В преддверии рая

СКАЗКИ О ВОЙНЕ И МИРЕ

Я на жизнь не жалуюсь. Пенсия у меня приличная. Работаю заместителем директора по хозяйственной части.Это мне дает еще почти столько же. Так что чистыми я имею не меньше доктора наук. Имею хорошую квартиру в центре города. Три комнаты.Получал на четверых, а теперь живем фактически вдвоем.Сын сам свою квартиру имеет получше моей. Дочь учится в Москве и, судя по всему, там и застрянет. Сын скоро сам полковником станет. Это на десять лет раньше, чем я в свое время. Может быть, генералом станет. Хотя теперь это без связей в верхах трудно. Связи и в наше время играли роль. Клюев, например, начал служить вместе со мной. И шалопай был самый заурядный. Теперь он генерал-полковник. А меня вытурили в отставку лишь полковником. Я не жалуюсь, другие и до этого не дотянули. У Клюева папаша был крупной шишкой в Генштабе. После училища ему дали сразу старшего лейтенанта, назначили командиром звена и вскоре эскадрильи в запасном полку. На фронте он побывал стажером в самом безопасном месте, получил пару железок, попал в академию и попер вверх. Но раньше такие случаи казались исключением. Теперь не то. Конечно, кое в чем я своему сыну помог. Но мои связи недостаточны, чтобы проскочить в генералы. Можно пойти на генеральскую должность куда-нибудь в Магаданскую или в Читинскую область. Но сын наотрез отказался от этого. Говорит, лучше подполковником сдохну тут, чем живым маршалом там. А дочь моя скоро будет кандидатом философских наук. Конечно, это не бог весть что — философских. Даже смешно немножко. Но все-таки кандидат. Так что наш род Лаптевых вылезает на историческую арену.

До сих пор я никакой политикой не интересовался. Слово «диссидент» научился произносить более или менее правильно совсем недавно.Да и то не вполне уверен, какая буква идет после «д» — «и» или «е», и два «с» нужно или одно. Но в последнее время невольно стал вовлекаться. То дочь приедет, и тогда только и слышишь: «права человека», «идеологическая борьба», «евреи», «эмиграция», «китайцы» и т.п. То сын забежит на минутку и какие-нибудь кошмарные истории расскажет про то, как в Балтийском море чуть было крейсер не угнали в Швецию, как на «Миге» летчик улетел в Иран, а два грузина уплыли в Турцию. Везде разговоры о продовольственных затруднениях, о психушках, о лагерях. Приемник купил, «голоса» слушать начал. Довольно любопытно. В общем время такое пришло, от политики никуда не денешься.

Живем мы, повторяю, вполне терпимо. Правда с продуктами стало хуже, цены растут. Но нам хватает. Жена завела связи в магазинах. Нам на работу кое-что подбрасывают для руководящих работников. Так что эти «временные трудности»переживаем легко. С юмором даже. Мол, вранье это все насчет «временных». До сих пор сельское хозяйство наладить не можем. А хвастаемся. Внук /он уже в пятом классе/ как-то сказал, что в этом году уборку закончили в феврале. Я сказал ему, чтобы не болтал глупостей. А он мне в ответ, что это точно подсчитано. В шестидесятом году собрали урожай вовремя, в шестьдесят первом — на неделю раньше, в шестьдесят втором — на две недели раньше прошлого года и т.д. Что получается в итоге? Я, конечно, посмеялся. Как изменилась жизнь! Раньше за такие разговоры всю семью укатали бы в Сибирь. А теперь пошучиваем.

Пошучиваем и только. А как до дела доходит, то и нынешняя молодежь ведет себя не лучше, чем мы. Мы-то хоть отчасти не знали и не понимали, отчасти в идеалы верили, отчасти боялись. С нами ведь не церемонились, не то что теперь! А нынешняя молодежь все знает, все понимает, в идеалы не верит и посадок не очень-то боится. А ведет себя порой похуже нашего. Боятся все-таки. Но не Сибири, а чего-то другого. Чего? Боятся оклады потерять, должности, перспективы и многое другое. И не верят в улучшения. И не любят тех, кто нарушает их благополучие и спокойствие. У нас один еврей решил эмигрировать. Что началось, стыдно вспомнить. Мне жаль стало парня. Когда никто не видел, я пожал ему руку и сказал, чтобы он держался и не обращал внимания на эту истерику. Он сказал, что от кого другого, но от меня не ожидал таких слов. Зря только он уехал. Думаете, там лучше? Может быть, насчет еды и одежды лучше. И свободы всякие. Но ведь там вкалывать надо, не то что у нас.

Я прожил жизнь и никогда не был склонен к болтовне и размышлениям. Это я стал замечать за собой лишь в последнее время. Началось с пустяка. Внучка стала приставать: расскажи ей сказочку. Не умею, сказал я. А ты научись, возразила она. Я же был военным, сказал я, а армейская жизнь к сказкам не располагает. А ты расскажи про войну, не отставала она. Это неинтересно, сопротивлялся я. Откуда тебе знать,что интересно и что нет, твердо стояла на своем она. Ты же старый. Расскажи! После этого хочешь не хочешь, а задумаешься. А тут еще эта неожиданная встреча с Тоней, с Антоном Горевым, с которым когда-то были вместе курсантами У — ой Авиационной Школы Пилотов /УВАШП/. Откуда он взялся в нашем городе? Я потом навел справки в адресном бюро. Ответили, что такового в городе нет.

Я не трезвенник. Но и пьяницей себя не считаю. Выпиваю, но в меру. Голову никогда не теряю. Люблю иногда заскочить в «забегаловку» и пропустить стаканчик-другой. В один из таких заходов я и встретил Тоню. Я его не узнал сначала. В памяти моей он остался красивым изящным парнем. А тут — седой страшный старик, забулдыга. Приткнулся к столику, заваленному грязной посудой. А ты, Лапоть /это мое прозвище в школе/, почти не изменился, сказал страшный старик, сидевший напротив. Сказал голосом удивительно знакомым. Я оторопел, уставился на него, пытаясь узнать. О, господи, промямлил я наконец, неужели... Мы все же думали, что... Вы правильно думали, сказал он. Ну, это дело прошлое. Не вернешь. Я не обижаюсь. Все давно перегорело.

Я предложил зайти ко мне домой. Он отказался. Я спросил, где он живет. Он не ответил. Поболтали мы около часу. Я спросил, не забыл ли он «Балладу о неудавшемся летчике». Мы тогда думали, что это он выцарапал ее на стенке губы.Он сказал, что «Балладу» помнит. Но на вопрос об авторстве лишь пожал плечами. Уже на улице мы наперебой стали вспоминать ее.

Мы же с тобой вроде в одной части служили, спросил я. Ты тоже из «приказников», да?

На нашей площадке живет семейство Ивановых. Он тоже отставной полковник. В отставку его уволили с генеральской должности в расцвете сил. Уволили по всей вероятности из-за жены: она у него еврейка. По паспорту она числилась русской. Но вот назначили Иванова на генеральскую должность, отозвали с Дальнего Востока как хорошего работника. Нашлись завистники. Покопали и донесли. А там нашлись ответственные идиоты, которые выперли на всякий случай здорового и сильного человека на пенсию. А сколько старья, не пригодного ни на какое дело, остается в армии до могилы!

С Ивановыми мы дружим. С ним спокойно можно говорить на любые темы. Я, говорит Иванов, за время своей службы насмотрелся такого, что наши оппозиционеры мне кажутся жалкими дилетантами. Они просто понятия не имеют о том, что реальность во сто крат хуже их измышлений. И хуже всех живет у нас русский народ. И мне его жаль. И я бы, пожалуй, стал русским националистом. Но, увы. У нас русский национализм немедленно перерастает в погром всего приличного и порядочного. Нас поставили в безвыходное положение, навязав нам роль носителя идеи, опоры всей нашей государственности. А мы по самой нашей холуйской натуре взяли на себя роль, от которой теперь отрекаются даже евреи.

Или вот еще речь Иванова. Говорят, евреи не дураки. А почему они должны быть дураками?! А почему мы должны оставаться дураками?!Кто нам мешает жить так, как евреи?! Вот я был на совещании пропагандистов в райкоме. Нам там цифры подбросили. Показать, что никакого антисемитизма у нас нет. Даже, мол, наоборот. Ничего не скажешь, цифры подбросили умело. Например, процент евреев с высшим образованием около девяноста, а русских — около десяти. Характерны и районы расселения, распределения по профессиям и т.д. Собравшиеся гудели от возмущения. Раздавались выкрики: «Гнать их вон!», «Выселить всех в Сибирь!». Председательствующий призывал к порядку, но так, что характер его настроений был очевиден всем. Мой сосед толкал меня в бок и доверительно шептал, что за евреев скоро возьмутся.

Цифры — вещь коварная продолжает Иванов. Есть и другие цифры. Например, много ли у нас евреев в Генеральном штабе? А среди дипломатов? А в партийном аппарате? А сейчас, между прочим, по уровню жизни у нас на первом месте идет партийно-государственная верхушка, КГБ, генералитет, ведущие деятели культуры. Это — новая социальная общность. Вот ее и надо сопоставлять с евреями. Она воюет с евреями, навязывая русскому народу антисемитизм.

Я соглашаюсь с Ивановым. Но вернувшись домой или оставшись наедине с женой после ухода Ивановых, я скатываюсь на обычные русские позиции. Мол, факт остается фактом. Евреи устроились, урвали, захватили и т.д. Эмиграция плюс к тому. Заварушку нам учинили, а сами удирают, сволочи. Лучшей жизни захотели, от жира бесятся. Но в общем эта еврейская проблема, из-за которой сейчас сходят с ума, мало интересует. Недавно руководство нашего учреждения вызвали в Горком партии и предупредили: если у нас обнаружатся отъезжанты, нам придется прощаться с постами, а может быть и с партийными билетами. Велели профилактикой заняться, предупреждать, выявлять, сообщать, принимать меры. А по мне, так пусть хоть все уезжают.

Война — это прежде всего тыл. Главным образом тыл. В конце концов тыл. На фронте обычно сразу убивают или калечат. А кто долго, «воюет», живет в тылу, замаскированном под фронт. Это таким «фронтовикам» выгодно, и потому они тщательно хранят легенду фронта там, где его и в помине не было. Все знают, что такое «тыловая крыса». Но «фронтовой шакал» даст «тыловой крысе» сто очков вперед. Он живет в полной безопасности, в полном довольстве во всех отношениях /еда, выпивка, женщины, развлечения/, быстро продвигается по службе, бог весть за что награждается чинами и орденами. И имеет ореол «фронтовика». Фронт же есть та часть тыла, где определенную часть людей убивают и калечат по правилам и средствами, разработанными в тылу.

Для меня война началась еще до войны. Как сказано в «Балладе»:

На одной станции эшелон простоял с полчаса рядом с эшелоном со студентками первых курсов московских институтов. Их везли на запад на уборочные работы. Мы весело поболтали и разъехались. Мы, солдаты, —жить. А они, девочки, прямо к немцам в лапы. Этот эшелон до сих пор не выходит у меня из головы. Что стало с теми девчонками? Какой негодяй придумал такую перетасовку людей? И до сих пор этот идиотизм тянется. К нам в город на летние каникулы прислали сотню студентов из Грузии. Работать. Что это за работа?! Они у себя-то дома не работают. А наших студентов угнали в Сибирь. Я заикнулся в Горкоме, чтобы наших ребят тут использовать. У нас же свои совхозы есть. Рабочих рук не хватает. И дешевле, спокойнее. Так мне хотели за это выговор объявить. Оказывается, я перестал понимать высшие соображения.

Мы - народ говорун и рассуждатель. Никто в мире не говорит столько впустую, сколько мы. Зайдите в наше учреждение. И вы засомневаетесь, стоит ли верить вывеске. Мы не столько решаем проблемы, указанные на этой вывеске, сколько болтаем о высшей политике, об искусстве, об американцах, о тряпках, об очередях, о «психушках», о диссидентах, о взятках и вообще обо всем на свете. Разговаривают за рабочими столами, у приборов, в коридорах, в кабинетах, в туалетах... Особенно молодежь. Дымят сигарету за сигаретой и шпарят без умолку. Меня они почему-то не опасаются. Я люблю слушать их разговорчики. Сам иногда ввязываюсь. Меня особенно интересуют разговоры, когда они касаются прошлого. Тут ко мне иногда обращаются как к эксперту. Вот, к примеру, одни из разговоров. В нем участвуют Костя, Леночка, Карпенко и Стаканов. Костя — талантливый парень, пьяница, хохмач, скандалист. Хлопот с ним полно. Прошлой зимой в доме отдыха воткнул головой в сугроб важное лицо. Хотели судить, но удалось отстоять. У нас его любят все. Он веселый, не карьерист. Но любят его главным образом за то, что он транжирит свой талант по пустякам и никогда не пробьется на приличный пост. Таков наш сердобольный русский народ: мы любим талант при том лишь условии, что он не проявляется и гибнет. Карпенко тоже парень толковый, но этот себе на уме. Он своего добьется, и потому его не любят. Стаканов уже заведует сектором, член партбюро но сер и косноязычен. Леночка — обладательница самой тонкой талии в городе. Из-за талии не захотела иметь детей. Глупа, но добра. Любовников меняет через день. Сейчас она мне зачем-то глазки строит и ножки показывает почти до «основания».

— Раньше не то было,— говорит Леночка, выставляя ножку из под коротенькой юбчонки с разрезом до интимного туалета /а ножки у нее, надо признать, ничего/. — Молодежь скромнее была. Была чистая вера в идеалы. Какой душевный подъем был! Я просматривала фотографии тех лет. Какие одухотворенные лица! А героизм на фронтах! Если бы не та молодежь... С нынешней молодежью... Ведь верно я говорю /вопрос адресован мне/?

— Безусловно, говорю я. — Только с небольшими коррективами. Вы знаете, кто строил те гидростанции и каналы? Главным образом заключенные. Они почти все погибли. Их для газет и журналов не фотографировали. А улыбающиеся и одухотворенные лица можно ведь и отработать. И попробуй, не прояви восторг и душевный подъем. Тогда не церемонились. Кое-кто, конечно, был рад. Народ из деревни бежал, куда мог. Вербовались на любые стройки. Тут кусок хлеба давали, рыбу, место на нарах. Люди и этому были безумно рады. А насчет войны... Знаете ли вы, что в первые месяцы войны более двух миллионов наших солдат сдались в плен? Как началась война, первым делом политруки испарились. Как? Знаки различия поснимали. Все вдруг стали беспартийными. А в середине войны около миллиона наших солдат готово было воевать против нас. Из нашего класса четверо было в плену, трех евреев немцы убили, захватив в плен. Это все были наши комсомольские активисты. Один дослужился до коменданта концлагеря. Один в политотдел пристроился. Воевали «безыдейные» середняки.

— Что вы этим хотите сказать, — кипятится Леночка.

— То, что люди становятся лучше. Не надо идеализировать наше прошлое. Оно не стоит того.

— Первый раз вижу отставного полковника, который говорит почти как диссидент, — говорит Костя. Прошлое всегда кажется лучше за счет исторической абстракции. Люди отбирают для памяти то, что им представляется интересным. А жизнь всегда и везде сера и скучна. Интересная жизнь возможна лишь в отвлечении от реальности.

— Не могу с вами согласиться, — важно говорит Стаканов. — Отрицать всеобщий энтузиазм и даже фанатизм тех времен нечего.

— А я и не отрицаю. Я лишь обращаю внимание на природу этого явления.

— Ну и что вы надумали,— снисходительно спрашивает Карпенко.

— Ничего особенного. После революции освободились миллионы постов. Прибавились новые миллионы. Народ пошел во власть, на эти посты. Сколько человек выдвинулось в командиры всех сортов, не имея ни образования, ни способностей! А сколько пошло в инженеры, техники, ученые, писатели, артисты! Сложилась иллюзия, будто всякий может подняться, если захочет. Когда я кончал школу, институт был гарантирован. Мы еще выбирали. Без взяток и без протекции. В результате войны, революции, гражданской войны, интервенции и последующих «коммунистических» экспериментов мы опустились на самый низкий уровень жизни. И всякое продолжение жизни могло бы быть только улучшением. Со дна ямы можно двигаться только вверх.

— Ясно, — говорит Костя.— Теперь места выгодные все заняты, их надо брать с боем. Образование проблемы жизни не решает. Улучшений не предвидится.

В этом разговоре я участвовал сам. Но так бывает редко. Обычно я молчу или отделываюсь шуточками. А вот в другом конце коридора другая группа чешет языки. Там — Стопкин, Жидов и прочие «аристократы духа».

— По нашей кафедре,— говорит один из собеседников,— за двадцать лет окончило аспирантуру около четырехсот человек. Защитило диссертации меньше ста. Остались работать в нашей области науки около пятидесяти. Каков коэффициент полезного действия? А Тихонов имел за это время тридцать аспирантов. Почти все защитились. Двое стали профессорами, трое докторами. Много публикаций. Это — лучшие публикации в нашей области. Каков КПД Тихонова? Вот в том-то и дело. А вы спрашиваете, за что его бьют.

— Говорят, он еврей.

— Чушь, он русский. А если бы и еврей, так что?

— Читали статью в «Известиях» про «шпионов»? Обратите внимание, как фамилии подобраны. Хотят показать народу, что наши диссиденты — сплошь евреи и шпионы ЦРУ. Шито белыми нитками. Кто в это поверит?

— Находятся такие. И не мало.

Казарма первой эскадрильи нашей УВАШП, казарма запасного батальона и Учебно-летный отдел /УЛО/ расположены на окраине города У-a. Штаб находится в центре города в купеческом особняке. Аэродром находится в пяти километрах от города, а вторая эскадрилья вообще размещается на «втором аэродроме» в тридцати километрах. Для нас удобно. Например, если нас посылают в караул на аэродром, мы топаем через Подгородную Слободу, и кое-кто успевает назначить свидание бабам. И потом реализовать свои намерения во время бодрствования, а то и во время стояния на посту. Во втором случае либо драпаешь к бабе с поста /это недалеко/, спрятав понадежнее винтовку /мало ли кто может заскочить на пост и стащить винтовку, и тогда тебе хана, хотя винтовке цена — грош/, или приглашаешь бабу к себе на пост, и тогда делаешь свое дело, прислонив винтовку к бензоцистерне, самолетному крылу и другим подходящим предметам. Наиболее дисциплинированные делают это самое свое дело, не выпуская винтовки из рук. Один курсант в таком состоянии держал на должном расстоянии поверяющего до тех пор, пока не привел в исполнение свой замысел и не спрятал бабу в пустой цистерне. Бабу потом курсант еле вытащил в полуобморочном состоянии. Этот случай кончился хорошо. А на втором аэродроме в сходной ситуации курсант чиркнул зажигалкой, чтобы осветить своей возлюбленной лесенку, ведущую из цистерны наверх.

Осенью по дороге мы делаем небольшой крюк и пересекаем колхозное поле с морковкой, капустой и картошкой. При этом мы поем патриотические песни и четко печатаем шаг. Со стороны заметить, как мы набиваемся овощами, невозможно. Только после нашего прохода можно отчетливо заметить, что на этом месте колхозникам больше делать нечего.

Если нас посылают в штаб, мы проходим мимо базара, чайной и других мест, где можно поживиться. Более интеллигентная часть курсантов назначает свидания своим «девочкам» и «женщинам». «Девочки» эти, однако, иногда годятся в мамаши /если не в бабушки/ «бабам» из Слободы. Но тут уж вступает в силу культура. У Мамалыги, например, «девочка» была библиотекаршей. Судя по числу оставшихся зубов, ей было за сорок. Когда Мамалыга валил ее прямо на сочинения классиков мировой литературы, она на весь город верещала что-то по-французски /что-то вроде «шармант»/.

Здание УЛО, в котором расположены также столовая, караульное помещение и гауптвахта, находится в ста метрах от нашей казармы. Но путь туда не менее долог, чем на аэродром и в штаб. Только теперь это зависит не от географических и исторических обстоятельств, а от заместителя командира по строевой части /начпостроя/ лейтенанта Шустова и его верного последователя старшины Неупокоева.

Наша школа авиационная. И мы иногда летаем. По идее должны летать. Но именно летать в нашей школе — трудная проблема. Конечно, сейчас война. Но старожилы говорят, что до войны было то же самое, если не хуже. Во-первых, лимит горючего и масла. Завезут горючее и масло, еле успеешь сделать пару полетов, как этот лимит уже кончился. И мы снова топаем в караул, чистим картошку, долбим четвертую главу «Краткого курса».

Но главное — не лимит, а самолеты. Они очень старые и постоянно ломаются. Как поется в песне,

Они даже не столько старые, сколько безнадежно устаревшие. Скорость маленькая, вооружение — по воробьям стрелять. Горят от одной пули,— фанера! В первые же дни войны вся наша истребительная авиация, укомплектованная такими машинами, была уничтожена. А нас все еще учат на них летать. И звено за звеном улетает на фронт на таких старых и устаревших «зажигалках». Улетает, чтобы быть сожженными в первом же бою или даже до боя.И мы до сих пор не имеем права выносить из УЛО конспекты со сведениями об этих археоптериксах,— они совершенно секретны. Одного курсанта, уже окончившего школу, осудили на десять лет за то, что он в компании гражданских лиц критиковал устаревшие машины и назвал при этом некоторые их технические характеристики. Курсанта осудили как пример другим и в качестве тренировки других на хранение военных тайн. Осудили по принципу: а если бы самолет был новой конструкции?! Ирония судьбы состояла в том,что все курсанты этого звена скоро погибли на фронте, а осужденный курсант «искупил своей кровью вину» и вернулся в школу героем с парой орденов. Ему открыли «зеленую улицу» летать, но он, умудренный опытом, пристроился в самодеятельность /он хорошо плясал/, и его оставили в школе инструктором.

Говорят, что скоро наши «ишаки» /так мы называем наш истребитель марки «И-16»/ спишут с вооружения и нашу школу переведут на «штурмовики» /«ИЛ-2»/. Мы, однако, к «ишакам» привыкли и хотели бы улететь на фронт на них. Пусть сожгут в первом же бою, но истребителями, а не какими-то «штурмовиками». На «штурмовиках», говорят, даже «бочку» сделать нельзя. Тоня же считает, что романтика авиации давно кончилась. На чем летать, роли не играет. Лишь бы не ползать в грязи и не дрожать в окопах. Для человека двадцатого века это унизительно.

Тоня - мой друг. Он самый способный летчик в эскадрилье. Майор Рыжиков считает его выдающимся талантом. А у него высшая похвала — «летать на уровне вороны». Рыжиков хочет оставить Тоню инструктором или направить в школу летчиков-испытателей. Но из этого ничего не выйдет, Особый Отдел не допустит, так как Тоня стихи сочиняет и разговорчики ведет подозрительные. Тоню давно бы за это отчислили, но он делает «Боевые листки», и за это замполит его защищает.

До УЛО от нашем казармы сто метров, но я не помню случая, чтобы мы преодолели это расстояние меньше чем за полчаса. Дело в том, что ходим мы туда строем, и водит нас старшина Неупокоев или сам лейтенант Шустов /Шуст/. А они используют каждую минуту, чтобы поднять морально-политический уровень с помощью строевой подготовки. Особенно Шуст. Тоня говорит, что Шуст даже в уборную ходит строевым шагом, оправляется по-малому по-большому по стойке «смирно», а по большому — в позе «на караул». Курсант Гизатулин /Гизат/, который верит каждому слову Тони буквально, попробовал проверить, как Шуст ухитряется это делать. Но кончилась эта попытка плачевно. Гизет после этого усомнился в правдивости слов Тони. Но Тоня вернул свой авторитет, сказав, что этому искусству учат в Высшей Строевой Академии Выправки и Старанья, которую Шуст закончил заочно.

Шуст панически боится попасть на фронт. Поэтому он выслуживается и терзает нас строевой выше всякой меры. И глупо делает. Наше начальство — летчики или бывшие летчики. А они все сами ненавидят строевую подготовку по старой авиационной традиции. Авиация с этой точки зрения есть армейская аристократия. Шуст понять этого не в силах. Начальство его не любит. При первой же возможности его отчислят на фронт. К тому же Шуст, не имея никакого отношения к авиации, сразу же, как попал к нам, завел авиационную фуражку и нашил «птички» на рукава шинели, гимнастерки и даже нижней рубашки. Мы издеваемся над Шустом всячески. Например, однажды мы отказались идти на строевую подготовку, сославшись на то, что грузили жиклеры. И завалились добирать. Тут вернулся Неупокоев. Поинтересовался, в чем дело. Шуст сказал, что это он разрешил нам отдыхать, так как мы разгружали жиклеры и устали. Надо было видеть Неупокоева в этот момент. Он нам показал такие жиклеры, что мы долго забыть не могли. Неупокоев уже обтерся около авиации, с ним такие хохмы уже не проходили.

Начальник нашей школы — полковник Чекалов. Почти Чкалов, как его звали мы. Он хороший мужик, и приставку «почти» мы опускаем. Говорят, он был выдающимся летчиком. Карьеру не сделал из-за сходства своей фамилии с фамилией Чкалова. Сталин как-то сказал,что нам хватит и одного Чыкалова /так он произносил фамилию Чкалова/. Чекалова посадили. Когда началась война, выпустили. Но назначили лишь начальником школы. А в свое время он носил три ромба, что соответствует нынешнему генерал-полковнику. Чекалов давно пытается выгнать Шустова из школы. Но у Шуста мощная защита — майор Восьмеркин, начальник Особого Отдела /«Особняк»/.

Вот и сейчас Шуст орет:«Скаддддррррриллллль! Сыместа —песнююю!.. Аррш!» Мы чеканим первый шаг. Витька Петухов /Петух/ дурным голосом затягивает:

Шуст пытается изобразить на своей глупой круглой роже строгость, но не может и расплывается в довольной улыбке. Он к тому же еще и тщеславен. Гизат, который знает одну единственную песню — «Катюшу», пытается подпевать. Ррядва, рряз-два, ррязз..., рряз..., горланит Шуст. Четче ножку! Выше голову.! Гизатулин, заткни свой патрубок! Ррряз-два!.. Рряз!.. Слово «патрубок» свидетельствует о том, что даже Шуст способен к усвоению современной культуры. Замечание Шуста насчет Гизата не лишено оснований, так как Гизат может перекричать целую эскадрилью и испортить любую песню. А идем мы на сей раз на стрельбище. Лимит, конечно, кончился. Нас решили поучить стрелять и кидать гранату.

Полуштыковой бой, говорит Тоня, это бой, в котором с одной стороны участвуют несколько сот наших солдат, вооруженных винтовками со штыками /помните —«штык молодец»/, а с другой стороны — полсотни ихних солдат с новейшими автоматами /помните — «пуля дура»/. Вот в одном таком полуштыковом бою мы закололи около пятидесяти немцев, которые успели покосить из автоматов больше трех сотен наших ребят. А ведь у нас в полку были автоматы, только нам их почему-то не выдали. Почему? Будь у нас хотя бы полсотни этих автоматов, мы бы тех немцев в десять минут. И те триста ребят не полегли бы зря. Кто виноват?

Такие разговоры Тоня заводит со мной все чаще. Я догадываюсь, куда он гнет. Сопротивляюсь. Для меня Сталин — святыня. В мудрости руководства я не сомневаюсь ни на йоту. Не хочу сомневаться. И все-таки я слушаю Тоню. И не пойду доносить на него.

Недавно на занятиях по политподготовке лекцию о единстве нашего народа прочитал нам сам начальник политотдела школы. Я аккуратно конспектировал лекцию, а Тоня рисовал рожицы и выводил непонятные каракули. В конце лекции он протянул мне следующее стихотворение:

Но без этого же нельзя жить, сказал тогда я. Нельзя же всех сделать генералами. И без штабов не обойдешься. А я разве говорю, что можно, сказал он. Я лишь утверждаю, что разговоры о единстве, равенстве, братстве и т.п. суть сказки для идиотов.

Большую часть рукописей, которые предстояло обработать Ученику, составляли обрывки разрозненных текстов. Значительная часть из них была написана одним почерком. Неизвестно, были они написаны одним автором или переписаны одним сотрудником /или излечиваемым?/ в одну из многочисленных обработок. Эти тексты получили общее название «Затея».

Один распоясавшийся диссидент, приняв картинную позу борца за «права человека», заявил в одной полупьяной компании, состоявшей, впрочем, наполовину из стукачей: ни копейки на коммунизм! Следователь, который потом вел его дело /его судили за уклонение от работы/, сказал ему на это /конечно не для протокола, а чтобы вызвать на откровенность/, что наши Партия и Правительство /П И П / полностью согласны с этим лозунгом, так как все деньги пошли на одну идиотскую затею. На какую именно? Во-первых, никто об этом ничего не знает. Во-вторых, это не имеет никакого значения. В-третьих, именно об этом и пойдет речь в этом сочинении в деталях и в подробностях, с комментариями, с замечаниями, с возражениями и с одобрениями. Ибо сама цель этого сочинения — внести в хаос жизни строгий порядок мысли. Ибо сказано, что вначале было Слово, и Слово было Бог. Я не шучу. Я потом объясню, в чьем тут дело, и верю что вы со мной согласитесь.

Когда, с какой целью и в чьем мозгу /в чьих мозгах, как выразился сам товарищ Сусликов/ зародилась эта Затея, теперь установить уже никому не удастся. Когда она началась и сулила большие перспективы, на авторство ее претендовали многие. И они имели на то веские основания. Когда же она кончилась ничем, и возникла потребность от нее отделаться и найти виновных, все представили неоспоримые доказательства своей непричастности к ней. И отыскать виновных стоило большого труда, ибо таковых вообще не было. Виновных пришлось назначить в соответствии с соображениями государственной целесообразности. Как раз Вождю к этому времени удалось спихнуть со всех постов и убрать «на пенсию» еще сравнительно молодого /всего семьдесят девять лет!/ Главу Государства /которого народ любовно звал «Двойное Ге»/. Тот мешал Вождю осуществлять прогрессивные преобразования.

Затея явилась грандиозным проявлением великой истории Страны, ее характерным суммарным продуктом. В ней приняли участие миллионы людей, начиная с Вождя и кончая лифтершей кооперативного дома в Юго-Западном районе столицы. И вклад Лифтерши в Затею был не меньше вклада Вождя. Вождь лишь зачитал бумажку, которую ему подсунули помощники, тогда как Лифтерша дала показания, позволившие засудить на приличные сроки группу оппозиционно настроенных интеллигентов, хотя в слове «интеллигент» делала ошибок не меньше Вождя,— замечательный пример единения народа и руководителей. Тогда-то Лифтерша и сказала в суде фразу, которую потом подхватили подхалимы всех рангов и приписали самому Вождю. Вот эта фраза: «МОЗГИ ИМ, МЕРЗАВЦАМ, ВПРАВИТЬ НАДО!». И сбылось то, что было сказано в «Евангелии от Ивана»:

То, что произошла именно эта, а не другая Затея, есть дело случая и стечения обстоятельств. Но не случайно то, что какая-то Затея произошла. И в отношении этой другой Затеи также бессмысленно было бы спрашивать, почему произошла именно она, как и в отношении первой. Дело в том, что в истории Страны время от времени в некоей «точке» фокусируются /совмещаются/ интересы и конфликты многих влиятельных лиц, организаций, слоев общества. Можно подсчитать примерную периодичность таких «точек»-Затей. Тут имеет место нечто подобное экономическим кризисам в буржуазном обществе. Эта «точка» с поразительной быстротой обрастает такой системой суетни, дела, неразберихи, шумихи, вранья,демагогии и т. п., что раскусить невозможно. Впечатление такое, будто полчища голодных, жадных и вместе с тем жалких хищников всякого рода, ранга, размера накидываются на жертву, рвут ее на части, и каждый стремится ухватить себе кусок поболее и повкуснее. И потом выясняется, что жертвой-то являются они же сами. По крайней мере отчасти они же сами. С этой точки зрения вся история Страны в целом есть Затея такого рода, есть совокупность и последовательность Затей. Если при этом делается какое-то Дело, оно делается лишь постольку, поскольку здесь любое дело не есть цель, а лишь вариант, часть, средство, условие Затеи. И все, что официально пишется и говорится на эту тему, есть столь же характерное для нашей системы вранье, изображаемое общими усилиями, чтобы скрыть свое фактическое поведение от исторической оценки. К тому же участники Затеи не ведают, что творят совместно.

Я выбрал эту Затею в качестве объекта исследования по таким причинам: 1/ она характерна; 2/ ее провал не означает, что она не повторится в ином варианте, а ее провал есть характерная для нас форма успеха; 3/ я сам был активным участником ее, сначала — творцом, потом — жертвой, наконец — наблюдателем.

На одной фабрике из дорогостоящей ткани кроили и шили дорогостоящие /но почему-то ничего не стоящие/ вещички. Труженики фабрики в честь предстоящего Съезда Партии взяли на себя обязательство сэкономить десять процентов ткани за счет рационализации закройки. Обязательство выполнили и перевыполнили. Понравилось. Тогда к предстоящему Юбилею давно прошедшего Съезда Партии трудящиеся взяли на себя обязательство сэкономить еще десять процентов. И опять получилось. Начальству это пришлось по вкусу. И решили эту традицию /а начинание уже стало традицией/ продолжить. Но ничего больше не выходило. Первые несколько лет занимались очковтирательством. Например, списывали хорошую ткань на брак, а на самом деле пускали ее как «экономию». Но взбунтовались поставщики ткани. Начались анонимки. Пошли комиссии. Решили обратиться в Академию Наук: в чем, мол, дело? Десять лет получалась экономия, а тут вдруг нет! Целый год Академия изучала проблему. Хотя сынишка старшей закройщицы еще три года назад в школьной тетрадке подсчитал, что найденная тогда форма закройки является математически наивыгоднейшей и что всякое ее изменение будет увеличивать отходы. Наконец, Академия Наук подтвердила расчеты мальчика. Так к чему это я говорю? А к тому, что имеются такие же математически предсказуемые границы возможностей и для такой грандиозной социальной махины, как наше общество. Имеются неотвратимые правила социальной комбинаторики, социальной системности и т.п., которым гении и вожди подчиняются столь же неукоснительно, как и глупцы и руководимые вождями рабы.

Так сказано было в «Евангелии от Ивана». И даже это смелое пророчество сбылось. Часто ли мы теперь валим своих возлюбленных на дрова? Оно, конечно, дров теперь нет. Но и прогресс был какой-то. Мы теперь ганашим на скамейку завалить, на диван, бывает — на кровать, в крайнем случае — на унитаз.

Как живем, сказал Однорукий. Как все молодые сотрудники в моем положении, сказал Ученик. Выясняю, как выражается моя жена, социально-постельные отношения. Какие? Например, правомерна ли в наше время для культурных людей супружеская неверность? Если да, то до какой степени, т.е. как часто можно изменять и как далеко могут заходить измены? Нужно ли информировать об этом другую половину? Должны ли мы учитывать прогресс секса, имевший место на Западе? Как быть с нашими народными обычаями и самобытным опытом предков? Как быть с местными условиями? Скажем, он не может повести ее к себе, она не может пригласить его к себе. Выход? Лестничная площадка, недостроенные новые дома, зеленые насаждения, скамейки. Тут есть риск. Могут ограбить, избить, изнасиловать. Можно схватить простуду прямой кишки или мочевого пузыря. И случайные свидетели, торопиться надо. И погода не всегда благоприятствует. Тут как с урожаями: вечно то дождь, то снег, то мороз. Есть другой выход: выбирать одиноких партнеров с отдельной комнатой или даже квартирой. Но это тоже имеет свои неудобства. Мужчины в таких случаях обычно потаскуны, меняющие женщин чуть не каждую ночь, и ужасно неопрятные. Это приличной женщине скоро надоедает. А женщины в таких случаях бывают обычно с какими-либо телесными или душевными дефектами. Одним словом, тут не до совершенствования техники совокупления. И с противозачаточными средствами у нас туго. Только по блату и для высших кругов /а им-то зачем?!!/. Гомосексуализм — лишь для избранных утонченных натур. Нам же, нормальным грешникам, остаются традиционные формы на уровне пещерного человека. Одна моя знакомая достала несколько старых номеров «Плейбоя». Мы попробовали последовать его советам, но ничего хорошего не получилось.

Не беда, сказал Однорукий. Зато мы имеем шансы сделать выдающийся вклад в философию б....ва. Мы зато приспособлены мыслить на эти темы на высочайшем уровне. Если бы ты знал, какие мы вели разговорчики на эти темы Там! И что нам Там мечталось! Бывало за одну ночь до сотни всяких баб любого возраста, размера, строения, темперамента трахнешь. В мечтах, конечно. И такие штучки с ними вытворяешь, что твой «Плейбой» постеснялся бы напечатать. Милый мальчик, я берусь весь твой «Плейбой» за двадцать лет выпуска в одиночку выдумать за полгода, хотя баб у меня в жизни было раз-два и обчелся. И ни одной стоящей, между прочим. Задачка-то тривиальная. Чистая комбинаторика из небольшого числа исходных данных: дырок, выступов и т.п. Разве дело в технике секса? Дай нам мало-мальски терпимые условия жизни, мы через пару лет обставим Европу по е..ле, свою рационализацию произведем,— у нас же миллионы рационализаторов. Кстати, ты не мог бы мне эти журнальчики дать полистать на пару дней?

Посетитель сказал Проповеднику, что хочет примкнуть к организации, что готов отречься от материальных и культурных благ, готов сжечь себя на площади, бросать бомбы, стрелять,— в общем делать все, что ему прикажут. Проповедник понял, что Посетитель — стукач, но не придал этому значения: стукач тоже человек, а всякий жаждущий слова, должен услышать его. И он сказал, что у них нет организации, они отвергают ее, а есть единство. Это — нечто совсем иное. Они не отвергают жизненные блага. Они лишь считают, что отношение к благам зависит от того, как они создаются, кто и как ими распоряжается. Жизнью же своей человек должен распоряжаться сам. Гореть и стрелять — это слишком мало. А что, вы предлагаете больше, спросил Посетитель. Религию, сказал Проповедник. Но религию новую, которая учитывает условия жизни человека в современном мире. Цель такой религии — изменить духовную ориентацию человека так, чтобы он увидел пошлость, жестокость, никчемность официального жизненного спектакля и его игроков. Сместить шкалу оценок. Научить людей понимать реальные жизненные ценности и отстаивать их для себя. Самая страшная месть уродам — стать самим прекрасными и научить этому других, научить всех видеть уродство тех, кто кривляется на сцене жизни. Сделать так, чтобы они сами почувствовали свое уродство. Но это безнадежно, сказал Посетитель. Почему же, сказал Проповедник. Было время, когда у нас все носили безобразные штаны. Появились одиночки в хороших штанах. С ними боролись как с уродством. И что же? Теперь все носят приличные штаны и смеются над прежними уродствами. Но то, о чем мы говорим, не штаны, сказал Посетитель. Разница чисто количественная, сказал Проповедник. Просто потребуется больше времени. И жертвы будут серьезнее. Я принимаю ваши установки, сказал Посетитель. Что я должен делать? Хранить личное достоинство, сказал Проповедник. Думайте, что у вас есть Дело. Какое? Дело Души.

Учитель обществоведения рассказывал, что такое коммунизм. Тоска зеленая. Мы это слышали тысячу раз с первого класса. Теперь мы старшеклассники, а они поют все ту же песенку. И это, увы, не конец. То же самое нас ждет в техникуме, институте, аспирантуре. На перемене мы острили на эту тему. Решите проблему, хохотал Друг. У нас все хорошо, так почему же тогда у нас все так плохо? Домой я шел с девочкой из параллельного класса. Говорили о потоке воспитания, который обрушивается на нас. Я предложил особую единицу измерения для этого — воспитан. Готов держать пари, что у нас плотность воспитания /число воспитанов на человека в единицу времени/ в сто раз выше, чем в США.Куда смотрит наша пресса? Упускать такой выгодный пример нашего превосходства! Все прекрасно видят, что происходит, сказала Она, никто не верит в газетное вранье, а помалкивают. Почему? У меня бабушка пенсию получает сорок рублей, а прожиточный минимум — восемьдесят. У нас жилья по четыре метра на человека. А в «Царском селе» — не меньше, чем по сорок. А наши диссиденты говорят бог знает о чем, только не об этой реальной жизни. Почему? Видишь ли, сказал я глубокомысленно, мы — общество карликов. А карлики в порядке компенсации должны браться за нечто такое, что создает иллюзию,будто они великаны. Права человека — это звучит. А бытовые пустяки — это банально. Как все это страшно, сказала Она. Лучше об этом не думать. Все равно ничего не изменишь.

Это чье, спросила Она. Это из «Евангелия от Ивана», сказал Он. Первый раз слышу о таком, сказала Она. Я тоже, сказал Он.

Мы все прекрасно знаем, сколько в нашей Стране выплавляется металла, добывается руды, собирается зерна, ткется тканей и т.д. в течение одного дня. Но многие величины нам остаются неизвестными. Если бы их опубликовали, они произвели бы на обывателя гораздо большее впечатление, чем упомянутые выше, набившие оскомину цифры. Например, если бы нам сообщили, что ежедневно сто тысяч человек привлекается к уголовной ответственности, а десять тысяч просто изымается без суда и следствия неизвестно куда, мы бы... все равно не поверили. Сказки, сказали бы мы. Мы же, как видите, на свободе. Никто нас не забирает. И это была бы самая сильная реакция на ошеломляющее известие. Сильнее не придумаешь. Поэтому наше руководство, оберегая наш покой, ничего подобного нам не сообщает. Оно, наоборот, сообщает нам систематически /сиськимасиськи, как говорит Вождь/, что никаких нарушений у нас вообще нет. И в это-то мы, разумеется, верим. Но дело совсем не в этом.

Рабочий день высших лиц Страны до такой степени заполнен визитами, встречами, приемами, оздоровительными процедурами и прочими мероприятиями исторического значения, что на совещание по вопросам коммунистического воспитания не удавалось выкроить свободный вечерок уже скоро целый год. Его раз десять откладывали. То неожиданный приезд заграничной персоны. То у вождя померла мама, и он «загрустил»от переживаний. То физики открыли новый химический элемент и решили назвать его именем Вождя. И надо было выяснять, почему открыли физики, а не химики, как положено. Надо будет Главного Химика отправить послом куда-нибудь в Африку, а Главного Физика перебросить в химию. Потом выяснилось, что новый элемент — липа, и ему не могли найти место в периодической таблице /почему до сих пор ее не переименовали?!/ Пришлось опять собирать внеочередное совещание. Выручил Первый Помощник /Перпом/: предложил поместить Вождевий над таблицей, во главе ее. Перпома надо будет выдвинуть в Секретари. И нажать на страны нашего лагеря, чтобы признали новую таблицу. Потом братское государство наградило Вождя высшим орденом, продемонстрировав . тем самым всему миру, что разговоры о давлении Страны на это государство с целью заполучить картошку, помидоры и яблоки лишены оснований. Потом вождь этого братского государства сам приехал в Страну, и его самого пришлось награждать высшим орденом. И поставки нефти этому государству немного сокращать /самим не хватает!/. И фотографироваться. И речи зачитывать. И коммюнике подписывать. То еще что-нибудь. Кстати, давно пора исправить эту историческую нелепость: Вождь, а почему-то до сих пор не Глава Государства! Почему? Чушь какая-то! Сам бумажки подписываю. Сам всех принимаю. Сам ко всем езжу. А не Глава!..

Секретарь по Идеологии /Идеолог/, который должен быть докладчиком на этом совещании, в конце концов не выдержал. Его можно понять: доклад, речь с портретом в газетах и журналах, показ по телевизору, кино, брошюра, статьи с ссылками на доклад. Идеологу за семьдесят, а речей всего томов на пять, не более. Вот он и не выдержал. И в присутствии Начальника ОГБ /высшим лицам не положено встречаться вдвоем/ выложил Вождю все свои претензии. Все члены ПБ уже дважды Герои, а он только один раз. Им даже уже статуи поставили, а ему лишь бюстик. Они все уже маршалы, а он лишь генерал армии. Они все академики, а он лишь член-кор. У него даже улицы его имени нет, а не то что завода или города. Это — явная недооценка роли идеологии. НачОГБ поддержал Идеолога. Идеолог намекнул, что готов поддержать Вождя в борьбе с Главой Государства /или, как его все называли, «Два Ге» или «Сплошное Ге»/. И Вождь признал, что пора за идеологию взяться как следует. Скоро Идеологу семьдесят пять. Надо отметить и исправить все упущения. Что касается совещания — давайте в ближайший понедельник.

Потом Вождь понес околесицу по поводу роли сознания, будучи уверен, что Перпом записывает каждое его драгоценное слово. Перпом делал вид, что именно этим он занят, нетерпеливо поглядывая на часы: через пять минут прием главы какой-то чернокожей страны, стряхнувшей на прошлой неделе иго империализма /конечно, с помощью нашего оружия/ и ускоренными темпами строящей коммунизм /предварительно расстреляв одну треть своего населения и оставив без еды оставшихся в живых/. Причем глава государства был одновременно Генеральным Секретарем вчера созданной Коммунистической Партии этой страны.

Потом была встреча с Чернокожим /или с Черножопым, как о нем выразился сам Вождь/ по всем правилам /речи, коммюнике, фотографии и т.п./. Потом был банкет в честь гостя. Вождь слегка перепил.Он постоянно путал гостя то с сослуживцем по работе в ОГБ, то с секретарем Компартии одной непокорной страны, грозил ему пальцем и обещал ввести танки. «Два Ге» пытался возразить: мол, зачем танки, хватит бронетранспортеров. Но его оттер Идеолог и предложил тост за Вождя всего прогрессивного человечества, дорогого и любимого..., верного... Когда Вождь сделал попытку облобызать Черножопого, который хотя и был чернокожим, учился в Оксфорде, банкет прикрыли. Вождя отвели в спальню рядом с банкетным залом и передали на попечение врачей, медсестер, массажистов, косметологов, охранников.

В кабинет вошел молодой человек с бородой и предложил составить компанию в столовую. Каковы ваши первые впечатления, спросил он. Кошмар, сказал Ученик. Ничего, сказал Бородатый. Привыкнете. Тут все проходят через это. У многих бывает психический срыв.

Погрузив на подносы жиденькую баланду, именуемую супом, омерзительного вида рыбу /был рыбный день/ с картофельным пюре синеватого цвета и компот, в котором плавали шкурки сушеных яблок, собеседники отыскали грязный стол и, не обращая внимания на привычное убожество, притулились к нему.

Мне сейчас попался в руки «роман», а в нем — дневник мальчика, сказал Ученик. Не пойму, что это такое,— часть романа или независимый текст. Но не в этом дело, а в содержании дневника. Если это настоящий дневник... Я догадываюсь. О чем речь, сказал Бородатый. Не берусь утверждать, что автор дневника и тот мальчик, о котором я скажу, суть одно и то же лицо. Здесь уничтожаются всякие следы персонификации. Может быть так и нужно. Этот мальчик однажды начал думать о вещах, о которых ему думать не положено, и высказывать странные суждения, подходящие под СК. Это насторожило его соучеников и воспитателей. Наше общество так уж устроено, что оно замечает, на что способен человек, задолго до того, как он сам осознает, на что именно он способен. И разумеется, общество принимает меры. Друг Мальчика как-то нашел его дневник и рассказал о нем кому следует. Однажды вечером к дому Мальчика подъехала «Скорая помощь». Мальчика увезли. Заодно для экспертизы изъяли дневник. Родителям сказали, что Мальчик переутомился, что через неделю его выпустят здоровым. Через неделю Мальчика на самом деле выпустили. Но уже через месяц его пришлось перевести в школу для умственно неполноценных детей. Среди учителей, учеников и родителей бродили смутные слухи, но их сразу же пресекли. Полковник ОГБ прочитал лекцию о коварных методах врагов по подрыву идеологической монолитности Страны. После этого многие выпускники школы подали заявления с просьбой направить их в училища ОГБ. Многие дали согласие быть осведомителями. Через некоторое время Мальчику стало плохо. Родители сами отвезли его в больницу. Скоро про него забыли. И всем было хорошо. Другу Мальчика — потому что исчез человек, таланты которого слишком тревожили его и мешали спокойно жить. Приятельнице Мальчика — потому что она получила возможность рассказать дома в обществе папиных и маминых прогрессивных друзей про кошмарный случай в их школе и на целый вечер завладеть их вниманием. Прогрессивным друзьям папы и мамы — они в тот вечер провели содержательную беседу и проявили свое благородное нутро. Все лица, причастные к делу, получили поощрения, награды, повышения. Врачи сделали очередной вклад в нашу медицину. Учителям, правда, пришлось усилить воспитательную работу. Но и они в глубине души были довольны: воспитывать «нового человека» все же легче, чем учить по-настоящему математике, литературе и т.п. И даже ученикам немного легче стало: хотя воспитательные помои им опротивели они все же были предпочтительнее тяжкого труда по изучению наук. И даже вам повезло: вы получили прекрасный материал для будущей диссертации. Кстати, вы знаете, почему, в вашем хранилище никто не защищает диссертаций?

Совещание по идеологии прошло обычно, скучно. Идеолог два часа читал доклад — набор надоевших цитат и демагогии на уровне газетных передовиц. Каждые пять минут он прикладывался к графину с тонизирующей жидкостью, так как голос у него все время садился от ликующего рева до зловещего шепота. Так бы и кончилось это совещание ничем, т.е. хвастливой резолюцией и призывами усилить, укрепить и поднять, если бы Вождь не ляпнул по поводу фразы Идеолога об отставании формы от содержания, что к предстоящему съезду Партии это отставание надо ликвидировать. Перпом немедленно сделал пометочку в блокнотике. Потом он предложил руководителю референтской группы, готовившей этот раздел доклада Вождя на съезде, включить в доклад вопрос о ликвидации отставания общественного сознания от общественного бытия. Это будет сенсация, подумал Перпом. Теперь я наверняка пройду в ВСП.

Многие в наш научный век, начал свою речь проповедник, находят нелепыми разговоры о религии как о чем-то актуально значимом. Они заблуждаются. Проблемы религии вновь становятся важнейшими проблемами человеческой жизни. Я хочу изложить здесь основы некоторого религиозного учения. Не ожидайте от меня ничего занимательного и сенсационного. Я буду говорить о простых и общеизвестных вещах. Я претендую лишь на то, чтобы несколько упорядочить уже накопившееся в душах содержание, обратить на него внимание как на явление души, т.е. как на зародыш религиозного сознания, и указать путь совершенствования этого зародыша религиозности. Я утверждаю, что состояние религиозности /религиозное сознание, душа/ есть явление общечеловеческое. Оно может быть в различной степени развито в различных людях и в различных вариациях, но в самой основе оно всегда и везде одно и то же, т.е. его законы и функции абсолютны.

Существуют исторически различные формы проявления религиозности, но во всех вариациях есть нечто такое, что позволяет говорить именно о религиозности, а не о чем-то другом. Это нечто не есть просто общее, обнаруживаемое в различных религиях в результате сравнения их. При таком сравнении можно обнаружить общие признаки религий, но не суть религиозности как естественного свойства людей. Речь идет также не о том, чтобы обнаружить в готовом виде все элементы религиозности в человеческой религиозной практике или в людях, подобно тому как наука обнаруживает в них явления анатомии, физиологии, механики действий и т.п. В существующей религиозной практике /подчеркиваю это, а не в людях самих по себе/ можно заметить лишь отдельные элементы религиозности, да к тому же в интуитивном виде, т.е. фрагментарно, неосознанно, аморфно. Задача состоит в том, чтобы, отправляясь от религиозной интуиции данной нам эмпирически в религиозном опыте, проделать затем работу по выявлению и усовершенствованию интуиции и изобретению элементов религиозности. Так что разработка общего религиозного учения, о котором я говорю, есть еще дело будущего, и мы с вами находимся лишь в начале пути к нему.

Это религиозное учение не следует понимать как науку о религиях. Последняя есть отчасти и возможна в более развитом виде. Но то, о чем говорю я, не есть наука о религиях. Это будет попытка вычленить общечеловеческую религиозность как таковую и сделать ее предметом тренировок и усовершенствования. Это не наука, а лишь выражение в словах дела души. Мы будем иметь дело не с религиями как фактически данным материалом, а с душой как с эмпирически данной реальностью, с выявлением и усовершенствованием.

Я отвергаю душу как некую идеальную и недоступную наблюдению субстанцию, считая ее не менее реальной данностью, чем изучаемые наукой эмпирические объекты. Я тем самым хочу изменить сам подход к явлениям религиозности, навязанный нам традиционной философией с ее бессмысленным противопоставлением материального и идеального. Я утверждаю, что имеется некая интуитивная, данная в опыте основа религиозности. Откуда она взялась — не наше дело. Попытки объяснить ее с некой исторической точки зрения обречены на провал, ибо при этом не обнаруживается ничего по самим правилам историзма. Эта основа сама есть начало пути, не будучи завершением чего-то иного. Она есть абсолютное начало. Она либо есть, либо ее нет. Вы или чувствуете ее в себе, или ничто в мире не способно объяснить вам, что это такое.

Не думайте, что я уже имею готовое учение. Я имею лишь первичные идеи о нем. Я исхожу из убеждения, что человечество должно изобрести и развить религиозное учение, адекватное условиям жизни в нашем обществе и типу культуры его рядового члена. Изобрести как средство защиты человека от общества. Если человечество этого не сделает, люди не смогут защитить себя от своей собственной злобы, жестокости, циничности, равнодушия, пошлости и т.п. и устремятся в эволюционный тупик типа муравейника или к гибели. Я считаю, что степень развитости общества скоро будет измеряться степенью развитости его религиозности, а не числом и характером использования электронно-вычислительных машин и успехами в космосе. Если это не произойдет,...

Как известно, сказал Ученик, наши диссиденты — сумасшедшие, жулики или шпионы. По жуликам мы план перевыполнили, по сумасшедшим — почти на сто процентов выполнили, а по шпионам отстаем. Значит, из этих ребят шпионов будут делать, это ясно. Никто не поверит, сказала Жена. Ну и что, сказал Ученик. Мы на это и не рассчитываем. Нам важно выполнить формальную акцию, а остальное мелочи. К тому же многие захотят поверить и потому поверят. Люди стосковались по разоблачениям и открытым репрессиям. О, Господи, сказала Жена, среди кого мы живем! Среди нормальных людей, сказал Ученик. Чему ты удивляешься? Наш массовый человек несет на себе черты общества в целом, а само общество как целое подобно этому среднему гражданину. Социальные качества человека в среднем и в тенденции совпадают с социальными качествами общества в целом, это закон. Не может мерзкое общество порождать хороших людей, а скопление мерзких людей порождать хорошее общество. Смешно смотреть, какие огромные средства тратят на Западе на изучение нашей Страны. Достаточно взять нашего рядового чиновника, понаблюдать за ним и экстраполировать результаты на общество в целом. Но бывают и исключения, сказала Жена. Можно же создать свой маленький автономный мирок! Вроде нашего, спросил Ученик. Ничего не выйдет. Исключения бывают, но они попадают к нам или в другие места того же рода.

Каково ваше первое впечатление, спросил один из слушателей Проповедника у Инструктора. Занятно, сказал Инструктор. Но что-то в этом деле чувствуется... как бы вам сказать?., не вполне здоровое. Я согласен с вами, сказал Слушатель. Я этим делом занимаюсь профессионально много лет. Тут происходит поразительное смешение понятий. Суть дела тривиально проста. А именно из-за отсутствия ясности на чисто языковом уровне рождается грандиозная /по замыслу/ мистификация. Все дело в том, что в нашем обществе в силу отсутствия в нем морально-правового механизма защиты личности от общества происходит своеобразная дифференциация в сфере идеологии. Одна ее часть тяготеет к форме науки /мировоззрение, учение об обществе и человеке/, а другая берет на себя чисто субъективное переживание тоски по морально-правовой защите и принимает форму религии или, скорее, квази-религии. Проповедник, безусловно, человек честный и прекраснодушный. Но он с самого начала впадает в неразрешимое противоречие: его душа есть эмпирический факт, но она не имеет предыстории, она имеет лишь потенциальное будущее. А это логически несостоятельно: все эмпирическое так или иначе возникает. Кроме того, он настаивает на естественности души, но сам факт признания ее естественности базирует на вере в ее существование. Если вы не возражаете,...Извините, сказал Инструктор, я в этих делах не компетентен. К тому же я спешу.

Перед каждым интеллигентом Страны рано или поздно встает проблема: рукоплескать начальству, обличать инакомыслящих, предавать друзей и совершать другие акции, свидетельствующие о том, что ты являешься полноценным строителем нового общества, или вступать в борьбу за права человека, начав ее с письма в высшие органы власти с просьбой разрешить ходить в туалет без контроля со стороны общественных организаций и представителей ОГБ. Обычно эта проблема встает поздно, когда выбор уже сделан, и упомянутые органы хлопают тебя по плечу или бьют по шее. А поскольку в Стране действуют законы диалектики, и благодаря им здесь все переходит в свою противоположность, то бывает невозможно установить, что именно эти органы с тобой делают. Когда одному начинающему писателю дали год тюрьмы ни за что, все решили, что он сотрудничал с упомянутыми органами, и его похлопали по плечу, так как если бы не сотрудничал, то ему дали бы по шее, а это — минимум пять лет. Писатель так обрадовался выпавшей на его долю удаче, что выдал всех чужих /поскольку своих у него не было/ сообщников после суда, когда его о них уже никто не спрашивал. Тем более даже прокурору было ясно, что никаких проступков писатель не совершал, и прокурор требовал влепить ему за это три года исключительно из гуманизма. Защитник уговорил писателя признать вину и добился тем самым смягчения наказания.

Если же ты избираешь второй путь, полный жертв и лишений, не забудь об соответствующей статье конституции о праве и обязанности граждан класть в штаны в любом месте, в любое время, по любому поводу. Это, пожалуй, единственная статья конституции о правах человека, которая соблюдается строжайшим образом. Причем, государство предоставляет гражданам все необходимые средства, гарантирующие им возможность на деле реализовать это священное право подлинно свободной личности. Именно для этой цели еще в горниле революции были созданы ОГБ, высший продукт демократии и любимое детище народа, Партии и лично всех Вождей, начиная с Зачинателя и кончая нынешним, Окончателем. В свое время, выступая на пленуме ВСП, посвященном усилению борьбы с идеологическими диверсиями, Вождь-Путаник /был такой!/ сказал, что при коммунизме государство отомрет путем передачи его функций ОГБ, которые к тому времени полностью сольются с самодеятельностью широких народных масс путем их поголовного вовлечения в ОГБ. Лишь после этого мы сможем на своем знамени написать... Что именно хотел Вождь-Путаник написать на знамени, осталось неизвестным, так как его успели снять и вычеркнуть из истории Страны. Столичные интеллигенты, до которых дошел слух об этом казусе, надрывали от хохота животики, покрывающиеся заслуженным либеральным жирком. Только начальник ОГБ оценил идею Вождя. Во-первых,такие времена в истории Страны уже были. А во-вторых, дело идет к тому, что они могут повториться.

Отца наградили медалью за безупречную тридцатилетнюю службу. Он показал нам медаль, виновато улыбнулся и убрал ее в ящик, где уже лежало несколько грамот. Мать ругалась. На кой нам эта железка?Лучше бы премию сотняшку подкинули. Или квартиру дали. Сколь же можно в одной комнатушке в коммунальной квартире жить? Сил больше нету. Все ваши хапуги и подхалимы, проработавшие по два-три года, уже получили квартиры. А ты?! Молчишь! Не требуешь! Так и подохнем здесь. Отец сказал, что требовать бесполезно. К тому же мы стоим на учете в районе. Потом погладил маму по голове. И она заплакала и затихла. Потом мама накормила нас потрясающим ужином. Я сказал отцу, что он у нас все равно молодец. Проживем и без квартиры. Главное не в этом. Потом я придумал вот это стихотворение.

Интеллигенты хохотали не от недопонимания банальной истины, — они понимали все. Они понимали даже то, чего не могли понять их западные коллеги, никогда не стоявшие в очередях /у них всего навалом!/, не получавшие отказов в поездках за границу /они и так все время живут за границей!/, не возводившие в ранг гениев безграмотных партийных чиновников /они там даже в партию могут не вступать!/. Они хохотали именно потому, что прекрасно понимали: сажать их пока еще не будут, поскольку нам еще рано разрывать связи с Западом. В результате выдающихся успехов нашего сельского хозяйства исчезли мясо, фрукты, овощи. И если бы не Запад, то и хлеб исчез бы. К тому же заграничные братья коммунисты оказались хуже буржуев, и Запад потребовался нам для тактики и стратегии мирового и т.д. Потом — новая техника. Надо промышленность модернизировать. А без Запада это никак не выйдет. И внутренние причины есть. Народ еще не вполне готов подхватить начинание и дружными колоннами двинуться в концлагеря с целью поднятия своего сознания на еще более высокую ступень.

Вождя-Путаника вскоре после этого скинули. Интеллигенты на радостях сочинили песенку:

И партия, конечно, подобрала. И такую, что век не вылизать. Но интеллигенты отнеслись к этому столь же легкомысленно. Расчет на китайцев лопнул, говорили они. Со жратвой стало еще хуже. Так что с Западом нам пока надо считаться. Интеллигенты не учли только следующее правило нашей жизни: если с какой-то категорией лиц нельзя справиться путем прямого подавления их, то с ними можно справиться, передав им функции подавления других. И им указали на диссидентов.

Наконец-то нормальный псих попался, воскликнул Ученик, наткнувшись среди страниц «Затеи» на отрывки рукописи, написанной явно оптимистическим почерком и озаглавленной «Жизнеутверждающие мотивы». Что касается меня, прочитал Ученик в предисловии к сочинению, то я целиком и полностью «за». Я поддерживаю все и за все голосую обеими руками. Вы думаете, я идиот или высокопоставленный чиновник? Ничего подобного. Я вполне здоровый /второй разряд по плаванию имел, регулярно утренняя зарядка, лыжи, турпоходы летом/ и достаточно образованный человек /высшее образование далеко не в самом худшем институте Страны, иностранный язык, неплохая библиотека, регулярное посещение госфильмофонда/. Живу я в самом обычном блочном доме в двухкомнатной квартире /двадцать два квадратных метра на троих/ в новом районе с плохим транспортом и еще более плохим снабжением. В квартире, как я уже говорил, две комнаты. Одна в восемь метров — для дочери. Она у нас уже большая, университет кончает. Кухня шесть метров. Санузел, правда, совмещенный. Зато в коридорчике есть стенной шкаф и антресоли. Зарабатываю я сто восемьдесят, иногда бывает двести. Жена /тоже с высшим образованием/ рублей сто имеет. Так что нам хватает. Не густо, конечно. Но мы не жалуемся. Бывает хуже. У других и этого нет. Зато квартира не кооперативная: получили, когда наш дом пошел на слом. Любопытно, подумал Ученик. Эту рукопись надо отложить. Потом почитаю внимательнее. Все-таки я не одинок. Есть еще на свете кретины вроде меня.

Дома Ученика ждал серьезный разговор с Женой. У меня гениальный план, сказала она. Мы вступаем в кооператив. Это почти устроено. Помнишь того Лысого? У него связи. Родители твои должны, конечно, раскошелиться. Мы же им квартиру оставляем! А пропишусь в кооперативную квартиру я одна. Понял? Это он тоже устроит. Получим на двоих двухкомнатную квартиру, а эту сохраним за собой. На всякий случай. Сам понимаешь. Мало ли что?!. Идея действительно гениальная, сказал Ученик. Только у родителей денег нет и взять их неоткуда. Если у тебя появились такие связи, устрой однокомнатную квартиру. Это дешевле. В крайнем случае мои родители кое-что продадут и дадут часть денег. А другую часть дадут твои родители. Они, между прочим, имеют больше моих. Во-первых, сказала Жена, однокомнатную квартиру устроить труднее. Это теперь дефицит. И дешевле это ненамного. Во-вторых, комнату мы оставляем не моим, а твоим родителям. Но эта комната была предоставлена нам моими, а не твоими родителями, сказал Ученик, хотя у твоих жилищные условия были лучше.

Беседа окончилась взаимными оскорблениями. Супруги повернулись друг к другу спиной и погрузились в свои мрачные мысли. Каждый чувствовал себя несправедливо обиженным и несчастным по вине другого. С этим пора кончать, подумала Жена, засыпая. С этим пора кончать, подумал Ученик. Он вспомнил «Жизнеутверждающие мотивы» и усмехнулся. Условия нашей жизни, решил он, вносят в отношения между людьми такую дозу подлости, что...

Нам прислали статью из партийного журнала, говорит Ученик. Называется «Что такое народ». Вполне здравая. Написана на основе материалов Центрального Статистического Управления. Велено срочно составить заключение о нарушении ею СК. В чем дело? А вы обратите внимание на ее акцент и эмоциональную окраску, говорит Бородатый, перелистывая статью. Автор намекает на то, что слово «народ» приобрело чисто идеологический смысл. Часто апелляция к «народу» означает апелляцию к самым низкокультурным слоям населения, изъятым из сферы социальной активности, плохо оплачиваемым и т.п., к «непосредственным» производителям /к рабочим и крестьянам/. Если же понимать под народом самую производительную часть общества, то на самом деле это масса лиц со средним и высшим образованием. Под народом можно понимать вообще массу населения, не входящую в систему высшей власти /номенклатуру/ и в привилегированные слои. Употребляя слово «народ», часто имеют в виду вообще все население Страны. Так что здесь мы имеем типичный случай идеологической дезориентации мышления, уклонения его от ясности в понимании социального расслоения общества.

Бородатый ушел. Что за человек, подумал о нем Ученик. Но не успел найти для себя свой ответ, как зашел Однорукий. Занятный тип, сказал он о Бородатом. Между прочим, большая шишка. Тут с ним явно считаются. Говорят, перспективный ученый. Возможно. Он мне симпатичен. Только какая тут может быть наука? Хочешь хохму?Наш Вождь тоже решил свою конституцию создать. В ней всего одна статья: гражданин страны имеет право быть обязанным. Да плюнь ты на эту бодягу! В секторе «улучшенцев» отмечают защиту. Да, прямо в секторе. Шампанское, кофе, коньяк. Это можно. Немного, конечно. Что за сектор? Их сфера — лица, говорящие и пишущие об улучшениях, которые нужно осуществить в нашей Стране. Советую познакомиться с ребятами этого сектора поближе. Там много забавного. И каких только «улучшенцев» у нас нет! От пионеров до пенсионеров. От уборщиц до академиков. Ничего не скажешь, мыслит народ. Опять «народ»! Тьфу! Один академик, например, предложил впрыскивать всем молодым людям, достигшим половой зрелости, антисексин. При этом люди будут меньше творческих сил тратить на пустяки /по его словам/ и всецело отдаваться делу строительства и т.п. А одна посудомойка из общественной столовой предложила, чтобы высшие руководители жили у всех на виду под особыми прозрачными колпаками. Тогда, мол, им неудобно будет перед народом жрать всякие вкусные вещи, когда народ питается помоями. И тут «народ», прости господи! Ну вот, мы и пришли. Привет, ребята! Поздравляю!! Теперь ты поступаешь в мое ведение /это — новоиспеченному доктору/. Зайди как-нибудь, я заготовлю карточку для будущего некролога. Подумай, кто будет подписывать.

Ученик сделал «круглые глаза», узнав имя защитившего: статьи, подписанные этим автором, часто появлялись в партийной и иной печати, даже в газетах. А при подготовке к экзамену по «научному коммунизму» ряд статей его рекомендовали им в качестве дополнительной литературы. И тема диссертации «Проблема улучшения условий жизни при коммунизме» Ученика уже не удивила. И не удивили разговоры, которые ему довелось услышать. И все-таки я не пойму, сказал Однорукий, как еще можно улучшать жизнь, если полное изобилие? Это - задачка для слабоумных, сказал Диссертант. Например, в сфере потребления фигурируют продукты А1,... Ап, где п = 1. Они в изобилии. Но вот изобрели продукт В. Новый. Будет это улучшением? Как сказать, возразил Однорукий. Не всякое расширение ассортимента полезно. Но допустим, продукт В полезен. Он будет производиться сразу в изобилии или нет? А если его нельзя вообще производить? Значит, его — особым лицам, так что ли? Ты вульгаризируешь, сказал Диссертант. Не забывай об уровне сознания. Оно тогда... Знаю, не унимался Однорукий. Но скажи, пожалуйста, а что ты понимаешь под изобилием? Есть по крайней мере два различных понимания изобилия в отношении продукта данного рода А: 1/ каждый берет, сколько хочет; 2/ избыток. Первое возможно и при довольно скромных возможностях производства, а при втором возможен дефицит, например — вследствие неполадок в технике распределения. Факты такого же рода вам хорошо известны из газет. Добавим сюда факт множества родов продуктов — А1, А2, А3,... Плюс к тому — разные сорта... Начался спор, в котором трудно было что-либо понять. И Ученик незаметно ушел, — на него никто тут не обратил внимания.

У нас много родственников, но собираются они редко. Последний раз собирались лет пять назад на похороны деда.Теперь умерла бабушка,— последний повод собраться всем. Такого больше не будет, так как родственники давно распались на враждующие группировки. Собрались у старшего брата отца, у которого жила бабушка. Говорили о том, что похороны превратились в хлопотное и дорогое дело, так что уж и умирать не хочется. Нужна куча бумажек. Везде очереди. Всем взятки давать нужно. Потом вспоминали свое детство. Послушать — кошмар. Как они смогли вынести все это? И все же с какой-то точки зрения тогда было лучше. Страшнее, но и веселее вместе с тем. Надежды были. Потом войну вспоминали. Издевались над высшим руководством и командованием. Старший дядя /он — полковник в отставке/ хохмил по поводу «неожиданности» нападения Германии. Война была неожиданностью только для двух существ — для Верховного Главнокомандующего и полкового приблудного пса Холуя. Для первого — потому что он был гений. Для второго — по причине более серьезной: потому что он не читал газет, не держал в лапах «Краткий курс» и во время политинформаций спал около кухни. Потом заговорили о нынешнем Вожде. Двоюродный брат /сын дяди-полковника/ стал вычислять, во что обходится содержание наших высших лиц. Мы пришли в ужас и не поверили. Но брат быстро развеял наши сомнения. Например, одна только поездка Вождя на завод, где недавно было нечто вроде пассивной забастовки, обошлась дороже, чем стоимость месячной продукции этого завода. Другой дядя, работающий в патентном отделе крупного предприятия, рассказал такие истории, что несмотря на их мрачный смысл, мы хохотали до слез. Например, создали специальное конструкторское бюро — проектировать замки для новой автомашины «Заря». Пятьдесят человек. Три года работали. Сделали. Машину стали продавать на Западе. И что же? Оказывается, замок для багажника без всяких изменений украли с американских ... гробов! И пришлось за это платить валютой куда больше, чем выручили за продажу всех машин. Потом мужчины упились. Начались песни, пререкания. Я такое не люблю и решил потихоньку смыться. Брат проводил меня до остановки. Что мы за люди, сказал он дорогой. У нас все ущербно. Все с изъяном. Я не помню ни одного случая, чтобы что-то было сделано безупречно. Даже радостные события у нас отравлены в основе. Знаешь, пошли мы недавно в турпоход. Довольно далеко. Нашли на карте большой зеленый массив. Я уж не говорю о том, что с транспортом и со жратвой было худо. К этому уже привыкли. Но первозданная природа!.. Добрались. И выяснили на месте, что там — запретная зона... И потом, приглядись к нашим лицам!., я сейчас этим специально занимаюсь. Представь себе, за много месяцев наблюдений — ни одного случая непринужденной беседы между незнакомыми людьми, бескорыстной и доброй шутки... Злоба, злоба и злоба. Лица искажены гримасами...

Вот ответ на вопрос, что такое «народ», сказал Ученик. Взять хотя бы эту родственную группу. В нее входит бывший офицер, несколько инженеров, учительница, лифтерша, служащий конторы, несколько рабочих высокой квалификации, студенты, школьники, шофер и т.п. И все они живут примерно в одном стиле и на одном уровне. И думают примерно одинаково. Вот из таких групп, а не просто из отдельных лиц состоит народ. Это просто особый разрез жизни общества. Каждый человек у них входит в различного рода объединения /в деловые прежде всего/ и в том числе — в такие народные группы. Не обязательно только родственные. В этой, например, группе могли быть близкие знакомые, которые связаны с прочими членами группы теснее, чем родственники. Подчеркиваю, понятие «народ» означает рассмотрение населения Страны в ином разрезе, чем в деловом, идеологическом, развлекательном...

Нач ОГБ не хуже других знал о том, что из себя представляет сеть органов его ведомства как в самой Стране, так и за границей. Но лишь после того дурацкого отступления Вождя-Путаника от заданного ему печатного текста он поднялся до уровня теоретических обобщений. Тут он подпал под действие общего закона, в силу которого все крупные чиновники рано или поздно начинают теоретизировать. Обычно это происходит, когда им перевалит за шестьдесят. На уровне областной номенклатуры они вдруг обнаруживают в себе потребность в теоретическом мышлении, хотя они еще помнят, что в сферу руководящей деятельности им пришлось податься именно из-за крайне посредственных способностей во всех отношениях, и в особенности — в отношении элементарной культуры мышления и языка. Обнаружив в себе упомянутую потребность, они осознают ее как подлинную способность в отличие от ложной способности всяких там отличников, вундеркиндов, писак, трепачей и прочей интеллигентской сволоты. На уровне республиканской номенклатуры они уже активно проявляют эту способность в виде речей за домашним столом и в кругу ближайших холуев, выступлений с трибуны совещаний, статей, написанных для них другими /как, впрочем, и выступлений с трибуны/. Но поскольку им положено, чтобы речи и статьи для них сочиняли другие, они уже воспринимают эти речи и статьи как продукт своего собственного интеллектуального творчества. Хотя эти продукты — типичное дерьмо нашей идеологии и пропаганды, они воспринимаются ими как величайшие достижения человеческой мысли. И они имеют на то веские основания. Например, классики марксизма утверждали, что не образ стола в голове порождает реальный стол, а наоборот, реальный стол, находящийся вне головы, воздействует на наши органы чувств, вызывая в них ощущения, и порождает в нас идеальный образ объективного материального стола, который /стол, а не образ/ существует объективно, т.е. независимо от человека и человечества... И это было высочайшей вершиной развития человеческой мысли за всю предшествующую историю. Ответственный работник на уровне республиканской номенклатуры повторяет это, возвышаясь тем самым на уровень классиков, и добавляет... нет, не от себя лично, а с разрешения, но так, как будто это исходит от него лично, но, конечно,в полном согласии и соответствии... добавляет, что мы тем самым не отвергаем роль субъективного фактора, а как раз наоборот, впервые в истории человечества мы получаем правильное решение проблемы субъективного, понимая субъективное как идеальный образ... Вот, например, стол. Мы утверждаем...

На высшем общегосударственном уровне у руководящих работников появляются уже идеи исторического и эпохального значения. Хотя эти идеи бог весть какими путями проникают в их мозги /или мозги их помощников и референтов, что одно и то же/, способные только на обдумывание мелких пакостей своим близким выдающимся деятелям того же интеллектуального уровня, они ценятся как имманентный продукт интеллектуального творчества величайших гениев эпохи, как новый вклад в учение и т.п.

Одним словом, НачОГБ начал теоретизировать. Государство отомрет, думал он. Оно уже сейчас сплошная липа и показуха. Надо в конце концов признать реальное положение дел. Кто сейчас располагает самой точной и полной информацией о Стране? Мы. Чьи рекомендации дают наилучший эффект? Наши. Где разрабатываются наиболее прогрессивные научные методы и идеи? У нас. С нами сотрудничают лучшие люди Страны. Даже деятели Запада признают нас единственной надежной силой в Стране, с которой можно иметь дело. Даже в пресечении диссидентов у нас наиболее гибкая и дальновидная позиция. Идеолог всегда лепечет одно: к стенке! Вождь выражается мягче: посадить, выгнать! А можно куда проще: натравить друг на друга, разрешить кое-кому добровольно уехать, кое-кого пристукнуть потихоньку, скомпрометировать, своих людей внедрить... А главное — пусть катятся на все четыре стороны. Пусть там на них налюбуются. И тогда начнется обратная волна в нашу пользу. Но разве им, этим маразматикам /НачОГБ имел в виду Вождя и Идеолога/, растолкуешь это?! Они свой идиотизм и мне навязывают. Последний мой доклад... Противно вспоминать... Это они хитро задумали: скомпрометировать меня в глазах общественного мнения Запада. Но мы еще посмотрим!..

Признаю честно: жить там у них на Западе куда лучше, чем у нас. И со жратвой лучше. И с тряпками. И с развлечениями. И со всем прочим. Признаю также, что наше начальство живет по сравнению с нами... Да что об этом говорить! Это всем известно. Не до жиру, быть бы живу. И угроза всяческих зажимов висит над нами постоянно. И читать нечего. И посмотреть нечего. Но разве в этом дело? А ты не обращай на это внимания, не думай об этом вообще. Как будто этого вообще и не существует. Сосредоточься на себе. Убеди себя сам, что живешь ты наилучшим образом, и скоро заметишь, что тебе хорошо. Лучше не нужно. Дай бог, чтобы хуже не было. Хотя бы на этом уровне удержаться. На таком-то уровне еще жить можно. Но хватит общих слов. Обратимся к фактам...

В секторе Проблем Пережитков Прошлого и Тлетворного Влияния Запада /сокращенно его называют «Трипе», а шутники обычно присоединяют еще одну букву/ началась склока, которая скоро переросла в общеотдельскую, а затем — в общеинститутскую. Зародилась склока давно, еще когда самый бездарный сотрудник сектора неожиданно для всех представил на обсуждение докторскую диссертацию на тему «Классики марксизма о пережитках прошлого в сознании людей». В диссертации он аккуратно выписал все высказывания классиков, имеющие прямое или косвенное отношение к теме, и высказывания Вождей и высших руководителей. Кроме того, он использовал огромный газетный материал. И как прочие сотрудники сектора ни изворачивались, чтобы не пропустить такую заведомую халтуру, у них ничего не вышло. Диссертация произвела сильнейшее впечатление на вышестоящее руководство. Слух о ней дошел до самого Идеолога, на речи которого в ней было около пятидесяти ссылок /второе место после Вождя/. И в кратчайшие сроки этот сотрудник защитился с блеском. Прочие сотрудники сектора почувствовали себя сначала несправедливо обойденными, затем — слегка зажимаемыми, наконец — талантливыми учеными, которым тут нет хода. И пребывали в таком приятном состоянии гонимых талантов вплоть до того момента, когда заведующего сектором неожиданно схватил инфаркт. СотрудникаВыскочку назначили исполняющим обязанности заведующего сектором. Он вспомнил все обиды и унижения, которые вытерпел от секторских «гениев», и начал методично и настойчиво терроризировать их, придираясь к каждому пустяку, делая бесчисленные оскорбительные замечания, бракуя их работы. Они, естественно, не выдержали и написали коллективное заявление в партийное бюро. В заявлении они уличали Выскочку в невежестве и стремлении развалить работу сектора. Один сотрудник, претендовавший на пост заведующего сектором, заявил ультимативно, что если выскочка остается заведующим, то он, Претендент, уйдет из сектора. Выскочка в свою очередь написал заявление в партбюро о недопустимом поведении Претендента и его сторонников, обвинив их в групповщине. Часть сотрудников встала на сторону Выскочки. Претендент обвинил Выскочку в методологических и даже в идеологических ошибках, в уступках и некритическом отношении. Выскочка обвинил Претендента в неспособности учесть новейшие достижения науки и идти в ногу со временем. Затем борющиеся партии стали раскапывать друг на друга бытовые помои в таком количестве и виде, что окружающие не вытерпели и сами ринулись в борьбу. Лишь немногие устояли. Бородатый со своей группой — как «аристократ». Однорукий — поскольку ему было, как он выразился, наср...ь на тех и на других. Ученик — поскольку еще не знал, к какой группировке примкнуть. Одна из Девиц склоняла его на сторону Претендента как «настоящего ученого», а другая — на сторону Выскочки как «новатора». Гениальный выход из положения предложил Учитель: сектор слишком большой, его можно разделить на два — сектор Пережитков /заведует Выскочка/ и сектор Влияний /заведует Претендент/. Так и сделали. Идею Учителя присвоил себе сам директор, написав в письме к Президенту Академии Наук слова «по моему мнению»...

Если рассказать всю правду о войне, говорит Дядя, никто в нее не поверит. У нас от полка, например, осталось человек двадцать. А воевать мы почти не воевали. Сразу исчезли командиры, в первую очередь — политруки. Я был единственным из офицеров, не снявшим знаки различия. И стал командиром остатков полка. За это меня потом чуть не расстреляли. Лучше не вспоминать. Когда вышли из окружения, смершевцы первым делом пристрелили Холуя. Потом меня хотели шлепнуть на месте, да ребята не дали. А почему пса Холуем звали, спрашиваю я. Когда пес появился в полку, говорит Дядя, он сразу направился к портрету Вождя перед штабом и задрал ногу. Один парень, наблюдавший эту сцену, захихикали сказал: вот, холуй, что вытворяет ! Услыхав слово «холуй», пес завилял хвостом и приветливо осклабился. Так и прозвали его. А парня того забрали. Забрали еще одного парня из моего взвода, который предложил считать Холуя сукиным сыном полка. Тогда было модно усыновлять полком приблудных мальчишек. Их называли сынами полка.

Для сотрудника одного из столичных исследовательских учреждений проблема выбора решилась сама собой. Сочиняя статью для одного ответственного работника аппарата ВСП, он решил позабавиться с цифрами, свидетельствующими по идее о нашем превосходстве над всеми. Взяв данные ЦСУ о разных видах продуктов потребления и поделив их на число человеко-дней, он получил такие мизерные величины, которые его изумили безмерно. Забросив ответственную статью, он поднял официальные отчеты и справки за последние десять лет, потом еще за десять. И так он добрался до тринадцатого года — стандартного эталона отсчета всех выдающихся достижений Страны. За этим занятием его и засек начальник секретного отдела. С тех пор Сотрудник кое-как перебивался за счет переводов, безымянных рецензий и диссертаций для представителей отсталых в прошлом народов. Через полгода Сотрудника вызвали на Административную комиссию и как тунеядца обязали трудиться в указанном месте. Сотрудник пренебрег указанием и заработал за это год тюрьмы и три года ссылки. Через пару лет им почему-то заинтересовались ОГБ и предложили «хорошую» работу в «почтовом ящике» / п/я/, который, как ему сказали, поставлял материалы не для «этих болтунов», а для «настоящих деловых руководителей, озабоченных состоянием и перспективами Страны». Сотрудник в это время работал на руднике за Полярным кругом и на предложение сразу же согласился. Одновременно с работой в п/я он стал искать связей с людьми, которые могли бы использовать его способности в интересах Дела. Какого именно дела, он не знал.

Месяц прошел, сказал Комсорг, а ты все загораешь. Для начала вот тебе поручение: будешь агитатором на избирательном участке. Потом надо будет вступить в народную дружину. Ты парень здоровый... Послезавтра собрание. Надо будет выступить. Так сказать, свежий взгляд... Привет!

Начинается, подумал Ученик, кончился мой «медовый месяц».Пора становиться полноценным членом коллектива.

В курилке шел треп о диссидентах. На сей раз он принял несколько иронический оттенок. Слышал, говорит Девица, схоронили Н. Говорят, жертва ОГБ. Это действительно, говорит длинный очкарик из отдела писем трудящихся, но скорее в комическом смысле. Дело в том, что Н был так напуган слухами о нападениях агентов ОГБ на диссидентов, что носил с собой для самозащиты бронзовый пестик, которым жена толкла в ступке всякие штучки для кулинарии. Прятал его в чехол с зонтиком. В тот раз он засунул его прямо в зонтик. И забыл о нем. Пошел дождь. Он вытащил зонтик, раскрыл. Пестик, конечно, шлепнул его по темени. И наповал. А помните художника М, говорит другая Девица. Он года два назад уехал. Так с ним такой казус был. Приобрел он новую мастерскую. А мальчишки еще за год до этого нарисовали на двери фашистский знак. Художник сначала не обратил внимания, хотел стереть. Но потом смекнул, что из этого выгоду извлечь можно. Сообщил западным журналистам. А тех хлебом не корми, дай только материальчик. Ну и сфотографировали это как яркий пример травли. Это что, спешит высказаться мальчик из спецотдела, один дисси... Съел свою собственную старую жену, докончил Однорукий мысль Мальчика, и свалил на ОГБ. И что самое удивительное, те до сих пор не могут доказать, что они не ели... А самое смешное, сказал Однорукий Ученику, агенты ОГБ действительно прикончили Н, стукнув его чем-то по голове. А пестик тут выдумали для анекдота.

Я проходил мимо лектория общества «Знание», увидел афишу с красными буквами «Человек и общество» и зашел туда послушать. Народу в зале было довольно много. Вот идиоты, подумал я. Но тут же спохватился: а ты сам? Лекцию читала седая пожилая женщина. Читала со страстью, хорошо поставленным голосом. Хотя она говорила обычную барабанную чушь, ее слушали. Только сидевший рядом со мной мужчина ворчал что-то. Когда лекторша стала обосновывать тезис о состоянии одиночества как о характерном явлении буржуазного общества, совершенно не свойственном нашему обществу, сосед выругался и предложил покинуть зал. И охота тебе слушать эту галиматью, сказал он, когда мы вышли на улицу. А вы же сами слушали, сказал я. У меня с этой гадиной свои счеты, сказал он. Знаешь, сколько людей эта тварь в свое время угробила? Я по ее милости тоже кое-что хватил. Пустячок. Пятнадцать лет! А теперь она крупный теоретик по проблемам воспитания нового человека. Перед молодежью часто выступает. И представь себе, имеет успех. Но она действительно здорово говорит, сказал я. Смотря с какой точки зрения, сказал он. Считается, что наши вожди были великими ораторами, А начни копать сейчас смысл их речей, в ужас придешь. Возьми хотя бы эту тему одиночества. Вроде бы правильно все говорила. Действительно, на Западе часто бывает так, что обществу безразличны переживания и судьба индивида, а у нас коллектив ни за что не оставит без внимания своих отдельных членов. А что это означает на деле? Там одиночество есть крайне /отрицательное/ проявление и следствие позитивной правовой и моральной защиты личности от власти и от общества. А у нас отсутствие такового есть проявление и следствие неограниченной власти коллектива над личностью, т.е. чего-то негативного. И кроме того, состояние одиночества и у нас бывает. Да еще какое! Поживешь — сам почувствуешь. Только у нас оно имеет совсем иной смысл: это страшное наказание индивида коллективом за стремление обрести личную независимость и отстоять свое человеческое достоинство. Там — безразличие, у нас — активное изолирование. Там это исходит от тебя самого, здесь — от них, твоих коллег и сослуживцев. Наше одиночество куда пострашнее. А почему вы не отомстите этой женщине, спросил я. Как, спросил он в свою очередь. Разоблачить? А перед кем? Кто она такая, всем известно. Она часто ездит на Запад. Ее там принимают. Думаешь, не знают, кто она? Мы не раз сообщали об этом. Всем плевать на прошлые жертвы. Я бы на вашем месте убил ее, сказал я. Конечно, сказал он, таких убивать надо. Но — в свое время. Раньше я был готов на это, но не имел возможности. Теперь поздно. Самое страшное наказание таким — чтобы они видели, что их время прошло. Но, увы, их время снова возвращается. Да оно и не уходило. Хотите, сказал я, я ее кирпичом по башке стукну из-за угла? Не стоит, сказал он. Пропадешь ни за что. Потом... Понимаешь, я тогда признал вину, покаялся. Просил помиловать. Обещал... В общем сам понимаешь. Ну, пока!

И он ушел. Я не спросил его имя и адрес. А жаль. Потом я как в бреду ходил по улицам и думал, думал, думал...

Начну с главного — с работы. Я лично работу свою люблю. И на работу ходить люблю. Работа у меня не пыльная. Как говорится, не бей лежачего. В чем она состоит? Это не имеет значения. Не все ли равно, чертежи или бумажки, железки или стекляшки. Главное — не хлопотно, не тяжко. И люди. Есть с кем поболтать, покурить и иногда выпить. И женщины попадаются ничего... В общем, вполне можно от домашних дрязг отвлечься. И на совещаниях, заседаниях, собраниях не так уж скучно. Все какая-то жизнь. Умеючи и тут время провести неплохо можно. Главное — не лезь на вид. Не вмешивайся и не мешайся. Устройся где-нибудь в сторонке. Книжечку почитывай. С соседом в «балду» сыграть можешь. Или в «морской бой». В крайнем случае, спи себе потихоньку. И помни: не вмешивайся и не суйся. А годы идут себе и идут. Не успеешь оглянуться — пенсия. Не разгуляешься, конечно. Но и с голоду не помрешь. И на зарплату мою безбедно прожить можно, что бы там ни говорили. Машина мне ни к чему. И дачу не нужно. И за границу я не собираюсь. А так... Премии бывают. Путевки в дом отдыха со скидкой. Командировки опять же. Люблю в командировки ездить. Зарплата идет. Командировочные платят. Приключения случаются. Выпить можно спокойно со вкусом. Чего еще нужно? Не понимаю я этих... как их?..

Религиозное состояние, говорил Проповедник, в исходном пункте есть осознанное страдание и сострадание. Страдание есть предвидение или предчувствие боли, переживание ее, память о ней, воображение ее, страх ее. Смерть есть самая страшная и сильная боль. Страдать может только индивид, но не вид и не род. Страдают отдельные люди, а не группы людей, не народ, не человечество. Когда говорят о страданиях групп людей, совершают подмену понятий. Сострадание есть страдание от того, что страдает другой. Это чисто человеческое свойство. Так что состояние религиозности есть чисто человеческая способность. У животных нет религии. Утрата способности к религиозности есть возврат человека к животному, а не прогресс. Конец Бога есть конец Человека. Антирелигиозное общество есть квазичеловеческое общество, а не вершина истории. Это — деградация. И никакие космические полеты не компенсируют ее.

Когда Ученик вошел в кабинет Бородатого, там уже шел оживленный разговор. Сплошная демагогия все это, сказал молодой человек в очках. Одной демагогией тут ничего не объяснишь, сказал лысый молодой человек. Выбросить этот идеологический хлам, всем легче будет, сказал Очкарик. Не выйдет, сказал Лысый. Люди не властны отказаться от своей идеологии. А если выйдет, новый хлам появится.

Ученик с удивлением слушал, что говорили эти люди. Они заметили его удивление и рассмеялись. У вас вид как у студента первого курса, попавшего раз на лекцию по сексологии, сказал Лысый. Не обращайте внимания, это ничего не значащий треп. Сегодня к нам доставили одного доцента по научному коммунизму. Он до того переусердствовал, что даже его коллеги, такие же идиоты, не выдержали.

Очкарик вышел. С этим типом надо быть осторожным, сказал по его адресу Лысый. Ерунда, сказал Бородатый. Тут все считаются стукачами. И вы тоже. Так что здесь можно говорить все, что угодно. Преимущество профессии. Стукач стукачу рознь, сказал Лысый. Одно дело — вообще ... Другое дело — на своих... Как с тем мальчишкой, спросил Бородатый. Жить будет, сказал Лысый, думать — никогда. Они ему вкололи лошадиную дозу. Я просил сократить. Парень-то способный. Не послушали. Им, видите ли нужен гарантированный результат. Без рецидивов. Жаль, сказал Бородатый. Конечно, сказал Лысый, а что поделаешь? Инструкция! Они теперь носятся с идеей профилактических прививок всем детям дошкольного возраста. И всем солдатам и студентам. Откуда это известно, спросил Бородатый. Так, сказал Лысый, случайный разговорчик слышал...

На избирательный участок Ученик пошел вместе с парнем из отдела избирательный искусства. Дорогой парень рассказал, что он по образованию художник; что, когда уговаривали идти сюда, сулили златые горы; что теперь он понял, в какую мерзость влип, но уже поздно, так как он подписал кучу бумажек. И вообще, имей в виду, отсюда можно уйти только в спецкорпуса. Так что не вздумай рыпаться. На вопрос, чем занимаются в их отделе, Художник выругался трехэтажным матом. Тем же, чем и в твоем отделе, сказал он, только в области изобразительного искусства. Между прочим, мы стали собирать произведения свихнувшихся художников, и у нас тоже будет скоро хранилище вроде вашего. Уйду туда. Все-таки спокойнее.

На участке, пока ждали бригадира, давали советы Ученику. Советы сводились к одному: все это - пустая формальность. Надо лишь сверить списки избирателей, разослать открытки, пообещать содействие в бытовых /в основном — жилищных/ неурядицах. Потом составить списки уклоняющихся от выборов. Зачем, удивился Ученик. Не строй из себя целку, сказала пожилая женщина. Для Органов, конечно. Потом пришел бригадир. Распределили дома. Немного потолкались. И разошлись. Ученик с Художником решили отметить начало своей агитаторской деятельности в ближайшем кафе. К ним присоединились еще двое. Хотели было прихватить «девочек», но передумали: за них платить надо, а денег и так в обрез.

Никто нашему народу голову не задурял, сказал Бородатый.Он сам все понимает не хуже нас. Поговори с каждым по отдельности, сам в этом убедишься. Народ поступает не в соответствии со своим пониманием, а в соответствии со своей натурой. Он иначе не может. Тигр не ест сено, а коровы не охотятся на животных. Холуйский и нетребовательный народ. Идеальный материал для коммунистических экспериментов. Говорят, что раб, осознавший себя и т.д., уже не раб. Это чушь. Тут нужно другое. Сборище карликов. Карлик, осознавший себя карликом, не становится великаном. Карлики, чтобы избавиться от обидного сознания своей карликовости, первым делом начинают истреблять материал для сравнения — великанов. Особенно — потенциальных. Ломать им хребет! Наш народ не дурак. Он понимает, что ему опаснее не то, что его сделали таким /от этого уже не избавиться/, а то, что дает ему сознание реальности. Его главный враг — говорящий правду. Я тут не первый год. И вижу, какую титаническую работу проделывает наш народ, чтобы истребить и не допустить правду в своей жизни.

Только сопротивление, сказал Бородатый. Надо сопротивляться всякому насилию над человеком. Особенно тогда, когда это насилие осуществляется на благо, во имя и т.п. Если ты — человек, ты вправе сопротивляться насилию хоть всего человечества. Человек начинается не с коллектива, а с сопротивления коллективу в этом коллективе. До этого он — вид животного. Человек начинается с «я», а не с «мы». Это я говорю как специалист. Человеческое общество есть соединение таких сопротивляющихся «я», а не безликое «мы». «Мы» — это удобная форма для коллективного господства правящей банды над остальным обществом. «Мы» — это чингиз-хановская орда. Нас отбросили к самым истокам цивилизации, а изображают это как вершину. Лишь сопротивление в ряде поколений может родить общество великанов...

В кафе было полно народу. Но один из присоединившихся сунул официантке трешку, и та отвела их в дальний угол зала к столику, на котором стояла дощечка с надписью «занято», забрала дощечку и через пять минут принесла выпивку и жалкую закуску. Только не засиживайтесь, ребятки, сказала она, а то стол заказан, придут заказчики — скандал выйдет. Все ясно, сказал Присоединившийся. Мы уйдем, она тот столик «сдаст» таким же «заказчикам», как мы. Вот стерва, вырвалось у Ученика. Зачем же так, сказал Присоединившийся. Просто народ. Люди.Им тоже как-то надо устраиваться. Знаешь, какая у нее зарплата? А у нее наверняка ребенок, пьяница муж и престарелая свекровь на руках. Как минимум. И по крайней мере половину «калыма» она отдает начальству. Так что не судите, да несудимы будете. Ладно, поехали! За блок коммунистов и беспартийных, чтоб он сдох.

Выпили. Разговорились. Я, сказал Присоединившийся, мастер по приборам. А думаете, я приборами занимаюсь? Ничего подобного.Делаю квартиры и дачи начальству. Однажды «попросили» меня поправить аппаратуру в квартире директора. Сделал на совесть. С тех пор и пошло. У нас целая бригада фактически сделана.Так и кочуем с квартиры на квартиру, с дачи на дачу. А хапают они все, свихнуться можно. Представляете, тут одному батареи отопления хромировали. Зачем?! С жиру бесятся, сволочи. Ну и вам, небось, перепадает, сказал Ученик. Как бы не так, сказал Приборист. Мы им делаем все за государственный счет. А нам — обычная зарплата, и все. А в «промежутках» — овощная база, на уборку в деревню, на участок, в дружину. А вы бы отказались, сказал Художник. Попробуй только, сказал Приборист. Почему ты не отказался от участка? То-то.

А у нас, сказал Художник, чуть отступил от установленных образцов, так сразу попадаешь в психи или диссиденты. Посмотрели бы вы на нашу «галерею». Все направления изобразительного искусства Запада за последние сто лет представлены. Ни в одном музее такого не увидите. Есть такие, которые на Западе принесли бы авторам известность и положение.

Дома Жена /она пришла на полчаса раньше/ устроила сцену. Хотя он ей сказал правду, где был, она не поверила. Из этого Ученик сделал безошибочный вывод, что тот лысый толстяк дал ей отставку, и дело с кооперативом теперь лопнет. Жена плакала. Ему стало ее жаль. Брось, сказал он. Как-нибудь выкрутимся. Возьму халтуру и заработаю на кооператив, пропади он пропадом.

И они помирились... до утра. Утром что-то произошло на кухне, и она ушла без завтрака, хлопнув дверью. Я больше так не могу, сказала мать. Давайте делиться. Ищите подходящий вариант для себя. Нам с отцом — что угодно и где угодно, лишь бы отдельно от вас.

Я давно заметил, что все люди понимают происходящее вокруг. И все в один голос призывают помалкивать. Все понимают, что именно из этого помалкивания вырастает все свинство нашей жизни. И все-таки молчат. И сами же не дают никому пикнуть. В чем дело? Неужели мы действительно такие ничтожные карлики и боимся правды о себе? Но я не хочу быть карликом!

Самые фундаментальные понятия религиозного учения, говорил Проповедник, суть понятия добра и зла. Они фиксируют отношение людей к страданиям и радостям жизни. Религиозность можно также рассматривать как способность различать добро и зло, стремление делать добро и препятствовать злу, радоваться добру и печалиться злу. Имеются простые жизненные случаи, когда человек способен понять, какие явления суть зло и какие добро. Прочие случаи сами по себе неопределенны. Со временем люди вырабатывают для некоторой части из них оценочные критерии в терминах добра и зла. Делают они это стихийно, в результате длительного и неустойчивого опыта, фрагментарно, ситуационно. Одна из задач религиозного учения — ввести для этого некоторые правила, систематичность, определенность. И тем самым помочь людям расширить и уточнить сферу явлений, оцениваемых в терминах добра и зла, т.е. расширить и сделать более четкой сферу религиозного опыта людей.

Вы смешиваете мораль и религию, заметил Инструктор. Нет, сказал Проповедник.Я рассматриваю моральный принцип как один из постулатов религии, и не более того.

Источником страданий и радостей для людей, продолжал Проповедник, могут быть явления природы и люди. В наше время могущество человека в отношении природы достигло таких масштабов, что человек уже не может относиться к природе на религиозном уровне. Сфера понятий добра и зла должна быть поэтому ограничена исключительно отношениями между людьми.

Согласно нашей официальной идеологии имеются некие объективные закономерности общества, снимающие с людей ответственность за определенные последствия их поведения. Религия отвергает это, но не как факт науки, а как установку для поведения. Вес объективные обстоятельства общественной жизни действуют через волю и намерения людей. Человек ответственен за несчастья, которые он причиняет другим. Человек является также и источником добра.

В конце рабочего дня к Ученику подошел заместитель Учителя и сказал,что ему надо побеседовать с Учеником. Лучше на улице. Когда вышли за ворота, Зам повел Ученика каким-то странным путем. Так ближе,сказал он. Но у Ученика сложилось впечатление, что Зам это делает для конспирации и чтобы избежать слежки. Зачем это, подумал Ученик. Нас же все равно просматривают и прослушивают насквозь.

Я хочу поговорить с тобой по важному делу, сказал Зам. Одна из задач нашего учреждения, да будет тебе известно, это — подготовка статей, речей и книг для всякого рода руководителей. В тех рукописях, с которыми мы имеем дело, часто встречаются здравые идеи и даже значительные исследования. К нам иногда поступают книги и статьи, которые стоит лишь слегка подправить, как их можно публиковать под именем любого ответственного работника. Это общеизвестно. Но имеется категория влиятельных лиц, которые хотят, чтобы окружающие думали, будто свои сочинения пишут они сами. Сюда относятся чиновники, желающие защитить диссертации, родственники высших руководителей и т.п. Например, зять Идеолога считается крупным ученым. Он — член-кор. Теперь он хочет стать академиком. Значит, ему нужно сделать пару книг и десяток статей. Иногда сами высшие руководители проявляют желание «сочинить» что-нибудь свое, из ряда вон выходящее. Догадываешься, к чему я клоню? Изготовление таких «своих» сочинений — наша работа. Неофициальная, конечно. Но неплохо оплачиваемая. Ты знаешь, что у нас в отделе нет людей со степенями. Понимаешь, почему? Так вот, тебе пора включаться в такую работу. А Учитель знает, спросил Ученик. И да, и нет, ответил Зам. Фактически — да. Юридически — нет. Он хитрый, мерзавец! Знаешь, какая у него дачка?! А на сберкнижках сколько лежит?! Тебе ведь тоже квартира не повредит. А сейчас кооператив дорогой. Так что думай!..

На другой день Ученик сказал Заму, что он согласен. Пока займись сбором материалов по проблемам управления, написал ему Зам на листочке из записной книжки, с которой тут же отправился в туалет.

В столовой Ученик увидел Бородатого и подсел к нему. Вы поосторожнее с Замом, сказал Бородатый. Скользкий тип. Разыгрывает конспирацию. А на самом деле всем известно, чем он занимается.Сейчас он сколачивает группу делать книжку Зятю. Но не советую конфликтовать с ним открыто. Сожрет!

Иногда бывают приятные неожиданности. Выдали, например, нам на отдел три талона на покупку ковров /теперь это большой дефицит/. Разыграли. Я вытянул самый хороший ковер три на четыре! Жена чуть не рехнулась от радости. А то моя приятельница из дирекции / когда-то у нас была интимная связь, связь скоро кончилась, но дружеские отношения сохранились/ устроила мне подписку на весь цикл приключенческой литературы! Это, конечно, царский подарок. Дочка подрастает. Я, конечно, за это отблагодарил ее,— жена по блату достала пару заграничных бюстгальтеров / тоже дефицит/.

Религиозная оценка поступков людей, говорил Проповедник, касается лишь сознательных поступков. Она исходит из таких постулатов. Добро и зло абсолютны. Не может быть одно и то же добром /злом / в одно время, в одном месте, в одних условиях и злом (добром) — в других. Не путайте только добро и зло с пользой и вредом. Например, клевета на негодяя есть зло, спасение гибнущего негодяя есть добро. Добро и зло не измеряются. Большое добро не лучше малого, большое зло не хуже малого. Добро не компенсирует зло, зло не уничтожает добро. Они независимы. Они только накапливаются. Добро не рождает зло, зло не рождает добро.

Понятия добра и зла суть оценочные понятия. По правилам логики оценок здесь предполагаются критерии оценок и их законодатель. Кто является законодателем /установителем/ этих критериев? Поскольку тут нет природных и социальных причин, поскольку тут имеет место лишь свободное волеизлияние души, тут уместно лишь формальное определение, т.е. лишь обозначение того существа, от имени которого должны быть по идее сформулированы эти критерии. Хотите — называйте это предполагаемое существо Богом. Бог — не создатель религии, а возможный производный продукт.

Человек имеет душу, если и только если он различает добро и зло, страдает из-за причинения людям зла, радуется причинению людям добра, сам стремится к добру и противоборствует злу. И не требует за это вознаграждения. Само по себе сознание, что он делает добро и борется со злом, есть единственное его желанное вознаграждение. В том, что я сказал, нет ничего мистического и иррационального. Мистика и иррационализм суть признаки идеологии, а не религии.