он это сказал или нет. Пока мы слушали следующую речь, я не могла не думать о его закатанных рукавах и загорелых руках.
Вот когда в голову пришли остроумные ответы на его реплики. Но, как всегда и бывает с остроумными ответами, слишком поздно.
После прозвучало еще несколько речей. Отличных речей, их произносили лучшие ораторы школ, но ничто не шло в сравнение с его речью. Мы говорили отточенными фразами, без страсти. Страсть потерялась после первых побед в нескольких дебатах. И речи стали для нас обыденностью.
А вот он выступил дерзко и говорил от души.
— Я влюбилась, — как ни в чем не бывало сказала Ли, когда я спустилась со сцены. — Как ты могла сидеть с ним рядом и не броситься ему на шею? Он даже заговорил с тобой.
— Он не мой тип.
— Почему? — недоверчиво воскликнула она.
Я пожала плечами.
— Потому что… не знаю.
— Потому что он не итальянец, не собирается стать адвокатом и ходит в государственную школу, так?
— Я не сноб, — выкрикнула я в ответ.
— Еще какой. У тебя может быть сотня комплексов, но ты все равно чувствуешь себя выше среднего человека.
— Однажды он разбил два яйца об мои очки.
— Из двенадцати девчонок в той аллее он выбрал тебя. Думаю, ты ему нравишься.
Я засмеялась, схватила ее за руку и потащила к телекамерам.
В ту ночь мы не попали в выпуск новостей. Ива попала — ее группа задавала вопросы премьеру. Как обычно — во всей красе, на вершине мира. Неважно, насколько сильно я ненавидела Иву-крапиву, мне все равно хотелось стать своей в ее мире. Мире гладких причесок и привилегий высшего класса. Мире людей, которые знакомы со знаменитостями и ведут интеллектуальную жизнь. Мире, где меня примут.
Пожалуйста, Боже, пусть меня примут не только неудачники.