В поисках героя. Часть вторая

Глава 5

Первым конвоировали Семена. Быстро, ловко, надежно. Пара минут -и он скрылся в чреве райотдела. А вот с Данзасом было сложнее.

До райотдела нужно было пройти метров пятьдесят и проходившие прохожие невольно бросали взгляды на наручники на руках Данзаса, а потом переводили глаза на его самого и внимательно смотрели ему в лицо, и думали, наверное, неужели такой видный и такой симпатичный мужчина может быть преступником. Что же он совершил, любопытно? Зарезал жену, застав ее с любовником? Ограбил банк? Застрелил ненавистного врага? Отомстил за поруганную честь любовницы, сестры, брата, невесты, жениха, матери, дочери? Любовника? В глазах женщин Генрих читал одобрение, возбуждение, интерес. В глазах мужчин - зависть и уважение. Нет, не уважение - страх. Зависть и страх. Данзасу казалось, что и женщины, и мужчины разглядывали его с ног до головы. Как будто в нынешнее военное время не каждый день водят по городу таких красавцев в наручниках, мать их!

Генриха провели мимо дежурки, наполненной равнодушными полицейскими в фуражках, о чем-то сонно болтающими, и что-то вяло жующими, мимо пахнущего дерьмом и хлоркой туалета, мимо скучных и угрюмых заержанных, и наконец его подвели к лестнице, ведшей на второй этаж. На втором этаже они прошли мимо окна, выходившего на малолюдную, укрытую широкими кронами деревьев и какую-то грустную улицу, мимо четырех немолодых мужчин и женщин, сидевших на стульях возле стены, мимо кабинета, из-за двери которого доносились какие-то стоны и вскрики, и остановились наконец, после всего пройденного и увиденного, возле кабинета, расположенного в самом конце коридора. Один из сопровождавших Генриха парней пнул его коленом в промежность, согнул Данзаса, добавив еще кулаком поддых, и втолкнул его в дверь кабинета. Голова Генриха с грохотом ударила по двери и открыла ее. В кабинете стоял стол. За столом сидел немолодой седоволосый, толстоплечий и толстощекий мужик. А рядом с ним стоял Бероев. Мужик курил, медленно и печально. Кроме еще двух стульев, поставленных рядом со столом, больше никакой другой мебели в этом очень просторном квадратном кабинете не было. Портретов на стенах, и сейфов, и настольной лампы, и пишущей машинки, и графина с водой - этого тоже ничего не было. Бероевские ребята посадили Генриха на стул перед столом и ушли, крепкие и молчаливые.

- Ну, и что дальше? - Генрих выпрямился и спросил негромко.

- Заткнись, мать твою, - зашевелил тяжелыми губами толстоплечий, - я подполковник Дьяков. Не слыхал, наверное? - хрипло и четко проговорил этот самый толстоплечий подполковник Дьяков. - Я таких, как ты, не раз колол, мать твою! И тебя расколю, мать твою! Я про тебя, п...р е...й, все знаю, на х...! Все, с начала и до конца! И тебя, козла обоссанного, опознали. И, даю слово, я тебя пристрелю, если ты, сука, не расскажешь мне все, повторяю, все, на х...! - Он повернулся к Бероеву. - В...би-ка ему по кишкам!...'

Бероев мастеровито въехал Данзасу в живот, а потом почти без паузы добавил ребром ладони по шее чуть ниже уха.

Генрих с грохотом свалился со стула. Ему было, конечно же, больно и, конечно же, обидно и, тем не менее, все же внутренние ресурсы нашлись. Да как им не взяться, собственно, у бывшего майора ВДВ, переносившего изнрительные тренировки и нехилые нагрузки. Помнит тело, помнит. Поэтому и резервы находятся.

Пора было перехватывать инициативу. Терять Данзасу было нечего, кроме своего страха, и он сказал достаточно громко:

- На х...я, мать твою? Я тебе не п...р е...й! Я боевой офицер, мать твою! А ну сними, мать твою, браслеты, и я, мать твою, отмудохаю, вас двоих на раз, на х..., как козлов, блядь, недоношенных!

Генрих закончил тираду и подумал тотчас, как закончил говорить, вот сейчас они его убьют, точно убьют. Данзас возможно убил бы, если бы на войне был, убил бы, убил бы... Генрих дерзко улыбнулся, ожидая удара, дышал медленно и глубоко, стараясь успокоиться. Успокоиться и включить все внутренние блоки...

Он не дождался в ответ ничего. Склонившись, Бероев смотрел на Генриха в упор:

- Ты чего несешь? - спросил он наконец и не дожидаясь ответа, взял Данзаса под мышки, поднял и снова посадил на стул, выпрямился, разглядывая Генриха, прищурившись, уже не отходил.

- Офицер? - спросил Дьяков недоверчиво. - Офицер чего?

- Армейский майор в отставке, - сказал Генрих. - ВДВ.

Какое-то время Дьяков сидел и молчал, и смотрел на Генриха - прямо в лоб, и скрипел стулом, на котором сидел, и столом, на который положил свои тяжелые толстые руки, и даже головой, которой пытался думать или еще что-там делать, что обычно люди делают головой, в общем, все что угодно. Посидел, посидел так, поскрипел, поскрипел и стал спрашивать дальше. Говорил спокойней, тише и вроде как даже по-свойски, но достаточно отчужденно, чтобы дать понять, что мы тем не менее, независимо от тона и корректности вопросов, по разную сторону баррикад, ясно?!

- Убивал ли ты когда-нибудь?

- Убивал, конечно, - в Чечне, - Генрих пожал плечами.

- Много ли убивал?

- Да много убивал, война же была, - Генрих снова пожал плечами.

- Кайфовал ли ты от того, что убивал?

- Конечно, но не от убийства, а от работы, когда хорошо ее делал, а убийство на войне это лишь средство для квалифицированного выполнения работы.

- А причем тут журналист? - спросил Дьяков как бы между прочим после паузы.

-- А что, я подхожу по приметам? - бросил Данзас.

Подполковник кивнул.

-- Опознать меня есть кому? - поинтересовался Генрих.

И Дьяков снова кивнул.

- Так чего же ты ждешь? - осведомился Генрих.

- Ответа, - сказал Дьяков. - Твоего ответа сначала.

- Понимаешь, как-либо оправдываться и отнекиваться мне сейчас глупо, - засмеялся Генрих.

- Объясни, - попросил Дьяков.

- Пожалуйста, - согласился Данзас. - Если я скажу, что это не я, у тебя нет основания мне верить, наоборот, у тебя есть все основания мне не верить. Значит, я должен хоть как-то, хотя бы косвенно, доказать, что это не я. Главное доказательство - это мое алиби. Но какое я сейчас могу представить тебе алиби, если я даже не знаю, когда это убийство было совершено? Кроме того - мотив. Я могу сказать тебе, что мотива у меня не было никакого. Так какого же ты ждешь от меня ответа? - развел Данзас руками.

Дьяков, судя по всему, не хотел возражать Генриху, потому что все, что Данзас сказал, было очевидно и лежало на поверхности, но и соглашаться не хотел с Генрихом тоже, потому что, согласившись, он тем самым признал бы, что достаточно глуп и далеко не профессионален. Он взял сигарету и тоже закурил. Затянулся вкусно и глубоко и сказал, глядя на стол перед собой:

-- Мне очень жаль, что ты не сказал прямо, как офицер офицеру, ты это или нет, очень жаль. Если бы ты ответил просто - ты это или нет, мы с тобой разговаривали бы на равных, неважно, ты это или нет. В любом из двух случаев мы бы разговаривали на равных. А сейчас ты вынуждаешь меня разговаривать с тобой не совсем корректно и, более того, совсем не любезно и далеко не на равных. Понимаешь?

Подполковник поднял на Генриха глаза, посмотрел в упор, не моргая, не отрываясь, равнодушно и полусонно. Грамотно изложил. Отыгрался. Генрих не ожидал. А он умнее, чем мне показалось. Хорошо. Посмотрим, что будет дальше.

-- Как офицер офицеру я тебе скажу, - начал Генрих.

-- Уже поздно, - прервал его Дьяков, брезгливо поморщившись, - не надо...

- Как офицер офицеру, - тем не менее упорно продолжил Генрих, - я тебе скажу, просто и прямо, как ты хотел. Я знаю того, кто убил этого журналюгу, знаю... Ты веришь мне?

Настороженность появилась в глазах Дьякова. А равнодушие улетучилось, как и не было его. И сонливость пропала. Данзас смотрел на Дьякова и закатывался от смеха - внутри, конечно, внутри. Внешне же Генрих был серьезен, и даже печален, он играл мастерски!...

- И я знаю, кто это, - Генрих встал со стула и посмотрел идиотским расфокусированным взглядом поверх глаз Дьякова на верхнюю часть его лба. Такой взгляд производит яркое впечатление на любого, на дурака или крутого, в первые секунды во всяком случае, и добавил с напором, чуть наклонившись вперед: - И ты знаешь, кто это! Мы с тобой оба знаем, кто это!... Ну? Скажешь сам? Или уступишь это право мне? Уступишь, да? Я вижу, ты уступаешь?... Это был ты! - крикнул Генрих и вытянул в сторону Дьякова скованные никелированным металлом свои горячие руки, вздрагивающие. - Это ты убил этого журналиста! - Генрих задыхался от негодования. - Ты задушил его. Потом трахнул его, уже неживого. Потом, опьянев от власти и от насилия, ты откусил ему нос, выколол глаза, отрезал член и съел его, пожелав себе приятного аппетита!

- Заткнись! Дурак! - истерично заорал Дьяков и грохнул круглым, размером с гандбольный мяч кулаком по столу.

-- Не ори! - рявкнул Генрих . -- Убийца!

- Мать твою! - не унимался Дьяков. - Мать твою! - и загрохотал кулаками по столу. - Убью на х...! Убью, сука!

Бероев опять вмазал Генриху. В лоб теперь. И Генрих опять упал. И упав, лежал, не двигался и даже не дышал, и для большей убедительности рот открыл, и для еще большей убедительности расслабился привычно так, чтобы на большую половую тряпку, валяющуюся на полу, быть похожим.

- Эй! - Бероев пхнул Генриха ногой. - Эй!, - и еще раз пхнул.

- Не хватало еще угрохать его, - устало заметил Дьяков.

- Да не мог я, - удивился Бероев, - я тихо, - и опять пхнул Данзаса. - Давай, давай, гнида, возвращайся.

- Твою мать, - простонал Дьяков. - Как есть угрохал.

Он поднялся со стула, - Генрих услышал - и по-слоновьи протопал к неподвижному телу Данзаса, присел на корточки, пыхтя, раздвинул ему веки мягкими горячими пальцами, но ни черта там не увидел. Данзас закатил глаза, имитируя критическое состояние.

−Врача? - плохо скрывая испуг, спросил Бероев.

−Да, - выцедил Дьяков.

Генрих отключился в полусон-полузабытье и пришел в себя, может быть, часа через два-три. В камере уже горела лампочка, убранная под потолком в решетку. Данзас лежал на нарах, других заключенных в камере не было.

Когда наконец он снова открыл глаза, на него смотрел какой-то мужчина и осторожно теребил его за плечо.

- Здравствуйте...

Данзас с трудом приподнялся на локте, чтобы лучше разглядеть человека, - но боль в голове и, главное, в груди сильно мешала ему в этом. Данзас застонал.

- Лежите, не вставайте. Это здесь вас так отделали?

Генрих едва заметно кивнул. Он оценивающе посмотрел на собеседника, сидевшего напротив - это был голубоглазый мужчина средних лет в очках, в гражданском костюме, на коленях он держал дипломат.

- Н-да... − протянул мужчина. Значит, вы - Генрих Данзас? Бывший майор ВДВ? А к нам-то зачем?

Генрих молчал. Просто молчал и все. Демонстративно.

- Ну? Что же вы молчите?

То, что он говорил 'вы', один на один, говорило само за себя. Значит,что-то от Генриха хотят, и Генрих начал уже догадываться, что.

- Ну? Что же вы молчите? - спросил мужчина.

Не глядя на него, а глядя в стену, Данзас произнес:

- Не знаю, с кем разговариваю.

- А-а... - мужчина немного отсел, сказал небрежно: - Ну, а зачем вам знать? Ну, допустим, я - зампрокурора области. Это сейчас неважно. У нас будет просто небольшой разговор, не для протокола. Что вы можете сказать по поводу вашего задержания?

− Провокация. Я могу доказать.

Мужчина уставился на Данзаса.

− Кто же вам поверит?

−Я не убивал Темченко. У меня алиби.

Мужчина встал и прошелся по камере.

− Вот смотрите, − он закурил,− у нас есть свидетели, что вы угрожали Темченко. А на следующее утро оператора находят убитым в собственной квартире. Видите, все занесено в протокол, - он показал протокол Генриху. - Дальше, вы затеяли драку с патрульными, жестоко избив их. Смотрите, вот показания потерпевших. А это - приложены снимки побоев. Понимаете, господин Данзас, в нашей стране демократия и вы не имеете права угрожать людям и бить патрульных, даже если вы отставной десантник...

Генрих молчал.

- Ну? Я вас слушаю, - сказал зампрокурора.

- Я буду говорить только с вашим начальником, - сказал Генрих.

- Опять! - поморщился мужчина. - Послушайте... как вас по отчеству?

- Генрих Владимирович.

Зампрокурора усмехнулся:

- Генрих Владимирович, я прямо скажу - я очень хорошо отношусь к ВДВ, у меня среди десантников много друзей по обе стороны границы. Но! Никто не имеет права убивать людей. Возможно вы находились в состоянии сильного душевного волнения, действовали по причине личной неприязни. Но все улики против вас! Что будем делать?

- Что вы от меня хотите? - сказал Генрих, глядя мужчине в глаза.

- Вот это уже мужской разговор, − зампрокурора затушил окурок и уселся рядом с Генрихом. - Значит, вы отдаете нам диск, вы прекрасно знаете какой, Генрих Владимирович, и пишете, что прибыли к нам в качестве наемника, воевать в рядах сепаратистов. Некоторое время посидите здесь, мы обеспечим вам приличные условия содержания, а затем обменяем вас на граждан Украины, сидящих в российских СИЗО. Да, и вы теряете интерес к вашим, так сказать, 'товарищам по оружию', с кем вы действовали в одном отряде.

−Серьезное предложение,− улыбнулся Генрих, − заманчивое.

Зампрокурора достал из дипломата бутылку 'Боржоми', открыл ее и протянул Генриху. - Это чтобы вам лучше думалось.

Данзас взял бутылку и стал жадно пить, аккуратно обхватывая горлышко разбитыми губами.

Зампрокурора равнодушно говорил в стену: - Собственно, это ваш выбор. Или вы сотрудничаете с нами, или мы у вас все равно вытянем, где находится этот диск. Клещами будем вытягивать, уж поверьте мне. И у вас, и у этого Семена заодно. И уж конечно, вы у нас признаетесь в убийстве Темченко. А потом вы исчезнете. Навсегда. Не без мучений. Вот и выбирайте.

Генрих не спеша допил минералку.

− Спасибо за воду.

− И это все? - уставился на него мужчина.

− Если я вас сейчас ударю, вы ведь все равно ничего не поймете, −Данзас облокатился головой на стенку камеры.

Зампрокурора улыбнулся:

− Первый случай в моей практике, когда меня не понимают.

− Все дело в том, что вы привыкли иметь дело с людьми, которые не имеют моральных принципов и традиций.

Зампрокурора помолчал, разглядывая Генриха, словно назначая ему другую цену, или прикидывая, с какой стороны зайти на этот раз.

− Значит, если устраивает посмертная реабилитация и маска народного героя, то хорошую безымянную могилу я тебе гарантирую, − он поднялся с нар и дважды коротко стукнул в дверь.

Генрих показал ему в спину неприличный жест.