В последний момент

Глава 17

ГРУБОЕ ПОКАШЛИВАНИЕ вынудило меня открыть глаза.

— Привет, мам, — зевнула я.

— Утречко, Эмми… Мэддокс.

— Мэддокс? — переспросила я.

Мама выгнула брови и кивнула.

Вздрогнула. Видимо, еще не проснулась, иначе заметила бы, что меня кто-то обнимает. Он обнимал меня, словно кокон, прижав к своей груди и уткнувшись мне в шею. Его теплое дыхание овевало мою кожу. Мэддокс крепко спал. По крайней мере мы оба были одеты, и маме не в чем было нас упрекнуть.

— Прости, — одними губами шепчу я. — Мы уснули.

— Очевидно, — проворчала она, состроив строгую маму. — Он мне нравится, правда, — сказала она шепотом, — но это меня не устраивает.

Я поморщилась. Ненавижу разочаровывать свою маму.

— Мне правда жаль.

Она кивнула, словно мои слова как-то смягчили ситуацию.

— Я приготовлю завтрак. Разбуди его.

Я кивнула, уверяя, что так и сделаю.

Бросив на нас последний взгляд, мама вышла.

Я постаралась перевернуться, но Мэддокс прижал меня рукой к кровати. Постаралась оттолкнуть руку, но это не сработало. Наконец, ущипнула его, от чего он пошевелился.

— Какого черта, Эмма? — вскрикнул он, переворачиваясь на спину и потирая глаза.

— Моя мама, — всего два слова, но в его взгляде появился ужас.

— Она разозлилась? — спросил он, проводя руками по своим растрепанным после сна волосам.

Я кивнула.

— Черт, — простонал он, усаживаясь на кровать. — Я сожалею. Собирался уйти, когда ты уснешь, но сам тоже уснул…

— Все хорошо, — перебила я. — Просто нельзя снова это допустить, иначе она меня убьет… А я бы хотела закончить среднюю школу.

Он хихикнул.

— Хорошо. Больше никаких ночевок.

Что-то в его тоне подсказывало мне, что ночевок наоборот будет больше.

Прежде чем я успела еще раз подумать об этом, взвизгнув, скатилась с постели.

— Ты в порядке? — спросил Мэддокс.

— Ага, — откликнулась я, закрывшись руками. Внезапно меня накрыло осознание того, что я проснулась с Мэддоксом в одной постели, мои волосы явно растрепаны. И Боже, что если у меня неприятно пахнет изо рта? Я приложила ладони ко рту, выдохнула и постаралась уловить запах. — Уф, — простонала я. — Это отвратительно.

— Отвратительно что? — спросил Мэддокс, обходя постель и приближаясь ко мне.

— Ничего! — воскликнула я, поднимаясь на ноги. Вероятно, он посчитал, что я лишилась рассудка. Возможно. Я подняла руку, стараясь пригладить растрепанные волосы.

— Мне нужно почистить ноги.

— Ноги? — повторил Мэддокс, прикусив губу и сдерживая улыбку.

— Я имела в виду зубы! — я пробежала мимо него, направляясь прямиком в ванную. Захлопнула за собой дверь и прислонилась к ней. Испустила сдерживаемый вздох. О, Боже, как унизительно. Ноги? Серьезно? Иногда мои мысли расходятся со словами.

Даже за закрытой дверью был слышен его смех. По крайней мере, мне удалось его развеселить.

Покачав головой, почистила зубы и причесалась, постаралась привести себя в порядок, а не выглядеть, как сатанинское отродье… как я обычно выглядела по утрам.

Прошлепав обратно в комнату, обнаружила, что она пуста. Я переоделась в шорты и свободную футболку, которая приоткрывала мой живот. Обычно так не одевалась, но надеялась, что Мэддокс забудет тот неловкий момент с ногами.

Я обнаружила его сидящим за кухонным столом и смеющимся. Для меня стояла тарелка и чашка чая.

— Хорошо выглядишь, — Мэддокс улыбнулся, осматривая меня, пока я садилась. — Не могу сказать то же самое о себе.

Он подмигнул, поправляя помятую футболку.

Мне хотелось сказать, что он всегда хорошо выглядит, но не стоило раздувать его самомнение.

— М-м, как вкусно, мам, — сказала я, откусывая кусочек бекона.

Она улыбнулась.

— Поскольку я редко могу поужинать с тобой, то хотя бы завтрак приготовлю… А у тебя теперь… мало времени, — мама кивнула в сторону Мэддокса, и он опустил голову, скрывая улыбку.

Мэддокс поднял голову и улыбнулся мне.

— Что? — спросила я, поднося чашку с чаем к губам.

Он кивнул.

— Получила своего тирекса? (прим. переводчика Tea Rex (тирекс) игра слов)

Я тихо рассмеялась.

— Конечно.

— Теперь я понимаю, почему, — усмехнулся он. — Тебе идет все необычное.

Я изогнула бровь.

— Необычное? Не уверена, что девушкам нравится, когда их называют странными.

Он ухмыльнулся, серебристые глаза заблестели.

— Но ты — не большинство. И это мне в тебе нравится.

— Тебе нравится, что я странная? — удивленно рассмеялась я. — Это вряд ли можно отнести к положительным качествам.

Он пожал плечами, вонзая вилку в яичницу-болтунью.

— Я не говорил, что ты странная, Эмма. Просто другая, и это очень хорошо, как мне кажется. Ты не похожа на других.

Мы смотрели друг на друга, не обращая внимания на то, что моя мама все еще находилась на кухне.

Клянусь, воздух между нами буквально искрился.

О подобном я лишь читала в книгах, расставленных на полках в моей спальне. Никогда прежде за миллионы лет не могла бы поверить, что это реально.

Я первая прервала зрительный контакт, не в силах выдержать напряжение момента.

Завтрак мы закончили в относительной тишине.

Я схватила наши тарелки и усердно стала мыть их в раковине. Услышала, как хлопнула дверь в гараж и поняла, что мама ушла в свою студию. Никогда прежде меня не волновало, сколько она работает, но знала, что для нее это не чувствуется, как работа. Это ее страсть, как у меня — музыка. Хотя я сомневалась, что сделаю музыку своей карьерой.

Мгновение спустя я почувствовала, как Мэддокс подошел сзади, и мои мысли прервались.

— Позволь помочь, — он схватил чистую, но влажную тарелку, вытер ее полотенцем и отставил в сторону. Уперся руками в столешницу, склонил голову и посмотрел на меня, от чего я оставила свое занятие. — Я хочу тебе кое-что показать.

— О, — я задумалась. — Хорошо?

Не знаю, почему это прозвучало, как вопрос.

Он криво усмехнулся, взгляд его серебристых глаз стал серьезным.

Я думала, что он продолжит, но Мэддокс взял следующую тарелку из моих рук и протер ее, словно ничего не произошло.

Парни.

С ними так сложно.

На самом деле я посчитала, что он захочет показать мне что-то. Думала, это может быть очередное «приключение», но его взгляд был серьезным, от чего у меня зародились сомнения. Чувствовала, что должно произойти что-то важное, но, возможно, многое было мне не понятно.

Мы закончили с посудой, и Мэддокс предложил заехать к нему домой, чтобы переодеться, прежде чем поехать туда, куда планировал.

Я ждала в машине, потому что не хотела столкнуться с Матиасом. Все еще не отошла от его вспышки после упоминания девушки по имени Реми.

Через десять минут увидела, как Мэддокс вышел из гостевого домика. Он переоделся в другие джинсы, белую футболку и джинсовую рубашку на пуговицах с закатанными рукавами. Когда парень обернулся, чтобы закрыть дверь, я рассмеялась, заметив в заднем кармане барабанные палочки.

Мэддокс сел в машину, бросив палочки в подстаканник и выехал на проезжую часть, не говоря ни слова о месте назначения.

Я решила сесть и расслабиться. Не было смысла переживать.

Двадцать минут спустя он съехал с главной дороги на грунтовую. Я знала, что она ведет в дерьмовый район с обветшалыми домами — хотя на самом деле это вовсе и не дома, а трейлеры — и ужасными людьми… Большей частью наркоманами.

— Зачем мы сюда приехали? — спросила я, вертя головой по сторонам.

Мэддокс поморщился, почесал щетинистый подбородок. Постучал пальцами по рулевому колесу, задумавшись.

— Я посчитал… с того случая в ванной комнате, — я поморщилась, вспомнив, как рыдала на его плече словно ребенок, лепеча о своем отце-мудаке. Он уставился на меня, прежде чем продолжить, — и понял, что не очень-то откровенничал о своей жизни до того, как нас усыновили Карен и Пол. Мне хочется изменить это… Так что я начну с самого начала.

Я тяжело сглотнула. Не знала, что сказать. На самом деле не этого я ожидала, когда он сказал, что хочет кое-что мне показать.

— Мэддокс, — начала я, но он поднял руку, призывая замолчать.

— Не нужно ничего говорить.

Он съехал с дороги на тропинку, которая явно не была дорогой, и проехал еще немного, прежде чем остановиться. Вокруг машины густо росли деревья, скрывая нас от посторонних глаз.

Мэддокс заглушил двигатель и продолжал держать ключ в руке. Он не смотрел на меня, и я чувствовала, что ему нужно собраться с духом.

Мэддокс сделал несколько глубоких вдохов и отстегнул ремень безопасности. Он смотрел на меня с неопределенным выражением на лице.

— Ты готова?

— А ты? — уточнила я. Кажется, этот вопрос был более важным.

Он кивнул, глядя на лобовое стекло.

— Да.

Выбрался из машины, и я последовала за ним.

Мэддокс надел солнцезащитные очки и посмотрел через плечо на то место, где стояла я.

— Идем, — кивнул.

— Сюда? — я указала вперед. — Разве нам не в другую сторону? — Кивнула за наши спины на трейлерный парк. — Думала, ты просто хочешь спрятать машину. Я, конечно, не эксперт, но подобным автомобилям здесь не место, — пробормотала я.

Он ухмыльнулся и подошел ко мне.

— Нет, мы не пойдем туда. Когда я уехал, то поклялся больше не возвращаться в это место.

— Но мы все же здесь? — мне было неловко. Хотелось, чтобы он просто перешел к делу.

— Хоть моя жизнь и была ужасна, было одно место, которое не хранило плохих воспоминаний, лишь хорошие. Его я хотел показать тебе. Мое убежище, — Мэддокс взял меня за руку и переплел наши пальцы. — Я расскажу тебе и об уродливых частях своей жизни, которые разрушали и ломали меня, но сначала покажу красивые стороны.

Не говоря больше ни слова, он повел меня вперед, продираясь сквозь заросли кустарника и ветви деревьев.

— Это недалеко, — сказал Мэддокс.

Он был прав. Через минуту нашего путешествия сквозь заросли деревьев, мы увидели маленький ручей. Я остановилась и закрыла глаза, прислушиваясь к звукам воды.

Открыв глаза, я улыбнулась.

— Это твое счастливое место.

Мэддокс опустился на землю, уперся руками в колени.

— Да.

Он посмотрел наверх, его глаза были закрыты солнечными очками.

Слева росла большая ива. К одной из ветвей были привязаны качели из автомобильной покрышки.

Мэддокс заметил, куда я смотрела.

— Эзра, Матиас и я повесили их однажды. Полагаю, нам было лет по десять, — со смехом добавил он. — Думаю, я был чертовски смелым, когда забрался на дерево и повесил их, — покачал головой и провел руками по лицу, сдвинув очки. — Мы были такими юными, — тихо добавил себе под нос.

Я свела брови на переносице.

— Ты все еще молод.

Он прищурился, поправляя очки.

— Иногда я чувствую себя чертовски старым, — провел пальцами по волосам, взъерошив их. — Жизнь была настолько ужасной с самого начала, что прошлое до сих пор настигает меня, хотя сейчас мы все счастливы и жизнь прекрасна.

Я села рядом с ним и обхватила его предплечье. Опустила голову ему на плечо. Мэддокс смотрел на ручей. Я знала, что он продолжит, когда будет готов.

— Иногда мне кажется, что все всегда было так ужасно, — начал он. — Возможно, были и хорошие моменты с моими родителями, но я был слишком мал, чтобы помнить, поэтому склонен считать, что их не было. — На мгновение парень опустил голову и снова уставился на ручей. — Когда мы были маленькими, они постоянно кричали на нас. Но когда нам исполнилось пять, мама с папой начали нас бить.

Я поморщилась. Пять лет — это совсем малыши, но он говорил об этом так, словно на самом деле это уже достаточно взрослые.

— Мой отец был алкоголиком, как и твой, — Мэддокс повернулся и посмотрел на меня. — Он много пил. Прижимал нас к стенам и кричал в лицо. Я мог бы с этим смириться, если бы не мама… — Он замолчал, вновь погрузившись в воспоминания о прошлом.

— Мама была… жестокой, — усмехнулся, опустив взгляд. — Она била нас чаще, чем отец. Но… Удары были не единственным ее оружием. Ей нравилось унижать нас и… — Он посмотрел еще раз на меня, словно оценивая — смогу ли я переварить услышанное, — ей нравилось нас душить.

— Она душила вас? — ахнула я. — Зачем?

Он пожал плечами.

— Не знаю… Полагаю, она возбуждалась, наблюдая за тем, как мерк свет в наших глазах.

Меня едва не стошнило. Что за мать поступает так со своими детьми?

— Мой отец умер, когда нам было семь. Он напился и врезался на машине в дерево. Маме стало хуже. Намного, — добавил он. — Пол и Карен жили рядом с нами в трейлере — так мы познакомились с Эзрой. Они понятия не имели, как плохи наши дела, иначе бы вмешались. Иногда мне хотелось набраться сил и рассказать им о том, что происходило, но боялся свою маму, того, что она могла со мной сделать. — Мэддокс тяжело сглотнул. — Матиасу доставалось больше. Он был отстающим, плохо читал, от этого мама злилась, хотя сама была виновата, поскольку никогда не читала нам и не помогала делать домашнюю работу. Как бы то ни было, — парень покачал головой, — однажды, когда мы учились в шестом классе, учительница Матиаса прислала домой записку о том, что у него проблемы с чтением, посоветовала маме проверить его на дислексию. Мама разозлилась, когда прочитала это… — Мэддокс сжал зубы и потер глаза под очками. — У меня не было проблем с этим, но я сбежал от нее, испугался, что она навредит мне. Спрятался под кроватью, и слушал, как Матиас борется с мамой, пытаясь вырваться. Мы тогда были довольно худыми, — рассмеялся он, но веселья в его смехе не было. — Я услышал, как она затащила его в ванную и захлопнула дверь, — зажмурился, дрожа, словно от холода.

Еще до того, как он продолжил, я знала, к чему все идет.

— Она пыталась утопить его в унитазе, словно… словно он был животным или чем-то подобным, — я предположила, что он сейчас расплачется, но ничего такого не было. Вместо этого под кожей его закипал гнев. Кулаки крепко сжались, словно Мэддокс хотел размахнуться и ударить по чему-нибудь. — Самое смешное в этой истории то, что на самом деле животным была она. Наркоманка и шлюха. В конце концов за это ее и арестовали, а нас отправили в детский дом. Мать предложила копу под прикрытием сексуальные услуги в обмен на наркотики. Нам тогда было по тринадцать лет, и, хотя мы избавились от нее, — Мэддокс уставился вперед, сжав челюсть, — ущерб был нанесен, и он был необратим.

Он рвал траву, впиваясь в землю ногтями.

— Возможно, из-за того, что со мной не обращались так плохо, как с Матиасом, а может просто потому, что иначе справился с происходящим, но я не стал таким озлобленным, как он, — повернулся ко мне, — Мой брат вовсе не мудак, он стал таким из-за нее.

Я поморщилась, мое сердце сжалось от боли за Матиаса и Мэддокса. Ни один ребенок не должен пройти через то, через что прошли они.

— Пока мы жили здесь, — он махнул рукой, — это место было нашим утешением. Когда нам становилось трудно, мы уходили из дома и прибегали сюда. Коллинзы не всегда могли пустить нас к себе, а мама первым делом шла к ним. Она так и не узнала об этом месте. Оно было нашим.

На его лице появилось выражение умиротворения и, возможно, даже счастья.

— В этом месте не случалось ничего плохого, и это делало его особенным. Нас не преследовали здесь плохие воспоминания. Сейчас мы не часто бываем здесь, по крайней мере, я, но оно навсегда останется идеальным.

Он замолчал, взгляд стал отрешенным.

— Знаешь, в подобных случаях, — продолжил Мэддокс, — мы оказались бы в заднице, когда попали в приют, но Коллинзы удержали нас. Мы жили у них, хоть они и переехали из трейлерного парка, но были достаточно близко, чтобы добраться на автобусе, так что вечера мы проводили с ними. Они нас спасли, — с уверенностью произнес он. — Без них Матиас оказался бы в полной жопе, а я? Явно не сидел бы рядом с тобой сейчас, — криво усмехнулся, — и не чувствовал бы себя таким счастливым. Я обязан им всем. Они любили нас, когда другим было наплевать. Все эти годы я пытался найти способ отблагодарить их за доброту, но, наконец, понял, что уже сделал это, полюбив их в ответ. — Мэддокс посмотрел на ручей, наблюдая, как на его поверхности переливается солнце. — Из-за них мы стали заниматься музыкой. Коллинзы считали, что музыка могла бы исцелить наш гнев.

— Матиас тоже играет? — я понятия не имела, что его близнец обладает музыкальным талантом.

— Ну, — Мэддокс хмыкнул, — он поет. Так же играет на пианино, гитаре, но предпочитает петь.

— Никогда бы не подумала, — призналась я.

— Матиас держится в стороне, не обращай внимания.

— Почему ты выбрал барабаны? — полюбопытствовала я.

— Не знаю, — изогнул губы, — просто чувствовал, что так надо.

Мы замолчали — вокруг нас слышались лишь плеск ручья, шелест листьев и пение птиц.

Я отпустила его руку, а он вытянул ноги, убедив меня лечь и положить голову на его ноги. Мэддокс посмотрел на меня с серьезным выражением на лице.

— Знаешь, — начал он, потянувшись, чтобы убрать выбившийся светлый локон с моей щеки. — Я считал, что сложно будет рассказать тебе, но оказалось на удивление легко.

Он провел пальцами от щеки к губам.

— Спасибо, что доверился мне и рассказал, — прошептала я.

Мэддокс прожигал меня взглядом, прослеживая путь своих пальцев, обводивших мои губы по контуру.

— Ты слишком хороша для меня.

— Неправда, — я взяла его за руку, переплела наши пальцы и положила руки на свою грудь. — Я не слишком хороша. Абсолютно обычная, Мэддокс. Просто девушка, а ты — парень. Но вместе, — я протянула свободную руку, обхватив его за подбородок и заставляя посмотреть на меня, — мы нечто большее. Может, не идеальное, но нечто невероятное.

Он ухмыльнулся.

— Ты могла бы стать поэтом, Эмма.

Он снял очки и закрепил на вороте рубашки, так что я не пропустила то, что он подмигнул.

Я рассмеялась.

— Возможно, если ты будешь хорошо себя вести, я позволю использовать эти слова в песне.

— Или ты напишешь одну со мной? — он продолжал улыбаться, но взгляд стал серьезным. — Ты же говорила, что пишешь.

— Мне? Написать с тобой песню? — я рассмеялась. — Да, верно. Я едва могу написать сочинение на уроке английского.

На самом деле я действительно писала песни дома, где их никто и никогда не увидит. Побледнела, вспомнив давний разговор, когда рассказала ему, что сочиняю песни. Боже. Почему я не могу держать при нем язык за зубами?

Мэддокс прикусил свою нижнюю губу, сдерживая смех.

— Написать песни — совсем не то, что написать эссе. Оно зарождается здесь, — он указал на мой лоб, — а песня, — голос стал ниже, почти перейдя в шепот и мрачнея, — приходит отсюда.

Мэддокс положил руку мне на грудь, прямо над сердцем. От чего оно учащенно забилось, и по усмешке я поняла, что он это заметил.

— Что ты со мной делаешь? — слова слетали с губ словно падающие на стол дощечки «дженги».

— Влюбляюсь в тебя, — быстро ответил он.

Не знаю, кто сделал первый шаг, но это не имело значения. Внезапно я оказалась у него на коленях, обхватив ногами за талию, пока он страстно целовал меня.

Этот поцелуй испепелял душу.

Мэддокс прикусил мою нижнюю губу, а я обняла его за шею.

Я прижалась грудью к его груди, внезапно испытав желание ощутить его обнаженную кожу под своими ладонями. Словно почувствовав, чего я хочу, Мэддокс снял с себя футболку и рубашку.

Его кожа обжигала мои ладони.

— Ты такая красивая, — прошептал он между поцелуями. Положив ладонь мне на затылок, Мэддокс притянул меня ближе, проводя языком по моим губам.

Я приоткрыла рот, умоляя и желая получить все, что он мог мне дать.

Сердце бешено колотилось, кровь бурлила в венах.

Я хотела его.

Полностью.

Здесь.

Сейчас.

Я покачивала бедрами, желая облегчить боль, и он обхватил меня за бедра.

— Эмми, — прошептал он. — Эмма, ты должна остановиться.

Он перекатился, прижав меня к земле и подняв мои руки над головой.

— Перестань, — Мэддокс задыхался, его глаза потемнели так сильно, что осталось лишь тонкое серебряное кольцо. Мои губы болели. Мэддокс облизнул свои пересохшие губы. — Я хочу тебя, Эмми. Боже, я чертовски сильно хочу тебя. Но не здесь и не сейчас.

Я закрыла глаза, осознав, как себя веду.

— Прости, — прошептала.

— Не извиняйся, — он покачал головой. — Только не за это.

У меня задрожала нижняя губа, и я была на грани от слез. Чувствовала себя так, словно набросилась на него и была сбита. Знала, что на самом деле все не так, и я просто поддалась моменту, но все же было неловко.

— Эмма, — он нахмурился. — Не плачь. Я пытаюсь вести себя благородно, а твое грустное лицо мне очень мешает.

Я смогла улыбнуться.

Он усмехнулся.

— И ты готова признаться, что хотела бы, чтобы наш первый раз был именно здесь? — он провел пальцами по моей скуле.

— Нет, — ответила я. — Прости, — повторила. — Не знаю, что со мной не так.

Он усмехнулся, склонив голову к моей шее, а затем поднялся на ноги.

— С тобой все в порядке, Эмми, — протянул руку, помогая мне подняться, — это называется гормоны.

Я все еще чувствовала себя смущенно и неловко, пока он надевал футболку и рубашку.

Мэддокс обнял меня за плечи, прижимая к себе и целуя в макушку.

— Не думай об этом, Эм.

Я тихо рассмеялась. Он хорошо меня знал. Иногда даже слишком хорошо.

Прежде чем он увел меня, я успела спросить.

— Как называется это место?

Он посмотрел на воду, его лицо потемнело от… сожаления?

— Это Уиллоу Крик.