В поисках героя. Часть вторая

Глава 26

Генрих Данзас сидел в служебной квартире СБУ уже пять дней. Ему, конечно не сиделось на месте, вынужденное безделье в заточении претило активной натуре бывшего десантника.

Теперь однако, после получения статуса охраняемого лица, ему приходилось считаться и с ролью украинских спецслужб в этой ситуации.

После же письма от Виктора Гаврилова Данзас несколько изменился. Он стал ждать, когда его фронтовой командир Роман Липатов выйдет с ним на связь. Данзас, конечно, не упоминал его имя в беседах с Комаровым или его коллегами из СБУ. Все же, он надеялся на помощь старого боевого товарища в первую очередь при решении юридических проблем, которые неизбежно возникнут после его возращения в Россию.

Оставаться в Украине и получать в Незалэжной убежище Генрих не хотел. К тому же в глубине души он желал поквитаться с полковником Соловьевым, втравившим Генриха в эту историю.

Но пока надо было сидеть и ждать.

Неизвестно чего.

А вместо почетного караула - то ли охрана, то ли надзиратели. То ли ждут, чтобы люди Дьякова среди ночи прокрались Данзаса душить-резать, а они тут как тут. То ли ждут, чтобы сам Данзас предпринял попытку к бегству (и значит, он все же российский шпион!), а они тут как тут. Шаг влево, шаг вправо.

Да уж, ситуация, подумал Генрих. А никто ничего не скажет, что будет дальше. И Ольховский куда-то подевался. Уже три дня ни слуху ни духу...

Ладно, вернемся к интернету.

Данзас еще раз пролистал странички новостных сайтов и в который раз с надеждой посмотрел в свою электронную почту. Ждала он там свежих сообщений. Вот, что за невезение! Он же отправил информацию Райскому, а сейчас...

Тут, откуда ни возьмись, наконец-то появилось новое послание. Наконец-то! Данзас вернулся к компьютеру, быстро открывая новое окно. Сообщение было от Липатова.

- Ромыч, - пробормотал Генрих.

Он не спеша прочитал послание от подполковника.

Липатов просил рассказать обо всем, что произошло после бегства Данзаса из мариупольского СИЗО.

Генрих особо не раздумывал - никаких подписок о неразглашении он не давал, да и намерение помочь старому другу перевесило бы любые запреты.

Данзас расписывал свои дальнейшие приключения обстоятельно, не спеша, с расстановкой, продумывая каждое предложение. Что касается рассказа про "битву при Второй больнице", то последующие факты, касающиеся участия в подпольных операциях доктора Утемова, были описаны Данзасом со слов журналиста Ольховского.

Относительно перестрелки на даче, то Генрих опустил подробности своего деятельного участия в ликвидации без малого двух десятков врагов, ограничившись упоминанием полковника Дьякова и своего бывшего однополчанина Неверова.

Эта часть давалась ему сложнее, и Данзас успел искусать себе всю губу, прежде чем закончил рассказ о своих боевых похождениях.

Чтобы сгладить чисто деловой тон послания, Генрих перешел в более дружеское русло. Он намекнул, что хотел бы вернуться в Россию, если у него не будет никаких юридических проблем.

Отправив сообщение и закрыв окно переписки, Данзас выглянул в соседнюю комнату. Его "опекун" увлеченно смотрел телевизор.

***

Трифонов приехал на работу очень рано - даже дежурный удивился. И зря старался.

Утром к нему зашел Липатов:

- Толя, несколько часов назад получил послание от Данзаса. Я пробежался, по-моему, немало информации! Мысли правда перескакивают с одного на другое. Впрочем, возьми и просмотри сам, там много интересного, а я пойду - у меня новый визит в НИИ МЧС к Бочарову!

Он сжал Анатолию плечо сильными пальцами и удалился. А тот раскрыл оранжевую папку, в которой находились листы с распечаткой текста. Чем дальше я пробегал его глазами, тем яснее становилось: расследование подходит к концу.

Когда Трифонов дочитал рассказ Данзаса до конца и собрался проанализировать его внимательней, в кабинет заявился шеф, Роман Никитович.

Липатов, когда в хорошем настроении, часто любил начинать разговор с вопроса - то ли он привык к "допросной" форме, то ли старался передать часть своей фантазии другим - у самого она всегда была в избытке. Сейчас, усевшись за свой рабочий стол, он начал задумчиво:

- Скажи, Толик, у нас еще остались свидетели помимо него всех этих акций в Украине?.. Не все так просто. Наш герой перещелкал почти всю группу, остались только психолог Решко, сержант Дроздецкая и Феликс Харченко, помощник Бумеранга. Как нам дальше продолжать расследование?

- Через досье Михаил Палыча.

- Именно. Теперь мы можем поприжать Бочарова...

Липатов стал названивать в НИИ МЧС в Видном.

− Чем могу помочь? - раздался мужской голос.

− Я бы хотел встретиться с господином Бочаровым.

− У вас назначено?

− Нет.

После паузы донесся голос:

− Андрей Евгеньевич спрашивает, не будет ли вам удобно встретиться с ним завтра в одиннадцать часов.

− Нет.

Наступила еще одна пауза и голос произнес:

− Простите, отложить встречу никак нельзя?

−Я сказал нет. Завтра не самое подходящее время. Сейчас самое подходящее время. Это не светский визит. Это официальное расследование, которое ведет ФСБ. Меня зовут Роман Липатов, мы уже встречались с Андреем Евгеньевичем.

Прошло с дестяок секунд и наконец мужской голос ответил:

− Андрей Евгеньевич вас примет сегодня в два часа.

Без десяти два водитель Николай вел фургон по подъездной аллее, его белый кузов виднелся издалека. Шлагбаум поднялся и припакровавшись на площадке перед зданием, Николай выключил мотор. Липатов взял дипломат и открыл дверь автомобиля.

Липатов вышел из машины и прошел в здание. Предъявив на входе свое удостоверение, он оказался в вестибюле, где к нему подошел невысокий человек в темном костюме.

− Я секретарь господина Бочарова, − представился он. - Андрей Евгеньевич готов вас принять.

Они прошли по широкому коридору, где время от время на них пялились камеры наружного наблюдения. В здании было почти холодно от кондиционеров, и было полно теней из-за занавешенных окон. Здесь пахло несвежим сигаретным дымом-крепким табаком, давно засохшими окурками, дымом поверх прогорклого дыма.

Секретарь провел Романа в кабинет директора и закрыл за ним дверь.

Липатов снова оказался наедине с крупным широкоплечим мужчиной лет сорока пяти, который стоял за письменным столом в галстуке и белой рубашке, глядя на подполковника слегка припухшими красными глазами, казавшимися необычно большими для его головы. Роман обратмл внимание, что на фоне длинного лица доктора наук его узкий нос казался клювом. Верхняя губа у него была маленькая, слегка суженная к центру, и в мягком естественном свете он казался немного загорелым. Его практически лысая голова в июньской духоте блестела капельками пота. Он курил сигарету, которую дважды затянулся, прежде чем заговорить.

− Мне сообщили о вашем приходе. Чем я могу вам помочь?

− Он протянул Липатову руку, но трезвость выражения его лица плохо сочеталась с его словами или действиями. Его рукопожатие было крепким, и он сжал руку Романа на мгновение дольше, чем это было необходимо, пристально глядя на подполковника.

− Мне нужно кое-что прояснить относительно вашего положения в нашем расследовании, − сказал Роман, убирая руку. Сила объятий Бочарова осталась с ним.

Директор посмотрел на него без всякого выражения.

− Вас смущает то, о чем я рассказал при прошлой встрече?

− В деле появились новые обстоятельства, - ответил Роман. - я поэтому и пришел.

Лицо Бочарова оставалось бесстрастным.

− Я ничего не понимаю.

− ФСБ проводит официальное расследование контрабанды донорских органов, - объяснил Роман. - но это дело имеет международный статус. Таким образом, мы взаимодействуем и с коллегами из других стран.

Эта отговорка не могла остаться незамеченной для Бочарова. Было видно, что он тоже умеет говорить много, но ни о чем, чтобы уклониться от конфронтации, замять неприятные факты или просто солгать. Липатов ожидал, что этот непрямой подход сработает в его пользу.

Бочаров кивнул, слегка прикрыв глаза, и в последний раз затянулся сигаретой, прежде чем тщательно затушить ее в стеклянной пепельнице, уже заполненной окурками.

− Пожалуйста, садитесь, Роман Никитович, - сказал он, предлагая ему стул напротив стола. Он тоже сел и оперся локтями о стол. Его крепкое телосложение создавало впечатление, что он заполонил собою часть стола.

− В Мариуполе арестован хирург Михаил Утемов, - начал Липатов, - он дал показания украинским следователям, что вы подписывали документы, какие органы и в каком количестве необходимы и курировали контрабандные поставки, так сказать, человеческих запчастей из Украины в Россию. Вам есть что сказать по этому поводу?

- Это совершенно невозможно, - сказал Бочаров. - я никак не связан с криминальной трансплантологией. Это невозможно в любом случае. Я всего лишь медик, доктор наук. Я и мои люди обязаны защищать жизнь, и это наша единственная забота.

Бочаров взял в руки смартфон, когда садился, и, отвечая Липатову, он медленно просматривал сообщения на экране.

− У вас нет никаких подозрений? У вас нет никаких предположений, почему он так заявил?

− Жаль, что я не могу вам помочь, - сказал Бочаров. Он отложил смартфон и потянулся за пачкой сигарет, лежавшей на столе. Он предложил одну Липатову, но тот отказался, тогда директор взял одну для себя и открыв дверцу в столе, достал початую бутылку коньяка, плеснув немного в стоявший на краю стола бокал.

− Подразделения МЧС, - сказал Липатов, наблюдая за лицом Бочарова, - кажется, замешаны здесь.

− Неужели? - Бочаров ничуть не удивился и даже не изобразил удивления, закуривая сигарету. Произнеся это единственное слово, он слегка приоткрыл рот, позволив вдыхаемому дыму просочиться из его губ и ноздрей, а затем быстро отхлебнул коньяку.

− И у вас не было никаких подозрений на их счет?

− Никаких.

−Так вы знаете Утемова?

−Я слышал о нем.

−А что вы слышали?

− Только сплетни и слухи.

− Насчет чего же?

−Я только слышал эту фамилию, - сказал Бочаров, отмахнувшись от этой темы взмахом руки. - я даже не помню ни обстоятельств, ни причин. - Он сделал паузу. - Может быть, он стажировался в нашем НИИ.

Это последнее замечание было почти запоздалой дерзостью, но Липатову стало ясно, что Бочаров все знает, и он впервые увидел, как работает его мозг.

− Вы не знаете, кто подбирает кадры для ваших спецотрядов, которые командируются на восток Украины?

-Откуда я могу знать что-то подобное?

Плотные занавески на неудачной для Бочарова высоте, отбрасывая нелестные тени на необычные пропорции его лица. Когда он затянулся сигаретой, его длинные щеки втянулись, подчеркивая выступающие скулы. Эта манерность в сочетании с неправильной конфигурацией теней создавала эффект ненасытности.

− Вы когда-нибудь слышали о Владимире Усминском?

− Нет. − Ответ был слишком поверхностным, тон слишком ровным.

Липатов решил попробовать другую тактику.

- Сколько хирургов, специализирующихся на пересадке органов, являются сотрудниками вашего НИИ? Где они сейчас?

- Шесть.

- Мне нужны их имена, их адреса, и их место работы. Если вы не можете сообщить мне информацию сейчас, то я попрошу отправить данные в течение дня.

Бочаров не выказал ни ложного равнодушия, ни бравады. Его лицо ничуть не изменилось.

- Зачем вам понадобились эти люди, Роман Никитович? Неужели среди специалистов нашего института есть подозреваемые в подобных вещах?

Липатов посмотрел на директора. Он хотел вытащить Бочарова из защитного "панциря".

- Я хочу оценить всю тяжесть вашей ответственности. Это не простая задача... пытаясь защитить таких людей, например, как Терпугов и Решко. Возможно, вы были не совсем в курсе дела. Но меня беспокоит то, что вы покрываете этих людей. - Он сделал многозначительную паузу, а затем медленно произнес: - тем не менее у меня есть документы, подписанные лично вами. Там, конечно, только коды, цифры, адреса, но любой квалифицированный хирург даст экспертное заключение, какой орган соответствует какому коду. Вот посмотрите. - он вытащил из дипломата несколько листов и придвинул их директору.

На этот раз маска усталости и корыстолюбия Бочарова подвела его. Его глаза заблестели, и жесткий хрящ челюстного мускула быстро пробежал по его грубому лицу, а затем расслабился. Роман действительно почувствовал перемену, оживление энергии между ними. Это было удивительное ощущение, совсем не похожее на тот простой гнев, который ожидал Липатов.

Но через несколько мимолетных секунд Бочаров взял себя в руки и заговорил тем же тоном, каким говорил до сих пор:

− Боюсь, что вы, Роман Никитович, наткнулись на какую-то ложную информацию. Я думаю, возможно, вам следует пересмотреть свои источники.

− У меня хорошие источники информации.

Бочаров с минуту разглядывал Романа, попивая коньяк, и наконец заговорил.

- Я не знаю, что вы слышали, подполковник, но могу заверить вас, что моя единственная задача здесь - это научная работа. У меня нет никакого желания становиться преступником.

Он посмотрел на сигарету в своих пальцах, изучая поднимающийся дым. Наблюдая за ним, Роман был удивлен, увидев что-то новое. Глаза директора, которые Липатов заметил только из-за их распухшей красноты, когда он только вошел, были фактически единственными чертами его странного лица, которые обладали ровной симметрией.

Пока Роман разглядывал этот феномен, Бочаров вдруг поднял глаза от горящей сигареты и встретился с ним взглядом. Был момент, когда они просто посмотрели друг на друга, а затем директор сказал:

- Однако я надеюсь, что вы сами понимаете, что у меня есть связи в Генпрокуратуре, а также в Следственном Комитете.

Липатов ответил не сразу. Он смотрел на Бочарова пристально, неторопливо, позволяя молчанию заранее подчеркнуть то, что он собирался сказать.

-В данном случае, Андрей Евгеньевич, я могу обещать вам, что это не будет иметь ни малейшего значения. На самом деле, это совершенно не важно. Я здесь, чтобы сказать вам, что за вами будут следить. Ваша связь с "черными" трансплантологами задокументирована. Если я решу, что ваше присутствие на свободе несовместимо с ходом следствия, я использую ваше досье. Я добуду ордер на ваш арест в течение двадцати четырех часов.

Бочаров резко встал, его длинное лицо осунулось, когда он поднес руку ко рту и затянулся сигаретой. Когда он затем допил коньяк, то спросил:

- У вас есть еще какие-нибудь вопросы?

Дым обволакивал его губы, скрывая их. Его темные глаза, казалось, плавали в масле.

Липатов почувствовал, как в животе у него вспыхнуло что-то горячее. Он внезапно пришел в ярость, но не из-за властного жеста Бочарова, не из-за его уклончивой игры в кошки-мышки и не из-за его наглости. Романа приводило в ярость нетерпение директора, как будто расследование Липатова не заслуживало его полного внимания или искреннего уважения, как будто убийства последних дней можно было игнорировать с надменным жестом грубой нетерпимости.

Он медленно поднялся, думая о том, что не знает, что будет сейчас делать или говорить, когда его взгляд остановился на фигуре директора, большая голова которого казалась больной вещью в таком человеке. Когда Роман выпрямился во весь рост, то вытянул руку так, что его указательный палец оказался в паре сантимеров от переносицы Бочарова.

- Мой шеф был убит вашей мафией. - Роман говорил с тщательно выверенной интонацией, но голос его был напряжен, в горле пересохло от гнева. - У вас есть контакты с ними . . . а это значит, что вы причастны к убийствам . . . а это значит, что у вас есть связь со мной. У меня есть частичка вас, гражданин Бочаров, и когда придет время, я приду и заберу ее.

Он держал палец перед носом Бочарова, а тот смотрел мимо него, чтобы не встретиться взглядом с подполковником. Чем дольше они так стояли, тем больше злился Роман, но директор молчал. Это были каменные люди, и единственным движением вокруг них был дым от сигареты Бочарова, который поднимался тонким колеблющимся потоком между ними.

Внезапно Роман собрал бумаги, повернулся и вышел из кабинета, дым потянулся за ним в даль коридора. Помощник, который привел его сюда, поднялся с того места, где он сидел на стуле, и заговорил с охранником. Он сразу же понял, что что-то не так, оглянулся на дверь института и поспешил догнать Романа, который, не дожидаясь его, в одиночестве зашагал вперед к подъездной аллее.

Охранник побежал вперед и поднял шлагбаум. Водитель Коля завел мотор, Липатов уселся рядом с ним на переднее сиденье. Фургон пулей выскочил из подъездной аллеи.

Когда Николай уже отъезжал, Липатов несколько раз глубоко вздохнул и попытался успокоиться. Черт, да что же он делает? Первым его побуждением было отругать себя: это был глупый трюк, он не был рационален. Но он знал, что это не так. Затем в одно мгновение он увидел, что ни один из старых аргументов не кажется ему убедительным. Что же он все-таки натворил? Он просто потерял самообладание. Михаил Павлович был убит, и он ругал себя за то, что потерял самообладание. Какой край его реальности сломается первым? Какой конец сломается, уронив его в бесконечное падение?