Поздним вечером Роман приехал по просьбе Беликова к нему на дачу в Кунцево. Полковник встретил его один.
Расположились в большой столовой дачи, за просторным столом, на котором, кроме минеральной воды в бутылках и стаканов, ничего не было.
- Итак, Рома, приступим, - начал разговор Беликов, обводя глазами усталое лицо майора. - Хочу узнать у тебя содержание разговора с Иваном Кирилловичем.
- Да содержание на грани фантастики, - заметил Роман, доставая блокнот.
Беликов посмотрел на него слегка насмешливым взглядом.
- Тоже услышал про увлечение Полосухина древними цивилизациями Южной Америки?
- В том числе.
Полковник усмехнулся.
- Я наводил справки о нем, - продолжал Беликов. - Как Всеволод он появляется впервые в конце девяностых в деле секты 'Легион'.
Липатов оживился.
- Тоталитарная секта? Ничего не слышал о ней.
Полковник наклонился вперед, налил стакан минералки.
- Ты тогда еще не работал у нас, Рома. Да и я узнал о ней случайно. Но мне попала в руки запись одной из проповедей ее тогдашнего лидера, гуру отца Трифона. Так рядом с ним стоял его помощник, ассистент, в котором я без труда опознал нашего Анатолия-Всеволода.
Роман открыл блокнот.
- Направление деятельности секты...
- Они поклонялись богам древних цивилизаций, населявших Южную и Центральную Америку. Исповедовали культ смерти. По некоторым данным, практиковали человеческие жертвоприношения.
- Что значит, по некоторым данным?
- Ничего не смогли доказать. Просто несколько человек пропали. Из членов секты. А потом сектой занялась прокуратура Москвы, ОМОН на них навели. Несколько человек было задержано, рядовых членов. Секта прекратила свое существование. А вот Анатолий испарился.
Глаза Романа сверкнули.
- А по официальным адресам место жительства его пробивали? Он же пенсию получает, то-се.
- Из кремлевки он в свое время уволился, - усмехнулся полковник. - а пенсию ему начисляют на карту. По месту жительства. В общем найти его мы пока не можем.
- Потому что он в Украине, - улыбнулся Липатов. - я уже выписал ордер на его арест.
- Но на его нынешнее имя, Рома.
- Конечно.
- Фото от Филиппова отдал для сравнения нашим экспертам?
- Так точно. Но результаты будут самое раннее завтра.
- Я ознакомился с тем материалом, который хотел вывезти в Крым Юдин, -- Михаил Павлович посмотрел на Генриха. - там список городов, больниц, где делали операции по пересадке. Все фамилии. Вы проверяете столицу и область. Трясете руководство больниц, клиник, на предмет того, откуда поступили органы. В другие города выедут остальные члены следственной бригады.
- Если военный госпиталь, могут и не предоставить информации.
- Я постарюсь сделать так, чтобы вам не ставили палки в колеса. Да и тогда мы поймем, кому есть что скрывать. О деталях плана поговорим завтра. Теперь другие проблемы.
- Я продолжаю жить у нашей общей знакомой?
-- Да. Столько, сколько это будет необходимо. Сейчас решаю вопрос с ее охраной.
Беликов открыл ноутбук и разложил на столе бумаги, которые вез Юдин. Роман показывал на те документы, которые вызывали у него интерес.
По сути, только теперь и началась рабочая фаза.
Болело горло, болело ухо, болел пах, все вместе и все сразу. Но это нисколько не помешало Генриху поднять голову и разглядеть тех, кто бил его и надевал наручники. Их было аж пятеро. Все были крепкие, молодые, уверенные в движениях ребята. Данзас встречал таких на войне, профессионалов, из тех, которые тренируются каждый день и по нескольку раз в день, и, кроме тренировок, более ничем не занимаются, вообще ничем, даже сексом, даже ковырянием в носу, даже семьей, даже воспитанием собственных детей, потому что детей у них нет и семьи тоже.
'Ха, ха, - сказал Генрих себе, лежа на ковре в гостиной и разглядывая тех, кто завалил его и надел на него наручники. - Ха-ха, я, конечно же, все придумываю насчет этих замечательных ребят. Я, конечно же, их идеализирую. Для того чтобы так отдаваться работе, отбросив подальше к чертям собачьим и секс, и детей, и даже заботу о чистоте собственного носа, надо быть гением. А они, эти ребята, судя по моим некоторым наблюдениям снизу, являются отнюдь не гениями, совсем-совсем. Возможно, они хорошие грамотные профессионалы, пусть так, но совсем не гении'.
Только Данзас закончил думать эту свою явно не гениальную мысль, как его подняли, - двое, встряхнули, пару раз, одновременно заглядывая ему в глаза, видимо, удостоверяясь, что Генрих окончательно пришел в себя, и убрали, наконец, от него руки, оставив Генриха валяться одного, без их помощи, и сами отошли. И только сейчас, когда они отошли, в глубине коридора у стены напротив, в тени, Генрих неожиданно разглядел серого человека с бетакамовской видеокамерой на плече. Человек снимал именно его. Вернее, конечно, не только его. Он снимал весь недолгий процесс задержания Данзаса. Для истории, наверное, а скорее всего для суда, или просто для оперативного архива, а может, и еще для чего. Генрих криво усмехнулся в камеру, и сказал:
- Итак, я свидетель или обвиняемый? Ох, извините! Шановне паны! То есть товарищи полицейские!.. То есть граждане полицейские!..
Те стояли и молчали, стриженные по уставу, облаченные в бронежилеты и комбинезоны, симпатичные ребята, несмотря ни на что.
Уставным, серым был сначала и ещё один человек у стенки, который теперь двинулся по направлению к Данзасу. Он подошел ближе, остановился над Генрихом и наклонился. Данзас хотел улыбнуться и сказать 'хелло', но ни один мускул лица не двигался. Человек снова выпрямился.
Обернувшись, он через плечо крикнул оператору:
- Выключи! - и снова повернулся к Генриху. - Любопытный ублюдок! - сказал он и ударил Генриха ногой. Данзас слышал, как треснули ребра, и почувствовал острую боль в боку. - Зарезал человека и чаи распивает! - Он ударил еще раз. Серый мир Данзаса потемнел. Генрих почти потерял сознание, но даже в столь тяжелых условиях какая-то часть его мозга продолжала работать, и он понял, что кто-то из этих ребят и звонил ему: проверяли, дома ли он. Наверняка его уже ожидали.
Превозмогая боль, Генрих увидел еще, что лицом тот больше похож на южноевропейца, или серба, или скорее какого-нибудь представителя кавказских национальностей, но никак не не целиком, не полностью, это было очевидно. Потому что при всех присущих южанам признаках, тем не менее, заметная примесь европейской крови в нем была, на свету это было очевидно. Европейскую, точнее прибалтийскую примесь можно было определить по узкому овалу лица, по достаточно твердому островатому подбородку и по европейскому разрезу глаз и еще по гусарским тонким усикам, которые несколько контрастировали с гладко, почти до синевы выбритыми щеками. Был он высокий, хотя пониже Данзаса, худой, спортивный, иссиня-черные волосы носил коротким ежиком. Вот таким был тот, по виду которого Данзас определил, что он - профессионал, а не человек, работавший за зарплату. Не оборачиваясь, брюнет махнул кому-то у себя за спиной, тому, кто не участвовал в захвате квартиры. Тот не спеша подошел. И когда он подошел и встал рядом с этим брюнетом, Генрих увидел незакомого человека в гражданской одежде. Тот почему-то злобно и не скрывая своей агрессии посмотрел на кое-как усевшегося на ковре Данзаса, сверху вниз и сказал тихо:
- Это он. Да, он.
- Хорошо, - без эмоций отреагировал профессионал с ежиком волос и подошел к Генриху.
- Не страшно? - спросил кавказец.
- Нет, - ответил Генрих, усмехнувшись.
Хотя страшно-то ему было. Конечно, это он врал, что не страшно. Но не говорить же в самом деле этому человеку, совсем незнакомому, что мне страшно, подумал Данзас. Неприлично как-то для десантника.
- А зря, - сказал этот незнакомый человек, - что не страшно.
- А чего бояться-то? - Данзас равнодушно пожал плечами. - Смерти? Тюрьмы? Мук совести? Так я уже умирал однажды. Это не страшно. А к тюрьме привыкаешь, как и ко всему прочему на этом свете. Я знаю. А что касается совести, так ею мучаются, как правило, те, кто не умеет отвечать за свой поступки, за свои мысли, может быть, даже. Перед самим собой прежде всего отвечать, перед самим собой. А я к числу таких не отношусь. Я умею отвечать за то, что сделал, - сказал Генрих и засмеялся для всех неожиданно, свободно засмеялся и даже очень натурально весело.
Генрих очень себе понравился в тот момент, очень. Смеясь, оглядел серьезных ребят вокруг себя и спросил, все еще смеясь, обращаясь к ним ко всем сразу:
- Я не слишком высоко выразился? Не слишком пафосно? Я могу иногда. Я умею.
Но ребята опять отмолчались, опять, служба, видно, у них такая молчаливая, да и может хорошо, впрочем, что отмолчались. А то гляди, заржали бы все разом, а может быть и нет. А как их угомонишь и чем, когда руки-то в наручниках? Фирменных, причем, наручниках, немецких. Генрих сразу обратил на это внимание, как только очнулся. На это у них деньги есть. Человек с кавказской внешностью посмотрел на Данзаса с нескрываемым интересом и сказал затем, смотря глаза в глаза:
- С тобой будет сложно.
- Конечно, - не торопясь, покрутил Генрих головой. - будем вместе искать ответы на все ваши вопросы.
Но, конечно, он знал - чудес на свете не бывает и дело его дохлое...
- Ты что, действительно, не догадываешься, почему мы тебя задержали? - продолжал кавказец.
- В какой-то степени, - покачал головой Генрих. - Но раз задерживали не сами, а с помощью спецбригады, то выходит, что считаете меня опасным. А почему так считаете, не знаю и не догадываюсь.
Сказал он так и вспомнил тут же, что в квартире, на антресолях, отдыхает оружие, отобранное у патрульных. А пистолеты - вообще в ящике письменного стола. Если у незваных гостей есть постановление на обыск, и они найдут стволы, то ко всему прочему добавят хранение огнестрельного оружия.
Да, дело дохлое...
Полукровка, этот элегантный брюнет, ничего не ответил на слова Данзаса. Молчал, так же как и его люди. Только менее серьезным казался, чем его люди, и более легким, более свободным, более умным и во всяком случае более ироничным, чем его люди, - ленивая усмешка слонялась по его губам, и тихая улыбка плавала в его глазах. И тем не менее он промолчал и ничего не ответил, и после того, как ничего не ответил, махнул рукой своим ребятам, не глядя совсем на своих ребят и зная, конечно, что они смотрят на него, и, сунув руки в карманы модных брюк, отступил на пару шагов назад.
И вот когда он уже полностью облокатился на письменный стол своими подкачанными ягодицами, он все-таки решил, что настало время, что-то сказать.
- Ты пойдешь с нами.
Генрих взглянул на него и улыбки в его глазах Данзас теперь уже не видел. В глазах у красавца иное что-то теперь плавало - не улыбка - взгляд победителя.
Генриху стало жутковато.
И именно поэтому он сказал ему именно в тот момент, когда кавказец на него смотрел, не позволил ему продолжать, сказал, тоже переходя на 'ты'.
- Подожди, не спеши, ты кое-что забыл, - Данзас поднялся на ноги. - Ты не представился и не объяснил мне, почему ты меня задержал, и тем самым, как ты понимаешь, нарушил закон.
Красавчик-брюнет оторвал зад от края стола, неторопливо вытащил руки из карманов, и все так же не торопясь, направился к Данзасу. Генрих знал, что сейчас будет. Чувствовал. Но не знал, почему так будет. Не догадывался, не понимал. Он видел этого парня в первый раз, так же как и тот Генриха. И Данзас абсолютно не знал, почему столько ненависти в его походке, в его руках, в его пальцах, в его зубах, волосах и, конечно же, в неморгающих серых, сильно контрастировавших с его обликом, глазах.
Когда он остановился в метре от Данзаса, Генрих уже был готов.
Навыки рукопашного боя остаются на всю жизнь, даже если три года не тренировался и реакции нет уже прежней.
Навыки рукопашного боя остаются даже перед лицом смертельной опасности. С нетерпением, радостью и с тревогой ожидая ее прихода - вот как сейчас, - ты все равно автоматически готовишься к бою с ней: концентрируешься, расслабляешься, напрягаясь, просчитываешь варианты, как встретить ее, смерть, слева, как встретить ее справа, открыть ли лицо, подманивая ее, или подождать до ответного маневра...
Красавчик быстро и сильно ударил Данзаса под вздох. Но кулак его встретила мышца - мышца десантника, еще достаточно крепкая, чтобы выдержать хороший удар.
Генрих усмехнулся, и полукровка усмехнулся тоже, и глядя усмешливо в не менее усмешливые глаза оппонента, той же правой рукой ударил Данзаса кулаком в промежность.
А вот здесь уже напрягайся - не напрягайся, ничем ты эту штуку не защитишь, Данзас от боли согнулся, на секунду даже забыв, как его зовут.
- Вот закон, - негромко сказал красавчик-брюнет и вслед своим словам, снизу достал Генриха коленом в подбородок.
Данзас отпрянул назад и повис на руках у коллег брюнета, слабый и никому не нужный, жалкий и даже собой не любимый.
- Настоящий закон, дерьмо... - полукровка и 'дерьмо' произнес без эмоций, не обижая, но квалифицируя. Так ведь недолго и вмятину на красивом гусарском лице заработать. Спокойно, Данзас! Позже. Когда будет возможность. А пока остаться живым, и по возможности невредимым. Это сейчас самое главное. - Читай, дерьмо!
Брюнет ухмыльнулся, достал из кармана тонкой летней куртки красную книжечку, развернул ее, поднес к глазам Данзаса, заключил: - Читай.
- Майор полиции Бероев Арнольд Илмарович, состоит на службе в главном управлении внутренних дел, - с трудом шевеля губами, прочитал Генрих в удостоверении.
- Вот так-то, парень. И ваши сепаратистские душонки тряслись и будут трястись при виде настоящих хозяев этой земли. Понял?
- Значит, все-таки полиция, - хмыкнул Данзас.
- А ты ждал кого-то другого? - насторожился Бероев.
- Да, - хмыкнул Генрих, слизнув кровь с верхней губы, - пострашнее.
- Кого же? - не отставал Бероев.
- А если подумать, - сказал Данзас с вызовом, - то я ждал, конечно, лорда Байрона. Он обещал забежать сегодня, да видно не забежит уже, - и Генрих вздохнул горестно.
- Не зли меня, сука, - спокойно сказал Бероев, глядя в рот Данзасу. - Или я убью тебя!
- За последние дни, - парировал Генрих. - как меня только не убивали...
После этих слов Данзас снова получил точный и быстрый удар в лицо и отключился, теперь уже надолго.